Страница:
В. О. Ключевский пишет: «Наш народ поставлен был судьбой у восточных ворот Европы, на страже ломившейся в них кочевой хищной Азии. Целые века истощал он свои силы, сдерживая этот напор азиатов, одних отбивал, удобряя широкие донские и волжские степи своими и ихними костями, других через двери христианской церкви мирно вводил в европейское общество. Между тем Западная Европа, освободившись от магометанского напора, обратилась за океан, в Новый Свет, где нашла широкое и благодарное поприще для своего труда и ума, эксплуатируя его нетронутые богатства».
Рывки цен на хлеб 1520-1540-х были часто связаны с крымскими и казанскими нашествиями, ведь разорениям подвергались районы, наиболее благоприятные для ведения земледелия – владимирское Ополье, долина Оки и земли к югу от нее.
Обострение экономической ситуации после 1520 г. связано и с климатическими изменениями. Начинается уменьшение среднегодовых температур, а вместе с тем растет число погодных аномалий. На протяжении последующих 50 лет редкий год не отмечается экстремальными метеорологическими явлениями – засуха, продожительные дожди, летние заморозки, все это губит или сокращает урожай. Происходит изменение климата, известное как «малый ледниковый период».
В 1524 г. «зима добро студена и стояла до Троицына дня (24 мая)». Годом позже была засуха с мая до середины августа, «земля горела» и «не родилось никакое жито». На следующий год опять был неурожай. 22 сентября 1528 выпал снег на «две пяди» и лежал полтора месяца. Летом следующего года ветром сносило хоромы; бури и грозы погубили урожай. В 1533 «великое бездожие», выгорело множество сел. В 1536 и 1537 из-за гроз сгорели почти полностью Ярославль и Тверь. В 1541 остервенела саранча, «поела жито, ярь и траву, коренья выгрызала»; был голодный год. В 1546 в Москве с сентября лежал глубокий снег. На следующий год уже весной пришла «засуха великая» и даже «суда на Москве реке обсушило».[10]
Конечно, и Европу настигали климатические потрясения и метеорологические аномалии – но они сглаживались Гольфстримом. Поэтому даже в климатически неустойчивый XVI век количество экстремумов в Англии было в несколько раз ниже, чем в России. Замена зерновых культур на кормовые, что происходило в Англии во время малого ледникового периода, было недоступно России.
Английские землевладельцы переходили на выращивание клевера и турнепса, которым кормили скотину, а та уже снабжала навозом оставшиеся посевы зерновых. Естественно, что при переориентации на скотоводство, землевладельцам требовалось меньше крестьян – те пополняли толпы обезземеленных бродяг, число которых сокращали палачи и работные дома. Значительная часть крестьян превращалась в сверхдешевые рабочие руки для мануфактур – в городах-портах, вовлеченных в мировую торговлю. Английские буржуа, накапливая средства за счет нищеты своих работников, создавали многоотраслевое хозяйство; вместе с обменом результатами труда шел и технологический прогресс. Доступ к незамерзающим водным коммуникациям переводило прогресс на новый качественный уровень, когда обмен результатами труда становился глобальным. А потом начиналось накопление капиталов за счет неэкивалентного торгового обмена с отсталыми странами, за счет грабежа колоний.
У нас таких возможностей не было. Наше население не могло рассчитывать на привозной хлеб и большое количество рабочих мест в городах.
Изменения климата ставили рискованное русское сельское хозяйство в еще более уязвимое положение. Как пишет Ю. В. Латов: «Климатические колебания слабее влияли на цивилизации с высоким запасом прочности и гораздо сильнее – на цивилизации рискованного агрохозяйства».
В 1548–1549 голод охватил все северные районы страны. «Людей с голоду мерло много», лаконично сообщает летопись о событиях на северной Двине. И десять лет спустя на Северной Двине пустовало до 40 % пашни.
В 1552-53 гг. в Новгороде и Пскове от голода и эпидемии погибло не менее тридцати тысяч человек, по данным некоторых летописей даже 280 тысяч человек. Согласно Татищеву, в это время «в Новгороде (пятинах) и Пскове умерло от мора 500000 человек».
В 1556-57 гг. голод охватил северное Заволжье, затронул и центральные регионы. «Бысть глад на земли, по всем московским и по всей земли, а больше Заволжье все: во время жатвы дожди были великие, а за Волгой во всех местах мороз весь хлеб побил; и множество народа от глада изомроша по всем городам».
Исследователи климата Клименко и Слепцов считают, что именно на периоды похолодания и засух приходятся наиболее мощные мобилизационные усилия русского государства, которое как бы выступает на помощь обществу.
При нашем низком плодородии и низкой плотности населения, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско – почти весь прибавочный продукт, не было шансов на возникновение развитого городского хозяйства «самотеком».
Накоплением средств, созданием и развитием крупных производств, импортом технических новвоведений, построением хорошо оснащенной армии будет у нас заниматься государство.
Государственная машина в России должна была, как пишет академик Милов, «форсировать и процесс общественного разделения труда, и прежде всего процесс отделения промышленности от земледелия, ибо традиционные черты средневекового российского общества – это исключительно земледельческий характер производства, отсутствие аграрного перенаселения, слабое развитие ремесленного и промышленного производства, постоянная нехватка рабочих рук в земледелии экстенсивного типа и их острое отсутствие в области потенциального промышленного развития».
Сильное государство в России принимало на себя функции слабого, в экономическом и военном отношении, общества, в первую очередь ради сбережения самого общества.
При ЛЮБОМ ответственном и волевом правителе, в середине XVI века Россия стояла на пороге «революции сверху» – жестко-централистских мобилизационных мероприятиях.
Московская Русь XVI века нуждается даже не в честном историке, а в честном географе.
Автор этих строк читал прекрасные работы, посвященные влиянию климата и климатических изменений, почв, вод и других экологических факторов на политическую и хозяйственную историю Англии, Гренландии, индейцев Майя и т. д. У нас же, до недавнего появления работы академика Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», ни один историк не предпринимал серьезных попыток попыток определить, КАК в нашей стране естественная среда обитания влияла на хозяйственные отношения, на общественные и государственные институты. Это за двести лет существования науки история в нашей стране, если считать Карамазина историком! В стране, которая занимала (до недавнего времени) одну шестую часть земной суши!
Восклицательные знаки можно ставить бесконечно. Зато за эти двести лет российские историки столько раз повторили слов «тирания», «деспотизм», «свобода», «демократия», что из них наверное можно было бы выложить дорожку от Земли до Марса.
Автор этих строк не является сторонником абсолютизации природных обстоятельств, но в истории успешных цивилизаций мы всегда находим какой-либо естественный фактор, который дает толчок накоплению средств, быстрому технологическому и социальному развитию.
Древне-восточные цивилизации (Египет, Шумер, Харапская и китайская цивилизация) возникают в долинах могучих рек, несущих массы плодородного или служащих прекрасными транспортными коммуникациями. Швейцария стоит на транзитных путях между северной и южной Европой и в то же время защищена горами от врагов. Нидерландские торговые города возникают на соединениях больших европейских рек и морских коммуникаций. Средневековые итальянские города на протяжении столетий контролируют торговлю и морские перевозки восточного Средиземноморья и Черного моря – в первую очередь потому, что к востоку от Италии все их конкуренты попадают под удар азиатских нашествий. Англия, обладающая массой удобных незамерзающих гаваней и защищенная водами от внешних нашествий, естественным образом обращается на покорение морей и освоение заморских колоний. Везение этим не исчерпывается – залежи каменного угля и железных руд находятся неподалеку от портов. Средства, добытые морской торговлей и эксплуатацией (грабежом) колоний идут на развитие припортовых мануфактур и фабрик. Расцвет шведского великодержавия середины XVII века и шведская промышленная революция середины XIX века связаны с нахождением богатых железнорудных и меднорудных месторождений в близи от незамерзающих западных шведских и норвежских портов.
«Изобретением» Московской Руси (единственно возможным в тех условиях) было государство, как орган мобилизации общества в борьбе со внешней средой. Да, это государство было аппаратом насилия, как и любое другое. Но других вариантов выживания у русского народа не было.
Иван Васильевич первый, но не последний правитель России, который будет решать задачу ускоренного развития в условиях дефита времени и ресурсов. Таких правителей критиковать легко, но они за короткий срок пытались решали проблемы, тяжесть которых нарастала столетиями. Они решали задачи, которые были накоплены за счет объективных обстоятельств, за счет длинных зим и бесконечных дорог, а также за счет лени, транжирства, беспечности предыдущих правителей и правящих слоев.
Целью этой книги не является прославление Ивана Васильевича. Целью этой книги является объяснение эпохи из неё самой, а личности из эпохи.
Европа XVI века. Переход к новому времени
Западная Европа
Рывки цен на хлеб 1520-1540-х были часто связаны с крымскими и казанскими нашествиями, ведь разорениям подвергались районы, наиболее благоприятные для ведения земледелия – владимирское Ополье, долина Оки и земли к югу от нее.
Обострение экономической ситуации после 1520 г. связано и с климатическими изменениями. Начинается уменьшение среднегодовых температур, а вместе с тем растет число погодных аномалий. На протяжении последующих 50 лет редкий год не отмечается экстремальными метеорологическими явлениями – засуха, продожительные дожди, летние заморозки, все это губит или сокращает урожай. Происходит изменение климата, известное как «малый ледниковый период».
В 1524 г. «зима добро студена и стояла до Троицына дня (24 мая)». Годом позже была засуха с мая до середины августа, «земля горела» и «не родилось никакое жито». На следующий год опять был неурожай. 22 сентября 1528 выпал снег на «две пяди» и лежал полтора месяца. Летом следующего года ветром сносило хоромы; бури и грозы погубили урожай. В 1533 «великое бездожие», выгорело множество сел. В 1536 и 1537 из-за гроз сгорели почти полностью Ярославль и Тверь. В 1541 остервенела саранча, «поела жито, ярь и траву, коренья выгрызала»; был голодный год. В 1546 в Москве с сентября лежал глубокий снег. На следующий год уже весной пришла «засуха великая» и даже «суда на Москве реке обсушило».[10]
Конечно, и Европу настигали климатические потрясения и метеорологические аномалии – но они сглаживались Гольфстримом. Поэтому даже в климатически неустойчивый XVI век количество экстремумов в Англии было в несколько раз ниже, чем в России. Замена зерновых культур на кормовые, что происходило в Англии во время малого ледникового периода, было недоступно России.
Английские землевладельцы переходили на выращивание клевера и турнепса, которым кормили скотину, а та уже снабжала навозом оставшиеся посевы зерновых. Естественно, что при переориентации на скотоводство, землевладельцам требовалось меньше крестьян – те пополняли толпы обезземеленных бродяг, число которых сокращали палачи и работные дома. Значительная часть крестьян превращалась в сверхдешевые рабочие руки для мануфактур – в городах-портах, вовлеченных в мировую торговлю. Английские буржуа, накапливая средства за счет нищеты своих работников, создавали многоотраслевое хозяйство; вместе с обменом результатами труда шел и технологический прогресс. Доступ к незамерзающим водным коммуникациям переводило прогресс на новый качественный уровень, когда обмен результатами труда становился глобальным. А потом начиналось накопление капиталов за счет неэкивалентного торгового обмена с отсталыми странами, за счет грабежа колоний.
У нас таких возможностей не было. Наше население не могло рассчитывать на привозной хлеб и большое количество рабочих мест в городах.
Изменения климата ставили рискованное русское сельское хозяйство в еще более уязвимое положение. Как пишет Ю. В. Латов: «Климатические колебания слабее влияли на цивилизации с высоким запасом прочности и гораздо сильнее – на цивилизации рискованного агрохозяйства».
В 1548–1549 голод охватил все северные районы страны. «Людей с голоду мерло много», лаконично сообщает летопись о событиях на северной Двине. И десять лет спустя на Северной Двине пустовало до 40 % пашни.
В 1552-53 гг. в Новгороде и Пскове от голода и эпидемии погибло не менее тридцати тысяч человек, по данным некоторых летописей даже 280 тысяч человек. Согласно Татищеву, в это время «в Новгороде (пятинах) и Пскове умерло от мора 500000 человек».
В 1556-57 гг. голод охватил северное Заволжье, затронул и центральные регионы. «Бысть глад на земли, по всем московским и по всей земли, а больше Заволжье все: во время жатвы дожди были великие, а за Волгой во всех местах мороз весь хлеб побил; и множество народа от глада изомроша по всем городам».
Исследователи климата Клименко и Слепцов считают, что именно на периоды похолодания и засух приходятся наиболее мощные мобилизационные усилия русского государства, которое как бы выступает на помощь обществу.
При нашем низком плодородии и низкой плотности населения, когда земледелие поглощало весь прирост рабочей силы, а войско – почти весь прибавочный продукт, не было шансов на возникновение развитого городского хозяйства «самотеком».
Накоплением средств, созданием и развитием крупных производств, импортом технических новвоведений, построением хорошо оснащенной армии будет у нас заниматься государство.
Государственная машина в России должна была, как пишет академик Милов, «форсировать и процесс общественного разделения труда, и прежде всего процесс отделения промышленности от земледелия, ибо традиционные черты средневекового российского общества – это исключительно земледельческий характер производства, отсутствие аграрного перенаселения, слабое развитие ремесленного и промышленного производства, постоянная нехватка рабочих рук в земледелии экстенсивного типа и их острое отсутствие в области потенциального промышленного развития».
Сильное государство в России принимало на себя функции слабого, в экономическом и военном отношении, общества, в первую очередь ради сбережения самого общества.
При ЛЮБОМ ответственном и волевом правителе, в середине XVI века Россия стояла на пороге «революции сверху» – жестко-централистских мобилизационных мероприятиях.
Московская Русь XVI века нуждается даже не в честном историке, а в честном географе.
Автор этих строк читал прекрасные работы, посвященные влиянию климата и климатических изменений, почв, вод и других экологических факторов на политическую и хозяйственную историю Англии, Гренландии, индейцев Майя и т. д. У нас же, до недавнего появления работы академика Милова «Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса», ни один историк не предпринимал серьезных попыток попыток определить, КАК в нашей стране естественная среда обитания влияла на хозяйственные отношения, на общественные и государственные институты. Это за двести лет существования науки история в нашей стране, если считать Карамазина историком! В стране, которая занимала (до недавнего времени) одну шестую часть земной суши!
Восклицательные знаки можно ставить бесконечно. Зато за эти двести лет российские историки столько раз повторили слов «тирания», «деспотизм», «свобода», «демократия», что из них наверное можно было бы выложить дорожку от Земли до Марса.
Автор этих строк не является сторонником абсолютизации природных обстоятельств, но в истории успешных цивилизаций мы всегда находим какой-либо естественный фактор, который дает толчок накоплению средств, быстрому технологическому и социальному развитию.
Древне-восточные цивилизации (Египет, Шумер, Харапская и китайская цивилизация) возникают в долинах могучих рек, несущих массы плодородного или служащих прекрасными транспортными коммуникациями. Швейцария стоит на транзитных путях между северной и южной Европой и в то же время защищена горами от врагов. Нидерландские торговые города возникают на соединениях больших европейских рек и морских коммуникаций. Средневековые итальянские города на протяжении столетий контролируют торговлю и морские перевозки восточного Средиземноморья и Черного моря – в первую очередь потому, что к востоку от Италии все их конкуренты попадают под удар азиатских нашествий. Англия, обладающая массой удобных незамерзающих гаваней и защищенная водами от внешних нашествий, естественным образом обращается на покорение морей и освоение заморских колоний. Везение этим не исчерпывается – залежи каменного угля и железных руд находятся неподалеку от портов. Средства, добытые морской торговлей и эксплуатацией (грабежом) колоний идут на развитие припортовых мануфактур и фабрик. Расцвет шведского великодержавия середины XVII века и шведская промышленная революция середины XIX века связаны с нахождением богатых железнорудных и меднорудных месторождений в близи от незамерзающих западных шведских и норвежских портов.
«Изобретением» Московской Руси (единственно возможным в тех условиях) было государство, как орган мобилизации общества в борьбе со внешней средой. Да, это государство было аппаратом насилия, как и любое другое. Но других вариантов выживания у русского народа не было.
Иван Васильевич первый, но не последний правитель России, который будет решать задачу ускоренного развития в условиях дефита времени и ресурсов. Таких правителей критиковать легко, но они за короткий срок пытались решали проблемы, тяжесть которых нарастала столетиями. Они решали задачи, которые были накоплены за счет объективных обстоятельств, за счет длинных зим и бесконечных дорог, а также за счет лени, транжирства, беспечности предыдущих правителей и правящих слоев.
Целью этой книги не является прославление Ивана Васильевича. Целью этой книги является объяснение эпохи из неё самой, а личности из эпохи.
Европа XVI века. Переход к новому времени
Западная Европа
Юность Ивана приходится на особое время, когда по всей Европе крайне обострились противоречия, связанных с переходом к обществу Нового времени.
Новая Европа борется против старой Европы.
Старая Европа – это социальные слои, связанные с замкнутым нетоварным или мелкотоварным хозяйством. Борьба старого и нового выступает в фоне религиозных войн и преследований за веру, «охоты на ведьм» и борьбы с ересями.
Часто на стороне старой Европы выступает родовая аристократия, оставшаяся от времен феодальной раздробленности, на стороне новой – монархия, представляющее централизованное государство, новую бюрократию и растущие торгово-промышленные слои.
Однако движение вперед происходит неравномерно. В одних странах, королевская власть, ломает сопротивление родовой аристократии, отбирает земельные имущества у нее и монастырей, разрушает отсталые виды земледелия, превращая земледельцев в батраков и рабочих.
В других странах родовая аристократия привлекает на свою сторону землевладельцев, подчиняет королевскую власть, ужесточает отсталые методы эксплуатации крестьянства ради наращивания сырьевого экспорта.
Европейские войны первой половины XVI века идут параллельно с военной революцией – коренными преобразования в военной технике, тактике и стратегии. Это связано с переходом к постоянным наемным армиям, вооруженным огнестрельным оружием.
На военную тактику европейцев окажет воздействие победоносная Османская империя, давшая образец постоянной пехоты, вооруженной огнестрельным оружием. Даже конструкция испанской аркебузы будет позаимствована у османов.
В Англии значительная часть родовой аристократии (человеческие ресурсы феодальной системы) погибла еще во времена войны Алой и Белой Роз, Ланкастеров и Йорков.
Генрих VIII Тюдор рубит головы оставшимся аристократам и вешает обезземеленных крестьян (которых эти аристократы согнали с земли, снося целые деревни). В английском закондательстве определено около 6000 преступлений, за которые полагается казнь, в том числе за кражу на сумму более 2 шиллингов (стоимость курицы).
Коронные суды пачками отправляют на виселицу таких «преступников» – 72 тысячи только во времена Генриха VIII.
В Англии и Франции принимаются кровожадные законы-статуты «против бродяг и нищих» (1495, 1536, 1547 гг.). Обвиненные в «бродяжничестве» подвергаются бичеванию, клеймению, временной или пожизненной отдаче в рабство. Для бродяг учреждаются «работные дома» концлагерного типа (акты 1530, 1541, 1576 гг.), при неоднократных побегах из таких заведений дают высшую меру. Сутью этих процессов было превращение основной массы населения из статичного сословия мелких собственников-крестьян в мобильную гущу пролетариев. И все это до боли напоминает деяния тоталитарных правительств четырьмя веками позднее.
Инквизиторскими «тройками» и протестантскими трибуналами безжалостно уничтожаются так называемые «ведьмы», в принципе те же излишки населения, созерцатели не годящиеся в новое рациональное общество.
Османская сверхдержава отрезает Европу от традиционных торговых и грабительский путей в восточное Средиземноморье и переднюю Азию.
Европа XVI века страшно боится турок и упорно ищет обходные пути в богатые восточные страны. Символом восточного великолепия является Индия. «Индией» называют и острова Карибского моря, и американский континент, и Молуккские острова, и Яву, и Вьетнам. Европейцы говорят «Индия» и подразумевают не цивилизованную торговлю, не обмен европейских гвоздей и топоров на индийские самоцветы, шелка и муслины, а грубое овладение всем тем, до чего дотянутся руки. Кристофор Колумб в Вест-Индии, Аффонсу Альбукерке в Ост-Индии дают старт невиданному грабежу в истории человечества, который сегодня стыдливо называется то эпохой первоначального накопления капитала, то эпохой великих географических открытий, то еще как-нибудь.
Вслед за испанцами и португальцами тянутся англичане и нидерландцы.
Как деликатно выразился Ключевский: «Западная Европа, освободившись от магометанского напора, обратилась за океан, в Новый Свет, где нашла широкое и благодарное поприще для своего труда и ума, эксплуатируя его нетронутые богатства».
Если точнее, Западная Европа приступает к потрошению и разделу мира, глотая слабые цивилизации и реликтовые культуры.
Богатства были чужие, но это мелочь, для их «эксплуатации» требовалась рабочая сила, желательно неоплачиваемая.
Первые плантации были созданы испанцами в начале XVI в. в Вест-Индии на Гаити. Утвердившись на островах Карибского моря, плантационная система распространяется Мексике, в Южной Америке.
В 1540-х годах в Кордильерах испанцы обнаруживают «серебряную гору» Потоси. Десятки тысяч индейцев прорывают многокилометровые штольни и строят 132 дробильные мельницы – эти рудники начинают давать ежегодно до 200 тонн серебра.
За период 1545–60 его добыча возрастает до 10 млн тройских унций в среднем за год. Помимо Перу открыты месторождения серебра в Мексике.
Американские рудники и плантации обогащают Западную Европу, но становятся фабриками смерти для самих коренных американцев. В Мексике погибает 9/10 её прежнего многочисленного населения, насчитывающего 20–30 миллионов человек. Из десяти миллионов жителей Перу выживает не более 1–2 миллионов. Ввиду быстрой убыли нестойкого индейского населения, его начнут менять на негров.
Негроторговлей первыми занялись португальцы еще в 1460-х, снабжая рабочей силой сахарные плантации на своих островных владениях у берега Западной Африки.
Первая «пробная» партия негров-рабов в Новый свет была доставлена испанцами в 1510 г.
В 1518 г. был заключен первый договор между колониальными властями и частными работорговцами о поставке в Вест-Индию негров-рабов из западной Африки.
А спустя несколько десятков лет рабская сила вовсю начнёт перекачиваться из Африки в Америку через трансатлантический «рабопровод». Создают его испанские работорговцы, действующие на основе т. н. «асьенто» (договоров об обеспечении колоний рабочей силой), затем подключатся со всем размахом физические и юридические лица Нидерландов, Франции и Англии. Парусники-слейверы станут доставлять до 100 тысяч трудоголиков-негров в год, следом за судами будут плыть косяки акул, питающихся человечиной. Так переход к Новому времени произвел «второе издание рабства».
Гулаг изобрели на Западе – если под гулагом понимать массовое использование рабского труда для получения средств, используемых в других более развитых отраслях хозяйства.
Если назвать гулагом систему, при которой рабский труд является основой накоплений для высокоразвитых отраслей экономики – то вот он здесь, многовековой, прожорливый.
Западный гулаг просуществует три века и сыграет огромную роль в производственном накоплении и в переходе «свободных наций» к развитому т. н. демократическому обществу, обществу массового потребления.
Рабство и работорговля будут существовать ровно до перехода индустриальной революции в решающую необратимую фазу, например в Британии до 1836 (работорговля до 1807), во Франции до 1848, в США до 1864 года.
Не добродетели и свободы стали основой хозяйственного и социального прогресса Запада, а умение получать энергию из слабых социумов. Для каждой системы-вампира должна существовать система-донор.
Если попробовать подсчитать количество жертв, хотя бы первых 70 лет после 1492 года (этот год можно считать символическим началом перехода к капиталистическому обществу), то оно составит до полусотни миллионов человек. И это при населении Земли гораздо меньшем, чем в трагичном двадцатом веке…
Нидерланды включаются в работорговлю и эксплуатацию колоний, еще находясь в составе огромной Испанской империи. Нидерландские купцы активно участвует в вывозе южноамериканских ресурсов – задолго до знаменитой буржуазной революции начинают богатеть нидерландские города-порты, особенно Антверпен. Здесь сочетались огромные мануфактуры и потоки судов, которые привозили колониальное сырье со всех концов испанской и португальской колониальных империй. Нидерландцы вытеснили Ганзу с Северного моря, стали теснить ее на Балтике, откуда они вывозили дешевую восточноевропейские пшеницу, лес, пушнину, лен.
Затем нидерландцы займутся эксплуатацией колоний, разбросанных по всему миру, сочетая прямой грабеж, плантационное рабское хозяйство, широкий контроль над производством и торговлей «южных морей» при помощи коммерческо-пиратских компаний, вест-индской и ост-индской. Например, голландская ост-индская компания будет принуждать крестьян Индонезии и Цейлона возделывать на лучших землях «колониальные товары» и сдавать их на склады компании по низким ценам. Любое неповиновение будет беспощадно караться. Только компания будет иметь право на вывоз этих товаров и продажу их на амстердамской бирже по монопольно высоким цены.
Пребывание вместе с Испанией в одной империи, под властью Карла V, даст огромный толчок и развитию финансовой системы, ремесел и мануфактур в юго-западной Германии.
Вместе с испанцами в эксплуатации Америк участвует немецкая финансовая элита. Эксплуатацией рудников в Южной Америке занимаются южногерманские финансовые кланы Фуггеров и Вельзеров. Первые, за 1511–1546, увеличивают капитал с 200 тыс. до 7 млн. рейнских гульденов, закрепляют за собой монопольного положения в торговле американским и европейским серебром. Последние, в 1528, получают от испанского правительства право на эксплуатацию богатств Венесуэлы.
Вся Западная Европа купалась в южноамериканском золоте и серебре. Испанец считался человеком небогатым, если у него не было 800 дюжин золотых и серебряных тарелок и 200 таких же блюд. Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, Кельн, Франкфурт-на-Майне славились своим производством предметов роскоши. В Нюрнберге прессовали золото, серебро и другие драгоценные металлы. Нидерланды славились огранкой драгоценных камней и резкой по ним. Эмалирование и финифтяная живопись были распространены в Германии, Нидерландах и Франции. Немецкие слесаря делали самодвижущиеся фигурки, фонтаны и башенные часы. Литье из бронзы в Италии и Германии славилось производством статуй и разнообразной утвари. Из Италии распространилось по Европе производство цветного и расписного стекла, глазури, майолики, фаянса, в Германии производили огнеупорные краски для керамики. Из Нидерландов шло ковроткачество.
К атлантической работорговле с 1550-х г. присоединяются англичане и сразу начинают преуспевать в ней. Первые крупные английские экспедиции за африканскими невольниками в 1559–1567 гг., под началом Дж. Хоукинса, финансировались королевой Елизаветой. Первый английский работорговец был возведен в рыцарское достоинство за способствование «благосостоянию нации». Выход англичан на передовики работорговли произошел в то время, когда католическая церковь стала ограничивать испанцев в купле-продаже людей. Англичане стали контрабандой доставлять рабов испанским плантаторам, а потом и в свои собственные, вест-индские колонии, где не было никаких ограничений в этом вопросе.
Сейчас немодно цитировать Маркса, но, в отношении периода первоначального накопления капитала, его мнение представляется ценным: «Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, мировая торговля есть необходимое условие крупной промышленности».
Африка казалась неисчерпаемым резервуаром рабов, поэтому жизнь невольника стоила дешево. На каждого африканского раба, доставленного в Новый Свет, приходилось несколько африканцев, погибших при отлове и транспортировке. За три столетия европейские работорговцы доставили из Африки в Америку от 8 до 16 млн человек. Число погибших в результате трансатлантической работорговли составило от 40 до 50 миллионов. Рабство съело не только естественный прирост населения Африки, но и сократило его со 120 млн до 90 млн человек. Район реки Гамбия, Садра-Леки, район реки Нигер получил название «Невольничий рынок». Не принесли европейцы туда цивилизацию, а уничтожили её. О Бенине, до начала проникновения европейцев, путешественник сообщал: «Это огромный город. Входя в него, попадаешь на широкую улицу, не мощенную, в 7–8 раз шире улицы Вармус в Амстердаме… Королевский дворец – группа зданий, занимающих площадь, равную площади города Гарлема… Там находятся многочисленные квартиры министров и прекрасные галереи, большинство такой же величины, что на Бирже в Амстердаме».
Практиковались и набеги, с целью захвата рабов, на Индию и Китай. В рабство продавали, после подавления восстаний, и белых ирландцев.
При помощи пиратства англичане (достаточно вспомнить рыцарей-пиратов Дрейка и Рели) «поучаствуют» в испанском вывозе южноамериканского серебра. Во времена Елизаветы это занятие стало чем-то вроде народного промысла, поощряемого правительством. Пиратство сочеталось с работорговлей. Дрейк и Морган захватывали города на побережье Южной Америки для организации свободного рынка рабов. Пираты истребляли экипажи захваченных торговых судов и жителей прибрежных городов, однако благодаря английской приключенческой литературе и Голливуду они остались в памяти народной весьма симпатичными людьми, носителями свободы и демократии.
Уничтожение и депортации коренного населения с земли, освобождаемой для ведения товарного хозяйства, будет испробован в Ирландии раньше, чем в Америке. В Ирландии английские власти будут выплачивать премию за голову католического священника, а в Америке за каждый индейский скальп, будь то снятый с женщины или с ребенка.
Ограбление южных стран при помощи пиратско-коммерческих факторий, контролирующих местную торговлю, будет широко использован англичанами в Индии. Только первые 15 лет господства английской Ост-индской компанией на бенгальском рынке обойдется этой стране в треть населения, от голода умрет до 10 млн человек. Местным купцам было запрещено заниматься внешней торговлей. Англичане ввели внутренние таможни, монополизировали важнейшие отрасли внутрибенгальской торговли. Сотни тысяч бенгальских ремесленников были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны были сдавать свою продукцию по минимальным ценам, часто им вообще ничего не платили. Рынки, пристани, зернохранилища, оросительные сооружения были заброшены, джунгли захватили поля, искусные ремесленники погибли вместе со своими ремеслами…
Внешне Московская Русь стоит в стороне от процессов, идущих в Западной Европе.
Однако некоторые ученые обращают внимание на то, что Европа получает возможность для освоения Нового Света, имея крепкий российский тыл.
Так, например, Ключевский пишет: «Повернувшись лицом на запад, к своим колониальным богатствам, к своей корице и гвоздике, эта Европа чувствовала, что сзади, со стороны урало-алтайского востока, ей ничто не угрожает, и плохо замечала, что там идет упорная борьба, что, переменив две главные боевые квартиры – на Днепре и Клязьме, штаб этой борьбы переместился на берега Москвы и что здесь в XVI в. образовался центр государства, которое наконец перешло от обороны в наступление на азиатские гнезда, спасая европейскую культуру от татарских ударов. Так мы очутились в арьергарде Европы, оберегали тыл европейской цивилизации. Но сторожевая служба везде неблагодарна и скоро забывается, особенно когда она исправна: чем бдительнее охрана, тем спокойнее спится охраняемым и тем менее расположены они ценить жертвы своего покоя».
Новая Европа борется против старой Европы.
Старая Европа – это социальные слои, связанные с замкнутым нетоварным или мелкотоварным хозяйством. Борьба старого и нового выступает в фоне религиозных войн и преследований за веру, «охоты на ведьм» и борьбы с ересями.
Часто на стороне старой Европы выступает родовая аристократия, оставшаяся от времен феодальной раздробленности, на стороне новой – монархия, представляющее централизованное государство, новую бюрократию и растущие торгово-промышленные слои.
Однако движение вперед происходит неравномерно. В одних странах, королевская власть, ломает сопротивление родовой аристократии, отбирает земельные имущества у нее и монастырей, разрушает отсталые виды земледелия, превращая земледельцев в батраков и рабочих.
В других странах родовая аристократия привлекает на свою сторону землевладельцев, подчиняет королевскую власть, ужесточает отсталые методы эксплуатации крестьянства ради наращивания сырьевого экспорта.
Европейские войны первой половины XVI века идут параллельно с военной революцией – коренными преобразования в военной технике, тактике и стратегии. Это связано с переходом к постоянным наемным армиям, вооруженным огнестрельным оружием.
На военную тактику европейцев окажет воздействие победоносная Османская империя, давшая образец постоянной пехоты, вооруженной огнестрельным оружием. Даже конструкция испанской аркебузы будет позаимствована у османов.
В Англии значительная часть родовой аристократии (человеческие ресурсы феодальной системы) погибла еще во времена войны Алой и Белой Роз, Ланкастеров и Йорков.
Генрих VIII Тюдор рубит головы оставшимся аристократам и вешает обезземеленных крестьян (которых эти аристократы согнали с земли, снося целые деревни). В английском закондательстве определено около 6000 преступлений, за которые полагается казнь, в том числе за кражу на сумму более 2 шиллингов (стоимость курицы).
Коронные суды пачками отправляют на виселицу таких «преступников» – 72 тысячи только во времена Генриха VIII.
В Англии и Франции принимаются кровожадные законы-статуты «против бродяг и нищих» (1495, 1536, 1547 гг.). Обвиненные в «бродяжничестве» подвергаются бичеванию, клеймению, временной или пожизненной отдаче в рабство. Для бродяг учреждаются «работные дома» концлагерного типа (акты 1530, 1541, 1576 гг.), при неоднократных побегах из таких заведений дают высшую меру. Сутью этих процессов было превращение основной массы населения из статичного сословия мелких собственников-крестьян в мобильную гущу пролетариев. И все это до боли напоминает деяния тоталитарных правительств четырьмя веками позднее.
Инквизиторскими «тройками» и протестантскими трибуналами безжалостно уничтожаются так называемые «ведьмы», в принципе те же излишки населения, созерцатели не годящиеся в новое рациональное общество.
Османская сверхдержава отрезает Европу от традиционных торговых и грабительский путей в восточное Средиземноморье и переднюю Азию.
Европа XVI века страшно боится турок и упорно ищет обходные пути в богатые восточные страны. Символом восточного великолепия является Индия. «Индией» называют и острова Карибского моря, и американский континент, и Молуккские острова, и Яву, и Вьетнам. Европейцы говорят «Индия» и подразумевают не цивилизованную торговлю, не обмен европейских гвоздей и топоров на индийские самоцветы, шелка и муслины, а грубое овладение всем тем, до чего дотянутся руки. Кристофор Колумб в Вест-Индии, Аффонсу Альбукерке в Ост-Индии дают старт невиданному грабежу в истории человечества, который сегодня стыдливо называется то эпохой первоначального накопления капитала, то эпохой великих географических открытий, то еще как-нибудь.
Вслед за испанцами и португальцами тянутся англичане и нидерландцы.
Как деликатно выразился Ключевский: «Западная Европа, освободившись от магометанского напора, обратилась за океан, в Новый Свет, где нашла широкое и благодарное поприще для своего труда и ума, эксплуатируя его нетронутые богатства».
Если точнее, Западная Европа приступает к потрошению и разделу мира, глотая слабые цивилизации и реликтовые культуры.
Богатства были чужие, но это мелочь, для их «эксплуатации» требовалась рабочая сила, желательно неоплачиваемая.
Первые плантации были созданы испанцами в начале XVI в. в Вест-Индии на Гаити. Утвердившись на островах Карибского моря, плантационная система распространяется Мексике, в Южной Америке.
В 1540-х годах в Кордильерах испанцы обнаруживают «серебряную гору» Потоси. Десятки тысяч индейцев прорывают многокилометровые штольни и строят 132 дробильные мельницы – эти рудники начинают давать ежегодно до 200 тонн серебра.
За период 1545–60 его добыча возрастает до 10 млн тройских унций в среднем за год. Помимо Перу открыты месторождения серебра в Мексике.
Американские рудники и плантации обогащают Западную Европу, но становятся фабриками смерти для самих коренных американцев. В Мексике погибает 9/10 её прежнего многочисленного населения, насчитывающего 20–30 миллионов человек. Из десяти миллионов жителей Перу выживает не более 1–2 миллионов. Ввиду быстрой убыли нестойкого индейского населения, его начнут менять на негров.
Негроторговлей первыми занялись португальцы еще в 1460-х, снабжая рабочей силой сахарные плантации на своих островных владениях у берега Западной Африки.
Первая «пробная» партия негров-рабов в Новый свет была доставлена испанцами в 1510 г.
В 1518 г. был заключен первый договор между колониальными властями и частными работорговцами о поставке в Вест-Индию негров-рабов из западной Африки.
А спустя несколько десятков лет рабская сила вовсю начнёт перекачиваться из Африки в Америку через трансатлантический «рабопровод». Создают его испанские работорговцы, действующие на основе т. н. «асьенто» (договоров об обеспечении колоний рабочей силой), затем подключатся со всем размахом физические и юридические лица Нидерландов, Франции и Англии. Парусники-слейверы станут доставлять до 100 тысяч трудоголиков-негров в год, следом за судами будут плыть косяки акул, питающихся человечиной. Так переход к Новому времени произвел «второе издание рабства».
Гулаг изобрели на Западе – если под гулагом понимать массовое использование рабского труда для получения средств, используемых в других более развитых отраслях хозяйства.
Если назвать гулагом систему, при которой рабский труд является основой накоплений для высокоразвитых отраслей экономики – то вот он здесь, многовековой, прожорливый.
Западный гулаг просуществует три века и сыграет огромную роль в производственном накоплении и в переходе «свободных наций» к развитому т. н. демократическому обществу, обществу массового потребления.
Рабство и работорговля будут существовать ровно до перехода индустриальной революции в решающую необратимую фазу, например в Британии до 1836 (работорговля до 1807), во Франции до 1848, в США до 1864 года.
Не добродетели и свободы стали основой хозяйственного и социального прогресса Запада, а умение получать энергию из слабых социумов. Для каждой системы-вампира должна существовать система-донор.
Если попробовать подсчитать количество жертв, хотя бы первых 70 лет после 1492 года (этот год можно считать символическим началом перехода к капиталистическому обществу), то оно составит до полусотни миллионов человек. И это при населении Земли гораздо меньшем, чем в трагичном двадцатом веке…
Нидерланды включаются в работорговлю и эксплуатацию колоний, еще находясь в составе огромной Испанской империи. Нидерландские купцы активно участвует в вывозе южноамериканских ресурсов – задолго до знаменитой буржуазной революции начинают богатеть нидерландские города-порты, особенно Антверпен. Здесь сочетались огромные мануфактуры и потоки судов, которые привозили колониальное сырье со всех концов испанской и португальской колониальных империй. Нидерландцы вытеснили Ганзу с Северного моря, стали теснить ее на Балтике, откуда они вывозили дешевую восточноевропейские пшеницу, лес, пушнину, лен.
Затем нидерландцы займутся эксплуатацией колоний, разбросанных по всему миру, сочетая прямой грабеж, плантационное рабское хозяйство, широкий контроль над производством и торговлей «южных морей» при помощи коммерческо-пиратских компаний, вест-индской и ост-индской. Например, голландская ост-индская компания будет принуждать крестьян Индонезии и Цейлона возделывать на лучших землях «колониальные товары» и сдавать их на склады компании по низким ценам. Любое неповиновение будет беспощадно караться. Только компания будет иметь право на вывоз этих товаров и продажу их на амстердамской бирже по монопольно высоким цены.
Пребывание вместе с Испанией в одной империи, под властью Карла V, даст огромный толчок и развитию финансовой системы, ремесел и мануфактур в юго-западной Германии.
Вместе с испанцами в эксплуатации Америк участвует немецкая финансовая элита. Эксплуатацией рудников в Южной Америке занимаются южногерманские финансовые кланы Фуггеров и Вельзеров. Первые, за 1511–1546, увеличивают капитал с 200 тыс. до 7 млн. рейнских гульденов, закрепляют за собой монопольного положения в торговле американским и европейским серебром. Последние, в 1528, получают от испанского правительства право на эксплуатацию богатств Венесуэлы.
Вся Западная Европа купалась в южноамериканском золоте и серебре. Испанец считался человеком небогатым, если у него не было 800 дюжин золотых и серебряных тарелок и 200 таких же блюд. Нюрнберг, Аугсбург, Ульм, Кельн, Франкфурт-на-Майне славились своим производством предметов роскоши. В Нюрнберге прессовали золото, серебро и другие драгоценные металлы. Нидерланды славились огранкой драгоценных камней и резкой по ним. Эмалирование и финифтяная живопись были распространены в Германии, Нидерландах и Франции. Немецкие слесаря делали самодвижущиеся фигурки, фонтаны и башенные часы. Литье из бронзы в Италии и Германии славилось производством статуй и разнообразной утвари. Из Италии распространилось по Европе производство цветного и расписного стекла, глазури, майолики, фаянса, в Германии производили огнеупорные краски для керамики. Из Нидерландов шло ковроткачество.
К атлантической работорговле с 1550-х г. присоединяются англичане и сразу начинают преуспевать в ней. Первые крупные английские экспедиции за африканскими невольниками в 1559–1567 гг., под началом Дж. Хоукинса, финансировались королевой Елизаветой. Первый английский работорговец был возведен в рыцарское достоинство за способствование «благосостоянию нации». Выход англичан на передовики работорговли произошел в то время, когда католическая церковь стала ограничивать испанцев в купле-продаже людей. Англичане стали контрабандой доставлять рабов испанским плантаторам, а потом и в свои собственные, вест-индские колонии, где не было никаких ограничений в этом вопросе.
Сейчас немодно цитировать Маркса, но, в отношении периода первоначального накопления капитала, его мнение представляется ценным: «Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, мировая торговля есть необходимое условие крупной промышленности».
Африка казалась неисчерпаемым резервуаром рабов, поэтому жизнь невольника стоила дешево. На каждого африканского раба, доставленного в Новый Свет, приходилось несколько африканцев, погибших при отлове и транспортировке. За три столетия европейские работорговцы доставили из Африки в Америку от 8 до 16 млн человек. Число погибших в результате трансатлантической работорговли составило от 40 до 50 миллионов. Рабство съело не только естественный прирост населения Африки, но и сократило его со 120 млн до 90 млн человек. Район реки Гамбия, Садра-Леки, район реки Нигер получил название «Невольничий рынок». Не принесли европейцы туда цивилизацию, а уничтожили её. О Бенине, до начала проникновения европейцев, путешественник сообщал: «Это огромный город. Входя в него, попадаешь на широкую улицу, не мощенную, в 7–8 раз шире улицы Вармус в Амстердаме… Королевский дворец – группа зданий, занимающих площадь, равную площади города Гарлема… Там находятся многочисленные квартиры министров и прекрасные галереи, большинство такой же величины, что на Бирже в Амстердаме».
Практиковались и набеги, с целью захвата рабов, на Индию и Китай. В рабство продавали, после подавления восстаний, и белых ирландцев.
При помощи пиратства англичане (достаточно вспомнить рыцарей-пиратов Дрейка и Рели) «поучаствуют» в испанском вывозе южноамериканского серебра. Во времена Елизаветы это занятие стало чем-то вроде народного промысла, поощряемого правительством. Пиратство сочеталось с работорговлей. Дрейк и Морган захватывали города на побережье Южной Америки для организации свободного рынка рабов. Пираты истребляли экипажи захваченных торговых судов и жителей прибрежных городов, однако благодаря английской приключенческой литературе и Голливуду они остались в памяти народной весьма симпатичными людьми, носителями свободы и демократии.
Уничтожение и депортации коренного населения с земли, освобождаемой для ведения товарного хозяйства, будет испробован в Ирландии раньше, чем в Америке. В Ирландии английские власти будут выплачивать премию за голову католического священника, а в Америке за каждый индейский скальп, будь то снятый с женщины или с ребенка.
Ограбление южных стран при помощи пиратско-коммерческих факторий, контролирующих местную торговлю, будет широко использован англичанами в Индии. Только первые 15 лет господства английской Ост-индской компанией на бенгальском рынке обойдется этой стране в треть населения, от голода умрет до 10 млн человек. Местным купцам было запрещено заниматься внешней торговлей. Англичане ввели внутренние таможни, монополизировали важнейшие отрасли внутрибенгальской торговли. Сотни тысяч бенгальских ремесленников были принудительно прикреплены к факториям компании, куда обязаны были сдавать свою продукцию по минимальным ценам, часто им вообще ничего не платили. Рынки, пристани, зернохранилища, оросительные сооружения были заброшены, джунгли захватили поля, искусные ремесленники погибли вместе со своими ремеслами…
Внешне Московская Русь стоит в стороне от процессов, идущих в Западной Европе.
Однако некоторые ученые обращают внимание на то, что Европа получает возможность для освоения Нового Света, имея крепкий российский тыл.
Так, например, Ключевский пишет: «Повернувшись лицом на запад, к своим колониальным богатствам, к своей корице и гвоздике, эта Европа чувствовала, что сзади, со стороны урало-алтайского востока, ей ничто не угрожает, и плохо замечала, что там идет упорная борьба, что, переменив две главные боевые квартиры – на Днепре и Клязьме, штаб этой борьбы переместился на берега Москвы и что здесь в XVI в. образовался центр государства, которое наконец перешло от обороны в наступление на азиатские гнезда, спасая европейскую культуру от татарских ударов. Так мы очутились в арьергарде Европы, оберегали тыл европейской цивилизации. Но сторожевая служба везде неблагодарна и скоро забывается, особенно когда она исправна: чем бдительнее охрана, тем спокойнее спится охраняемым и тем менее расположены они ценить жертвы своего покоя».