Уэйс Маргарет. Час близнецов

   Лоралон посмотрел на жрицу взглядом, в котором жалости было намного больше, чем негодования.
   — Ты не видишь света, потому что стоишь к нему спиной, а тень под твоими ногами — твоя собственная. Ты прозреешь, когда тьма окружит тебя, Крисания... бесконечная тьма. Прощай же, праведная дочь Паладайна!
   Тассельхоф моргнул и протер глаза. Старый эльф исчез, будто его и не было!
   «Может, померещилось?» — с беспокойством подумал кендер, но сразу же отмел эту мысль. Он отчетливо помнил его слова, но никак не мог взять в толк, что они означают. Все это выглядело так странно. А что имела в виду Крисания, когда сказала, что здесь ей была уготована верная смерть?
   Но вскоре кендер приободрился. Никто ведь еще не знал, что Катаклизм на самом деле не произойдет. Поэтому неудивительно, что Крисания подавлена и полна мрачных предчувствий.
   «То-то она удивится, когда мир вовсе не узнает, что такое Катаклизм!» — подумал Тас с гордостью.
   Внезапно до его слуха донесся далекий хор голосов, славящих в гимне Паладайна. «Процессия Короля-Жреца! — понял кендер. — Начинается!..»
   Он вынужден был зажать рот рукой, чтобы не выдать себя невольным радостным вскриком. В последний раз он глянул сквозь щелочку на Крисанию. Жрица с отрешенным видом стояла на коленях у алтаря, однако при звуках пения она поморщилась. Искаженный причудливым эхом хор звучал пронзительно и хрипло.
   Лицо Крисании внезапно посерело, губы решительно сжались, а глаза потемнели. Невидящим взглядом она уставилась на свои молитвенно сложенные у груди руки. Тас не на шутку испугался за жрицу.
   — Ничего, скоро тебе станет легче, — прошептал кендер, обращаясь к Крисании, которая, к счастью, не могла его услышать.
   Пора было действовать. Тас отошел от занавески и вынул из кошелька магическое устройство. Опустившись на пол, он ловко развернул яйцеобразный предмет, превратив его в скипетр, и стал ждать.
   Процессия все тащилась по коридорам и переходам Храма, и кендер, утомленный ожиданием, зевнул. Он всегда подозревал, что наиважнейшие миссии — довольно скучное дело. Оставалось только надеяться, что благодарный мир по достоинству оценит его заслуги после того, как все благополучно закончится. Тас с удовольствием поиграл бы с магическим устройством — уж больно ловко оно раскладывалось и снова собиралось, — однако Рейстлин строго предупредил его, чтобы он оставил жезл в покое до тех пор, пока не настанет пора пустить его в ход, а при работе строго следовал инструкциям. Взгляд мага при этом был настолько пронзительным, а в голосе слышалось столько металла, что даже свойственная кендеру беспечность была поколеблена.
   Ожидание было непереносимым (к тому же левая нога кендера затекла и почти ничего не чувствовала). Однако, когда Тас уже готов был пошевелиться, хор прекрасных голосов зазвучал у самой двери в Священную Келью. В щель под портьерами хлынул ослепительно яркий свет, и кендер, как ни пытался смирить свое любопытство, все же не утерпел и выглянул одним глазком наружу.
   Свет едва не ослепил его.
   — Великий Реоркс! — пробормотал кендер, закрывая глаза рукой.
   Он вспомнил, как однажды, в далеком детстве, смотрел на солнце и пытался понять, действительно ли это большая золотая монета сверкает в высоком небе, и если да, то нельзя ли ее оттуда как-нибудь достать. После этого опыта ему пришлось в течение трех дней лежать с завязанными мокрой тряпкой глазами.
   — Интересно, как он это делает? — задал себе вопрос кендер и снова выглянул за портьеру.
   Он смотрел прямо на свет, как когда-то смотрел на солнце, и сумел разглядеть правду. Солнце не было Золотой монетой. Король-Жрец не был божественным.
   При виде этого обычного человека Тас не Испытал потрясения, подобного тому, какое пережила Крисания, разглядевшая Короля-Жреца сквозь чары, которыми он себя окружил. Возможно, так вышло лишь потому, что кендер не знал заранее, как следовало тому выглядеть. Кендеры вообще не склонны к благоговейному трепету ни перед чем и ни перед кем, хотя Тас вынужден был признаться себе, что при виде Сота, Рыцаря Смерти, что-то у него в груди екнуло. Словом, он был только слегка удивлен тем, что Король-Жрец оказался всего-навсего лысеющим мужчиной средних лет, с бледно-голубыми глазами. Он выглядел испуганным, словно олень, запутавшийся рогами в кустарнике, и Тас почувствовал Легкое разочарование.
   «Я зря ввязался в это дело, — с досадой отметил он. — Катаклизма и так не будет. Вряд ли этому человечку удалось бы рассердить меня настолько, чтобы я бросил в него даже вчерашним пирогом, не говоря уже о целой огненной горе».
   Однако кендеру ничего не оставалось, кроме как доводить начатое дело до конца (ему очень хотелось испробовать магическое устройство), поэтому он остался за портьерой и прислушался. В конце концов что-то должно было случиться. Тас попытался рассмотреть Крисанию, но сияние, окружавшее Короля-Жреца, было таким ярким, что кендер не сумел рассмотреть никого из присутствовавших в Келье — ни молодую жрицу, ни свиту правителя.
   Король-Жрец тем временем встал напротив алтаря. Он двигался не спеша, но его голубые блеклые глазки метались из стороны в сторону. Тасу стало интересно, видит ли Король-Жрец Крисанию, однако тот, судя по всему, был изрядно ослеплен собственным светом, так что взгляд его даже не задержался на том месте, где, насколько Тас помнил, замерла коленопреклоненная жрица.
   Из своего убежища кендер ясно видел, как Король-Жрец хотел сначала опуститься на колени, но потом, передумав, остался стоять и даже сердито тряхнул головой. Лицо правителя странным образом переменилось: выражение ужаса И растерянности сменилось выражением дерзкой самоуверенности.
   — Паладайн! — трубным голосом воззвал Король-Жрец, и кендер подумал, что таким же голосом он, вероятно, распекает своих писцов. — Взгляни, Паладайн, на окружившее меня зло! Ты свидетель бедствий, обрушившихся на Кринн в последние дни. Ты знаешь, что все они направлены против меня, потому что я единственный, кто борется со злом в этом мире! Надеюсь, теперь ты понял, что твое учение о равновесии не оправдало себя?!
   Голос правителя надломился и зазвучал мягче, однако в нем по-прежнему не было и намека на покорность или смирение.
   — Я все понимаю. Ты вынужден был прибегнуть к этому учению, когда был слаб и уязвим. Но теперь у тебя есть я, твоя правая рука, твой посланник на Кринне!
   Ты и я — мы вместе сумеем истребить все зло в этом мире. Помоги уничтожить людоедов-великанов! Наставь на путь истинный заблудшие людские души! Отыщи глухие уголки для гномов, гоблинов, кендеров и других рас, которые не были созданы твоею волей...
   «Какое оскорбление! — подумал за портьерой уязвленный Тассельхоф. — Если он будет продолжать в том же духе, то я, пожалуй, не стану предотвращать Катаклизм. Пусть его придавит этой огненной горой!»
   — Я буду править миром к вящей славе добра! — Голос Короля-Жреца поднялся до пронзительного крещендо. — На Кринне наступит век благоденствия, способный соперничать с прославленным Веком Мечтаний!
   Правитель широко развел руки в стороны.
   — То же, и даже больше, ты дал Хуме, Паладайн. Хуме, низкородному рыцарю!
   Я требую, чтобы ты ниспослал мне могущество и власть изгнать тени зла, которые нависли над моим миром!
   Король-Жрец воздел руки вверх и замолчал в ожидании ответа.
   Тас, задержав дыхание, стиснул в руках волшебный скипетр.
   И ответ пришел.
   Ужас охватил кендера. Это был парализующий, леденящий душу ужас, какого он не испытывал ни тогда, когда стоял перед Сотом, ни тогда, когда подошел совсем близко к страшной Шойкановой Роще. Дрожа, как от лютого холода, Тас упал на колени и низко склонил голову, жалобно всхлипывая и умоляя о милосердии и прощении могучую невидимую силу. Из-за занавески доносился какой-то невнятный шепот, но кендер знал, что это губы Крисании повторяют его мольбы, ибо и она тоже почувствовала на себе жестокую тяжесть гнева богов.
   Один лишь Король-Жрец не издал ни звука. Он стоял совершенно неподвижно и смотрел в небо, которого не мог видеть сквозь потолок и крышу Храма... Не мог видеть, потому что был ослеплен собственной гордыней.

Глава 17

   Продумав дальнейший план действий, Карамон наконец поддался усталости и забылся глубоким живительным сном. Спал он крепко и проснулся лишь тогда, когда Рааг, звеня ключами, уже снимал с ошейника цепь.
   — А как насчет этого? — спросил Карамон, протягивая вперед связанные сыромятным ремнем руки.
   Рааг покачал головой. Гном не считал Карамона настолько глупым, чтобы тот решился безоружным напасть на великана, однако вчера вечером в глазах воина было столько отчаяния и безумной решимости, что Арак решил перестраховаться.
   Карамон вздохнул. Он подозревал, что дело может обернуться похожим образом, но в конце концов отверг такую возможность. Однако главное, что ему было необходимо, — это оставаться в живых до тех пор, пока он не уверится в том, что Рейстлин мертв. Ну а потом вряд ли что-нибудь будет иметь для него значение...
   Бедная Тика... Она будет ждать его, ждать долго, пока однажды утром не поймет вдруг с пронзительной ясностью, что Карамона больше нет в живых. — Пошел! — приказал Рааг.
   Карамон послушно двинулся вслед за великаном — вверх по извилистой и сырой лестнице, ведшей в коридор под ареной из нижнего горизонта естественных пещер, где размещался карцер и кладовые. По пути он старался избавиться от мыслей о Тике. Воспоминания могли ослабить его решимость, а этого Карамон позволить себе не мог. Рейстлин должен был умереть.
   Гиганту казалось, что вспышки молний вчерашней грозы осветили наконец ту часть его разума, которая вот уже много лет была скрыта тьмой. Наконец-то Карамон увидел подлинные масштабы честолюбивых притязаний своего брата, осознал, насколько сильна в нем неукротимая жажда власти. Теперь он уже не мог найти, да и не хотел искать для Рейстлина никаких оправданий. Как ни досадно это было, однако Карамон вынужден был признать, что даже Даламар, темный эльф, изучил Рейстлина гораздо лучше, чем сам он знал своего брата-близнеца.
   Прежде его ослепляла любовь, точно так же, как теперь она ослепила Крисанию. Карамон фыркнул и вспомнил слова Таниса, которые часто повторял про себя: «Я никогда не видел, чтобы что-то сделанное из любви привело ко злу». Что же, когда-нибудь все случается в первый раз... Кстати, это было любимым присловьем старины Флинта. Вот он, этот первый раз... первый и последний.
   Карамон пока не знал, каким именно образом убьет своего брата. Но технические подробности не очень его беспокоили. Им овладел какой-то странный покой, который позволял ему думать рассудочно и удивительно ясно. Карамон знал, что теперь он сможет убить Рейстлина. Брату не удастся его остановить, на этот раз — уже нет. А раз Рейстлин не сможет ему помешать, то и никто не сможет, разве сама смерть.
   «Я должен дожить», — мрачно сказал себе Карамон.
   Не говоря ни слова, он позволил гному и Раагу надеть на себя доспехи.
   — Не нравится он мне, — бормотал Арак себе под нос.
   Спокойное, бесстрастное лицо могучего гладиатора испугало гнома куда сильнее, чем могла бы испугать вспышка понятного гнева. Единственная искорка промелькнула в глазах Карамона тогда, когда Арак прикрепил к его поясу короткий меч. Воин посмотрел на оружие и с горечью улыбнулся, узнав бесполезную складную игрушку.
   — Приглядывай за ним. И держи отдельно от остальных, пока не придет время выпускать их на арену, — шепнул гном Раагу.
   Великан кивнул и вывел Карамона, руки которого все еще были связаны, в хорошо знакомый коридор под аре-ной, где уже ждали остальные бойцы. Завидев Карамона, Киири и Перагас бросили на него быстрый взгляд. Женщина презрительно оттопырила нижнюю губу и отвернулась. Перагас продолжал смотреть на друга в упор, и Карамон, не дрогнув, выдержал этот взгляд. В его лице не было ни мольбы о прощении, ни сознания собственной вины, которые Перагас, видимо, ожидал увидеть, поэтому чернокожий атлет несколько смутился. Пошептавшись с Киири, он, однако, тоже отвернулся, но Карамон заметил, как плечи Перагаса поникли и как он с сомнением покачал головой.
   Сверху донесся рев трибун, и Карамон отвлекся на то, что происходило на арене. Полуденное солнце сияло в небе по-праздничному щедро. Толпы зрителей, успевших немного поспать перед началом Игр, находились в приподнятом настроении, что весьма обрадовало Арака. Гном, как заправский режиссер, спланировал несколько предварительных схваток, чтобы расшевелить зрителей и подогреть их азарт, однако главным зрелищем сегодня был все же финальный бой, который должен был определить победителя сезона. Гладиатор-раб в случае победы получал свободу, а Рыжий Минотавр — столько денег, сколько хватило бы ему для безбедного существования в течение нескольких лет.
   Арак поступил довольно умно, устроив предварительные схватки едва ли не комическими. Для этой цели он специально привез нескольких овражных гномов и дал им в руки настоящее оружие, которым они, естественно, не умели пользоваться. Публика хохотала до слез, глядя, как потешно овражные гномы спотыкаются о собственные алебарды, тыкают друг в Друга рукоятками кинжалов и мечей, после чего с визгом разбегаются в разные стороны. Восторг публики, однако, не шел ни в какое сравнение с удовольствием, которое получили от этого сами овражные гномы. Под конец представления они до того вошли в раж, что побросали оружие и принялись забрасывать друг друга грязью и мокрыми опилками.
   В результате Раагу пришлось выйти на арену и пинками загонять овражных гномов в коридор.
   Зрители громко аплодировали, однако вскоре многие из них принялись в добродушном нетерпении топать ногами. Публика требовала перейти к настоящим развлечениям, но Арак — недаром он был Мастером истарских Игр, — выдержав необходимую паузу, давал страстям накалиться в полную силу. И он был прав. Вскоре трибуны ревели, топали, рукоплескали и скандировали имена своих любимцев.
   Именно поэтому никто на стадионе не заметил первый толчок.
   Пожалуй, только Карамон почувствовал, как земля под ногами заходила ходуном. От внезапного страха он похолодел, а желудок его поднялся куда-то к самому горлу. Но это не был страх смерти — Карамон боялся, что погибнет, не успев довершить задуманное. Он попытался припомнить все, что когда-либо слышал о Катаклизме. Насколько ему было известно, огненная гора упала на город ближе к вечеру, однако самому падению предшествовали поколебавшие многие земли землетрясения, извержения вулканов и прочий разгул стихий, отчего население Кринна изрядно проредилось. Сама же огненная гора рухнула вниз с такою силой, что на месте Истара образовалась глубокая впадина, в которую хлынули морские волны.
   Когда-то Карамон видел развалины этого города. Это случилось, когда гигантский водоворот всосал в себя корабль, на котором он путешествовал по Кровавому Морю Истара. Тогда морские эльфы спасли его, вытащив на поверхность буквально со дна, однако для тех, кто собрался сегодня на стадионе, никакого спасения не будет.
   Воспоминание вновь оживило давнее видение — обросшие буро-зелеными и красными водорослями подводные руины Истара. Душа Карамона содрогнулась от ужаса, и он вдруг понял, что все это время старательно избегал думать о реальности катастрофы, «Я никогда не верил, что это может случиться... — осознал Карамон, содрогаясь вместе со вздрагивающей землей. — У меня есть всего несколько часов, а может, итого меньше! Нужно срочно найти Рейстлина!»
   Потом он немного успокоился. Рейстлин ждал его. Рейсшин нуждался в нем, вернее, он нуждался в «опытном, закаленном бойце». Наверняка он позаботится о том, чтобы Карамону хватило времени победить в сегодняшней схватке и добраться до того места, где дожидается маг. Или проиграть... Что ж, тогда маг найдет ему достойную замену.
   Тем не менее Карамон испытал огромное облегчение, когда толчки прекратились. Трибуны чуть стихли, и до слуха воина донесся голос Арака, который объявлял о начале финального боя.
   — Некогда они сражались в одной команде, дамы и господа, и, как вы знаете, это была лучшая команда за многие годы. Не раз вы видели, как кто-то из них подвергал свою жизнь опасности, чтобы спасти партнера. Они сроднились между собой, они стали как братья... — Карамон поморщился, словно от боли. — Но теперь они стали лютыми врагами. Это произошло потому, дамы и господа, что, когда речь заходит о свободе, о богатстве, о победе в этих величайших Играх, в конце концов любовь и дружба отступают на второй план. Вы можете быть уверены, что за победу они согласны на все и уже не пощадят друг друга. Эта битва — битва не на жизнь, а на смерть между морской женщиной Киири, Перагасом с Эргота, Карамоном Непобедимым и Рыжим Минотавром. Для каждого из них есть только два пути — или победить, или погибнуть!
   Публика отозвалась радостными воплями. Несмотря на то что мало кто верил в реальность смертей на Играх, всем нравилось, когда их убеждали в противном. Тут на арену вышел Рыжий Минотавр с презрительной гримасой на заросшем шерстью лице, и восторженный гул стал еще громче. Киири с Перагасом проводили противника взглядами, затем оглядели его трезубец и многозначительно кивнули друг другу. Рука Киири стиснула рукоять кинжала.
   Карамон почувствовал, как под его ногами снова вздрогнула земля, и в это время Арак выкрикнул его имя. Финальные Игры начались.

* * *

   Тассельхоф тоже почувствовал толчки и вначале решил, что это не на шутку разыгралось его воображение, ибо насколько он себе представлял гнев богов, тот обязательно должен был сопровождаться чем-то подобным. Затем он увидел, как перед ним раскачиваются тяжелые портьеры, и понял, что земля дрожит на самом деле.
   — Запускай магическое устройство! — прозвучал в его голове чей-то голос, и кендер нащупал на полу оброненный жезл.
   Бормоча себе под нос инструкции, он принялся за работу.
   — Бег времен беспрерывный замедлить нельзя... Надо повернуть устройство вот так. Потом что? Вот: Но можно их обогнать...
   Кендер сдвинул вдоль рукоятки жезла обернутую вокруг нее золотую цепочку, так что она плотными кольцами собралась у шарообразного украшения на его конце.
   Увидев, что все получается как надо, Тас продолжил работу.
   — А если захочешь вернуться назад, — надо убедиться, что цепочка свободно навита на черенке. Я хочу изменить время, и что я для этого делаю? Для этого крепко возьмись за концы... и в разные стороны их разведи...
   Кендер крепко взялся за концы жезла и, подняв устройство над головой, повернул их, как показывал Рейстлин. Поскольку все шло в соответствии со словами мага, Тас вправе был ожидать, что «зацепятся верно детали», однако что-то было явно не так.
   Крупный сверкающий бриллиант вывалился из навершия жезла и ударил кендера по носу. За ним посыпались более мелкие самоцветы, так что вскоре Тас очутился под настоящим дождем из драгоценных камней.
   — Что такое? — В полутьме Тас попытался рассмотреть скипетр и понять, что же с ним случилось. В отчаянии он повернул концы жезла в обратном направлении, и дождь драгоценностей превратился в град. Алмазы и сапфиры, изумруды и сердолики сыпались и сыпались на пол, разнося вокруг хрустальный мелодичный звон.
   Тассельхофу почему-то казалось, что волшебное устройство Пар-Салиана должно работать как-то иначе, а не рассыпаться у него в руках, хотя, когда имеешь дело с магическими игрушками, ни в чем нельзя быль уверенным полностью.
   Некоторое время он тупо глядел на россыпи драгоценных камней у себя под ногами и ожидал обещанного голубого луча.
   Каменный пол внезапно подпрыгнул, и Тас, не удержавшись на ногах, вывалился из своего убежища в Священную Келью. Он упал у самых ног Короля-Жреца, но тот не заметил кендера.
   Правитель смотрел поверх него, с удивительной беспечностью любуясь раскачивающимися портьерами и крошечными трещинами, которые, словно змеиный выводок, разбежались по мраморному алтарю. Наконец он улыбнулся с таким видом, словно увидел долгожданный знак богов, и быстро пошел к выходу, прочь из Священной Кельи.
   — Нет! — простонал Тас, сжимая в руках остатки магического жезла, которые на глазах продолжали разваливаться на части. Рукоять рассоединилась, золотая цепь скользнула между пальцев и со звоном упала на пол. Тассельхоф, с трудом удерживая равновесие на вздрагивающем полу, медленно поднялся на ноги. В руке он держал несколько алмазов — все, что осталось от жезла Пар-Салиана.
   — Что я наделал! — ужаснулся он. — Но я же следовал инструкциям Рейстлина!
   Я все сделал правильно!..
   Внезапно кендера осенила страшная догадка. На глазах у него выступили слезы, и блестящие камни на полу смазались и поплыли.
   — Он был так добр со мною, так терпелив, — пробормотал Тас. — Он заставил меня повторить инструкции несколько раз — он хотел увериться, что я ничего не перепутаю. Я и не перепутал...
   Кендер в отчаянии зажмурил глаза, страстно желая, чтобы, когда он откроет их, все происшедшее оказалось просто дурным сном.
   Однако это был не сон.
   — Он специально сделал так, чтобы я сломал устройство! — всхлипнул Тас. — Но зачем? Чтобы навсегда оставить нас в прошлом? Чтобы мы умерли? Но я же сам слышал, что ему нужна Крисания! Маги в Башне так и говорили... — Тас быстро обернулся. — Крисания!
   Жрица была здесь, но она не видела и не слышала кендера. Неподвижно глядя перед собой, она по-прежнему стояла на коленях, хотя пол Кельи ходил ходуном, а алтарь грозил вот-вот рассыпаться. Серые глаза Крисании грозно мерцали, а руки, молитвенно сложенные у груди, были крепко стиснуты.
   Губы ее беззвучно шевелились. Неужели она молилась? Тас юркнул за портьеры и принялся собирать драгоценные остатки магического жезла в кошелек. Потом он подобрал золотую цепь, которая едва не провалилась в расколовшую пол трещину, и складную трубку, служившую рукоятью скипетра. Надежно затянув горловину кошелька, кендер в последний раз оглядел пол и вернулся к жрице.
   — Госпожа Крисания! — остановившись прямо перед ней, негромко позвал он.
   Тас не хотел мешать ее молитвам, однако инстинкт подсказывал ему, что нужно торопиться.
   — Госпожа Крисания! — повторил он громче, так как жрица по-прежнему не замечала его.
   Глядя на ее губы, Тас прочел по ним невысказанные мольбы.
   — Я знаю, — говорили губы Крисании, — я знаю, в чем его ошибка! Пусть боги дадут мне то, в чем отказали ему! Судорожно вздохнув, Крисания опустила голову.
   — Благодарю тебя, Паладайн! — услышал Тас ее шепот. — Благодарю!
   С этими словами Крисания поднялась с колен. Оглядевшись с некоторым удивлением по сторонам, она наконец заметила зловещую пляску стен и пола.
   — Крисания! — воскликнул Тас и потянул жрицу за рукав ее белой мантии (темный плащ она давно сбросила). — Я сломал его, Крисания! Устройство Пар-Салиана, наш единственный шанс вернуться домой!.. Но я не хотел, это было подстроено! Бедный Карамон! Ты должна помочь мне, Крисания! Идем к Рейстлину, поговорим с ним! Заставь его починить жезл!
   Жрица удостоила кендера невидящим взглядом, словно он был незнакомцем, приставшим к ней на улице.
   — Рейстлин? — пробормотала она, осторожно, но решительно высвобождая рукав из пальцев Таса. — Ну конечно же, Рейстлин! Он пытался объяснить мне, а я не стала слушать. Но теперь я знаю, знаю правду!
   Оттолкнув кендера, Крисания подобрала подол мантии и стремительно выбежала из Кельи. И в тот же миг весь Храм вновь вздрогнул до самого основания.
   Перед тем как выпустить Карамона на арену, Рааг наконец развязал ему руки.
   Карамон пошевелил затекшими пальцами и сморщился от боли. Продолжая разминать запястья, он вышел на арену вслед за Рыжим Минотавром, Киири и Перагасом.
   Трибуны взорвались аплодисментами. Карамон занял свое место между Киири и чернокожим атлетом и с опаской посмотрел на небо. Полдень уже миновал, и солнце, перевалив через зенит, начало медленно клониться к закату.
   К закату, которого в Истаре никто не увидит.
   Он подумал, что, возможно, и сам не доживет до следующего рассвета и никогда больше не увидит, как алые лучи восходящего солнца румянят высокие каменные бастионы, как превращается в море огня вода в океане, как розовеют на восходе вершины гигантских валлинов... Глаза Карамона защипало от слез. Однако воин плакал не по себе, а по тем, кто стоял рядом с ним и обречен был погибнуть, так и не узнав, за что боги послали им такую страшную участь.
   Плакал он и по брату, которого любил сильно и нежно, но того Рейстлина больше не было, тот Рейстлин умер много лет назад.
   — Киири, Перагас, — позвал Карамон товарищей, когда Минотавр выступил вперед для поклона, — я не знаю, что сказал вам маг, но я не предавал вас.
   Киири даже не взглянула на гиганта, однако Карамон заметил, как ее губы презрительно скривились. Перагас искоса посмотрел в его сторону и, заметив на щеках Карамона следы слез, некоторое время колебался, но потом тоже отвернулся.
   — На самом деле не имеет значения, поверите вы мне или нет, — сказал Карамон. — Если хотите, можете убить друг друга за золотой ключ, но я пойду к свободе своим путем.
   Киири обернулась, и в глазах ее промелькнула искра недоверия. Трибуны ревели, приветствуя Минотавра, который обходил арену по кругу и размахивал над головой трезубцем.