После учреждения Царства польского, император Александр пообещал ему новое расширение – поляки ждали скорого присоединения всего западнорусского края. В этой мысли поляков утверждало и то, что командующему новой польской армией цесаревичу Константину подчинялись в военном отношении и западные русские губернии.[101]
Воспитанник Лагарпа сделало все необходимое для того, чтобы источник внешней опасности превратился в источник постоянного воспаления в теле самой империи.
Любимое детище Александра
Спор славян
Сколько шляхту не корми
Воспитанник Лагарпа сделало все необходимое для того, чтобы источник внешней опасности превратился в источник постоянного воспаления в теле самой империи.
Любимое детище Александра
Царство польское
Под крыло России пришла страна с заброшенными полями, с едва проходимыми дорогами, с убогими крестьянскими жилищами, с городами, смахивающие на деревни. Население бывшего Варшавского герцогства составляло всего 2,7 млн. чел.
А уже через десять лет Польша была цветущим и сильным государством. В прошлом остались усобицы, разбои, гайдамачина. Забыто старинное изречение «Polska nierzadem stoi» («Польша живет непорядком»).
За десять лет население Царства польского увеличилось до 4 млн.
Император Александр отказался от всех королевских имений, обратив их в земли польского государства. Все налоговые сборы и доходы Царства польского расходовались исключительно на его собственные нужды. Россия столь потерпевшая от польских войск, находившихся в составе наполеоновской армии, усердно финансировала его восстановление.
Учрежденный польский национальный банк, составив огромные капиталы благодаря российской казне, содействовал своими дешевыми кредитами бурному развитию всех отраслей хозяйства. Благодаря щедрым вливаниям российской казны Польша быстро обзаводилась шоссе и каналами. «Поля, осушенные каналами, покрылись роскошными нивами, превосходные дороги перерезали Польшу во всех направлениях», – описывал изумленный современник.
Ввозные пошлины для европейских товаров, ввозимых в Польшу, были ниже, чем в остальной Империи. Они реэкспортировались в Россию, принося хороший доход польскому бюджету. Ввозились в России в огромном количестве польские сукна и другие изделия – преференции, которые имела польская промышленность, помогали захвату позиций на внутрироссийском рынке. Варшава, ранее совершенно незаметная в торговом и промышленном отношении, стала мощным торгово-промышленным центром.
И, кстати, расцвет Царства польского, его финансов, дорог, индустрии, резко контрастировал с хозяйственной стагнацией самой России.
На хорошей финансовой основе была возрождена и польская армия. Она получила первоклассный арсенал, достаточный для вооружения 100 тыс. солдат, имела хорошо подготовленный и постоянно пополняемый офицерский корпус. (Да и за пределами Царства польского, во многих воинских подразделениях Западного края, например в Литовском корпусе, почти всё командование состояло из поляков.)[102]
Большой прогресс наблюдался и в сфере польского образования. В Варшаве было открыт университет с естественно-научными кафедрами, которых ранее в Польше не наблюдалось (иезуиты преподавали свои «науки»). В польские университеты выписывались профессора из Западной Европы; студенты отправлялись за счет казны в Лондон, Берлин и Париж.
В провинциальных городах открывались в большом количестве гимназии и обводовые училища, пенсионы для воспитания девиц и военные школы.
Быстро богатеющее польское общество получило от императора Александра и весьма передовые правительственные учреждения. 15 (27) ноября 1815 г. Царство Польское обрело конституцию, называемую Учредительной хартией.
Согласно ей Польша являлась самостоятельным государством со своими собственными вооруженными силами, связанное с Россией только личной унией. Император Александр становился конституционным правителем Польши – польским королем. Он назначал наместника, каковым мог быть лишь поляк; исключение делалось для наместника из членов императорского дома. Конституция обеспечивала полякам всяческие гражданские свободы, включая свободу книгопечатания. В городах вводилось муниципальное правление. Польский язык объявлялся языком администрации, суда, войска, полиции. На всех государственных постах Царства должны были находится исключительно поляки. При том польская шляхта имела право занимать любые должности по всей Империи.
В Царстве учреждался двухпалатный парламент, состоящий из сената и сейма. В сенате пожизненно заседала польская духовная и светская знать: епископы, воеводы и каштеляны. Сейм собирался каждые два года на 1 месяц – здесь заседали избранные представители шляхетских сеймиков и городских общин. Каждый закон должен был получить одобрение обеих палат.
Шляхта также избирала представителей, маршалов, для ходатайств перед императором.
Административный совет (правительство) состоял из пяти министров, одобренных государем, но непременно поляков, и комиссара (это был ультралиберальный российский сенатор Новосильцев).
Первым наместником Польши стал генерал Зайончек, давний враг России, сражавшийся под знаменами Костюшко и Наполеона.
После воцарения Николай I подтвердил Учредительную Хартию. Польская армия не участвовала ни в русско-персидской, ни в русско-турецкой, ни в кавказской войне. По выражению императора, он «не требовал от Польши ни казны, ни войска».[103]
Англия покоряла Ирландию, последовательно демонтируя все устои традиционной ирландской жизни, поземельные отношения, культуру, язык – не останавливаясь перед обезземеливанием, изгнанием, разорением коренного населения. Пруссия покоряла польские земли, последовательно приводя их к общему прусскому знаменателю с господством немецкого языка, культуры, законов и правил. Александр I шел своим путем, из идеологических побуждений превращая западные территории в отдельные национальные государства, привязанные к центру только привилегиями.
Однако шляхта, собственно и составлявшая польскую нацию, была сформирована многовековой восточной экспансией, покорением русского народа, борьбой против Руси. И эта нация тяготились даже формальной принадлежностью к Российской империи.
А уже через десять лет Польша была цветущим и сильным государством. В прошлом остались усобицы, разбои, гайдамачина. Забыто старинное изречение «Polska nierzadem stoi» («Польша живет непорядком»).
За десять лет население Царства польского увеличилось до 4 млн.
Император Александр отказался от всех королевских имений, обратив их в земли польского государства. Все налоговые сборы и доходы Царства польского расходовались исключительно на его собственные нужды. Россия столь потерпевшая от польских войск, находившихся в составе наполеоновской армии, усердно финансировала его восстановление.
Учрежденный польский национальный банк, составив огромные капиталы благодаря российской казне, содействовал своими дешевыми кредитами бурному развитию всех отраслей хозяйства. Благодаря щедрым вливаниям российской казны Польша быстро обзаводилась шоссе и каналами. «Поля, осушенные каналами, покрылись роскошными нивами, превосходные дороги перерезали Польшу во всех направлениях», – описывал изумленный современник.
Ввозные пошлины для европейских товаров, ввозимых в Польшу, были ниже, чем в остальной Империи. Они реэкспортировались в Россию, принося хороший доход польскому бюджету. Ввозились в России в огромном количестве польские сукна и другие изделия – преференции, которые имела польская промышленность, помогали захвату позиций на внутрироссийском рынке. Варшава, ранее совершенно незаметная в торговом и промышленном отношении, стала мощным торгово-промышленным центром.
И, кстати, расцвет Царства польского, его финансов, дорог, индустрии, резко контрастировал с хозяйственной стагнацией самой России.
На хорошей финансовой основе была возрождена и польская армия. Она получила первоклассный арсенал, достаточный для вооружения 100 тыс. солдат, имела хорошо подготовленный и постоянно пополняемый офицерский корпус. (Да и за пределами Царства польского, во многих воинских подразделениях Западного края, например в Литовском корпусе, почти всё командование состояло из поляков.)[102]
Большой прогресс наблюдался и в сфере польского образования. В Варшаве было открыт университет с естественно-научными кафедрами, которых ранее в Польше не наблюдалось (иезуиты преподавали свои «науки»). В польские университеты выписывались профессора из Западной Европы; студенты отправлялись за счет казны в Лондон, Берлин и Париж.
В провинциальных городах открывались в большом количестве гимназии и обводовые училища, пенсионы для воспитания девиц и военные школы.
Быстро богатеющее польское общество получило от императора Александра и весьма передовые правительственные учреждения. 15 (27) ноября 1815 г. Царство Польское обрело конституцию, называемую Учредительной хартией.
Согласно ей Польша являлась самостоятельным государством со своими собственными вооруженными силами, связанное с Россией только личной унией. Император Александр становился конституционным правителем Польши – польским королем. Он назначал наместника, каковым мог быть лишь поляк; исключение делалось для наместника из членов императорского дома. Конституция обеспечивала полякам всяческие гражданские свободы, включая свободу книгопечатания. В городах вводилось муниципальное правление. Польский язык объявлялся языком администрации, суда, войска, полиции. На всех государственных постах Царства должны были находится исключительно поляки. При том польская шляхта имела право занимать любые должности по всей Империи.
В Царстве учреждался двухпалатный парламент, состоящий из сената и сейма. В сенате пожизненно заседала польская духовная и светская знать: епископы, воеводы и каштеляны. Сейм собирался каждые два года на 1 месяц – здесь заседали избранные представители шляхетских сеймиков и городских общин. Каждый закон должен был получить одобрение обеих палат.
Шляхта также избирала представителей, маршалов, для ходатайств перед императором.
Административный совет (правительство) состоял из пяти министров, одобренных государем, но непременно поляков, и комиссара (это был ультралиберальный российский сенатор Новосильцев).
Первым наместником Польши стал генерал Зайончек, давний враг России, сражавшийся под знаменами Костюшко и Наполеона.
После воцарения Николай I подтвердил Учредительную Хартию. Польская армия не участвовала ни в русско-персидской, ни в русско-турецкой, ни в кавказской войне. По выражению императора, он «не требовал от Польши ни казны, ни войска».[103]
Англия покоряла Ирландию, последовательно демонтируя все устои традиционной ирландской жизни, поземельные отношения, культуру, язык – не останавливаясь перед обезземеливанием, изгнанием, разорением коренного населения. Пруссия покоряла польские земли, последовательно приводя их к общему прусскому знаменателю с господством немецкого языка, культуры, законов и правил. Александр I шел своим путем, из идеологических побуждений превращая западные территории в отдельные национальные государства, привязанные к центру только привилегиями.
Однако шляхта, собственно и составлявшая польскую нацию, была сформирована многовековой восточной экспансией, покорением русского народа, борьбой против Руси. И эта нация тяготились даже формальной принадлежностью к Российской империи.
Спор славян
Сколько шляхту не корми
Антироссийское возбуждение в Польше началось сразу после дарования ей императором Александром I конституции. Польские националисты, попрятавшие было по чуланам свои проржавевшие сабли, огляделись и увидели, что русский медведь совсем не страшен.
Около 1817 г. начали формироваться в Польше тайные политические общества с бодрыми названиями – Национальные масоны, Патриотов, Друзья, Променисты и т. д. (что совпало по времени с появлением таковых организаций в самой России). Майор Лукашинский в 1819 г. создал в Варшаве влиятельное Патриотическое общество.
Вскоре в Польше, с ее традициями шляхетских конфедераций, только самый ленивый пан не состоял в каком-нибудь тайной организации. Тайность этих обществ заключалась лишь в том, что они не выкрикивали свои лозунги во весь голос на улицах – ну, разве что в подпитии. Власть проявляла большое искусство в том, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. При отсутствии какой-либо политической полиции, действующей в интересах империи, быть заговорщиком оказывалось безопасно и весело. Среди членов обществ были высокие административные и военные чины, с которыми простому шляхтичу всегда интересно завязать полезные отношения.
Не осталась в стороне и шляхта Западного края. При Виленском университете возникли общества Шубравцев, Филоматов (членом его был поэт Мицкевич), Лучезарных, Филаретов. На Волыни появилось общество Тамплиеров. Виленские общества вскоре связали свои действия с варшавским Патриотическим обществом и разослали по всему Западном краю своих агентов. К 1822 г. в польских антиправительственных организациях за пределами Царства польского насчитывалось около 5 тыс. членов. Многие из этих людей также входили в малороссийские тайные организации.[104] Среди панства был постоянный процент особо буйных, который в острой ситуации заражал и остальных.
Началась подготовка вооруженного восстания и в польской армии, где служили тысячи солдат и офицеров, изрядно хлебнувших русской крови во время наполеоновских войн.
Активно участвовало в политической деятельности католическое духовенство, игравшее на протяжении веков роль политорганов при бравой шляхте.
Наместник Константин, безвольная ультралиберальная копия императора Александра, вёл «мудрую» политику страуса, прячущего голову в песок.
Некоторое сдерживающее влияние на кипящие польские души оказывали до поры до времени аристократы вроде А. Чарторыйского. Этот ближайший сподвижник императора Александра I хотел воссоздать Польшу в границах 1772 г. посредством российской верховной власти – так сказать, сверху. Пока князь Адам купал в розовых водах европеизма петербургский двор, в родовом имении Чарторыйских, в Пулавах, бурлил и пузырился националистический романтизм. Шляхта, собравшаяся вокруг его матери, княгини Изабеллы Фортунаты, мечтала о великой Польше, которая было совсем погибла, но вот снова ожила – кацапы оказались гораздо глупее, чем ожидалось. Еще немного и будет нам Польша от Балтики до Черного моря.
После воцарения Николая I, когда стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться, Чарторыйский возглавил аристократическую партию заговорщиков, будучи к тому же членом польского правительства.
Незадолго до восстания князь Чарторыйский в камере нунциев сената называл себя другом почившего императора Александра I, «восстановителя Польши». На следующий год, в том же месте, Чарторыйский признается, что «обманывал его (Александра) всю жизнь».[105] Ну что ж, обманывать медведя для хитроумного поляка не зазорно, шляхетская честь от этого не пострадает.
Национал-либеральную партию возглавил виленский профессор Лелевель. Профессор и его приверженцы хотели полной республики, а князь Чарторыйский – конституционной национальной монархии, очевидно, рассматривая себя при этом в роли короля. Обе партии могли бы долго вести борьбу хорошего с прекрасным, но их замечательно примиряло общее видение границ возрожденной Речи Посполитой, которые должны были пролегать далеко на востоке.
Вскоре после воцарения Николая I польский сейм вступил в нарочитую распрю с правительством Царства польского – поскольку расходы, намеченные щедрыми парламентариями, оказались много обширнее доходов.[106] Судебный процесс по делам польских тайных обществ, связанных с российскими революционерами 1825 г., закончился ничем – и в этом также был вызов трону.
Негодование польской общественности вызвали меры государя по восстановлению православных начал в униатской церкви. 9 октября 1827 г. был издан высочайший указ о восстановлении у греко-католиков «древних обрядов богослужения, народами русского племени свято почитаемых». К произнесению монашеских обетов должны были допускаться только те, кто имел достаточные познания в церковно-славянском языке и чине греческого богослужения. Учреждались училища для наставления униатского юношества духовного звания, как в канонах греческой веры, так и в обрядах богослужения на церковно-славянском языке. Следствием этого указа было упразднение части базилианских монастырей, насельники которых не могли показать никак знаний по части греческих обрядов. В апреле 1828 решением униатского департамента римско-католической коллегии 28 униатских монастырей были обращены в светские приходские школы. В это время отмечалось немало случаев, когда паны в своих имениях преследовали униатских священников и крестьян за возвращение к православным обрядам.[107] Оно и понятно, поляки мигом отразили, что один из столпов их господства в Западном крае дал трещину.
Около 1817 г. начали формироваться в Польше тайные политические общества с бодрыми названиями – Национальные масоны, Патриотов, Друзья, Променисты и т. д. (что совпало по времени с появлением таковых организаций в самой России). Майор Лукашинский в 1819 г. создал в Варшаве влиятельное Патриотическое общество.
Вскоре в Польше, с ее традициями шляхетских конфедераций, только самый ленивый пан не состоял в каком-нибудь тайной организации. Тайность этих обществ заключалась лишь в том, что они не выкрикивали свои лозунги во весь голос на улицах – ну, разве что в подпитии. Власть проявляла большое искусство в том, чтобы ничего не знать, не видеть и не слышать. При отсутствии какой-либо политической полиции, действующей в интересах империи, быть заговорщиком оказывалось безопасно и весело. Среди членов обществ были высокие административные и военные чины, с которыми простому шляхтичу всегда интересно завязать полезные отношения.
Не осталась в стороне и шляхта Западного края. При Виленском университете возникли общества Шубравцев, Филоматов (членом его был поэт Мицкевич), Лучезарных, Филаретов. На Волыни появилось общество Тамплиеров. Виленские общества вскоре связали свои действия с варшавским Патриотическим обществом и разослали по всему Западном краю своих агентов. К 1822 г. в польских антиправительственных организациях за пределами Царства польского насчитывалось около 5 тыс. членов. Многие из этих людей также входили в малороссийские тайные организации.[104] Среди панства был постоянный процент особо буйных, который в острой ситуации заражал и остальных.
Началась подготовка вооруженного восстания и в польской армии, где служили тысячи солдат и офицеров, изрядно хлебнувших русской крови во время наполеоновских войн.
Активно участвовало в политической деятельности католическое духовенство, игравшее на протяжении веков роль политорганов при бравой шляхте.
Наместник Константин, безвольная ультралиберальная копия императора Александра, вёл «мудрую» политику страуса, прячущего голову в песок.
Некоторое сдерживающее влияние на кипящие польские души оказывали до поры до времени аристократы вроде А. Чарторыйского. Этот ближайший сподвижник императора Александра I хотел воссоздать Польшу в границах 1772 г. посредством российской верховной власти – так сказать, сверху. Пока князь Адам купал в розовых водах европеизма петербургский двор, в родовом имении Чарторыйских, в Пулавах, бурлил и пузырился националистический романтизм. Шляхта, собравшаяся вокруг его матери, княгини Изабеллы Фортунаты, мечтала о великой Польше, которая было совсем погибла, но вот снова ожила – кацапы оказались гораздо глупее, чем ожидалось. Еще немного и будет нам Польша от Балтики до Черного моря.
После воцарения Николая I, когда стало ясно, что этим надеждам не суждено сбыться, Чарторыйский возглавил аристократическую партию заговорщиков, будучи к тому же членом польского правительства.
Незадолго до восстания князь Чарторыйский в камере нунциев сената называл себя другом почившего императора Александра I, «восстановителя Польши». На следующий год, в том же месте, Чарторыйский признается, что «обманывал его (Александра) всю жизнь».[105] Ну что ж, обманывать медведя для хитроумного поляка не зазорно, шляхетская честь от этого не пострадает.
Национал-либеральную партию возглавил виленский профессор Лелевель. Профессор и его приверженцы хотели полной республики, а князь Чарторыйский – конституционной национальной монархии, очевидно, рассматривая себя при этом в роли короля. Обе партии могли бы долго вести борьбу хорошего с прекрасным, но их замечательно примиряло общее видение границ возрожденной Речи Посполитой, которые должны были пролегать далеко на востоке.
Вскоре после воцарения Николая I польский сейм вступил в нарочитую распрю с правительством Царства польского – поскольку расходы, намеченные щедрыми парламентариями, оказались много обширнее доходов.[106] Судебный процесс по делам польских тайных обществ, связанных с российскими революционерами 1825 г., закончился ничем – и в этом также был вызов трону.
Негодование польской общественности вызвали меры государя по восстановлению православных начал в униатской церкви. 9 октября 1827 г. был издан высочайший указ о восстановлении у греко-католиков «древних обрядов богослужения, народами русского племени свято почитаемых». К произнесению монашеских обетов должны были допускаться только те, кто имел достаточные познания в церковно-славянском языке и чине греческого богослужения. Учреждались училища для наставления униатского юношества духовного звания, как в канонах греческой веры, так и в обрядах богослужения на церковно-славянском языке. Следствием этого указа было упразднение части базилианских монастырей, насельники которых не могли показать никак знаний по части греческих обрядов. В апреле 1828 решением униатского департамента римско-католической коллегии 28 униатских монастырей были обращены в светские приходские школы. В это время отмечалось немало случаев, когда паны в своих имениях преследовали униатских священников и крестьян за возвращение к православным обрядам.[107] Оно и понятно, поляки мигом отразили, что один из столпов их господства в Западном крае дал трещину.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента