Уаймэн Стенли. Красная кокарда

   Поняв, что далее говорить с ним бесполезно, вместо ответа я взял свою шляпу. Лавочник, нотариус и еще несколько человек подняли крик и хотели загородить нам дорогу. Но отец Бенедикт продолжал хранить молчание, и мы беспрепятственно спустились вниз и вышли из дома.
   На улице стало ясно, что оскорбление капитана и последовавшая за ним ссора совершились при свидетелях. На залитой солнцем площади там и сям виднелись группки мрачных людей, видимо ожидавших, чем кончится дело. Тротуар же был занят исключительно дворянами. Нацепив на себя белые банты, они расхаживали взад и вперед по трое и по четверо, небрежно помахивая своими тростями.
   Люди на площади молча смотрели на них, а они делали вид, что не замечают их взглядов. Иногда дворянчики останавливались по нескольку человек, чтобы обменяться парой слов и взять друг у друга из табакерки щепотку табака. Все эти действия имели какой-то надменно-вызывающий вид, чем вполне оправдывали косые взгляды, бросаемые на них.
   Нам предстояло пройти меж ними, как сквозь строй солдат. Лицо мое горело от стыда. Многих из них я видел всего два дня назад в доме маркизы де Сент-Алэ, где я на глазах у всех прикрепил себе на грудь белый бант. Теперь же я был в противоположном лагере. Причин моего образа действия они знать не могли, и я видел по их глазам и поджатым губам, что они считали меня изменником. Некоторые из них были в военной форме и с орденом св. Людовика и были мне незнакомы. Эти посматривали на меня вызывающе и нехотя давали мне дорогу.
   К счастью, идти нам было недалеко. Достигнув северной стены собора, через небольшую калитку мы вошли в сад, где липы умеряли палящий зной солнца. Казалось, будто город с его шумом остался где-то далеко позади. Направо высились стена абсиды и тяжелые восточные купола собора, впереди поднималась стена укреплений, а слева виднелась обвитая плющом старинная полуразвалившаяся башня четырнадцатого века. У ее подножия на гладком газоне стояли четверо, очевидно ожидавшие нас.
   Один из них был Сент-Алэ, другой Луи, остальных я не знал.
   Вдруг мне в голову пришла ужасная мысль.
   - С кем вы будете драться? - тихо спросил я своего спутника.
   - С Сент-Алэ, - так же тихо отвечал он.
   Мы были уже так близко от маркиза, что я не мог более расспрашивать капитана.
   Поджидавшие нас двинулись нам навстречу и раскланялись.
   - Виконт? - спросил Луи.
   Он был так серьезен и суров, что я не узнавал его.
   Я молча кивнул ему и мы отошли с ним в сторону.
   - Нам, вероятно, незачем пытаться примирить противников, - сказал он.
   - Полагаю, что так, - хрипло отвечал я.
   Сказать по правде, от ужаса я едва понимал, что я говорил. Понемногу стала наконец разъясняться стоявшая передо мной дилемма. С одной стороны, если Сент-Алэ падет от руки капитана, то что скажет его сестра мне, что она подумает обо мне, как подаст мне руку? С другой стороны, я не мог представить себе к гибели капитана Юза, ибо его открытость и практичность незаметно покорили мое сердце.
   А между тем один из них должен был погибнуть.
   Большие церковные часы над моей головой пробили час. Мне казалось, что я сейчас упаду в обморок. Солнце било прямо в глаза, деревья шатались передо мной, сад исчезал в каком-то тумане, в ушах стоял шум человеческих голосов. Особенно отчетливо прозвучал голос Луи, говорившего как-то неестественно твердо:
   - Что вы скажете насчет этого места? Трава здесь совершенно сухая, и, стало быть, здесь не скользко; света здесь достаточно, а вместе с тем они будут драться в тени.
   - Я согласен, - пробормотал я.
   - Может быть, вы сами осмотрите это место?
   - Лучшего не найти, - все тем же хриплым голосом отвечал я.
   - В таком случае расставим противников.
   Я не имел ни малейшего понятия о ловкости обеих сторон, но когда я обернулся и направился к капитану Юзу, я был поражен контрастом, который представляли противники. Капитан был ниже маркиза на целую голову. Но светлые глаза его сверкали, он имел вид решительный и энергичный. Маркиз же отличался высоким ростом и гибкостью, руки его были довольно длинны и давали ему преимущество в нападении. Но на его губах застыла улыбка как у мертвеца.
   - Мы готовы, - нетерпеливо промолвил Луи.
   Я заметил, что взгляд его скользил мимо меня к калитке сада.
   - Не угодно ли вам смерить шпаги, господин виконт? - снова спросил он.
   Исполнив эту обязанность, я хотел было уже вести капитана на место, как вдруг он сделал знак, что хочет говорить со мной, и, не обращая на неудовольствие своего противника внимания, он отвел меня в сторону.
   Гнев, охвативший его недавно, теперь прошел, и его лицо было бледно и серьезно.
   - Какая глупая вещь, - отрывисто сказал он. - И поделом мне, если этот франт пронзит меня насквозь. Можете ли вы сделать мне одно одолжение?
   Я пробормотал, что готов сделать все, что в моих силах.
   - Я занял тысячу франков, - заговорил он, избегая моего взгляда, чтобы обмундировать себя для поступления на военную службу. Я взял их у одного человека в Париже, фамилию его вы найдете в моем чемодане в гостинице. Если со мной что-нибудь случится, я прошу вас переслать ему все, что после меня останется.
   - Ему будет заплачено сполна, - сказал я. - Я уж позабочусь об этом.
   Он пожал мне руку и пошел к месту, где ему было назначено встать. Я и Луи поместились около противников также с обнаженными шпагами, готовые броситься на помощь, если понадобится.
   Дали сигнал начать борьбу. Противники поклонились друг другу и сделали выпад. Зазвенели шпаги. А наверху, в небе над собором весело летали голуби и тихо журчал в саду фонтан...
   Сразу же обнаружилась огромная разница в приемах обоих дуэлянтов. Капитан Юз сильно двигал туловищем, то наклоняясь, то отступая в сторону, большей частью работая кистью руки. Маркиз, напротив, держался неподвижно и действовал всей рукой, строго придерживаясь всех правил фехтования. Было очевидно, что преимущество на его стороне и что капитан устанет первым, ибо кисть утомляется скорее, чем вся рука. В довершение всего, я скоро заметил, что маркиз даже не прилагает особых стараний, а ограничивается лишь защитой, выжидая, когда противник утомится.
   В горле у меня пересохло, я следил за поединком, затаив дыхание. Вот-вот должен был последовать удар, которым все будет кончено.
   Вдруг случилось что-то необычное. Капитан как будто поскользнулся и сделал выпад против маркиза. Его шпага почти коснулась груди Сент-Алэ, и маркиз едва спасся, отскочив назад. Но, прежде чем капитан успел сделать второй выпад, Луи направил против него свою шпагу.
   - Этого нельзя! - сердито закричал он. - Удар снизу! Это запрещено правилами.
   Капитан остановился, тяжело переводя дух и уперевшись шпагой в землю.
   - Почему запрещено? - сказал он и посмотрел на меня.
   - Я не совсем хорошо видел, господин Сент-Алэ, - вмешался я. - Это удар...
   - Это не разрешается.
   - В школе - да, а здесь не школа, а дуэль!
   - Я никогда не видал, чтобы его применяли на дуэли.
   - Это решительно все равно, и прерывать схватку по таким поводам нелепость.
   - Сударь!
   - Да, нелепость, - твердо повторил я. - После этого мне не остается ничего другого, как снять капитана.
   - Может быть, вам угодно самому занять его место? - вдруг спросил сзади чей-то насмешливый голос.
   Я быстро обернулся. Это произнес один из спутников маркиза.
   Я поклонился и спросил:
   - Вы доктор?
   - Нет, - сердито отвечал он. - Мое имя дю Марк, и я к вашим услугам.
   - Вы не секундант, - возразил я, - и, следовательно, не имеете права стоять там, где вы стоите. Попрошу вас удалиться отсюда.
   - Я имею такое же право быть здесь, как и другие, - произнес он, указывая шпагой на крышу собора. Наверху у парапета виднелось несколько человек, смотревших на дуэль.
   - Наши друзья имеют такое же право, как и ваши, - продолжал он, видимо стараясь меня подразнить.
   - Они могут смотреть, но не вмешиваться, - твердо возразил я. - Не можете вмешиваться и вы. Прошу вас удалиться.
   Он опять стал отказываться и поднял было шум. Но Луи сделал резкое замечание нарушителю порядка. Тот, пожав плечами, с недовольным видом отошел прочь.
   - Будем продолжать, - вдруг заговорил капитан. - Если удар был неправильный, но этот джентльмен имел право вмешаться. В противном случае...
   - Я готов продолжать, - сказал де Сент-Алэ.
   Они опять горячо схватились, не соблюдая более осторожности. Я видел, как шпага маркиза скользнула змеей мимо шпаги капитана, и тот зашатался и выронил оружие.
   Я подхватил его на руки. Кровь ручьем лилась из глубокой раны на шее. Он взглянул на меня и хотел что-то сказать. Но я разобрал только одно слово:
   - Вы...
   Кровь залила ему горло. Он замолк и закрыл глаза. Прежде, чем я успел опустить его на траву, он был уже мертв. Пораженный внезапностью катастрофы, я опустился около него на колени.
   Доктор пощупал его пульс и теперь старался пальцем остановить кровотечение. Весь мир в эту минуту сосредоточился для меня в этом сером лице, и кроме него я ничего не видел. Мне как-то не верилось, что дух этого человека уже отлетел, что такой сильный и жизнерадостный, завоевавший мою симпатию, он был уже мертв, мертв в то самое время, когда голуби продолжали весело выписывать круги над нашими головами, а фонтан по-прежнему журчал так тихо и спокойно.
   - Убит? - в тоске воскликнул я.
   - Да, господин виконт. Ему не повезло, - отвечал доктор, опуская голову капитана на забрызганную кровью траву. - При такой ране ничего нельзя сделать.
   И он поднялся с земли. Подавленный и поглощенный своими мыслями, я продолжал стоять на коленях, пристально глядя в лицо, минутой ранее полное жизни и энергии. Потом я вздрогнул и посмотрел на самого себя. Я был весь покрыт его кровью: руки, грудь - все было в крови, просочившейся даже сквозь камзол.
   Потом мысли мои обратились к Сент-Алэ. Я инстинктивно посмотрел на то место, где он стоял, но там уже никого не было.
   Внезапно раздался громкий удар колокола - один, другой. Не успели звуки еще замереть в воздухе, как послышались чьи-то торопливые шаги. Кто-то хрипло крикнул около меня:
   - Боже мой! Это убийство! Они хотят и нас убить!
   Я оглянулся. Говоривший был дю Марк. С ним были Сент-Алэ и доктор. Все они явились сюда со стороны калитки, не успев, видимо, скрыться через нее. Они прошли мимо меня отвернувшись, и направились к маленькой двери, которая находилась сбоку старой башни и вела на стены. Едва они успели войти в нее, как над моей головой опять загудел колокол. Звон его был унылым и, вместе с тем, полным угрозы.
   Тут я окончательно пришел в себя и понял все происходящее. До ушей моих донесся гул толпы, ворвавшейся в сад при соборе и кричавшей: "На фонарь! На фонарь!". С каждого выступа крыши, с колокольни, из каждого окна мрачного здания собора десятки людей делали знаки, указывали руками, размахивали кулаками. Мне казалось, что они показывали на меня или на мертвого Юза, но, обернувшись назад, я увидел возле себя обоих Сент-Алэ, доктора и дю Марка. Сент-Алэ были бледны, но глаза их горели. Дю Марк тоже был бледен, но его глаза растерянно бегали вокруг.
   - Будь Они прокляты! Они захватили калитку! - хрипло закричал он. - Мы окружены! Нас убьют немедленно. Я ссылаюсь на свидетеля, здесь был честный бой! Я призываю вас в свидетели, виконт...
   - Ну, это не особенно нам поможет, - насмешливо перебил его маркиз. Если бы я был дома...
   - Да как нам выбраться отсюда? - закричал опять дю Марк, не в силах скрыть страх. - Как вы полагаете, - вдруг обратился он ко мне. - Нас убьют? Нет ли здесь какого-нибудь другого выхода? Да говорите же что-нибудь! Говорите!
   Но он напрасно обращался ко мне в своем страхе: я не пошевелил бы и пальцем, чтобы спасти его. Но видя обоих Сент-Алэ, которые стояли передо мной, не зная, что делать и слыша рев уже приближающейся толпы, я не мог оставаться равнодушным. Еще мгновение, и толпа окончательно вломится в сад. Застав нас у трупа Юза, без разбора она принесет нас в жертву своему гневу. Я уже слышал, как трещала садовая калитка, поддаваясь напору, и бессознательно крикнул, что есть другой путь спасения, есть другая дверь, если только она отперта.
   Оставив убитого, я бросился через лужайку к стене собора, не обращая внимания на то, бегут ли за мной остальные. Толпа уже вломилась в сад, и нас разделяли только кусты, хорошо скрывавшие наши действия. Незамеченные никем, мы добежали до маленькой двери с другой стороны башни, которая вела в ризницу, а оттуда был ход в склеп. Все это я знал потому, что незадолго до теперешних событий показывал собор одному англичанину. Надежды на то, что дверь окажется открытой, было немного, да и если бы у меня было время обдумать шансы, то не испытал бы ничего, кроме отчаяния. Но, к величайшей моей радости, дверь отворилась сама собой, и священник, кивнув нам головой с пробритой тонзурой, сделал знак спешить. В мгновение ока мы были уже подле него. Едва переводя дух, мы слышали, как загремел за нами запор. Мы были спасены!
   Мы очутились в полутемной узкой и длинной комнате с каменным полом и тремя бойницами вместо окон.
   - Боже мой! Мы чуть было... - заговорил первым дю Марк, вытирая мокрый лоб. Его лицо было бледно как у мертвеца. - Теперь мы...
   - Еще не выбрались из беды, - серьезно промолвил доктор. - Нам следует прежде всего поблагодарить виконта. Однако наше убежище раскрыто, и они идут. сюда!
   Очевидно те, кто был на крыше собора, видели, как мы скрылись в двери, и указали толпе наше пристанище. Шум толпы был слышен уже у стен башни. Вскоре дверь задрожала от сильных ударов, а в узких бойницах показалось десятка два свирепых физиономий, осыпавших нас ругательствами. К счастью дверь была дубовая, обитая железом, какие делали в старину нарочно для таких случаев. Сломать ее будет трудно. Но слышать, как кричит и беснуется толпа, было довольно страшно. Страшно было чувствовать эту толпу так близко от себя, страшно было подумать, что вот-вот мы рискуем попасть в ее руки! Мы молча смотрели друг на друга. Оттого ли, что в нашем убежище было темновато, или от страха, но бледны как полотно были все. Молчание продолжалось недолго: впустивший нас сюда священник открыл другую, внутреннюю дверь и сказал:
   - Сюда...
   Рев и гул толпы почти заглушали его голос.
   - Идите за мной, я выпущу вас через южные врата. Они могут догадаться об этом и опередить нас.
   Легко догадаться, что после этих слов мы не теряли времени даром и со всех ног побежали за ним по узкому подземному коридору, сырому и темному. В конце его находилась лестница, по которой мы поднялись наверх, в новый коридор. Дверь, ведущая в него, была закрыта, и пока священник открывал ее, казалось, прошла целая вечность. Перешагнув порог, мы оказались в комнате, подобной первой, но на противоположном конце собора.
   Священник открыл дверь, ведущую наружу. Длинная улица, идущая от собора к дому дворянства, была совершенно безлюдна.
   - Мы добрались вовремя, - сказал я со вздохом облегчения.
   Приятно было вдохнуть свежий воздух. Отходя от быстрого бега, я повернулся, чтобы поблагодарить спасшего нас священника.
   Маркиз де Сент-Алэ, следовавший за мной молча, также выразил ему свою благодарность, но вместо того, чтобы поспешить по безлюдной улице, затем в нерешительности остановился на пороге.
   - Господин де Со, - заговорил он, не прибегая в этот раз к своей обычной насмешливости и самоуверенности. - Я должен поблагодарить и вас. Но, может быть, положение, которое мы взаимно заняли...
   - Я не желаю говорить об этом, - прервал я. - А вот положение, о котором вы изволили говорить...
   - А! - воскликнул он, пожимая плечами. - Значит вы все-таки избираете этот путь?
   - Да, я избираю этот путь.
   Кровь капитана Юза еще не успела засохнуть на шпаге этого человека, а он еще говорит со мной!
   - Я избираю этот путь и должен вас предостеречь, - строго продолжал я, - что если вы будете далее гнуть свою линию, которая стоила уже жизни одному хорошему человеку, то она может повернуть и в вашу сторону, и это будет ужасно.
   - Я по крайней мере не собираюсь просить вас защищать меня, - надменно сказал он и пошел беззаботно по улице, вкладывая на ходу шпагу в ножны.
   За ним двинулся Луи. Доктор и дю Марк уже давно исчезли. Мне показалось, что проходя мимо меня, Луи на мгновение задержался, что он хотел сказать мне что-то, заглянуть в глаза, протянуть мне руку.
   Но перед моими глазами возникло мертвое лицо и закатившиеся глаза Юза. Ни один мускул не дрогнул в моем лице, оно было как каменное, и я отвернулся к стене.
   ЧАСТЬ ВТОРАЯ
   I НА ФОНАРЬ!
   Из всех происшествий, случившихся с тех пор, как я вышел из комнаты, где заседал комитет, смерть капитана Юза больше всего врезалась мне в память. Я живо представлял себе, как он шел со мной в сад при соборе, как храбро встретил своих врагов. То и дело воспоминания о нем, полном жизни и энергии, поднимались в моей душе, вопиющей о его смерти. Это казалось мне ужасным, и я готов был возненавидеть человека, отнявшего у него жизнь.
   Я знал до известной степени историю Юза. Я знал, что он занял ту небольшую сумму денег, что у него была, я знал, какие надежды он питал. Знал я и то, что он пришел сюда с твердым убеждением, что нашел выход из сложившегося положения... И вот теперь он лежит там, возле собора, окоченевший и бездыханный!
   Мне было до такой степени жаль его, что я почти не думал о том, удастся ли Сент-Алэ окончательно спастись или нет. Прислушавшись, я убедился, что шум толпы затихает где-то в отдалении и что в городе все, более или менее, спокойно. Еще раз горячо поблагодарив священника, я простился с ним и пошел своей дорогой.
   Кругом стояла такая тишина, что мои шаги гулко раздавались по мостовой. Хотелось бы знать, почему толпа, несколько минут назад пылавшая местью, теперь исчезла, оставив окрестности собора! Через несколько шагов это, очевидно, должно было выясниться. Я прибавил ходу и скоро вышел на рыночную площадь. Поразительно, но залитая солнцем площадь была также совершенно спокойна и безлюдна. Там и сям бегали, обнюхивая отбросы и высоко подняв хвосты, собаки. Около лавок на противоположной стороне рынка виднелось несколько старух. Кое-где торговцы запирали свои лавки. Но толпы, недавно заполнявшей всю площадь, хвостов около весов для хлеба, белых кокард уже не было. Это удивило меня несказанно. Недоумение мое продолжалось, однако, недолго. Тишина, царствовавшая меж высокими стенами переулка, стала сменяться каким-то глухим, тяжелым шумом, словно волны били о песчаный берег.
   Я прибавил шагу и вскоре был уже у порога гостиницы. Сердце у меня сильно билось, когда я поднимался по лестнице.
   В здании не было ни души: весь дом, казалось, вымер. Никого не было видно и слышно. Наконец я добрался до комнаты, где заседал комитет, и вошел в нее. Здесь, хотя и была жизнь, но также царило безмолвие.
   За столом еще сидело с полдюжины членов комитета. Увидев меня, они вздрогнули, как люди, застигнутые за делом, которого стыдятся. Одни из них продолжали сидеть, положа локти на стол, другие, склонившись друг к другу, о чем-то перешептывались. Я заметил, что все они бледны и мрачны. Несмотря на то, что снаружи светило яркое солнце, меня невольно бросило в дрожь и на душе стало сумрачно.
   Отца Бенедикта не было, но Бютон еще был здесь. Тут же находились нотариус, торговец овощами, два мелких дворянчика, один из священников и Дюри. Последний был бледен, как полотно, и на всей его фигуре лежал отпечаток ужаса. Можно было предполагать, что никто из них еще не знает того, что случилось, но всмотревшись в них, я сейчас же понял, что им известно все о дуэли и о буйстве толпы даже больше, чем мне самому. Многие из них, встретившись со мной взглядом, поспешили отвести глаза.
   - Что случилось? - спросил я, остановившись между дверью и столом.
   - А вы не знаете?
   - Нет, - пробормотал я, пристально глядя на них.
   - Разве вы не присутствовали при дуэли? - спросил Бютон.
   - Присутствовал, - нервно отвечал я. - Но что же из этого?
   - Я видел, как маркиз спокойно отправился домой, и полагал, что толпа рассеялась. Однако... - заговорил я, опять прислушиваясь.
   - Вы же слышите шум даже отсюда? - продолжал допрос Бютон, глядя на меня в упор.
   - Да, и я боюсь, что они производят разные бесчинства.
   - И мы боимся того же, - сухо отвечал кузнец, облокачиваясь на стол и опять вглядываясь в мое лицо. - Это весьма возможно.
   Тут я понял все. Я поймал взгляд Дюри, напрасно старавшегося, чтобы я его не заметил, и понял все. Отдаленный гул толпы делался все сильнее и сильнее и, по мере того, как он возрастал, лица собравшихся становились все серьезнее, губы их начали дрожать, но сами собой сжимались все крепче и крепче.
   - Боже мой! - воскликнул я, чувствуя, как их дрожь невольно передается и мне. - Неужели никто не пойдет и не прекратит этих беспорядков? Неужели вы будете оставаться здесь в то время, как эти демоны будут делать свою разрушительную работу? В то время, как дома будут разграблены, а женщины и дети...
   - А почему бы и нет? - отрывисто спросил Бютон.
   - Как, почему бы и нет?
   - Да, да, почему бы и нет? - строго переспросил он.
   Видно было, что он держит остальных в своих руках, а они не смеют сделать ничего, ему неугодного.
   - Мы собрались здесь, чтобы поддержать общественное спокойствие и принять меры к тому, чтобы и другие его соблюдали. Но ваши белые кокарды, ваши дворяне, ваши офицеры без солдат не захотели этого. Я говорю это вовсе не для того, чтобы обидеть вас, господин виконт. Они решили перебить нас, а теперь пускай получат хороший урок. Да, господин виконт, - продолжал Бютон, оглядывая сидящих за столом, - да, пусть народ в течение получаса действует, как он знает, а там...
   Доставшаяся ему власть удивительно изменила его!
   - Народ? - вскричал я. - Да разве всякие негодяи, бродяги, арестанты, нищие и каторжники - народ?
   - Это безразлично, - промолвил он, хмурясь.
   - Но ведь это будет убийством!
   Два-три члена комитета как-то скорчились при этих словах и с испугом посмотрели на меня, но кузнец только плечами пожал. Я все еще не терял надежды предотвратить несчастье и хотел перейти к угрозам, а затем даже к мольбам. Но, прежде, чем я успел раскрыть рот, человек, стоявший у самого окна, поднял руку, требуя молчания. Шум и крики на улице как-то сразу заглохли, и в наступившей тишине ясно послышался резкий выстрел, за ним другой, третий... И вдруг все это перекрыл рев, явственный и полный угрозы.
   - Боже мой! - закричал я, срываясь с места. - Я не могу больше выносить этого! Неужели никто не хочет вмешаться? Должны же быть здесь какие-нибудь власти! Должен быть кто-нибудь, чтобы обуздать этих каналий! Предупреждаю вас, что потом они перережут горло и вам! И вам, господин нотариус, и вам, Дюри...
   - Был у нас один человек, да и тот теперь убит, - отвечал Бютон.
   Остальные члены комитета мрачно расхаживали по комнате.
   - Неужели среди вас только и нашелся один человек?
   - Они убили его, пускай теперь считаются с последствиями этого, резко сказал Бютон.
   - Они убили! - вскричал я в гневе. - Но и вы это делаете Я утверждаю, что вы пользуетесь этим отребьем, чтобы свести счеты с вашими личными врагами. Впоследствии они сведут счеты и с вами!
   Никто не отвечал мне. Все старались даже не смотреть в мою сторону. Я понял, что бы ни было сказано, мне не удастся подействовать на них. Поэтому я, не говоря ни слова, повернулся и бросился вниз по лестнице. Я знал, или, по крайней мере, догадывался, куда направилась толпа и откуда доносились крики.
   Выбежав на площадь, я повернул по направлению к дому Сент-Алэ и пустился по спокойным улицам, мимо окон, в которых виднелись любопытные женские лица, мимо редких прохожих. Все смеялись, глядя на меня, а в моих ушах все слышался безумный рев толпы.
   Они грабили дом маркиза де Сент-Алэ! Но ведь там мадемуазель!
   Там ее мать!
   Мысль о них пришла мне в голову слишком поздно. Но зато я уже не мог теперь избавиться от нее. Неужели я рисковал своей жизнью и вырвал ее из рук озверевших мужиков только для того, чтобы она попала в руки обезумевшего городского отребья?
   Мысль эта приводила меня в ужас, и я бежал, что было сил.
   Расстояние от собора до дома Сент-Алэ было небольшим, но показалось мне бесконечным. Мне казалось, что прошел целый век, прежде чем я, запыхавшись, добежал туда, пытаясь сквозь лес голов разглядеть, что происходит впереди. Толпа еще не успела овладеть положением. Заполнив собой всю улицу по обе стороны от дома Сент-Алэ, она оставила свободным пространство перед самим домом, откуда раздавались выстрелы. Время от времени из толпы выделялся человек или кучка людей, которые, пробежав по этому пространству к подъезду, старались взломать дверь топорами, ломами и даже голыми руками. Но из-за спущенных штор на окнах-бойницах каждый раз появлялся легкий дымок - один, другой, третий - и люди падали, обагряя кровью камни мостовой, и отступали.
   То было страшное зрелище. Но сдерживая пока дикое бешенство, толпа, ревевшая от ярости всякий раз, когда падал кто-нибудь из ее вожаков, не решалась еще броситься на дом всей массой и завладеть им таким образом. К общему шуму и гаму примешивались треск выстрелов и стоны раненых. Мятежники, у которых тоже были ружья, забравшись в дом напротив, палили оттуда по окнам Сент-Алэ.
   Ужас этого зрелища усиливался контрастом его с красотой местности, освещенной заходившим уже солнцем, окрасившим белые стены высоких домов в золотистые тона. Я бежал сюда, готовый рисковать всем, но теперь я заколебался, не в силах представить себе, неужели это - Кагор, тот небольшой тихий городок, который я знал всю свою жизнь? Неужели в нем могло произойти нечто подобное? Нет, это казалось мне просто тяжелым сном.