Страница:
– Да, странновато, – поддержал его Олег. – Если это Рыбаков, то зачем ему на север идти? По идее-то, на юг бы надо, вниз по реке…
Они прошли до молодого ельника на кромке тайги, где следы неожиданно оборвались.
Несколько минут Кандычев кружил, то и дело пригибаясь, словно принюхиваясь к земле, но все было напрасно.
– И все-таки – рубль за сто, петлю он где-то сделал! Перехитрить нас, видать, возжелал! Ну да я воробей стреляный, на мякине не проведешь!.. Эх, что бы нам сюда чуть-чуть пораньше попасть! Достали бы мы его! – сокрушался лейтенант.
– Ничего, Петро. Как только вертолет с группой подлетит, прихватим с собой собачку и обрежем след! – успокаивал его Волков. – А пока пойдем-ка стожок осмотрим – не гостит ли в нем кто…
После осмотра стало совершенно ясно, что к стогу уже давно никто не подходил. Сверху и с боков сено было темное и слегка влажное, лазов в стог не было…
Пришлось вернуться к лодке.
Кандычев ввернул свечу, но двигатель не запускал, а стоял в раздумье, потирая лоб.
– Слышь, Олег-батькович, идея меня посетила… А что, если мы с тобой для верности в одно местечко заглянем? Как, не возражаешь?
Откровенно говоря, Волкову, уже настроившемуся на возвращение и предвкушавшему сон на сеновале, не очень-то хотелось откладывать заслуженный отдых. Но признаться в этом лейтенанту было совестно, и он, не подав виду, бодро ответил:
– Раз надо – значит, надо, какой разговор! Как-никак ты мой оперативный начальник… А местечко это далеко? Ночь ведь на носу.
– Недалеко. Минут тридцать – сорок лету… Кедровая падь называется… Там на берегу пожарная наблюдательная вышка есть. Здоровенная – метров под сорок в высоту… Вот я и смекаю, а не понаблюдать нам часок-другой – нет ли где огонька? Без костра-то ночью преступники не обойдутся, ведь холодно!.. Ну как, идет?
– Просто, как хозяйственное мыло! Я бы до такого ни за что не додумался!
– Чего? – не расслышал Кандычев.
– План, говорю, простой, но гениальный! – рассмеялся Олег. – Во-от такой план! – поднял он вверх большой палец.
«Лету» до Кедровой пади оказалось не полчаса, как предполагал участковый, а все два. Лейтенант, видимо, выпустил из вида, что «ветерок» против «вихря» действительно не мотор, а «фукалка».
Подплыли к пади уже в абсолютной темноте. Над рекой стоял белесый туман, и Волков, как ни силился, не смог разглядеть вышки.
Но Кандычев, по одному ему ведомым приметам, безошибочно отыскал тропинку, и вскоре они оказались у цели.
– Давай за мной! Только не оступись – лететь долго придется, – предупредил лейтенант и, шурша полами плаща, стал проворно подниматься по лестнице.
Вышка была связана добротно, но ступеньки лестниц подгнили, а кое-где и вообще отсутствовали. Кандычеву приходилось пробовать на крепость почти каждую ступеньку.
Чем выше они поднимались, тем сильнее раскачивалась вышка в такт движения их тел. Ощущение было не из приятных…
Наконец поднялись на верхнюю площадку. Кандычев осторожно закрыл крышку люка и, переводя дыхание, предложил:
– Садись, располагайся поудобнее, Олег! Мал-мал кислородом дышать будем.
Он взялся за перила, ограждающие площадку, потряс их, убеждаясь в надежности, потом присел, привалившись к ним спиной.
Волков сел рядом и стал всматриваться в темноту.
Внизу, под налетающими порывами ветра, глухо роптала тайга. Куда ни кинь взгляд – ни огонька, ни проблеска света – только черная темень. На душе сразу стало как-то неуютно, появилось ощущение собственной незначительности среди ночной стихии. Кто они с Петром по сравнению с этим глухо стонущим внизу океаном тайги? Песчинки! Скорее даже – пылинки!..
Кандычев полез в карман своего дождевика, вытащил сверток и, зашуршав газетой, развернул у себя на коленях.
– Питайся, чем бог послал! – протянул он Олегу ломоть каравая и кусок сала.
Домашней выпечки хлеб был настолько душист, а сало так аппетитно попахивало чесноком, что у Волкова невольно потекли слюнки. Только сейчас он почувствовал, как проголодался.
Свою порцию Олег уничтожил так быстро и жадно, что Кандычев расхохотался:
– Э-э, браток! Ну ты и даешь! Сальцо-то с благоговеньем есть надо, как мой дедок говаривал! А то и вкуса по-настоящему не успеешь понять!
– Поздно! – развел руками Волков. – Хороша кашка, да мала чашка!
– Эт-то точно! Ну да не расстраивайся. Бери Катьшу в жены – чашка всегда полна будет, да и гостям останется. Она в покойницу-мать пошла – работящая да хлебосольная. И характер приветливый, добрый… Одним словом, не баба – золото.
Некоторое время молчали. Кандычев чиркнул спичкой и, прикрываясь от ветра полой плаща, раскурил папиросу.
А Олег думал о Кате. Обидел он ее все-таки, хоть и не хотел!.. Не надо было ей про тот злосчастный ремень говорить. Послали бы какого-нибудь паренька в Глухарную, и дело с концом… Интересно, благополучно ли Катя добралась? Что сейчас делает? Спит, конечно…
Волкову вспоминался их путь от Глухарной до Петрово, разговор…
Действительно, какая же славная она, Катюша! А обидел он ее зря, зря…
Веки Олега потяжелели, мысли сладко путались, он чувствовал, что засыпает.
– Эге-е, браток, да ты никак закемарил? – толкнул его под бок Кандычев. – Жалко, я чайку не догадался прихватить! Чаем-то сон в один момент бы разогнали!.. Слышь, а собственно чего нам обоим мучиться? Давай-ка ночь поделим. Часика по три передремлем – завтра все легче будет!.. Так что ложись, поспи, я пока не хочу.
– Не-е, тогда давай на спичках бросим, чтоб по-честному! – запротестовал Олег.
– На спичках так на спичках… – полез в карман лейтенант. – Тяни! Короткая дежурит.
Волков потянул. Выпала ему целая спичка – «длинная».
Притворно вздохнув – судьба, мол, он положил голову на брус, окантовывающий площадку, подогнул ноги и засунул руки в карманы телогрейки.
Уснул он почти мгновенно – будто провалился в черную теплую глубину…
Слегка поскрипывала вышка, внизу шумел ветер в кронах деревьев, а Олегу снилось море, горячее южное солнце и Катя, выходящая навстречу ему из воды, вся в блестящих радужных капельках…
На море Олегу еще никогда не приходилось бывать. Но он видел много фильмов, где точно так показывали минуты счастливой любви… Может быть, поэтому его воображение рисовало именно эту картину?
– Катя, Катенька! Прости, пожалуйста, я был неправ, неправ… – шевелил Олег губами во сне.
Кандычев посмотрел на него, улыбнулся и переломил в пальцах свою спичку. До этого она тоже была целой…
…Прошло часа полтора.
Жалея вымотавшегося Волкова, лейтенант, наверное, позволил бы ему поспать еще пару часов, если бы…
– Эй, Олега, кончай ночевать! – затормошил Кандычев спящего. – Подъем!
– Я сейчас, сейчас… – пытаясь разлепить тяжелые веки и массируя затекшую шею, спросонья забормотал Волков. – Вот ведь как разоспался! Ты ложись, я подежурю…
– Да нет, браток, не время сейчас спать! – возразил лейтенант. – Глянь-ка налево! Примечаешь что?
Олег потер тыльной стороной ладони глаза, посмотрел в темноту, но ничего не заметил.
– Смотри сюда, на мою руку! – придвинулся к нему вплотную Кандычев.
Волков до рези в глазах вглядывался в глухо шумевшую внизу тайгу и вдруг увидел едва заметную красноватую искорку. Она то чуть-чуть тлела, то вспыхивала ярче.
– Костер! – догадался Олег.
– Похоже на то, – подтвердил Кандычев. – Километров десять-пятнадцать до него, однако…
Волков достал из нагрудного кармана комбинезона компас, снял тормоз и, подождав, пока светящийся наконечник стрелки успокоится, определил магнитный азимут:
– Сто восемьдесят пять. Запомни на всякий случай! – сказал он участковому.
– Добро, запомнил. Ну, что дальше делать будем? Пойдем?
– Конечно же, надо идти! – без тени сомнения заявил Волков. – Кто бы у того костра ни грелся, а проверить мы просто обязаны.
Они спустились с вышки. Внизу было гораздо прохладнее – от земли, от ветвей деревьев, от реки тянуло сыростью и холодом.
Волков достал фонарик и протянул его Кандычеву:
– Посвети-ка, Петро!
Он вынул носовой платок и, присев на ступеньку вышки, развернул его на колене.
– Не понял… Что это ты собрался делать? – спросил лейтенант.
– Сейчас поймешь. На лодке хочу сигнал оставить.
Шариковой ручкой он нарисовал на платке большой восклицательный знак и печатными буквами написал:
В конце записки он поставил дату и время. Кандычев подсвечивал фонарем из-за плеча Олега и по мере появления текста одобрительно хмыкал.
– Ну, как мнение моего оперативного начальника? – поинтересовался Волков.
– Пойдет. Неплохо придумал, – одобрил участковый, но добавил мрачновато: – Если, конечно, в эти сутки какая-нибудь посудина здесь проходить будет… А в общем-то и сами бы справились. Зачем людей зазря тревожить?
– Я это сделал в расчете на вертолет, – пояснил ему свой замысел Волков. – Старший группы майор Лукашов – розыскник опытный. Узнает, что мы с тобой на лодке уплыли и не вернулись – обязательно облет реки сделает. Вот лодку-то и заметят!
Они спустились к реке, вырезали длинный тальниковый прут, привязали к нему платок наподобие флажка и закрепили это сооружение на корме лодки.
Потом Волков свизировал азимут по компасу, и они зашагали, изредка посвечивая фонариком, постепенно забирая от реки влево.
Глава 12
Глава 13
Они прошли до молодого ельника на кромке тайги, где следы неожиданно оборвались.
Несколько минут Кандычев кружил, то и дело пригибаясь, словно принюхиваясь к земле, но все было напрасно.
– И все-таки – рубль за сто, петлю он где-то сделал! Перехитрить нас, видать, возжелал! Ну да я воробей стреляный, на мякине не проведешь!.. Эх, что бы нам сюда чуть-чуть пораньше попасть! Достали бы мы его! – сокрушался лейтенант.
– Ничего, Петро. Как только вертолет с группой подлетит, прихватим с собой собачку и обрежем след! – успокаивал его Волков. – А пока пойдем-ка стожок осмотрим – не гостит ли в нем кто…
После осмотра стало совершенно ясно, что к стогу уже давно никто не подходил. Сверху и с боков сено было темное и слегка влажное, лазов в стог не было…
Пришлось вернуться к лодке.
Кандычев ввернул свечу, но двигатель не запускал, а стоял в раздумье, потирая лоб.
– Слышь, Олег-батькович, идея меня посетила… А что, если мы с тобой для верности в одно местечко заглянем? Как, не возражаешь?
Откровенно говоря, Волкову, уже настроившемуся на возвращение и предвкушавшему сон на сеновале, не очень-то хотелось откладывать заслуженный отдых. Но признаться в этом лейтенанту было совестно, и он, не подав виду, бодро ответил:
– Раз надо – значит, надо, какой разговор! Как-никак ты мой оперативный начальник… А местечко это далеко? Ночь ведь на носу.
– Недалеко. Минут тридцать – сорок лету… Кедровая падь называется… Там на берегу пожарная наблюдательная вышка есть. Здоровенная – метров под сорок в высоту… Вот я и смекаю, а не понаблюдать нам часок-другой – нет ли где огонька? Без костра-то ночью преступники не обойдутся, ведь холодно!.. Ну как, идет?
– Просто, как хозяйственное мыло! Я бы до такого ни за что не додумался!
– Чего? – не расслышал Кандычев.
– План, говорю, простой, но гениальный! – рассмеялся Олег. – Во-от такой план! – поднял он вверх большой палец.
«Лету» до Кедровой пади оказалось не полчаса, как предполагал участковый, а все два. Лейтенант, видимо, выпустил из вида, что «ветерок» против «вихря» действительно не мотор, а «фукалка».
Подплыли к пади уже в абсолютной темноте. Над рекой стоял белесый туман, и Волков, как ни силился, не смог разглядеть вышки.
Но Кандычев, по одному ему ведомым приметам, безошибочно отыскал тропинку, и вскоре они оказались у цели.
– Давай за мной! Только не оступись – лететь долго придется, – предупредил лейтенант и, шурша полами плаща, стал проворно подниматься по лестнице.
Вышка была связана добротно, но ступеньки лестниц подгнили, а кое-где и вообще отсутствовали. Кандычеву приходилось пробовать на крепость почти каждую ступеньку.
Чем выше они поднимались, тем сильнее раскачивалась вышка в такт движения их тел. Ощущение было не из приятных…
Наконец поднялись на верхнюю площадку. Кандычев осторожно закрыл крышку люка и, переводя дыхание, предложил:
– Садись, располагайся поудобнее, Олег! Мал-мал кислородом дышать будем.
Он взялся за перила, ограждающие площадку, потряс их, убеждаясь в надежности, потом присел, привалившись к ним спиной.
Волков сел рядом и стал всматриваться в темноту.
Внизу, под налетающими порывами ветра, глухо роптала тайга. Куда ни кинь взгляд – ни огонька, ни проблеска света – только черная темень. На душе сразу стало как-то неуютно, появилось ощущение собственной незначительности среди ночной стихии. Кто они с Петром по сравнению с этим глухо стонущим внизу океаном тайги? Песчинки! Скорее даже – пылинки!..
Кандычев полез в карман своего дождевика, вытащил сверток и, зашуршав газетой, развернул у себя на коленях.
– Питайся, чем бог послал! – протянул он Олегу ломоть каравая и кусок сала.
Домашней выпечки хлеб был настолько душист, а сало так аппетитно попахивало чесноком, что у Волкова невольно потекли слюнки. Только сейчас он почувствовал, как проголодался.
Свою порцию Олег уничтожил так быстро и жадно, что Кандычев расхохотался:
– Э-э, браток! Ну ты и даешь! Сальцо-то с благоговеньем есть надо, как мой дедок говаривал! А то и вкуса по-настоящему не успеешь понять!
– Поздно! – развел руками Волков. – Хороша кашка, да мала чашка!
– Эт-то точно! Ну да не расстраивайся. Бери Катьшу в жены – чашка всегда полна будет, да и гостям останется. Она в покойницу-мать пошла – работящая да хлебосольная. И характер приветливый, добрый… Одним словом, не баба – золото.
Некоторое время молчали. Кандычев чиркнул спичкой и, прикрываясь от ветра полой плаща, раскурил папиросу.
А Олег думал о Кате. Обидел он ее все-таки, хоть и не хотел!.. Не надо было ей про тот злосчастный ремень говорить. Послали бы какого-нибудь паренька в Глухарную, и дело с концом… Интересно, благополучно ли Катя добралась? Что сейчас делает? Спит, конечно…
Волкову вспоминался их путь от Глухарной до Петрово, разговор…
Действительно, какая же славная она, Катюша! А обидел он ее зря, зря…
Веки Олега потяжелели, мысли сладко путались, он чувствовал, что засыпает.
– Эге-е, браток, да ты никак закемарил? – толкнул его под бок Кандычев. – Жалко, я чайку не догадался прихватить! Чаем-то сон в один момент бы разогнали!.. Слышь, а собственно чего нам обоим мучиться? Давай-ка ночь поделим. Часика по три передремлем – завтра все легче будет!.. Так что ложись, поспи, я пока не хочу.
– Не-е, тогда давай на спичках бросим, чтоб по-честному! – запротестовал Олег.
– На спичках так на спичках… – полез в карман лейтенант. – Тяни! Короткая дежурит.
Волков потянул. Выпала ему целая спичка – «длинная».
Притворно вздохнув – судьба, мол, он положил голову на брус, окантовывающий площадку, подогнул ноги и засунул руки в карманы телогрейки.
Уснул он почти мгновенно – будто провалился в черную теплую глубину…
Слегка поскрипывала вышка, внизу шумел ветер в кронах деревьев, а Олегу снилось море, горячее южное солнце и Катя, выходящая навстречу ему из воды, вся в блестящих радужных капельках…
На море Олегу еще никогда не приходилось бывать. Но он видел много фильмов, где точно так показывали минуты счастливой любви… Может быть, поэтому его воображение рисовало именно эту картину?
– Катя, Катенька! Прости, пожалуйста, я был неправ, неправ… – шевелил Олег губами во сне.
Кандычев посмотрел на него, улыбнулся и переломил в пальцах свою спичку. До этого она тоже была целой…
…Прошло часа полтора.
Жалея вымотавшегося Волкова, лейтенант, наверное, позволил бы ему поспать еще пару часов, если бы…
– Эй, Олега, кончай ночевать! – затормошил Кандычев спящего. – Подъем!
– Я сейчас, сейчас… – пытаясь разлепить тяжелые веки и массируя затекшую шею, спросонья забормотал Волков. – Вот ведь как разоспался! Ты ложись, я подежурю…
– Да нет, браток, не время сейчас спать! – возразил лейтенант. – Глянь-ка налево! Примечаешь что?
Олег потер тыльной стороной ладони глаза, посмотрел в темноту, но ничего не заметил.
– Смотри сюда, на мою руку! – придвинулся к нему вплотную Кандычев.
Волков до рези в глазах вглядывался в глухо шумевшую внизу тайгу и вдруг увидел едва заметную красноватую искорку. Она то чуть-чуть тлела, то вспыхивала ярче.
– Костер! – догадался Олег.
– Похоже на то, – подтвердил Кандычев. – Километров десять-пятнадцать до него, однако…
Волков достал из нагрудного кармана комбинезона компас, снял тормоз и, подождав, пока светящийся наконечник стрелки успокоится, определил магнитный азимут:
– Сто восемьдесят пять. Запомни на всякий случай! – сказал он участковому.
– Добро, запомнил. Ну, что дальше делать будем? Пойдем?
– Конечно же, надо идти! – без тени сомнения заявил Волков. – Кто бы у того костра ни грелся, а проверить мы просто обязаны.
Они спустились с вышки. Внизу было гораздо прохладнее – от земли, от ветвей деревьев, от реки тянуло сыростью и холодом.
Волков достал фонарик и протянул его Кандычеву:
– Посвети-ка, Петро!
Он вынул носовой платок и, присев на ступеньку вышки, развернул его на колене.
– Не понял… Что это ты собрался делать? – спросил лейтенант.
– Сейчас поймешь. На лодке хочу сигнал оставить.
Шариковой ручкой он нарисовал на платке большой восклицательный знак и печатными буквами написал:
«Мы преследуем преступников. Видели в 10 – 15 км костер. Направление от вышки – азимут 185°. Просьба срочно сообщить эти данные в милицию или розыскным нарядам.
Участковый инспектор Кандычев. Прапорщик Волков».
В конце записки он поставил дату и время. Кандычев подсвечивал фонарем из-за плеча Олега и по мере появления текста одобрительно хмыкал.
– Ну, как мнение моего оперативного начальника? – поинтересовался Волков.
– Пойдет. Неплохо придумал, – одобрил участковый, но добавил мрачновато: – Если, конечно, в эти сутки какая-нибудь посудина здесь проходить будет… А в общем-то и сами бы справились. Зачем людей зазря тревожить?
– Я это сделал в расчете на вертолет, – пояснил ему свой замысел Волков. – Старший группы майор Лукашов – розыскник опытный. Узнает, что мы с тобой на лодке уплыли и не вернулись – обязательно облет реки сделает. Вот лодку-то и заметят!
Они спустились к реке, вырезали длинный тальниковый прут, привязали к нему платок наподобие флажка и закрепили это сооружение на корме лодки.
Потом Волков свизировал азимут по компасу, и они зашагали, изредка посвечивая фонариком, постепенно забирая от реки влево.
Глава 12
Под утро Ржавый проснулся от холода. Замерзла, занемела до мурашек левая нога. Голова трещала с похмелья, была тяжелой, как дубовая колода.
Костер почти прогорел, остались малиново светящиеся угольки. Селезнев нашарил котелок, попил. Чертыхаясь, выплюнул изо рта нападавших в чай комаров. Привстав, дотянулся до кучи хвороста, накидал его на угли. Подул, раздувая жар.
Потом бухнулся на подстилку, спиной к костру.
Головешки, подернутые сизым налетом пепла, постепенно осветились изнутри хищным желтым светом, отчего стали похожи на большие початки кукурузы. Затрещали, сворачиваясь на жару, ветки сухостоя, побежали по ним маленькие злые язычки пламени.
Через несколько минут костер вошел в силу, поднялся высоким пламенем, застрелял сердито, разбрасывая уголья…
Извиваясь, огненный бесенок перепрыгнул на подстилку Ржавого, исчез, затаился в ней на какое-то мгновение, быстро растекся огненными ручейками по смолистому лапнику и вдруг пыхнул ярким пламенем, жадно скручивая хвою!
Загорелась, заплавилась нейлоновая куртка на спине Ржавого. Но не чувствовал он ничего – спал похмельным сном…
И вдруг:
– А-а-а-а-! А-а-а-а-а!!
Страшный крик разбил тишину, эхом заметался по лесу.
Разбуженный им Рыбаков мгновенно вскочил на ноги и увидел, что по поляне мечется живой человеческий факел, катается по траве, вскакивает и вновь катается, пытаясь сбить пламя.
– А-а-а-а-а-! А-а-а-а!! – рвали тишину вопли, метались среди деревьев.
Рыбаков бросился к Селезневу, но остановился, поняв, что и его куртка может загореться. Скинул ее, подскочил к рюкзаку, вытряхнул содержимое… Улучив момент, дал Селезневу подножку, завалил его на землю и, орудуя парусиной рюкзака, сбил пламя.
Ржавый то тонко и пронзительно верещал, то басовито рычал, дергаясь при этом всем телом, ногтями скребя землю.
– А ну, хорош! Хорош, успокойся!! – прикрикнул на него Рыбаков.
Но тот, видимо, не слышал и, обезумев от боли, бился, словно в конвульсиях. В прожогах куртки виднелась голая спина Ржавого – сочившаяся кровью и местами напоминавшая печенную в углях картошку.
Рыбаков дотянулся до бутылки с водкой, зубами сорвал пробку и, заломив руку Ржавого, облил раны водкой. Тот на секунду притих, потом взбрыкнул, сбросил с себя Николая и на четвереньках, быстро-быстро пополз в лес, оглашая его истошным криком.
«Похоже, хана ему. Отпрыгался наш жеребчик! – со злой иронией заключил Рыбаков, провожая Селезнева взглядом. – Эх, не ко времени все это случилось… Теперь одному по тайге придется шлепать, без проводника… А что я, собственно, потерял? – рассуждал он. – Компас есть, харчи, оружие… Если Ржавый не врал про нефтепровод – то за сутки я запросто до него доберусь, каких-то сорок километров!.. Ну, а дальше уж как бог на душу положит…»
Он поднял пятизарядку, вытряхнул на землю вещи из рюкзака Селезнева.
«Так… Первым делом взять патроны… Штук десять в карманы куртки, так… Шоколад, масло, пряники – это в рюкзак. Тушенку возьму только в металлических банках… Стеклянные побьются в дороге, да и зачем мне сейчас лишний груз… – прикидывал Рыбаков – . На всякий случай возьму пару бутылок коньяка – если употреблять понемножку с шоколадом – неплохой допинг! Так… Нож при мне, топорик и котелок не забыть бы…»
И он принялся укладывать рюкзак в дорогу. Причитая и охая, на четвереньках подполз Ржавый. Схватил котелок и жадно стал лакать чай. Потом выгреб из кармана брюк пучки какой-то травы и попросил Рыбакова:
– Коленька, друг, завари-ка в котелке вот это, от ожогов помогает! А спину-то, спину маслом бы мне смазал, а?.. О господи, за что ты меня так наказал?! – совсем по-бабьи запричитал он. – Спинушку-то, спину ровно черти в аду шмалят!
– Ишь ты, о боге вспомнил! Скажи спасибо, если тебя в ад-то примут!
– Коля, ну завари травки, что тебе… – снова заканючил было Селезнев, но вдруг осекся. Видно, до него дошло, какими приготовлениями занимается его кореш.
– Некогда мне тебе бальзамы варить! Видишь, делом занимаюсь! – уже до конца рассеял его иллюзии Рыбаков.
– Коль, а Коль, не бросал бы ты меня, а? – неожиданно тихо попросил Ржавый. – Пригожусь ведь еще… Мы же как уговаривались? Ну не бросай, а? Мне бы только пару деньков отлежаться – глядишь, и на ногах буду… На мне ж как на собаке!..
В его голосе сквозило такое отчаяние и безысходность, что Рыбакову стало даже немного жаль Ржавого.
Но это продолжалось недолго.
«Жалей, не жалей, – думал он, – что проку в этой жалости? Теперь Ржавый для меня только обуза. Тут уж, как говорят, каждому свое! Сестры милосердия из меня все равно не получится, так что сдергивать отсюда пора!»
Рыбаков взял свой рюкзак и закинул его за спину. Ржавый повернул голову в его сторону, видимо, окончательно понял, что чуда не произойдет, и попросил тихо, почти шепотом:
– Коль, ну не бросай, христом-богом молю! Ну хочешь, от денег, которые ты обещал, откажусь, а? Задаром на тебя буду работать? Я ж для тебя эвон сколь сделал, а ты…
– Ладно, заглохни ты, делалыцик! – перебил его Рыбаков. – Скажи спасибо, что хоть жратвы тебе оставляю! А в отношении денег… Я тебе так скажу – деньги у меня действительно есть. И много. Но не такой уж я фраер, чтобы с такими, как ты, делиться. Понял? – Он помолчал немного, глядя на Селезнева, и добавил: – Я тебе, Ржавый, плохого не желаю. Да только у нас с тобой расходняк вышел… Выберешься – живи, твое счастье. Не выберешься – значит, фортуна к тебе задом повернулась… Ну что, прощевай, кореш!
– Ах ты, гад! – внезапно задохнулся от ярости Селезнев. В эту минуту он был похож на большого грязного пса, издыхающего, но еще пытающегося укусить в последней своей злобе. – Вот только уйди, попробуй! Да после такого тебя ж в любой зоне…
– Да брось ты, напугал! – рассмеялся Рыбаков. – Не для того я ушел, чтобы снова в зоне оказаться!
А на законы ваши блатные мне лично глубоко наплевать! Кто сильнее, тот и прав, понял, морда ты рыжая?!
Селезнев не ответил, только с ненавистью полоснул взглядом по Рыбакову.
– Ишь ты! Посмотрите, какие мы нервные! – с откровенной издевкой произнес Рыбаков. – Ты ведь и забыл, наверное, сука, как хотел мне хребет сосной перешибить? Забыл?! Но у меня зато память хорошая! И в долгу я никогда не остаюсь, аккуратный. Тебя как, картечь устроит? – приставил он дуло пятизарядки к голове Ржавого. – Или на жакан перезарядить?
Почувствовав сталь оружия, Селезнев притих и вдруг заплакал беззвучно, размазывая по лицу слезы.
– Ладно переживать-то! Пошутил я! – расхохотался, издеваясь, Рыбаков. – Сдохнешь и без моей помощи! Не буду на себя мокруху брать, уговорил… Так что молись за меня Николаю-угоднику, кабан шмаленый. Счастливо оставаться!
Едва он успел сделать несколько шагов, как Ржавый, с непостижимой быстротой, на четвереньках, догнал его, обхватил сапоги руками.
– Никола! Коля! Ну не бросай! Ну есть же в тебе людское, христом-богом молю! Не погуби, век помнить…
Рыбаков секунду-другую помедлил. Уж больно сладко заныло сердце при виде унижающегося, червем извивающегося человека!..
– Убери ласты! Убери, говорю! – лениво произнес он и с маху въехал носком сапога в подбородок Ржавого.
Тот охнул, свалился ничком, обхватил руками голову, ожидая других ударов.
Но Рыбаков не стал больше бить его. Поправив на плече ремень пятизарядки, он двинулся в тайгу.
Было пасмурно и сыро, солнце еще только начинало вставать.
По низинкам растекались клубы белесого тумана. Где-то вдали протрубил лось, и спустя мгновение отозвалось ему эхо…
Звериная тропа, по которой шел Рыбаков, была хорошо натоптана, но проходила через такие густые заросли, что он буквально продирался сквозь мокрые ветки, заслоняя лицо ладонями, чтобы не лишиться глаз. Зато по сосняку он шел легко и пружинисто.
Настроение было прекрасным – ему крепко везло, и росла в Николае уверенность, что так будет и дальше.
Действительно, ведь то, что приключилось со Ржавым, могло быть и с ним! Но судьба, видать, оберегала его, отводила беду…
«Хоть бога нет, но миром кто-то правит! – думал Рыбаков. – И есть, есть, видать, на небе и моя путеводная звездочка. Есть!»
Размышляя об этом, он вдруг вспомнил, что идет без компаса, что компас остался на руке у Ржавого.
– Вот раззява! – обругал он себя и остановился в раздумье. «Возвращаться назад – плохая примета, но без компаса в тайге – пропадаловка! Можно так закружиться в каком-нибудь осиннике или березняке, что и за неделю с этого места не выберусь! Если, конечно, вообще выберусь… С этой проклятой тайгой шутки плохи – без компаса никак нельзя. Эх, жизнь! Придется назад топать!»
Обратный путь он проделал значительно быстрее. Вон уже и дымок костра сквозь деревья виднеется – рукой подать!
Но что это? Никак голоса? Странно… «Ржавый, что ли, со страху причитает?» – подумал он и, взяв пятизарядку наизготовку, бесшумно ступая, двинулся вперед.
Осторожно выглянув из-за густой ели, он увидел склонившегося над Селезневым человека в дождевике и милицейской фуражке. Чуть поодаль стоял рослый парень в телогрейке и комбинезоне.
– Ниче я не гоню! Правда, чистая правда, граждане начальники! На любом суде показания дам! – донесся до слуха Николая хриплый голос Ржавого. – Он же, гад, всю дорогу меня под ножом держал! Магазин ломануть заставил!..
– Когда ушел Рыбаков с этого места? – перебил Селезнева парень в телогрейке и комбинезоне.
«Эге-е! Вот и по мою душу архангелы пожаловали! – мелькнуло в голове Рыбакова. – Ну нет, шалишь, не дамся я вам! Пока вас двое, вы для меня – пыль!!»
Трясущимися от возбуждения руками он вскинул ружье и прицелился.
Видимо, заметив движение за елью, милиционер вскочил на ноги, вскинул руку с пистолетом, выискивая цель, но Рыбаков опередил его.
Пять раз подряд подпрыгнуло, прогрохотало ружье в его руках.
Сквозь пороховой дым он видел, как повалился на землю парень в телогрейке, как судорожно схватился за грудь тот, в плаще, и как один из выстрелов снес с его головы милицейскую фуражку…
Видел Рыбаков, и как вскочил на ноги Ржавый и опрометью бросился в чащу.
«Ну нет, тебя я тоже теперь в живых не оставлю, сука продажная!» – решил Рыбаков, лихорадочно перезаряжая ружье.
Он настиг Ржавого метров через восемьсот и всадил три заряда картечи в его обезображенную ожогом спину.
«Ну все, Коля! Теперь конец один! – трясся Рыбаков в лихорадке возбуждения. – Назад дороги нет три мертвяка – верная «вышка»! Сдергивать, сдергивать отсюда надо! По-срочному!»
Преодолевая отвращение, он нагнулся над Селезневым, стараясь не смотреть на его лицо с выпученными стекленеющими глазами, снял с его руки компас и подстегиваемый страхом, не разбирая дороги, ринулся в чащу.
Костер почти прогорел, остались малиново светящиеся угольки. Селезнев нашарил котелок, попил. Чертыхаясь, выплюнул изо рта нападавших в чай комаров. Привстав, дотянулся до кучи хвороста, накидал его на угли. Подул, раздувая жар.
Потом бухнулся на подстилку, спиной к костру.
Головешки, подернутые сизым налетом пепла, постепенно осветились изнутри хищным желтым светом, отчего стали похожи на большие початки кукурузы. Затрещали, сворачиваясь на жару, ветки сухостоя, побежали по ним маленькие злые язычки пламени.
Через несколько минут костер вошел в силу, поднялся высоким пламенем, застрелял сердито, разбрасывая уголья…
Извиваясь, огненный бесенок перепрыгнул на подстилку Ржавого, исчез, затаился в ней на какое-то мгновение, быстро растекся огненными ручейками по смолистому лапнику и вдруг пыхнул ярким пламенем, жадно скручивая хвою!
Загорелась, заплавилась нейлоновая куртка на спине Ржавого. Но не чувствовал он ничего – спал похмельным сном…
И вдруг:
– А-а-а-а-! А-а-а-а-а!!
Страшный крик разбил тишину, эхом заметался по лесу.
Разбуженный им Рыбаков мгновенно вскочил на ноги и увидел, что по поляне мечется живой человеческий факел, катается по траве, вскакивает и вновь катается, пытаясь сбить пламя.
– А-а-а-а-а-! А-а-а-а!! – рвали тишину вопли, метались среди деревьев.
Рыбаков бросился к Селезневу, но остановился, поняв, что и его куртка может загореться. Скинул ее, подскочил к рюкзаку, вытряхнул содержимое… Улучив момент, дал Селезневу подножку, завалил его на землю и, орудуя парусиной рюкзака, сбил пламя.
Ржавый то тонко и пронзительно верещал, то басовито рычал, дергаясь при этом всем телом, ногтями скребя землю.
– А ну, хорош! Хорош, успокойся!! – прикрикнул на него Рыбаков.
Но тот, видимо, не слышал и, обезумев от боли, бился, словно в конвульсиях. В прожогах куртки виднелась голая спина Ржавого – сочившаяся кровью и местами напоминавшая печенную в углях картошку.
Рыбаков дотянулся до бутылки с водкой, зубами сорвал пробку и, заломив руку Ржавого, облил раны водкой. Тот на секунду притих, потом взбрыкнул, сбросил с себя Николая и на четвереньках, быстро-быстро пополз в лес, оглашая его истошным криком.
«Похоже, хана ему. Отпрыгался наш жеребчик! – со злой иронией заключил Рыбаков, провожая Селезнева взглядом. – Эх, не ко времени все это случилось… Теперь одному по тайге придется шлепать, без проводника… А что я, собственно, потерял? – рассуждал он. – Компас есть, харчи, оружие… Если Ржавый не врал про нефтепровод – то за сутки я запросто до него доберусь, каких-то сорок километров!.. Ну, а дальше уж как бог на душу положит…»
Он поднял пятизарядку, вытряхнул на землю вещи из рюкзака Селезнева.
«Так… Первым делом взять патроны… Штук десять в карманы куртки, так… Шоколад, масло, пряники – это в рюкзак. Тушенку возьму только в металлических банках… Стеклянные побьются в дороге, да и зачем мне сейчас лишний груз… – прикидывал Рыбаков – . На всякий случай возьму пару бутылок коньяка – если употреблять понемножку с шоколадом – неплохой допинг! Так… Нож при мне, топорик и котелок не забыть бы…»
И он принялся укладывать рюкзак в дорогу. Причитая и охая, на четвереньках подполз Ржавый. Схватил котелок и жадно стал лакать чай. Потом выгреб из кармана брюк пучки какой-то травы и попросил Рыбакова:
– Коленька, друг, завари-ка в котелке вот это, от ожогов помогает! А спину-то, спину маслом бы мне смазал, а?.. О господи, за что ты меня так наказал?! – совсем по-бабьи запричитал он. – Спинушку-то, спину ровно черти в аду шмалят!
– Ишь ты, о боге вспомнил! Скажи спасибо, если тебя в ад-то примут!
– Коля, ну завари травки, что тебе… – снова заканючил было Селезнев, но вдруг осекся. Видно, до него дошло, какими приготовлениями занимается его кореш.
– Некогда мне тебе бальзамы варить! Видишь, делом занимаюсь! – уже до конца рассеял его иллюзии Рыбаков.
– Коль, а Коль, не бросал бы ты меня, а? – неожиданно тихо попросил Ржавый. – Пригожусь ведь еще… Мы же как уговаривались? Ну не бросай, а? Мне бы только пару деньков отлежаться – глядишь, и на ногах буду… На мне ж как на собаке!..
В его голосе сквозило такое отчаяние и безысходность, что Рыбакову стало даже немного жаль Ржавого.
Но это продолжалось недолго.
«Жалей, не жалей, – думал он, – что проку в этой жалости? Теперь Ржавый для меня только обуза. Тут уж, как говорят, каждому свое! Сестры милосердия из меня все равно не получится, так что сдергивать отсюда пора!»
Рыбаков взял свой рюкзак и закинул его за спину. Ржавый повернул голову в его сторону, видимо, окончательно понял, что чуда не произойдет, и попросил тихо, почти шепотом:
– Коль, ну не бросай, христом-богом молю! Ну хочешь, от денег, которые ты обещал, откажусь, а? Задаром на тебя буду работать? Я ж для тебя эвон сколь сделал, а ты…
– Ладно, заглохни ты, делалыцик! – перебил его Рыбаков. – Скажи спасибо, что хоть жратвы тебе оставляю! А в отношении денег… Я тебе так скажу – деньги у меня действительно есть. И много. Но не такой уж я фраер, чтобы с такими, как ты, делиться. Понял? – Он помолчал немного, глядя на Селезнева, и добавил: – Я тебе, Ржавый, плохого не желаю. Да только у нас с тобой расходняк вышел… Выберешься – живи, твое счастье. Не выберешься – значит, фортуна к тебе задом повернулась… Ну что, прощевай, кореш!
– Ах ты, гад! – внезапно задохнулся от ярости Селезнев. В эту минуту он был похож на большого грязного пса, издыхающего, но еще пытающегося укусить в последней своей злобе. – Вот только уйди, попробуй! Да после такого тебя ж в любой зоне…
– Да брось ты, напугал! – рассмеялся Рыбаков. – Не для того я ушел, чтобы снова в зоне оказаться!
А на законы ваши блатные мне лично глубоко наплевать! Кто сильнее, тот и прав, понял, морда ты рыжая?!
Селезнев не ответил, только с ненавистью полоснул взглядом по Рыбакову.
– Ишь ты! Посмотрите, какие мы нервные! – с откровенной издевкой произнес Рыбаков. – Ты ведь и забыл, наверное, сука, как хотел мне хребет сосной перешибить? Забыл?! Но у меня зато память хорошая! И в долгу я никогда не остаюсь, аккуратный. Тебя как, картечь устроит? – приставил он дуло пятизарядки к голове Ржавого. – Или на жакан перезарядить?
Почувствовав сталь оружия, Селезнев притих и вдруг заплакал беззвучно, размазывая по лицу слезы.
– Ладно переживать-то! Пошутил я! – расхохотался, издеваясь, Рыбаков. – Сдохнешь и без моей помощи! Не буду на себя мокруху брать, уговорил… Так что молись за меня Николаю-угоднику, кабан шмаленый. Счастливо оставаться!
Едва он успел сделать несколько шагов, как Ржавый, с непостижимой быстротой, на четвереньках, догнал его, обхватил сапоги руками.
– Никола! Коля! Ну не бросай! Ну есть же в тебе людское, христом-богом молю! Не погуби, век помнить…
Рыбаков секунду-другую помедлил. Уж больно сладко заныло сердце при виде унижающегося, червем извивающегося человека!..
– Убери ласты! Убери, говорю! – лениво произнес он и с маху въехал носком сапога в подбородок Ржавого.
Тот охнул, свалился ничком, обхватил руками голову, ожидая других ударов.
Но Рыбаков не стал больше бить его. Поправив на плече ремень пятизарядки, он двинулся в тайгу.
Было пасмурно и сыро, солнце еще только начинало вставать.
По низинкам растекались клубы белесого тумана. Где-то вдали протрубил лось, и спустя мгновение отозвалось ему эхо…
Звериная тропа, по которой шел Рыбаков, была хорошо натоптана, но проходила через такие густые заросли, что он буквально продирался сквозь мокрые ветки, заслоняя лицо ладонями, чтобы не лишиться глаз. Зато по сосняку он шел легко и пружинисто.
Настроение было прекрасным – ему крепко везло, и росла в Николае уверенность, что так будет и дальше.
Действительно, ведь то, что приключилось со Ржавым, могло быть и с ним! Но судьба, видать, оберегала его, отводила беду…
«Хоть бога нет, но миром кто-то правит! – думал Рыбаков. – И есть, есть, видать, на небе и моя путеводная звездочка. Есть!»
Размышляя об этом, он вдруг вспомнил, что идет без компаса, что компас остался на руке у Ржавого.
– Вот раззява! – обругал он себя и остановился в раздумье. «Возвращаться назад – плохая примета, но без компаса в тайге – пропадаловка! Можно так закружиться в каком-нибудь осиннике или березняке, что и за неделю с этого места не выберусь! Если, конечно, вообще выберусь… С этой проклятой тайгой шутки плохи – без компаса никак нельзя. Эх, жизнь! Придется назад топать!»
Обратный путь он проделал значительно быстрее. Вон уже и дымок костра сквозь деревья виднеется – рукой подать!
Но что это? Никак голоса? Странно… «Ржавый, что ли, со страху причитает?» – подумал он и, взяв пятизарядку наизготовку, бесшумно ступая, двинулся вперед.
Осторожно выглянув из-за густой ели, он увидел склонившегося над Селезневым человека в дождевике и милицейской фуражке. Чуть поодаль стоял рослый парень в телогрейке и комбинезоне.
– Ниче я не гоню! Правда, чистая правда, граждане начальники! На любом суде показания дам! – донесся до слуха Николая хриплый голос Ржавого. – Он же, гад, всю дорогу меня под ножом держал! Магазин ломануть заставил!..
– Когда ушел Рыбаков с этого места? – перебил Селезнева парень в телогрейке и комбинезоне.
«Эге-е! Вот и по мою душу архангелы пожаловали! – мелькнуло в голове Рыбакова. – Ну нет, шалишь, не дамся я вам! Пока вас двое, вы для меня – пыль!!»
Трясущимися от возбуждения руками он вскинул ружье и прицелился.
Видимо, заметив движение за елью, милиционер вскочил на ноги, вскинул руку с пистолетом, выискивая цель, но Рыбаков опередил его.
Пять раз подряд подпрыгнуло, прогрохотало ружье в его руках.
Сквозь пороховой дым он видел, как повалился на землю парень в телогрейке, как судорожно схватился за грудь тот, в плаще, и как один из выстрелов снес с его головы милицейскую фуражку…
Видел Рыбаков, и как вскочил на ноги Ржавый и опрометью бросился в чащу.
«Ну нет, тебя я тоже теперь в живых не оставлю, сука продажная!» – решил Рыбаков, лихорадочно перезаряжая ружье.
Он настиг Ржавого метров через восемьсот и всадил три заряда картечи в его обезображенную ожогом спину.
«Ну все, Коля! Теперь конец один! – трясся Рыбаков в лихорадке возбуждения. – Назад дороги нет три мертвяка – верная «вышка»! Сдергивать, сдергивать отсюда надо! По-срочному!»
Преодолевая отвращение, он нагнулся над Селезневым, стараясь не смотреть на его лицо с выпученными стекленеющими глазами, снял с его руки компас и подстегиваемый страхом, не разбирая дороги, ринулся в чащу.
Глава 13
Очнулся Волков как-то разом. Перед глазами прошлогодняя сухая листва, горьковато так пахнет…
В голове гудит и чем-то холодным покалывает, буд. то льдинки там…
Попытался встать, но сил не хватило, затошнило, все поплыло перед глазами.
Несколько раз вдохнул поглубже воздух – вроде полегчало. Потихоньку поднялся на ноги – почувствовал, что его качает, как березу на ветру… Ощупал голову – левое ухо и волосы мокрые от крови, ладонь сразу стала красной и липкой.
«Вскользь зацепило, видать… – подумал он вяло. – Надо бы перевязать…»
Сознание постепенно возвращалось, и он попытался вспомнить, что же произошло.
«Так… Давай все по порядку… Кандычев опрашивал этого рыжего мужика с обожженной спиной… Наклонился над ним… А я? Я спросил, когда ушел Рыбаков? Так, вроде так было… Потом Кандычев быстро поднялся и… что? Стоп, стоп, погоди! А где же Кандычев?»
Преодолевая противную слабость, Олег повернул голову. Сквозь застилающую глаза пелену, метрах в пяти от себя, заметил Петра.
Лейтенант лежал, вытянув перед собой руку с пистолетом. Пола брезентового плаща задралась, прикрывая ему голову, и казалось, что Кандычев крепко спит. Рядом валялась растерзанная картечью милицейская фуражка.
«Убит!» – мелькнула мысль, и в груди у Олега все похолодело.
Он шагнул к лейтенанту раз, другой… Ему хотелось сделать это как можно быстрее, но ноги были как ватные, плохо слушались.
С трудом добрался-таки, нагнулся над лейтенантом. Рукав плаща Кандычева набухал бурым пятном. Олег приподнял лейтенанта за плечи.
– Петя, Петро! Ну как же ты так?.. – шептал он, трясущимися руками расстегивая пуговицы плаща. – ] Сейчас, сейчас перевяжу тебя! Сейчас…
Голова Кандычева не держалась, моталась бессильно, но в какой-то момент Волкову почудилось, что тот слабо застонал. Прислушался – точно!
– Жив! Жив!! – обрадовался Олег.
Он осторожно снял с лейтенанта плащ, вытащил финку и по швам отрезал липкие от крови рукава кителя и рубашки. Осмотрел раны и понял – две картечины прошили предплечье Кандычева навылет. Кровь фонтанировала и обильными ручейками стекала на землю.
Волков подхватил раненого под мышки, подтащил к пню, прислонил к нему спиной.
– Ты потерпи, Петро, я мигом! – приговаривал Олег, доставая индивидуальный пакет.
Зубами дернул нитку – прорезиненная оболочка разорвалась и обнажила белизну бинта. Наложив подушечки пакета на раны, он сделал перевязку. Потом осмотрел тело Кандычева, но других повреждений не нашел.
– Ну вот и ладненько, вот и чудненько… – тихо приговаривал Волков, радуясь этому. – Рана у нас не очень опасная, кость вроде не задета… Доктора руку подштопают, починят… Все будет хорошо… Только не спи, Петя, нельзя сейчас спать!..
Он легонько потрепал Кандычева по небритым щекам и тот, застонав, открыл глаза.
– Сильно меня? – тихо спросил лейтенант.
– Ты лежи, лежи, не шевелись! – попросил Волков. – Все у тебя уже хорошо… Рана навылет, неопасная… Крови вот только много потерял. А фуражечку-то твою, погляди-ка, в клочья разнесло! Знать, в рубашке ты родился, товарищ инспектор!
– Мм-м… – простонал, кривясь от боли, Кандычев. – А бандиты где? Ушли?
– Ушли, Петро. Ну да ничего, мы их все равно достанем! Через часок-другой вертолет здесь будет…
– Да-а… Ты посмотри, как глупо получилось!.. – поморщился лейтенант. – Перехитрили они нас с тобой, как рябчиков на манок взяли! А пистолет где мой? – вдруг спохватился он.
– У меня, Петя. Не беспокойся.
Кандычев откинул голову на пень и прикрыл глаза.
– Морозит что-то… – пожаловался он, – и спать все время хочется… Сам-то как себя чувствуешь? – после паузы спросил лейтенант.
– Как молоденький огурчик! – пошутил Олег. – Зеленый и в пупырышках!
– Ладно тебе храбриться-то! Вон гляди – вся голова в кровище! Перевязал бы.
– Да это так – царапина! – отмахнулся Волков. – «Чугунок» у меня толстостенным оказался – свинец отскакивает.
– Зайчишка ты! – слабо улыбнулся лейтенант. – Ты вот что, зеленый огуречик, слушай меня и не перебивай. Бери продукты, патроны из моих магазинов и давай по следу. Бандюги далеко не должны уйти, не смогут… Видал, как у рыжего спина обожжена?
– Нет, Петро, – покачал головой Волков. – Это не решение вопроса. Догонять, конечно, надо, но тебя раненого я не брошу!
– Просил же не перебивать! – с досадой поморщился Кандычев. – Я сам за себя отвечаю. А вот тебе, пока утро, пока трава и листва мокрые, пока следы на росе приметны – настигать бандюг надо! Да только смотри, братишка, не повтори глупость мою, осторожнее будь! Где-нибудь на привале их брать надо… Лучше всего ночью, когда у костра греться будут…
– Нет, Петя, никуда я не пойду, – негромко, но твердо возразил Олег. – Пойми, не могу! Да случись такое со мной, разве бы ты меня оставил раненого в тайге, а? Нет, не могу! И на этом кончим.
В голове гудит и чем-то холодным покалывает, буд. то льдинки там…
Попытался встать, но сил не хватило, затошнило, все поплыло перед глазами.
Несколько раз вдохнул поглубже воздух – вроде полегчало. Потихоньку поднялся на ноги – почувствовал, что его качает, как березу на ветру… Ощупал голову – левое ухо и волосы мокрые от крови, ладонь сразу стала красной и липкой.
«Вскользь зацепило, видать… – подумал он вяло. – Надо бы перевязать…»
Сознание постепенно возвращалось, и он попытался вспомнить, что же произошло.
«Так… Давай все по порядку… Кандычев опрашивал этого рыжего мужика с обожженной спиной… Наклонился над ним… А я? Я спросил, когда ушел Рыбаков? Так, вроде так было… Потом Кандычев быстро поднялся и… что? Стоп, стоп, погоди! А где же Кандычев?»
Преодолевая противную слабость, Олег повернул голову. Сквозь застилающую глаза пелену, метрах в пяти от себя, заметил Петра.
Лейтенант лежал, вытянув перед собой руку с пистолетом. Пола брезентового плаща задралась, прикрывая ему голову, и казалось, что Кандычев крепко спит. Рядом валялась растерзанная картечью милицейская фуражка.
«Убит!» – мелькнула мысль, и в груди у Олега все похолодело.
Он шагнул к лейтенанту раз, другой… Ему хотелось сделать это как можно быстрее, но ноги были как ватные, плохо слушались.
С трудом добрался-таки, нагнулся над лейтенантом. Рукав плаща Кандычева набухал бурым пятном. Олег приподнял лейтенанта за плечи.
– Петя, Петро! Ну как же ты так?.. – шептал он, трясущимися руками расстегивая пуговицы плаща. – ] Сейчас, сейчас перевяжу тебя! Сейчас…
Голова Кандычева не держалась, моталась бессильно, но в какой-то момент Волкову почудилось, что тот слабо застонал. Прислушался – точно!
– Жив! Жив!! – обрадовался Олег.
Он осторожно снял с лейтенанта плащ, вытащил финку и по швам отрезал липкие от крови рукава кителя и рубашки. Осмотрел раны и понял – две картечины прошили предплечье Кандычева навылет. Кровь фонтанировала и обильными ручейками стекала на землю.
Волков подхватил раненого под мышки, подтащил к пню, прислонил к нему спиной.
– Ты потерпи, Петро, я мигом! – приговаривал Олег, доставая индивидуальный пакет.
Зубами дернул нитку – прорезиненная оболочка разорвалась и обнажила белизну бинта. Наложив подушечки пакета на раны, он сделал перевязку. Потом осмотрел тело Кандычева, но других повреждений не нашел.
– Ну вот и ладненько, вот и чудненько… – тихо приговаривал Волков, радуясь этому. – Рана у нас не очень опасная, кость вроде не задета… Доктора руку подштопают, починят… Все будет хорошо… Только не спи, Петя, нельзя сейчас спать!..
Он легонько потрепал Кандычева по небритым щекам и тот, застонав, открыл глаза.
– Сильно меня? – тихо спросил лейтенант.
– Ты лежи, лежи, не шевелись! – попросил Волков. – Все у тебя уже хорошо… Рана навылет, неопасная… Крови вот только много потерял. А фуражечку-то твою, погляди-ка, в клочья разнесло! Знать, в рубашке ты родился, товарищ инспектор!
– Мм-м… – простонал, кривясь от боли, Кандычев. – А бандиты где? Ушли?
– Ушли, Петро. Ну да ничего, мы их все равно достанем! Через часок-другой вертолет здесь будет…
– Да-а… Ты посмотри, как глупо получилось!.. – поморщился лейтенант. – Перехитрили они нас с тобой, как рябчиков на манок взяли! А пистолет где мой? – вдруг спохватился он.
– У меня, Петя. Не беспокойся.
Кандычев откинул голову на пень и прикрыл глаза.
– Морозит что-то… – пожаловался он, – и спать все время хочется… Сам-то как себя чувствуешь? – после паузы спросил лейтенант.
– Как молоденький огурчик! – пошутил Олег. – Зеленый и в пупырышках!
– Ладно тебе храбриться-то! Вон гляди – вся голова в кровище! Перевязал бы.
– Да это так – царапина! – отмахнулся Волков. – «Чугунок» у меня толстостенным оказался – свинец отскакивает.
– Зайчишка ты! – слабо улыбнулся лейтенант. – Ты вот что, зеленый огуречик, слушай меня и не перебивай. Бери продукты, патроны из моих магазинов и давай по следу. Бандюги далеко не должны уйти, не смогут… Видал, как у рыжего спина обожжена?
– Нет, Петро, – покачал головой Волков. – Это не решение вопроса. Догонять, конечно, надо, но тебя раненого я не брошу!
– Просил же не перебивать! – с досадой поморщился Кандычев. – Я сам за себя отвечаю. А вот тебе, пока утро, пока трава и листва мокрые, пока следы на росе приметны – настигать бандюг надо! Да только смотри, братишка, не повтори глупость мою, осторожнее будь! Где-нибудь на привале их брать надо… Лучше всего ночью, когда у костра греться будут…
– Нет, Петя, никуда я не пойду, – негромко, но твердо возразил Олег. – Пойми, не могу! Да случись такое со мной, разве бы ты меня оставил раненого в тайге, а? Нет, не могу! И на этом кончим.