Уаймэн Стенли. Флори

   Я содрогнулся и задрожал. Но в этот момент в створе улицы Святого Антония появился человек, бивший в барабан, привлекавший внимание к тому, что он читает. Его резкий голос прервал меня на середине моих жалоб. Я прислушался, сначала едва обращая внимание, а потом интересуясь все больше и больше.
   - Внимание! Внимание! - кричал он. - Какие-то негодяи, не боящиеся ни бога, ни законов, им установленных, нагло, преступно и изменнически проникли в Пале-Рояль и украли спаниеля, принадлежавшего ее величеству королеве-регентше... тут он снова загремел в барабан и я пропустил несколько слов - ... пять сотен крон заплатит монсеньер епископ, президент Совета!
   - И с радостью заплатит! - раздался голос почти рядом со мной.
   Я обернулся и увидел двух мужчин, стоящих у зарешеченного окна прямо над моей головой. Их лиц я не видел.
   - И все же это слишком высокая цена за собаку, - заявил другой.
   - Но она мала для королевы. Ее не купят за такую цену. И это Франция Ришелье!
   - Была! - в сердцах воскликнул другой. - Ты хорошо знаешь пословицу: "Живая собака лучше мертвого льва".
   - Да, - присоединился его собеседник, - но я бы предпочел, чтобы имя этой собаки произносилось бы не с Ф, как Флори - имя, достойное щенка, не так ли? Не с Б, как Бове, не с К, как Конде, но с М...
   - Как Мазарини! - быстро продолжил другой. - Да, если он найдет собаку. Но Вове сейчас у власти.
   - Рокруа, принесшее такую удачу Конде, сокрушит его, можешь быть уверен.
   - И все же он еще у власти.
   - Так же как мои башмаки имеют власть над моими ногами, - было сказано в ответ. - И смотри - я швыряю их прочь. Бове шатается, говорю тебе, шатается. Еще одно усилие, и он упадет.
   Я больше ничего не услышал, потому что они отошли от окна, но они дали мне пищу для размышлений. Мной завладела не столько жажда обогащения, сколь желание отомстить своему обидчику. Мой чиновничий ум снова заработал, и я воспрянул духом. Я уже осознал, что на самом деле держал в руках не короля, а собаку, но это не охладило мою ненависть и желание отомстить. Я, крадучись, завернул за угол и смешался с толпой на Сен-Мартин. Грязный, оборванный, босой - люди обтекали меня, стараясь не запачкаться - и все-таки я обрел новые силы. Меня поддерживала жажда мести - желание сбросить моего жестокого хозяина с его пьедестала.
   Я остановился, взвешивая риск и раздумывая, не должен ли я сообщить свои сведения кардиналу и позволить ему действовать самому. Но ведь я не знал ничего определенного и к тому же сердце подсказывало мне, что я должен сделать все сам. Хорошенько обдумав все это, я снова двинулся вперед, пока не добрался до того места между глухими стенами, где я оставил похитителя собаки. Был полдень. В переулке никого не было, и улица, ведущая к церкви Святого Мартина, тоже была пуста.
   Я огляделся по сторонам и подошел к двери, у которой в отчаянии остановился мой незнакомец и к которой он больше не вернулся, очевидно, испугавшись меня.
   Все выглядело очень мирно: вдоль глухой стены росли деревья, и я даже заколебался, нужно ли продолжать осмотр. Я провел здесь не меньше получаса, расхаживая взад и вперед, пока, наконец, не набрался смелости и снова вернулся к двери, боясь войти и стыдясь возвращаться. Наконец я помолился про себя и попытался открыть дверь.
   Она была так плотно закрыта, что я пришел в отчаяние. Уверив себя, что сделал все, что мог, я уже собирался было уйти, как вдруг заметил край ключа, торчащего из-под двери. Вокруг все еще было тихо. Оглядевшись по сторонам, я быстро вытащил ключ. Теперь я могу сказать, что за всю свою жизнь я никогда больше не трусил так, как в тот момент. Дрожащими руками я вставил ключ в замок, повернул, и через мгновение уже стоял по другую сторону двери в чистеньком садике, залитом солнечным светом.
   Несколько минут я ждал, прижавшись к двери, со страхом разглядывая особняк, глядевший на меня двенадцатью большими окнами. Но вокруг все было тихо, окна оставались зашторенными, и тогда я отважился сдвинуться с места и проскользнуть под деревья.
   Там я остановился, со страхом приглядываясь и прислушиваясь. Мне казалось, что в этой тишине кто-то наблюдал за мной, а окружавшие предметы настроены враждебно. Но ничего не происходило, и тогда, поминутно озираясь, я отправился к дому, чтобы убедиться, что он пуст. Немного осмелев, я шаг за шагом подобрался к двери и, раздираемый одновременно трусостью и отвагой, толкнул ее.
   Она была закрыта, но я едва заметил это, потому что как только моя рука коснулась ручки, в дальней части дома раздался вой собаки.
   Я стоял, прислушиваясь. Несмотря на солнечный день, меня бросало то в жар, то в холод. Я не отваживался толкнуть дверь, боясь услышать другие голоса. Наконец я заставил себя отойти от двери и обойти вокруг дома. Там я тоже никого не обнаружил. Наконец фортуна видно сжалилась надо мной, и я заметил приоткрытое окно на втором этаже, в которое можно было залезть: рядом росли старая шелковица и другие деревья, чьи ветки могли скрыть меня от нескромных глаз. Две минуты спустя я стоял на коленях на подоконнике, дрожа от страха, так как знал, что если меня поймают, то повесят как вора. Наконец я собрался с силами и спрыгнул на пол.
   Я немного подождал, прислушиваясь. Я попал в пустую комнату, дверь которой была приоткрыта. Где-то в глубине дома снова завыла собака... потом снова, но вокруг было тихо... тихо, как в могиле. Наконец я сообразил, что многим рискую, оставаясь здесь, и, осторожно ступая, выбрался в коридор.
   Коридор был темным, и к тому же каждая доска, на которую я ступал, казалось, была готова поднять тревогу. Вскоре я обнаружил, что стою на верхней площадке лестницы, и тут какой-то импульс - не знаю, что это было, возможно, какая-то часть моего существа, которой я слепо доверял, заставил меня открыть один из ставней и выглянуть наружу.
   Я сделал это очень осторожно, приоткрыв его всего на несколько дюймов. Осмотревшись, я убедился, что эти окна выходят в сад с той стороны, откуда я проник в дом. Тут я увидел картину, заставившую меня застыть в изумлении.
   Я увидел две пары мужчин, стоявших друг перед другом, а между ними великолепного кудрявого спаниеля, черного, с рыжими пятнами. Все четверо мужчин неотрывно смотрели на собаку, которая подбегала то к одной паре, то к другой, то останавливалась посередине, нюхая воздух. Мужчины о чем-то говорили, но со своего наблюдательного пункта я не слышал даже их голосов и тем более не мог разобрать ни слова.
   В одном из тех, кто стоял дальше от меня, я узнал своего ночного спутника. Рядом с ним стоял скрюченный негодяй, одетый в тряпье, одна нога которого была короче другой. Другая пара стояла ко мне спиной. Один из этих людей был одет в черное, как чиновник или доверенный слуга. Но когда я разглядел его спутника, мои глаза буквально поползли на лоб. Мне стало совершенно ясно, что он был главарем, потому что стоял немного особняком, и хотя я не видел его лица, было видно, что это высокий, представительный и очень красивый человек. Пока я разглядывал его, он поднял руку к подбородку, и на его белой, как у женщины, руке я заметил великолепный сверкающий драгоценный камень.
   Все это, как и поведение собаки, чрезвычайно заинтересовало меня, и я продолжал наблюдать, забыв даже про свои страхи. Мужчина снова поднял руку, и мне показалось, что он отдал какое-то приказание, потому что хромой проворно бросился к стене, окружавшей сад с моей стороны и, следовательно, к тому месту, где я стоял. Тут мое везение кончилось, потому что он внезапно поднял голову и встретился со мной взглядом.
   Вероятно, он поднял тревогу, потому что теперь уже все четверо смотрели на меня. На мгновение я застыл, захваченный врасплох, а когда хромой и его спутники бросились к двери в стене, явно выдававшей мое присутствие, я закрыл ставень и, проклиная свое любопытство, бросился вниз по лестнице.
   Немного погодя я подумал, что было бы лучше вернуться к окну, через которое я попал сюда, потому что вокруг было темно. Но, охваченный паникой, я был не способен вспомнить, где находилась дверь. Наконец ключ, оставленный в замочной скважине, подсказал мне это, но было уже слишком поздно: дверь мгновенно открылась, впустив поток света, раздался крик, сообщивший мне, что я обнаружен. Я повернулся и бросился бежать, но не успел сделать и шести шагов, как к своему ужасу почувствовал, что на моем горле сомкнулись чьи-то длинные пальцы. Я вскрикнул, потому что пальцы сжали меня смертельной хваткой, и от ужаса потерял сознание.
   Придя в себя, я обнаружил, что сижу в удобном кресле с высокой спинкой перед большой открытой дверью, в которую потоками льется солнечный свет и освежающий летний воздух. Через дверь я видел траву и деревья и слышал щебет птиц. Вокруг было все так мирно, что я забыл о том, что произошло, и только через несколько минут сообразил, что все еще нахожусь в холле пустого дома. Вместе с сознанием этого ко мне вернулся страх. Я попытался было дотронуться до горла, но тут меня хлопнули по плечу и чей-то сухой голос сказал прямо в ухо:
   - Успокойтесь, мессир Просперо, успокойтесь. Вы целы и невредимы. Но я боюсь, что из-за нашей торопливости мы причинили вам некоторые неудобства.
   Я посмотрел в лицо говорящего и обнаружил, что передо мной один из тех четырех человек, которых я видел в саду. Он был похож на секретаря, или, скорее всего, на врача. Его глаза были холодными, а манеры учтивыми. Но когда он заговорил, его слова удивили меня.
   - Вам уже лучше? - спросил он. - Да, хочу поздравить вас. Немногие люди, мессир Просперо, верьте мне, немногие люди так удачливы. Вы недавно состояли на службе у монсеньера епископа, президента Совета?
   Я заметил, что в его словах была нотка иронии - особенно в том, как он перечислял титулы моего бывшего хозяина.
   - А вчера вас уволили, - продолжал он, не обращая внимания на мое удивление. - Хорошо, сегодня вас восстановят в должности и даже вознаградят. Я полагаю, что вы собирались найти здесь собаку королевы и получить вознаграждение?
   Я вспомнил железную хватку на моем все еще побаливающем горле и решил все отрицать.
   Но он, казалось, читал мои мысли.
   - Именно так, - сказал он. - Но я знаю все даже лучше, чем вы сами. Отлично, собака в этом чулане и на двух условиях она ваша.
   От изумления я не мог вымолвить ни слова, и только молча смотрел на него.
   - Вы удивлены? - спросил он. - На самом деле все очень просто. Мы выкрали собаку, а теперь у нас есть причины, чтобы вернуть ее. Но мы не можем этого сделать, не навлекая на себя подозрение. Вы же человек, которого знает епископ и который не имел никакой возможности украсть собаку, поэтому вы можете вернуть ее, не навлекая подозрений. Я еще не сказал, что выкуп мы разделим, и это будет одним из условий.
   - А другое? - поинтересовался я.
   - Вы должны напрячь память, чтобы все правильно рассказать, улыбнулся он. - Если я правильно понял, вы встретили человека, несущего собаку, и проследили его до этого самого дома. Но тут он заметил, встревожился, убежал и в суматохе обронил собачью попонку. Я видел ее где-то здесь. Вы отправитесь к монсеньеру и дадите ему адрес дома и "
   - И собаку! - воскликнул я.
   - Нет, пускай монсеньер сходит и сам найдет собаку, - улыбнувшись, ответил он. - В чулане.
   Я почувствовал, как кровь быстрее побежала по моим жилам.
   - А если он придет и ничего не обнаружит?
   Незнакомец пожал плечами.
   - Он найдет ее, - холодно сказал он, а потом уже другим тоном позвал: - Флори! Флори!
   В ответ за дверью заскулила собака, зацарапала панели и снова заскулила.
   Незнакомец кивнул и по его глазам было видно, что он доволен.
   - Да, он здесь. Я думаю, что он здесь и останется. Это все. Вы только должны твердо запомнить две вещи, друг мой. Во-первых, вскоре вас найдет наш человек, чтобы забрать нашу часть вознаграждения. И во-вторых, я напоминаю о том, что вы не должны рассказывать монсеньеру президенту Совета, - вновь в его голосе послышалась ирония, - всю правду о случившемся. Это в ваших же интересах! - И незнакомец с безобразной улыбкой дотронулся до своего горла.
   - Я не скажу, - вздрагивая, сказал я. - Но...
   - Но что?
   - Но я не могу, - слабо запротестовал я. Я ненавидел епископа. - Я не могу рассказать все это монсеньеру. Почему мне нельзя сообщить эту новость в Пале-Рояль... прямо самой королеве? Или пойти к кардиналу?
   - Нет, вы сделаете так, как я сказал! - воскликнул он и в его взгляде и тоне было нечто, заставившее меня задрожать. - Кардинал? Что кардинал будет делать с этим? Послушайте! Вы сделаете именно так, и ни на йоту не отступите от моих указаний!
   - Я все сделаю! - в ужасе пробормотал я. Моя шея была намного важнее моей злости на епископа. И кроме того, меня ожидало вознаграждение!
   - Отлично! Тогда... тогда это все, - сказал он, вглядываясь в мое лицо, которому я попытался придать выражение покорности. - Теперь я могу сказать до свидания. До следующей встречи, мессир Просперо! Прощайте и помните!
   Надев изящным жестом свою шляпу, он повернулся ко мне спиной, вышел на солнечный свет и исчез. Я слышал, как за ним со скрипом закрылась садовая калитка, а потом наступила тишина - тишина, нарушаемая только воем собаки, мечущейся в своей темнице.
   Неужели я остался один? Я выждал некоторое время, прежде чем решился хотя бы пошевелиться. И даже набравшись смелости подняться, я долго прислушивался, опасаясь, что за мной наблюдают из-за закрытых дверей этого таинственного дома. Но глубокая тишина ничем не нарушалась. Наконец я решился и поднял с пола собачью попонку. Я осмотрел ее и убедился, что именно ее видел у человека в сарае. Пять минут спустя я вышел на улицу и направился к дому епископа, спрятав бархатную попонку под своими лохмотьями.
   Уже после всех этих событий я часто удивлялся своему везению. Но в тот момент я ни о чем не думал: я шел к дому епископа, как лунатик, совершенно не задумываясь о том, как я доберусь до монсеньера и как смогу передать новости. Но мне и тут повезло, потому что когда я вошел во двор, он как раз выходил из своей кареты. Прежде чем он успел приказать своим слугам вышвырнуть меня вон, я сунул ему прямо в лицо бархатную попонку и выкрикнул свое поручение.
   Мое сообщение имело невероятный успех: монсеньер воскликнул, что должен немедленно поговорить со мной; секретарь шепнул на ухо, что вернет плащ, который я потерял; камердинер сообщил, что моя жена вернулась к своему отцу; официант предложил накормить меня и просил простить его, а остальные торопливо принесли мне башмаки и шляпу. И все - все, включая старшего клерка, который был особенно настойчив, - стремились узнать, где собака и как мне удалось найти ее.
   Но я стойко хранил свой секрет, обещая рассказать его только епископу. Через десять минут он уже мчался на Монмартр в своей карете, прихватив меня с собой.
   Подавленный его присутствием, я с ужасом ждал, что вся эта история кончится для меня плохо, так как чулан окажется пуст. Но вой, перешедший в длинный тоскливый визг, издали известил меня, что все в порядке. Я вышиб дверь в чулан и оттуда мгновенно выскочила собака.
   Монсеньер всплеснул руками и даже выругался от возбуждения.
   - Черт побери! - воскликнул он. - Это именно та собака! Сюда, Флори, Флори! - а когда собака подскочила к нам и лизнула его в руку, он повернулся ко мне. - Тебе сильно повезло, негодяй! - воскликнул он почти что добродушно. - Ты получишь пятьдесят крон и свое место!
   Я даже опешил.
   - А вознаграждение, монсеньер? Пятьсот крон?
   Он нахмурился.
   - Вознаграждение? Вознаграждение, мерзавец? - прогремел он. - Что я слышу? Разве не довольно того, что я избавлю тебя от виселицы, несомненно ожидающей тебя за то, что ты вчера чуть было не изувечил моих слуг? Да разве мало того, что я плачу тебе жалование, а ты даже не пытаешься усердно работать? Разве ты не мой слуга? Ты сейчас же отправишься со мной к ее величеству на тот случай, если она захочет спросить тебя о чем-нибудь. И если ты толково ответишь, что ж, хорошо! Ты получишь обещанные пятьдесят крон. А если нет - я даже не знаю, что с тобой сделаю!
   От такого обращения вся моя ненависть вспыхнула с новой силой. Даже его слуги неодобрительно поглядывали на него, подозревая, что когда-нибудь их постигнет моя участь. Тем временем епископ взял собаку на руки, сел в карету и приказал гнать в Пале-Рояль. Добравшись до ворот дворца, мы застали там огромную толпу. На мгновение я представил, что произойдет, если они узнают о нашем деле, и содрогнулся. Когда мы вышли из кареты, дворецкий тайком пнул меня ногой, показывая, что он не забыл о моем поведении.
   Во дворе я заметил загнанную лошадь, а у дверей апартаментов ее величества дожидался запыленный гонец, явно прибывший из Фландрии. Но монсеньера епископа это обстоятельство, казалось, совершенно не смутило: он проигнорировал офицера и через минуту мы оказались в королевской передней.
   Я никогда здесь раньше не был и поэтому теперь с интересом оглядывался по сторонам.
   Длинная комната была заполнена толпой придворных и пажей, болтающих между собой; тут были монахи и адвокаты, и даже несколько солдат, прогуливающихся взад и вперед.
   В одном углу шушукались ювелиры и торговцы серебром, принесшие свой товар королеве. В другом собрались просители со своими петициями. Они жадно следили за дверью, которая поминутно открывалась, пропуская советника или маркиза. Некоторое время в толпе мелькала дама в маске, оберегающей ее честь от нескромных глаз. Окна были открыты, пропуская свежий воздух, и щебет птиц смешивался с гомоном этой причудливой толпы.
   Как только монсеньер появился на пороге приемной, к нему сразу же подошел мсье де Шатени и обратился с какой-то просьбой. Не успел епископ освободиться от него, его сразу же обступила по меньшей мере дюжина просителей, чьи раболепные поклоны задержали его еще на несколько минут. Вдруг внутренние двери открылись и меня снова бросило сначала в жар, а потом в холод, когда дюжина голосов воскликнула:
   - Королева! Королева!
   Как бы в ответ на это появился мажордом с серебряным жезлом, раздвигая толпу у дверей.
   Вслед за этим из дверей выпорхнула стайка прелестных дам, а за ними появилась королева-мать и сразу же заметила моего патрона, поспешившего поклониться. Мне показалось, что королева не слишком желала видеть его, потому что в ее голосе послышалось явное раздражение.
   - Как, милорд! Это вы? Сейчас я принимаю трофеи из Рокруа и не ожидала увидеть вас.
   - Я приношу свои извинения, ваше величество, - сказал он, ничуть не смутившись. - Я ни в коем случае не хочу мешать вам, - сказал он, низко поклонившись.
   - Я принимаю знамена, - повторила королева, все еще хмурясь.
   Мне показалось, что он по пустякам растрачивает ее благосклонность и испытывает ее терпение.
   Но епископ не собирался отступать.
   - Я принес вашему величеству нечто, что обрадует вас больше знамен!
   Тут я подумал, что она прочла его мысли, потому что ее надменное габсбургское лицо прояснилось и она всплеснула руками, как ребенок.
   - Что? - воскликнула она. - Неужели вы нашли Флори?
   - Да, мадам, - ответил он, галантно улыбаясь, а потом повернулся, чтобы позвать слугу.
   Но тот, не дожидаясь приказа, уже вышел вперед, опустился на колени и выпустил собаку к ногам королевы. Она вскрикнула от радости и так бурно стала ласкать собаку, что ее прекрасные локоны рассыпались по пухлым белым плечам. Я никогда раньше не видел подобной радости. Придворные дамы обступили ее и даже у самой двери, где я стоял, было слышно их радостное щебетание.
   - Флори, Флори! Дорогой! - и тому подобное.
   Лишь несколько стариков, стоявших вдоль стен, неодобрительно поглядывали на всеобщую суматоху, да офицеры, держащие знамена, выглядели мрачными и подавленными. Остальная же толпа радовалась вместе с королевой так, что со стороны могло показаться, что случилось по меньшей мере десять Рокруа.
   В этот момент, когда я каждую минуту ожидал приказания подойти, мне почудилось, что меня кто-то тронул сзади за локоть. Обернувшись, я обнаружил, что меня вместе с остальными просят дать дорогу вновь прибывшей персоне, и услышал, как несколько голосов прошептало: "Мазарини!"
   Войдя, он остановился, чтобы поговорить с офицерами, дав мне удобный случай, о котором я раньше не мог и мечтать: поцеловать его руку. Он был высоким, красивым и представительным мужчиной и совершенно не похож на милорда епископа. Внезапно меня озарило - хотя сейчас на нем была кардинальская мантия, именно его спину я видел в пустом доме!
   Эта мысль укрепилась, когда он прошел мимо меня, благословляя присутствующих. Но тут прозвучало мое имя и я был вынужден прервать свои наблюдения и предстал перед королевой.
   Мне показалось, что королева не слишком-то любезно смотрит на моего патрона. А даже совсем наоборот. Но он ничего не замечал, упоенный своим величием, ожиданием новых милостей и лестью многочисленных прихлебателей.
   - Ха, кардинал! - вскричал он, и прежде чем королева успела вставить хоть слово, он насмешливо поклонился и продолжал: - Я надеюсь, что ваше преосвященство будет так же усердно служить ее величеству, как и я.
   - Несомненно, я буду усерден. К тому же, я могу доказать свое усердие. Но конечно же, я не могу даже сравниться с вами, ваша светлость.
   Я клянусь, что этот ответ, - хотя в нем не заметно было ни капли иронии, - не понравился королеве.
   - Епископ оказал мне большую услугу он вернул мою собаку, - резко сказала она.
   - Он счастливчик и его счастью можно только позавидовать, - бойко ответил кардинал. - Собака вашего величества...
   - Ваше преосвященство никогда не любил Флори! - воскликнула королева и дернула головой, как простая женщина на улице.
   - Вы несправедливы, мадам! - ответил кардинал с видом оскорбленного величия. - Если бы собака была здесь... но ее нет.
   - Мы можем избавить вас от затруднения, - усмехнулся епископ и подозвал одну из придворных дам, которая в этот момент держала собаку.
   Кардинал взглянул на нее.
   - Пфф! - пробурчал он, снова посмотрел и нахмурился.
   Я не знаю, как в этот момент к нему относилась королева, но она проследила за его взглядом и раздраженно воскликнула:
   - Хорошо, милорд, а что теперь?
   Кардинал сморщился.
   Милорд епископ не мог долго выдержать эту сцену.
   - Он сказал, - возмущенно воскликнул он, - что здесь нет собаки. Пусть повторит это, если посмеет. Его преосвященство пожал плечами.
   - Если ее величество удовлетворена, то я тоже удовлетворен.
   - Мой бог! - воскликнула королева, еле сдерживая гнев. - Что вы хотите сказать? - потом она повернулась к фрейлине и взяла собаку на руки. - Что это за собака? - вдруг воскликнула она. - Вы думаете, что я не узнаю свою собственную собаку? - Она опустила собаку на пол и потом позвала: - Флори! Флори!
   Пес прыгал рядом с ней и лизал руки.
   - Бедный Флори! - сказал кардинал и позвал: - Флори!
   Собака пошла к нему.
   - Вероятно, его зовут Флори. Чтобы убедиться в его подлинности, нужно предложить ему выполнить какую-нибудь команду.
   - Делайте, что хотите, - сказал монсеньер епископ. - Но я вижу, что ваше преосвященство прав по крайней мере в одном.
   Кардинал поклонился.
   - Что я буду вам завидовать! - насмешливо воскликнул епископ и победоносно огляделся вокруг.
   - Флори! - приказала королева. - Замри! Замри, дорогой! Ты слышишь, замри!
   Но собака только преданно смотрела ей в лицо. Королева приказывала снова и снова, все больше гневаясь, но все усилия были напрасны. Присутствующие недоуменно переглядывались.
   - Попробуйте заставить его лаять на француза и рычать на испанца, мягко предложил кардинал. - Это один из самых его удачных трюков. Может быть, ваше величество попробует?
   - Француз! - властно воскликнула королева и топнула ногой. - Француз! Француз!
   Но собака никак не реагировала на команду, а вместо этого отбежала в сторону и села.
   - Француз! - снова разгневанно воскликнула королева.
   Собака лишь съежилась.
   - Я боюсь, милорд, что она потеряла свои знания... в вашей компании! заметил кардинал с приятной улыбкой.
   Епископ чуть было не задохнулся от возмущения.
   - Но это именно та собака! - неистово воскликнул он.
   Но королева уже повернула к нему свое покрасневшее от гнева лицо.
   - Я не согласна с вами! - воскликнула она. - Это хорошая собака, но это не моя собака. Я больше скажу, милорд, - продолжала она с таким же неистовством. - Я буду рада, если вы объясните, как нашли эту собаку. Эта собака очень похожа на мою - но все же это не моя собака - и ее нельзя было просто найти на улице, не проявив при этом некоторой изобретательности!
   - Здесь нет никакой хитрости, - сказал епископ.
   - Ерунда! - воскликнула королева.
   Лица большинства присутствующих стали серьезными. Я бы сказал, что в основном приемная была заполнена сторонниками епископа.
   - Я ничего не знаю об этом, - воскликнул он, оборачиваясь ко мне. - Я объявил о вознаграждении, а этот негодяй нашел собаку.
   Он почти что заикался от гнева и смущения.
   - Я полагаю, что это один из слуг милорда, - сказал кардинал.
   - О! - воскликнула королева и взглянула на меня так, что я задрожал. Это правда, парень? - спросила она, - Ты действительно слуга милорда?
   Я задрожал и утвердительно кивнул головой.
   - Тогда я не желаю больше ничего слушать, - почти закричала она. Нет, милорд! Довольно! Я не знаю: или вы величайший грешник, или величайший дурак, которого может обвести вокруг пальца любой негодяй! Заберите это животное. Теперь я уверена, что не первый раз обманута. Но как бы то ни было благодарна его преосвященству за помощь... и за проницательность.
   Она сделала особенное ударение на последних словах и после них наступила мертвая тишина. Епископ, бледный и дрожащий, все еще пытался извиниться. Но королева, к которой вернулась ее обычная самоуверенность, хотя она и ничего не узнала о своем пропавшем любимце, - повернулась к кардиналу и попросила представить офицеров, которые привезли знамена.
   Даже нельзя описать словами ужас, охвативший меня при мысли, что гнев епископа обрушится на меня. По крайней мере дюжина подхалимов, лебезивших этим утром перед епископом, переметнулась на сторону кардинала; королева повернулась к нему спиной, а ее придворные дамы сделали вид, что не замечают его. Наблюдая все эти признаки, я понял, что за поражение епископа я заплачу собственной жизнью. Охваченный паникой, боясь, как бы он не вспомнил обо мне раньше времени, я начал пробираться через толпу.
   Я уже добрался до двери и даже выбрался на верхнюю ступеньку лестницы, но тут на мое плечо легла чья-то рука и я увидел бледное от гнева лицо дворецкого.
   - Не так быстро! - прошипел он мне на ухо. - Ты хочешь покинуть нас, но твоя шея еще не заплатила за все это: если тебя не отстегают плетьми за первый раз и не повесят за второй, - тогда я испанец! Если для этого понадобится...
   - По приказу королевы, - раздался голос с другой стороны, и чья-то рука легла на мое другое плечо.
   Дворецкий взглянул на соперника.
   - Он слуга епископа! - воскликнул он и снова схватился за меня.
   - А епископ - слуга королевы! - раздался энергичный ответ и незнакомец, в котором я узнал человека, передававшего мне собачью попонку, спокойно отстранил его. - Ее величество попросила кардинала узнать всю правду об этой истории и о том, кто за ней стоит. А пока, если вы хотите на что-то пожаловаться, обращайтесь к его преосвященству.
   Дворецкий, расстроенный и чуть было не лопающийся от гнева, отступил, и незнакомец, жестом приказав мне следовать за собой, пересек двор и вышел на улицу Сент-Оноре. Я поспешил вслед за ним, раздираемый противоречивыми чувствами: я боялся идти за ним, но и не имел ни малейшего желания остаться. Наконец, выйдя в маленький переулок, ведущий к реке, мой провожатый остановился.
   - Здесь двадцать крон, - резко сказал он и сунул монеты мне в руку. Возьми и сделай так, как я скажу, и тогда все будет в порядке. Возле Нотр-Дам отыщи лодку, отплывающую в Рюэн, и отправляйся на ней. В этом городе на улице Святой Элоизы ты найдешь свою жену и сотню крон. Поселишься там и через месяц попросишь работу в местном суде. Остальное зависит от тебя. Я знаю человека, - продолжал он с загадочной улыбкой, - который начал свою карьеру за конторкой в суде, но будучи чрезвычайно молчаливым человеком, способным сохранить любой секрет, со временем занял большую должность.
   Я принялся было благодарить его.
   - В этом нет необходимости, потому что ты сделал большое дело восстановил справедливость. Но для своего же блага ты должен побыстрее забыть обо всем.
   И сейчас, когда я пишу эти строки, занимая одну из важнейших государственных должностей, я полностью согласен с ним.
   Потому что, если монсеньер де Конде победил при Рокруа на поле боя, то кардинал одержал в этот день не менее важную победу при дворе, победу, ограничившую влияние епископа.
   И это было только начало. Прошло чуть меньше месяца и уже вся Франция знала, что мантия Ришелье вместе с изрядной долей королевской благосклонности, легла на плечи Мазарини. Мне стало известно, что его преосвященство выждал немного и передал настоящего Флори в руки ее величества.