Туве Янссон. Волшебная зима (с рисунками автора)

Потеряв равновесие, Муми-тролль упал. Снег залепил ему глаза,
набился в уши. Муми-троллю стало страшно.

Время и весь мир куда-то исчезли, не за что было ухватиться, и
ничего не было видно, остался лишь заколдованный вихрь пляшущей
влажной мглы.

Если бы на берегу случайно оказался кто-нибудь сведущий и
разумный, он мог бы сказать, что наступает весна, которая будет долгой.

Но никого такого на берегу не оказалось; там был только
один-единственный растерявшийся Мумитролль, который, барахтаясь в
снегу, полз на четвереньках навстречу ветру, совсем не в ту сторону,
куда ему было нужно.

Он все полз и полз, и снег уже целым сугробом лежал на его
мордочке. Теперь Муми-тролль ни капельки не сомневался в том, что зима
придумала эту метель: ведь ей надо раз и навсегда доказать, что от нее
все равно не спастись.

И надо же было сначала обмануть его роскошным хороводом медленно
падающих пушистых снежинок, а потом устроить вьюгу и бросить весь этот
красивый снег ему в мордочку. И как раз тогда, когда он думал, что
начинает любить зиму.

Мало-помалу Муми-тролль разозлился.

Он поднялся и попытался было кричать на ураган. Он бил снег и
слегка повизгивал -- ведь все равно никто не мог его услышать.

А потом устал и повернулся к снежному бурану спиной. Ветер тут же
унялся, и только тогда Мумитролль почувствовал: ветер был теплый! Он
увлек Муми-тролля за собой, сделал его таким легким, что Муми-троллю
казалось, будто он летит.

"Я одно целое с ветром и непогодой, я частица снежной бури, --
подумал растроганный Муми-тролль. -- Это почти как летом. Борешься с
волнами, а потом поворачиваешься, позволяешь швырнуть себя прямо в
прибой и отправляешься в плавание, словно бутылочная пробка; в пене
морской играют сотни маленьких радуг, а ты, чуть испуганный, смеясь,
причаливаешь к пустынному берегу".

Муми-тролль распростер лапы и полетел.

"Пугай себе, зима, сколько влезет, -- в восторге думал он. --
Теперь я тебя раскусил. Ты не хуже всего остального, только тебя надо
узнать. Теперь тебе меня больше не обмануть!"

А зима неслась вместе с ним далеко-далеко по всему берегу, пока
Муми-тролль не уткнулся носом в сугроб на заснеженном причале и не
увидел слабый свет, падавший из окошка купальни.

-- Вот оно что, я спасен, -- сказал озадаченный Муми-тролль.

Как жаль, что все самое интересное кончается тогда, когда его
перестаешь бояться и когда тебе, наоборот, уже становится весело.

Он открыл дверь, и навстречу снежной буре хлынула волна теплого
пара. Муми-тролль с трудом разглядел, что купальня битком набита
народом.

-- Вот явился! Это один из их компании! -- крикнул кто-то.

-- А кто еще из нашей компании? -- спросил Мумитролль, протирая
глаза от залепившего их снега.

-- Крошка Саломея заблудилась в снежном буране, -- серьезно
сказала Туу-тикки.

Стакан подогретого сока словно сам по себе повис в воздухе.

-- Спасибо! -- кивнул Муми-тролль мышкам-невидимкам и сказал: --
Но ведь крошка Саломея никогда не выходит из дому?

-- Мы тоже никак не можем этого понять, -- сказал Хомса-старший.
-- А искать ее не стоит, пока буря не уймется. Крошка Саломея может
быть где угодно, и скорее всего ее засыпало снегом.

-- А где же Хемуль? -- спросил Муми-тролль.

-- Он отправился ее искать, -- сообщила Туу-тикки. И, ехидно
усмехнувшись, добавила: -- Вы с ним, кажется, говорили о Пустынных
горах?

-- Ну и что, -- пылко возразил Муми-тролль.

Туу-тикки ухмыльнулась еще сильней.

-- Ты умеешь замечательно уговаривать, -- сказала она. -- Хемуль
поведал нам, что холмы в Пустынных горах очень жалкие и кататься на
лыжах там просто невозможно. Он страшно рад, что мы так любим его.

-- Но я думал... -- начал было Муми-тролль.

-- Успокойся, -- примирительно сказала Туу-тикки. -- Может
статься, мы и полюбим его.

Вполне возможно, что Хемуль был толстокожим и не всегда понимал,
что нравится и что не нравится тем, кто его окружает. Зато нюх на
погоду был у него получше, чем у пса Юнка. (К тому же нюх Юнка как раз
теперь притупили тоска и раздумье.)

Хемуль отыскал на чердаке пару старых теннисных ракеток и
приспособил их вместо снегоступов. Он спокойно топал по снегу сквозь
пургу, шаря глазами по белой равнине, и, принюхиваясь, пытался уловить
запах самого маленького существа, какое только можно найти на свете.

Ему пришло в голову зайти в свой снежный дом, и там он уловил
запах крошки Саломеи.

"Крошка была здесь и искала меня, -- добродушно подумал Хемуль.
-- А зачем?.."

Внезапно Хемуль смутно вспомнил, как крошка Саломея пыталась ему
что-то сказать, но очень застеснялась и не посмела.

И пока он протаптывал себе дальше дорогу в снежном буране, одна
картина за другой вставали в его памяти: вот крошка ожидает его на
горке... вот бежит по следу... вот обнюхивает медный рог...

И Хемуль смущенно подумал: "А ведь я был с ней невежлив!"

Он не мучился угрызениями совести -- такое с хемулями случается
редко, -- но ему еще больше захотелось найти крошку Саломею.

Тогда он встал на колени в снегу, чтобы удостовериться, не
потерял ли он ее след.

След беспорядочно петлял, как бывает у мелких зверьков, когда они
не помнят себя от испуга. В какой-то миг крошка была на мосту, страшно
близко к краю моста. Потом след ее пошел вверх по склону и исчез на
холме.

Хемуль подумал немного -- а для него это было достаточно трудно
-- и начал разгребать снег на холме. Он рыл очень долго. И наконец
нащупал что-то очень маленькое и теплое.

-- Не бойся, -- сказал Хемуль. -- Это всего лишь я.

Он сунул малютку за пазуху между фуфайкой и курткой из меха ламы,
поднялся на ноги и зашлепал дальше на своих снегоступах.

А вообще-то он сразу забыл про крошку Саломею и думал теперь лишь
о стакане подогретого сока.

На другой день, в воскресенье, ветер улегся. Было тепло,
пасмурно, и все чуть ли не по колено утопали в снегу.

Вся долина, озаренная луной, казалась игрушечной. Одни сугробы
походили на огромные круглые булки, другие образовали красиво
изогнутые горные гряды с остроконечными вершинами. На каждый куст была
надета большая снежная шляпа. А деревья выглядели как гигантские
торты, придуманные кондитером с удивительной фантазией.

В виде исключения все гости высыпали на снег и устроили настоящую
войну снежками. Варенье почти уже кончилось, но оно все же придало
гостям сил, их лапы окрепли.

Хемуль сидел на крыше дровяного сарая и трубил в свой медный рог,
а рядом с ним сидела счастливая крошка Саломея.

Он играл свой любимый "Марш хемулей" и закончил его особенно
замысловатым пассажем. Потом, повернувшись к Муми-троллю, сказал:

-- Ты только не расстраивайся, но я все же поеду в Пустынные
горы. А следующей зимой обещаю научить тебя кататься на лыжах.

-- Я ведь говорил тебе... -- огорченно начал Мумитролль.

-- Знаю, знаю, -- прервал его Хемуль. -- Тогда в Пустынных горах
было именно так. Но после снежного бурана холмы там стали просто
замечательные. И подумать только, сколько там свежайшего воздуха!

Муми-тролль взглянул на Туу-тикки.

Она кивнула. Это означало: пусть едет. Все разъяснилось и
наладится само собой.

Муми-тролль вошел в дом и открыл печную вьюшку. Сначала он
тихонько позвал своего предка при помощи неназойливого опознавательно
сигнала, звучавшего примерно так: тиу-уу, тиу-уу. Предок не отвечал.

"Я совсем забыл про него, -- подумал Муми-тролль. -- Но то, что
происходит сейчас, в самом деле гораздо интереснее, чем то, что было
тысячу лет назад".

Он вытащил из печки большую банку клубничного варенья. А потом
написал кусочком угля на закрывавшей банку бумажной обертке: "Моему
старому другу -- Хемулю".

В тот вечер Юнку пришлось пробираться целый час по снегу, прежде
чем он добрался до своей ямки, где обычно сидел и тосковал. Всякий
раз, когда пес сидел здесь, тоскуя, ямка печали становилась чуть
больше, но теперь она вовсе утонула в снегу.

Пустынные горы от подножий до вершин были одеты снегом и
раскинулись перед Юнком во всей своей роскошной белизне. Ночь была
безлунная, но звезды необычайно ярко светили во влажном воздухе.
Далеко-далеко глухо прогрохотал снежный обвал. Юнк уселся в ямку и
стал ждать волков.

Этой ночью ему пришлось ждать долго.

Он представлял себе, как волки бегут по заснеженному полю, серые,
сильные, огромные, и как они внезапно останавливаются, заслышав его
вой на опушке леса.

А может, они думают: "Там, вдалеке, у нас есть товарищ.
Двоюродный брат, с которым неплохо было бы познакомиться..."

Мысль об этом взволновала Юнка, и фантазия его вдруг дерзко
разыгралась. Пока пес ждал, он вышивал свою мечту красочными узорами.
Вот стая волков внезапно появляется где-то на дальней горной гряде.
Они бегут к нему. Они виляют хвостами...

Тут Юнк вспомнил, что настоящие волки никогда не виляют хвостами.
Но это не важно. Во всяком случае они бегут к нему, они его узнали...
Они решили наконец позволить ему сопровождать стаю...

Однако если бы мечта Юнка осуществилась, ему грозила бы
опасность. И мысль об этом ошеломила одинокого пса; подняв морду к
звездам, подавленный тоской, Юнк завыл.

И вдруг волки ответили ему.

Они были так близко, что Юнка охватил страх. Он сделал неловкую
попытку зарыться в снег. Повсюду вокруг него зажглись огоньками волчьи
глаза.

Теперь волки замолчали. Они окружили Юнка кольцом, и кольцо это
все сжималось и сжималось.

Виляя хвостом, Юнк заскулил, но никто ему не ответил. Он снял
свою шерстяную шапчонку и подбросил ее в воздух, желая показать, что
он охотно поиграл бы с волками и что вообще он совсем безобидный пес.

Но волки даже не посмотрели на его шапчонку. И внезапно Юнк
понял, как он ошибся! Волки вовсе не его братья, с ними не поиграешь.

"Волки съедят тебя в два счета, и ты едва ли успеешь раскаяться в
том, что вел себя как круглый дурак, -- подумал Юнк и перестал вилять
хвостом. -- Как жаль, а ведь я бы мог спокойно спать по ночам, вместо
того чтобы сидеть в снегу и тосковать до слез..."

Волки подходили все ближе.

И тут вдруг в лесу раздался звонкий звук медного рога. То была
гремящая музыка духового инструмента, музыка, от которой с деревьев
посыпался снег и заморгали желтые волчьи глаза. В одну секунду
опасность миновала, и только шерстяная шапчонка осталась лежать на
снегу рядом с Юнком. А с горного склона на широких снегоступах, с
трудом волоча ноги, спускался Хемуль.

В походном мешке Хемуля лежала согретая теплом сонная крошка
Саломея и прислушивалась к музыке рога.

-- Ты что тут сидишь, песик? -- спросил Хемуль. -- Долго ждал
меня?

-- Нет, -- ответил Юнк.

-- Скоро мы перейдем на твердый снежный наст, -- радостно сообщил
Хемуль. -- А когда мы доберемся до Пустынных гор, я дам тебе теплого
молока из термоса.

И Хемуль, не оглядываясь, побежал дальше.

Юнк брел следом за ним. Ему показалось это самым правильным.
Иначе он поступить не мог.

ГЛАВА ШЕСТАЯ. Первая весна

После первой весенней бури в долину пришли беспокойство и
перемены. Гости еще сильней затосковали по дому. Один за другим
отправлялись они в путь, чаще всего ночью, когда снежный наст твердый
и по нему легче было идти. Кое-кто смастерил себе лыжи, и каждый
захватил на дорогу хотя бы маленькую баночку с вареньем. Уходившие
последними поделили между собой банку клюквенного варенья.

Вот и самые последние гости перешли мост, и погреб с вареньем
совсем опустел.

-- Теперь мы остались втроем, -- сказала Туу-тикки, -- ты, я да
малышка Мю. А все таинственные, загадочные существа спрятались до
следующей зимы.

-- Я так и не разглядел того, с серебристыми рогами, -- вздохнул
Муми-тролль. -- И тех малюток с длинными ногами, которые скользили по
льду. Или то черное с необычайно огромными глазами, что перелетело
через костер.

-- Их царство -- зима, -- объяснила Туу-тикки. -- Разве ты не
видишь, что скоро наступит весна?

Муми-тролль покачал головой.

-- Еще рано. Я не узнаю ее, -- сказал он.

Но Туу-тикки вывернула наизнанку свою красную шапчонку --
подкладка ее оказалась нежно-голубой.

-- Я всегда выворачиваю наизнанку шапчонку, когда нос мой чует
весну, -- проговорила она. И, усевшись на крышку колодца, запела
примерно так:

Я -- Туу-тикки,

чую носом теплые ветры.

Теперь налетят великие бури.

Теперь понесутся грохочущие лавины.

Теперь я переверну всю землю,

так что все станет по-другому,

и все смогут снять шерстяные вещи

и положить их в шкаф.

Однажды вечером Муми-тролль возвращался из купальни и вдруг замер
посреди дороги и навострил уши.

Стояла обычная, теплая ночь, полная трепета и шорохов. Деревья
давно стряхнули с себя снег, и Муми-тролль слышал, как колышутся в
темноте их ветви.

Издалека, с юга, налетел сильный порыв ветра. Муми-тролль почуял,
как ветер с шумом промчался мимо него по лесу к противоположному
склону горы.

Каскад водяных капель обрушился с деревьев вниз в темнеющий снег,
и Муми-тролль, подняв нос, принюхался.

Может, это был запах земли. Муми-тролль пошел дальше, уже зная,
что Туу-тикки права: в самом деле наступает весна.

Впервые за долгое время Муми-тролль внимательно посмотрел на
своих спящих папу и маму. Он подержал лампу и над фрекен Снорк,
задумчиво разглядывая ее челку, которая блестела при свете лампы.
Фрекен Снорк действительно была очень мила. Как только она проснется,
она тут же кинется к шкафу и вытащит свою зеленую весеннюю шляпу. Так
она делала всегда.

Муми-тролль поставил лампу на выступ изразцовой печи и оглядел
гостиную. Комната, по правде говоря, выглядела ужасно. Много вещей
было раздарено, взято на время или попросту украдено каким-нибудь
легкомысленным гостем.

А те вещи, что еще остались, находились в невообразимом
беспорядке. Кухня была завалена немытой посудой. Огонь в печи парового
отопления угасал, потому что кончились дрова. Погреб с вареньем
опустел. Оконное стекло было разбито.

Муми-тролль погрузился в раздумье.

С крыши дома начал медленно сползать мокрый снег. И когда он
падал, раздавался грохот. В верхней части окошка, выходившего на юг,
внезапно показался клочок пасмурного ночного неба.

Подойдя к парадной двери, Муми-тролль потрогал ее. Ему
показалось, что она чуть-чуть подалась. Тогда, упершись лапами в пол,
он стал толкать ее изо всех сил.

Медленно, медленно, отодвигая огромные снежные сугробы, входная
дверь отворялась.

Муми-тролль не сдавался -- и вот дверь распахнулась навстречу
ночи. Ветер ворвался прямо в гостиную. Он смел пыль с люстры,
окутанной тюлем, взметнул золу в печи. Потом чуть приподнял глянцевые
картинки, крепко приклеенные к стенам. Одна из них отклеилась и
вылетела за дверь.

В комнате стоял запах ночи, хвойного леса, и Муми-тролль подумал:
"Вот хорошо! Надо время от времени проветривать своих родственников".

Выйдя на крыльцо, он стал вглядываться во влажную мглу.

-- Теперь у меня есть все, -- сказал Муми-тролль самому себе. --
Весь год в моем распоряжении. И зима тоже. Я первый в мире
муми-тролль, который прожил, не погрузившись в зимнюю спячку, целый
год.

Собственно говоря, тут бы и следовало завершить эту зимнюю
сказку. Рассказ о первой весенней ночи и о ветре, ворвавшемся в
гостиную, в своем роде эффектная концовка. А там придумывай себе на
свободе, что было дальше. Но на самом деле это означало бы самый
обыкновенный самообман.

Разве можно наверняка знать наперед, что скажет например, мама,
когда проснется? И останется ли предок муми-троллей в изразцовой печи?
И успеет ли вернуться Снусмумрик до того, как будет написана последняя
страница этой книги? И расстроится ли Мюмла, лишившись картонной
коробки? И где будет жить Туу-тикки, когда купальня снова станет
купальней? И еще останется выяснить множество других вещей.

Так что, пожалуй, правильней всего продолжить рассказ.

Ну, а самое главное -- это ледоход; такое замечательное событие
обойти никак нельзя.

И вот наступил таинственный месяц. Он принес яркие солнечные дни,
капель с крыш, ветры и мчащиеся тучи, лютую стужу по ночам, твердый
снежный наст и ослепительный лунный свет. Муми-тролль бегал по долине
вне себя от гордости и ожидания.

Пришла весна, но вовсе не такая, какую он себе представлял. Вовсе
не та весна, что освободила его от чуждого и враждебного мира, а весна
-- естественное продолжение того нового и удивительного, что он
преодолел и с чем сумел освоиться.

Муми-тролль надеялся, что весна-- будет долгой и он сможет
сохранить чувство ожидания как можно дольше. Каждое утро он почти
боялся величайшего чуда -- а вдруг кто-то из его семейства проснется.

Он осторожно передвигался по гостиной, боясь на что-нибудь
наткнуться. А потом мчался в долину, вдыхал новые запахи и смотрел,
что случилось за это время.

С южной стороны дровяного сарая начал оголяться клочок земли.
Березки оделись нежной красноватой дымкой, видной только на
расстоянии. Солнце припекало сугробы, которые стали совсем прозрачными
и потрескивали, точно стекло. А лед потемнел, словно сквозь него
просвечивала морская синева.

Малышка Мю по-прежнему каталась на самодельных коньках -- всюду,
где еще можно было кататься. Вместо крышек от банок она приспособила к
ботинкам поставленные ребром кухонные ножи.

Муми-тролль видел даже восьмерки, которые она выписывала своими
коньками, но саму малышку Мю никогда не встречал.

Она всегда обладала способностью развлекаться одна, и что бы она
ни думала о весне и как бы она ей ни нравилась, у малышки Мю не было
ни малейшего желания высказываться по этому поводу.

Туу-тикки занималась весенней уборкой в купальне.

Она дочиста выскребла все красные и зеленые оконные стекольца,
чтобы первой весенней мухе было приятно сесть на них, она развесила на
солнце купальные халаты и пыталась починить резинового хемуля.

-- Теперь купальня станет снова купальней, -- сказала она. --
Чуть позднее, когда наступит тепло и все зазеленеет, ты будешь лежать
на нагретых солнцем мостках купальни и слушать, как волны плещутся о
берег...

-- Почему ты не говорила об этом зимой? -- спросил Муми-тролль.
-- Это утешило бы меня. Я сказал: "Здесь росли яблоки". А ты ответила:
"Теперь здесь растет снег". Разве ты не поняла, что я сразу захандрил?

Туу-тикки пожала плечами.

-- Нужно доходить до всего своим умом, -- сказала она, -- и
переживать все тоже одному.

Солнце припекало все жарче.

Оно пробуравило небольшие ямки и канальцы во льду, и море подо
льдом, волнуясь, стремилось наверх.

По ночам Муми-тролль слышал, как в спящем доме что-то щелкает и
трещит.

Предок не подавал признаков жизни. Он закрыл за собой печные
вьюшки и, быть может, перенесся в другие времена, те, что были тысячу
лет назад. Шнурок от вьюшки вместе с кисточкой, бисером и прочей
роскошью исчез в щелке между изразцовой печью и стеной.

"Шнурок ему понравился", -- подумал Мумитролль. Теперь он уже
больше не спал в корзине с древесной стружкой, а перебрался на свою
собственную кровать. По утрам солнце все глубже и глубже заглядывало в
гостиную, удивленно освещая паутину и хлопья пыли. Самые крупные,
сбившиеся в клубок хлопья Муми-тролль выносил на веранду, а мелким и
легким позволял кататься взад-вперед как им вздумается.

В полдень земля под окном, выходящим на юг, нагрелась. В глубине
ее зашевелились коричневые луковицы цветов и крохотные корни растений,
которые жадно впитывали тающий снег.

А однажды ветреным днем, до того, как наступить сумеркам,
послышался сильный и величественный грохот в открытом море.

-- Ага, -- сказала Туу-тикки, ставя чашку с чаем на стол. -- Вот
и весенняя канонада.

Лед медленно вздыбился, и снова раздался грохот.

Муми-тролль выскочил из купальни и стоял, прислушиваясь, на
теплом ветру.

-- Посмотри, вот наступает море, -- сказала за его спиной
Туу-тикки.

Далеко-далеко в море шипели белопенные волны, сердитые, голодные,
поглощавшие одну за другой глыбы зимнего льда.

Но вот ближе к берегу лед раскололся, черные трещины разбежались
в разные стороны, а потом исчезли из виду. Море вздыбилось снова. И
снова по льду разбежались трещины. Они становились все шире и шире.

-- А я знаю кого-то, кто очень спешит, -- сказала Туу-тикки.

Конечно, это была малышка Мю. Без нее уж было никак не обойтись.
Она наверняка заметила: что-то происходит, и ей нужно было все как
следует разглядеть даже там, где море очистилось ото льда. Она
подкатила к самому краю льдины и выписала лихую восьмерку у самого
рокочущего моря.

Затем, повернувшись, быстро помчалась по треснувшим льдинам.

Сначала трещины были совсем тонкими. Но они уже издалека
предупреждали: "Опасно".

Лед вздымался и опускался, а порой раздавался настоящий
празднично-разрушительный салют, от которого по спине восхищенной
малышки Мю пробегал холодок.

"Только бы эти болваны не вздумали выйти на лед спасать меня, --
подумала она. -- Они только испортят мне праздник".

Она помчалась так, что кухонные ножи чуть не сплющились, но
берега все равно не было видно.

Теперь трещины расширились и превратились в реки. На лед плеснула
маленькая сердитая волна.

Внезапно море наполнилось качающимися ледяными островками,
беспорядочно ударявшимися друг о друга. На одном из таких островков
застряла малышка Мю. Она видела, как полоса воды вокруг нее все
расширяется, и, не очень-то испугавшись, подумала: "Вот так
хорошенькая история!"

Муми-тролль тут же ринулся ее спасать.

А Туу-тикки, поглядев еще немного, пошла в купальню и поставила
воду на огонь. "Да, да, -- думала она, вздыхая. -- Вот так бывает
всегда в приключенческих повестях. Все только и делают, что спасают
друг друга и спасаются сами. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь
когда-нибудь написал о той, кто пытается потом согреть героев".

Муми-тролль бежал по льдине, а рядом с ним, не отставая ни на
шаг, бежала маленькая трещина, с которой он не спускал глаз.
Муми-тролль чувствовал: в море поднялась мертвая зыбь, и льдина
вздыбилась, потом она треснула и начала качаться.

Малышка Мю спокойно стояла на своем ледяном островке, разглядывая
прыгающего по льдине Мумитролля.

Он был похож на подскакивающий резиновый мячик, а глаза у него от
любопытства и напряженного ожидания были круглые, словно шарики. Когда
он остановился возле малышки Мю, она, протянув к нему лапку, сказала:

-- Посади меня к себе на голову, чтоб я могла поскорее соскочить,
когда увижу, что ты гибнешь.

Крепко схватив его за уши, она закричала:

-- К берегу, поворот!

Муми-тролль бросил быстрый взгляд в сторону купальни. Из трубы
вился дымок, но никто не стоял на мостках причала и никто не
беспокоился о них с Мю. Муми-тролль помедлил минутку, чувствуя, как от
разочарования у него внезапно устали ноги.

-- Полный вперед! -- опять закричала малышка Мю.

И, стиснув зубы. Муми-тролль устремился вперед. Ноги у него
дрожали от усталости, и всякий раз, перескакивая на новую льдину, он
чувствовал, как вода холодным душем окатывала ему живот. Но он бежал и
бежал.

Море вскрылось ото льда, и волны танцевали вальс.

-- Подпрыгивай вместе с волнами, -- разорялась малышка Мю. -- Вот
еще одна волна... Ты чувствуешь ее под ногами... Прыг!

И как раз в ту минуту, когда волна медленно выбивала льдину
из-под ног Муми-тролля, он прыгал на другую.

-- Раз, два, три, -- считала в ритме вальса малышка Мю. -- Раз,
два, три, погоди -- раз, два, три. Прыг!

Его ноги дрожали, а живот и грудь совсем похолодели. Внезапно
пасмурное небо прорезали багряные лучи заходящего солнца, а лед и
волны заблестели так, что глазам стало больно. Спина Муми-тролля
нагрелась, но живот его мерз все сильнее, и весь этот суровый мир
танцевал вместе с ним вальс.

Из окошка купальни за ними внимательно следила Туу-тикки и вот
теперь поняла: дело плохо.

"Ай, ай, -- подумала она. -- Ведь он не знает, что я все время
наблюдаю за ним..."

Туу-тикки поспешила на мостки причала и крикнула:

-- Браво!

Она чуть было не опоздала.

Муми-троллю не удалось на этот раз перепрыгнуть на новую льдину,
и он упал, по уши погрузившись в море, и маленькая веселая льдинка
неустанно толкала его в затылок.

Отпустив уши Муми-тролля, малышка Мю прыгнула на берег. Гоп-ля!
Удивительно, до чего легко со всем справляешься, если тебя зовут Мю!