Туохи Франк. На живца

на него лютым плоским глазом. Эндрю втащил ее в лодку и вставил ей в пасть
деревянную чурочку. Разговаривая с нею, он попытался высвободить крючок,
застрявший за рядами мелких зубов. Наконец крючок поддался и вышел, выдрав
из пасти живьем большой кусок хряща. В ужасе от того, что натворил, Эндрю
вывалил щуку за борт. Она ушла вглубь, потом всплыла, лежа на боку.
Поколыхалась немного, выправилась и скрылась. Во всяком случае, он честно
попытался ее спасти - как знать, может, еще и выживет.
Он весь перепачкался рыбьей слизью и ужасно хотел за маленьким. Заранее
наметив себе ориентиром деревья на берегу, он греб не оглядываясь, покуда
по обе стороны не встали каменные стены. Лодка царапнула днищем по дну
пещеры.
Эндрю спрыгнул на землю и столкнулся с препятствием из твида,
застегнутым на пуговицы, - на ощупь вроде старого кресла и с запахом
табаку. В свете, отражающемся от воды, он увидел лицо, оскаленное в
нестираемой, унылой усмешке, похожее на щучью морду.
Эндрю нагнул голову и попробовал шмыгнуть мимо, к ступенькам, ведущим
на свободу.
Майор Певерилл вытянул большие морщинистые руки и удержал его.
- Ты куда? Постой, не спеши.
- Мне нужно. Я... разрешите выйти.
- Как это? А, понятно. - Он засмеялся. - Ничего, делай здесь. Ведь
здесь одни мужчины.
Эндрю молча повернулся лицом к стене. Снаружи солнце уже тронуло
кое-где поверхность озера. Интересно, что стало со щуренком, которого он
выловил, - неужели погибнет?.. Молчание затянулось.
- Ну что же ты?
- У меня не получается, - признался Эндрю. Он застегнул штаны и
обернулся.
- А где другой мальчик?
- Мы... Он сегодня не захотел приехать.
- Значит, ты один? - В пристальном взгляде старика блеснул интерес. -
Значит, пащенок один. Ты не обижаешься, что я называю тебя "пащенок"?
Эндрю стоял, переминаясь с ноги на ногу. Прежняя острая надобность
немного унялась - взамен его скрутило другое чувство, сродни
застенчивости, только гораздо сильней.
- В конце концов, почему бы мне так тебя не называть? Ведь ты и есть
пащенок, верно? Поди сюда.
- Нет. Я не хочу.
- Ты сам не знаешь, чего хочешь, - пащенку в твоем возрасте это должны
показать другие. Сколько тебе лет?
- Через три месяца будет тринадцать. - Эндрю уже говорил ровно, вежливо
- это получилось само собой, его вышколили в Чолгроув-парке, как вести
себя со взрослыми. - Простите, я только заберу свои вещи.
Он достал из лодки удочку и рыболовную сумку. И первым поднялся по
ступенькам, а сзади пальцы старика щипали его за ягодицы. Дойдя до верхней
ступеньки, он со всех ног кинулся бежать.
- Поди сюда, негодяй. Ко мне.
Наверху Эндрю, переводя дыхание, глянул вниз сквозь просвет в кустах
рододендронов. Он увидел, как майор Певерилл стоит и кличет его, точно
собачонку. Эндрю слишком привык слушаться учителей: даже сейчас у него
было такое ощущение, будто он дурно поступает, не кидаясь обратно на зов.
К тому же теперь он прочел безысходную тоску на унылых чертах старика, и в
нем шевельнулось глухое сострадание.


Подъезжая к дому, он услышал, что у матери идет урок.
Наступила как раз та минута, когда она решительно пересадит ученика на
стул, сама займет его место, и с клавиш, сменяя друг друга, хлынут
аккорды, арпеджио, глиссандо, а она, поворачивая голову, блестя зубами,
будет приговаривать: "Милая вещица, правда?" В глазах Эндрю это
представление выглядело бахвальством, и, наблюдая его, он был готов
провалиться сквозь землю. Уже от одних этих звуков он весь съежился,
проходя мимо окна. На кухне налил себе большой стакан апельсинового
напитка "Киа-ора" и пошел с ним к себе, прихватив взятую матерью из
библиотеки книжку, которую недавно начал читать.
Слышно было, как открылась и снова захлопнулась входная дверь. Мать
поднялась по лестнице и стала на пороге его комнаты, с легкой загадочной
улыбкой.
- Не рано ли тебе читать эту книжку?
- Не рано. Она мне нравится.
- Смотри, глаза испортишь. - Она перевернула его щетку для волос и
глубоко всадила в нее расческу. - Ты чем себя намерен занять сегодня? За
мною хотел заехать Годфри.
- Читать буду. Разреши, я приму ванну. Рыбой весь провонял.
Мать изобразила на лице насмешливую снисходительность. Она опять
спустилась вниз, и он услышал, как она, напевая, расхаживает по комнатам.
Газ в колонке вспыхнул, опал и разгорелся ровным пламенем. Струя
горячей воды ударила по ржавым пятнам на дне ванны, в тех местах, куда
капало из кранов. К тому времени как он разделся и пришел назад, все окно
в ванной запотело. Эндрю протер себе окошечко и посмотрел на соседние сады
под ярким полуденным солнцем, кусты бирючины в живых изгородях, то желтые,
то зеленые, на темные от креозота стены сараев. На крыше одного сарая
поворачивался под легким ветерком деревянный самолетик.
Он подождал, пока ванна налилась почти доверху, и закрыл краны.
Поглядел на себя в зеркало, трогая пальцами ниточку шелковистых волосков,
которые стали с недавних пор расти у него на лобке. Взял маникюрные
ножницы и тщательно состриг все волоски, пока это место не сделалось
гладким и безволосым, как несколько недель тому назад.

8

Довольно долго Эндрю не наведывался в Брэксби-парк, хотя во сне бывал
там часто и каждый раз с таким чувством, словно никогда оттуда не
отлучался. Попадал он туда во сне по-разному. Иногда - через
Чолгроув-парк; к концу каникул два его непохожих мира стали все чаще
смыкаться во сне, а привычный сон о школе был такой: его влечет помимо
воли по пустым классам и дортуарам, вдоль по коридорам, в дверь, за
которой начинается та часть здания, где живет директор. Здесь, в устланных
коврами комнатах, освещенных огнем, который пылает в каминах, его застает
жена директора и с позором выгоняет из школы. Однако в последнее время
школьные коридоры нередко вели его прямо в Брэксби-парк, и Роина встречала
его словами: "Мы думали, ты больше не будешь ходить сюда и беспокоить нас.
Очень жаль, что ты явился".
Бывали случаи, когда он попадал туда через необитаемые комнаты на
верхнем этаже "Брейсайда", в которых прежде никогда не бывал (знал, что
они существуют, но это как-то ускользало из памяти). Стоило войти в них -
и под окнами лежало озеро, виднелись мостки. А после он бежал вниз по
дорожкам, сквозь заросли рододендронов, и, хотя большой дом был за спиной,
ноги сами уводили его назад, к парадной двери, где его поджидал майор
Певерилл. После этих встреч Эндрю просыпался в смутной тревоге и моргал
глазами, пытаясь отвязаться от щемящих сумеречных образов, привыкая к
обыкновенному утреннему свету.
В последний вечер каникул он снова был на берегу озера со своим
рыболовным снаряжением. Чугунная калитка, как он и ожидал, была надежно
заперта; он двинулся в обход озера по тропинке и вышел к мосткам. Теперь,
в сентябре, внизу уже сгущались тени и отражения деревьев в неподвижной
воде местами отливали золотом.
Он собирал снасть не спеша, с особым старанием завязывал каждый узел,
стараясь отвлечься и не думать о том, что будет завтра. Мать сказала, что
Годфри Уир любезно вызвался отвезти его в Чолгроув-парк на машине. А
значит, его оставят в школе гораздо раньше, чем обычно, потому что прямо
оттуда мать с Годфри Уиром поедут в Брайтон, где им нужно до театра успеть
пообедать. Она не знает, с какой обидой он слушал, как она собирается
развлекаться, когда он больше не будет ей помехой.
Отчасти он сам был удивлен, что очутился здесь в этот вечер, после того
как почти целый месяц не приезжал. Однажды он невзначай встретил на улице
Джерими - повинуясь единому побуждению, они разминулись, как чужие. А
сегодня утром в высокой траве на краю сада ему попались три лягушки. Эндрю
читал "Совершенного рыболова" Исаака Уолтона и помнил наставление о том,
как наживлять крючок лягушкой: "Делать сие надлежит с любовью, дабы она
долее оставалась живою". Внезапно его страсть пробудилась в нем с прежней
силой. Несмотря на это, он был почти уверен, что едет в Брэксби-парк
последний раз. Будущее все плотнее заполняли другие вещи, оттесняя назад
часть его детства - не потому, что он желал расстаться с нею, а потому,
что ему не с кем было ее делить.
Несмотря на наставления Исаака Уолтона, насаживать лягушку на крючок
оказалось душераздирающим занятием - другое дело, когда чье-то присутствие
рядом придает тебе духу. Хорошо бы поймать на удочку, которая потоньше,
мелкую рыбку и оставить лягушек в покое. К тому времени как все было
готово, в воздухе неуклюже запорхали ночные бабочки и по бледному небу
потянулись на ночлег грачи. Оба поплавка лежали на бледной воде далеко от
берега, один, поменьше, неподвижно, второй - подрагивая от рывков отчаянно
и безуспешно уплывающей лягушки.
Потом он услышал шаги. Если это майор Певерилл, разумнее всего
скрыться. Эндрю вскарабкался на прибрежные камни, спрятался за деревце
остролиста и осторожно выглянул наружу. Это была девочка.
Сегодня на ней было платье в цветочек - бесформенный балахон со
сборочками и буфами на плечах. И это - в сочетании с теми же чулками
гармошкой и школьными полуботинками. Главная разница заключалась в другом:
волосы, не заплетенные в косы, были распущены по плечам. Они и теперь
обрамляли ей лицо, но иначе, и от этого оно казалось не таким круглым и
кукольным. Эндрю кое-как слез туда, где она стояла.
- Я так и думала, что это твои причиндалы. Ты куда запропастился?
- Да занят очень был.
Она фыркнула, как будто такое взрослое слово к нему неприменимо.
- Когда дядя Морис сказал, что застал тебя здесь" я потом несколько раз
приходила на это место.
- Жаль.
- А в конце концов догадалась, что он тебя, наверно, напугал и ты
больше не придешь. Подумала: бедный мальчик испугался.
Краска бросилась ему в лицо с такой силой, что казалось, оно вот-вот
лопнет. Она дразнится, это ясно, но теперь, когда нет косичек, не
разберешь - а вдруг она и правда что-то знает?
Между тем она прошлась по мосткам и, заложив волосы за уши, картинно
повернулась в профиль на фоне озера.
- Хорошо, что ты приехал.
- Это в последний раз.
- А почему?
- Потому что завтра мне пора ехать в школу.
- Ты уже поймал большую рыбу?
- Нет еще. - Два месяца назад ничего не было важней на свете, а сейчас,
когда речь зашла о рыбе, он сконфузился.
- Нет еще! - Она рассмеялась. И вдруг, ни с того ни с сего, состроила
жуткую рожу, занавесила длинными волосами глаза и, глядя сквозь них,
двинулась на него, размахивая руками и хищно скрючив пальцы. Эндрю чуть не
свалился с мостков.
- Ага, страшно стало?
В отместку ей он спросил:
- А где твоя австралийская стража?
Роина заложила волосы за уши, пригладила их и сделала равнодушное лицо.
- Она уехала. И, кстати, давным-давно. Я после рождества еду учиться в
Швейцарию.
За разговором Эндрю в какой-то миг потерял из виду поплавки. Тот, что
поменьше, был на месте, другой исчез. Он взял тяжелое удилище и с силой
потянул. Поплавок вынырнул из-под кувшинок. Эндрю выбрал леску и
приготовился вновь забросить удочку.
- Ты поймал лягушонка. Посмотри, как трепыхается.
Не давая этому проявлению женского невежества помешать ему, Эндрю
плавно закинул удочку как можно дальше от мостков.
- Ты что, не видел его? - спросила она в недоумении.
- Это наживка. Когда удишь щук, для наживки хороши живые лягушки.
Она уставилась на него, словно не веря своим ушам.
- Но это ужас какой-то. Ему должно быть страшно больно. Знаешь, кто ты
такой? Ты - садист.
- Что это означает?
- Если ты сам не знаешь, я, уж во всяком случае, объяснять не стану.
Бедный, бедненький лягушонок.
- Они чувствуют все не так, как мы.
- А ты вообще ничего не чувствуешь. Зверюга.
Он засмеялся.
- Нет, правда не так.
Он покосился на нее неуверенно. Мальчик никогда не стал бы устраивать
трагедию из-за такой ерунды - если ты в Чолгроув-парке пробовал с помощью
увеличительного стекла поджечь червяка или букашку, ты собирал вокруг
толпу любопытных. Он искренне поразился, увидев, что она горько плачет.
- Про тебя все говорят, что ты гадкий. Правильно, так оно и есть.
- Кто говорит?
Не отвечая, Роина повернулась и тяжело, косолапо побежала к сумрачному
лесу.
- Кто говорит? Скажи! - крикнул он ей вдогонку.
Он добежал за ней до того места, где дорожка разветвлялась и за
высокими кустами рододендронов не было видно, в какую сторону она
свернула. Ее слезы совершенно сбили его с толку. По пути назад, все еще
размышляя о том, что она объявила напоследок, и не глядя себе под ноги, он
споткнулся об узловатый корень дерева, выпирающий посреди дорожки, и со
всего размаху полетел на землю.
Содрав себе кожу на коленях, он, прихрамывая, добрел до мостков. Над
мостками в воздухе повис странный шум. В первую минуту Эндрю не мог
понять, в чем дело, потом увидел: удочка для морского лова упала, а шум
шел от трещотки на катушке, с которой уходила в воду леса.
Он вцепился в удилище что было силы. Рыба, схватившая наживку, была
сейчас на середине озера, сопротивляясь на большой глубине. Еще тихонько
скуля от боли, Эндрю чувствовал, как им овладевает привычная веселая
злость. Каждый раз, как он выбирал немного лески, рыба начинала уходить, и
он знал, что она прочно сидит на крючке, потому что сопротивляется ему так
же, как и он ей, - напрямую и что есть силы. Он был уверен, что это та
самая щука, которая оборвала ему леску в тот день, когда Джерими раньше
времени уехал домой.
Минут через десять у него заломило руки. По ноге, обжигая содранное
колено, заструилось что-то горячее - он и не заметил, как намочил штаны.
Глаза тоже жгло, и он отер их тыльной стороной руки. Но не стал от этого
лучше видеть, потому что вокруг смеркалось, хотя сквозь деревья на том
берегу еще проглядывал краешек заходящего солнца.
Теперь он знал, что победа склоняется на его сторону - рыба выбилась из
сил, ведя с ним поединок на открытой воде; с каждым слабеющим рывком она
отдавала ему все больше лесы, и он все ближе подводил ее к кувшинкам,
растущим вокруг мостков. Вдруг он увидел, что на поверхности показался
округлый спинной плавник - тот, что ближе к хвосту; он был подобен темному
парусу на искрящемся лоне озера.
Все сны его свершились наяву в то тихое мгновенье, когда щука плавно
заскользила к нему. Чтобы она не запуталась в кувшинках, он как можно выше
поднял удилище. Тотчас наружу высунулась литая голова, туловище
выгибалось, хвост яростно хлестал по воде, но тройник сидел крепко.
Понемногу он повел ее вдоль мостков, и, точно лайнер в док, она вошла на
мелководье. Эндрю бросил удочку, спрыгнул и, навалясь на рыбину, руками
вытащил ее на берег. В диком зловонии ила и болотного газа она лежала -
громадная, страшная. Он глядел и не верил, и постепенно, сметая пелену
сомнений, его захлестывало торжество.
Боясь окончательно запутать лесу, он перерезал узел над проволочным
поводком. Щука забилась в неистовых корчах, сухие листья и земля облепили
ее чешую. Глазки, злобно мерцающие по бокам головы, казалось, принадлежали
уже не водяному чудищу, а лесному. В угасающем отсвете заката Эндрю лежал
на земле и поклонялся ей.
Какое-то время он слышал только, как кровь стучит у него в ушах. Потом
стало ясно, что это шум голосов невдалеке. Он едва успел стащить щуку с
берега. В слабом свечении, все еще исходящем от озера, он видел, как она
возмущенно выправилась в воде и, мощно взвихрив вокруг себя воронку, ушла
в глубину.
Когда он снова вскарабкался на камни, оказалось, что по дорожке сквозь
чащобу рододендронов спускаются люди. Люди несли электрические фонарики, и
скоро длинные пальцы света зашарили по сторонам, натыкаясь на стволы
деревьев и вновь протягиваясь в темноту.
Эндрю услышал голос майора Певерилла, пронзительно тонкий, как
благовоспитанный чих:
- Бедная девочка прибежала домой в ужасном состоянии.
Ему негромко вторили местные голоса, в которых слышалась привычка
поддакивать.
- Прежде всего, не следовало разрешать, чтобы он приезжал сюда. -
Теперь майор Певерилл - стоял уже прямо под камнями. - Вышло
недоразумение, и с ним надлежит покончить незамедлительно.
Под деревцем остролиста на камнях была кромешная тьма. Эндрю пригнул
голову, чтобы луч фонаря, скользнув по колючей листве, не высветил бледным
пятном его лицо. Когда так сильно ненавидишь, думал он, легко держаться до
конца. Еще немного, и они найдут на берегу брошенное им снаряжение. Только
от этого мало что изменится - они знают, что он еще здесь, но им никогда
его не обнаружить.
Однако вскоре он увидел, как на дальнем конце озера блеснули новые,
другие фонари. Он услышал, как его зовет голос матери, и понял, что будет
вынужден сдаться.