Твардовский Александр Трифонович. Василий Теркин

Будто вправо подалась.
И тогда боец, не целясь,
Хряснул немца промеж глаз.

 

 
И ещё на снег не сплюнул
Первой крови злую соль,
Немец снова в санки сунул
С той же силой, в ту же боль.

 

 
Так сошлись, сцепились близко,
Что уже обоймы, диски,
Автоматы – к чёрту, прочь!
Только б нож и мог помочь.

 

 
Бьются двое в клубах пара,
Об ином уже не речь, —
Ладит Тёркин от удара
Хоть бы зубы заберечь.

 

 
Но покуда Тёркин санки
Сколько мог
В бою берёг,
Двинул немец, точно штангой,
Да не в санки,
А под вздох.

 

 
Охнул Тёркин: плохо дело,
Плохо, думает боец.
Хорошо, что лёгок телом —
Отлетел. А то б – конец…

 

 
Устоял – и сам с испугу
Тёркин немцу дал леща,
Так что собственную руку
Чуть не вынес из плеча.

 

 
Чёрт с ней! Рад, что не промазал,
Хоть зубам не полон счёт,
Но и немец левым глазом
Наблюденья не ведёт.

 

 
Драка – драка, не игрушка!
Хоть огнём горит лицо,
Но и немец красной юшкой
Разукрашен, как яйцо.

 

 
Вот он-в полвершке – противник.
Носом к носу. Теснота.
До чего же он противный —
Дух у немца изо рта.

 

 
Злобно Тёркин сплюнул кровью,
Ну и запах! Валит с ног.
Ах ты, сволочь, для здоровья,
Не иначе, жрёшь чеснок!

 

 
Ты куда спешил – к хозяйке?
Матка, млеко? Матка, яйки?
Оказать решил нам честь?
Подавай! А кто ты есть,

 

 
Кто ты есть, что к нашей бабке
Заявился на порог,
Не спросясь, не скинув шапки
И не вытерши сапог?

 

 
Со старухой сладить в силе?
Подавай! Нет, кто ты есть,
Что должны тебе в России
Подавать мы пить и есть?

 

 
Не калека ли убогий,
Или добрый человек —
Заблудился
По дороге,
Попросился
На ночлег?

 

 
Добрым людям люди рады.
Нет, ты сам себе силён,
Ты наводишь
Свой порядок.
Ты приходишь —
Твой закон.

 

 
Кто ж ты есть? Мне толку нету,
Чей ты сын и чей отец.
Человек по всем приметам, —
Человек ты? Нет. Подлец!

 

 
Двое топчутся по кругу,
Словно пара на кругу,
И глядят в глаза друг другу:
Зверю – зверь и враг – врагу.

 

 
Как на древнем поле боя,
Грудь на грудь, что щит на щит, —
Вместо тысяч бьются двое,
Словно схватка всё решит.

 

 
А вблизи от деревушки,
Где застал их свет дневной,
Самолёты, танки, пушки
У обоих за спиной.

 

 
Но до боя нет им дела,
И ни звука с тех сторон.
В одиночку – грудью, телом
Бьётся Тёркин, держит фронт.

 

 
На печальном том задворке,
У покинутых дворов
Держит фронт Василий Тёркин,
В забытьи глотая кровь.

 

 
Бьётся насмерть парень бравый,
Так что дым стоит сырой,
Словно вся страна-держава
Видит Тёркина:
– Герой!

 

 
Что страна! Хотя бы рота
Видеть издали могла,
Какова его работа
И какие тут дела.

 

 
Только Тёркин не в обиде.
Не затем на смерть идёшь,
Чтобы кто-нибудь увидел.
Хорошо б. А нет – ну что ж…

 

 
Бьётся насмерть парень бравый —
Так, как бьются на войне.
И уже рукою правой
Он владеет не вполне.

 

 
Кость гудит от раны старой,
И ему, чтоб крепче бить,
Чтобы слева класть удары,
Хорошо б левшою быть.

 

 
Бьётся Тёркин,
В драке зоркий,
Утирает кровь и пот.
Изнемог, убился Тёркин,
Но и враг уже не тот.

 

 
Далеко не та заправка,
И побита морда вся,
Словно яблоко-полявка,
Что иначе есть нельзя.

 

 
Кровь – сосульками. Однако
В самый жар вступает драка.

 

 
Немец горд.
И Тёркин горд.
– Раз ты пёс, так я – собака,
Раз ты чёрт,
Так сам я – чёрт!

 

 
Ты не знал мою натуру,
А натура – первый сорт.
В клочья шкуру —
Тёркин чуру
Не попросит. Вот где чёрт!

 

 
Кто одной боится смерти —
Кто плевал на сто смертей.
Пусть ты чёрт. Да наши черти
Всех чертей
В сто раз чертей.

 

 
Бей, не милуй. Зубы стисну,
А убьёшь, так и потом
На тебе, как клещ, повисну,
Мёртвый буду на живом.

 

 
Отоспись на мне, будь ласков,
Да свали меня вперёд.

 

 
Ах, ты вон как! Драться каской?
Ну не подлый ли народ!

 

 
Хорошо же! —
И тогда-то,
Злость и боль забрав в кулак,
Незаряженной гранатой
Тёркин немца – с левой – шмяк!

 

 
Немец охнул и обмяк…

 

 
Тёркин ворот нараспашку,
Тёркин сел, глотает снег,
Смотрит грустно, дышит тяжко, —
Поработал человек.

 

 
Хорошо, друзья, приятно,
Сделав дело, ко двору —
В батальон идти обратно
Из разведки поутру.

 

 
По земле ступать советской,
Думать – мало ли о чём!
Автомат нести немецкий,
Между прочим, за плечом.

 

 
«Языка» – добычу ночи, —
Что идёт, куда не хочет,
На три шага впереди
Подгонять:
– Иди, иди…

 

 
Видеть, знать, что каждый встречный —
Поперечный – это свой.
Не знаком, а рад сердечно,
Что вернулся ты живой.

 

 
Доложить про всё по форме,
Сдать трофеи не спеша.
А потом тебя покормят, —
Будет мерою душа.

 

 
Старшина отпустит чарку,
Строгий глаз в неё кося.
А потом у печки жаркой
Ляг, поспи. Война не вся.

 

 
Фронт налево, фронт направо,
И в февральской вьюжной мгле
Страшный бой идёт, кровавый,
Смертный бой не ради славы,
Ради жизни на земле.

 

От автора

 
Сто страниц минуло в книжке,
Впереди – не близкий путь.
Стой-ка, брат. Без передышки
Невозможно. Дай вздохнуть.

 

 
Дай вздохнуть, возьми в догадку:
Что теперь, что в старину —
Трудно слушать по порядку
Сказку длинную одну
Всё про то же – про войну.

 

 
Про огонь, про снег, про танки,
Про землянки да портянки,
Про портянки да землянки,
Про махорку и мороз…

 

 
Вот уж нынче повелось:

 

 
Рыбаку лишь о путине,
Печнику дудят о глине,
Леснику о древесине,
Хлебопёку о квашне,
Коновалу о коне,
А бойцу ли, генералу —
Не иначе – о войне.

 

 
О войне – оно понятно,
Что война. А суть в другом:
Дай с войны прийти обратно
При победе над врагом.

 

 
Учинив за всё расплату,
Дай вернуться в дом родной
Человеку. И тогда-то
Сказки нет ему иной.

 

 
И тогда ему так сладко
Будет слушать по порядку
И подробно обо всём,
Что изведано горбом,
Что исхожено ногами,
Что испытано руками,
Что повидано в глаза
И о чём, друзья, покамест
Всё равно – всего нельзя…

 

 
Мёрзлый грунт долби, лопата,
Танк – дави, греми – граната,
Штык – работай, бомба – бей.
На войне душе солдата
Сказка мирная милей.

 

 
Друг-читатель, я ли спорю,
Что войны милее жизнь?
Да война ревёт, как море,
Грозно в дамбу упершись.

 

 
Я одно скажу, что нам бы
Поуправиться с войной,
Отодвинуть эту дамбу
За предел земли родной.

 

 
А покуда край обширный
Той земли родной – в плену,
Я – любитель жизни мирной —
На войне пою войну.

 

 
Что ж ещё? И всё, пожалуй,
Та же книга про бойца,
Без начала, без конца,
Без особого сюжета,
Впрочем, правде не во вред,

 

 
На войне сюжета нету,
– Как так нету?
– Так вот, нет.

 

 
Есть закон – служить до срока,
Служба – труд, солдат – не гость.
Есть отбой – уснул глубоко,
Есть подъём – вскочил, как гвоздь.

 

 
Есть война – солдат воюет,
Лют противник – сам лютует.
Есть сигнал: вперёд!.. – Вперёд.
Есть приказ: умри!.. – Умрёт.

 

 
На войне ни дня, ни часа
Не живёт он без приказа,
И не может испокон
Без приказа командира
Ни сменить свою квартиру,
Ни сменить портянки он.
Ни жениться, ни влюбиться
Он не может, – нету прав,
Ни уехать за границу
От любви, как бывший граф.

 

 
Если в песнях и поётся,
Разве можно брать в расчёт,
Что герой мой у колодца,
У каких-нибудь ворот,
Буде случай подвернётся,
Чью-то долю ущипнёт?

 

 
А ещё добавим к слову;
Жив-здоров герой пока,
Но отнюдь не заколдован
От осколка-дурака,
От любой дурацкой пули,
Что, быть может, наугад,
Как пришлось, летит вслепую,
Подвернулся, – точка, брат.

 

 
Ветер злой навстречу пышет,
Жизнь, как веточку, колышет,
Каждый день и час грозя.
Кто доскажет, кто дослышит —
Угадать вперёд нельзя,

 

 
И до той глухой разлуки,
Что бывает на войне,
Рассказать ещё о друге
Кое-что успеть бы мне,
Тем же ладом, тем же рядом,
Только стёжкою иной.

 

 
Пушки к бою едут задом, —
Это сказано не мной.

 

«Кто стрелял?»

 
Отдымился бой вчерашний,
Высох пот, металл простыл.
От окопов пахнет пашней,
Летом мирным и простым.

 

 
В полверсте, в кустах – противник,
Тут шагам и пядям счёт.
Фронт. Война. А вечер дивный
По полям пустым идёт.

 

 
По следам страды вчерашней,
По немыслимой тропе;
По ничьей, помятой, зряшной
Луговой, густой траве;

 

 
По земле, рябой от рытвин,
Рваных ям, воронок, рвов,
Смертным зноем жаркой битвы
Опалённых у краёв…

 

 
И откуда по пустому
Долетел, донёсся звук,
Добрый, давний и знакомый
Звук вечерний. Майский жук!

 

 
И ненужной горькой лаской
Растревожил он ребят,
Что в росой покрытых касках
По окопчикам сидят,

 

 
И такой тоской родною
Сердце сразу обволок!

 

 
Фронт, война. А тут иное:

 

 
Выводи коней в ночное,
Торопись на «пятачок».
Отпляшись, а там сторонкой
Удаляйся в березняк,
Провожай домой девчонку
Да целуй – не будь дурак,
Налегке иди обратно,
Мать заждалася…
И вдруг —
Вдалеке возник невнятный,
Новый, ноющий, двукратный,
Через миг уже понятный
И томящий душу звук.

 

 
Звук тот самый, при котором
В прифронтовой полосе
Поначалу все шофёры
Разбегались от шоссе.

 

 
На одной постылой ноте
Ноет, воет, как в трубе.
И бежать при всей охоте
Не положено тебе.

 

 
Ты, как гвоздь, на этом взгорке
Вбился в землю. Не тоскуй.
Ведь – согласно поговорке —
Это малый сабантуй…

 

 
Ждут, молчат, глядят ребята,
Зубы сжав, чтоб дрожь унять.
И, как водится, оратор
Тут находится под стать,

 

 
С удивительной заботой
Подсказать тебе горазд:
– Вот сейчас он с разворота
И начнёт. И жизни даст,
Жизни даст!

 

 
Со страшным рёвом
Самолёт ныряет вниз,
И сильнее нету слова
Той команды, что готова
На устах у всех;
– Ложись!..

 

 
Смерть есть смерть. Её прихода
Все мы ждём по старине.
А в какое время года
Легче гибнуть на войне?

 

 
Летом солнце греет жарко,
И вступает в полный цвет
Всё кругом. И жизни жалко
До зарезу. Летом – нет.

 

 
В осень смерть под стать картине,
В сон идёт природа вся.
Но в грязи, в окопной глине
Вдруг загнуться? Нет, друзья…

 

 
А зимой – земля, как камень,
На два метра глубиной,
Привалит тебя комками, —,
Нет уж, ну её – зимой.

 

 
А весной, весной… Да где там,
Лучше скажем наперёд:
Если горько гибнуть летом,
Если осенью – не мёд,
Если в зиму дрожь берёт,
То весной, друзья, от этой
Подлой штуки – душу рвёт.

 

 
И какой ты вдруг покорный
На груди лежишь земной,
Заслонясь от смерти чёрной
Только собственной спиной.

 

 
Ты лежишь ничком, парнишка
Двадцати неполных лет.
Вот сейчас тебе и крышка,
Вот тебя уже и нет.

 

 
Ты прижал к вискам ладони,
Ты забыл, забыл, забыл,
Как траву щипали кони,
Что в ночное ты водил.

 

 
Смерть грохочет в перепонках,
И далёк, далёк, далёк
Вечер тот и та девчонка,
Что любил ты и берёг.

 

 
И друзей и близких лица,
Дом родной, сучок в стене…
Нет, боец, ничком молиться
Не годится на войне.

 

 
Нет, товарищ, зло и гордо,
Как закон велит бойцу,
Смерть встречай лицом к лицу,
И хотя бы плюнь ей в морду,
Если всё пришло к концу…

 

 
Ну-ка, что за перемена?
То не шутки – бой идёт.
Встал один и бьёт с колена
Из винтовки в самолёт.

 

 
Трёхлинейная винтовка
На брезентовом ремне,
Да патроны с той головкой,
Что страшна стальной броне.

 

 
Бой неравный, бой короткий,
Самолёт чужой, с крестом,
Покачнулся, точно лодка,
Зачерпнувшая бортом.

 

 
Накренясь, пошёл по кругу,
Кувыркается над лугом, —
Не задерживай – давай,
В землю штопором въезжай!

 

 
Сам стрелок глядит с испугом:
Что наделал невзначай.
Скоростной, военный, чёрный,
Современный, двухмоторный —

 

 
Самолёт – стальная снасть —
Ухнул в землю, завывая,
Шар земной пробить желая
И в Америку попасть,

 

 
– Не пробил, старался слабо.
– Видно, место прогадал.

 

 
– Кто стрелял? – звонят из штаба, —
Кто стрелял, куда попал?

 

 
Адъютанты землю роют,
Дышит в трубку генерал.

 

 
– Разыскать тотчас героя,
Кто стрелял?
А кто стрелял?

 

 
Кто не спрятался в окопчик,
Поминая всех родных,
Кто он – свой среди своих —
Не зенитчик и не лётчик,
А герой – не хуже их?

 

 
Вот он сам стоит с винтовкой,
Вот поздравили его.
И как будто всем неловко —
Неизвестно отчего.

 

 
Виноваты, что ль, отчасти?
И сказал сержант спроста:
– Вот что значит парню счастье,
Глядь – и орден, как с куста!

 

 
Не промедливши с ответом,
Парень сдачу подаёт:
– Не горюй, у немца этот —
Не последний самолёт…

 

 
С этой шуткой-поговоркой,
Облетевшей батальон,
Перешёл в герои Тёркин, —
Это был, понятно, он.

 

О герое

 
– Нет, поскольку о награде
Речь опять зашла, друзья,
То уже не шутки ради
Кое-что добавлю я.

 

 
Как-то в госпитале было.
День лежу, лежу второй.
Кто-то смотрит мне в затылок,
Погляжу, а то – герой.

 

 
Сам собой, сказать, – мальчишка,
Недолеток-стригунок.
И мутит меня мыслишка:
Вот он мог, а я не мог…

 

 
Разговор идёт меж нами,
И спроси я с первых слов:
– Вы откуда родом сами —
Не из наших ли краёв?

 

 
Смотрит он:
– А вы откуда? —
Отвечаю:
– Так и так,
Сам как раз смоленский буду,
Может, думаю, земляк?

 

 
Аж привстал герой:
– Ну что вы,
Что вы, – вскинул головой, —
Я как раз из-под Тамбова, —
И потрогал орден свой.

 

 
И умолкнул. И похоже,
Подчеркнуть хотел он мне,
Что таких, как он, не может
Быть в смоленской стороне;

 

 
Что уж так они вовеки
Различаются места,
Что у них ручьи и реки
И сама земля не та,
И полянки, и пригорки,
И козявки, и жуки…

 

 
И куда ты, Васька Тёркин,
Лезешь сдуру в земляки!

 

 
Так ли, нет – сказать, – не знаю,
Только мне от мысли той
Сторона моя родная
Показалась сиротой,
Сиротинкой, что не видно
На народе, на кругу…

 

 
Так мне стало вдруг обидно, —
Рассказать вам не могу.

 

 
Это да, что я не гордый
По характеру, а всё ж

 

 
Вот теперь, когда я орден
Нацеплю, скажу я: врёшь!

 

 
Мы в землячество не лезем,
Есть свои у нас края.
Ты – тамбовский? Будь любезен.
А смоленский – вот он я,

 

 
Не иной какой, не энский,
Безымянный корешок,
А действительно смоленский,
Как дразнили нас, рожок.

 

 
Не кичусь родным я краем,
Но пройди весь белый свет —
Кто в рожки тебе сыграет
Так, как наш смоленский дед.

 

 
Заведёт, задует сивая
Лихая борода:
Ты куда, моя красивая,
Куда идёшь, куда…

 

 
И ведёт, поёт, заяривает —
Ладно, что без слов,
Со слезою выговаривает
Радость и любовь.

 

 
И за ту одну старинную
За музыку-рожок
В край родной дорогу длинную
Сто раз бы я прошёл,

 

 
Мне не надо, братцы, ордена,
Мне слава не нужна,
А нужна, больна мне родина,
Родная сторона!

 

Генерал

 
Заняла война полсвета,
Стон стоит второе лето.
Опоясал фронт страну.
Где-то Ладога… А где-то
Дон – и то же на Дону…

 

 
Где-то лошади в упряжке
В скалах зубы бьют об лёд…
Где-то яблоня цветёт,
И моряк в одной тельняшке
Тащит степью пулемёт…

 

 
Где-то бомбы топчут город,
Тонут на море суда…
Где-то танки лезут в горы,
К Волге двинулась беда…

 

 
Где-то будто на задворке,
Будто знать про то не знал,
На своём участке Тёркин
В обороне загорал.

 

 
У лесной глухой речушки,
Что катилась вдоль войны,
После доброй постирушки
Поразвесил для просушки
Гимнастёрку и штаны.

 

 
На припёке обнял землю.
Руки выбросил вперёд
И лежит и так-то дремлет,
Может быть, за целый год.

 

 
И речушка – неглубокий
Родниковый ручеёк —
Шевелит травой-осокой
У его разутых ног.

 

 
И курлычет с тихой лаской,
Моет камушки на дне.
И выходит не то сказка,
Не то песенка во сне.

 

 
Я на речке ноги вымою.
Куда, реченька, течёшь?
В сторону мою, родимую,
Может, где-нибудь свернёшь.

 

 
Может, где-нибудь излучиной
По пути зайдёшь туда,
И под проволокой колючею
Проберёшься без труда,

 

 
Меж немецкими окопами,
Мимо вражеских постов,
Возле пушек, в землю вкопанных,
Промелькнёшь из-за кустов.

 

 
И тропой своей исконною
Протечешь ты там, как тут,
И ни пешие, ни конные
На пути не переймут,

 

 
Дотечешь дорогой кружною
До родимого села.
На мосту солдаты с ружьями,
Ты под мостиком прошла,

 

 
Там печаль свою великую,
Что без края и конца,
Над тобой, над речкой, выплакать,
Может, выйдет мать бойца.

 

 
Над тобой, над малой речкою,
Над водой, чей путь далёк,
Послыхать бы хоть словечко ей,
Хоть одно, что цел сынок.

 

 
Помороженный, простуженный
Отдыхает он, герой,
Битый, раненый, контуженный,
Да здоровый и живой…

 

 
Тёркин – много ли дремал он,
Землю-мать прижав к щеке, —
Слышит:
– Тёркин, к генералу
На одной давай ноге.

 

 
Посмотрел, поднялся Тёркин,
Тут связной стоит,
– Ну что ж,
Без штанов, без гимнастёрки
К генералу не пойдёшь.

 

 
Говорит, чудит, а всё же
Сам, волнуясь и сопя,
Непросохшую одёжу
Спешно пялит на себя.
Приросла к спине – не стронет.

 

 
– Тёркин, сроку пять минут.
– Ничего. С земли не сгонят,
Дальше фронта не пошлют.

 

 
Подзаправился на славу,
И хоть знает наперёд,
Что совсем не на расправу
Генерал его зовёт, —
Всё ж у главного порога
В генеральском блиндаже —
Был бы бог, так Тёркин богу
Помолился бы в душе.

 

 
Шутка ль, если разобраться:
К генералу входишь вдруг, —
Генерал – один на двадцать,
Двадцать пять, а может статься,
И на сорок вёрст вокруг.

 

 
Генерал стоит над нами, —
Оробеть при нём не грех, —
Он не только что чинами,
Боевыми орденами,
Он годами старше всех.

 

 
Ты, обжегшись кашей, плакал,
Ты пешком ходил под стол,
Он тогда уж был воякой,
Он ходил уже в атаку,
Взвод, а то и роту вёл.

 

 
И на этой половине —
У передних наших линий,
На войне – не кто как он
Твой ЦК и твой Калинин.
Суд. Отец. Глава. Закон.

 

 
Честью, друг, считай немалой,
Заработанной в бою,
Услыхать от генерала
Вдруг фамилию свою.

 

 
Знай: за дело, за заслугу
Жмёт тебе он крепко руку
Боевой своей рукой.

 

 
– Вот, брат, значит, ты какой.
Богатырь. Орёл. Ну, просто —
Воин! – скажет генерал.

 

 
И пускай ты даже ростом
И плечьми всего не взял,
И одет не для парада, —
Тут война – парад потом, —
Говорят: орёл, так надо
И глядеть и быть орлом.
Стой, боец, с достойным видом,
Понимай, в душе имей:
Генерал награду выдал —
Как бы снял с груди своей —
И к бойцовской гимнастёрке
Прикрепил немедля сам,
И ладонью:
– Вот, брат Тёркин, —
По лихим провёл усам.

 

 
В скобках надобно, пожалуй,
Здесь отметить, что усы,
Если есть у генерала,
То они не для красы.

 

 
На войне ли, на параде
Не пустяк, друзья, когда
Генерал усы погладил
И сказал хотя бы:.
– Да…

 

 
Есть привычка боевая,
Есть минуты и часы…
И не зря ещё Чапаев
Уважал свои усы.

 

 
Словом – дальше. Генералу
Показалось под конец,
Что своей награде мало
Почему-то рад боец.

 

 
Что ж, боец – душа живая,
На войне второй уж год…
И не каждый день сбивают
Из винтовки самолёт.

 

 
Молодца и в самом деле
Отличить расчёт прямой,

 

 
– Вот что, Тёркин, на неделю
Можешь с орденом – домой…

 

 
Тёркин – понял ли, не понял,
Иль не верит тем словам?
Только дрогнули ладони
Рук, протянутых по швам.

 

 
Про себя вздохнув глубоко,
Тёркин тихо отвечал:

 

 
– На неделю мало сроку
Мне, товарищ генерал —
Генерал склонился строго;
– Как так мало? Почему?

 

 
– Потому – трудна дорога
Нынче к дому моему.
Дом-то вроде недалечко,
По прямой – пустяшный путь…

 

 
– Ну а что ж?
– Да я не речка;
Чтоб легко туда шмыгнуть.
Мне по крайности вначале
Днем соваться не с руки.
Мне идти туда ночами,
Ну, а ночи коротки…

 

 
Генерал кивнул:
– Понятно!
Дело с отпуском – табак. —
Пошутил:
– А как обратно
Ты пришёл бы?..
– Точно ж так…

 

 
Сторона моя лесная,
Каждый кустик мне – родня.
Я пути такие знаю,
Что поди поймай меня!
Мне там каждая знакома
Борозденка под межой.
Я – смоленский. Я там дома.
Я там – свой, а он – чужой.

 

 
– Погоди-ка. Ты без шуток.
Ты бы вот что мне сказал…

 

 
И как будто в ту минуту
Что-то вспомнил генерал.
На бойца взглянул душевней
И сказал, шагнув к стене:

 

 
– Ну-ка, где твоя деревня?
Покажи по карте мне.

 

 
Тёркин дышит осторожно
У начальства за плечом.

 

 
– Можно, – молвит, – это можно.
Вот он Днепр, а вот мой дом.
Генерал отметил точку.
– Вот что, Тёркин, в одиночку
Не резон тебе идти.
Потерпи уж, дай отсрочку,
Нам с тобою по пути…

 

 
Отпуск точно, аккуратно
За тобой прошу учесть.

 

 
И боец сказал:
– Понятно. —
И ещё добавил:
– Есть.

 

 
Встал по форме у порога,
Призадумался немного,
На секунду на одну…

 

 
Генерал усы потрогал
И сказал, поднявшись:
– Ну?..

 

 
Скольких он, над картой сидя,
Словом, подписью своей,
Перед тем в глаза не видя,
Посылал на смерть людей!

 

 
Что же, всех и не увидишь,
С каждым к росстаням не выйдешь,
На прощанье всем нельзя
Заглянуть тепло в глаза.

 

 
Заглянуть в глаза, как другу,
И пожать покрепче руку,
И по имени назвать,
И удачи пожелать,
И, помедливши минутку,
Ободрить старинной шуткой:
Мол, хотя и тяжело,
А, между прочим, ничего…

 

 
Нет, на всех тебя не хватит,
Хоть какой ты генерал.

 

 
Но с одним проститься кстати
Генерал не забывал.

 

 
Обнялись они, мужчины,
Генерал-майор с бойцом, —
Генерал – с любимым сыном,
А боец – с родным отцом.

 

 
И бойцу за тем порогом
Предстояла путь-дорога
На родную сторону,
Прямиком – через войну.

 

О себе

 
   Я покинул дом когда-то,
   Позвала дорога вдаль.
   Не мала была утрата,
   Но светла была печаль.

 
   И годами с грустью нежной –
   Меж иных любых тревог –
   Угол отчий, мир мой прежний
   Я в душе моей берёг.

 
   Да и не было помехи
   Взять и вспомнить наугад
   Старый лес, куда в орехи
   Я ходил с толпой ребят.

 
   Лес – ни пулей, ни осколком
   Не пораненный ничуть,
   Не порубленный без толку,
   Без порядку как-нибудь;

 
   Не корчёванный фугасом,
   Не поваленный огнём,
   Хламом гильз, жестянок, касок
   Не заваленный кругом;

 
   Блиндажами не изрытый,
   Не обкуренный зимой,
   Ни своими не обжитый,
   Ни чужими под землёй.

 
   Милый лес, где я мальчонкой
   Плёл из веток шалаши,
   Где однажды я телёнка,
   Сбившись с ног, искал в глуши…

 
   Полдень раннего июня
   Был в лесу, и каждый лист,
   Полный, радостный и юный,
   Был горяч, но свеж и чист.

 
   Лист к листу, листом прикрытый,
   В сборе лиственном густом
   Пересчитанный, промытый
   Первым за лето дождём.

 
   И в глуши родной, ветвистой,
   И в тиши дневной, лесной
   Молодой, густой, смолистый,
   Золотой держался зной.

 
   И в спокойной чаще хвойной
   У земли мешался он
   С муравьиным духом винным
   И пьянил, склоняя в сон.

 
   И в истоме птицы смолкли…
   Светлой каплею смола
   По коре нагретой ёлки,
   Как слеза во сне, текла…

 
   Мать-земля моя родная,
   Сторона моя лесная,
   Край недавних детских лет,
   Отчий край, ты есть иль нет?

 
   Детства день, до гроба милый,
   Детства сон, что сердцу свят,
   Как легко всё это было
   Взять и вспомнить год назад.

 
   Вспомнить разом что придётся –
   Сонный полдень над водой,
   Дворик, стёжку до колодца,
   Где песочек золотой;

 
   Книгу, читанную в поле,
   Кнут, свисающий с плеча,
   Лёд на речке, глобус в школе
   У Ивана Ильича…

 
   Да и не было запрета,
   Проездной купив билет,
   Вдруг туда приехать летом,
   Где ты не был десять лет…

 
   Чтобы с лаской, хоть не детской,
   Вновь обнять старуху мать,
   Не под проволокой немецкой
   Нужно было проползать.

 
   Чтоб со взрослой грустью сладкой
   Праздник встречи пережить –
   Не украдкой, не с оглядкой
   По родным лесам кружить.

 
   Чтоб сердечным разговором
   С земляками встретить день –
   Не нужда была, как вору,
   Под стеною прятать тень…

 
   Мать-земля моя родная,
   Сторона моя лесная,
   Край, страдающий в плену!
   Я приду – лишь дня не знаю,
   Но приду, тебя верну.

 
   Не звериным робким следом
   Я приду, твой кровный сын, –