Страница:
— Что это за сумасшествие? — глухим от бешенства голосом проговорил Стурм. Несколько его соседей, расслышав эти слова, неодобрительно поглядели на него.
— Опасное сумасшествие, — сказал Рейстлин и сжал своими тонкими пальцами запястье друга. — Тише, Стурм! Ничего не говори. Еще не время.
— Присутствие твоего мужа и тебя нежелательно в Гавани, — заявила Джудит. — Уходите быстрее, пока вас не постигло большее несчастье.
— Но куда мы пойдем? Что мы будем делать? Земля — все, что у нас есть, а ее совсем немного. А мое дитя! Что с ней станет?
Голос Джудит смягчился:
— Бельзор испытывает жалость к тебе, сестра. Принеси дары твоей земли в Храм, и тогда, возможно, Бельзор смилуется над твоим ребенком и вернет его из темноты в свет.
Голова Джудит поникла. Ее руки безвольно повисли. Глаза ее закрылись.
Туманная фигура гигантской гадюки двинулась назад и скользила, пока не слилась со статуей и не исчезла окончательно.
Джудит подняла голову, огляделась вокруг с таким видом, как будто не осознавала, кто она, или что происходило. Высокий Жрец поддержал ее, взяв за руку. Она послала зрителям рассеянный блаженный взгляд.
Высокий Жрец выступил вперед.
— Беседа с Бельзором окончена.
Жрецы и жрицы похватали корзинки с зачарованными змеями. Построившись в колонну, они три раза обошли арену, выпевая имя Бельзора на все лады, и ушли через дверь в статуе. Служители кружили в толпе, охотно принимая подношения для Храма и щедро раздавая благословения Бельзора.
Высокий Жрец проводил Джудит к дверям, выходившим на улицу. Там она приветствовала прихожан, которые принялись молить ее о благословении. У ног Джудит стояла большая корзина. Благословения давались по мере того, как в корзину сыпались стальные монеты.
Молодая мать стояла одна, всеми забытая. Не зная, как ей быть, она в отчаянии схватила за рукав одного из служителей и умоляюще сказала, заглядывая ему в глаза:
— Пожалейте моего бедного ребенка! Ее происхождение — не ее вина.
Послушник бесстрастно стряхнул ее руку со своей руки.
— Ты слышала волю Бельзора, женщина. Тебе повезло, что наш бог так милостив. То, о чем он просит — ничтожная плата за освобождение твоего ребенка от вечной муки.
Женщина закрыла лицо руками.
— А куда делась змея? — спросил Карамон, слегка покачиваясь.
Рейстлин придержал его, чтобы он не ринулся на поиски змеи — в таком состоянии это было вполне вероятным.
— Китиара, вы со Стурмом отведете Карамона назад на ярмарочную площадь и уложите его спать. Я приду туда позже.
— Мне не хочется верить в это чудо, — сказал Стурм, глядя на статую, — но я не могу объяснить его.
— Я могу, но не собираюсь, — отозвался Рейстлин. — Не сейчас, по крайней мере.
— Что ты собираешься делать? — спросила Кит, одной рукой придерживая качающегося Карамона за ворот рубашки.
— Присоединиться к вам попозже, — ответил Рейстлин и отошел прежде, чем Кит начала уговаривать его пойти с ними.
Он протолкался мимо послушников с их корзинками и медленно расходящихся людей к арене, где мать умершей девочки все еще стояла одна. Один человек, проходя мимо, толкнул ее и громко произнес:
— Эльфийская шлюха.
Другая женщина подошла к ней, чтобы во всеуслышание сказать:
— Хорошо, что твой ребенок умер. Только остроухих ублюдков нам еще не хватало!
От этих жестоких слов мать отшатнулась, как от удара, и сжалась в комок.
Гнев бурлил в Рейстлине, гнев, зажженный словами, произнесенными много лет назад, словами, которые слабые используют против тех, кто еще слабее. В огне кузницы его ярости начала возникать идея. Она вышла из пламени, как сталь, раскаленная и готовая к тому, чтобы ее отковали. За время, которое ему потребовалось, чтобы сделать три шага, он сковал план в своем уме, план, с помощью которого он смог бы пошатнуть пьедестал вдовы Джудит и сокрушить ее, разоблачить всех лживых жрецов Бельзора, помочь падению ложного бога.
Подойдя к несчастной женщине, Рейстлин опустил руку на ее плечо. Прикосновение было мягким — он мог быть очень нежным, если хотел — но женщина вздрогнула в испуге. Она посмотрела на него отчаянными глазами.
— Оставьте меня в покое! — попросила она. — Умоляю! Я достаточно вынесла.
— Я не один из твоих палачей, госпожа, — сказал Рейстлин тихо и успокаивающе, как будто утешал больного. Его пальцы сомкнулась на руке женщины; он чувствовал, как она дрожит. Ободряюще пожав ее холодную руку, он наклонился ближе и прошептал:
— Бельзор — это чистой воды мошенничество, ложь, подделка. Твое дитя покоится в мире. Она спит так же спокойно, как если бы ты сама убаюкала ее.
Глаза юной матери наполнились слезами.
— Я ее укачивала. Я держала ее, и в самом конце она действительно уснула в мире, как ты сказал. «Мне лучше, мама», — сказала она, и закрыла глаза, — женщина судорожно вцепилась в руку Рейстлина. — Я бы так хотела поверить тебе! Но как я могу? Как ты можешь доказать свои слова?
— Приходи в храм завтра вечером.
— Вернуться сюда? — Мать покачала головой.
— Ты должна, — твердо сказал Рейстлин. — Тогда я докажу тебе, что сказал правду.
— Я верю тебе, — сказала она и робко улыбнулась. — И доверяю. Я приду.
Рейстлин посмотрел на арену, посмотрел на длинную очередь прихожан, один за другим склоняющихся перед Джудит. Монеты в корзине сверкали в свете пламени, и новые монеты продолжали падать туда. Бельзор хорошо заработал сегодня.
Один из служителей подошел к Рейстлину, с надеждой потряс перед ним корзинкой для пожертвований.
— Надеюсь, мы увидим тебя на церемонии завтра вечером, брат.
— Можете на меня рассчитывать, — сказал Рейстлин.
13
14
— Опасное сумасшествие, — сказал Рейстлин и сжал своими тонкими пальцами запястье друга. — Тише, Стурм! Ничего не говори. Еще не время.
— Присутствие твоего мужа и тебя нежелательно в Гавани, — заявила Джудит. — Уходите быстрее, пока вас не постигло большее несчастье.
— Но куда мы пойдем? Что мы будем делать? Земля — все, что у нас есть, а ее совсем немного. А мое дитя! Что с ней станет?
Голос Джудит смягчился:
— Бельзор испытывает жалость к тебе, сестра. Принеси дары твоей земли в Храм, и тогда, возможно, Бельзор смилуется над твоим ребенком и вернет его из темноты в свет.
Голова Джудит поникла. Ее руки безвольно повисли. Глаза ее закрылись.
Туманная фигура гигантской гадюки двинулась назад и скользила, пока не слилась со статуей и не исчезла окончательно.
Джудит подняла голову, огляделась вокруг с таким видом, как будто не осознавала, кто она, или что происходило. Высокий Жрец поддержал ее, взяв за руку. Она послала зрителям рассеянный блаженный взгляд.
Высокий Жрец выступил вперед.
— Беседа с Бельзором окончена.
Жрецы и жрицы похватали корзинки с зачарованными змеями. Построившись в колонну, они три раза обошли арену, выпевая имя Бельзора на все лады, и ушли через дверь в статуе. Служители кружили в толпе, охотно принимая подношения для Храма и щедро раздавая благословения Бельзора.
Высокий Жрец проводил Джудит к дверям, выходившим на улицу. Там она приветствовала прихожан, которые принялись молить ее о благословении. У ног Джудит стояла большая корзина. Благословения давались по мере того, как в корзину сыпались стальные монеты.
Молодая мать стояла одна, всеми забытая. Не зная, как ей быть, она в отчаянии схватила за рукав одного из служителей и умоляюще сказала, заглядывая ему в глаза:
— Пожалейте моего бедного ребенка! Ее происхождение — не ее вина.
Послушник бесстрастно стряхнул ее руку со своей руки.
— Ты слышала волю Бельзора, женщина. Тебе повезло, что наш бог так милостив. То, о чем он просит — ничтожная плата за освобождение твоего ребенка от вечной муки.
Женщина закрыла лицо руками.
— А куда делась змея? — спросил Карамон, слегка покачиваясь.
Рейстлин придержал его, чтобы он не ринулся на поиски змеи — в таком состоянии это было вполне вероятным.
— Китиара, вы со Стурмом отведете Карамона назад на ярмарочную площадь и уложите его спать. Я приду туда позже.
— Мне не хочется верить в это чудо, — сказал Стурм, глядя на статую, — но я не могу объяснить его.
— Я могу, но не собираюсь, — отозвался Рейстлин. — Не сейчас, по крайней мере.
— Что ты собираешься делать? — спросила Кит, одной рукой придерживая качающегося Карамона за ворот рубашки.
— Присоединиться к вам попозже, — ответил Рейстлин и отошел прежде, чем Кит начала уговаривать его пойти с ними.
Он протолкался мимо послушников с их корзинками и медленно расходящихся людей к арене, где мать умершей девочки все еще стояла одна. Один человек, проходя мимо, толкнул ее и громко произнес:
— Эльфийская шлюха.
Другая женщина подошла к ней, чтобы во всеуслышание сказать:
— Хорошо, что твой ребенок умер. Только остроухих ублюдков нам еще не хватало!
От этих жестоких слов мать отшатнулась, как от удара, и сжалась в комок.
Гнев бурлил в Рейстлине, гнев, зажженный словами, произнесенными много лет назад, словами, которые слабые используют против тех, кто еще слабее. В огне кузницы его ярости начала возникать идея. Она вышла из пламени, как сталь, раскаленная и готовая к тому, чтобы ее отковали. За время, которое ему потребовалось, чтобы сделать три шага, он сковал план в своем уме, план, с помощью которого он смог бы пошатнуть пьедестал вдовы Джудит и сокрушить ее, разоблачить всех лживых жрецов Бельзора, помочь падению ложного бога.
Подойдя к несчастной женщине, Рейстлин опустил руку на ее плечо. Прикосновение было мягким — он мог быть очень нежным, если хотел — но женщина вздрогнула в испуге. Она посмотрела на него отчаянными глазами.
— Оставьте меня в покое! — попросила она. — Умоляю! Я достаточно вынесла.
— Я не один из твоих палачей, госпожа, — сказал Рейстлин тихо и успокаивающе, как будто утешал больного. Его пальцы сомкнулась на руке женщины; он чувствовал, как она дрожит. Ободряюще пожав ее холодную руку, он наклонился ближе и прошептал:
— Бельзор — это чистой воды мошенничество, ложь, подделка. Твое дитя покоится в мире. Она спит так же спокойно, как если бы ты сама убаюкала ее.
Глаза юной матери наполнились слезами.
— Я ее укачивала. Я держала ее, и в самом конце она действительно уснула в мире, как ты сказал. «Мне лучше, мама», — сказала она, и закрыла глаза, — женщина судорожно вцепилась в руку Рейстлина. — Я бы так хотела поверить тебе! Но как я могу? Как ты можешь доказать свои слова?
— Приходи в храм завтра вечером.
— Вернуться сюда? — Мать покачала головой.
— Ты должна, — твердо сказал Рейстлин. — Тогда я докажу тебе, что сказал правду.
— Я верю тебе, — сказала она и робко улыбнулась. — И доверяю. Я приду.
Рейстлин посмотрел на арену, посмотрел на длинную очередь прихожан, один за другим склоняющихся перед Джудит. Монеты в корзине сверкали в свете пламени, и новые монеты продолжали падать туда. Бельзор хорошо заработал сегодня.
Один из служителей подошел к Рейстлину, с надеждой потряс перед ним корзинкой для пожертвований.
— Надеюсь, мы увидим тебя на церемонии завтра вечером, брат.
— Можете на меня рассчитывать, — сказал Рейстлин.
13
Рейстлин возвращался на ярмарочную площадь, размышляя про себя. Пламя в горне его души горело очень ярко, но огонь быстро угас под холодным ночным небом. Сомнения наполняли его, он уже жалел об обещании, данном молодой женщине. Если у него не получится, над ним будут смеяться отсюда и до Утехи.
Стыд и насмешки куда больнее задевали Рейстлина, чем какие бы то ни было физические муки. Он представил себе толпу, улюлюкающую и хохочущую; Высокого Жреца, прячущего чопорную, но довольную усмешку; Высокую Жрицу Джудит, наблюдающую за его поражением; представил, и скорчился от боли при одной этой мысли. Он принялся выдумывать предлоги для того, чтобы не идти в храм назавтра. Он плохо себя чувствует. Молодая мать будет разочарована, сильно огорчится, но ей не станет хуже, чем сейчас.
Правильнее и лучше всего было бы известить Конклав Магов. В нем состояли люди, способные справиться с этим делом. Он сам был слишком молод, слишком неопытен…
«Но, — сказал он самому себе, — подумать только, что я получу, если справлюсь!»
Он бы не только облегчил страдания матери, но и обратил бы внимание на себя. Как приятно было бы не только сообщить о проблеме Конклаву, но и честно добавить, что он решил ее. Великий Пар-Салиан, который, несомненно, ни слова не слышал о Рейстлине Мажере раньше, возьмет его на заметку. Рейстлин задрожал от волнения. Может быть, они даже пригласят его на встречу Конклава! Ведь своим поступком он докажет себе и другим, что способен использовать сложную магию в необычных и критических ситуациях. Конечно же, они наградят его. Конечно, награда стоила риска.
«Кроме того, таким образом я сдержу обещание, данное трем богам, которые когда-то заинтересовались мной. Если я не могу доказать их существование другим людям, я по крайней мере в силах пошатнуть веру в ложного бога, который служит лишь для получения власти над людьми. Этим я привлеку их внимание и благосклонность снова».
Он еще раз обдумал свой план, на этот раз решительно, возбужденно, отыскивая все слабые стороны. Единственной возможной слабой стороной, насколько он мог видеть, был он сам. Были ли он достаточно сильным, достаточно умелым, достаточно храбрым? К сожалению, все эти вопросы оставались без ответа, пока не пришло время проверить все на деле.
Поддержат ли его друзья? Позволит ли Танис, который, по общему негласному соглашению, был их предводителем, хотя бы попробовать осуществить его план?
— Да, если я найду к ним нужный подход.
Он нашел остальных у костра позади флинтовой палатки.
Танис и Кит сидели рядом. По всей видимости, полуэльф не раскрыл обмана Кит. Карамон сидел на бревне, обхватив голову руками. Флинт был немного подвыпивши — он как раз вернулся из таверны, где встретил несколько гномов из холмов, пришедших от гор Кхаролис, которые охотно разделили с ним как беседу, так и эль, несмотря на то, что он был не из их клана.
— Наконец-то ты вернулся, — сказала Кит, увидев Рейстлина. — Мы уже начали волноваться. Я хотела послать за тобой Таниса. Он уже знает город, раз уж ходил освобождать кендера.
Кит подмигнула ему, когда Танис отвернулся. Рейстлин понял. Карамон, видимо, тоже. Подняв голову и страдальчески наморщив лоб он посмотрел на брата, вздохнул и снова опустил голову.
— Голова болит, — невнятно пожаловался он.
Танис рассказал, что нашел Тассельхофа в тюрьме вместе с еще двадцатью кендерами. Танис заплатил выкуп, которым облагались те, кто «в здравом уме и по собственной воле имеют дело с кендерами», вывел Таса из тюрьмы и силой отвел его назад на площадь. Танис надеялся, что завтра ярмарочные развлечения и диковины отвлекут Таса от исследования городской собственности.
Тассельхоф жалел, что пропустил вечернее приключение, особенно гигантскую змею и дурманящий дым. Тюрьма Гавани оказалась сплошным разочарованием.
— Там было грязно, Рейстлин, и там были крысы! Можешь себе представить? Крысы! И ради крыс я пропустил огромную змею и ядовитый дым! Жизнь так несправедлива!
Но Тас недолго печалился. Сделав умозаключение о том, что никто не мог находиться в двух местах одновременно (разве что дядюшка Пружина, с которым это один раз случилось), кендер приободрился. Забыв о жарящихся каштанах (которые скоро подгорели до полной несъедобности), Тас принялся перебирать новоприобретенное имущество, а затем поддался усталости от дневных переживаний и мирно уснул, положив голову на одну из своих сумок.
Флинт потряс головой, выслушав рассказ о Бельзоре. Он погладил свою длинную бороду и заявил, что ничему не удивляется. От людей нельзя было ожидать ничего хорошего, за исключением разве что тех, кто сейчас сидел у его костра.
Кит отнеслась ко всему как к хорошему развлечению.
— Вы должны были видеть Карамона, — сообщила она им, смеясь. — Как он шатался там, похожий на большого пьяного медведя!
Карамон застонал и поднялся на нетвердые ноги. Промямлив что-то о том, что ему нехорошо, он удалился в направлении мужских уборных.
Стурм нахмурился. Он не одобрял легкомыслия Кит, когда речь шла о чем-то серьезном.
— Мне не нравятся эти самые бельзориты, но вы должна признать, что мы были свидетелями чуда, произошедшего на той арене. Чем можно его объяснить, если не божественной природой Бельзора и чудесными силами его жрецов?
— Я отвечу тебе, — сказал Рейстлин. — Магией.
— Магией?
Кит снова засмеялась. Стурм хмыкнул. Флинт ни к селу ни к городу пробормотал: «Я всегда знал это».
— Ты уверен, Рейстлин? — спросил Танис.
— Уверен, — ответил Рейстлин. — Мне знакомо заклинание, которое она использовала.
Танис колебался:
— Прости меня, Рейстлин. Я не подвергаю сомнению твои знания, но все же ты только ученик…
— И поэтому гожусь только на то, чтобы выносить ночной горшок за своим наставником? Ты это хочешь сказать, Танис?
— Я не имел в виду…
Рейстлин отмахнулся от извинений движением руки.
— Я знаю, что ты имел в виду. И меня не волнует, что ты думаешь обо мне или о моих способностях. У меня есть доказательства того, что я говорю правду, но по-видимому, Танис не хочет ничего слышать.
— Зато я хочу послушать, — сказал Карамон. Он как раз вернулся из своего путешествия в уборную, и чувствовал себя лучше.
— Расскажи нам, — сказала Кит, чьи темные глаза сверкали в свете костра, как драгоценные камни.
— Да, парень, расскажи нам, что ты знаешь, — присоединился к ним Флинт. — Кстати, не забывайте, что я с самого начала знал, что дело в магии.
— Принеси мне плед, братец, — приказал Рейстлин. — Я простужусь и умру, сидя на этой мокрой земле.
Наконец, когда он уютно устроился, закутавшись в плед у самого огня и прихлебывая из кружки подогретый сидр с пряностями, он разразился объяснениями:
— Первые подозрения возникли у меня, когда я услышал, что люди, имеющие отношение к магии, не допускаются в храм. Более того, жрецы яростно преследуют одного — и похоже, единственного — волшебника, живущего в Гавани, мага Алых Одежд по имени Лемюэль. Мы с Карамоном встретили его сегодня днем. Жрецы вынудили его закрыть его лавку по продаже магических предметов и компонентов. Они запугали его до того, что он собирается покинуть дом, где родился и жил до сих пор. Вдобавок к этому жрецы запрещают магам посещать храм во время совершения «чуда». Почему? Да потому что любой маг, даже ученик вроде меня, — ехидно прибавил Рейстлин, — узнал бы заклинание, которое использует Джудит.
— Почему они заставили этого твоего приятеля, Лемюэля, закрыть лавку? — спросил Карамон. — Как магазин мог повредить им?
— Если лавка будет закрыта, то у магов, которые ее посещали — и которые могли разоблачить Джудит — не будет больше причин приезжать в Гавань. Когда и Лемюэль покинет город, жрецы почувствуют себя в полной безопасности.
— Но тогда почему тот священник пригласил тебя в храм, братишка? — спросила Кит.
— Чтобы удостовериться в том, что я не буду помехой им, — ответил Рейстлин. — И вспомни, он ведь предупредил, что меня не допустят к лицезрению «чуда». Несомненно, если бы я пришел туда открыто, они бы попытались уломать меня отречься от магии и прийти в объятия Бельзора.
— Я бы сам не прочь заключить Бельзора в объятья, — прорычал Карамон, сжимая кулаки. — У меня было худшее в моей жизни похмелье из-за того дыма, а ведь я не выпил ни капли. Жизнь несправедлива, как говорит кендер.
— Но как же те люди, которые говорили с Бельзором? — продолжал спорить Стурм. — Как вдова Джудит могла знать все эти вещи о них? Прозвище, которым муж называл жену, или место, где спрятаны деньги?
— Вспомни, людей, которые беседовали с Бельзором, специально отобрали, — ответил Рейстлин. — Джудит, скорее всего, говорила с ними перед церемонией. Если она вела разговор с умом, то могла легко вытянуть из них нужные крохи информации об их мужьях и семьях, в то время как сами они и не заметили, что проговорились. Что же до фермера и спрятанных денег, они не сказали ему точно, где их искать. Когда он придет в храм, они скажут ему искать, к примеру, под матрасом. Если там денег не окажется, они объявят, что у него недостаточно веры в Бельзора, и предложат ему поискать еще где-нибудь — разумеется, после того как он сделает пожертвование храму.
— Я кое-чего не понимаю, — произнес Флинт, обдумав услышанное. — Если эта вдова — чародейка, почему она втерлась в доверие к вашей маме, и почему показала свое истинное лицо на похоронах вашего отца?
— Это и меня озадачило вначале, — признал Рейстлин. — Но в этом можно найти смысл. Джудит пыталась внедрить практику поклонения Бельзору в Утеху. Сначала она постаралась отыскать магов, которые могли представлять угрозу для нее. Моя мать, о которой говорили как о ясновидящей, была очевидным выбором. Пока Джудит жила в Утехе, она понемногу собирала последователей. Но она не совершала никаких «чудес». Возможно, она просто еще не овладела техникой, а может быть, ждала, пока подвернется подходящее место и публика. Но прежде чем она могла перейти к этому, вы с Танисом разрушили ее планы. На погребении моего отца Джудит поняла, что жители Утехи вряд ли пойдут по дорожке, которую она для них выбрала.
Как мы могли видеть сегодня, Джудит и Высокий Жрец Бельзора, который скорее всего является ее соучастником, живут за счет худших человеческих свойств: страха, предрассудков и жадности. Люди Утехи, наоборот, меньше опасаются незнакомцев и ведут себя более приветливо и раскованно по той простой причине, что город расположен на перекрестье дорог.
— Эта вдова затеяла грязную игру — красть у людей то немногое, чем они дорожат, — мрачно подытожил Флинт. Он выглядел довольно грозно со вставшими дыбом бровями. — Не говоря уже о травле той бедной девочки, которая потеряла свою дочурку.
— Это действительно грязная игра, — согласился Рейстлин. — Но мы может положить ей конец.
— Я участвую, — тут же заявила Кит.
— Я тоже, — быстро сказал Карамон. Собственно, это и так подразумевалось. Если бы Рейстлин предложил отправиться на поиски Серой Драгоценности Гаргата, Карамон принялся бы упаковывать вещи.
— Если эти «чудеса» — не более чем жульничество колдуньи, то моей прямой обязанностью будет помочь раскрыть ее подлый обман, — сказал Стурм.
Рейстлин мрачно улыбнулся, но проглотил ехидный ответ, уже готовый сорваться с языка. Он нуждался в помощи рыцаря.
— Я был бы не прочь наставить синяков этой вдове, — задумчиво сказал Флинт. — Что скажешь, Танис?
— Сперва я хотел бы услышать, что Рейстлин намеревается делать, — ответствовал Танис с обычной для него осторожностью. — Нападки на чью-то веру обходятся дороже, чем физическое нападение на человека.
— Можете на меня рассчитывать, — сказал Тассельхоф, садясь и протирая сонные глаза. — А что мы делаем?
— Что бы мы ни делали, кендер нам ни к чему, — проворчал Флинт. — Ложись спать. Или, что еще лучше, пойди в город и объясни начальнику стражи, как обустроить тюрьму поудобнее.
— Ой, я уже пытался, — сказал Тас, почувствовав общее волнение и окончательно проснувшись. — Они мне только нагрубили. Даже в ответ на самые мудрые мои предложения. Могу я пойти со всеми, Рейстлин? Куда мы идем?
— Никаких кендеров, — с чувством сказал Флинт.
— Кендер может пойти, — сказал Рейстлин. — Между прочим, без Тассельхофа мой план не сработает.
— Вот! Ты слышал, Флинт! — Тас вскочил и ударил себя кулачком в грудь. — Я! Без меня ничего не получится!
— Да поможет нам Реоркс! — простонал Флинт.
— Будем надеяться, что поможет, — серьезно ответил Рейстлин.
Стыд и насмешки куда больнее задевали Рейстлина, чем какие бы то ни было физические муки. Он представил себе толпу, улюлюкающую и хохочущую; Высокого Жреца, прячущего чопорную, но довольную усмешку; Высокую Жрицу Джудит, наблюдающую за его поражением; представил, и скорчился от боли при одной этой мысли. Он принялся выдумывать предлоги для того, чтобы не идти в храм назавтра. Он плохо себя чувствует. Молодая мать будет разочарована, сильно огорчится, но ей не станет хуже, чем сейчас.
Правильнее и лучше всего было бы известить Конклав Магов. В нем состояли люди, способные справиться с этим делом. Он сам был слишком молод, слишком неопытен…
«Но, — сказал он самому себе, — подумать только, что я получу, если справлюсь!»
Он бы не только облегчил страдания матери, но и обратил бы внимание на себя. Как приятно было бы не только сообщить о проблеме Конклаву, но и честно добавить, что он решил ее. Великий Пар-Салиан, который, несомненно, ни слова не слышал о Рейстлине Мажере раньше, возьмет его на заметку. Рейстлин задрожал от волнения. Может быть, они даже пригласят его на встречу Конклава! Ведь своим поступком он докажет себе и другим, что способен использовать сложную магию в необычных и критических ситуациях. Конечно же, они наградят его. Конечно, награда стоила риска.
«Кроме того, таким образом я сдержу обещание, данное трем богам, которые когда-то заинтересовались мной. Если я не могу доказать их существование другим людям, я по крайней мере в силах пошатнуть веру в ложного бога, который служит лишь для получения власти над людьми. Этим я привлеку их внимание и благосклонность снова».
Он еще раз обдумал свой план, на этот раз решительно, возбужденно, отыскивая все слабые стороны. Единственной возможной слабой стороной, насколько он мог видеть, был он сам. Были ли он достаточно сильным, достаточно умелым, достаточно храбрым? К сожалению, все эти вопросы оставались без ответа, пока не пришло время проверить все на деле.
Поддержат ли его друзья? Позволит ли Танис, который, по общему негласному соглашению, был их предводителем, хотя бы попробовать осуществить его план?
— Да, если я найду к ним нужный подход.
Он нашел остальных у костра позади флинтовой палатки.
Танис и Кит сидели рядом. По всей видимости, полуэльф не раскрыл обмана Кит. Карамон сидел на бревне, обхватив голову руками. Флинт был немного подвыпивши — он как раз вернулся из таверны, где встретил несколько гномов из холмов, пришедших от гор Кхаролис, которые охотно разделили с ним как беседу, так и эль, несмотря на то, что он был не из их клана.
— Наконец-то ты вернулся, — сказала Кит, увидев Рейстлина. — Мы уже начали волноваться. Я хотела послать за тобой Таниса. Он уже знает город, раз уж ходил освобождать кендера.
Кит подмигнула ему, когда Танис отвернулся. Рейстлин понял. Карамон, видимо, тоже. Подняв голову и страдальчески наморщив лоб он посмотрел на брата, вздохнул и снова опустил голову.
— Голова болит, — невнятно пожаловался он.
Танис рассказал, что нашел Тассельхофа в тюрьме вместе с еще двадцатью кендерами. Танис заплатил выкуп, которым облагались те, кто «в здравом уме и по собственной воле имеют дело с кендерами», вывел Таса из тюрьмы и силой отвел его назад на площадь. Танис надеялся, что завтра ярмарочные развлечения и диковины отвлекут Таса от исследования городской собственности.
Тассельхоф жалел, что пропустил вечернее приключение, особенно гигантскую змею и дурманящий дым. Тюрьма Гавани оказалась сплошным разочарованием.
— Там было грязно, Рейстлин, и там были крысы! Можешь себе представить? Крысы! И ради крыс я пропустил огромную змею и ядовитый дым! Жизнь так несправедлива!
Но Тас недолго печалился. Сделав умозаключение о том, что никто не мог находиться в двух местах одновременно (разве что дядюшка Пружина, с которым это один раз случилось), кендер приободрился. Забыв о жарящихся каштанах (которые скоро подгорели до полной несъедобности), Тас принялся перебирать новоприобретенное имущество, а затем поддался усталости от дневных переживаний и мирно уснул, положив голову на одну из своих сумок.
Флинт потряс головой, выслушав рассказ о Бельзоре. Он погладил свою длинную бороду и заявил, что ничему не удивляется. От людей нельзя было ожидать ничего хорошего, за исключением разве что тех, кто сейчас сидел у его костра.
Кит отнеслась ко всему как к хорошему развлечению.
— Вы должны были видеть Карамона, — сообщила она им, смеясь. — Как он шатался там, похожий на большого пьяного медведя!
Карамон застонал и поднялся на нетвердые ноги. Промямлив что-то о том, что ему нехорошо, он удалился в направлении мужских уборных.
Стурм нахмурился. Он не одобрял легкомыслия Кит, когда речь шла о чем-то серьезном.
— Мне не нравятся эти самые бельзориты, но вы должна признать, что мы были свидетелями чуда, произошедшего на той арене. Чем можно его объяснить, если не божественной природой Бельзора и чудесными силами его жрецов?
— Я отвечу тебе, — сказал Рейстлин. — Магией.
— Магией?
Кит снова засмеялась. Стурм хмыкнул. Флинт ни к селу ни к городу пробормотал: «Я всегда знал это».
— Ты уверен, Рейстлин? — спросил Танис.
— Уверен, — ответил Рейстлин. — Мне знакомо заклинание, которое она использовала.
Танис колебался:
— Прости меня, Рейстлин. Я не подвергаю сомнению твои знания, но все же ты только ученик…
— И поэтому гожусь только на то, чтобы выносить ночной горшок за своим наставником? Ты это хочешь сказать, Танис?
— Я не имел в виду…
Рейстлин отмахнулся от извинений движением руки.
— Я знаю, что ты имел в виду. И меня не волнует, что ты думаешь обо мне или о моих способностях. У меня есть доказательства того, что я говорю правду, но по-видимому, Танис не хочет ничего слышать.
— Зато я хочу послушать, — сказал Карамон. Он как раз вернулся из своего путешествия в уборную, и чувствовал себя лучше.
— Расскажи нам, — сказала Кит, чьи темные глаза сверкали в свете костра, как драгоценные камни.
— Да, парень, расскажи нам, что ты знаешь, — присоединился к ним Флинт. — Кстати, не забывайте, что я с самого начала знал, что дело в магии.
— Принеси мне плед, братец, — приказал Рейстлин. — Я простужусь и умру, сидя на этой мокрой земле.
Наконец, когда он уютно устроился, закутавшись в плед у самого огня и прихлебывая из кружки подогретый сидр с пряностями, он разразился объяснениями:
— Первые подозрения возникли у меня, когда я услышал, что люди, имеющие отношение к магии, не допускаются в храм. Более того, жрецы яростно преследуют одного — и похоже, единственного — волшебника, живущего в Гавани, мага Алых Одежд по имени Лемюэль. Мы с Карамоном встретили его сегодня днем. Жрецы вынудили его закрыть его лавку по продаже магических предметов и компонентов. Они запугали его до того, что он собирается покинуть дом, где родился и жил до сих пор. Вдобавок к этому жрецы запрещают магам посещать храм во время совершения «чуда». Почему? Да потому что любой маг, даже ученик вроде меня, — ехидно прибавил Рейстлин, — узнал бы заклинание, которое использует Джудит.
— Почему они заставили этого твоего приятеля, Лемюэля, закрыть лавку? — спросил Карамон. — Как магазин мог повредить им?
— Если лавка будет закрыта, то у магов, которые ее посещали — и которые могли разоблачить Джудит — не будет больше причин приезжать в Гавань. Когда и Лемюэль покинет город, жрецы почувствуют себя в полной безопасности.
— Но тогда почему тот священник пригласил тебя в храм, братишка? — спросила Кит.
— Чтобы удостовериться в том, что я не буду помехой им, — ответил Рейстлин. — И вспомни, он ведь предупредил, что меня не допустят к лицезрению «чуда». Несомненно, если бы я пришел туда открыто, они бы попытались уломать меня отречься от магии и прийти в объятия Бельзора.
— Я бы сам не прочь заключить Бельзора в объятья, — прорычал Карамон, сжимая кулаки. — У меня было худшее в моей жизни похмелье из-за того дыма, а ведь я не выпил ни капли. Жизнь несправедлива, как говорит кендер.
— Но как же те люди, которые говорили с Бельзором? — продолжал спорить Стурм. — Как вдова Джудит могла знать все эти вещи о них? Прозвище, которым муж называл жену, или место, где спрятаны деньги?
— Вспомни, людей, которые беседовали с Бельзором, специально отобрали, — ответил Рейстлин. — Джудит, скорее всего, говорила с ними перед церемонией. Если она вела разговор с умом, то могла легко вытянуть из них нужные крохи информации об их мужьях и семьях, в то время как сами они и не заметили, что проговорились. Что же до фермера и спрятанных денег, они не сказали ему точно, где их искать. Когда он придет в храм, они скажут ему искать, к примеру, под матрасом. Если там денег не окажется, они объявят, что у него недостаточно веры в Бельзора, и предложат ему поискать еще где-нибудь — разумеется, после того как он сделает пожертвование храму.
— Я кое-чего не понимаю, — произнес Флинт, обдумав услышанное. — Если эта вдова — чародейка, почему она втерлась в доверие к вашей маме, и почему показала свое истинное лицо на похоронах вашего отца?
— Это и меня озадачило вначале, — признал Рейстлин. — Но в этом можно найти смысл. Джудит пыталась внедрить практику поклонения Бельзору в Утеху. Сначала она постаралась отыскать магов, которые могли представлять угрозу для нее. Моя мать, о которой говорили как о ясновидящей, была очевидным выбором. Пока Джудит жила в Утехе, она понемногу собирала последователей. Но она не совершала никаких «чудес». Возможно, она просто еще не овладела техникой, а может быть, ждала, пока подвернется подходящее место и публика. Но прежде чем она могла перейти к этому, вы с Танисом разрушили ее планы. На погребении моего отца Джудит поняла, что жители Утехи вряд ли пойдут по дорожке, которую она для них выбрала.
Как мы могли видеть сегодня, Джудит и Высокий Жрец Бельзора, который скорее всего является ее соучастником, живут за счет худших человеческих свойств: страха, предрассудков и жадности. Люди Утехи, наоборот, меньше опасаются незнакомцев и ведут себя более приветливо и раскованно по той простой причине, что город расположен на перекрестье дорог.
— Эта вдова затеяла грязную игру — красть у людей то немногое, чем они дорожат, — мрачно подытожил Флинт. Он выглядел довольно грозно со вставшими дыбом бровями. — Не говоря уже о травле той бедной девочки, которая потеряла свою дочурку.
— Это действительно грязная игра, — согласился Рейстлин. — Но мы может положить ей конец.
— Я участвую, — тут же заявила Кит.
— Я тоже, — быстро сказал Карамон. Собственно, это и так подразумевалось. Если бы Рейстлин предложил отправиться на поиски Серой Драгоценности Гаргата, Карамон принялся бы упаковывать вещи.
— Если эти «чудеса» — не более чем жульничество колдуньи, то моей прямой обязанностью будет помочь раскрыть ее подлый обман, — сказал Стурм.
Рейстлин мрачно улыбнулся, но проглотил ехидный ответ, уже готовый сорваться с языка. Он нуждался в помощи рыцаря.
— Я был бы не прочь наставить синяков этой вдове, — задумчиво сказал Флинт. — Что скажешь, Танис?
— Сперва я хотел бы услышать, что Рейстлин намеревается делать, — ответствовал Танис с обычной для него осторожностью. — Нападки на чью-то веру обходятся дороже, чем физическое нападение на человека.
— Можете на меня рассчитывать, — сказал Тассельхоф, садясь и протирая сонные глаза. — А что мы делаем?
— Что бы мы ни делали, кендер нам ни к чему, — проворчал Флинт. — Ложись спать. Или, что еще лучше, пойди в город и объясни начальнику стражи, как обустроить тюрьму поудобнее.
— Ой, я уже пытался, — сказал Тас, почувствовав общее волнение и окончательно проснувшись. — Они мне только нагрубили. Даже в ответ на самые мудрые мои предложения. Могу я пойти со всеми, Рейстлин? Куда мы идем?
— Никаких кендеров, — с чувством сказал Флинт.
— Кендер может пойти, — сказал Рейстлин. — Между прочим, без Тассельхофа мой план не сработает.
— Вот! Ты слышал, Флинт! — Тас вскочил и ударил себя кулачком в грудь. — Я! Без меня ничего не получится!
— Да поможет нам Реоркс! — простонал Флинт.
— Будем надеяться, что поможет, — серьезно ответил Рейстлин.
14
На следующий день Рейстлин проснулся рано; он не спал почти всю ночь, и задремал беспокойным неглубоким сном только под утро. Он проснулся из-за сна, о котором ничего не мог вспомнить, кроме того, что он оставил после себя волнение и тревогу. Ему казалось, что во сне он видел мать.
Флинт и Танис тоже поднялись рано и принялись без конца расставлять и переставлять товары, споря о том, какой способ лучше. Они разложили браслеты и запястья с выгравированными на них грифонами, драконами и другими легендарными чудовищами, на полку в середине. Ожерелья серебряного плетения, тонкой и изысканной работы, были разложены на красном бархате. Серебряные и золотые обручальные кольца, сделанные в виде сплетенных листьев плюща, лежали в деревянных коробочках.
Флинт был недоволен. Он был уверен, что, когда солнце взойдет, в палатке тень будет лежать здесь, а не там, и поэтому серебро должно лежать вот тут. Танис терпеливо выслушал гнома и напомнил ему, что они уже говорили об этом вчера, и что из-за тени нависающего над палаткой дуба солнечные лучи будут падать на серебро и заставлять его сверкать только в том случае, если оно останется там, где лежит сейчас.
Они еще спорили, когда Рейстлин пошел в уборную, чтобы кое-как взбодриться, умывшись и облившись холодной водой. Он взбодрился настолько, что дрожал от холода, когда надевал свои белые одежды. Карамон все еще храпел в палатке, надеясь, что пока он спит, опиумный дым окончательно выветрится из его головы.
Воздух был холодным и бодрящим. Солнце окрасило в розовый цвет вершины гор, уже побелевших от снега. На небе не было ни облачка. День обещал быть ясным и теплым; люди смогут хорошо повеселиться на ярмарке.
Флинт позвал Рейстлина рассудить спор о размещении украшений. Рейстлин, которому было глубоко наплевать, лежат ли драгоценности на полках или на крыше, избежал вмешательства в спор, притворившись, что не слышал рев гнома.
Он прохаживался по ярмарочной площади, наблюдая за деятельностью торговцев. Ставни раскрывались, пологи откидывались, тележки переезжали на нужные места. Запахи бекона и свежего хлеба наполняли воздух. Было тихо, если сравнивать с тем шумом, который ожидался позже, днем. Продавцы желали друг другу удачи, собирались в кучки, чтобы поделиться историями или припасенными лакомствами, или обменивались своими товарами.
Торговцы пробыли здесь всего день, но уже сформировали свое собственное общество с его признанными лидерами, сплетнями и скандалами, сплоченное чувством товарищества, выражавшемся в девизе «мы против них». Под «ними» следовало понимать покупателей, о которых говорили самым неуважительным образом и которых немного позже встречали зазывными улыбками и подобострастным обхождением.
Рейстлин смотрел на этот маленький мирок с полупрезрительным циничным интересом, пока не дошел до пекарского лотка. Молодая женщина укладывала свежие, горячие булочки в корзину. Острый запах корицы приятно дополнялся запахом древесного дыма из кирпичных печей и соблазнил Рейстлина подойти и спросить цену. Он уже начал рыться в карманах, прикидывая, хватит ли ему нескольких оставшихся грошей, когда молодая женщина улыбнулась ему и покачала головой.
— Убери деньги. Ты один из нас.
Булочка согревала его ладони; яблочная начинка с корицей таяли на языке. Это, несомненно, была лучшая булочка из всех, что он пробовал, и он решил, что быть частью маленького сообщества довольно приятно, пусть и немного странно.
Улицы Гавани понемногу просыпались. Маленькие дети выбегали из дверей, визжа от восторга при мысли об ожидающемся на ярмарке веселье. Обеспокоенные матери выбегали за ними, чтобы вернуть их домой и хоть немного умыть. Городской стражник прогуливался по своему маршруту с важным видом, свысока глядя на приезжих.
Рейстлин следил за тем, чтобы не попасться на глаза ни одному из жрецов в небесно-голубых одеждах. Когда он замечал кого-то из них, то спешил свернуть за первый попавшийся угол. Вряд ли кто-то узнал бы в нем неряшливо одетого крестьянина, каким он выглядел прошлой ночью, но он не рискнул испытывать судьбу. Он подумывал о том, чтобы одеться так же и в этот раз, но сообразил, что в таком случае ему пришлось бы объяснять всю эту историю с переодеванием Лемюэлю, а это в свою очередь потребовало бы рассказа о своем плане на сегодняшний вечер. Кроткий маленький человечек наверняка попытался бы отговорить Рейстлина от претворения его в жизнь. Рейстлину не хотелось выслушивать его доводы. Он уже слышал их все от самого себя.
Лучи солнца уже растопили тонкую корочку инея на листьях, лежавших на земле, когда Рейстлин пришел к дому Лемюэля. Было тихо, и до Рейстлина наконец дошло, что, хотя тишина не была чем-то особенным для мага, жившего в уединении, Лемюэль запросто мог еще спать.
Рейстлин немного постоял возле дома. Ему не хотелось будить мага, но еще меньше хотелось идти назад, таким образом потратив силы и время на дорогу впустую. Он прошел к задней стене дома в надежде заглянуть в окошко. Он испытал облегчение и радость, когда услышал шум, доносящийся из сада.
Отыскав в стене выступавший кирпич, Рейстлин поставил на него ногу и подтянулся повыше.
— Господин Лемюэль, — тихонько позвал он, не желая напугать и без того нервного мага.
У него не получилось. Лемюэль уронил садовый совок и оцепенел от ужаса.
— Кто… кто это сказал? — выговорил он дрожащим голосом.
— Это я, сэр… Рейстлин, — поспешил ответить Рейстлин, наконец осознав, что он висит, уцепившись за стену, и Лемюэль не видит его.
После минутного поиска Лемюэль понял, откуда доносится голос, разглядел его источник и принялся осыпать гостя сердечными приветствиями, которые были прерваны, когда нога Рейстлина соскользнула с кирпича, и он пугающе быстро исчез из вида мага. После этого Лемюэль открыл садовые ворота и пригласил Рейстлина войти, поинтересовавшись предварительно, не видел ли он змей поблизости.
— Нет, сэр, — ответил Рейстлин с улыбкой. Ему начинал нравиться этот нервный, суетливый маленький человек. Отчасти его решение рискнуть и испробовать свой план на деле основывалось на желании вернуть Лемюэлю его любимый сад. — Все жрецы на ярмарке, ищут новых возможных последователей. Не думаю, что они побеспокоят вас, сэр, пока ярмарка продолжается.
— Мы должны быть благодарны жизни за маленькие подарки, как сказал гном-механик, когда лишился руки при каком-то опыте, в то время как это могла быть его голова. Ты завтракал? Не возражаешь, если мы поедим в саду? У меня тут еще много работы.
Рейстлин заверил его, что уже поел и что будет счастлив пойти в сад. Он увидел, что чуть ли не четверть земли уже разрыта, растения выкопаны и готовы к перевозке.
— Половина не выживет, но некоторые могут продержаться всю дорогу. Думаю, что через несколько лет у меня будет такой же сад, как здесь, — сказал Лемюэль, пытаясь говорить весело.
Но его взгляд невольно скользнул по зарослям черной смородины, вишням и яблоням, остановился на пышном кусте сирени. Он знал, что никогда не вырастит такие же деревья и растения, как эти, которые не сможет взять с собой.
Флинт и Танис тоже поднялись рано и принялись без конца расставлять и переставлять товары, споря о том, какой способ лучше. Они разложили браслеты и запястья с выгравированными на них грифонами, драконами и другими легендарными чудовищами, на полку в середине. Ожерелья серебряного плетения, тонкой и изысканной работы, были разложены на красном бархате. Серебряные и золотые обручальные кольца, сделанные в виде сплетенных листьев плюща, лежали в деревянных коробочках.
Флинт был недоволен. Он был уверен, что, когда солнце взойдет, в палатке тень будет лежать здесь, а не там, и поэтому серебро должно лежать вот тут. Танис терпеливо выслушал гнома и напомнил ему, что они уже говорили об этом вчера, и что из-за тени нависающего над палаткой дуба солнечные лучи будут падать на серебро и заставлять его сверкать только в том случае, если оно останется там, где лежит сейчас.
Они еще спорили, когда Рейстлин пошел в уборную, чтобы кое-как взбодриться, умывшись и облившись холодной водой. Он взбодрился настолько, что дрожал от холода, когда надевал свои белые одежды. Карамон все еще храпел в палатке, надеясь, что пока он спит, опиумный дым окончательно выветрится из его головы.
Воздух был холодным и бодрящим. Солнце окрасило в розовый цвет вершины гор, уже побелевших от снега. На небе не было ни облачка. День обещал быть ясным и теплым; люди смогут хорошо повеселиться на ярмарке.
Флинт позвал Рейстлина рассудить спор о размещении украшений. Рейстлин, которому было глубоко наплевать, лежат ли драгоценности на полках или на крыше, избежал вмешательства в спор, притворившись, что не слышал рев гнома.
Он прохаживался по ярмарочной площади, наблюдая за деятельностью торговцев. Ставни раскрывались, пологи откидывались, тележки переезжали на нужные места. Запахи бекона и свежего хлеба наполняли воздух. Было тихо, если сравнивать с тем шумом, который ожидался позже, днем. Продавцы желали друг другу удачи, собирались в кучки, чтобы поделиться историями или припасенными лакомствами, или обменивались своими товарами.
Торговцы пробыли здесь всего день, но уже сформировали свое собственное общество с его признанными лидерами, сплетнями и скандалами, сплоченное чувством товарищества, выражавшемся в девизе «мы против них». Под «ними» следовало понимать покупателей, о которых говорили самым неуважительным образом и которых немного позже встречали зазывными улыбками и подобострастным обхождением.
Рейстлин смотрел на этот маленький мирок с полупрезрительным циничным интересом, пока не дошел до пекарского лотка. Молодая женщина укладывала свежие, горячие булочки в корзину. Острый запах корицы приятно дополнялся запахом древесного дыма из кирпичных печей и соблазнил Рейстлина подойти и спросить цену. Он уже начал рыться в карманах, прикидывая, хватит ли ему нескольких оставшихся грошей, когда молодая женщина улыбнулась ему и покачала головой.
— Убери деньги. Ты один из нас.
Булочка согревала его ладони; яблочная начинка с корицей таяли на языке. Это, несомненно, была лучшая булочка из всех, что он пробовал, и он решил, что быть частью маленького сообщества довольно приятно, пусть и немного странно.
Улицы Гавани понемногу просыпались. Маленькие дети выбегали из дверей, визжа от восторга при мысли об ожидающемся на ярмарке веселье. Обеспокоенные матери выбегали за ними, чтобы вернуть их домой и хоть немного умыть. Городской стражник прогуливался по своему маршруту с важным видом, свысока глядя на приезжих.
Рейстлин следил за тем, чтобы не попасться на глаза ни одному из жрецов в небесно-голубых одеждах. Когда он замечал кого-то из них, то спешил свернуть за первый попавшийся угол. Вряд ли кто-то узнал бы в нем неряшливо одетого крестьянина, каким он выглядел прошлой ночью, но он не рискнул испытывать судьбу. Он подумывал о том, чтобы одеться так же и в этот раз, но сообразил, что в таком случае ему пришлось бы объяснять всю эту историю с переодеванием Лемюэлю, а это в свою очередь потребовало бы рассказа о своем плане на сегодняшний вечер. Кроткий маленький человечек наверняка попытался бы отговорить Рейстлина от претворения его в жизнь. Рейстлину не хотелось выслушивать его доводы. Он уже слышал их все от самого себя.
Лучи солнца уже растопили тонкую корочку инея на листьях, лежавших на земле, когда Рейстлин пришел к дому Лемюэля. Было тихо, и до Рейстлина наконец дошло, что, хотя тишина не была чем-то особенным для мага, жившего в уединении, Лемюэль запросто мог еще спать.
Рейстлин немного постоял возле дома. Ему не хотелось будить мага, но еще меньше хотелось идти назад, таким образом потратив силы и время на дорогу впустую. Он прошел к задней стене дома в надежде заглянуть в окошко. Он испытал облегчение и радость, когда услышал шум, доносящийся из сада.
Отыскав в стене выступавший кирпич, Рейстлин поставил на него ногу и подтянулся повыше.
— Господин Лемюэль, — тихонько позвал он, не желая напугать и без того нервного мага.
У него не получилось. Лемюэль уронил садовый совок и оцепенел от ужаса.
— Кто… кто это сказал? — выговорил он дрожащим голосом.
— Это я, сэр… Рейстлин, — поспешил ответить Рейстлин, наконец осознав, что он висит, уцепившись за стену, и Лемюэль не видит его.
После минутного поиска Лемюэль понял, откуда доносится голос, разглядел его источник и принялся осыпать гостя сердечными приветствиями, которые были прерваны, когда нога Рейстлина соскользнула с кирпича, и он пугающе быстро исчез из вида мага. После этого Лемюэль открыл садовые ворота и пригласил Рейстлина войти, поинтересовавшись предварительно, не видел ли он змей поблизости.
— Нет, сэр, — ответил Рейстлин с улыбкой. Ему начинал нравиться этот нервный, суетливый маленький человек. Отчасти его решение рискнуть и испробовать свой план на деле основывалось на желании вернуть Лемюэлю его любимый сад. — Все жрецы на ярмарке, ищут новых возможных последователей. Не думаю, что они побеспокоят вас, сэр, пока ярмарка продолжается.
— Мы должны быть благодарны жизни за маленькие подарки, как сказал гном-механик, когда лишился руки при каком-то опыте, в то время как это могла быть его голова. Ты завтракал? Не возражаешь, если мы поедим в саду? У меня тут еще много работы.
Рейстлин заверил его, что уже поел и что будет счастлив пойти в сад. Он увидел, что чуть ли не четверть земли уже разрыта, растения выкопаны и готовы к перевозке.
— Половина не выживет, но некоторые могут продержаться всю дорогу. Думаю, что через несколько лет у меня будет такой же сад, как здесь, — сказал Лемюэль, пытаясь говорить весело.
Но его взгляд невольно скользнул по зарослям черной смородины, вишням и яблоням, остановился на пышном кусте сирени. Он знал, что никогда не вырастит такие же деревья и растения, как эти, которые не сможет взять с собой.