четырех футов. Единственные отверстия - узкий проем, закрытый пятью
толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, у которой
постоянно несут караул охранники.
Что до него самого, то у него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких
инструментов - ничего, кроме затрапезной одежонки, в которой он тут
загорает. Если разобрать скамейку на части, да еще умудриться сделать
это неслышно, он станет обладателем нескольких деревяшек, дюжины
шестидюймовых гвоздей и пары стальных болтов. Ничего из этого хлама не
сгодится на то, чтобы открыть дверь или перепилить оконную решетку. А
больше под рукой ничего нет.
Снаружи тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов,
которую нужно пересечь, чтобы обрести путь к свободе. Потом - гладкая
стена в сорок футов высотой, где даже не за что уцепиться. Наверху -
скат, слишком крутой, чтобы удержаться на ногах, пока перебираешься
через сигнальную проволоку. А коснись ее или попробуй перерезать - тут
же завоет сирена.
Эта высоченная стена окружает всю тюрьму. В плане она
восьмиугольная и на каждом углу - по сторожевой вышке с часовыми,
прожекторами и пулеметами. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоку,
перелезть через стену, залитую светом прожекторов, под самым носом у
часовых, а у них ведь руки так и чешутся тебя ухлопать. Но и это еще
не все. За стеной - ярко освещенная полоса земли, которую тоже
придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перемахнет через
стену, его тут же изрешетят, как только он попытается метнуться в
спасительную темноту.
Да, во всем чувствуется рука профессионала, который знает, как
держать птичек в клетке. Убежать через эту стену практически
невозможно. Разве что кто-то выберется из своей камеры или барака,
имея при себе веревку да еще бесстрашного сообщника, который прорвется
в щитовую и в нужную минуту вырубит электричество. Вот тогда дело
может выгореть. А потом - вверх по стене, через отключенную сигнальную
проволоку и вперед, в темноту!
Но в его одиночке нет ни веревки, ни кошек и ничего такого, что
можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного
сообщника. Да и будь у него все это, он все равно счел бы такой проект
чистейшим самоубийством.
Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот
минимум условий, который потребуется для ее осуществления, он
проигрывал всю ситуацию не менее сотни раз. К середине ночи он так
натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд, даже вовсе
безумные идеи.
Скажем, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и
проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно,
больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче
удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника -
вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего
влить в него сильнодействующее слабительное и тем самым только
усугубить и без того неприятное положение.
На рассвете он пришел к окончательному выводу. Команда из тридцати,
сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может подвести
подкоп под стену и обе освещенные полосы земли и таким способом
вырваться на волю. Он же может взять только одним - хитростью. Ничего
другого ему не остается.
Лиминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе:
- Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих...
Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала
бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился
на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не
закричать:
- Ну, конечно же, вот оно - за двоих!
Эта идея крепко засела в голове Лиминга, и ко времени прогулки у
него начал вырисовываться план, Перво-наперво требовалось соорудить
какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают
обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими
пренебречь.
Вещица может иметь любую форму, размер и конструкцию - главное,
чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее
будет сильнее, если изготовить ее не из тех материалов, которые можно
отыскать в камере - частей одежды или скамьи.
В самом деле, лучше, чтобы она состояла из чего-нибудь другого и
несла на себе несомненную печать загадочной, неизвестной технологии.
Навряд ли ригелиане сумеют ему помочь. Они по двенадцать часов в
сутки ишачат в тюремных мастерских - участь, которая, возможно,
суждена и ему, после того, как он пройдет допрос и обнаружит свои
способности. Ригелиане производили форменные куртки и штаны, ремни и
сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы. Им претило
работать на армию, но перед ними стоял простой выбор: вкалывать или
голодать.
Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком
вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа,
стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены пленников
выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не
проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.
За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг прочесал весь
двор в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.
Он бродил взад-вперед, вперив глаза в землю, как несчастный малыш,
потерявший монетку. Ему удалось найти всего-навсего две деревяшки
четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не
имея ни малейшего понятия, что с ними делать.
Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с
парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе, и при появлении
насторожившегося охранника собеседники ретировались. Потом ж нему
подобрался еще один ригелианин.
- Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?
- Естественно.
Собеседник фыркнул и почесал за ухом - жест, который его
соплеменники использовали как выражение вежливого сомнения.
- Думаю, что наши шансы куда выше.
Лиминг пронзил его взглядом.
- Почему это?
- Нас много и мы вместе, - уклончиво ответил ригелианин, как будто
опасаясь cболтнуть лишнее. - Что можно сделать в одиночку?
- Обдурить их и смыться при первой же возможности, - сказал
Лиминг.
Тут он заметил на пальце, почесывающем ухо, кольцо и зачарованно
уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения.
Многие ригелиане носили такие же. И кое-кто из охранников тоже. Кольцо
представляло собой изящную штучку, состоящую из четырех-пяти витков
тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны таким образом,
что образовывали инициалы владельца
- Где ты откопал такое сокровище?
- Что я откопал?
- Кольцо.
- А ты про это. - Опустив руку, ригелианин с довольным видом
полюбовался кольцом, - Мы сами их делаем в мастерских. Помогает от
скуки.
- Ты хочешь сказать, что охрана вам не запрещает?
- Они не вмешиваются. Ведь от этого нет никакого вреда. А потом, мы
сделали несколько штук для охранников. И еще мы делаем для них
автоматические зажигалки. Могли бы наделать и для себя, если бы они
нам были нужны. - Он помолчал с задумчивым видом и добавил: - Мы
полагаем, что охранники торгуют кольцами и зажигалками за пределами
тюрьмы. Во всяком случае, у нас есть такая надежда.
- А зачем это вам?
- Может бить, они наладят постоянную и выгодную торговлю. И тогда,
после того, как они все это надежно устроят, мы урежем поставки и
потребуем комиссионных в виде лишнего пайка или кое-каких
неофициальных поблажек.
- Отличная мысль, - одобрил Лиминг. - Всем вам не помешало бы
обзавестись приличным бизнесменом, способным проталкивать товар в
большие города. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?
Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:
- Самоделки никого не волнуют. Но стоит охранникам заметить, что
пропала одна маленькая отвертка, пиши пропало. Всех разденут догола, и
провинившемуся не поздоровится.
- Не станут же они поднимать шум из-за пропавшего моточка
проволоки, ведь так?
- Скорее всего, нет. Ее там полно, материалы они не проверяют.
Только что можно сделать из мотка проволоки?
- Одному богу известно, - согласился Лиминг. - И все же он мне
нужен.
- Замок проволокой не откроешь, возись хоть сто лет, - предупредил
собеседник. - Слишком уж она тонкая и мягкая.
- Мне всего-то и нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские
браслеты - моя слабость.
- А что это такое?
- Какая разница? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.
- В ближайшем будущем ты сможешь стащить ее сам. После допроса они
пошлют тебя работать в мастерские.
- Она нужна мне раньше. И как можно скорее. Чем больше и чем
скорее, тем лучше.
Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:
- Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его
никому даже намеком. Начнешь открывать рот - тебя тут же накроют.
- Спасибо за добрый совет, дружище, - ответил Лиминг. - Так как
насчет проволоки?
- Увидимся завтра, в это же время.
С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.
В назначенный час ригелианин был на месте и передал ему добычу.
- Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или
обнаружил у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от
кого не получал.
- Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще - тысяча
благодарностей.
Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он
размотал его у себя в камере; оказалось, что длина проволоки чуть
больше его роста - около семи футов.
Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать и разгибать, пока она не
переломилась. Одну половину он спрятал под крышкой скамьи. Следующую
пару часов он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Гвоздь
вылезал с трудом и здорово поцарапал ему пальцы, но Лиминг не
отступал, пока не добился своего.
Отыскав одну из деревяшек, он определил ее центр и каблуком вогнал
в него конец гвоздя. По коридору протопали шаги. Он засунул свою
поделку под скамью, подальше от посторонних глаз, и успел улечься как
раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул
холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок
закрылся.
Возобновив работу, Лиминг стал крутить гвоздь туда-сюда, время от
времени ударяя по нему каблуком. Занятие оказалось нудным, но теперь у
него, во всяком случае, появилось дело. Так он трудился, пока наконец
не просверлил деревяшку на две трети толщины. Тогда он взял половину
проволоки и разломал ее на две неравные части. Из короткого куска он
соорудил аккуратную петлю с двумя концами длиной три-четыре дюйма
каждый. Он постарался, чтобы петля как можно больше походила на
правильную окружность. Потом длинным куском туго обмотал петлю, так
что получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у
петли.
Прислонив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свое
творение в отблеске уличных прожекторов, Лиминг внес несколько мелких
исправлений в остался доволен. Он поставил скамью на место и с помощью
гвоздя сделал на ее конце две маленькие засечки, отметив точный
диаметр петли. Наконец он подсчитал число витков в спирали. Их
оказалось двадцать семь.
Важно было запомнить все детали - ведь ему предстояло воспроизвести
по возможности точно такую же штуковину. Именно сходство поможет
заморочить противнику голову. Если заговорщик создает два загадочных
предмета, одинаковых по цели и назначению, трудно не прийти к мысли:
он знает, что делает, и замышляет нечто страшное.
В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на
прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики
никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего
наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.
Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в
просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась
подставка. Вот и нужная вещица, непонятная штуковина, путь к спасению.
Теперь он - первый изобретатель и единственный владелец надувателя
Лиминга оригинальной конструкций.
Некоторые химические реакции происходят только при наличии
катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу в
присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить,
только включив в них известную величину, которая обозначается буквой
Х. Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат,
нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая
помощь со стороны, нужно ее изобрести.
"В тех случаях, когда человек не мог совладать с природой голыми
руками - думал Лиминг, - вышеупомянутая природа покорялась и
повиновалась Человеку плюс Х. Так повелось испокон веков: Человек плюс
орудие или оружие".
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или
конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и
недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского
блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой
ложью - словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом -
сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим...
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для
заклинаний, когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не
понимает языка, для туземцев он все равно, что неразборчивое
бормотание. К тому же его отвлекающий маневр, когда он притворялся
неспособным к освоению местного наречия, теперь бесполезен. Враг
знает, что он может говорить на нем почти так же бегло, как и сами
туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери,
прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать
минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
- Ты меня слышишь? - спросил он не слишком громко, но так, чтобы
его услышали в коридоре. - Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо
перед собой.
- Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и
недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком
занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг
продолжал вещать в спиральную петлю:
- Ты меня слышишь?
- Что ты делаешь? - грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба
поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен
разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и
позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при
медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно
поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
- Что ты делаешь? - Марсин повысил голос.
- Вызываю, - ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и
заметил постороннего.
- Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
- Не твое хлюндячье дело, - с явным нетерпением ответил Лиминг.
Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов.
- Ты меня слышишь?
- Не положено! - не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть
дурацкие выходки, н спросил:
- Что не положено?
- Вызывать.
- Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что
бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил
в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них
жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что
с ними стало бы без этих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь
непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось
заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех
пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его
оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать
начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца,
нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник
был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали
интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между
полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула
бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком
часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
- Кончай вызывать и ложись спать, - приказал Марсин с ноткой
отчаяния в голосе, - или утром я доложу дежурному офицеру о твоем
неповиновении.
- Покатался бы лучше на верблюде, - посоветовал ему Лиминг. Он
повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. - Ты меня
слышишь?
- Я тебя предупредил! - не отставал Марсин, не спуская со спирали
глаз.
- Сказано, фибли отсюда! - взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал - ведь он почти всю ночь провел за
работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника,
за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи,
раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники
обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними.
"Вылитый педик", - решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из
них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее
так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться
бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в
сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за
нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их
долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он
решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он
прошествовал по коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и
вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла
коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг
повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости,
он остановился, принял скромную позу и сказал:
- Взгляните - "Сентябрьское утро".
Для офицера это был пустой звук.
Размахивая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
- Это что такое?
- Моя собственность, - с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
- Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не
разрешается ничего иметь при себе.
- Кто это сказал?
- Это я вам говорю! - довольно злобно ответил педик.
- А кто вы, собственно, такой? - поинтересовался Лиминг,
демонстрируя чисто научный интерес.
- Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой!
Стража, взять его в камеру и...
- Вы здесь не начальник, - перебил его Лиминг с наглой
самоуверенностью. - Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно.
Если не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали
всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво
уставившись на узника, он колебался.
- Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при
себе этот предмет?
- Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать.
Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову
начальства.
- Свинарник? Это еще что такое?
- Не ваше дело.
- Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный
завтрак.
- Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? - напомнил Лиминг.
- Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак -
обычная миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не
принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом.
Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была
необходимым условием для продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя
по книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись
с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
- Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой
на тот случай, если он тебе понадобится. - Он сунул проволоку Лимингу
и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: - Это все, что
я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать
судьбу.
- В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
- Пока все тихо. - Ригелианин настороженно огляделся. - Но если
другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему
примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем
она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За
два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и
старается оттяпать у ближнего лишний кусок - неважно, настоящий или
воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на
поверхность - как, впрочем, и лучшее.
- Понятно.
- Пары моточков никто не хватится, - продолжал собеседник. - Но
если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных
количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу
давать повод для повального шмона.
- То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не
могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
- Я тебе этого не говорил.
- Но я-то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. - Лиминг
ободряюще подмигнул собеседнику. - А еще я умею держать язык за
зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом
обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но
безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись
и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел
сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно,
пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые
бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот
разнесся по всему зданию.
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
- А, это ты, фаплап! - приветствовал его Лиминг. Он презрительно
фыркнул. - Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы
выслужиться. - Он выпрямился во весь рост. - Что ж, мне тебя жаль. Я
бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
- Тебе жаль? Меня? - Марсин всполошился. - Это еще почему?
- Потому что тебе несдобровать.
- Мне?
- Кому же еще? Не сразу, если тебе от этого легче. Сначала
подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно,
мне не верить. Поживем - увидим.
- Я только выполнял свой долг, - чуть ли не извиняясь, оправдывался
Марсин.
- Это тебе зачтется, - утешил его Лиминг, - за все получишь по
заслугам.
- Не понимаю, - заныл Марсин, нутром ощущая беду.
- Поймешь - не обрадуешься. И те вонючие фаплапы, которые лупили
меня во дворе, - тоже. Можешь передать, что наказание для них уже
отмерено.
- Я не должен с тобой разговаривать, - сказал Марсин, смутно
сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему
прилипает. - Мне пора идти.
- Ступай. Только мне кое-что нужно.
- Что?
- Мне нужен мой бопамагилви - та штука, которую забрал офицер.
- Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет
до завтрашнего утра.
- А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
- Сейчас нельзя.
- Ну и ладно. - Лиминг небрежно махнул рукой. - Сделаю еще один.
- Не положено, - крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
- Ха-ха! - ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и
соорудил вторую штуковину - точную копию первой. Его дважды прерывали,
но не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из
кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец
к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя
слюной пыль, он старательно замазал блестящую поверхность проволочного
кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку
носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце
располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не
видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент,
спросил:
- Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за
дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии
принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно
поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
- Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал
голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
- Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно
было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно
слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился
другим.
- Договорились, - сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто
для задушевной беседы. - При первой же возможности я их тебе покажу, а
толстыми стальными прутьями, да бронированная дверь, у которой
постоянно несут караул охранники.
Что до него самого, то у него нет ни ножовки, ни отмычки, никаких
инструментов - ничего, кроме затрапезной одежонки, в которой он тут
загорает. Если разобрать скамейку на части, да еще умудриться сделать
это неслышно, он станет обладателем нескольких деревяшек, дюжины
шестидюймовых гвоздей и пары стальных болтов. Ничего из этого хлама не
сгодится на то, чтобы открыть дверь или перепилить оконную решетку. А
больше под рукой ничего нет.
Снаружи тянется ярко освещенная полоса шириной пятьдесят ярдов,
которую нужно пересечь, чтобы обрести путь к свободе. Потом - гладкая
стена в сорок футов высотой, где даже не за что уцепиться. Наверху -
скат, слишком крутой, чтобы удержаться на ногах, пока перебираешься
через сигнальную проволоку. А коснись ее или попробуй перерезать - тут
же завоет сирена.
Эта высоченная стена окружает всю тюрьму. В плане она
восьмиугольная и на каждом углу - по сторожевой вышке с часовыми,
прожекторами и пулеметами. Чтобы выбраться, нужно, не задев проволоку,
перелезть через стену, залитую светом прожекторов, под самым носом у
часовых, а у них ведь руки так и чешутся тебя ухлопать. Но и это еще
не все. За стеной - ярко освещенная полоса земли, которую тоже
придется преодолеть. Даже если какой-нибудь смельчак перемахнет через
стену, его тут же изрешетят, как только он попытается метнуться в
спасительную темноту.
Да, во всем чувствуется рука профессионала, который знает, как
держать птичек в клетке. Убежать через эту стену практически
невозможно. Разве что кто-то выберется из своей камеры или барака,
имея при себе веревку да еще бесстрашного сообщника, который прорвется
в щитовую и в нужную минуту вырубит электричество. Вот тогда дело
может выгореть. А потом - вверх по стене, через отключенную сигнальную
проволоку и вперед, в темноту!
Но в его одиночке нет ни веревки, ни кошек и ничего такого, что
можно было бы приспособить взамен. Нет отчаянного и надежного
сообщника. Да и будь у него все это, он все равно счел бы такой проект
чистейшим самоубийством.
Каждый раз, отыскав даже самую ничтожную зацепку и взвешивая тот
минимум условий, который потребуется для ее осуществления, он
проигрывал всю ситуацию не менее сотни раз. К середине ночи он так
натрудил мозги, что в голову стало лезть все подряд, даже вовсе
безумные идеи.
Скажем, можно оторвать от куртки пластмассовую пуговицу и
проглотить ее в надежде, что его переведут в больницу. Конечно,
больница тоже расположена за оградой, но может быть, из нее легче
удрать. Потом он еще раз подумал и решил, что засорение кишечника -
вовсе не гарантия, что его куда-то переведут. Они могут всего-навсего
влить в него сильнодействующее слабительное и тем самым только
усугубить и без того неприятное положение.
На рассвете он пришел к окончательному выводу. Команда из тридцати,
сорока или пятидесяти ригелиан, вкалывая в поте лица, может подвести
подкоп под стену и обе освещенные полосы земли и таким способом
вырваться на волю. Он же может взять только одним - хитростью. Ничего
другого ему не остается.
Лиминг испустил громкий стон и пожаловался самому себе:
- Что ж, дружище, придется пошевеливать мозгами за двоих...
Эта случайно вырвавшаяся фраза засела у него в голове и стала
бродить, как дрожжи. Через некоторое время он сел, обалдело уставился
на крошечный клочок неба и сказал, едва сдерживаясь, чтобы не
закричать:
- Ну, конечно же, вот оно - за двоих!
Эта идея крепко засела в голове Лиминга, и ко времени прогулки у
него начал вырисовываться план, Перво-наперво требовалось соорудить
какое-нибудь хитрое приспособление. Распятие или хрустальный шар дают
обладателю слишком важные психологические преимущества, чтобы ими
пренебречь.
Вещица может иметь любую форму, размер и конструкцию - главное,
чтобы она была явной и бесспорной новинкой. К тому же эффект от нее
будет сильнее, если изготовить ее не из тех материалов, которые можно
отыскать в камере - частей одежды или скамьи.
В самом деле, лучше, чтобы она состояла из чего-нибудь другого и
несла на себе несомненную печать загадочной, неизвестной технологии.
Навряд ли ригелиане сумеют ему помочь. Они по двенадцать часов в
сутки ишачат в тюремных мастерских - участь, которая, возможно,
суждена и ему, после того, как он пройдет допрос и обнаружит свои
способности. Ригелиане производили форменные куртки и штаны, ремни и
сапоги, кое-какие осветительные и электрические приборы. Им претило
работать на армию, но перед ними стоял простой выбор: вкалывать или
голодать.
Судя по их рассказам, у них не было ни малейшей возможности тайком
вынести из мастерских что-либо действительно ценное, вроде ножа,
стамески, молотка или полотна ножовки. В конце смены пленников
выстраивали, и никому не позволялось выходить из строя, пока не
проверят каждый станок, не пересчитают и не запрут все инструменты.
За первые пятнадцать минут дневной прогулки Лиминг прочесал весь
двор в поисках предмета, который мог бы хоть как-то пригодиться.
Он бродил взад-вперед, вперив глаза в землю, как несчастный малыш,
потерявший монетку. Ему удалось найти всего-навсего две деревяшки
четыре на четыре дюйма и в дюйм толщиной: он сунул их в карман, не
имея ни малейшего понятия, что с ними делать.
Закончив поиски, Лиминг примостился у стены и перекинулся словом с
парой ригелиан. Он не мог сосредоточиться на беседе, и при появлении
насторожившегося охранника собеседники ретировались. Потом ж нему
подобрался еще один ригелианин.
- Что, землянин, все еще надеешься выбраться отсюда?
- Естественно.
Собеседник фыркнул и почесал за ухом - жест, который его
соплеменники использовали как выражение вежливого сомнения.
- Думаю, что наши шансы куда выше.
Лиминг пронзил его взглядом.
- Почему это?
- Нас много и мы вместе, - уклончиво ответил ригелианин, как будто
опасаясь cболтнуть лишнее. - Что можно сделать в одиночку?
- Обдурить их и смыться при первой же возможности, - сказал
Лиминг.
Тут он заметил на пальце, почесывающем ухо, кольцо и зачарованно
уставился на него. Он и раньше видел эти незатейливые украшения.
Многие ригелиане носили такие же. И кое-кто из охранников тоже. Кольцо
представляло собой изящную штучку, состоящую из четырех-пяти витков
тонкой проволоки, концы которой были изогнуты и запаяны таким образом,
что образовывали инициалы владельца
- Где ты откопал такое сокровище?
- Что я откопал?
- Кольцо.
- А ты про это. - Опустив руку, ригелианин с довольным видом
полюбовался кольцом, - Мы сами их делаем в мастерских. Помогает от
скуки.
- Ты хочешь сказать, что охрана вам не запрещает?
- Они не вмешиваются. Ведь от этого нет никакого вреда. А потом, мы
сделали несколько штук для охранников. И еще мы делаем для них
автоматические зажигалки. Могли бы наделать и для себя, если бы они
нам были нужны. - Он помолчал с задумчивым видом и добавил: - Мы
полагаем, что охранники торгуют кольцами и зажигалками за пределами
тюрьмы. Во всяком случае, у нас есть такая надежда.
- А зачем это вам?
- Может бить, они наладят постоянную и выгодную торговлю. И тогда,
после того, как они все это надежно устроят, мы урежем поставки и
потребуем комиссионных в виде лишнего пайка или кое-каких
неофициальных поблажек.
- Отличная мысль, - одобрил Лиминг. - Всем вам не помешало бы
обзавестись приличным бизнесменом, способным проталкивать товар в
большие города. Как насчет того, чтобы взять меня в долю?
Слабо улыбнувшись, ригелианин ответил:
- Самоделки никого не волнуют. Но стоит охранникам заметить, что
пропала одна маленькая отвертка, пиши пропало. Всех разденут догола, и
провинившемуся не поздоровится.
- Не станут же они поднимать шум из-за пропавшего моточка
проволоки, ведь так?
- Скорее всего, нет. Ее там полно, материалы они не проверяют.
Только что можно сделать из мотка проволоки?
- Одному богу известно, - согласился Лиминг. - И все же он мне
нужен.
- Замок проволокой не откроешь, возись хоть сто лет, - предупредил
собеседник. - Слишком уж она тонкая и мягкая.
- Мне всего-то и нужно на набор зулусских браслетов. Зулусские
браслеты - моя слабость.
- А что это такое?
- Какая разница? Ты только достань мне такой проволоки, вот и все.
- В ближайшем будущем ты сможешь стащить ее сам. После допроса они
пошлют тебя работать в мастерские.
- Она нужна мне раньше. И как можно скорее. Чем больше и чем
скорее, тем лучше.
Ригелианин помолчал, обдумывая просьбу, и наконец сказал:
- Если ты что-то задумал, держи свой план при себе. Не выдавай его
никому даже намеком. Начнешь открывать рот - тебя тут же накроют.
- Спасибо за добрый совет, дружище, - ответил Лиминг. - Так как
насчет проволоки?
- Увидимся завтра, в это же время.
С этими словами ригелианин отошел от него и затерялся в толпе.
В назначенный час ригелианин был на месте и передал ему добычу.
- Тебе этого никто не давал, ясно? Ты сам нашел во дворе. Или
обнаружил у себя в камере. Или сотворил из чистого воздуха. Но ни от
кого не получал.
- Не волнуйся. Тебе это ничем не грозит. И еще - тысяча
благодарностей.
Проволока была медная, луженая, свернутая в тугой моточек. Ночью он
размотал его у себя в камере; оказалось, что длина проволоки чуть
больше его роста - около семи футов.
Лиминг сложил ее пополам и стал сгибать и разгибать, пока она не
переломилась. Одну половину он спрятал под крышкой скамьи. Следующую
пару часов он потратил на то, чтобы вытащить из скамьи гвоздь. Гвоздь
вылезал с трудом и здорово поцарапал ему пальцы, но Лиминг не
отступал, пока не добился своего.
Отыскав одну из деревяшек, он определил ее центр и каблуком вогнал
в него конец гвоздя. По коридору протопали шаги. Он засунул свою
поделку под скамью, подальше от посторонних глаз, и успел улечься как
раз перед тем, как открылся глазок. Блеснул луч света, заглянул
холодный змеиный зрачок, раздалось ворчание. Свет исчез, глазок
закрылся.
Возобновив работу, Лиминг стал крутить гвоздь туда-сюда, время от
времени ударяя по нему каблуком. Занятие оказалось нудным, но теперь у
него, во всяком случае, появилось дело. Так он трудился, пока наконец
не просверлил деревяшку на две трети толщины. Тогда он взял половину
проволоки и разломал ее на две неравные части. Из короткого куска он
соорудил аккуратную петлю с двумя концами длиной три-четыре дюйма
каждый. Он постарался, чтобы петля как можно больше походила на
правильную окружность. Потом длинным куском туго обмотал петлю, так
что получилась плотная спираль с концами такой же длины, как и у
петли.
Прислонив скамью к стене, он подобрался к окну. Рассматривая свое
творение в отблеске уличных прожекторов, Лиминг внес несколько мелких
исправлений в остался доволен. Он поставил скамью на место и с помощью
гвоздя сделал на ее конце две маленькие засечки, отметив точный
диаметр петли. Наконец он подсчитал число витков в спирали. Их
оказалось двадцать семь.
Важно было запомнить все детали - ведь ему предстояло воспроизвести
по возможности точно такую же штуковину. Именно сходство поможет
заморочить противнику голову. Если заговорщик создает два загадочных
предмета, одинаковых по цели и назначению, трудно не прийти к мысли:
он знает, что делает, и замышляет нечто страшное.
В завершение своих приготовлений Лиминг аккуратно вставил гвоздь на
прежнее место. Он ему еще понадобится как ценный инструмент. Тюремщики
никогда не смогут его найти и отнять, потому что для постороннего
наблюдателя скамья выглядит нетронутой и не внушает подозрений.
Он осторожно всунул все четыре конца свернутой спирали в
просверленную дырку, так что из квадратной деревяшки получилась
подставка. Вот и нужная вещица, непонятная штуковина, путь к спасению.
Теперь он - первый изобретатель и единственный владелец надувателя
Лиминга оригинальной конструкций.
Некоторые химические реакции происходят только при наличии
катализатора, вроде церемонии бракосочетания, которая обретает силу в
присутствии официального лица. Некоторые уравнения можно решить,
только включив в них известную величину, которая обозначается буквой
Х. Если у вас чего-то недостает, чтобы получить желаемый результат,
нужно добавить необходимый компонент. Если вам нужна отсутствующая
помощь со стороны, нужно ее изобрести.
"В тех случаях, когда человек не мог совладать с природой голыми
руками - думал Лиминг, - вышеупомянутая природа покорялась и
повиновалась Человеку плюс Х. Так повелось испокон веков: Человек плюс
орудие или оружие".
Но вовсе не обязательно, чтобы Х был чем-то материальным или
конкретным, смертоносным или даже видимым. Он может быть неосязаемым и
недоказуемым, вроде угрозы геенны огненной или обещания райского
блаженства. Он может быть мечтой, иллюзией, наглой, беззастенчивой
ложью - словом, чем угодно.
И безошибочно испытать его можно одним-единственным способом -
сработает он или нет. Если да, значит это то, что нужно.
Вот и посмотрим...
Нет никакого смысла использовать язык Земли, разве что для
заклинаний, когда в них возникнет необходимость. Здесь никто не
понимает языка, для туземцев он все равно, что неразборчивое
бормотание. К тому же его отвлекающий маневр, когда он притворялся
неспособным к освоению местного наречия, теперь бесполезен. Враг
знает, что он может говорить на нем почти так же бегло, как и сами
туземцы.
Держа свое спиральное сооружение в левой руке, он подошел к двери,
прижал ухо к закрытому глазку и прислушался. Только через двадцать
минут он услышал глухой звук приближающихся шагов охранника.
- Ты меня слышишь? - спросил он не слишком громко, но так, чтобы
его услышали в коридоре. - Ты меня слышишь?
Быстро отступив, он растянулся на животе и установил спираль прямо
перед собой.
- Ты меня слышишь?
Глазок щелкнул и приоткрылся, в нем появился свет, а за ним и
недовольный зрачок.
Начисто игнорируя наблюдателя и действуя с видом человека, слишком
занятого своим делом, чтобы замечать чье-либо присутствие, Лиминг
продолжал вещать в спиральную петлю:
- Ты меня слышишь?
- Что ты делаешь? - грубо спросил часовой.
Услышав посторонний голос, Лиминг решил, что на этот раз судьба
поворачивается к нему лицом. Этот тип по имени Марсин был способен
разве что прицелиться и выстрелить или в крайнем случае поднять крик и
позвать на помощь. Ни для чего другого он умом не вышел. Пожалуй, при
медицинском освидетельствовании ему бы пришлось основательно
поработать мозгами, чтобы сойти хотя бы за полудурка.
- Что ты делаешь? - Марсин повысил голос.
- Вызываю, - ответил Лиминг, как будто только сию секунду очнулся и
заметил постороннего.
- Вызываешь? Кого вызываешь и куда?
- Не твое хлюндячье дело, - с явным нетерпением ответил Лиминг.
Сосредоточив все внимание на спирали, он повернул ее на пару градусов.
- Ты меня слышишь?
- Не положено! - не унимался Марсин.
Лиминг громко вздохнул с видом человека, вынужденного терпеть
дурацкие выходки, н спросил:
- Что не положено?
- Вызывать.
- Не будь идиотом. Нам, землянам, вызывать разрешается всегда. Что
бы с нами стало, если бы мы не могли это делать, энк?
От такого у Марсина совсем ум за разум зашел. Он ничего не смыслил
в землянах или в особых привилегиях, которые считались для них
жизненно необходимыми. К тому же он не имел ни малейшего понятия, что
с ними стало бы без этих привилегий.
А кроме того, Марсин не решался войти в камеру, чтобы пресечь
непонятные действия узника. Вооруженному охраннику запрещалось
заходить в камеру в одиночку, и это правило строго соблюдалось с тех
пор, как отчаявшийся ригелианин пристукнул часового, схватил его
оружие и порешил шестерых, пытаясь вырваться на свободу.
Если возникала необходимость вмешаться, предписывалось отыскать
начальника караула и потребовать унять розоволицего чужеземца,
нарушающего тишину разговорами с какой-то непонятной петлей. Начальник
был пренеприятным типом и имел привычку громко обсуждать вслух детали
интимной жизни своих подчиненных. Стоял самый глухой час между
полуночью и рассветом, время, когда больная печень начальника караула
бурчала особенно громко. К тому же он, Марсин, и без того слишком
часто оказывался у него ублюдочным фаплапом.
- Кончай вызывать и ложись спать, - приказал Марсин с ноткой
отчаяния в голосе, - или утром я доложу дежурному офицеру о твоем
неповиновении.
- Покатался бы лучше на верблюде, - посоветовал ему Лиминг. Он
повернул спираль, как будто тщательно ее настраивая. - Ты меня
слышишь?
- Я тебя предупредил! - не отставал Марсин, не спуская со спирали
глаз.
- Сказано, фибли отсюда! - взревел Лиминг.
Марсин захлопнул глазок и отфиблил.
Естественно, Лиминг проспал - ведь он почти всю ночь провел за
работой. Пробуждение было грубым и внезапным.
Дверь с грохотом распахнулась, и в камеру ворвались три охранника,
за ними вошел офицер. Пленника без всяких церемоний стащили со скамьи,
раздели и совершенно голым вытолкали в коридор. Пока охранники
обыскивали его одежду, офицер слонялся по камере, наблюдая за ними.
"Вылитый педик", - решил Лиминг.
Ничего не обнаружив в одежде, они стали обыскивать камеру. Один из
них сразу же нашел петлю на подставке и отдал ее офицеру. Тот взял ее
так осторожно, как будто это был букет, в котором могла оказаться
бомба.
Другой охранник наткнулся на вторую деревяшку, отфутболил ее в
сторону и позабыл о ней. Оттащив скамью от стенки, они заглянули за
нее, но перевернуть и поискать под ней не сообразили. Тем не менее, их
долгая возня со скамьей начала действовать Лимингу на нервы, и он
решил, что пора прогуляться. Нисколько не смущаясь своей наготы, он
прошествовал по коридору.
Офицер издал яростный рев и напустил на него охранника. Тот так и
вылетел из камеры, голося, чтобы Лиминг остановился. На шум из-за угла
коридора появился четвертый охранник и угрожающе поднял ружье. Лиминг
повернулся и ретировался.
Подойдя к офицеру, который вышел из камеры и уже кипел от злости,
он остановился, принял скромную позу и сказал:
- Взгляните - "Сентябрьское утро".
Для офицера это был пустой звук.
Размахивая петлей, он подпрыгнул от ярости и заорал:
- Это что такое?
- Моя собственность, - с неприкрытым достоинством заявил Лиминг.
- Вы не имеете права ни на какую собственность. Военнопленным не
разрешается ничего иметь при себе.
- Кто это сказал?
- Это я вам говорю! - довольно злобно ответил педик.
- А кто вы, собственно, такой? - поинтересовался Лиминг,
демонстрируя чисто научный интерес.
- Клянусь Великим Голубым Солнцем, вы еще узнаете, кто я такой!
Стража, взять его в камеру и...
- Вы здесь не начальник, - перебил его Лиминг с наглой
самоуверенностью. - Здесь все решает комендант. Тут мы с ним заодно.
Если не верите, пойдите и спросите его.
Охранники мешкали в явной нерешительности. Они единодушно отдали
всю инициативу офицеру. Но герой что-то утратил свой пыл. Недоверчиво
уставившись на узника, он колебался.
- Вы что же, утверждаете, что комендант позволил вам держать при
себе этот предмет?
- Я говорю, что он не возражал. Значит, и вы не можете возражать.
Катитесь-ка в свой свинарник и не старайтесь перепрыгнуть через голову
начальства.
- Свинарник? Это еще что такое?
- Не ваше дело.
- Я справлюсь у коменданта.
Утратив спесь и уверенность, офицер повернулся и охранникам.
Возвратите его обратно в камеру и пусть ему принесут обычный
завтрак.
- Надеюсь, мне вернут мою собственность, энк? - напомнил Лиминг.
- Не раньше, чем я увижусь с комендантом.
Охранники затолкали его в камеру. Он оделся. Прибыл завтрак -
обычная миска размазни. Он обругал стражников за то, что ему не
принесли яичницу с беконом, и сделал это нарочно, с дальним прицелом.
Демонстрация самоуверенности и некоторой агрессивности была
необходимым условием для продолжения игры.
Учитель почему-то не явился, так что Лиминг провел все утро, шлифуя
по книгам беглость речи. Днем его выпустили во двор, и он, смешавшись
с толпой, не смог обнаружить признаков какой-то особой слежки.
Его знакомый прошептал:
- Мне удалось стащить еще моток проволоки. Я его захватил с собой
на тот случай, если он тебе понадобится. - Он сунул проволоку Лимингу
и, убедившись, что она исчезла в его кармане, добавил: - Это все, что
я сумел достать. Больше не проси. Нельзя слишком часто испытывать
судьбу.
- В чем дело? Это становится опасным? Тебя подозревают?
- Пока все тихо. - Ригелианин настороженно огляделся. - Но если
другие узнают, что я таскаю проволоку, то немедленно последуют моему
примеру. Они разворуют ее на всякий случай, надеясь пронюхать, зачем
она мне понадобилась, чтобы потом использовать таким же образом. За
два года в тюрьме все мы стали отъявленными эгоистами. Каждый так и
старается оттяпать у ближнего лишний кусок - неважно, настоящий или
воображаемый. От этой собачьей жизни все худшее в нас вылезает на
поверхность - как, впрочем, и лучшее.
- Понятно.
- Пары моточков никто не хватится, - продолжал собеседник. - Но
если поднимется паника, проволока начнет исчезать в огромных
количествах. И тогда не миновать жутких разборок. Я вовсе не хочу
давать повод для повального шмона.
- То есть, ты хочешь сказать, что как раз сейчас твои товарищи не
могут рисковать, подвергая себя тщательному обыску?
Ригелианин шарахнулся, как испуганный конь.
- Я тебе этого не говорил.
- Но я-то не хуже других знаю, сколько будет дважды два. - Лиминг
ободряюще подмигнул собеседнику. - А еще я умею держать язык за
зубами.
Он проводил взглядом проковылявшего прочь ригелианина. Потом
обыскал двор в надежде найти еще какие-нибудь деревяшки, но
безуспешно. Ну и ладно, не в них дело. В крайнем случае можно обойтись
и так.
Послеобеденное время он посвятил упражнениям в языке и сумел
сосредоточиться на учебе без всяких помех. В тюремной жизни есть одно,
пожалуй единственное, преимущество: можно заняться самообразованием.
Когда дневной свет стал меркнуть и сквозь решетку засияли первые
бледные звезды, он стал так дубасить ногой в дверь, что грохот
разнесся по всему зданию.
Топот бегущих ног. Глазок открылся. За ним был все тот же Марсин.
- А, это ты, фаплап! - приветствовал его Лиминг. Он презрительно
фыркнул. - Ты, конечно, уже натрепался. Наябедничал офицеру, чтобы
выслужиться. - Он выпрямился во весь рост. - Что ж, мне тебя жаль. Я
бы сто раз предпочел оказаться в своей шкуре, чем в твоей
- Тебе жаль? Меня? - Марсин всполошился. - Это еще почему?
- Потому что тебе несдобровать.
- Мне?
- Кому же еще? Не сразу, если тебе от этого легче. Сначала
подождешь, помучаешься. А уж потом получишь сполна. Можешь, конечно,
мне не верить. Поживем - увидим.
- Я только выполнял свой долг, - чуть ли не извиняясь, оправдывался
Марсин.
- Это тебе зачтется, - утешил его Лиминг, - за все получишь по
заслугам.
- Не понимаю, - заныл Марсин, нутром ощущая беду.
- Поймешь - не обрадуешься. И те вонючие фаплапы, которые лупили
меня во дворе, - тоже. Можешь передать, что наказание для них уже
отмерено.
- Я не должен с тобой разговаривать, - сказал Марсин, смутно
сознавая, что чем дольше он стоит у глазка, тем прочнее к нему
прилипает. - Мне пора идти.
- Ступай. Только мне кое-что нужно.
- Что?
- Мне нужен мой бопамагилви - та штука, которую забрал офицер.
- Ты ее не получишь без разрешения коменданта. А его нет и не будет
до завтрашнего утра.
- А мне-то что. Мне он нужен сейчас.
- Сейчас нельзя.
- Ну и ладно. - Лиминг небрежно махнул рукой. - Сделаю еще один.
- Не положено, - крайне неуверенно напомнил ему Марсин.
- Ха-ха! - ответил Лиминг.
После того, как совсем стемнело, он вынул из-под скамьи проволоку и
соорудил вторую штуковину - точную копию первой. Его дважды прерывали,
но не застукали ни разу.
Закончив работу, он поставил скамью дыбом и влез на нее. Вынув из
кармана недавно полученный моток проволоки, крепко привязал один конец
к среднему пруту решетки, а сам моток подвесил за окном. Разведя
слюной пыль, он старательно замазал блестящую поверхность проволочного
кольца, так что заметить его можно было разве что уткнувшись в решетку
носом. Потом соскользнул на пол и водворил скамью на место. Оконце
располагалось так высоко, что нижняя часть решетки с пола была не
видна.
Подойдя к двери, Лиминг прислушался и, выбрав подходящий момент,
спросил:
- Ты меня слышишь?
Когда показался свет и глазок открылся, он нюхом почуял, что за
дверью сгрудилась целая толпа охранников, а глаз в отверстии
принадлежит вовсе не Марсину.
С головой уйдя в свое занятие, он принялся медленно и осторожно
поворачивать петлю, одновременно вопрошая:
- Ты меня слышишь? Ты меня слышишь?
Повернув устройство градусов на сорок, он остановился, придал
голосу выражение нескрываемого восторга и воскликнул:
- Наконец-то явился! Ты уж лучше держись поблизости, чтобы можно
было поговорить нормально и не вызывать тебя через спираль.
Потом замолчал, изобразив на лице такую мину, как будто внимательно
слушает. Глаз в отверстии выпучился, затем исчез и тут же сменился
другим.
- Договорились, - сказал Лиминг, устраиваясь поудобнее, как будто
для задушевной беседы. - При первой же возможности я их тебе покажу, а