— Он там, мистер Тобин, — произнес он. Его голос был тише, а движения — медленнее, чем обычно. Теперь и все остальные повернулись, посмотрели на меня, а потом расступились, чтобы освободить мне проход.
— Мы видели, как он бежал, — сказал доктор Камерон. — Он вылез на пожарную лестницу. А наши пожарные лестницы... Понимаете, они из дерева.
Я подошел к окну. Стоявший рядом со мной Боб Гейл сказал:
— Она сломалась.
Я выглянул наружу.
Под окном находилась деревянная площадка, сколоченная из широких досок. Один ряд ступеней вел наверх, другой — вниз. Ближе к задней стене дома две доски свисали вниз, образуя дыру шириной почти в три фута.
За моей спиной голос доктора Камерона произнес:
— Он, конечно, был в панике, иначе он ухватился бы за какую-нибудь перекладину или что-нибудь еще. Но он был слишком напуган и слишком торопился, чтобы успеть об этом подумать.
Я посмотрел вниз — на битумную дорожку, ведущую от дома к гаражу. На ней лежал Дьюи. Его руки и ноги были раскинуты, образуя нечто вроде свастики, а голова повернута под таким углом к телу, что не оставалось сомнений в том, что Дьюи мертв.
— Я все время кричал ему, чтобы он остановился. Но он не послушал, — торопливо сказал Боб Гейл.
Я втянул голову обратно и повернулся. Все смотрели на меня.
— Итак, — заметил доктор Фредерике, — кажется, вы все же оказались правы. И тут его ударил.
Глава 15
Глава 16
— Мы видели, как он бежал, — сказал доктор Камерон. — Он вылез на пожарную лестницу. А наши пожарные лестницы... Понимаете, они из дерева.
Я подошел к окну. Стоявший рядом со мной Боб Гейл сказал:
— Она сломалась.
Я выглянул наружу.
Под окном находилась деревянная площадка, сколоченная из широких досок. Один ряд ступеней вел наверх, другой — вниз. Ближе к задней стене дома две доски свисали вниз, образуя дыру шириной почти в три фута.
За моей спиной голос доктора Камерона произнес:
— Он, конечно, был в панике, иначе он ухватился бы за какую-нибудь перекладину или что-нибудь еще. Но он был слишком напуган и слишком торопился, чтобы успеть об этом подумать.
Я посмотрел вниз — на битумную дорожку, ведущую от дома к гаражу. На ней лежал Дьюи. Его руки и ноги были раскинуты, образуя нечто вроде свастики, а голова повернута под таким углом к телу, что не оставалось сомнений в том, что Дьюи мертв.
— Я все время кричал ему, чтобы он остановился. Но он не послушал, — торопливо сказал Боб Гейл.
Я втянул голову обратно и повернулся. Все смотрели на меня.
— Итак, — заметил доктор Фредерике, — кажется, вы все же оказались правы. И тут его ударил.
Глава 15
Я застал врасплох всех, включая себя самого. Удар получился неловким — в моем распоряжении была только одна рука, — но я вложил в него всю свою злость и весь вес моего довольно крепкого тела. Он пришелся Фредериксу прямо по зубам. Тот отшатнулся, выпучив от удивления глаза и махая руками, как ветряная мельница. Я по инерции наклонился в его сторону: не потому, что хотел ударить его еще раз, а просто пытаясь восстановить равновесие.
Стоящие рядом люди удержали нас от падения. Почувствовав, что контролирую себя и эмоционально, и физически, я повернулся к доктору Камерону:
— Нам надо поговорить. Наедине.
Он был в таком же шоке, как и Фредерике:
— После того, что вы сделали...
У меня не было времени на объяснения.
— Нам надо поговорить, — повторил я, — прежде чем сюда приедет полиция.
Слово “полиция” потрясло его.
— Боже мой, вы правы. В моем кабинете.
— Хорошо.
Я повернулся к Бобу Гейлу:
— Спустись вниз и стой возле тела. Никто не должен его двигать, никто не должен к нему подходить.
— Ладно, — ответил Боб. Он выглядел потрясенным то ли из-за смерти Дьюи, то ли из-за того, что я ударил Фредерикса.
Я повернулся к Фредериксу. Его верхняя губа была рассечена и кровоточила. Он промокал ее носовым платком и смотрел на меня так, словно никак не мог поверить в случившееся.
— Прошу прощения за то, что я вас ударил, — сказал я. — Я на минуту потерял над собой контроль. Он кивнул, продолжая за мной наблюдать.
— Пожалуйста, — продолжал я, — проследите за тем, чтобы отсюда никто не ушел и не звонил по телефону, пока не приедет полиция.
Он снова кивнул:
— Понимаю. — Его голос звучал чуть приглушенно из-за платка.
Уильям Мерривейл, парень, избивший своего отца, спросил:
— А кто назначил вас тут командовать? — Он смотрел на меня разъяренными глазами. Вероятно, его отец хорошо запомнил этот взгляд.
— Вы скоро узнаете, что здесь происходит. Доктор Камерон, давайте...
Мерривейл поднял руку и толкнул меня в плечо:
— Эй, я вам говорю.
— Уильям, все в порядке, — вмешался доктор Камерон. — Мы все вам объясним чуть позже.
— Откуда взялся этот тип и почему он бьет людей?
— У нас нет времени, — предупредил я Камерона.
— Знаю, — ответил он. — Уильям, потерпите совсем немного. Мистер Тобин, мы идем?
Боб уже бежал к выходу, чтобы занять свой пост у тела, а все остальные последовали за мной и доктором Камероном вниз по лестнице. Я слышал, как отставший Мерривейл настойчиво задавал вопросы доктору Фредериксу, который бросал в ответ односложные фразы, не содержавшие никакой информации.
Мы с доктором Камероном молчали, пока не остались наедине в его кабинете. Там он сказал:
— Ситуация ужасна.
— Да, это так, — согласился я и опустился на стул, стоявший напротив его письменного стола.
Доктор Камерон принялся бесцельно вышагивать по кабинету.
— Полагаю, у нас нет выбора, — мрачно произнес он. — Теперь нам придется вызвать полицию.
— Все гораздо проще. В случае внезапной смерти при невыясненных обстоятельствах — а именно это мы сейчас и имеем — полиция приедет, хотим мы того или не хотим.
— Это настоящее убийство, да?
— Не совсем. В суде это будет квалифицироваться как непредумышленное убийство. Конечно, если будет доказано намерение, то это уже будет предумышленное убийство. Помимо всего прочего.
Он остановился и посмотрел на меня:
— Чего прочего?
— Мы с вами виновны в ряде других преступлений. Не знаю, понимаете ли вы это.
— Нет, не понимаю. Он не знал, следует ему обижаться или защищаться, а потому сделал и то и другое.
— Здесь произошел ряд несчастных случаев. Мы оба знали, что они были подстроены, но не сообщили об этом властям. Причинение тяжких телесных повреждений, преднамеренно и по злому умыслу, — это уголовное преступление. Скрывая информацию об уголовном преступлении, мы становимся его соучастниками и разделяем вину преступника.
— Но у нас были причины...
— Я знаю эти причины. Сомневаюсь, что они заинтересуют местное правосудие. Особенно если тут пахнет преступлением, как вы сами только что указали. Если последний случай — убийство, то какой-нибудь честолюбивый окружной прокурор может попытаться превратить другие происшествия в покушения на убийство, и тогда мы с вами, доктор Камерон, становимся не только соучастниками в покушениях на убийство, но и соучастниками в деле об убийстве Дьюи.
Он оперся рукой о спинку дивана и тяжело опустился на него:
— Боже мой! Вы берете события из реальной жизни, укладываете их в формулы из нескольких слов, и это совершенно меняет их характер.
— В этом и заключается суть закона, — сказал я ему. — Приведение неопределенного числа разнообразных поступков, на которые только способны человеческие существа, к определенному числу общих знаменателей. За всю историю человечества ни один обвиняемый не узнавал сам себя в суде. Потрясенный доктор Камерон признал:
— Все гораздо, гораздо хуже, чем я предполагал.
— А против меня можно выдвинуть еще одно обвинение. У меня нет лицензии на работу частного детектива в этом штате. Или в любом другом. А я тут действовал именно в этом качестве. Вы становитесь соучастником и этого преступления, хотя я сомневаюсь, что кого-нибудь заинтересует ваш проступок: у них будет против вас кое-что поважнее. Но меня, с моим прошлым, они просто сожрут.
Доктор Камерон помотал головой как бык, который устал от матадора.
— Что нам делать?
— А что вы собираетесь делать?
— Не знаю, — признался он и развел руками, а потом посмотрел на них так, как будто в них должно было оказаться что-то полезное. — Наверное, попытаюсь все им объяснить.
— Другими словами, отдадите нас на растерзание местным властям.
— Не понимаю, что еще нам остается.
— После того, что вы рассказали мне о местной полиции, я предвижу только один результат, в случае, если поступим так, как вы говорите.
Он посмотрел на меня:
— Какой?
— Тюремное заключение для нас обоих, — объяснил я. — И для доктора Фредерикса тоже. Возможно, нам удастся выгородить Боба Гейла, если только он не будет слишком настаивать на том, чтобы влезть в это дело — а такое вполне может произойти.
— Тюрьма? — Он оглядел комнату так, как будто она вот-вот должна была исчезнуть. — Но что будет с “Мидуэем”?
— Не знаю. Во всяком случае, не в этом дело. Вопрос в том, что будет с нами.
Он смотрел на меня, нахмурив лоб в глубочайшей сосредоточенности.
— Но что еще мы можем сделать? Полиция все равно приедет, позвоним мы или нет. Нельзя ли сделать так, чтобы они не заподозрили, что это убийство?
— Нет. Преступник и раньше был неосторожен, он оставлял следы от пилы. Уверен, что и на этот раз будет так же. Полиция поймет, что это убийство.
— А мы не можем притвориться, будто не знали, что и другие случаи были подстроены?
— Теперь уже нет, — сказал я. — Мое прикрытие больше не сработает, что бы мы ни предприняли. Мерривейлу и тем, кто был наверху, теперь известно, что я не обычный постоялец. Они могут точно не знать, кто я такой, но они знают, что я здесь не на законных основаниях. По крайней мере, один из них расскажет об этом полиции.
— Понимаю. И полиция захочет узнать, что вы здесь расследуете.
— Что еще больше ухудшит ситуацию. Проще сразу же рассказать правду.
— Да уж. — Он покачал головой. — Не знаю, у меня нет опыта в делах подобного рода. Я не специалист в сокрытии улик...
— Никто из нас не специалист. Ни вы, ни я. Мы должны что-то вместе придумать.
— А у вас есть идеи?
— Не уверен. Я обдумал тут кое-что, но не знаю, сработает ли это.
— Что, например?
— А если нам вообще пока не сообщать о том, что произошло? Что, если мы до завтра оставим тело в гараже? Тогда мы сможем провести собрание с участием всех постояльцев и объяснить им ситуацию. Попросим их помочь нам и держать язык за зубами. Мы выиграем еще один день и, быть может, сумеем найти преступника. Если мы передадим его полиции вместе с телом, никто не станет копать здесь слишком глубоко.
Он принялся отрицательно качать головой еще задолго до того, как я закончил:
— Сожалею, но это не выйдет. Здесь у нас двадцать человек, каждый со своими проблемами. Было бы несправедливо нагружать их еще и этой...
— У нас просто нет возможности думать о том, что справедливо, а что нет.
— Это не самое важное возражение, — сказал он. — Я могу назвать вам человек пять-шесть, которые, я вам гарантирую, не станут молчать, даже если мы их об этом попросим. Мерривейл, например. Хелен Дорси, Молли Швейцлер, Фил Роше.
— Ладно, вы правы.
— Что мы можем сделать, так это...
Дверь открылась, и вошел Фредерике. Мы оба повернулись и посмотрели на него.
Его губа больше не кровоточила, но выглядела распухшей, лоб прорезали вертикальные морщины, а глаза утратили выражение абсолютной уверенности, которое раздражало меня в нем больше всего. На лице у него было написано смущение, что придавало Фредериксу более человеческий вид.
Он даже попросил разрешения войти, сказав при этом:
— Не помешаю?
Доктор Камерон посмотрел на меня, как бы ища ответа. Я торопливо проговорил:
— Ну конечно нет. Нам пригодится ваша помощь. Он вошел, закрыл за собой дверь и сообщил:
— Гейл стоит возле тела. Кантер и Дебби Латтимор наблюдают за входной дверью и телефоном. Похоже, на них можно положиться.
— Выяснилось, что у нас больше проблем, чем я думал, Лоример, — обратился к нему Камерон. — Проходите, садитесь.
Фредерике сел на диван рядом с доктором Камероном, тот обрисовал ситуацию, в которой мы оказались, и объяснил, почему мы не хотим говорить правду местной полиции, хотя и не можем придумать взамен ничего убедительного. Он рассказал Фредериксу и о моей идее заставить солгать всех постояльцев и привел свои возражения, закончив:
— Когда вы вошли, я как раз говорил, что мы добьемся этим лишь одного — впутаем тех, кто солжет, а остальным дадим повод чувствовать себя виноватыми.
— Вижу, что был не прав, — согласился я. — Но я не могу больше ничего придумать.
— Нам придется признать, что вы не обычный постоялец, — заговорил Фредерике, — тут у нас нет другого выбора. Мерривейл и кое-кто еще уже и сами обо всем догадались.
— Ничего не остается, как признать правду и надеяться на лучшее.
— Если мы расскажем правду, лучше не станет. Поверьте мне, кроме неприятностей для нас троих мы ничего не получим. Местной полиции будет легче заниматься нами, чем убийцей, потому что мы будем у них в руках, а убийцу еще нужно найти, и я сомневаюсь, что им это удастся.
— А если мы заявим, что пригласили вас по иной причине? — предложил Фредерике. — Мы не знали, что несчастные случаи подстраивались, а вы занимались чем-то совсем другим.
Камерон, который уже совершенно покорился судьбе и сдался, сказал:
— А что еще могло быть? Все, что у нас есть, — это несчастные случаи.
— У нас есть Дьюи, — возразил Фредерике. — Мы можем сказать, что узнали, что кто-то прячется у нас в доме, но не могли его найти. Вот почему мы наняли вас.
— Блестяще, Лоример! — просиял Камерон. — Это дает ответ на все вопросы. Мистер Тобин, разве это не сработает?
— Ну, — протянул я, — это снимает с крючка вас обоих, но не спасает меня, так как я по-прежнему остаюсь детективом, проводившим частное расследование без лицензии.
— Насколько это серьезно? — поинтересовался Фредерике.
— Они могут упрятать меня за это в тюрьму. Смогут, если захотят. А, познакомившись с моим прошлым, они вполне могут этого захотеть.
— Ваше прошлое обязательно должно всплыть?
— Думаю, да. Они будут проверять досье всех, и особенно мое, поскольку им станет известно, что я — сыщик. У Камерона достало чувства такта сказать:
— Мне это кажется не правильным. Вы не должны держать ответ один за всех.
— Психиатрическое исследование? — вдруг произнес Фредерике. — Как насчет этого? Призраки и привидения, что-нибудь в этом роде. Вы приехали сюда, чтобы изучить явления полтергейста, а привидением оказался Дьюи. Ведь для того, чтобы заниматься психиатрическим исследованием, не нужно иметь лицензию частного детектива?
— Не нужно, но не думаю, что мы сможем заставить их поверить в эту историю. В этом доме только мы трое будем говорить о полтергейсте. Никто из постояльцев не станет рассказывать о каких-то странных явлениях, и смышленому полицейскому не потребуется много времени, чтобы понять почему.
— О, какую запутанную паутину мы тут плетем, — состроил гримасу Фредерике. — А что, если бы вам не платили за работу? Я посмотрел на него:
— Не понимаю.
— Ну, у вас должна быть лицензия, чтобы практиковать как частный детектив, но не означает ли это, что в таких случаях вас нанимают?
— Полагаю, да. — Я никак не мог понять, куда он клонит.
— Но, — продолжал Камерон, — если мы не собирались вам платить, значит, вы не нарушали закон, верно?
— Вероятно, так. Но зачем я стал бы заниматься этим бесплатно?
Он развел руками, досадуя на мою недогадливость.
— Вы просто решили помочь нам.
— Не думаю, что мне поверят.
— А если бартер? — предложил Фредерике.
— Обмен? Что на что?
— Ваше мастерство в обмен на наше, — пояснил он. — Вы говорите, что ваше прошлое всплывет в любом случае. Почему бы этим не воспользоваться? После увольнения из нью-йоркской полиции вы чувствовали уныние, не могли работать и все такое прочее. А у нас была проблема с Дьюи. Вы не хотели обращаться в психиатрическую клинику и не могли себе позволить консультироваться у частного психоаналитика, а потому, услышав о нашей проблеме с “зайцем”, вы предложили приехать сюда на месяц и помочь нам найти Дьюи в обмен на терапевтическую помощь, которую мы могли вам предоставить.
— Как мы узнали друг о друге?
— Так, как это произошло на самом деле, через детектива Кенгельберга.
— Мой школьный товарищ — двоюродный брат Кенгельберга, — объяснил доктор Камерон, — он и послал меня к нему.
А Кенгельберг, в свою очередь, направил меня к вам. Все так на самом деле и случилось.
— Что-то не так? — спросил Фредерике.
— Думаю, все в порядке, — признал я. — Это должно выглядеть правдоподобно.
— Будем надеяться, — сказал он.
— Это больше, чем то, на что я рассчитывал. Доктор Фредерике, вы достойны восхищения. У вас мертвая хватка. Он выдавил скупую улыбку.
— От меня тоже иногда бывает толк, — сказал он.
— Еще раз приношу свои извинения за то, что ударил вас. Я сделал это не подумав.
— Естественно. Если бы вы подумали, то не сделали бы этого.
— Я сожалею.
Он снова улыбнулся, на этот раз более открыто, и дотронулся кончиком пальца до припухшей губы.
— Мне было интересно испытать это на себе, — произнес он. Готов спорить, что именно так оно и было.
Стоящие рядом люди удержали нас от падения. Почувствовав, что контролирую себя и эмоционально, и физически, я повернулся к доктору Камерону:
— Нам надо поговорить. Наедине.
Он был в таком же шоке, как и Фредерике:
— После того, что вы сделали...
У меня не было времени на объяснения.
— Нам надо поговорить, — повторил я, — прежде чем сюда приедет полиция.
Слово “полиция” потрясло его.
— Боже мой, вы правы. В моем кабинете.
— Хорошо.
Я повернулся к Бобу Гейлу:
— Спустись вниз и стой возле тела. Никто не должен его двигать, никто не должен к нему подходить.
— Ладно, — ответил Боб. Он выглядел потрясенным то ли из-за смерти Дьюи, то ли из-за того, что я ударил Фредерикса.
Я повернулся к Фредериксу. Его верхняя губа была рассечена и кровоточила. Он промокал ее носовым платком и смотрел на меня так, словно никак не мог поверить в случившееся.
— Прошу прощения за то, что я вас ударил, — сказал я. — Я на минуту потерял над собой контроль. Он кивнул, продолжая за мной наблюдать.
— Пожалуйста, — продолжал я, — проследите за тем, чтобы отсюда никто не ушел и не звонил по телефону, пока не приедет полиция.
Он снова кивнул:
— Понимаю. — Его голос звучал чуть приглушенно из-за платка.
Уильям Мерривейл, парень, избивший своего отца, спросил:
— А кто назначил вас тут командовать? — Он смотрел на меня разъяренными глазами. Вероятно, его отец хорошо запомнил этот взгляд.
— Вы скоро узнаете, что здесь происходит. Доктор Камерон, давайте...
Мерривейл поднял руку и толкнул меня в плечо:
— Эй, я вам говорю.
— Уильям, все в порядке, — вмешался доктор Камерон. — Мы все вам объясним чуть позже.
— Откуда взялся этот тип и почему он бьет людей?
— У нас нет времени, — предупредил я Камерона.
— Знаю, — ответил он. — Уильям, потерпите совсем немного. Мистер Тобин, мы идем?
Боб уже бежал к выходу, чтобы занять свой пост у тела, а все остальные последовали за мной и доктором Камероном вниз по лестнице. Я слышал, как отставший Мерривейл настойчиво задавал вопросы доктору Фредериксу, который бросал в ответ односложные фразы, не содержавшие никакой информации.
Мы с доктором Камероном молчали, пока не остались наедине в его кабинете. Там он сказал:
— Ситуация ужасна.
— Да, это так, — согласился я и опустился на стул, стоявший напротив его письменного стола.
Доктор Камерон принялся бесцельно вышагивать по кабинету.
— Полагаю, у нас нет выбора, — мрачно произнес он. — Теперь нам придется вызвать полицию.
— Все гораздо проще. В случае внезапной смерти при невыясненных обстоятельствах — а именно это мы сейчас и имеем — полиция приедет, хотим мы того или не хотим.
— Это настоящее убийство, да?
— Не совсем. В суде это будет квалифицироваться как непредумышленное убийство. Конечно, если будет доказано намерение, то это уже будет предумышленное убийство. Помимо всего прочего.
Он остановился и посмотрел на меня:
— Чего прочего?
— Мы с вами виновны в ряде других преступлений. Не знаю, понимаете ли вы это.
— Нет, не понимаю. Он не знал, следует ему обижаться или защищаться, а потому сделал и то и другое.
— Здесь произошел ряд несчастных случаев. Мы оба знали, что они были подстроены, но не сообщили об этом властям. Причинение тяжких телесных повреждений, преднамеренно и по злому умыслу, — это уголовное преступление. Скрывая информацию об уголовном преступлении, мы становимся его соучастниками и разделяем вину преступника.
— Но у нас были причины...
— Я знаю эти причины. Сомневаюсь, что они заинтересуют местное правосудие. Особенно если тут пахнет преступлением, как вы сами только что указали. Если последний случай — убийство, то какой-нибудь честолюбивый окружной прокурор может попытаться превратить другие происшествия в покушения на убийство, и тогда мы с вами, доктор Камерон, становимся не только соучастниками в покушениях на убийство, но и соучастниками в деле об убийстве Дьюи.
Он оперся рукой о спинку дивана и тяжело опустился на него:
— Боже мой! Вы берете события из реальной жизни, укладываете их в формулы из нескольких слов, и это совершенно меняет их характер.
— В этом и заключается суть закона, — сказал я ему. — Приведение неопределенного числа разнообразных поступков, на которые только способны человеческие существа, к определенному числу общих знаменателей. За всю историю человечества ни один обвиняемый не узнавал сам себя в суде. Потрясенный доктор Камерон признал:
— Все гораздо, гораздо хуже, чем я предполагал.
— А против меня можно выдвинуть еще одно обвинение. У меня нет лицензии на работу частного детектива в этом штате. Или в любом другом. А я тут действовал именно в этом качестве. Вы становитесь соучастником и этого преступления, хотя я сомневаюсь, что кого-нибудь заинтересует ваш проступок: у них будет против вас кое-что поважнее. Но меня, с моим прошлым, они просто сожрут.
Доктор Камерон помотал головой как бык, который устал от матадора.
— Что нам делать?
— А что вы собираетесь делать?
— Не знаю, — признался он и развел руками, а потом посмотрел на них так, как будто в них должно было оказаться что-то полезное. — Наверное, попытаюсь все им объяснить.
— Другими словами, отдадите нас на растерзание местным властям.
— Не понимаю, что еще нам остается.
— После того, что вы рассказали мне о местной полиции, я предвижу только один результат, в случае, если поступим так, как вы говорите.
Он посмотрел на меня:
— Какой?
— Тюремное заключение для нас обоих, — объяснил я. — И для доктора Фредерикса тоже. Возможно, нам удастся выгородить Боба Гейла, если только он не будет слишком настаивать на том, чтобы влезть в это дело — а такое вполне может произойти.
— Тюрьма? — Он оглядел комнату так, как будто она вот-вот должна была исчезнуть. — Но что будет с “Мидуэем”?
— Не знаю. Во всяком случае, не в этом дело. Вопрос в том, что будет с нами.
Он смотрел на меня, нахмурив лоб в глубочайшей сосредоточенности.
— Но что еще мы можем сделать? Полиция все равно приедет, позвоним мы или нет. Нельзя ли сделать так, чтобы они не заподозрили, что это убийство?
— Нет. Преступник и раньше был неосторожен, он оставлял следы от пилы. Уверен, что и на этот раз будет так же. Полиция поймет, что это убийство.
— А мы не можем притвориться, будто не знали, что и другие случаи были подстроены?
— Теперь уже нет, — сказал я. — Мое прикрытие больше не сработает, что бы мы ни предприняли. Мерривейлу и тем, кто был наверху, теперь известно, что я не обычный постоялец. Они могут точно не знать, кто я такой, но они знают, что я здесь не на законных основаниях. По крайней мере, один из них расскажет об этом полиции.
— Понимаю. И полиция захочет узнать, что вы здесь расследуете.
— Что еще больше ухудшит ситуацию. Проще сразу же рассказать правду.
— Да уж. — Он покачал головой. — Не знаю, у меня нет опыта в делах подобного рода. Я не специалист в сокрытии улик...
— Никто из нас не специалист. Ни вы, ни я. Мы должны что-то вместе придумать.
— А у вас есть идеи?
— Не уверен. Я обдумал тут кое-что, но не знаю, сработает ли это.
— Что, например?
— А если нам вообще пока не сообщать о том, что произошло? Что, если мы до завтра оставим тело в гараже? Тогда мы сможем провести собрание с участием всех постояльцев и объяснить им ситуацию. Попросим их помочь нам и держать язык за зубами. Мы выиграем еще один день и, быть может, сумеем найти преступника. Если мы передадим его полиции вместе с телом, никто не станет копать здесь слишком глубоко.
Он принялся отрицательно качать головой еще задолго до того, как я закончил:
— Сожалею, но это не выйдет. Здесь у нас двадцать человек, каждый со своими проблемами. Было бы несправедливо нагружать их еще и этой...
— У нас просто нет возможности думать о том, что справедливо, а что нет.
— Это не самое важное возражение, — сказал он. — Я могу назвать вам человек пять-шесть, которые, я вам гарантирую, не станут молчать, даже если мы их об этом попросим. Мерривейл, например. Хелен Дорси, Молли Швейцлер, Фил Роше.
— Ладно, вы правы.
— Что мы можем сделать, так это...
Дверь открылась, и вошел Фредерике. Мы оба повернулись и посмотрели на него.
Его губа больше не кровоточила, но выглядела распухшей, лоб прорезали вертикальные морщины, а глаза утратили выражение абсолютной уверенности, которое раздражало меня в нем больше всего. На лице у него было написано смущение, что придавало Фредериксу более человеческий вид.
Он даже попросил разрешения войти, сказав при этом:
— Не помешаю?
Доктор Камерон посмотрел на меня, как бы ища ответа. Я торопливо проговорил:
— Ну конечно нет. Нам пригодится ваша помощь. Он вошел, закрыл за собой дверь и сообщил:
— Гейл стоит возле тела. Кантер и Дебби Латтимор наблюдают за входной дверью и телефоном. Похоже, на них можно положиться.
— Выяснилось, что у нас больше проблем, чем я думал, Лоример, — обратился к нему Камерон. — Проходите, садитесь.
Фредерике сел на диван рядом с доктором Камероном, тот обрисовал ситуацию, в которой мы оказались, и объяснил, почему мы не хотим говорить правду местной полиции, хотя и не можем придумать взамен ничего убедительного. Он рассказал Фредериксу и о моей идее заставить солгать всех постояльцев и привел свои возражения, закончив:
— Когда вы вошли, я как раз говорил, что мы добьемся этим лишь одного — впутаем тех, кто солжет, а остальным дадим повод чувствовать себя виноватыми.
— Вижу, что был не прав, — согласился я. — Но я не могу больше ничего придумать.
— Нам придется признать, что вы не обычный постоялец, — заговорил Фредерике, — тут у нас нет другого выбора. Мерривейл и кое-кто еще уже и сами обо всем догадались.
— Ничего не остается, как признать правду и надеяться на лучшее.
— Если мы расскажем правду, лучше не станет. Поверьте мне, кроме неприятностей для нас троих мы ничего не получим. Местной полиции будет легче заниматься нами, чем убийцей, потому что мы будем у них в руках, а убийцу еще нужно найти, и я сомневаюсь, что им это удастся.
— А если мы заявим, что пригласили вас по иной причине? — предложил Фредерике. — Мы не знали, что несчастные случаи подстраивались, а вы занимались чем-то совсем другим.
Камерон, который уже совершенно покорился судьбе и сдался, сказал:
— А что еще могло быть? Все, что у нас есть, — это несчастные случаи.
— У нас есть Дьюи, — возразил Фредерике. — Мы можем сказать, что узнали, что кто-то прячется у нас в доме, но не могли его найти. Вот почему мы наняли вас.
— Блестяще, Лоример! — просиял Камерон. — Это дает ответ на все вопросы. Мистер Тобин, разве это не сработает?
— Ну, — протянул я, — это снимает с крючка вас обоих, но не спасает меня, так как я по-прежнему остаюсь детективом, проводившим частное расследование без лицензии.
— Насколько это серьезно? — поинтересовался Фредерике.
— Они могут упрятать меня за это в тюрьму. Смогут, если захотят. А, познакомившись с моим прошлым, они вполне могут этого захотеть.
— Ваше прошлое обязательно должно всплыть?
— Думаю, да. Они будут проверять досье всех, и особенно мое, поскольку им станет известно, что я — сыщик. У Камерона достало чувства такта сказать:
— Мне это кажется не правильным. Вы не должны держать ответ один за всех.
— Психиатрическое исследование? — вдруг произнес Фредерике. — Как насчет этого? Призраки и привидения, что-нибудь в этом роде. Вы приехали сюда, чтобы изучить явления полтергейста, а привидением оказался Дьюи. Ведь для того, чтобы заниматься психиатрическим исследованием, не нужно иметь лицензию частного детектива?
— Не нужно, но не думаю, что мы сможем заставить их поверить в эту историю. В этом доме только мы трое будем говорить о полтергейсте. Никто из постояльцев не станет рассказывать о каких-то странных явлениях, и смышленому полицейскому не потребуется много времени, чтобы понять почему.
— О, какую запутанную паутину мы тут плетем, — состроил гримасу Фредерике. — А что, если бы вам не платили за работу? Я посмотрел на него:
— Не понимаю.
— Ну, у вас должна быть лицензия, чтобы практиковать как частный детектив, но не означает ли это, что в таких случаях вас нанимают?
— Полагаю, да. — Я никак не мог понять, куда он клонит.
— Но, — продолжал Камерон, — если мы не собирались вам платить, значит, вы не нарушали закон, верно?
— Вероятно, так. Но зачем я стал бы заниматься этим бесплатно?
Он развел руками, досадуя на мою недогадливость.
— Вы просто решили помочь нам.
— Не думаю, что мне поверят.
— А если бартер? — предложил Фредерике.
— Обмен? Что на что?
— Ваше мастерство в обмен на наше, — пояснил он. — Вы говорите, что ваше прошлое всплывет в любом случае. Почему бы этим не воспользоваться? После увольнения из нью-йоркской полиции вы чувствовали уныние, не могли работать и все такое прочее. А у нас была проблема с Дьюи. Вы не хотели обращаться в психиатрическую клинику и не могли себе позволить консультироваться у частного психоаналитика, а потому, услышав о нашей проблеме с “зайцем”, вы предложили приехать сюда на месяц и помочь нам найти Дьюи в обмен на терапевтическую помощь, которую мы могли вам предоставить.
— Как мы узнали друг о друге?
— Так, как это произошло на самом деле, через детектива Кенгельберга.
— Мой школьный товарищ — двоюродный брат Кенгельберга, — объяснил доктор Камерон, — он и послал меня к нему.
А Кенгельберг, в свою очередь, направил меня к вам. Все так на самом деле и случилось.
— Что-то не так? — спросил Фредерике.
— Думаю, все в порядке, — признал я. — Это должно выглядеть правдоподобно.
— Будем надеяться, — сказал он.
— Это больше, чем то, на что я рассчитывал. Доктор Фредерике, вы достойны восхищения. У вас мертвая хватка. Он выдавил скупую улыбку.
— От меня тоже иногда бывает толк, — сказал он.
— Еще раз приношу свои извинения за то, что ударил вас. Я сделал это не подумав.
— Естественно. Если бы вы подумали, то не сделали бы этого.
— Я сожалею.
Он снова улыбнулся, на этот раз более открыто, и дотронулся кончиком пальца до припухшей губы.
— Мне было интересно испытать это на себе, — произнес он. Готов спорить, что именно так оно и было.
Глава 16
Когда случается насильственная смерть, в голову начинают лезть разные мысли. Эхо в “Мидуэе” стало вибрирующим, напряженным и превратилось в глухой ропот. Лица постояльцев побледнели и осунулись, глаза запали. Движения замедлились, а голоса звучали еще тише.
Я сидел за столом с Бобом Гейлом, Уолтером Стоддардом и Джерри Кантером. Мы вчетвером пришли в числе первых, и я смотрел, как столовая постепенно заполняется людьми — пришли все, кроме Дорис Брейди, жертвы культурного шока, и Николаев Файка, запойного алкоголика.
За столом, стоявшим справа от нашего, сидели Роберт О'Хара и Уильям Мерривейл, два блондина, похожие на футболистов. За столом слева — Джордж Бартоломью и Дональд Уолберн, двое пострадавших. Им составляли компанию Фил Роше и Эдгар Дженнингз, игроки в пинг-понг, исключенные из списка подозреваемых.
Можно сказать, что в столовой произошла половая сегрегация: три стола с одной стороны комнаты занимали мужчины, и три стола с другой стороны — женщины. Напротив Бартоломью, Роше, Уолберна и Дженнингза размещались Дебби Латтимор, Мэрилин Назарро и Бет Трейси. Последняя тоже была тогда в комнате для пинг-понга. Напротив нашего стола сидела Хелен Дорси, помешавшаяся на чистоте, а с ней — Рут Эйренгарт и Айви Поллетт, две подозреваемые из моего списка, которых я прежде не видел. Что я могу о них сказать? Они полностью соответствовали своим досье: Рут — худая, изможденная женщина, которая перенесла нервный срыв после рождения десятого ребенка, и Айви — тоже худая, но посуше и еще более бледная, как и должна выглядеть старая дева, которой за сорок и которая посвятила всю свою жизнь больной матери, а после ее смерти стала страдать манией преследования, включая попытки изнасилования, шпионаж и всевозможные тайные заговоры. Был ли кто-то из них виновен в убийстве? Может быть, Айви Поллетт снова решила, что ее преследуют, и принялась расставлять своим врагам ловушки?
Но подобное теоретизирование не давало ничего хорошего. Мне уже давно стало ясно, что вполне приемлемый, хотя и лишенный всякой логики мотив можно выудить из досье любого из тех, кто присутствовал сейчас в этой комнате. Так я убийцу не найду. Если я его вообще когда-нибудь найду.
Джерри Кантер тихонько постучал костяшками пальцев по столу, чтобы привлечь мое внимание, и многозначительно кивнул:
— Посмотрите туда.
Он имел в виду последний стол, стоявший справа наискосок. За ним сидели в одиночестве Молли Швейцлер и Роуз Акерсон, первые пострадавшие. Я посмотрел в их сторону: Роуз кормила Молли с ложечки. На лице Роуз было выражение нежной заботы, а Молли напоминала опечаленного ребенка. Поскольку проблемы Роуз вышли наружу, когда она похитила младенца, пытаясь найти замену собственным повзрослевшим и уехавшим от нее детям, и поскольку Молли поставила рекорд по безобразному и ненормальному перееданию во время своей болезни, эта сцена отнюдь не являлась признаком здоровой атмосферы. Это был явный отзвук того, что происходило в доме. За исключением меня все присутствующие здесь последние четыре или пять месяцев назад нуждались в психиатрическом лечении. Тревожное настроение, охватившее “Мидуэй”, а вовсе не какая-то особая угроза или опасность, разрушили хрупкую стабильность этих людей. С трудом одержанные победы вновь подвергались испытаниям в голове каждого из них.
Джерри Кантер был еще одним тому примером. Он наблюдал за тем, как Роуз Акерсон кормит Молли Швейцлер обедом, полагая, что это смешно. Он испытывал какое-то мрачное удовольствие и никак не мог отвести от них взгляд.
— Вам случалось видеть что-нибудь более забавное? Только взгляните на этих двух!
— Я их вижу, — ответил я и отвернулся. Мне было куда интереснее наблюдать за теми, кто был в списке подозреваемых.
Например, за Этель Холл. Сейчас она выполняла обязанности официантки. Она так нервничала, что просто чудом не уронила пока ни одной тарелки. Она ни с кем не разговаривала и отводила глаза. Библиотекарь-лесбиянка — это звучало неплохо. В ее прошлом коренилась нервозность высокого напряжения. Сегодняшняя ли атмосфера сделала ее такой пугливой, или она нервничала из-за того, что она сегодня стала убийцей?
Или двое молодых парней справа от меня — Мерривейл и О'Хара. Оба они держались вызывающе и не разговаривали друг с другом. Было очевидно, что если один из них скажет хоть слово, то второй вцепится ему в горло. Нет, они не злились друг на друга — они походили на рассерженных львов в клетке, которые срывают свое раздражение, бросаясь друг на друга. Оба время от времени на секунду задерживали на мне взгляд, особенно Мерривейл, и я засомневался в том, что мне удастся избежать стычки с ними до отъезда из “Мидуэя”.
За столом напротив, где, ссутулив плечи и опустив головы, сидели Рут Эйренгарт и Айви Поллетт, обстановка была еще более нервная. Рядом с ними сидела Хелен Дорси — у нее был хмурый и натянутый вид, скулы от напряжения обозначились более резко, а движения были скованными и скупыми.
Наконец, последняя из присутствующих подозреваемых, — поскольку Дорис Брейди и Николаев в столовой не было, — Дебби Латтимор, сидела за столом с Мэрилин Назарро и Бет Трейси. У всех троих был напуганный вид. Так выглядят люди, готовые поверить, что за спиной у них творится нечто ужасное. Дебби то и дело оглядывала столовую, бросая быстрые взгляды на другие столы и поспешно отворачиваясь, когда встречалась с кем-нибудь глазами.
Уильям Стоддард, сидевший за нашим столом напротив меня, спросил:
— Кто вы на самом деле, Тобин?
Я оторвался от Дебби и увидел, что он изучающе на меня смотрит. Сегодня у него было более задумчивое и сосредоточенное и менее безнадежное выражение лица, чем то, что я видел раньше.
— Что вы имеете в виду?
— Все знают, что вы не наш. Но никто не знает, кто вы такой.
— Я друг друга доктора Камерона.
— Вы были в “Риво-Хилл”? Я отрицательно покачал головой.
Джерри Кантер с явной неохотой оторвался от созерцания Роуз Акерсон и Молли Швейцлер.
— Итак, вы и в самом деле подставное лицо, — сказал он, — шпион вражеской стороны. Вы кто, коп?
— Нет, раньше я служил в полиции Нью-Йорка, но уже три года я не полицейский.
— Теперь вы частный детектив? — предположил Уолтер Стоддард.
— Нет. Я, не совсем подставное лицо. Вообще-то я что-то вроде пациента. Не хочу вдаваться в подробности.
— Никто и не просит вас вдаваться в подробности, — заявил Стоддард. — Я просто спрашиваю: что вы здесь делаете?
Я был рад возможности испытать свою историю на аудитории, которая будет менее подозрительной и, вероятно, более компетентной, чем местная полиция. Боба Гейла, сидевшего справа от меня, доктор Камерон просветил еще до обеда, и он знал, что, согласно официальной версии, он не принимал участия в расследовании. Я надеялся, что он не забудет об этом и не попытается добавить художественные детали к моему рассказу, когда я буду отвечать Стоддарду.
Боб оказался на высоте. Может быть, он немного переигрывал, изображая на лице выражение “ну разве это не интересно?”, но ни Кантер, ни Стоддард этого не заметили. Все свое внимание они сосредоточили на мне.
— Это что-то вроде сделки, — начал я. — У доктора Камерона возникли подозрения, что здесь кто-то живет на незаконных основаниях, ну, кто-то вроде “зайца”, и он не знал, что с этим можно поделать. Он не хотел вызывать полицию для проведения обыска, полагая, что это окажет негативное воздействие на некоторых постояльцев. Его собственные поиски ничем не увенчались. Он рассказал об этой проблеме своему приятелю, однокашнику по колледжу, а этот приятель направил его к своему двоюродному брату, которого зовут Марти Кенгельберг. Он детектив нью-йоркской полиции. Марти меня знает, и знает о моих личных проблемах. Он считал, что мне требуется некоторая психиатрическая помощь, а я ни за что не соглашался лечь в клинику. Тогда Марти свел меня с доктором Камероном, и мы договорились выручить друг друга. Я должен был приехать сюда как обычный постоялец и постараться найти “зайца”, а он был готов предоставить мне индивидуальные консультации, чтобы понять, как мне помочь. — Я развел руками. — Вот чем я здесь занимаюсь. Поисками психиатрической помощи и Дьюи.
Пока я говорил, Стоддард пристально наблюдал за мной, и я не был уверен, что он проглотит наживку, однако первым вопрос задал Джерри Кантер:
— Как получилось, что вы дали в глаз доктору Фредериксу?
— Я дал ему в зубы. И сделал это потому, что был на него зол.
— Это я и так понял. Вопрос в том, почему вы на него злились?
— Из-за него Дьюи пришлось убегать. Я знал, что Дьюи будет напуган, и хотел, чтобы мы подбирались к нему осторожно. Фредерике был против этого. Он хотел вспугнуть Дьюи и заставить его уйти из дома.
Кантер криво усмехнулся и сказал:
— Это похоже на Фредерикса. Он любит доставлять людям неприятности.
— Я винил Фредерикса в том, что Дьюи поддался панике и упал. Теперь я думаю, что обвинять его было несправедливо, но в тот момент я не мог сдержаться.
Я сидел за столом с Бобом Гейлом, Уолтером Стоддардом и Джерри Кантером. Мы вчетвером пришли в числе первых, и я смотрел, как столовая постепенно заполняется людьми — пришли все, кроме Дорис Брейди, жертвы культурного шока, и Николаев Файка, запойного алкоголика.
За столом, стоявшим справа от нашего, сидели Роберт О'Хара и Уильям Мерривейл, два блондина, похожие на футболистов. За столом слева — Джордж Бартоломью и Дональд Уолберн, двое пострадавших. Им составляли компанию Фил Роше и Эдгар Дженнингз, игроки в пинг-понг, исключенные из списка подозреваемых.
Можно сказать, что в столовой произошла половая сегрегация: три стола с одной стороны комнаты занимали мужчины, и три стола с другой стороны — женщины. Напротив Бартоломью, Роше, Уолберна и Дженнингза размещались Дебби Латтимор, Мэрилин Назарро и Бет Трейси. Последняя тоже была тогда в комнате для пинг-понга. Напротив нашего стола сидела Хелен Дорси, помешавшаяся на чистоте, а с ней — Рут Эйренгарт и Айви Поллетт, две подозреваемые из моего списка, которых я прежде не видел. Что я могу о них сказать? Они полностью соответствовали своим досье: Рут — худая, изможденная женщина, которая перенесла нервный срыв после рождения десятого ребенка, и Айви — тоже худая, но посуше и еще более бледная, как и должна выглядеть старая дева, которой за сорок и которая посвятила всю свою жизнь больной матери, а после ее смерти стала страдать манией преследования, включая попытки изнасилования, шпионаж и всевозможные тайные заговоры. Был ли кто-то из них виновен в убийстве? Может быть, Айви Поллетт снова решила, что ее преследуют, и принялась расставлять своим врагам ловушки?
Но подобное теоретизирование не давало ничего хорошего. Мне уже давно стало ясно, что вполне приемлемый, хотя и лишенный всякой логики мотив можно выудить из досье любого из тех, кто присутствовал сейчас в этой комнате. Так я убийцу не найду. Если я его вообще когда-нибудь найду.
Джерри Кантер тихонько постучал костяшками пальцев по столу, чтобы привлечь мое внимание, и многозначительно кивнул:
— Посмотрите туда.
Он имел в виду последний стол, стоявший справа наискосок. За ним сидели в одиночестве Молли Швейцлер и Роуз Акерсон, первые пострадавшие. Я посмотрел в их сторону: Роуз кормила Молли с ложечки. На лице Роуз было выражение нежной заботы, а Молли напоминала опечаленного ребенка. Поскольку проблемы Роуз вышли наружу, когда она похитила младенца, пытаясь найти замену собственным повзрослевшим и уехавшим от нее детям, и поскольку Молли поставила рекорд по безобразному и ненормальному перееданию во время своей болезни, эта сцена отнюдь не являлась признаком здоровой атмосферы. Это был явный отзвук того, что происходило в доме. За исключением меня все присутствующие здесь последние четыре или пять месяцев назад нуждались в психиатрическом лечении. Тревожное настроение, охватившее “Мидуэй”, а вовсе не какая-то особая угроза или опасность, разрушили хрупкую стабильность этих людей. С трудом одержанные победы вновь подвергались испытаниям в голове каждого из них.
Джерри Кантер был еще одним тому примером. Он наблюдал за тем, как Роуз Акерсон кормит Молли Швейцлер обедом, полагая, что это смешно. Он испытывал какое-то мрачное удовольствие и никак не мог отвести от них взгляд.
— Вам случалось видеть что-нибудь более забавное? Только взгляните на этих двух!
— Я их вижу, — ответил я и отвернулся. Мне было куда интереснее наблюдать за теми, кто был в списке подозреваемых.
Например, за Этель Холл. Сейчас она выполняла обязанности официантки. Она так нервничала, что просто чудом не уронила пока ни одной тарелки. Она ни с кем не разговаривала и отводила глаза. Библиотекарь-лесбиянка — это звучало неплохо. В ее прошлом коренилась нервозность высокого напряжения. Сегодняшняя ли атмосфера сделала ее такой пугливой, или она нервничала из-за того, что она сегодня стала убийцей?
Или двое молодых парней справа от меня — Мерривейл и О'Хара. Оба они держались вызывающе и не разговаривали друг с другом. Было очевидно, что если один из них скажет хоть слово, то второй вцепится ему в горло. Нет, они не злились друг на друга — они походили на рассерженных львов в клетке, которые срывают свое раздражение, бросаясь друг на друга. Оба время от времени на секунду задерживали на мне взгляд, особенно Мерривейл, и я засомневался в том, что мне удастся избежать стычки с ними до отъезда из “Мидуэя”.
За столом напротив, где, ссутулив плечи и опустив головы, сидели Рут Эйренгарт и Айви Поллетт, обстановка была еще более нервная. Рядом с ними сидела Хелен Дорси — у нее был хмурый и натянутый вид, скулы от напряжения обозначились более резко, а движения были скованными и скупыми.
Наконец, последняя из присутствующих подозреваемых, — поскольку Дорис Брейди и Николаев в столовой не было, — Дебби Латтимор, сидела за столом с Мэрилин Назарро и Бет Трейси. У всех троих был напуганный вид. Так выглядят люди, готовые поверить, что за спиной у них творится нечто ужасное. Дебби то и дело оглядывала столовую, бросая быстрые взгляды на другие столы и поспешно отворачиваясь, когда встречалась с кем-нибудь глазами.
Уильям Стоддард, сидевший за нашим столом напротив меня, спросил:
— Кто вы на самом деле, Тобин?
Я оторвался от Дебби и увидел, что он изучающе на меня смотрит. Сегодня у него было более задумчивое и сосредоточенное и менее безнадежное выражение лица, чем то, что я видел раньше.
— Что вы имеете в виду?
— Все знают, что вы не наш. Но никто не знает, кто вы такой.
— Я друг друга доктора Камерона.
— Вы были в “Риво-Хилл”? Я отрицательно покачал головой.
Джерри Кантер с явной неохотой оторвался от созерцания Роуз Акерсон и Молли Швейцлер.
— Итак, вы и в самом деле подставное лицо, — сказал он, — шпион вражеской стороны. Вы кто, коп?
— Нет, раньше я служил в полиции Нью-Йорка, но уже три года я не полицейский.
— Теперь вы частный детектив? — предположил Уолтер Стоддард.
— Нет. Я, не совсем подставное лицо. Вообще-то я что-то вроде пациента. Не хочу вдаваться в подробности.
— Никто и не просит вас вдаваться в подробности, — заявил Стоддард. — Я просто спрашиваю: что вы здесь делаете?
Я был рад возможности испытать свою историю на аудитории, которая будет менее подозрительной и, вероятно, более компетентной, чем местная полиция. Боба Гейла, сидевшего справа от меня, доктор Камерон просветил еще до обеда, и он знал, что, согласно официальной версии, он не принимал участия в расследовании. Я надеялся, что он не забудет об этом и не попытается добавить художественные детали к моему рассказу, когда я буду отвечать Стоддарду.
Боб оказался на высоте. Может быть, он немного переигрывал, изображая на лице выражение “ну разве это не интересно?”, но ни Кантер, ни Стоддард этого не заметили. Все свое внимание они сосредоточили на мне.
— Это что-то вроде сделки, — начал я. — У доктора Камерона возникли подозрения, что здесь кто-то живет на незаконных основаниях, ну, кто-то вроде “зайца”, и он не знал, что с этим можно поделать. Он не хотел вызывать полицию для проведения обыска, полагая, что это окажет негативное воздействие на некоторых постояльцев. Его собственные поиски ничем не увенчались. Он рассказал об этой проблеме своему приятелю, однокашнику по колледжу, а этот приятель направил его к своему двоюродному брату, которого зовут Марти Кенгельберг. Он детектив нью-йоркской полиции. Марти меня знает, и знает о моих личных проблемах. Он считал, что мне требуется некоторая психиатрическая помощь, а я ни за что не соглашался лечь в клинику. Тогда Марти свел меня с доктором Камероном, и мы договорились выручить друг друга. Я должен был приехать сюда как обычный постоялец и постараться найти “зайца”, а он был готов предоставить мне индивидуальные консультации, чтобы понять, как мне помочь. — Я развел руками. — Вот чем я здесь занимаюсь. Поисками психиатрической помощи и Дьюи.
Пока я говорил, Стоддард пристально наблюдал за мной, и я не был уверен, что он проглотит наживку, однако первым вопрос задал Джерри Кантер:
— Как получилось, что вы дали в глаз доктору Фредериксу?
— Я дал ему в зубы. И сделал это потому, что был на него зол.
— Это я и так понял. Вопрос в том, почему вы на него злились?
— Из-за него Дьюи пришлось убегать. Я знал, что Дьюи будет напуган, и хотел, чтобы мы подбирались к нему осторожно. Фредерике был против этого. Он хотел вспугнуть Дьюи и заставить его уйти из дома.
Кантер криво усмехнулся и сказал:
— Это похоже на Фредерикса. Он любит доставлять людям неприятности.
— Я винил Фредерикса в том, что Дьюи поддался панике и упал. Теперь я думаю, что обвинять его было несправедливо, но в тот момент я не мог сдержаться.