Страница:
— Куда отходить, зачем?
Я прошелся вдоль дороги и нашел «епископа» долины — атун уильяка.
— Будешь работать с нами? Тогда останешься атун уильяком, что само по себе и неплохо.
Человек потерял свой плюмаж, но сохранил плащ из голубиных перьев.
— Как это работать? Эти ходячие трупы говорят о какой-то работе! Да скоро огненный дождь упадет на ваши безумные головы и превратит их в обугленные головешки. Вас на пути в Супайпа Уасин будут терзать ядовитые скорпионы-великаны и размачивать едкой слюной огромные пауки. Вы будете корячится в когтях подземного ягуара…
В итоге, атун уильяк, прервав пропаганду насилия, ухватился за мое горло со стандартными обвинениями в святотатстве. Тут пропела спасительная стрела, пущенная одним из союзников, и «епископ», испортив оперение, рухнул на дорогу ничком.
Отдышавшись и расправив горло, я огляделся по сторонам. Ага, вот залег и Золотой Катыш. Я подошел и протянул ему руку. Он вначале делал вид, что мы незнакомы, но я все равно потащил его вверх по ступеням пирамиды.
На высоте метров двадцать мы присели.
— Катыш, видишь людей долины, распластавшихся внизу? Ты можешь стать их атун уильяком. Тебе даже не придется держать ответ за то золотое кольцо стоимостью в двести баксов, которое ты у меня спер.
— Что от меня требуется, господин?
— От тебя ничего. Ты просто должен слушаться нас.
После небольшой паузы, наполненной наморщиванием лба, жрец отозвался.
— Я согласен, если кто-то из вас назовется Сыном Солнца.
Этот малый был вполне понятливым и действовал адекватно ситуации.
— Допустим, Золотой Катыш, кто-то из нас назовется Сыном Солнца. С чего ты взял, что он будет истинно Сыном Солнца?
Опытный идеолог, конечно же, не растерялся.
— Если Господин-Солнце не испепелил вас своими жгучими руками и не спустил на вас своего огненного ягуара, когда вы дерзко прервали жертвоприношение, значит, он потворствует или даже помогает вам.
— Ты можешь проводить какие угодно ритуалы, достопочтенный, однако мы потребуем от тебя прекратить заклание людей.
— Это бессмысленно! — закричал жрец, досадуя уже на мою непонятливость. — Ведь тогда прекратится кругооборот жизни в природе. Если к богам не будет возвращаться то, что они дали нам, мир замрет, окоченеет, и никто никогда не сможет оживить его. На нас опуститься Солнце Ночи и мы станем бледными призраками.
— Хорошо описано, Катыш. Но попробуй обойтись кровью лам и каких-нибудь кроликов.
Я, прекратив приватный разговор, обратился к распростертым внизу инкам.
— Меня должны были принести в жертву Господину-Солнце, но он был против. Как видите, я жив, здоров и улыбаюсь. Похоже, что я его внебрачный сын. Но не это главное. Отныне боги занимаются своими делами, а вы своими. Вы им больше не нужны, вы им пофиг, все что есть у вас, члены, косточки, жизненные соки, мысли, знания, теперь только ваши. Есть Единый, который все сотворил. Вы на свой лад представляете его и зовете Конирая Виракоча. Так вот, он дает добро, чтобы вам пользоваться всеми благами и удобствами этого мира, не боясь неудовлетворенных духов. Он своим небесным декретом запретил поить богов вашей кровью. Это называется Сухой Закон. Из-за Сухого Закона вовсе не остановится Солнце, скорее уж наоборот, и каждую ночь будут исправно карабкаться на свои небеса и Мать-Луна, и Дева-Венера и сестры-звезды. А тот, небезызвестный начальник, который называл себя Сыном Солнца, который запрещал или разрешал вам дышать, уходить, приходить, какать, чихать, сношаться, который заставлял вас наполнять хранилища вдоль дорог, строить какие-то дурацкие дамбы, кормить его баб в Доме Избранниц и всю эту стаю тикуй-рикуков, он больше не имеет власти над вами. Теперь воля наступает. Каждый может сидеть сиднем на одном месте или же отчалить на заработки, может выращивать хоть маис, хоть орехи, или же, вместо этого, тачать сандалии, может ссыпать свой урожай в общие хранилища или же продать на базаре, может жениться на ком угодно под любым забором…
Я спустился на несколько ступенек вниз и снова обратился к народу, который как обычно безмолвствовал, не врубившись в новые идеи:
— Вопросы есть? У кого есть вопрос, может встать и задать.
Спустя минуту тягостного ожидания, поднялся какой-то селянин скромного вида.
— Вы, новый повелитель, за ленивых, за «сладкие кости» воюете?
— Опять слышу стереотип, пардон, устойчивое суждение. Нельзя всю жизнь ходить по одной колее, которая ведет вас в разделочный цех. Пора, товарищи индейцы, искать свежие пути. Нельзя лишь тупо и однообразно трудиться, это и дятел умеет, весь день-деньской носом долбит; надо думать и соображать. Каждый должен самостоятельно найти свое дело, то самое, с которым он лучше справится и на котором больше заработает, пусть это будет совершенно новое и необычное дело. Каждый обязан знать свою меру, сколько ему работать, сколько отдыхать и сколько сидеть на горшке, сколько оставить себе и сколько продать на сторону. Надо, господа, смотреть не только под ноги, но еще и по сторонам, и даже вверх.
Я оглянулся и увидел склоненные головы индейчиков и недоумевающие лица соратников. Кажется, переборщил со своей агитацией.
— Ты не слишком на политику налегай, тем более, они и не поймут, чурки ведь, — притормозил меня Кузьмин.
— Короче, кто сейчас запишется в наше войско, тот освободится от всех повинностей. Желающих прошу встать.
— Ну, наконец-то дело сказал, — выдохнул кто-то из наших внизу, кажется, Коковцов. — Ребята, вы извините, что он такой трепач несносный.
Поднялось до полусотни желающих вступить в войско. Это из десятитысячной-то толпы.
В другом селении мы набрали еще сотню «отчаянных».
В следующем селении мы вывели из строя каждого третьего и никто не отказался.
Тем более, и Золотой Катыш везде напускал тумана, что, дескать, я имею прямое отношение к Солнцу, если уж не сын, так внучатый племянник.
В других населенных пунктах выводили каждого второго и даже первого. И опять никто не возражал и не сопротивлялся. К концу недели у нас было минимум пятитысячное войско. К сожалению, я быстро убедился, что большинству моих воинов лучше бы в стаде баранами работать — впрочем, в стране инков даже бараны не водились.
А к концу недели стало меркнуть солнце, подернувши пеленой свой светлый лик. Казалось тот самый умопомрачительный великан, которого я наблюдал с верхушки пирамиды, наклонился к нам своим недовольной физиономией. Грозовые облака около соседних вершин изобразили собой морду зловредного беса, однако дождь так и не пролился. Вдобавок стало трясти почву, как будто кто-то, ворочаясь, просыпался в сердце гор.
Впрочем, я нередко говорил соратникам, чихаю-де на все, что угрозливо нарисует нам природа. За такую открыто проявленную храбрость на военном совете меня избрали главой стремительно растущего войска. «Пусть покомандует, — согласился Коковцов, — посмотрим, надолго ли его хватит.» Кстати, Кузьмин стал начальником штаба, а Коковцов — замом по тылу. Кроме того, было принято решение спешно покинуть долину и потихоньку спускаться с гор.
Так начался героический переход Суворова через Альпы, вернее Хвостова через Анды. Кстати, особой поклажи мы на себе не тащили, надеясь на общественные хранилища, носильщиков у нас было завались, также как и проводников. И лам, верблюдов местных, хватало — поскольку мы забирали их везде, где ни попадя, не стесняясь. Ведь все стада были имуществом Солнца, то есть общегосударственными.
Узкими скалистыми тропами мы преодолели перевал Уилькабамба, несмотря на пару каменных и несколько селевых лавин. И, наконец, оставили позади насупившийся лик Господина-Солнце. В центральных областях страны инков солнышко светило с прежней силой.
Тут мы и занялись мы крепостью Мойок-Марка, которая запирала путь к инкской столице. Решено было показать врагу, что такое лихой ночной рейд.
Обстреляли мы крепостные стены из пулеметов, а то, что за ними, из миномета. Наши лучники тоже хорошо поработали, утыкав стрелами и превратив в ежиков немало вражеских солдат. Правда, воспользоваться лестницами для штурма крепости не получилось — из-за глубоких пристенных рвов. Зато мы вскарабкались на верхотуры с помощью веревок, оснащенных «кошками» на концах. Потом перекрошили гарнизон у стен и обезвредили башни, нашвыряв через бойницы «лимонки». В крепости, кстати, имелось пару пулеметных гнезд, но пулеметчиков кокнули наши снайпера и гранатометчики. Боеприпасы мы сэкономили, когда остатки гарнизона также просто, как и оловянные солдатики, перешли на нашу сторону. В общем-то, мы только в раж вошли, а уже все и кончилось.
Набеги на окрестные селения быстро увеличили наши ряды до семи тысяч — за счет оперативно сдававшихся в плен ополченцев. Впрочем, все остальное они делали чрезвычайно замедленно, как будто были погружены в густую кашу. Мне это не слишком нравилось. Чересчур уж легко поддавалось государство инков, я в два приема получил большое, но малобоеспособное и дурное войско. Например, в штурме крепости и последующих набегах принимало участие не более пары сотен моих солдат. Из них тринадцать тех, кто пришел вместе со мной из цивилизованного мира-метрополии, плюс союзники из самых диких племен, которые ненавидели инков за то, что те мешали людоедствовать-сыроедствовать и спариваться в любое время суток, а также заставляли пахать и сеять. Остальные мои тысячи годились только на то, чтобы тащить что-нибудь на горбу, выносить горшки и подметать улицу.
Однако хотелось отдохнуть, чем я и занимался в покоях на верхнем этаже цитадели, которая раньше принадлежала коменданту крепости. До меня доносились вопли глашатая Верховного Инки, который, стоя на соседнем холме, проклинал наше воинство. Минут через десять до него доберется патруль, прирежет или прогонит, ну, а до этого придется терпеть откровенное хамство.
«И нарушили бунтовщики волю богов, осквернили храмы, предали поруганию святыни, разорвали хоровод жизни. Господин-Солнце закрыл свое лицо пеленой и очнулся от снов Хозяин Гор, сын Супайпы. Но пока страшная кара предотвращается милостью Верховного Инки, Сына Солнца. Покайтесь, бунтовщики, пока не поздно, и примите справедливое наказание с очистившейся душой…»
Из-за этих воплей плохо сочинялись лозунги насчет привлечения на нашу сторону честных тружеников, а не только лентяев и разных «отмороженных».
Мешали и «казаки-разбойники», топавшие внизу на площадке для тренировок.
Экс-десантники и экс-морпехи гоняли индейцев, пытаясь сделать из них хороших строевиков. Всем тренируемым дали в левую руку по початку кукурузы, чтобы те не путались, с какой ноги надо начинать марш. Эта же кукуруза выполняла роль учебной гранаты и учебной палицы.
От маршевых песен типа «через две зимы, через две весны» уже болела голова.
В последнем селении, которое мы взяли, пришлось столкнуться с нешуточным сопротивлением. Из ополченцев девяносто процентов сразу сдались в плен и затем только путались под ногами. Но десять процентов вместе с небольшим отрядом инкской гвардии — воинами орла — дрались как звери (и птицы). Причем огнестрельного оружия у них было еще меньше, чем у нас.
Прорваться к центру селения и водрузить штандарт они позволили, но потом взяли нашу передовую группу в клещи. Пришлось нам ударить с флангов и брать буквально каждый дом с боем. И что самое интересное: когда, наконец, гвардейцы Инки были окружены и сгрудились в каменном доме тысяцкого, то они оттуда просто-напросто исчезли. Наши ворвались в дом и не встретили там никого, ни трупов, ни раненных. И никакого подземного хода. Словно воинов орла и не было в помине. Растаяли как бред, как сон-кошмар. Я терялся в догадках: как эти «приснившиеся» бойцы так наклепали нам.
И еще чудной момент. У этих воинов орла было огнестрельное оружие. Не только тяжелые «шмайссеры». Нашлось несколько странных трубочек с непонятными деталями из золота и серебра. У нас было с десяток убитых и вдвое больше раненых (по счастью, все командиры остались целы), и кое-кто получил диковинные сквозные ранения. Судя по обугленным краям дырок, противник всаживал в наши тела высокотемпературные импульсы. Похоже, те самые трубочки внаглую плевались огнем. Это наводило на мысли, что у Уайна Капака имеется много всяких штучек-дрючек, которые держатся пока в запасе.
Вдобавок, из нескольких разведывательных групп, направленных мною в сторону Мачу-Пикчу и Куско, вернулась только одна. А от остальных ни ответа ни привета.
Сейчас никакие разумные лозунги не приходили в голову. Я не знал, как из придуманной Великим Инкой игры с известным малоприятным результатом сделать что-то непредсказуемое. На стороне Уайна Капака была стопроцентная осведомленность во всех местных делах. Плюс хороший контакт с непонятными, но бесспорно существующими силами судьбы. Плюс нежелание нормальных инков заниматься самовыражением и прочими изысками, когда дисциплины и послушания достаточно для того, чтобы было сытно и тепло. Плюс уверенность всех нормальных инкских людей, что установленный простой, но строгий порядок — это основа жизни на земле. Все целесообразно и справедливо в мире, движимом волей Властелина и его друзей богов. В самом деле, что можно противопоставить трем наставлениям: «не лги», «не воруй», «не бездельничай»? Если и принесут тебя в жертву, или, допустим, съедят — так это мелкая неприятность, ведь в целом жизненный процесс не пострадает.
Опору мне представляли только грязные «отмороженные» маргиналы, которые были настолько бесполезны, что даже не хотели приносить себя в жертву на очередном торжественном мероприятии.
Как не кричал Золотой Катыш на каждом сходе, что я очередной Сын Солнца, вкушающий золото и драгоценности, народ быстро определял обман, послушав мое выступление.
Получалось в итоге — как не склоняй людей на разные проявления творчества и инициативы, ничего не сделаешь лучше того, что существует.
Эх, коки что ли пожевать? Или что-нибудь покрепче принять? Легко прервав хилую цепочку мыслей, в моих покоях появилась девушка Часка.
— Ну чего тебе, мешаешь ведь. До ночи еще далеко.
Хотя Часка нынче ослабляла меня в периоды интима меньше, чем поначалу, однако лишний раз я старался с ней дела не иметь. Без коки она не казалась такой прекрасной, как в ту пору, когда мы познакомились на царском плоту и когда я был почти настоящим индейцем. А если барахтаться с ней под наркоту, то к девице добавлялась и грызущая баба-ягуар.
— Господин, что вы только про ночь, как будто со мной и поговорить нельзя?
Сейчас я толком и не знал, общаюсь ли с ней по-русски, по-кечуански, или каждый по-своему с переводом через демона-попугая.
— Ну, если ты считаешь, что любишь меня, то пожалуйста про другое. Можешь, например, воспеть меня и востанцевать.
— А ты меня? — неожиданно спросила она.
Пришлось соврать девушке.
— Я тебя — да. Когда выйду на пенсию, займусь тобой вплотную.
— Вот я и думаю, господин, что сейчас ты любишь меня левою ногой. — Похоже, демон-попугай использовал не слишком правильную идиому для описания моего отношения к Часке.
— Ну, ты требовательна совсем не по-инкски. Забыла, наверное, что будь ты простой девчонкой, мужа бы тебе нашел тикуй-рикук, предварительно попользовавшись тобой на пару со жрецом. А останься ты среди Избранниц, в Аклья-Уаси, то дожидалась бы годков пять-десять, пока тебя навестит Великий Инка со своими гостинцами.
— Ну, я не должна уже думать по-инкски, — нашлась девушка. — Ведь я постоянно верчусь возле тебя. Накормить, принести-унести, помассировать уставшие плечи, обслужить в постели. Я стала наполовину человеком вашего верхнего мира. Хотя он, конечно, страшный. Все люди там сами по себе.
— А у вас тут просто райский уголок.
Часка подсела ко мне и я подумал, что она мне может понравиться, в смысле как человек. И скоро, чего доброго, появится у меня к ней та же привязанность, что и к Нине Леви-Чивитта, канувшей в неизвестность.
Однако едва я вспомнил про Нину, тут же зароились в голове мысли о шпионах, агентах и так далее. В самом деле, исторический процесс в этом мире, скорее всего, углубляется, расширяется и идет по плану. Не по моему. По плану Уайна Капака. И Часка играет, как моя наперсница, наверное, не самую последнюю роль. Она наверняка запрограммированна, причем программа включает и это мнимое раскрепощение ее личности. Вдобавок, меня смущает и постоянное присутствие демонической бабы-ягуарицы.
— А если я скажу, Часка, что не неволю тебя, особых чувств не питаю и отпускаю на все четыре стороны. Ты бы пошла?
— Нет, мой господин, — она еще теснее прижалась ко мне.
— Ага, значит ты поступила бы отнюдь не как нормальная девушка из нашего цивилизованного мира-метрополии.
Я зазвонил колокольчиком и появился верный Золотая Звезда, чтобы получить приказ.
— Препроводи эту дамочку в карцер — ну, в ту самую кладовку внизу, которую мы условились считать карцером. Кормить ее исправно и не обижать. Подождем, пока не сознается.
— Шпионка, враг народа, я так и знал, — в унисон отозвался верный приспешник и схватил девушку за обе руки. — Ничего посидит в кутузке, так и научится говорить по-русски.
— Ага, Егорушка, принял меня за шпионку Верховного Инки, — отозвалась напоследок девушка. — Дурачок ты, ему нет нужды с моей помощью следить за тобой. Здесь все следит за тобой, и камни, и воздух, и птицы, и мыши. Здесь у тебя нет ничего своего, даже времени. Повязка, скрывающая срам, и то дареная.
— Зря ты посчитала, что такие слова очаруют меня. Уайна Капак подарил мне повязку из пумы, так ее давно у меня отняли. А сейчас, как видишь, на мне передничек из обезьяньих шкурок, трофейный, взятый с боем у коменданта крепости. У него же конфисковано и золотое кольцо для уха… Так что, уведи арестованную, Золотая Звезда.
Приспешник увел поникшее существо и я снова задумался, еще тяжелее, чем раньше.
Уже сегодня у меня максимум тысяча полезных бойцов и шесть тысяч «балласта». Псевдовоины тащили из хранилищ все подряд, трахали баб и верблюдиц-лам (лучше уж, конечно, ламы пострадают, чем бедные женщины), налегали на чичу, кукурузную и кактусовую водку, еще на коку, дурман-траву и чудный напиток уилька из алкалоидной айя-уакак, то бишь Banisteria caapi. И несли потери в основном от заворота кишок, белой горячки и наркомовской ломки.
Еще пяток захваченных селений и у меня появится тысяч десять пластилиновых бойцов. В то же время массы простых инков сплотятся в едином порыве вокруг своего вождя. Ловушка захлопнется и моя песенка спета, а песня Верховного Инки зазвучит на просторе. И тогда он со своим воинством превратится в мощный кулак, готовый обрушиться на разболтанную метрополию и поразить ее в самые болевые точки.
Мне надлежит овладеть тайными силами этого мира, иначе я останусь лишь игрушкой в крепких ручонках Уайна Капака. Игрушкой для того, чтобы поиграть ей, а потом сломать.
14
15
Я прошелся вдоль дороги и нашел «епископа» долины — атун уильяка.
— Будешь работать с нами? Тогда останешься атун уильяком, что само по себе и неплохо.
Человек потерял свой плюмаж, но сохранил плащ из голубиных перьев.
— Как это работать? Эти ходячие трупы говорят о какой-то работе! Да скоро огненный дождь упадет на ваши безумные головы и превратит их в обугленные головешки. Вас на пути в Супайпа Уасин будут терзать ядовитые скорпионы-великаны и размачивать едкой слюной огромные пауки. Вы будете корячится в когтях подземного ягуара…
В итоге, атун уильяк, прервав пропаганду насилия, ухватился за мое горло со стандартными обвинениями в святотатстве. Тут пропела спасительная стрела, пущенная одним из союзников, и «епископ», испортив оперение, рухнул на дорогу ничком.
Отдышавшись и расправив горло, я огляделся по сторонам. Ага, вот залег и Золотой Катыш. Я подошел и протянул ему руку. Он вначале делал вид, что мы незнакомы, но я все равно потащил его вверх по ступеням пирамиды.
На высоте метров двадцать мы присели.
— Катыш, видишь людей долины, распластавшихся внизу? Ты можешь стать их атун уильяком. Тебе даже не придется держать ответ за то золотое кольцо стоимостью в двести баксов, которое ты у меня спер.
— Что от меня требуется, господин?
— От тебя ничего. Ты просто должен слушаться нас.
После небольшой паузы, наполненной наморщиванием лба, жрец отозвался.
— Я согласен, если кто-то из вас назовется Сыном Солнца.
Этот малый был вполне понятливым и действовал адекватно ситуации.
— Допустим, Золотой Катыш, кто-то из нас назовется Сыном Солнца. С чего ты взял, что он будет истинно Сыном Солнца?
Опытный идеолог, конечно же, не растерялся.
— Если Господин-Солнце не испепелил вас своими жгучими руками и не спустил на вас своего огненного ягуара, когда вы дерзко прервали жертвоприношение, значит, он потворствует или даже помогает вам.
— Ты можешь проводить какие угодно ритуалы, достопочтенный, однако мы потребуем от тебя прекратить заклание людей.
— Это бессмысленно! — закричал жрец, досадуя уже на мою непонятливость. — Ведь тогда прекратится кругооборот жизни в природе. Если к богам не будет возвращаться то, что они дали нам, мир замрет, окоченеет, и никто никогда не сможет оживить его. На нас опуститься Солнце Ночи и мы станем бледными призраками.
— Хорошо описано, Катыш. Но попробуй обойтись кровью лам и каких-нибудь кроликов.
Я, прекратив приватный разговор, обратился к распростертым внизу инкам.
— Меня должны были принести в жертву Господину-Солнце, но он был против. Как видите, я жив, здоров и улыбаюсь. Похоже, что я его внебрачный сын. Но не это главное. Отныне боги занимаются своими делами, а вы своими. Вы им больше не нужны, вы им пофиг, все что есть у вас, члены, косточки, жизненные соки, мысли, знания, теперь только ваши. Есть Единый, который все сотворил. Вы на свой лад представляете его и зовете Конирая Виракоча. Так вот, он дает добро, чтобы вам пользоваться всеми благами и удобствами этого мира, не боясь неудовлетворенных духов. Он своим небесным декретом запретил поить богов вашей кровью. Это называется Сухой Закон. Из-за Сухого Закона вовсе не остановится Солнце, скорее уж наоборот, и каждую ночь будут исправно карабкаться на свои небеса и Мать-Луна, и Дева-Венера и сестры-звезды. А тот, небезызвестный начальник, который называл себя Сыном Солнца, который запрещал или разрешал вам дышать, уходить, приходить, какать, чихать, сношаться, который заставлял вас наполнять хранилища вдоль дорог, строить какие-то дурацкие дамбы, кормить его баб в Доме Избранниц и всю эту стаю тикуй-рикуков, он больше не имеет власти над вами. Теперь воля наступает. Каждый может сидеть сиднем на одном месте или же отчалить на заработки, может выращивать хоть маис, хоть орехи, или же, вместо этого, тачать сандалии, может ссыпать свой урожай в общие хранилища или же продать на базаре, может жениться на ком угодно под любым забором…
Я спустился на несколько ступенек вниз и снова обратился к народу, который как обычно безмолвствовал, не врубившись в новые идеи:
— Вопросы есть? У кого есть вопрос, может встать и задать.
Спустя минуту тягостного ожидания, поднялся какой-то селянин скромного вида.
— Вы, новый повелитель, за ленивых, за «сладкие кости» воюете?
— Опять слышу стереотип, пардон, устойчивое суждение. Нельзя всю жизнь ходить по одной колее, которая ведет вас в разделочный цех. Пора, товарищи индейцы, искать свежие пути. Нельзя лишь тупо и однообразно трудиться, это и дятел умеет, весь день-деньской носом долбит; надо думать и соображать. Каждый должен самостоятельно найти свое дело, то самое, с которым он лучше справится и на котором больше заработает, пусть это будет совершенно новое и необычное дело. Каждый обязан знать свою меру, сколько ему работать, сколько отдыхать и сколько сидеть на горшке, сколько оставить себе и сколько продать на сторону. Надо, господа, смотреть не только под ноги, но еще и по сторонам, и даже вверх.
Я оглянулся и увидел склоненные головы индейчиков и недоумевающие лица соратников. Кажется, переборщил со своей агитацией.
— Ты не слишком на политику налегай, тем более, они и не поймут, чурки ведь, — притормозил меня Кузьмин.
— Короче, кто сейчас запишется в наше войско, тот освободится от всех повинностей. Желающих прошу встать.
— Ну, наконец-то дело сказал, — выдохнул кто-то из наших внизу, кажется, Коковцов. — Ребята, вы извините, что он такой трепач несносный.
Поднялось до полусотни желающих вступить в войско. Это из десятитысячной-то толпы.
В другом селении мы набрали еще сотню «отчаянных».
В следующем селении мы вывели из строя каждого третьего и никто не отказался.
Тем более, и Золотой Катыш везде напускал тумана, что, дескать, я имею прямое отношение к Солнцу, если уж не сын, так внучатый племянник.
В других населенных пунктах выводили каждого второго и даже первого. И опять никто не возражал и не сопротивлялся. К концу недели у нас было минимум пятитысячное войско. К сожалению, я быстро убедился, что большинству моих воинов лучше бы в стаде баранами работать — впрочем, в стране инков даже бараны не водились.
А к концу недели стало меркнуть солнце, подернувши пеленой свой светлый лик. Казалось тот самый умопомрачительный великан, которого я наблюдал с верхушки пирамиды, наклонился к нам своим недовольной физиономией. Грозовые облака около соседних вершин изобразили собой морду зловредного беса, однако дождь так и не пролился. Вдобавок стало трясти почву, как будто кто-то, ворочаясь, просыпался в сердце гор.
Впрочем, я нередко говорил соратникам, чихаю-де на все, что угрозливо нарисует нам природа. За такую открыто проявленную храбрость на военном совете меня избрали главой стремительно растущего войска. «Пусть покомандует, — согласился Коковцов, — посмотрим, надолго ли его хватит.» Кстати, Кузьмин стал начальником штаба, а Коковцов — замом по тылу. Кроме того, было принято решение спешно покинуть долину и потихоньку спускаться с гор.
Так начался героический переход Суворова через Альпы, вернее Хвостова через Анды. Кстати, особой поклажи мы на себе не тащили, надеясь на общественные хранилища, носильщиков у нас было завались, также как и проводников. И лам, верблюдов местных, хватало — поскольку мы забирали их везде, где ни попадя, не стесняясь. Ведь все стада были имуществом Солнца, то есть общегосударственными.
Узкими скалистыми тропами мы преодолели перевал Уилькабамба, несмотря на пару каменных и несколько селевых лавин. И, наконец, оставили позади насупившийся лик Господина-Солнце. В центральных областях страны инков солнышко светило с прежней силой.
Тут мы и занялись мы крепостью Мойок-Марка, которая запирала путь к инкской столице. Решено было показать врагу, что такое лихой ночной рейд.
Обстреляли мы крепостные стены из пулеметов, а то, что за ними, из миномета. Наши лучники тоже хорошо поработали, утыкав стрелами и превратив в ежиков немало вражеских солдат. Правда, воспользоваться лестницами для штурма крепости не получилось — из-за глубоких пристенных рвов. Зато мы вскарабкались на верхотуры с помощью веревок, оснащенных «кошками» на концах. Потом перекрошили гарнизон у стен и обезвредили башни, нашвыряв через бойницы «лимонки». В крепости, кстати, имелось пару пулеметных гнезд, но пулеметчиков кокнули наши снайпера и гранатометчики. Боеприпасы мы сэкономили, когда остатки гарнизона также просто, как и оловянные солдатики, перешли на нашу сторону. В общем-то, мы только в раж вошли, а уже все и кончилось.
Набеги на окрестные селения быстро увеличили наши ряды до семи тысяч — за счет оперативно сдававшихся в плен ополченцев. Впрочем, все остальное они делали чрезвычайно замедленно, как будто были погружены в густую кашу. Мне это не слишком нравилось. Чересчур уж легко поддавалось государство инков, я в два приема получил большое, но малобоеспособное и дурное войско. Например, в штурме крепости и последующих набегах принимало участие не более пары сотен моих солдат. Из них тринадцать тех, кто пришел вместе со мной из цивилизованного мира-метрополии, плюс союзники из самых диких племен, которые ненавидели инков за то, что те мешали людоедствовать-сыроедствовать и спариваться в любое время суток, а также заставляли пахать и сеять. Остальные мои тысячи годились только на то, чтобы тащить что-нибудь на горбу, выносить горшки и подметать улицу.
Однако хотелось отдохнуть, чем я и занимался в покоях на верхнем этаже цитадели, которая раньше принадлежала коменданту крепости. До меня доносились вопли глашатая Верховного Инки, который, стоя на соседнем холме, проклинал наше воинство. Минут через десять до него доберется патруль, прирежет или прогонит, ну, а до этого придется терпеть откровенное хамство.
«И нарушили бунтовщики волю богов, осквернили храмы, предали поруганию святыни, разорвали хоровод жизни. Господин-Солнце закрыл свое лицо пеленой и очнулся от снов Хозяин Гор, сын Супайпы. Но пока страшная кара предотвращается милостью Верховного Инки, Сына Солнца. Покайтесь, бунтовщики, пока не поздно, и примите справедливое наказание с очистившейся душой…»
Из-за этих воплей плохо сочинялись лозунги насчет привлечения на нашу сторону честных тружеников, а не только лентяев и разных «отмороженных».
Мешали и «казаки-разбойники», топавшие внизу на площадке для тренировок.
Экс-десантники и экс-морпехи гоняли индейцев, пытаясь сделать из них хороших строевиков. Всем тренируемым дали в левую руку по початку кукурузы, чтобы те не путались, с какой ноги надо начинать марш. Эта же кукуруза выполняла роль учебной гранаты и учебной палицы.
От маршевых песен типа «через две зимы, через две весны» уже болела голова.
В последнем селении, которое мы взяли, пришлось столкнуться с нешуточным сопротивлением. Из ополченцев девяносто процентов сразу сдались в плен и затем только путались под ногами. Но десять процентов вместе с небольшим отрядом инкской гвардии — воинами орла — дрались как звери (и птицы). Причем огнестрельного оружия у них было еще меньше, чем у нас.
Прорваться к центру селения и водрузить штандарт они позволили, но потом взяли нашу передовую группу в клещи. Пришлось нам ударить с флангов и брать буквально каждый дом с боем. И что самое интересное: когда, наконец, гвардейцы Инки были окружены и сгрудились в каменном доме тысяцкого, то они оттуда просто-напросто исчезли. Наши ворвались в дом и не встретили там никого, ни трупов, ни раненных. И никакого подземного хода. Словно воинов орла и не было в помине. Растаяли как бред, как сон-кошмар. Я терялся в догадках: как эти «приснившиеся» бойцы так наклепали нам.
И еще чудной момент. У этих воинов орла было огнестрельное оружие. Не только тяжелые «шмайссеры». Нашлось несколько странных трубочек с непонятными деталями из золота и серебра. У нас было с десяток убитых и вдвое больше раненых (по счастью, все командиры остались целы), и кое-кто получил диковинные сквозные ранения. Судя по обугленным краям дырок, противник всаживал в наши тела высокотемпературные импульсы. Похоже, те самые трубочки внаглую плевались огнем. Это наводило на мысли, что у Уайна Капака имеется много всяких штучек-дрючек, которые держатся пока в запасе.
Вдобавок, из нескольких разведывательных групп, направленных мною в сторону Мачу-Пикчу и Куско, вернулась только одна. А от остальных ни ответа ни привета.
Сейчас никакие разумные лозунги не приходили в голову. Я не знал, как из придуманной Великим Инкой игры с известным малоприятным результатом сделать что-то непредсказуемое. На стороне Уайна Капака была стопроцентная осведомленность во всех местных делах. Плюс хороший контакт с непонятными, но бесспорно существующими силами судьбы. Плюс нежелание нормальных инков заниматься самовыражением и прочими изысками, когда дисциплины и послушания достаточно для того, чтобы было сытно и тепло. Плюс уверенность всех нормальных инкских людей, что установленный простой, но строгий порядок — это основа жизни на земле. Все целесообразно и справедливо в мире, движимом волей Властелина и его друзей богов. В самом деле, что можно противопоставить трем наставлениям: «не лги», «не воруй», «не бездельничай»? Если и принесут тебя в жертву, или, допустим, съедят — так это мелкая неприятность, ведь в целом жизненный процесс не пострадает.
Опору мне представляли только грязные «отмороженные» маргиналы, которые были настолько бесполезны, что даже не хотели приносить себя в жертву на очередном торжественном мероприятии.
Как не кричал Золотой Катыш на каждом сходе, что я очередной Сын Солнца, вкушающий золото и драгоценности, народ быстро определял обман, послушав мое выступление.
Получалось в итоге — как не склоняй людей на разные проявления творчества и инициативы, ничего не сделаешь лучше того, что существует.
Эх, коки что ли пожевать? Или что-нибудь покрепче принять? Легко прервав хилую цепочку мыслей, в моих покоях появилась девушка Часка.
— Ну чего тебе, мешаешь ведь. До ночи еще далеко.
Хотя Часка нынче ослабляла меня в периоды интима меньше, чем поначалу, однако лишний раз я старался с ней дела не иметь. Без коки она не казалась такой прекрасной, как в ту пору, когда мы познакомились на царском плоту и когда я был почти настоящим индейцем. А если барахтаться с ней под наркоту, то к девице добавлялась и грызущая баба-ягуар.
— Господин, что вы только про ночь, как будто со мной и поговорить нельзя?
Сейчас я толком и не знал, общаюсь ли с ней по-русски, по-кечуански, или каждый по-своему с переводом через демона-попугая.
— Ну, если ты считаешь, что любишь меня, то пожалуйста про другое. Можешь, например, воспеть меня и востанцевать.
— А ты меня? — неожиданно спросила она.
Пришлось соврать девушке.
— Я тебя — да. Когда выйду на пенсию, займусь тобой вплотную.
— Вот я и думаю, господин, что сейчас ты любишь меня левою ногой. — Похоже, демон-попугай использовал не слишком правильную идиому для описания моего отношения к Часке.
— Ну, ты требовательна совсем не по-инкски. Забыла, наверное, что будь ты простой девчонкой, мужа бы тебе нашел тикуй-рикук, предварительно попользовавшись тобой на пару со жрецом. А останься ты среди Избранниц, в Аклья-Уаси, то дожидалась бы годков пять-десять, пока тебя навестит Великий Инка со своими гостинцами.
— Ну, я не должна уже думать по-инкски, — нашлась девушка. — Ведь я постоянно верчусь возле тебя. Накормить, принести-унести, помассировать уставшие плечи, обслужить в постели. Я стала наполовину человеком вашего верхнего мира. Хотя он, конечно, страшный. Все люди там сами по себе.
— А у вас тут просто райский уголок.
Часка подсела ко мне и я подумал, что она мне может понравиться, в смысле как человек. И скоро, чего доброго, появится у меня к ней та же привязанность, что и к Нине Леви-Чивитта, канувшей в неизвестность.
Однако едва я вспомнил про Нину, тут же зароились в голове мысли о шпионах, агентах и так далее. В самом деле, исторический процесс в этом мире, скорее всего, углубляется, расширяется и идет по плану. Не по моему. По плану Уайна Капака. И Часка играет, как моя наперсница, наверное, не самую последнюю роль. Она наверняка запрограммированна, причем программа включает и это мнимое раскрепощение ее личности. Вдобавок, меня смущает и постоянное присутствие демонической бабы-ягуарицы.
— А если я скажу, Часка, что не неволю тебя, особых чувств не питаю и отпускаю на все четыре стороны. Ты бы пошла?
— Нет, мой господин, — она еще теснее прижалась ко мне.
— Ага, значит ты поступила бы отнюдь не как нормальная девушка из нашего цивилизованного мира-метрополии.
Я зазвонил колокольчиком и появился верный Золотая Звезда, чтобы получить приказ.
— Препроводи эту дамочку в карцер — ну, в ту самую кладовку внизу, которую мы условились считать карцером. Кормить ее исправно и не обижать. Подождем, пока не сознается.
— Шпионка, враг народа, я так и знал, — в унисон отозвался верный приспешник и схватил девушку за обе руки. — Ничего посидит в кутузке, так и научится говорить по-русски.
— Ага, Егорушка, принял меня за шпионку Верховного Инки, — отозвалась напоследок девушка. — Дурачок ты, ему нет нужды с моей помощью следить за тобой. Здесь все следит за тобой, и камни, и воздух, и птицы, и мыши. Здесь у тебя нет ничего своего, даже времени. Повязка, скрывающая срам, и то дареная.
— Зря ты посчитала, что такие слова очаруют меня. Уайна Капак подарил мне повязку из пумы, так ее давно у меня отняли. А сейчас, как видишь, на мне передничек из обезьяньих шкурок, трофейный, взятый с боем у коменданта крепости. У него же конфисковано и золотое кольцо для уха… Так что, уведи арестованную, Золотая Звезда.
Приспешник увел поникшее существо и я снова задумался, еще тяжелее, чем раньше.
Уже сегодня у меня максимум тысяча полезных бойцов и шесть тысяч «балласта». Псевдовоины тащили из хранилищ все подряд, трахали баб и верблюдиц-лам (лучше уж, конечно, ламы пострадают, чем бедные женщины), налегали на чичу, кукурузную и кактусовую водку, еще на коку, дурман-траву и чудный напиток уилька из алкалоидной айя-уакак, то бишь Banisteria caapi. И несли потери в основном от заворота кишок, белой горячки и наркомовской ломки.
Еще пяток захваченных селений и у меня появится тысяч десять пластилиновых бойцов. В то же время массы простых инков сплотятся в едином порыве вокруг своего вождя. Ловушка захлопнется и моя песенка спета, а песня Верховного Инки зазвучит на просторе. И тогда он со своим воинством превратится в мощный кулак, готовый обрушиться на разболтанную метрополию и поразить ее в самые болевые точки.
Мне надлежит овладеть тайными силами этого мира, иначе я останусь лишь игрушкой в крепких ручонках Уайна Капака. Игрушкой для того, чтобы поиграть ей, а потом сломать.
14
К вечеру меня извлекли из тягостных раздумий крики и вопли моих бойцов. Неужели внезапное нападение? Я, схватив топор и автомат, ринулся вниз. Буду биться до последнего вздоха и выдоха.
Однако биться до последнего пока не требовалось.
Мое воинство столпилось на «топталовке» и наблюдало за небесными явлениями. Закатное солнце раздвоилось, потом расчетверилось. Четыре солнца стали глазами пренеприятного демона, чей рот был подобен черной дыре, а голова выглядела не только огромной, но и распластанной. Он высовывался из-за горизонта, положив свои четыре короткопалые лапы на самую его линию. С двух сторон короткопалого беса сопровождала пара ящероголовых демонов. Их гнусные шипящие пасти то и дело вытягивались в нашу сторону, занимая до четверти небосвода. При этом в разинутых глотках виднелись багровые вихри. Навстречу этой адской тройке с другого конца горизонта тянулись по потрескавшемуся небосводу призрачные, но человеческие фигуры со скрученными за спиной руками. Не только тянулись, но и сопротивлялись, и пытались увильнуть, однако черная дыра короткопалого демона всасывала их. А на краю горизонта ящерные головы хватали несчастных человеков, рвали напополам, жевали той гадкой манерой, которая принята у пресмыкающихся, и заглатывали.
Дальше хуже, в лицах тех, кто катился навстречу адскому ужину, узнавались знакомые черты.
— Это Коковцов… Да это не иначе как Кузьмин… А вот физиономия Кукина… А вот там Хвостов, тоже попался наш главнокомандующий.
Но вот сцена закончилась и все четыре солнца ушли за горизонт. Наступило тягостное молчание, Золотой Катыш аж посерел, видать раскаивался в своей измене Властелину всех людей. Я же вскарабкался на камень, что повыше.
— Не знаю как вас, а меня этим не проймешь. Если Верховный Инка пугает нас этими страшилками, значит, ему больше нечего предъявить. Он называет себя Сыном Солнца, тогда я назову себя отцом солнца, луны и всех звезд. Я — воин Единого Господа, которому не нужно курочить на кусочки ничью душу и ничье тело. Я здесь, целиком перед вами, а не в животе у какой-то ящерицы. Я не шизик, понятно?
— Ты называешь себя воином Виракочи, — выступил один из индюшек, — но как ты докажешь, что сможешь говорить с солнцем, командовать звездами и обладать луной?
— Я не знаю, но у меня получится. Я ведь как-никак спустился из иного мира, я уже избежал вскрытия головы и заклания. Справлюсь и с остальными заморочками. Сегодня я изловил шпионку Верховного, тоже будет и с прочими соглядатаями. Победа будет за нами, ура!
Однако биться до последнего пока не требовалось.
Мое воинство столпилось на «топталовке» и наблюдало за небесными явлениями. Закатное солнце раздвоилось, потом расчетверилось. Четыре солнца стали глазами пренеприятного демона, чей рот был подобен черной дыре, а голова выглядела не только огромной, но и распластанной. Он высовывался из-за горизонта, положив свои четыре короткопалые лапы на самую его линию. С двух сторон короткопалого беса сопровождала пара ящероголовых демонов. Их гнусные шипящие пасти то и дело вытягивались в нашу сторону, занимая до четверти небосвода. При этом в разинутых глотках виднелись багровые вихри. Навстречу этой адской тройке с другого конца горизонта тянулись по потрескавшемуся небосводу призрачные, но человеческие фигуры со скрученными за спиной руками. Не только тянулись, но и сопротивлялись, и пытались увильнуть, однако черная дыра короткопалого демона всасывала их. А на краю горизонта ящерные головы хватали несчастных человеков, рвали напополам, жевали той гадкой манерой, которая принята у пресмыкающихся, и заглатывали.
Дальше хуже, в лицах тех, кто катился навстречу адскому ужину, узнавались знакомые черты.
— Это Коковцов… Да это не иначе как Кузьмин… А вот физиономия Кукина… А вот там Хвостов, тоже попался наш главнокомандующий.
Но вот сцена закончилась и все четыре солнца ушли за горизонт. Наступило тягостное молчание, Золотой Катыш аж посерел, видать раскаивался в своей измене Властелину всех людей. Я же вскарабкался на камень, что повыше.
— Не знаю как вас, а меня этим не проймешь. Если Верховный Инка пугает нас этими страшилками, значит, ему больше нечего предъявить. Он называет себя Сыном Солнца, тогда я назову себя отцом солнца, луны и всех звезд. Я — воин Единого Господа, которому не нужно курочить на кусочки ничью душу и ничье тело. Я здесь, целиком перед вами, а не в животе у какой-то ящерицы. Я не шизик, понятно?
— Ты называешь себя воином Виракочи, — выступил один из индюшек, — но как ты докажешь, что сможешь говорить с солнцем, командовать звездами и обладать луной?
— Я не знаю, но у меня получится. Я ведь как-никак спустился из иного мира, я уже избежал вскрытия головы и заклания. Справлюсь и с остальными заморочками. Сегодня я изловил шпионку Верховного, тоже будет и с прочими соглядатаями. Победа будет за нами, ура!
15
Я заглянул в серебряную гладь зеркала. Показавшуюся там физиономию теперь трудно было назвать славянской. Хотя и на классически индейскую она тоже не слишком тянула. У остальных пришельцев из мира-метрополии наличность тоже была непонятной, полуевропейской-полуиндейской. Как будто здесь нам дополнительно проштамповывали морду и маленько перекрасили. Похоже, что такие изменения происходили при пересечении границы между мирами, хотя полной уверенности в этом не было. Я ведь не сразу получил возможность полюбоваться собой. А кроме того, у меня не возникало проблем с узнаванием моих друзей-товарищей, хоть они и переменились внешне — как будто демон-толмач помогал понять, кто скрывается под той или иной личиной.
После отрицательных небесных явлений окончательно дозрел замысел. Пускай штурмбаннфюрер Уайна Капак считает, что все идет по его плану: птичка-де влетает в клетку и закрывает за собой дверку на крючок. Пускай Верховному Инке все известно о прошлом и будущем передвижении моего воинства. Но вряд ли ему станет известно о передвижении меня самого. Я хочу понять, каким макаром этот дядька держит в руках весь периферийный мир. Какие рычаги дергает и на какие кнопочки давит.
Я повязал на лоб повязку с золотой пластиной маскапайча — от захваченного вчера в плен тикуй-рикука — налобная деталь поможет очень быстро и без лишних проблем попасть в столицу.
Затем снова снял пластинку и, собрав корзинку с едой, направился в карцер к Часке. При моем появлении девушка приникла лбом к полу, демонстрируя полное смирение.
— Ну-ну, вставай, мы не за это воюем, а за прямо противоположное.
Часка послушно встала, но опять-таки как манекен.
Я, приобняв ее за плечи, усадил на каменную скамью и сам расположился рядом.
— Я знаю, что у вас, у инков, не принято прощать и миловать, но ты прости меня как-нибудь. Не могу я смириться с возможной утечкой информации на решающей фазе борьбы… Тебе ведь ничего плохого не будет, покуда я жив. Странно, что мы с тобой пересекли бездоннейшую пропасть и встретились в диковиннейшем из миров, чтобы заниматься какой-то ерундой… Скажи мне, что это за человек, Уайна Капак? Надеюсь, твоя запрограммированность не распространяется на выдачу сведений об обожаемой персоне.
— Он — сын Солнца.
— Знаю, знаю, он — Сын Солнца, я — художественный руководитель Солнца и так далее. Ты мне скажи, что он за человек?
— Ночью он иногда кричал на непонятном мне языке. А теперь я знаю, что это твой родной язык. Кажется, это были слова: «товарищ генерал, я не виноват» и «полковник Максимов по вашему приказанию прибыл».
— Я догадывался, что наш он — русскоязычный. Возможно, разведчик, из НКВД, поэтому прибыл сюда вместе с Мартином Борманом. Где же интересно сам фашист? Может, и в самом деле, в доме Супайпы?.. Ты питайся, питайся.
Она с охотой принялась за еду.
— Я тут должен отлучится, Часка. Когда вернусь, предложу тебе снова уехать. Если же я не объявлюсь через пару недель, Носач отведет тебя в какое-нибудь тихое селение.
— Если ты не против, я буду ждать тебя больше двух недель, сколько понадобится.
— Лучше расскажи все, что ты знаешь о Кориканче и прилегающих районах.
Она рассказывала, а я сверялся с тем, что видел и читал в своем двадцатом веке, в родном мире. В книжке одного полуинки-полуиспанца было рассказано, как после конкисты водопровод в Куско помаленьку развалился и на его месте образовалась канава, проходящая вдоль северной стены монастыря, возведенного на развалинах дворцового комплекса.
Я сверялся и рисовал карту. Слова Часки имели большое, может даже судьбоносное значение. Удальцы Кузьмина и Коковцова в свое время врывались в столицу, но до Кориканчи им было ой как далеко.
После отрицательных небесных явлений окончательно дозрел замысел. Пускай штурмбаннфюрер Уайна Капак считает, что все идет по его плану: птичка-де влетает в клетку и закрывает за собой дверку на крючок. Пускай Верховному Инке все известно о прошлом и будущем передвижении моего воинства. Но вряд ли ему станет известно о передвижении меня самого. Я хочу понять, каким макаром этот дядька держит в руках весь периферийный мир. Какие рычаги дергает и на какие кнопочки давит.
Я повязал на лоб повязку с золотой пластиной маскапайча — от захваченного вчера в плен тикуй-рикука — налобная деталь поможет очень быстро и без лишних проблем попасть в столицу.
Затем снова снял пластинку и, собрав корзинку с едой, направился в карцер к Часке. При моем появлении девушка приникла лбом к полу, демонстрируя полное смирение.
— Ну-ну, вставай, мы не за это воюем, а за прямо противоположное.
Часка послушно встала, но опять-таки как манекен.
Я, приобняв ее за плечи, усадил на каменную скамью и сам расположился рядом.
— Я знаю, что у вас, у инков, не принято прощать и миловать, но ты прости меня как-нибудь. Не могу я смириться с возможной утечкой информации на решающей фазе борьбы… Тебе ведь ничего плохого не будет, покуда я жив. Странно, что мы с тобой пересекли бездоннейшую пропасть и встретились в диковиннейшем из миров, чтобы заниматься какой-то ерундой… Скажи мне, что это за человек, Уайна Капак? Надеюсь, твоя запрограммированность не распространяется на выдачу сведений об обожаемой персоне.
— Он — сын Солнца.
— Знаю, знаю, он — Сын Солнца, я — художественный руководитель Солнца и так далее. Ты мне скажи, что он за человек?
— Ночью он иногда кричал на непонятном мне языке. А теперь я знаю, что это твой родной язык. Кажется, это были слова: «товарищ генерал, я не виноват» и «полковник Максимов по вашему приказанию прибыл».
— Я догадывался, что наш он — русскоязычный. Возможно, разведчик, из НКВД, поэтому прибыл сюда вместе с Мартином Борманом. Где же интересно сам фашист? Может, и в самом деле, в доме Супайпы?.. Ты питайся, питайся.
Она с охотой принялась за еду.
— Я тут должен отлучится, Часка. Когда вернусь, предложу тебе снова уехать. Если же я не объявлюсь через пару недель, Носач отведет тебя в какое-нибудь тихое селение.
— Если ты не против, я буду ждать тебя больше двух недель, сколько понадобится.
— Лучше расскажи все, что ты знаешь о Кориканче и прилегающих районах.
Она рассказывала, а я сверялся с тем, что видел и читал в своем двадцатом веке, в родном мире. В книжке одного полуинки-полуиспанца было рассказано, как после конкисты водопровод в Куско помаленьку развалился и на его месте образовалась канава, проходящая вдоль северной стены монастыря, возведенного на развалинах дворцового комплекса.
Я сверялся и рисовал карту. Слова Часки имели большое, может даже судьбоносное значение. Удальцы Кузьмина и Коковцова в свое время врывались в столицу, но до Кориканчи им было ой как далеко.