Неподалеку от комплекса курсировала пара бронемашин с теми же эмблемами и обрабатывала из 7,62-мм пулеметов некоторые окна. Через сорванные двери и взорванные ворота в корпуса вламывались люди в дорогих бронекомбинезонах.
   Похоже, что санитарный спецназ вернулся из местного подчинения в центральное и отхватил большие полномочия.
   Экраны внутреннего обзора показывали, как санитарные спецназовцы бегут по коридорам комплекса, подавляя не слишком организованное сопротивление гиреевских бойцов, мигом прорываясь сквозь преграды с помощью направленных взрывов.
   Неожиданно прорезался «друг», который я уж думал, скончался от возмущения.
   «Я целиком и полностью на вашей стороне, – заявил он. – Для начала хочу сообщить, что в ваш мозг вживлен, во-первых, нейроконнектор, о чем вам уже известно, во-вторых ампула с нейротоксином. А в третьих, устройство, работающее на частоте 5 мегагерц и связующее вас с компьютерным сервером. Это устройство, естественно, постоянно дает информацию о вашем местоположении и способно также активизировать ампулу – по команде администратора».
   – Что ж ты раньше-то молчал? Все выгадывал, чья сторона возьмет?
   По наводке новоявленного «друга» и с помощью застрессованного программистика я проник в сервер, в следящую подсистему, и открыл доступ к этому хозяйству в своей башке. Потом пару раз пнул трофейного программиста и он так программнул мой «жучок», что тот заткнулся и перестал сигналить. Ну еще я стер код доступа к этому чертовому устройству. Сезам закрылся, надеюсь навсегда. Лишнее из мозгов удалим потом.
   Я с этим программистом настолько скорешился, что он помог организовать связь с командиром наступающего отряда.
   Из репродуктора послышался голос майора Федянина:
   «Эй, Гвидонов, ты где?»
   «Прямо посередке Центра Управления… Кстати, будьте осторожны, из третьего корпуса к вам спешит около двадцати охранников сразу по двум путепроводам. Второй путепровод сейчас попробую заблокировать, поскольку еще не поздно. А червяг не бойтесь, они в очень плачевном состоянии».
   «Спасибо, Саша, за информашку, оставайся где ты есть, мы скоро тебя заберем. Тебе, кстати, привет от доктора Файнберга».
   Они меня заберут. Это здорово. С другой стороны, доктор Файнберг обязан будет подхватить эстафету обследований и все ученые и неученые быстро разглядят, что я – монстр, мутант… Меня опять засунут в какую-нибудь лабораторию и начнут потрошить. И черт знает, чем это кончится.
   Я не вполне был уверен, что руководствуюсь только собственным умом, но действовать начал. Вызвал на экран подменю «Обзор подземных коммуникаций» и стал узнавать, как мне выбраться отсюда, пока я не попал в объятия друзей.
   Можно выбраться!
   В углу ЦУ нашлась дверка, которую я открыл с помощью чип-карточки, отнятой у программиста. За ней имелось что-то вроде подсобки, густо заставленной всякой конторской аппаратурой. А еще там был вход в шахту, которая шла отвесно вниз, причем через опорный столб, поддерживающий этот корпус. Возможно, она была вентиляционной, возможно ремонтной…
   Для отмыкания решетки понадобилась не только чип-карта, но и код доступа. Программист напоследок помог его подобрать, чтобы я его не убил. Я его отпустил. В ЦУ как раз кучная стрельба началась.
   А «друга» я уже переписал на микродиск и взял с собой в благодарность за услуги – он боялся за свое электронное тело в условиях нынешней смуты.
   В самый последний момент какой-то недобитый идиот начал палить в меня из помпового ружья. Так что мой благородный уход превратился в поспешное бегство. Я отшвырнул решетку и стал сползать вниз, цепляясь за кабель. Тот идиот еще влез до пояса в шахту и пытался попасть мне в макушку.
   У меня вовремя включилась суперпозиция. Идиот сделался пузырьком, парящим над моей макушкой, и два ручейка силы, прошедшие вдоль позвоночника, стали разрядом, который сильно испортил ему жизнь…
   Сверху еще что-то рвануло и на мою голову посыпались всякие предметы. Ничего, терпимого размера.
   Шахта привела в подземный забетонированный коридор, где проходили коммуникации, провода, кабели и трубы.
   Я понял, что начинаю жизнь монстра: подземную, скрытную, тайную. Именно в этой роли я смогу максимально пригодится самому себе, прогрессивному и реакционному человечеству, ну и возможно кому-то еще.
   И спалив последнюю запирающую решетку, я двинулся вперед.

10

   Нина неделю назад защитила диссертацию и была счастлива, также как и ее научный руководитель доктор Файнберг. Не столько из сексуальных побуждений, сколько из благодарности она провела ночь с крупным ученым, возглавляющим Координационный Совет ООН по борьбе с зоологической опасностью (КСБЗО). Впрочем, оказавшись под одеялом доктор наук очень быстро заснул и Нина могла не беспокоиться – ведь она была на сносях.
   И даже сегодня в своей нью-йоркской квартире она чувствовала себя такой счастливой, как только может быть счастлива девушка, узнавшая первую любовь.
   Да, она узнала любовь к науке, причем взаимную. КСБЗО стоял на передовых рубежах науки и его решения немедленно претворялись в жизнь Объединенными Нациями. Совет мог реквизировать любую научную мощность, любую лабораторию в любой стране на любой срок, ему подчинялись элитные бойцы особых санитарных подразделений во всем мире.
   КСБЗО под руководством доктора Файнберга изучил все виды монстров и картировал их генотипы. Соответственно были найдены способы борьбы с ними, как биологического, так и химического характера. В итоге некоторые виды были одомашнены, другие благополучно уничтожены или обезврежены.
   Уничтожены или обезврежены. А наука колоссально шагнула вперед.
   Нина отправилась на свою новую кухню, чтобы наполнить бокал мартини, а затем расположиться перед аквариумом с редкими рыбками и просто помечтать.
   Так она и сделала: на два пальца мартини, долить сока арбузных апельсинов, и в кресло – гладить по шерстке карликового мамонтенка Степу.
   Рыбки были такие занятные, похожие на русалок благодаря своим крохотным ручкам.
   И вдруг Нине показалось, что свет а аквариуме как-то странно преломился, словно вместо воды там оказался кисель. Показалось, конечно. Но вот и рыбки так странно бросились к стеклянным стенкам, помогая себе забавными ручками.
   Нина машинально вжалась в спинку кресла, а мамонтенок недовольно запищал.
   Она вздохнула, пытаясь унять сердцебиение. Все это чушь, чушь. ИХ здесь не может быть! Уже полгода как не было зафиксировано ни одной хищной червяги во всем штате Нью-Йорк…
   Аквариум лопнул и в гейзере из изумрудной воды и хрустальных осколков появился червяга с победным урчанием.
   Он был полупрозрачный, переливающийся разными красками, его пасть напоминала цветок орхидеи, а вместо ножек трепетала какая-то бахрома. Степа смело запищал. И тут же его сдернуло с места неведомой силой и он оказался в пасти у монстра, которая моментально превратила его в кровавый компот, брызнувший в разные стороны.
   Нина свалилась за кресло и поползла, повизгивая к шкафу, где лежал у нее пистолет. Но она знала, что доползти не успеет. Что ей осталось жить какую-то секунду.
   Но прошла секунда, другая, третья. Она жила. Нина обернулась. Монстр превратился в какую-то слизь, которая стекала с рук человека. Человека ли?
   Она узнала лицо Саши Гвидонова, но тело спасителя было подобно мантии, бьющейся на сильном ветру.
   – Саша, Сашенька, ты жив?
   – Да, Нина, да. Я жив, но я сильно изменился, надеюсь, в лучшую сторону.
   – Саша, у нас будет ребенок. Маленький.
   – У нас, маленький? – Он издал странный звук – полуживотный-получеловеческий, но как будто радостный. И шагнул в окно. Его мантия превратилась в крылья, которые, сверкнув, исчезли где в районе Большой Медведицы.

Вместо послесловия

   Гражданин Воропаев Андрей Иванович, бомж, с неделю совсем не питал свое тело, которое, лежа на мокром темном чердаке, уже немного разложилось и слегка заплесневело. Последнее время Воропаев старался не шевелиться, чтобы не упустить из себя ни капельки силы, но вдруг, как наяву, увидел, что последние отмеренные ему песчинки жизни падают в дыру времени.
   Итак, орел или решка? Он подбросил монету своей судьбы и нырнул в водоворот событий, может быть, в последний раз. Почти на брюхе Воропаев сполз в подъезд, немного полежал там, изображая пьяного, потом выбрался через черный ход прямо во двор.
   Решил вначале навестить помойку, авось там найдется что-нибудь вкусненькое – таковым у него считалось все съедобное и не совсем тошнотворное на вид. Толкнулся он три раза локтями и заколдобился. Из окошка подвала, едва поднимавшегося над асфальтом, дружелюбно глядело на него мурло червяги.
   «Ну, жри меня, откуси кусочек, а потом слопай без останков», – решил сыграть ва-банк Воропаев. Но злыдень как будто не обращал внимания на странные предложения. И тогда бомж, у которого нервишки пошаливали с самого рождения, бросился в атаку. Вернее, дотянулся до мурла и тюкнул его консервной банкой. Было сделано все необходимое для самоубийства. Однако, червяга стрекотнул и, срыгнув какую-то белую массу, скрылся в подвальном помещении. От массы попахивало так же, как от сладкого творожка. И хоть слюни моментально наполнили воропаевский рот, распробовать странную «вкуснятину» страшным напряжением воли он себе запретил.
   Однако, увязаться следом за червягой он себе, как ни старался, запретить не мог. И вот бомж свалился в темный подвал. Но на этом падение не закончилось. С полом что-то случилось. Воропаев куда-то провалился снова, но потом будто резиновые ленты затормозили его, и, совсем застопорив, даже подбросили вверх. В итоге он опустился на что-то мягкое, пружинистое, похожее этими качествами на диван.
   Воропаев отдыхал недолго, потому что заметил, рука его не лежит на месте, кто-то теребит ее. Бомж мысленно обделался от страха несколько раз (физически уже было никак), но чуток успокоился, заметив, что заигрывания с его рукой отчего-то затягиваются. Глаза его привыкли к мраку, слабо разжиженному светом, он даже разобрал очертания червяги, который, видимо, забавлялся с конечностью прежде, чем ее оттяпать. Прослеживаемый в характере хищника садизм вызвал ответное остервенение человека. С воплем: «Жри всерьез или вали отсюда» резанул он вражину острым краем неразлучной консервной банки крест-накрест – под передним члеником.
   Несколько капель освежило лицо и губы бомжа, а животное булькнуло и неожиданно затихло. Капли были вкусные и спровоцировали бурление в животе. Воропаев, поддавшись инстинкту поедания братьев меньших, навалился на затихшую тушку, содрал несколько панцирных колец, которые на удивление легко поддались, и дикарски впился в мякоть. Она была похожа, даже при очень быстром сжирании, на смесь осетрины и индюшатины, причем вареной.
   Андрей Иванович хавал (иными словами не назовешь) и откидывался, засыпая; отдремав, снова хавал. И так далее, в этой же незамысловатой последовательности.
   В один прекрасный момент он обнаружил, что от благородного по гастрономическим и моральным качествам животного осталось только несколько панцирных колец, какие-то трубочки и усики. К этому праздничному событию острота Воропаевского зрения увеличилась настолько, что он ясно различал себя и обстановку вокруг.
   Бомж теперь был сыт, доволен и больше похож на человека. Физиономия, ранее напоминавшая взъерошенную воблу, перестала шелушиться, там и сям уже не болело, затянулись нарывы в разных частях тела, ушли в темное прошлое чирьи.
   Обиталищем Воропаева была яйцевидная полость с жесткими, но теплыми стенками. Пол скрывало что-то похожее на обрезки лент и веревок. Эластичные тросы пробегали помещение вдоль и поперек, уходили вверх, к круглой дыре в потолке – там, очевидно, был вход-выход. К большой полости примыкало и несколько пещерок помельче.
   Одна смахивала на камеру хранения. В ней на полочках подрагивали мягкие комочки. А вот в другой, более студеной, в ячейках вылеживалась густая золотистая масса. Воропаев, которому отступать было некуда, макнул в это добро грязный палец и тщательно его облизал. Вкусно…
   Набрав полную консервную банку необычной вкуснятины, Воропаев вернулся в главную полость, горделиво прозванную им «гостиной», уселся по-турецки на полу и стал, часто купая палец в еде, рассуждать о сытной будущности. Неожиданно поток мечты был прерван хрустом и треском. Воропаев вскочил – силы уже накопились – и подумал, что придется сейчас давать за все ответ.
   Бомж ухватился за первый попавшийся трос и попробовал ускользнуть из объятий зла, но тот не выдержал приращенного жратвой веса и лопнул. Воропаев рухнул вниз, как прыгун-неудачник, с проклятьем на устах.
   Тем временем, в духе наихудших предчувствий, кусок стены вылетел, пустив легкую пыль, и в проем один за другим вползли пятеро.
   Червяги обнюхали шелуху, оставшуюся на память от их товарища, и встали полукругом напротив вжавшегося в угол Воропаева, как бы для зачтения приговора.
   Человек упал на колени. Но не для того, чтобы вымаливать прощение, а намереваясь самого «широкого в плечах» зверя угостить по затылку. Человек хотел, чтобы твари его не мучили, а кинулись бы скопом и превратили мигом в фарш. Однако, «ударенный» червяга, казалось, был не от мира сего. Он, и заодно его товарищи, испуганно поджав усы, стравили уже известную «творожную массу».
   С торжествующим смехом Воропаев набрал полные ладони «творога» и, давясь не от голода, а от ощущения победы, стал жрать. Твари с почтением сложили головы на пол и наблюдали. Воропаев, когда пихать было некуда – столбик жорива дошел до низу – взревел, извергая изо рта потоки. Как же иначе, раз присутствующие здесь твари провозглашают его вожаком, может, даже вождем…
   Спустя три месяца мало кто мог нарывающего, гноящегося бомжа признать в элегантном господине Воропаеве. Он теперь заводно смеялся двумя рядами сияющих золотых зубов, а из «кадиллака» ему отзывалось эхо девичьих звонких голосков.
   Как выпускник петербургского финансового института господин Воропаев обладал соответствующей коммерческой хваткой. Cтада домашних червяг – мясные, медовые, творожные – стали приносили быструю прибыль господину Воропаеву. Фермы в окрестностях города и за границей, фармацевтические фабрики, лаборатории. И везде у господина Воропаева контрольный пакет акций…
   Андрей Иванович Воропаев был лишь одним из многих, кому червяги и КСБЗО ООН принесли счастье.
   Неприхотливость в еде, самообеспечение жильем, а также целебность мяса, панциря, слюней, слизи, прочих выделений и отправлений составили такую рекламу домашним червягам, что овцы, коровы и всякие свиньи перестали кого-либо интересовать, за исключением чудаков-аристократов и извращенцев. Бедные страны благодаря червягам навсегда завязали с голодом и нищетой. «Гадов, гадов», – единственнное, что требовал народ у властей, угрожая в случае отказа превратиться в неуправляемое стадо.
   Да и в богатых странах домашние червяги стали лучшими друзьями человека – поводырями для слепых, няньками для детей и стариков, сигнальщиками для глухонемых, собутыльниками для пьющих.
   Судя по всему этому, на Землю, так сказать, с шипением вползал Золотой Век…