Уэйс Маргарет. Час близнецов

   Действительно, стояла необычная жара, из-за высокой влажности воздух казался тяжелым и был совершенно недвижим. Листья на деревьях в саду безвольно обвисли, и даже за тысячу миль от Истара, в Катав, океанские воды стелились неподвижной гладью, отражая, раскаленное небо. Там также был полный штиль, и суда уныло стояли в порту, у причалов, а капитаны бранились и пили, пока в трюмах гнил дорогой груз.
   Вытерев со лба испарину, Денубис попытался продолжить работу, но мысли уводили его в сторону. Он переводил Диски Мишакаль на родной язык, и с детства знакомая речь заставила его вспомнить странную сказку, которую прошлой ночью обсуждали два его земляка, два Соламнийских Рыцаря. Это была мрачная повесть — жрец попытался изгнать ее из памяти, однако все его усилия оказались тщетными.
   Речь шла о рыцаре по имени Сот, который соблазнил молодую жрицу-эльфийку.
   Он даже женился на ней и привел ее хозяйкой в свою Даргаардскую Башню. Однако Сот к тому времени уже был женат, во всяком случае так утверждали оба рыцаря, поэтому у них были веские причины подозревать, что его первая жена умерла насильственной смертью.
   Рыцари послали в Даргаардскую Башню отряд, который должен был доставить Сота на рыцарский суд чести, однако к этому времени его убежище превратилось в хорошо укрепленную цитадель, которую защищала верная своему господину дружина.
   Но вот что удивительно: эльфийка, обманутая Сотом, осталась с ним в осаде, верная своему брачному обету и своей любви, которая связала ее с хозяином Даргаарда, несмотря на то что его вина была неопровержимо доказана.
   Денубис вздрогнул и вновь попытался отогнать от себя невеселые мысли. Ну вот, опять в переводе он сделал ошибку! Нет, это невозможно, ему необходим отдых. Денубис как раз собирался отложить перо, когда за его спиной со скрипом отворилась дверь в библиотеку. Жрец торопливо обмакнул перо в чернильницу и склонился над пергаментом.
   — Денубис, — окликнул его неуверенный голос. Жрец поднял голову.
   — Крисания, сестра моя, — по всем правилам поприветствовал он вошедшую.
   — Я не помешала твоей работе, Денубис? Если да, то я могла бы зайти позже...
   — Нет, нисколько, — заверил ее Денубис. — Я очень рад.
   И это было правдой. В присутствии Крисании жрец отчего-то чувствовал себя намного лучше и спокойнее. Вот и сейчас, стоило ей приблизиться, как головная боль отпустила то. Денубис встал с высокого стула, предназначенного для письма, и пододвинул Крисании кресло. Сам он уселся в другое кресло, рядом с ней, не переставая гадать про себя, что могло заставить молодую женщину искать его общества.
   Словно подслушав его мысли, Крисания огляделась по сторонам и улыбнулась.
   — Мне нравится здесь, — сказала она. — Здесь всегда уютно и тихо. — Улыбка на ее лице погасла. — Иногда я... устаю от большого скопления людей, — добавила она и бросила взгляд на дверь, ведшую в главную часть Храма.
   — Да, теперь здесь тихо, — кивнул Денубис. — Раньше было не так. Когда я только переселился в Храм, в библиотеке всегда было полно писцов, которые переводили священные книги и речения богов на всевозможные языки, чтобы с ними мог познакомиться всякий. Правда, Король-Жрец считал, что боги разговаривают с каждым на его языке, и постепенно работа угасла, а писцы разошлись, найдя для себя другие, более важные занятия. Вот только я...
   Жрец вздохнул.
   — Наверное, я слишком стар, — добавил он извиняющимся тоном. — Я пытался придумать себе какое-нибудь иное дело, но не сумел. Вот я и остался здесь. И никто особенно не возражает...
   Он нахмурился, припомнив долгие, неприятные разговоры с Кваратом.
   Посвященный постоянно поддразнивал его, подталкивая куда-то, пытаясь заставить Денубиса стать тем, кем он хотел его видеть. В конце концов Кварат отступился, решив, видимо, что Денубис безнадежен, в результате чего он получил возможность вернуться к своим свиткам в мирном уединении библиотеки, где он просиживал за работой день за днем. Переведенные тексты Денубис отсылал в Соламнию, где они, непрочитанные, оседали в каком-нибудь книгохранилище.
   — Впрочем, что мы все обо мне, — заметив печальное лицо Крисании, сказал Денубис. — Не случилось ли чего? Быть может, тебе нездоровится? Прошу прощения, если я лезу не в свое дело, но я не мог не заметить, что в последнее время ты не слишком весела.
   Некоторое время Крисания молчала, рассматривая сложенные на коленях руки, затем посмотрела на жреца.
   — Денубис, — спросила она неуверенно, — как ты думаешь, Братство... оно такое, каким и должно быть?
   Этого Денубис не ожидал. Крисания больше походила на молодую женщину, которую бросил возлюбленный, нежели на человека, пекущегося о делах вышних.
   — Разумеется, — ответил он растерянно. — Как же иначе?
   — В самом деле? — Крисания пристально посмотрела ему в глаза, отчего Денубис судорожно сглотнул. — Ты с давних пор предан Братству, ты появился в Храме еще до того, как здесь вошли в силу Король-Жрец и Ква... его подручные.
   Только что ты говорил о прежних временах, значит, ты видел, как они менялись.
   Скажи, это была перемена у лучшему?
   Денубис открыл рот, чтобы сказать «да». Как же может быть иначе, если Братство возглавляет такой безупречный и полный святости человек, как Король-Жрец? Глаза Крисании, однако, заглядывали ему в самую душу, и Денубис почувствовал, как ее пытливый взгляд проникает в самые сокровенные уголки его сознания, в которых — уж он-то знал об этом — годами скапливались свидетельства печальных перемен. Почему-то жрец вспомнил Фистандантилуса, и это воспоминание не было отрадным.
   — Я... ну да, конечно, — невразумительно пробормотал он. Ответ прозвучал неубедительно, и Денубис почувствовал это. Он покраснел и счел за лучшее замолчать.
   Крисания кивнула, словно такого именно ответа она и ожидала.
   — Нет, теперь стало лучше, — твердо сказал Денубис, не желая смущать ее неокрепшую веру, как была смущена вера его собственная. Взяв молодую женщину за руку, он слегка подался вперед. — Я просто старый человек, сестра моя, — сказал он. — В этом все дело. Старики не любят перемен. Для нас все, что было в нашей молодости, представляется лучше теперешнего. Порой мне кажется, что прежде даже вода была вкуснее... — Он невесело усмехнулся. — Я не сумел приспособиться и привыкнуть к тому, что происходит нынче. Мне трудно понять теперешние времена.
   Братство строит мир добра, оно несет порядок в самые отдаленные области Кринна и определяет структуру общества...
   — Хочет оно того или нет, — пробормотала Крисания, но Денубис пропустил ее замечание мимо ушей.
   — Братство уничтожает зло, — продолжил он торжественно, но история Сота снова непрошенно всплыла в его памяти. Он поспешил отогнать ее прочь, однако при этом позабыл то, что собирался сказать. Денубис попробовал начать сначала, но сбился.
   — В самом деле? — переспросила Крисания. — Братство борется со злом? А не кажется ли тебе, что мы уподобляемся детям, которых ночью оставили в доме одних и которые пытаются бороться с темнотой, зажигая все новые и новые свечи? Мы не способны понять, что у мрака есть свое предназначение, которое от нас пока скрыто, и мы в ужасе сжигаем дом, после чего остаемся с темнотой один на один.
   Денубис растерянно моргал, плохо понимая, о чем идет речь, а Крисания все продолжала говорить. Она возбуждалась все больше и больше, и жрец сообразил, что она высказывает ему все, что скопила за месяцы пребывания в Храме.
   — Мы даже не пытаемся помочь тем, кто однажды оступился и сбился с дороги!
   Вместо того чтобы наставить их на истинный путь, мы поворачиваемся к ним спиной, называем их недостойными и пытаемся избавиться от них! Известно ли тебе, — напрямик обратилась Крисания к Денубису, — что Кварат принял решение избавить мир от расы великанов?
   — Но, сестра моя, великаны, в конце концов, просто жестокие убийцы, и к тому же людоеды! К счастью, от них удалось избавиться... — попытался возразить жрец.
   — Они созданы богами, как и мы, — твердо сказала Крисания. — Имеем ли мы право с нашими немощными возможностями и утлым умом считать, что постигли величественный замысел богов? Имеем ли мы право исправлять их ошибки, если это вообще ошибки? Разве можем мы уничтожать то, что создано богами?
   — Даже пауков? — не подумав, брякнул Денубис и смутился, заметив на лице Крисании раздраженное недоумениею — Не обращай внимания, все это старческое брюзжание.
   — Я пришла сюда с уверенностью, что Братство — это добро и свет, но сейчас я... я... — Крисания стиснула голову руками.
   Денубис вдруг почувствовал, что головная боль вернулась к нему, а вместе с ней заныло и сердце. Протянув вперед дрожащую руку, он ласково погладил иссиня-черные волосы молодой женщины, утешая ее так, как он утешал бы свою дочь, которой, впрочем, у него никогда не было.
   — Не стыдись своих вопросов, дитя, — сказал он мягко, уже не помня, как сам недавно стыдился своих сомнений. — Я не умею утешать. Ступай поговори лучше с Королем-Жрецом. Он рассеет твои сомнения. Он человек более мудрый, чем я.
   Крисания с надеждой подняла на него взгляд:
   — Ты так думаешь?
   — Да, — улыбнулся Денубис. — Сходи к нему сегодня же вечером, в час приема, и не бойся. Насколько я знаю, такие вопросы никогда не сердили его.
   — Хорошо, — кивнула Крисания, и в лице ее появилась решимость. — Наверное, ты прав. С моей стороны было глупо держать свои сомнения в себе. Я спрошу Короля-Жреца. Наверняка он сумеет рассеять мои тревоги.
   Денубис еще раз улыбнулся и вслед за Крисанией поднялся из кресла. Молодая женщина благодарно прижалась к нему и нежно поцеловала в щеку.
   — Спасибо тебе, друг мой, — сказала она. — Прости, что помешала твоей работе.
   Она вышла, и Денубис, оставшись один в залитом солнцем библиотечном зале, долго смотрел ей вслед, чувствуя внутри необъяснимую тревогу и печаль. Ему казалось, что он, оставшись на свету, стоит и смотрит, как Крисания уходит все дальше во тьму. Свет вокруг него сиял все ярче и ярче, а окружавший фигуру Крисании мрак, сгущаясь, становился все более плотным и грозным.
   В смятении Денубис закрыл глаза ладонью. Свет, воссиявший вокруг него, оказался вполне реальным, и это не был свет солнца! Он лился в комнату откуда-то с потолка, окатывая жреца волнами сияния столь яркого и чистого, что на него больно было смотреть. Свет проник даже в его мозг, отчего боль в висках стала непереносимой. Отчего-то жрец в отчаянии подумал: «Крисания!.. Я должен предупредить Крисанию, предостеречь, остановить...»
   Свет, окружив Денубиса сверкающей стеной, наполнил его душу неземным покоем и вдруг погас. Жрец снова оказался в залитой солнцем библиотеке, однако теперь он был не один. Моргая глазами и старясь привыкнуть к естественному освещению, которое вернулось после излившегося на него ослепительного сияния, Денубис огляделся по сторонам и увидел стоящего перед ним эльфа. Эльф внимательно и спокойно разглядывал жреца. Он был стар, лыс и имел длинную, тщательно ухоженную седую бороду. С плеч его ниспадала белая мантия, а на груди сверкал медальон Паладайна. Лицо эльфа было исполнено такой глубокой печали, что на глазах Денубиса навернулись беспричинные слезы.
   — Прошу прощения... — хрипло сказал Денубис и вдруг внезапно осознал, что боль в его голове вновь прошла. — Я не видел, как ты вошел. Могу я чем-нибудь помочь? Может быть, ты кого-то ищешь?
   — Нет, я уже нашел того, кто мне нужен, — с тем же печальным выражением на лице ответил эльф, — если ты — Денубис.
   — Да, это я, — подтвердил жрец. — Но кто ты такой?
   — Лоралон, — просто ответил эльф.
   Денубис невольно ахнул. Несколько лет назад Лоралон, величайший из эльфийских жрецов, вступил в борьбу с Кваратом, стремясь помешать ему добиться власти. Но Кварат оказался слишком силен, слишком могучие силы стояли за его спиной. Проповеди Лоралона о мире и покаянии не имели успеха. В конце концов старый жрец вернулся к своему народу, в чудесную страну Сильванести, которую он любил больше всего на свете. Говорили, что он поклялся никогда больше не возвращаться в Истар.
   Что же он в таком случае делает в библиотеке Храма?
   — Ты, наверное, ищешь Короля-Жреца, — промямлил Денубис. — Я мог бы...
   — Нет, — сказал жрец, — в этом Храме я ищу только одного человека — тебя.
   Идем со мной, Денубис. Нас ждет долгое путешествие.
   — Путешествие! — с глупым видом повторил Денубис, думая, уж не сошел ли он с ума. — Это невозможно. Я не покидал Истар с тех пор, как поселился в Храме, — почти тридцать лет...
   — Пойдем со мной, Денубис, — ласково повторив жрец.
   — Но куда? Зачем? — вскричал Денубис. — Я не понимаю...
   Лоралон по-прежнему стоял посреди залитой солнцем библиотеки и печально смотрел на жреца. Внезапно он поднял руку и прикоснулся к медальону, который висел у него на груди.
   Денубис неожиданно догадался: Паладайн послал своему жрецу вещий сон.
   Лоралон заглянул в будущее.
   — Нет, — побледнев, прошептал он, — это слишком страшно.
   — Ничто еще не предрешено. Весы колеблются, но равновесие пока не нарушено окончательно. Это путешествие может быть коротким, а может затянуться на несчетное количество лет. Идем, Денубис, ты здесь больше не нужен.
   Великий эльфийский жрец протянул к нему руку, и Денубис почувствовал, как на него снизошло такое проникновенное понимание, какого он ни разу не испытывал даже в присутствии Короля-Жреца. Склонив голову, он взял Лоралона за руку и, не сдержавшись, зарыдал.

* * *

   Крисания, сложив руки на коленях, сидела в уголке величественного тронного зала. Лицо ее было бледным, но спокойным, и при взгляде на нее никто не смог бы догадаться о том, что творилось в ее душе. Никто, кроме одного-единственного человека, который незамеченным проник в зал и теперь, притаясь в тени глубокого алькова, наблюдал за Крисанией.
   Прислушиваясь к музыкальному голосу Короля-Жреца, пока он обсуждал важные государственные вопросы с одними своими сподвижниками и решал тайны устройства вселенной с другими, Крисания слегка покраснела. Ей было стыдно, что она вознамерилась обратиться к такому занятому человеку со своими мелочными вопросами.
   Потом на память ей пришли слова Элистана: «Никогда не ходи к другим за ответами на свои вопросы — загляни в свое собственное сердце, прислушайся к тому, что говорит тебе твоя вера, и тогда ты либо найдешь ответ, либо поймешь, что помочь тебе вольны лишь боги, а никак не люди».
   Так она сидела довольно долго, полностью отдавшись своим печальным мыслям и пытаясь разобрать за ними голос своего сердца. Увы, тревога ее не иссякала, покой никак не давался ей в руки, и она решила, что, возможно, вопрос ее не имеет ответа. Внезапно она почувствовала чье-то прикосновение и вздрогнула.
   — Ответ на твой вопрос существует, Посвященная, — послышался странно знакомый голос, и Крисания ощутила, как по ее телу волной пробежала легкая дрожь. — Ответ на твой вопрос существует, просто ты не хочешь его услышать.
   Она хорошо помнила этот голос, однако, заглянув в густую тень под капюшоном черной накидки, Крисания, как ни старалась, не смогла увидеть лица.
   Тогда она перевела взгляд на тонкую руку, лежавшую на ее плече, и ей показалось, что рука ей также знакома. Человек кутался в черную мантию, но мантия была совсем другая, не та, что носил он, — на ней не было ни серебряных рун, ни иного шитья. Крисания снова вгляделась в лицо под капюшоном, но рассмотрела только блестящие глаза и смутный абрис бледного худого лица. Маг убрал руку с ее плеча, поднес к капюшону и чуть сдвинул его назад.
   Крисания едва сдержала вздох разочарования. Глаза молодого человека были не золотистыми, а карими, да и зрачки оказались вполне нормальными, круглыми.
   Кожа его также вовсе не была шафраново-золотой, и лицо его ничуть не выглядело больным и изможденным. Правда, оно было бледно тою бледностью, какую даруют бессонные ночи, проведенные за рабочим столом, но Крисании оно тем не менее показалось красивым. Даже полунасмешливая, полугорькая улыбка, притаившаяся в едва наметившихся морщинках в уголках губ, не портила это лицо. Карие глаза были ясными, холодными и чистыми — в них отражалось все, что их окружало, но заглянуть в эти глаза глубже Крисания не смогла. Тело мага, насколько заметила Крисания, было не крупным, но мускулистым, хорошо развитым, совсем не похожим на изнуренное, дряхлеющее на глазах тело Рейсшина — мягкие складки черной безыскусной накидки только подчеркивали ширину его сильных плеч. Неожиданно человек улыбнулся.
   — Это ты! — выдохнула Крисания, медленно поднимаясь со стула.
   Человек снова положил руку ей на плечо и заставил сесть.
   — Прошу тебя, садись, Посвященная, — сказал он. — С твоего позволения, я присоединюсь к тебе. Здесь не так шумно, и мы сможем поговорить без помех.
   Повернув голову, он взглядом пододвинул к себе стул, стоявший неподалеку, и уселся на него. Крисания тихонько ахнула и огляделась по сторонам, однако если кто-то из присутствующих и заметил этот фокус, то почел за благо не подать вида. Поглядев на Рейсшина, с довольным видом наблюдавшего за ней, Крисания почувствовала, что краснеет.
   — Рада видеть тебя, Рейстлин. — За официальным тоном она пыталась скрыть свое смятение.
   — И я также. Посвященная, — сказал маг со знакомой насмешкой в голосе. — Но мое имя не Рейстлин. Крисания покраснела еще сильнее.
   — Прошу прощения, — сказала она неуверенно. — Ты напомнил мне одного человека, которого я знаю... когда-то знала.
   — Пожалуй, я открою тебе свою тайну. Посвященная, — вполголоса сказал Рейстлин. — Для всех, кто здесь присутствует, я — Фистандантилус.
   Крисания невольно вздрогнула. Ей показалось, что при звуке этого имени даже свет в зале слегка померк.
   — Нет, не может быть... — пробормотала она. — Ты же вернулся назад, чтобы... учиться у него.
   — Я вернулся, чтобы стать им, — поправил ее Рейстлин.
   — Но... я слышала про него, что он... нехороший, злой. — Крисания в ужасе смотрела на сидевшего рядом с ней человека.
   — Зла больше нет, — ответил Рейстлин. — Фистандантилус мертв.
   — Ты?..
   Это слово Крисания прошептала так тихо, что сама едва его расслышала.
   — Иначе он убил бы меня, — просто сказал Рейстлин, — как убивал уже сотни раз в своей неимоверно долгой жизни. Его жизнь или моя — вот как стоял вопрос.
   — Одно зло мы обменяли на другое, — ответила Крисания с печальной безнадежностью в голосе и отвернулась.
   «Я теряю ее!» — мгновенно понял Рейстлин. Он видел только ее профиль, холодный и чистый, как свет Солинари.
   Пытливо и беспристрастно он рассматривал ее, как рассматривал маленьких зверушек, которых препарировал у себя в лаборатории, изучая строение их тела и пытаясь проникнуть в тайну жизни. Точно так же, как на анатомическом столе он сдирал с них шкуру и слой за слоем удалял мышцы, чтобы обнажить бьющееся сердце, Рейстлин пытался сейчас проникнуть под покров самообладания, с помощью которого Крисания защищалась от него, и заглянуть к ней в душу.
   Жрица прислушивалась к чудному голосу Короля-Жреца, сохраняя на лице глубокое, безмятежное спокойствие, но Рейстлин помнил, каким был ее взгляд перед тем, как он тронул ее за плечо. Он давно уже умел читать мысли и чувства людей по выражениям их лиц и поэтому понимал, что означает легкая морщинка тревоги, залегшая между черными бровями жрицы, понимал, отчего потемнели и затуманились ее чистые серые глаза. Руки Крисании, как и прежде, были сложены на коленях, однако Рейстлин видел, что пальцы ее беспокойно теребят и мнут ткань платья. Он знал, какой разговор состоялся между Крисанией и Денубисом в библиотеке, знал, что за сомнения терзают ее. Он знал: вера ее поколеблена, и теперь жрица стоят на краю пропасти. Ему казалось вовсе не сложным взять и столкнуть ее вниз — с его стороны для этого понадобится лишь незначительное усилие, но если он проявит осмотрительность и терпение, то дождется того момента, когда жрица спрыгнет в пропасть сама.
   Рейстлин вспомнил, как Крисания вздрогнула от его прикосновения.
   Придвинувшись к ней, он осторожно взял ее за запястье. Жрица попыталась вырваться, но Рейстлин крепче сжал ее руку. Тогда она подняла голову, чтобы негодующе взглянуть на него, и... была скована встречным взглядом.
   — Ты на самом деле так дурно думаешь обо мне? — спросил Рейстлин голосом человека, который страдал и терпел лишения, а потом обнаружил, что все его муки были напрасны.
   Удар попал в цель: он увидел, как горечь его печали' пронзила ее сердце, словно холодная острая сталь. Крисания попыталась что-то сказать, но Рейстлин опередил ее, повернув нож в ране.
   — Фистандантилус собирался вернуться в наше время и уничтожить меня. Он хотел захватить мое тело и продолжить то дело, которое не довела до конца Владычица Тьмы. Он собирался стать властелином, повелевающим злыми драконами.
   Повелители Драконов — такие, как моя сестрица Китиара, — все встали бы под его знамена. Мир снова оказался бы ввергнутым в войну. — Рейстлин выдержал паузу. — Теперь эта угроза миновала, — тихо закончил он.
   Его взгляд удерживал взгляд Крисании точно так же, как рука удерживала ее руку. В глазах Рейстлина, вернее, на их непроницаемой блестящей поверхности Крисания увидела свое отражение, однако оно было совсем иным, нежели она себе представляла. Вместо холодной, надменной и суровой жрицы, какою она считала себя, Крисания увидела лицо заботливой, приветливой и привлекательной женщины.
   Этот человек доверчиво пришел к ней с открытой душой, а она подвела его. Боль, наполнявшая голос Рейстлина, стала почти непереносимой, и Крисания опять попыталась заговорить, но маг вновь помешал ей.
   — Тебе известно, чего я хочу, — сказал он. — Я открыл перед тобой свое сердце. Разве я хочу новой войны? Разве я стремлюсь завоевать мир? Моя сводная сестра Китиара пришла ко мне именно с этой просьбой, она хотела покорить весь мир и просила моей помощи. Я отказал, представляя возможные последствия. — Рейстлин вздохнул и опустил глаза. — Тебе пришлось заплатить за это. Я рассказал сестре о тебе, Крисания, рассказал о твоей доброте и силе. Китиара пришла в ярость и послала Сота, Рыцаря Смерти, уничтожить тебя, надеясь этим положить конец влиянию, которое ты оказываешь на меня.
   — Значит, я действительно как-то повлияла на твои мысли и поступки? — мягко спросила Крисания, прекратив попытки высвободить руку из пальцев Рейстлина. Ее голос слегка дрожал от радости. — Разве могла я надеяться, что влияние Братства окажется столь убедительным и...
   — Этого Братства? — с горечью переспросил Рейстлин. Теперь он сам убрал руку и, откинувшись на спинку стула, смотрел на жрицу с легким презрением.
   Гнев, смущение и чувство вины одновременно окрасили щеки Крисании в розовый цвет, а серые глаза ее потемнели и сделались темно-голубыми. Румянец расползался по ее щекам, перекочевал на губы... и она вдруг стала по-настоящему прекрасной. Рейсшин невольно был вынужден отметить это, не мог не отметить — красота Крисании и прежде бросалась ему в глаза, мешая сосредоточиться, но теперь... Чтобы отогнать эту мысль, Рейстлину потребовались значительные усилия, и это вызвало в нем раздражение.
   — Я знаю 6 твоих сомнениях, — довольно резко сказал он. — Я знаю, что привело тебя в такое смятение: ты обнаружила, что Братство гораздо сильнее озабочено тем, чтобы править миром, вместо того чтобы нести людям божественную волю и свет. Ты увидела, что жрецы ведут двойную жизнь, что они погрязли в политике и стяжательстве, что они тратят огромные деньги на роскошь, вместо того чтобы накормить голодных. В надежде оправдать Братство ты пытаешься доказать, что не из-за прегрешений жрецов боги разгневались и сбросили огненную гору на тех, кто предал и отрекся от них. Ты хотела обвинить в этой каре кого-то другого... возможно даже магов.
   Крисания смутилась так сильно, что не осмеливалась больше смотреть на Рейстлина. Она опустила глаза и отвернулась в сторону, однако унижение и боль, которые она переживала, не могли укрыться от мага.
   Рейстлин между тем продолжал говорить, и слова его были суровы и беспощадны.
   — Катаклизм приближается, госпожа Крисания. Истинные жрецы уже покинули этот проклятый богами край... Да-да, разве ты не знала? Денубис, с которым ты разговаривала, уже исчез, его больше нет в Храме. Ты, Крисания, единственная настоящая жрица, оставшаяся теперь в Истаре. Остальные не в счет.
   Крисания в ужасе посмотрела на мага.
   — Это... невозможно, — прошептала она, обводя глазами зал.
   Впервые она внимательно прислушалась к тому, о чем говорят придворные и старшие жрецы, собравшиеся у трона Короля-Жреца. Она услышала разговоры об Играх, о распределении общественной казны, о том, как подготовить армию и как лучше всего подчинить себе — именем Братства! — мятежные земли и страны.
   Неожиданно, заглушая весь этот деловитый гомон, чистый и мелодичный голос Короля-Жреца наполнил ее слух и успокоил растревоженную душу. Король-Жрец все еще пребывал здесь, что бы там ни говорил Рейстлин. Отвернувшись от мрака и тьмы, жрица открыла глаза его божественному свету и почувствовала, как вера снова крепнет в ней, как ограждает она ее надежной стеной, способной защитить от лукавых — теперь она понимала это — речей Рейстлина.
   Крисания холодно взглянула на мага.