Твен Марк. Позолоченный век

   - А... понимаю! - и расплылся в улыбке. - Не Тэн, а Трэн вы хотите сказать. Джордж Фрэнсис Трэн. Нет, сударыня, у нас...
   - Я хочу сказать именно Тэн, с вашего разрешения.
   Приказчик снова задумался:
   - Тэн... Тэн... Это гимны?
   - Нет, это не гимны. Это книга, о которой сейчас много говорят и которая очень широко известна... всем, кроме тех, кто ее продает.
   Приказчик покосился на нее: не таится ли насмешка в этой несколько неясной речи? Но ответный кроткий и простодушный взгляд прекрасных глаз прогнал это подозрение. Приказчик отошел посоветоваться с хозяином. Оба они были явно озадачены. Они раздумывали и совещались, и снова совещались и раздумывали... Потом оба подошли к Лоре, и хозяин спросил:
   - Это американская книга, сударыня?
   - Нет, это американская перепечатка английского перевода.
   - А... да, да... теперь я припоминаю. Мы ждем ее со дня на день. Она еще не вышла.
   - Вы, очевидно, ошибаетесь, - ведь вы объявляли о ее продаже еще неделю тому назад.
   - Разве?.. Не может быть...
   - Да, я уверена. И потом, вот же она, эта книга, - лежит на прилавке.
   Она купила Тэна, и хозяин убрался восвояси. Тогда Лора спросила, есть ли у них "Самодержец обеденного стола" - и не без досады увидела, как на лице приказчика восхищение ее красотой сменилось выражением холодного достоинства. Поваренных книг они не держат, заявил он, но, если ей угодно, он может заказать. Лора сказала, что нет, не стоит, это не важно. Потом она снова стала разглядывать книги, наслаждаясь самим видом томиков Готорна, Лонгфелло, Теннисона и других своих любимцев, в чьем обществе привыкла коротать досуг. Тем временем приказчик глядел на нее во все глаза и, несомненно, вновь ощутил приступ восхищения, - или, быть может, он просто оценил ее предполагаемые литературные вкусы по какой-то хитроумной измерительной системе, ведомой одним лишь продавцам книг. И он начал "помогать" ей сделать выбор; но все его усилия оказывались тщетными, - в сущности, он только докучал ей и неприятнейшим образом прерывал ее раздумье. И вот, когда Лора, взяв в руки "Венецианскую жизнь", пробегала глазами то одно, то другое знакомое место, приказчик вдруг схватил книгу в простом, незатейливом переплете и, ловко стукнув ею по прилавку, чтобы стряхнуть пыль, заговорил оживленно:
   - Вот прекрасное произведение, мы распродали уже кучу экземпляров. Всем, кто читал, очень нравится. - И он сунул книгу чуть ли не под нос Лоре. - Могу порекомендовать вам: "Судьба пирата, или Последний разбойник морей". На мой взгляд, одна из лучших новинок сезона.
   Лора свободной рукой мягко отодвинула новинку и продолжала перелистывать "Венецианскую жизнь".
   - Мне это не нужно, - сказала она.
   Приказчик некоторое время рыскал по лавке, поглядывая то на одну книгу, то на другую, но, видимо, все они не годились. Однако в конце концов он нашел то, что искал.
   - А эту вы читали, сударыня? Я уверен, вам понравится. Она того же автора, что "Бандиты Хэккенсака". Тут и любовные приключения, и тайны, и всякое такое. Героиня задушила собственную мать. Вы только посмотрите название: "Гондериль-вампир, или Пляска смерти". А вот еще: "Сокровищница шутника, или Закадычный друг забавника и балагура". Очень занятная штука, сударыня! Я ее четыре раза перечитал и до сих пор смеюсь, как только погляжу на эту книжку. А уж "Гондериль" - уверяю вас, это замечательно, ничего лучше я сроду не читал. Эти книги наверняка вам понравятся, я ведь сам их читал, они очень интересные.
   - Ах, вот что... я не сразу поняла, в чем дело. Вы, наверно, подумали, что я не знаю, какие книги купить, и прошу у вас совета... я иногда бываю такая рассеянная, говорю совсем не то, что думаю. Я, наверно, попросила вас об этом, да?
   - Нет, сударыня, но... я...
   - Уж наверно я просила, иначе вы бы не предложили мне свои услуги, побоялись бы, что это будет невежливо. Но не беспокойтесь, я сама виновата. Мне не следовало быть такой невнимательной... не надо было просить у вас совета.
   - Но вы и не просили, сударыня. Мы всегда помогаем покупателям как можем. Понимаете ли, наш опыт... мы ведь живем среди книг... поэтому, знаете ли, мы можем помочь покупателю сделать выбор.
   - Ах, вот как? Это входит в ваши обязанности?
   - Да, сударыня, мы всегда помогаем.
   - Как это мило с вашей стороны. Некоторые, пожалуй, сочли бы это навязчивостью, но я другого мнения. По-моему, вы очень добры, это просто великодушно с вашей стороны... Некоторые люди делают выводы наспех, не подумав, - вы это замечали?
   - О да, - сказал приказчик, не зная, должен ли он чувствовать себя польщенным или, напротив, обиженным. - Конечно, я это часто замечал, сударыня.
   - Да, некоторые удивительно спешат с необдуманными выводами. Вот ваши вкусы еще не сложились, и вы с наивным восторгом, вполне естественным в вашем возрасте, наслаждаетесь "вампирами" и сборником младенческих острот и воображаете, что взрослый человек тоже способен ими наслаждаться. Кое-кто счел бы это странным. Но я вовсе не вижу тут ничего странного. Я думаю, что для вас это естественно. Вполне естественно. И очень мило с вашей стороны. Вы, видно, такой человек, что всякая пустяковая книжонка не только поражает вас и доставляет вам огромное удовольствие, но вы еще с радостью делитесь этим удовольствием с другими, - и это, на мой взгляд, прекрасно и благородно, да, прекрасно и очень благородно. Я полагаю, все мы должны делиться нашими удовольствиями с другими людьми и всячески стараться порадовать друг друга. Правда?
   - О да, да, конечно. Вы совершенно правы, сударыня.
   Но теперь ему было уже явно не по себе, хоть Лора и говорила так приветливо, доверительно, почти ласково.
   - Ну еще бы. Многие думают, что для книготорговца - или, скажем, для приказчика в книжной лавке - литература всего лишь товар и они слишком мало понимают в книгах, чтобы помочь человеку (разумеется, взрослому человеку) в выборе пищи для ума... конечно, если не считать того, что они завернут книгу в бумагу, запакуют, перевяжут и все такое... Но я на это смотрю совсем иначе. Я вижу - чем бы вы ни старались мне услужить, вы предлагаете мне свои услуги от чистого сердца, вот за что я вам признательна... право же, вы меня облагодетельствовали. Ваш совет мне весьма полезен, вне всякого сомнения, иначе просто быть не могло. Раз уж вы показываете мне книгу, которую вы прочли - не просмотрели, не перелистали только, а прочли, - и говорите мне, что вы ею наслаждались, что вы можете перечесть ее три-четыре раза, - значит, эту книгу я как раз...
   - Благодарю вас!.. Благо...
   - ...как раз и не возьму в руки. Ну конечно. Я думаю, на этом свете ни один совет не пропадает понапрасну. Раза два мне случалось ездить по железной дороге - и там, знаете, мальчишка-разносчик всегда вот так смерит вас взглядом и, если вы любитель богословия, предложит вам книжку об убийствах, а если вы поклонник поэзии, предложит вам философские труды Таппера, или словарь, или рассказы Артура, или протянет вам сборник жалких острот, или какой-нибудь американский альманах, когда вы как раз терпеть не можете этот вид литературного ожирения сердца... и точь-в-точь так же любой красноречивый и исполненный наилучших намерений джентльмен в любой книжной лавке... Но я так разговорилась, как будто у делового человека есть время слушать женскую болтовню. Вы меня извините, я просто не подумала. И разрешите еще раз поблагодарить вас за помощь. Я много читаю и буду часто заходить к вам. И мне не хотелось бы, чтоб вы меня причислили к таким покупателям, которые слишком много говорят и очень мало приобретают. Будьте добры, не скажете ли вы мне, который час? Ах, двадцать две минуты третьего? Большое вам спасибо. Вот я кстати и переведу свои часы...
   Но она, видно, никак не могла их открыть. Она пыталась снова и снова. Наконец приказчик, трепеща от сознания собственной смелости, попросил разрешения помочь ей. Она разрешила. Он открыл крышку и весь просиял, так очаровательно она улыбнулась ему и так любезно поблагодарила. Потом он снова сказал ей верное время и следил за тем, как она медленно переводит стрелки, с такой тревогой, словно опасался каких-то несчастных случайностей или риска для жизни; но наконец стрелки достигли нужного положения - и тогда лицо у приказчика стало такое счастливое, словно он помог человеку свершить дело чрезвычайной важности и рад сознавать, что жил на свете не напрасно. Лора еще раз поблагодарила его. Слова ее прозвучали в его ушах как музыка; но могли ли они сравниться с ее чарующей улыбкой, которая преисполнила его блаженством!
   Лора кивнула ему на прощанье и вышла. И он уже не чувствовал мучений, какие претерпел в те горькие минуты, когда она пригвождала его к позорному столбу, - нет, теперь он был в сонме покоренных ею - гордый и счастливый раб, и первые рассветные лучи любви проникли в его пробуждающееся сердце.
   Уже наступил тот час, когда председатель комиссии конгресса по благотворительным ассигнованиям имел обыкновение выходить из дому, - и Лора пошла на разведку. С порога она окинула взглядом улицу - и, разумеется...
   ГЛАВА VI
   ЛОРА КОКЕТНИЧАЕТ С БАКСТОУНОМ
   gildag16.gif*
   ______________
   * Мы хотим поддерживать друг друга (ассирийск.).
   Usa ogn' arte la donna, onde sia colto
   Nella sua rete alcun novello amante
   Ne con tutti, ne sempre un stesso volto
   Serba, ma cangia a tempo atti e sembiante.
   Tasso*.
   ______________
   * Дар обольщенья возведя в искусство,
   Она, чтоб воздыхателей завлечь,
   В них разжигала пламенное чувство,
   По вкусу каждого свою меняя речь. - Тассо (итал.).
   Председателя нигде не было видно. Такие разочарования редкость в романах, но в жизни всегда так бывает.
   Лоре пришлось придумывать новый план действий. Она послала Бакстоуну записку, прося навестить ее вечером, что он и сделал.
   Она встретила достопочтенного мистера Бакстоуна лучезарной улыбкой.
   - Даже не знаю, как это я осмелилась послать вам записку, мистер Бакстоун: говорят, вы не слишком благосклонны к нам, женщинам.
   - Я вижу, обо мне судят несправедливо, мисс Хокинс. Некогда я был женат - разве это не свидетельствует в мою пользу?
   - О да... то есть нет, это еще не известно. Если вы знали, каким совершенством может быть женщина, тогда вполне понятно, что теперь какая-нибудь посредственность вас не интересует.
   - Даже и в таком случае это не относится к вам, мисс Хокинс, - любезно сказал председатель. - Молва причисляет вас к тем женщинам, чье имя совершенство.
   Мистер Бакстоун и сам был восхищен своей удачной речью, и, видимо, Лору она восхитила не меньше. Но он при этом не смутился, Лора же покраснела и потупилась.
   - От всей души хотелось бы мне заслужить столь лестный комплимент. Но ведь я женщина и потому рада услышать комплимент, даже и незаслуженный!
   - Но это не только комплимент, не пустой комплимент, это чистая правда! Все мужчины меня поддержат.
   - Очень великодушно, что вы так говорите, - сказала Лора, видимо польщенная. - Я ведь простая девушка из захолустья, и для меня большая честь, что обо мне так говорят умные и образованные люди. Вы так добры, я знаю, вы извините меня за то, что я побеспокоила вас сегодня и просила прийти.
   - Какое же это беспокойство? Это удовольствие. С тех пор как скончалась моя жена, я остался один на свете, мисс Хокинс, и часто тоскую по женскому обществу, хотя люди и говорят совсем другое.
   - Как приятно слышать это от вас! Я уверена, что так и должно быть. Даже я иногда чувствую себя одинокой вдали от старых друзей, хоть меня и окружают новые, которых я тоже успела полюбить, - как же одиноко должно быть вам! Ведь вы понесли такую утрату и не находите благодатного отдыха от бремени государственных забот. Вам надо чаще бывать в обществе - и не только ради окружающих, а и ради себя самого. Я так редко вижу вас на приемах, а когда и вижу, вы не балуете меня своим вниманием.
   - Никогда не думал, что это будет вам приятно, иначе я был бы только счастлив доставить себе столь большое удовольствие. Но на этих приемах не часто удается поговорить с вами. Вас всегда окружает столько народу - вы и сами могли это заметить. Вот если бы можно было навещать вас здесь...
   - Ну разумеется, я всегда буду от души вам рада, мистер Бакстоун. Мне часто хотелось, чтобы вы пришли и рассказали мне побольше о Каире и пирамидах, - вы ведь мне однажды обещали.
   - Неужели вы еще помните об этом, мисс Хокинс? Я думал, женская память так ненадежна...
   - О, мужские обещания еще ненадежнее. А потом, если бы я и страдала забывчивостью... разве вы не оставили мне кое-что для памяти?
   - Я?
   - Подумайте-ка...
   - Да, кажется я что-то такое сделал... не припомню, что это было.
   - Никогда, никогда больше не говорите, что женская память ненадежна! Вот - узнаёте?
   - Веточка букса! Побежден, сдаюсь! Но неужели вы хранили ее столько времени?
   Лора очаровательно смутилась. Она пыталась скрыть свое смущение, но чем больше старалась, тем явственней оно становилось и тем больше ее красило. Наконец она с досадой отбросила веточку.
   - Я забылась, - сказала она. - Это было очень глупо с моей стороны. Прошу вас, забудьте об этой ребяческой выходке.
   Мистер Бакстоун поднял веточку и сел рядом с Лорой на диван.
   - Пожалуйста, позвольте мне сохранить эту веточку, мисс Хокинс, сказал он. - Теперь она стала мне особенно дорога.
   - Верните ее мне, мистер Бакстоун, и не говорите так. Я уже достаточно наказана за свое безрассудство. Неужели вам нравится доводить меня до отчаяния? Пожалуйста, отдайте.
   - Нет, право же, я не хочу доводить вас до отчаяния. Но не относитесь к этому так серьезно; вы ничего дурного не сделали. Вы, наверно, забыли, что у вас осталась эта веточка; вот если бы вы дали ее мне, я бы сохранил ее и не забыл об этом.
   - Не говорите так, мистер Бакстоун. Отдайте ветку, прошу вас, и забудьте об этом.
   - Было бы невеликодушно отказать вам, раз это вас так волнует, а потому - вот, я ее возвращаю. Но если бы вы отдали мне половину, а другую оставили у себя...
   - Чтоб она напоминала вам обо мне, когда вы захотите посмеяться над моей глупостью?
   - Боже избави! Просто это будет для меня напоминанием о том, как однажды я доставил вам неприятную минуту, и предостережением - больше никогда этого не делать.
   Лора подняла глаза и пытливо посмотрела на Бакстоуна. Она чуть было не разломила веточку, но заколебалась, потом отбросила ее.
   - Если бы я была уверена, что вы... - начала она. - Как глупо! Поговорим о чем-нибудь другом. Нет, не настаивайте - пусть будет по-моему.
   Тут мистер Бакстоун оттянул свои войска и повел коварное наступление на крепость под прикрытием тщательно обдуманных военных планов и хитростей. Но он имел дело с бдительным и осторожным противником; и на исходе второго часа ему стало ясно, что он добился весьма скромных успехов. Но кое-чего он все же добился, в этом он был уверен.
   Лора сидела в одиночестве и рассуждала сама с собой:
   "Попался на удочку, бедняга. Я могу играть с ним сколько вздумается и подсечь, когда захочу. Он давным-давно готов был проглотить приманку, я это ясно видела. Он будет голосовать за наш законопроект, тут бояться нечего; больше того, он еще и поработает на нас, прежде чем я от него отстану. Будь у него женский глаз, он бы заметил, что ветка букса выросла на три дюйма, с тех пор как он мне ее преподнес, но мужчины никогда ничего не видят и не подозревают. Покажи я ему целый куст, он все равно подумал бы, что эта та самая веточка. Что ж, сегодня я неплохо поработала, содействие комиссии обеспечено. Но что за отчаянную игру я веду все эти дни - утомительную, подлую, бессердечную игру. Если я проиграю, я теряю все - даже себя. А если и выиграю - стоит ли игра свеч в конце-то концов? Не знаю. Иногда я сомневаюсь. Иногда мне кажется - лучше бы я не бралась за это. Но все равно, я взялась - и уж не остановлюсь на полпути. Ни за что, пока я жива!"
   А мистер Бакстоун по дороге домой размечтался:
   "Она хитра и умна и ведет игру довольно осмотрительно, а все-таки она проиграет. Спешить незачем, я выйду победителем, - всему свое время. Она и правда красавица, а сегодня превзошла самое себя. Пожалуй, в конечном счете мне придется голосовать за их законопроект; не велика важность, правительство это выдержит. Она намерена меня пленить, это ясно. Но со временем она убедится, что думала застать врасплох спящий гарнизон, а нарвалась на засаду".
   ГЛАВА VII
   ЛОРА СНОВА ВСТРЕЧАЕТСЯ
   С ПОЛКОВНИКОМ СЕЛБИ
   И весть нежданная ее так поразила,
   Что пала замертво она, лишившись силы.
   Тут брат ее пришел - обнять и приласкать,
   Но молвила она: "Нет, счастья мне не знать!"
   "Трагедия Барнардкасла".
   - Какой он представительный, правда?
   - Кто, этот неуклюжий, рядом с мисс Хокинс?
   - Ну да. Вот он разговаривает с миссис Скунмейкер. Какая аристократическая небрежность и непринужденность. Ни малейшей искусственности. Посмотрите, какие у него красивые глаза.
   - Очень. Вот они идут в нашу сторону. Может быть, он подойдет сюда. Но у него ужасно беспомощный вид, прямо как у новорожденного младенца. Кто это, Бланш?
   - Как кто? Вы здесь уже целую неделю, Грейс, и не знаете его? Это гвоздь сезона - Вашингтон Хокинс, ее брат.
   - Да неужели?
   - Они из очень старинной семьи, по-моему, из Кентукки родом. Он, кажется, получил в наследство громадные земли в Теннесси. Их семья все потеряла во время войны - и рабов и все такое. Но у них очень много земли, шахты, всякие ископаемые. И при этом мистер Хокинс и его сестра поглощены заботами о цветных. Они с сенатором Дилуорти придумали план: хотят обратить большую часть своих земель на пользу освобожденных рабов.
   - Да что вы говорите? А я думала, что это просто какой-то увалень откуда-нибудь из Пенсильвании. Он и правда не такой, как все. Наверно, всю жизнь сидел у себя на плантации.
   Был дневной прием у супруги члена конгресса миссис Скунмейкер, милейшей женщины, простой и приветливой. Ее дом прослыл одним из самых приятных в Вашингтоне. Здесь было меньше показного, чем во многих других домах, а люди охотно бывают там, где что-то напоминает им тишину и покой домашнего очага. Миссис Скунмейкер держалась в столичном обществе столь же просто и безыскусственно, как у себя в Нью-Йорке, и, живя здесь вместе с мужем и детьми, поддерживала настоящий семейный уют. Вот почему, должно быть, люди тонко чувствующие любили бывать у нее.
   Вашингтон - это некий микрокосм, здесь можно на пространстве радиусом в одну милю подобрать любое общество по своему вкусу. Для значительной части тех, кто наезжает в Вашингтон или постоянно тут живет, все крикливо-модное, всякая фальшь, подделка и спекуляция так же отвратительны и невыносимы, как и для жителей любого культурного города Новой Англии. Скунмейкер был не то чтобы одним из лидеров в палате представителей, но его очень уважали за выдающиеся способности и за честность. Никому и в голову не пришло бы под благовидным предлогом всучить ему акции Национального фонда помощи руководителям ассоциаций духовного совершенствования.
   В ту пору такие дневные приемы посещали больше женщины, чем мужчины, и те, кого это интересует, могли бы, изучая костюмы собравшихся здесь дам, разрешить вопрос, для чего же в конечном счете наряжается женщина - чтобы покорять мужчин или чтобы показать себя другим женщинам? Это весьма важный вопрос, он всегда вызывал немало споров, и решение его послужило бы прочной философской основой для суждения о том, что же такое женский характер. Мы склонны занять промежуточную позицию и утверждаем: женщина наряжается для собственного удовольствия и не может не наряжаться - такова ее природа.
   - Они идут сюда, - сказала Бланш.
   Люди расступались, давая им дорогу, оборачивались и смотрели им вслед. Вашингтону стало казаться, что смотрят и на него, и он то опускал глаза, то вдруг принимался разглядывать потолок, силясь сохранить непринужденный вид.
   - Доброе утро, мисс Хокинс. Очень рада. Мистер Хокинс - моя подруга, мисс Медлар.
   Мистер Хокинс попытался отвесить подобающий случаю поклон и при этом наступил на шлейф супруги сенатора Поплина. Миссис Поплин гневно обернулась, но тотчас просияла, увидев, кто виновник происшествия. Выпутываясь из ее шлейфа, мистер Хокинс, которому надо было еще помнить и о своей шляпе и о том, что надо же раскланяться, когда тебя представляют молодой девице, столкнулся с мисс Бланш, - она премило извинилась, точно это она совершила неловкость. И мистер Хокинс наконец пришел в себя.
   - Вам не кажется, что сегодня очень тепло, мистер Хокинс? - сказала Бланш, чтобы нарушить молчание.
   - Ужасная жара, - отозвался Вашингтон.
   - Тепло не по сезону, - любезно продолжала Бланш. - Но вы, наверно, привыкли к жаре, - прибавила она: она полагала, что во всех бывших рабовладельческих штатах термометр всегда показывает девяносто градусов. К здешней погоде вы, должно быть, относитесь не очень одобрительно?
   - Очень одобрительно, - сказал Вашингтон, оживляясь, - когда не слишком прохладительно.
   - Ах, как остроумно! Слышишь, Грейс? Мистер Хокинс относится к погоде одобрительно, когда она не прохладительна.
   - Что прохладительно, дорогая? - переспросила Грейс, которая тем временем разговаривала с Лорой.
   Итак, беседа завязалась. Вашингтон отважился и сам высказаться:
   - Видели вы этих японцев, мисс Ливит?
   - Да, какие они странные, правда? Но такие воспитанные и очень живописные. Как по-вашему, мистер Хокинс, цвет кожи имеет значение? У меня с детства предубеждение против цветных.
   - Вот как? А у меня нет. Я всегда считал мою старую няньку красавицей.
   - Какая у вас, наверно, была интересная жизнь! Пожалуйста, расскажите что-нибудь!
   Вашингтон уже готов был приступить к длинному и подробному рассказу, но тут он встретился взглядом с генеральшей Мак-Фингал.
   - Были вы сегодня в конгрессе, мистер Хокинс? - спросила та.
   Нет, Вашингтон там не был. А что, там что-нибудь из ряда вон выходящее?
   - Говорят, все были ужасно взволнованы! Всё эта история с "Алабамой", знаете. Генерал Сатлер, от штата Массачусетс, так резко высказался об Англии, и, говорят, он хочет войны.
   - Скорее всего он просто хочет выдвинуться, - сказала Лора. - Вы заметили, когда он выступает, он одним глазом смотрит на председателя, а другим - на публику.
   - Ну а мой муж говорит, что заводить речь о войне глупо и грешно. Он-то знает, что такое война. Если уж воевать, я надеюсь, мы выступим в защиту кубинских патриотов. Как по-вашему, мистер Хокинс, нужна нам Куба?
   - По-моему, просто необходима, - сказал Вашингтон. - И Санто-Доминго тоже. Сенатор Дилуорти говорит, что мы непременно распространим нашу веру по всем островам Атлантического океана. Нам надо округлить свои владения и...
   Дальнейшие рассуждения Вашингтона были прерваны Лорой: она увлекла его в другой конец комнаты и напомнила, что им пора домой.
   - До чего глупы и утомительны все эти люди, - сказала она. - Едем.
   Они направились было к хозяйке, чтобы проститься, как вдруг взгляд Лоры упал на человека, с которым в эту минуту разговаривала миссис Скунмейкер. На мгновение сердце ее замерло. Это был красивый мужчина лет сорока, а может быть, и старше. Волосы и бакенбарды его уже начали седеть, и он опирался на трость, как будто слегка прихрамывал. А возможно, ему и не было сорока, просто он бледен и черты суровые, наверно, немало пережил.
   "Нет. Не может быть, - сказала себе Лора. - Это только сходство". Но тут он обернулся, так что Лора хорошо видела его лицо. Она протянула руку и вцепилась в локоть брата, чтобы не упасть.
   Ничего не подозревавший Вашингтон с недоумением оглянулся. Глаза Лоры пылали ненавистью, и она была бледна как смерть, - Вашингтон еще не видел ее такой.
   - Что с тобой, сестренка? Ты белая, как бумага.
   - Это он, он. Идем, идем скорей! - И она потащила его прочь.
   - Кто он? - спросил Вашингтон уже сидя в карете.
   - Никто, ничего... Разве я сказала "он"? У меня от жары голова закружилась. Молчи об этом. Никому ничего не говори, - прибавила она настойчиво, сжимая его руку.
   Добравшись наконец до своей комнаты, Лора подошла к зеркалу - в нем отразилось мертвенно-бледное, осунувшееся лицо.
   - Боже мой! - воскликнула она. - Я этого не вынесу. Мне надо было тогда его убить, если б только я могла. Негодяй, он еще жив и посмел явиться сюда! Я должна была убить его. Он не имеет права жить. Как я его ненавижу! А ведь я любила его. Господи, как я его любила! И почему он не убил меня? Нет, он сделал больше. Он убил все, что во мне было хорошего. Но он от меня не уйдет. На этот раз ему не уйти! Может быть, он забыл? Но я ему докажу, что когда женщина ненавидит, она не забывает. Закон? Что в нем толку? Закон всегда будет на его стороне, а я останусь отверженная и опозоренная. Весь Вашингтон подобрал бы свои добродетельные юбки и отвернулся бы от меня, если бы это стало известно... Хотела бы я знать, он тоже меня ненавидит?
   Так она бушевала, переходя от ярости к слезам и от слез к ярости, даже не пытаясь сдержать эту бурю страстей.
   Пришла горничная сказать, что обед подан. У Лоры болит голова. Настал час приема у президента. У Лоры отчаянно разболелась голова. Придется сенатору ехать одному.
   Эта мучительная ночь походила на другую, которую Лора не забыла. Как живо ей все вспомнилось! Тогда казалось, может быть, она и ошибается. Возможно, он еще вернется. Быть может, он все-таки любил ее хоть немного. Но теперь она знала: нет, не любил. Теперь она знала: он подлый негодяй, у него нет сердца. За все годы - ни слова, ни весточки! Она надеялась, что он умер. Жива ли еще его жена? Лора ухватилась за мелькнувшую надежду, и мысли ее приняли новый оборот. Быть может, в конце концов... она должна с ним повидаться! Она не в силах жить, не повидавшись с ним. Улыбнется ли он ей, как в те далекие дни, когда она его так любила? Или станет насмехаться, как в час их последней встречи? Когда он такой, она его ненавидит. А если он скажет: "Лора, милая!" - и посмотрит так... Надо увидеть его. Надо положить конец сомнениям!