Страница:
И какое будущее ждет его без магии?
Рейстлина заколотил озноб, его руки стали ледяными, когда он осознал кошмарный, невозможный, и вместе с тем единственно правильный ответ на этот вопрос.
Без магии не может быть никакого будущего.
Мастер Теобальд провел их через библиотеку и дальше по коридору к двери, на которую было наложено заклятье и которая вела в его личные покои. Все мальчики знали, куда ведет эта дверь, и среди них ходили слухи, что лаборатория учителя — о которой тот часто упоминал — тоже находится за ней. Как-то раз ночью несколько ребят во главе с Джоном Фарнишем даже попытались (увы, тщетно) снять заклятие с дверного замка. На следующий день Джону пришлось порядком потрудиться, объясняя, почему у него обожжены пальцы.
Учитель остановился перед дверью. Мальчики замерли за его спиной. Он тихо пробормотал несколько слов на языке магии, которые Рейстлин, несмотря на смятение, бушевавшее в нем, попытался расслышать.
Ему это не удалось. Слова были ему непонятны, он не мог ни думать, ни сосредоточиться, и они вылетали у него из головы как только попадали туда. Он чувствовал, что в голове у него одна лишь гулкая пустота. Он не мог припомнить собственного имени, не то что сложные слова языка волшебства.
Дверь распахнулась. Мастер Теобальд как раз вовремя успел перехватить Гордо, который решил воспользоваться тем, что учитель был занят рассеиванием заклятия, и испариться сам. Мастер Теобальд вонзил свои пухлые пальцы в плечо Гордо и втолкнул его, громко ревущего от страха, в комнату. Джон Фарниш и Рейстлин проследовали за ними. Дверь захлопнулась, как только они переступили порог. — Я не хочу это делать! Пожалуйста, не заставляйте меня! Меня… меня точно схватит демон! — завывал Гордо. — Демон! Какая чепуха! И прекрати реветь сейчас же, тупица! — Рука Мастера Теобальда по привычке потянулась за розгой, но она осталась в классе. Его голос стал жестче. — Мне придется дать тебе пощечину, если ты немедленно не возьмешь себя в руки!
Рука учителя, хоть и не держащая ничего, была широкой и тяжелой. Гордо бросил на нее взгляд и замолк, иногда все же не сдерживая всхлип-другой. — Ничего хорошего из этого не выйдет, если я туда пойду… — сказал он угрюмо. — У меня эта магия уже вот где сидит. — Возможно и сидит, — согласился наставник, — но твои родители заплатили за это, и они вправе ожидать от тебя хотя бы попытки.
Он отодвинул ногой причудливо сплетенный коврик, под которым обнаружился люк. Он тоже находился под заклятьем. Снова мастер пробормотал слова заклинания. Он провел рукой над замком три раза, после чего с кряхтением нагнулся, взялся за железное кольцо и потянул на себя.
Крышка бесшумно поднялась. Каменные ступени вели вниз, в теплую темноту, пахнущую чем-то неведомым. — Мы с Гордо пойдем первыми, — сказал Мастер Теобальд, добавив с сарказмом, — чтобы очистить помещение от демонов.
Схватив невезучего Гордо за загривок, Теобальд потащил его за собой по ступенькам. Джон Фарниш с энтузиазмом протопал следом. Рейстлин занес было ногу, но тут же застыл на месте как вкопанный.
Он делал шаг в зияющую могильную яму.
Он поморгал, и страшный образ пропал. Перед ним не было ничего более устрашающего, чем подвальные ступеньки. И все же Рейстлин медлил перед тем как сойти вниз. Мать учила его обращать внимание на сны и приметы. Он видел могилу вполне ясно, и теперь ломал голову, что она означала, если означала что-то вообще. Наверняка это было результатом переутомления, только и всего, да еще его буйное воображение. Но он еще колебался, не решаясь сделать еще один шаг.
Там, внизу, был Джон Фарниш… только это был вовсе не Фарниш. Это был Карамон, стоящий там, над могилой Рейстлина, глядящий на своего брата с печальным сожалением.
Рейстлин закрыл глаза. Он мысленно перенесся далеко отсюда, на свою поляну, где он сидел на поваленном стволе, а снег все падал и падал на него, укрывая весь белый свет, оставляя мир холодным, чистым и белым…
Когда он открыл глаза, Карамон исчез, и могила тоже.
Уверенным и скорым шагом Рейстлин спустился по ступеням.
4
Книга 3
Рейстлина заколотил озноб, его руки стали ледяными, когда он осознал кошмарный, невозможный, и вместе с тем единственно правильный ответ на этот вопрос.
Без магии не может быть никакого будущего.
Мастер Теобальд провел их через библиотеку и дальше по коридору к двери, на которую было наложено заклятье и которая вела в его личные покои. Все мальчики знали, куда ведет эта дверь, и среди них ходили слухи, что лаборатория учителя — о которой тот часто упоминал — тоже находится за ней. Как-то раз ночью несколько ребят во главе с Джоном Фарнишем даже попытались (увы, тщетно) снять заклятие с дверного замка. На следующий день Джону пришлось порядком потрудиться, объясняя, почему у него обожжены пальцы.
Учитель остановился перед дверью. Мальчики замерли за его спиной. Он тихо пробормотал несколько слов на языке магии, которые Рейстлин, несмотря на смятение, бушевавшее в нем, попытался расслышать.
Ему это не удалось. Слова были ему непонятны, он не мог ни думать, ни сосредоточиться, и они вылетали у него из головы как только попадали туда. Он чувствовал, что в голове у него одна лишь гулкая пустота. Он не мог припомнить собственного имени, не то что сложные слова языка волшебства.
Дверь распахнулась. Мастер Теобальд как раз вовремя успел перехватить Гордо, который решил воспользоваться тем, что учитель был занят рассеиванием заклятия, и испариться сам. Мастер Теобальд вонзил свои пухлые пальцы в плечо Гордо и втолкнул его, громко ревущего от страха, в комнату. Джон Фарниш и Рейстлин проследовали за ними. Дверь захлопнулась, как только они переступили порог. — Я не хочу это делать! Пожалуйста, не заставляйте меня! Меня… меня точно схватит демон! — завывал Гордо. — Демон! Какая чепуха! И прекрати реветь сейчас же, тупица! — Рука Мастера Теобальда по привычке потянулась за розгой, но она осталась в классе. Его голос стал жестче. — Мне придется дать тебе пощечину, если ты немедленно не возьмешь себя в руки!
Рука учителя, хоть и не держащая ничего, была широкой и тяжелой. Гордо бросил на нее взгляд и замолк, иногда все же не сдерживая всхлип-другой. — Ничего хорошего из этого не выйдет, если я туда пойду… — сказал он угрюмо. — У меня эта магия уже вот где сидит. — Возможно и сидит, — согласился наставник, — но твои родители заплатили за это, и они вправе ожидать от тебя хотя бы попытки.
Он отодвинул ногой причудливо сплетенный коврик, под которым обнаружился люк. Он тоже находился под заклятьем. Снова мастер пробормотал слова заклинания. Он провел рукой над замком три раза, после чего с кряхтением нагнулся, взялся за железное кольцо и потянул на себя.
Крышка бесшумно поднялась. Каменные ступени вели вниз, в теплую темноту, пахнущую чем-то неведомым. — Мы с Гордо пойдем первыми, — сказал Мастер Теобальд, добавив с сарказмом, — чтобы очистить помещение от демонов.
Схватив невезучего Гордо за загривок, Теобальд потащил его за собой по ступенькам. Джон Фарниш с энтузиазмом протопал следом. Рейстлин занес было ногу, но тут же застыл на месте как вкопанный.
Он делал шаг в зияющую могильную яму.
Он поморгал, и страшный образ пропал. Перед ним не было ничего более устрашающего, чем подвальные ступеньки. И все же Рейстлин медлил перед тем как сойти вниз. Мать учила его обращать внимание на сны и приметы. Он видел могилу вполне ясно, и теперь ломал голову, что она означала, если означала что-то вообще. Наверняка это было результатом переутомления, только и всего, да еще его буйное воображение. Но он еще колебался, не решаясь сделать еще один шаг.
Там, внизу, был Джон Фарниш… только это был вовсе не Фарниш. Это был Карамон, стоящий там, над могилой Рейстлина, глядящий на своего брата с печальным сожалением.
Рейстлин закрыл глаза. Он мысленно перенесся далеко отсюда, на свою поляну, где он сидел на поваленном стволе, а снег все падал и падал на него, укрывая весь белый свет, оставляя мир холодным, чистым и белым…
Когда он открыл глаза, Карамон исчез, и могила тоже.
Уверенным и скорым шагом Рейстлин спустился по ступеням.
4
Лаборатория оказалась совсем не такой, какой ее представлял Рейстлин — или любой другой ученик. Во время разговоров, которые велись шепотом по ночам в общей спальне, было высказано много предположений. В итоге все согласились, что лаборатория мастера, должно быть, окутана непроглядной тьмой, пол покрыт паутиной и вырванными глазами летучих мышей, а в углу непременно был обязан находиться демон, заключенный в клетку.
Старшие мальчики зловещим шепотом рассказывали новичкам в начале года, что странные звуки, которые иногда слышатся ночью, производит демон, стараясь освободиться от своих цепей и вырваться на волю. После этого, какой бы тишайший шорох или скрип ни раздавался, новенькие ребята лежали в своих кроватях без сна и тряслись от страха, думая, что демон наконец преуспел в своих попытках. Той ночью, когда кошка, шастая между кастрюлями и другой посудой на кухне, случайно столкнула железную сковороду со стола, в спальне поднялась такая паника, что наставник, разбуженный душераздирающими криками о помощи, услышал эту историю о демоне и запретил все разговоры после того, как тушили свет.
Гордо проявлял недюжинную фантазию и изобретательность, описывая страшного демона в лаборатории троим шестилетним новичкам, только пришедшим в школу. Но сейчас стало ясно, что больше всего он напугал своими рассказами самого себя. Когда он повернулся и в самом деле обнаружил клетку в углу, решетка которой сияла в мягком серебристом свете, исходящем от сферы на потолке, колени мальчика подогнулись и он осел на пол. — Черт подери, да что с тобой такое? Неужели ты на ногах держаться не можешь? — Мастер Теобальд ткнул Гордо под ребра и потряс его. — Добрый вечер, мои красавицы, — прибавил мастер, наклоняясь над клеткой. — А вот и ваш ужин.
Несчастный Гордо побледнел, очевидно, вообразив, что он будет главным блюдом. Но, как оказалось, наставник имел в виду не мальчика, а несколько кусочков хлеба, которые он извлек из кармана. Он побросал их в клетку, где на них немедленно накинулись четыре жизнерадостных полевых мышки.
Гордо схватился за живот и слабым голосом сказал, что не очень хорошо себя чувствует.
В других обстоятельствах Рейстлин мог бы позабавиться, глядя на страдания одного из своих самых жестоких мучителей. В этот раз он был слишком взвинчен, взволнован, слишком нервничал и ждал обещанного испытания, чтобы посмеяться над жалобными причитаниями до смерти напуганного хулигана.
Учитель усадил Гордо на пол, прислонив его к стене, и покончив с этим, направился в дальний конец лаборатории, где начал ворошить и перебирать бумаги и переставлять чернильницы. Джон Фарниш заскучал и принялся дразнить мышей.
Рейстлин двинулся наружу из круга света, отошел в тень, откуда он мог видеть все, но где его самого было трудно разглядеть. Он внимательно оглядел комнату, фиксируя каждую деталь в своей памяти. Многие годы спустя того, как он покинул школу Мастера Теобальда, Рейстлин все еще мог прикрыть глаза и увидеть всю обстановку комнаты, до мелочей, хотя он и побывал там всего один раз.
Лаборатория была чистенькой, аккуратной и прибранной. Никакой пыли, никакой паутины; даже мыши выглядели гладкими и ухоженными. Несколько колдовских книг в скромных серых и коричневых переплетах стояло на полке. Шесть свитков покоились на подставке, предназначенной для гораздо большего количества. На полках стояли склянки и сосуды для магических компонентов, но очень немногие что-то содержали внутри. Стол, вытесанный из камня, на котором мастер, как предполагалось, должен был проводить магические эксперименты, был так же чист, как и тот стол, за которым он ел.
Рейстлина охватила грусть. Перед ним была мастерская человека без целей, без желаний, человека, в котором искра творчества давно погасла, если она вообще когда-то горела. Теобальд приходил в эту лабораторию не для того, чтобы творить, но для того, чтобы побыть одному, почитать книгу, кинуть пару крошек в мышиную клетку, растолочь в ступке несколько веточек сельдерея для овощной похлебки на обед, может быть, взять с полки свиток время от времени, — свиток, чья магия могла сработать, а могла и остаться в написанных на пергаменте буквах. Работала она, или нет — ему было по большому счету безразлично. — Лучше себя чувствуешь, Гордо? — засуетился Мастер Теобальд вокруг мальчика с озабоченным видом, производя много шума и ничего при этом не делая. — Отлично, я так и знал. Ты перевозбудился, вот и все. Займи свое место у того конца стола. Джон Фарниш, садись посередине. Рейстлин? Где, черт побери… Ох! Вот ты где! — Мастер Теобальд сердито поглядел на него. — Что ты там шарахаешься в темноте? Выйди на свет, как цивилизованное человеческое существо. Ты сядешь на другом конце стола. Да, да, вон там.
Рейстлин молча направился к месту, на которое ему указали. Гордо уже сидел там, ссутулившись и мрачнея на глазах. Лаборатория оказалась сплошным разочарованием, и все это начинало походить на обыденную работу в классе. Гордо пожалел об отсутствии демона.
Джон Фарниш занял свое место, самоуверенно улыбаясь, и спокойно сложил руки на столе перед собой. Рейстлин никого и никогда так не ненавидел, как Джона Фарниша в эту минуту.
Все внутренние органы Рейстлина перепутались. Его кишки сжимали желудок, сердце болезненно билось, отдаваясь толчками в легких. У него пересохло во рту так сильно, что начало першить в горле, и он зашелся кашлем. Его ладони были мокрыми от пота. Он незаметно вытер их о рубашку.
Мастер Теобальд восседал во главе стола с торжественным и похоронным видом. Его внимание, по-видимому, привлек ухмыляющийся Джон Фарниш. Он нахмурился и постучал пальцем по столу. Джон, осознав свою ошибку, проглотил ухмылку и спустя секунду выглядел так же мрачно, как кладбищенская сова. — Так-то лучше, — сказал мастер. — Испытание, которое вас ожидает, это довольно серьезная штука, не менее важная, чем Тест, который вы будете проходить, когда вырастете и будете готовы продвигаться вверх по лестнице магического искусства и силы. Повторяю, этот тест так же важен, потому что если вы не пройдете первый, вы никогда не получите возможности пройти второй.
Гордо отчаянно и широко зевнул.
Мастер Теобальд послал ему осуждающий взгляд и продолжил: — Было бы просто замечательно, если бы мы могли испытывать так каждого ребенка при поступлении в школу. К сожалению, это невозможно. Чтобы пройти этот тест, вы должны обладать значительными познаниями в искусстве волшебного аркана. Поэтому Конклав постановил, что ученик должен обучаться по меньшей мере шесть лет, прежде чем подвергнуться первому, обязательному, испытанию. Те, кто отучился шесть лет, непременно испытываются, даже если до этого не проявляли ни способностей, ни склонности к колдовскому искусству.
Теобальд знал, хотя и не упомянул об этом, что провалившийся ученик обычно оказывался под надзором, и за ним наблюдали до конца его жизни. Было маловероятным, но все же возможным, что такой неудачник станет волшебником-ренегатом, одним из тех, кто отказывался следовать правилам магии, которые были установлены и признаны Конклавом. Маги-ренегаты считались исключительно опасными — не без оснований, надо сказать — и преследовались остальными членами Конклава. Мальчики ничего не знали о ренегатах, и Мастер Теобальд мудро воздержался от упоминания о них. Гордо не знал бы покоя до конца жизни, боясь, что однажды за ним придут. — Тест очень прост для того, кто обладает талантом, и невероятно сложен для того, кто лишен его. Все, кто желает продвинуться в обучении, подвергаются одному и тому же испытанию. Вы не будете ни налагать заклятий, ни даже изображать их. Понадобится еще много лет учебы и напряженной работы, прежде чем вы будете способны на самое ничтожное заклинание. Этот тест всего лишь определяет, имеете вы или не имеете то, что в древности называли «даром богов».
Он говорил о древних богах магии, трех кузенах: Солинари, Лунитари, Нуитари. Имена — вот и все, что от них осталось, как думали жители Ансалона. Их имена принадлежали их лунам: серебристой, алой и, предположительно, черной.
Будучи прекрасно осведомленными об общественном мнении, а также о том, что им редко доверяли и еще реже любили, волшебники старались не вмешиваться в споры о религии. Они учили юных магов, что луны влияли на магию примерно так же, как на приливы и отливы. Это было физическим феноменом, ничего мистического или божественного.
И все же Рейстлин сомневался. В самом ли деле боги ушли из этого мира, оставив только позабытые луны светить в ночном небе? Или этот свет был бликами в бессмертных, всевидящих глазах?
Мастер Теобальд полуобернулся к полкам за ним, открыл шкафчик. Он вытащил оттуда три широких полосы тонкой телячьей кожи, положил по полосе перед каждым мальчиком. Джон Фарниш относился ко всему серьезней, проникнувшись речью мастера. Гордо выглядел покорным и угрюмым, ему, похоже, хотелось поскорее покончить со всем этим и вернуться к своим товарищам. Он наверняка уже обдумывал небылицы, которые можно будет порассказать о лаборатории учителя.
Рейстлин оглядел небольшую полосу кожи перед ним, не длиннее локтя. Кожа была мягкой, гладкой, ее не использовали до этого.
Мастер положил перо и поставил чернильницу перед каждым из троих. Откинувшись назад, он сложил руки на животе и торжественно провозгласил: — На этой полосе кожи вы напишете два слова: «Я, Маг». — И ничего больше, Мастер? — спросил Джон Фарниш. — Ничего больше.
Гордо заерзал, покусывая кончик своего пера: — Как пишется «маг»?
Мастер Теобальд негодующе уставился на него: — Это часть испытания! — Что… что произойдет, если мы сделаем это правильно, Мастер? — спросил Рейстлин, с трудом узнавая свой собственный голос. — Если у вас есть дар, что-нибудь случится. Если нет — ничего, — ответил Мастер Теобальд. Он не смотрел на Рейстлина, когда говорил.
«Он хочет, чтобы я провалился», — понял Рейстлин, хотя и не вполне понял, почему. Наставник не любил его, но дело было не в этом. Рейстлин предполагал, что это каким-то образом было связано с неприязнью к его покровителю, Антимодесу. Эта догадка усилила его решимость.
Он взял перо, которое оказалось черным, из вороньего крыла. Разные виды перьев использовались для разных работ; например, перо орла обладало огромной силой, как и лебединое перо. Гусиные перья предназначались для обычной, повседневной работы, и применялись для записи заклинаний только в случаях крайней нужды. Воронье перо подходило для любых надписей, хотя некоторые фанатики из Белых Одежд и не одобряли его цвета.
Рейстлин легонько провел пальцем по перу. Он необычайно ясно ощутил его поверхность, упругость в сочетании с мягкостью. Радужные отблески от светящейся сферы под потолком блестели на гладкой черной плоскости пера. Кончик был острым, только что очиненным. Для такого важного события не годились треснувшие и брызгающиеся перья.
Запах чернил напомнил ему об Антимодесе и о том дне, когда он похвалил его работу. Рейстлин давно выяснил, подслушав разговор архимага с Джилоном, что Антимодес платит за его обучение в школе, а вовсе не Конклав, как архимаг уверял его. Это испытание покажет, оправдалось ли вложение его денег.
Рейстлин приготовился обмакнуть перо в чернила, но заколебался, почувствовав близость приступа паники. Все, чему он научился, казалось, испарилось из его памяти, как капля воды с раскаленной сковородки. Он даже не мог вспомнить, как пишется слово «Маг»! Перо задрожало в его потных пальцах. Он бросил взгляд на двух других мальчиков из-под опущенных ресниц. — Я закончил, — сказал Гордо.
Чернильные пятна покрывали его пальцы, он умудрился испачкать ими пол-лица, так что черные кляксы закрывали коричневые веснушки. Он держал в руке полоску кожи, надпись на которой гласила «Я, Мак». Потом, глянув украдкой на работу Джона Фарниша, Гордо поспешно зачеркнул слово «Мак» и написал «Маг» рядом. — Я закончил, — звонко повторил Гордо. — А теперь что? — Для тебя — ничего, — сказал Теобальд с усталым видом. — Но я написал все так же, как и он! — возразил Гордо, надувшись. — Ты что, ничего не понял, идиот? — злобно прорычал Теобальд. — Слова магии должны быть совершенством, написанным чернилами! И написанным без ошибок к тому же. Вы должны писать не только чернилами, но и своей собственной кровью. Магия течет сквозь вас, затем через перо в вашей руке, и лишь тогда оказывается на пергаменте. — А, черт с ней, — сказал Гордо и смахнул свой свиток со стола.
Джон Фарниш, похоже, заканчивал надпись с облегчением. Перо скользило по коже, небольшая клякса красовалась на его правом указательном пальце. Его почерк был удобочитаемым, хотя и слегка неразборчивым и мелким.
Рейстлин обмакнул перо в чернила и начал писать немного заостренными, угловатыми, крупными, уверенными буквами слова «Я, Маг».
Джон Фарниш удовлетворенно откинулся назад. Рейстлин, заканчивая, услышал, как у него перехватило дыхание.
Буквы на коже перед Джоном начали светиться. Сияние было слабым, бледным красновато-оранжевым. Высеченные один раз, искры не прекращали бороться за жизнь и сияние, хоть и не становилось ярче, но и не гасло.
— Ух ты, блин! — сказал потрясенный Гордо. Это почти компенсировало ему отсутствие демона. — Очень хорошо, Джон, — с чувством сказал Мастер Теобальд.
Вспыхнув от радости, Джон Фарниш благоговейно уставился на свиток перед ним и облегченно рассмеялся. — У меня он есть! Есть дар! — выкрикнул он.
Мастер Теобальд обратил взор к Рейстлину. Хотя учитель старался выглядеть озабоченным, уголок его рта дернулся вверх.
Черные буквы на коже перед Рейстлином оставались черными.
Рейстлин стиснул перо так сильно, что сломал кончик. Он отвернулся от счастливого Фарниша, не обращал внимания на Гордо, полного презрения, он выкинул из головы все мысли о злорадном торжестве его учителя. Он сосредоточился на буквах, составляющих два простых слова «Я, Маг», и вознес молитву. — Боги магии, если вы и в самом деле боги, а не только луны, не дайте мне потерпеть неудачу, не допустите моего поражения…
Рейстлин обратил взгляд в себя, в самую суть своего существа и поклялся: «Я сделаю это. Ничто в моей жизни не имеет значения, кроме этого. Не существует ничего, кроме этой минуты. Я рожден для этой минуты, и если я потерплю неудачу, я умру.
Боги волшебства, придите же ко мне на помощь! Я посвящу свою жизнь вам. Я буду вечно вам служить. Я восславлю ваши имена до небес. Помогите же мне, пожалуйста, помогите мне!»
Он так желал этого. Он прилагал для этого столько усилий. Он сосредоточился на магии, сконцентрировал всю свою энергию. Его хрупкое тело начало слабеть от напряжения. Он ощутил дурноту и головокружение. Светящаяся сфера разделилась перед его слезящимися от напряжения глазами на три сферы. Пол ушел у него из-под ног. Он в отчаянии уронил голову на каменный стол.
Его горящие жаром щеки ощутили прохладный твердый камень. Он закрыл глаза, но слезы жгли веки изнутри. Он все еще видел три шара, светящиеся волшебным светом, несмотря на то, что его глаза оставались закрытыми.
К его изумлению, он разглядел фигуру в каждом шаре.
Одна представляла собой красивого молодого мужчину, одетого в белые одежды, переливавшиеся серебристыми бликами. Он был хорошо сложен, силен, похож на воина. В руке он держал деревянный посох, увенчанный золотой драконьей лапой, держащей огромный бриллиант.
Другая фигура принадлежала тоже молодому человеку, но он вовсе не был красив. Он был гротескно уродлив. Его лицо было круглым, как луна, а глаза казались двумя высохшими, темными и пустыми колодцами. Он был одет в черное и держал в ладонях хрустальный шар, в котором неясно мерцали и извивались пять драконьих голов на длинных шеях — красная, зеленая, голубая, белая и черная.
Между этими двумя стояла прекрасная молодая женщина. Ее волосы были чернее воронова крыла, но их пересекали несколько белоснежных прядей. Ее одежды были алыми, как кровь. В руках она держала большую книгу в кожаном переплете.
Эти трое были бесконечно разными и все же до странности похожими.
— Знаешь ли ты, кто мы такие? — спросил мужчина в белом.
Рейстлин, поколебавшись, кивнул. Он узнал их. Хотя и не был уверен, что понимал, как и почему. — Ты молишься нам, но многие произносят наши имена только устами своими, не сердцами. Сильна ли твоя вера в нас? — спросила женщина в красном.
Рейстлин обдумал вопрос. — Вы же явились ко мне, разве не так? — отозвался он.
Дерзкий ответ не понравился ни богу света, ни богу тьмы. Человек с луноподобным лицом стал еще мрачнее, а мужчина в белых одеждах нахмурился. Но женщина в алых одеждах осталась довольна им. Она улыбалась.
Солинари сурово заговорил: — Ты очень юн. Отдаешь ли ты себе отчет в том, в чем ты нам поклялся? Ты клялся поклоняться нам и славить наши имена? Делать это означает идти против веры многих других, и может подвергнуть тебя смертельной опасности. — Я понимаю, — без тени колебания ответил Рейстлин.
Следующим заговорил Нуитари, его слова как осколки льда: — Готов ли ты принести жертвы, которых мы потребуем от тебя? — Я готов, — твердо ответил Рейстлин, добавив про себя: «В конце концов, что еще вы можете потребовать у меня, чего бы я уже не принес в жертву?»
Трое услышали эти непроизнесенные слова. Солинари покачал головой. Нуитари зловеще оскалился.
Смех Лунитари протанцевал сквозь Рейстлина, оживляя его и вселяя радость в его сердце. — Ты не понимаешь. Если бы ты мог предвидеть, что у тебя попросят в будущем, ты бы уже бежал прочь из этого места и никогда бы не вернулся сюда. Тем не менее, мы наблюдали за тобой и были впечатлены. Мы исполним твою просьбу при одном условии. Всегда помни, что ты видел нас и говорил с нами. Никогда не отрицай своей веры в нас, или же мы, в свою очередь, отвернемся от тебя.
Три светящихся шара слились в один, очень напоминающий глаз с серебристо-белым белком, алой радужкой и черным зрачком. Глаз подмигнул ему один раз и застыл открытым.
Всем, что он мог видеть теперь, были слова «Я, Маг», чернеющие на светлой овечьей коже. — Тебе плохо, Рейстлин? — прогудел голос учителя, как будто сквозь плотный туман. — Замолчите! — выдохнул Рейстлин. Разве этот идиот не знает, что они здесь? Разве он не знает, что они наблюдают, они ждут? — Я, Маг, — прошептал Рейстлин вслух. Черные буквы на белом, он мысленно прибавил к ним алый, наполнив их кровью из самого сердца.
Черные буквы начали светиться красным, будто меч, лежащий в огне кузнечного горна. Надпись горела все ярче и жарче, пока слова «Я, Маг» не оказались выписаны огненными буквами. Раскаленные буквы одно краткое мгновение освещали все помещение алым жарким светом. Телячья кожа почернела, начала корчиться и свернулась. Огонь угас.
Рейстлин без сил опустился на стул. На каменном столе перед ним не было ничего, кроме горелого пятна и горстки грязного пепла. Но внутри него горел огонь, которому не суждено было потухнуть никогда, возможно, даже после смерти.
До него донесся чей-то сдавленный возглас.
Мастер Теобальд, Гордо и Джон Фарниш уставились на него с выпученными глазами и открытыми ртами.
Рейстлин поднялся со стула, учтиво поклонился мастеру. — Могу я быть свободен теперь, сэр?
Теобальд молча кивнул, не в силах издать ни звука. Позже он расскажет эту историю на собрании Конклава, расскажет о необычном характере, который носило испытание одного из учеников, расскажет, как телячью кожу поглотили языки пламени. Теобальд, естественно, добавлял, что это целиком заслуга его учительского таланта, который вдохновил его юного ученика и подвиг его на такое чудо.
Антимодес постарался при удобном случае подробнее рассказать об этом Пар-Салиану, который немедленно сделал запись в своей книжке, содержавшей сведения обо всех учениках-магах Ансалона, и поставил звездочку возле имени Рейстлина.
Снег больше не шел. Звезды и луны лежали на бархатно-черном ночном небе, как драгоценности какой-нибудь знатной дамы. Солинари была похожа на сверкающий бриллиант. Лунитари казалась ярким рубином. Луну Нуитари, черный оникс, нельзя было увидеть, но она была там. Она была там.
Снег блестел и искрился нетронутой сахарно-белой чистотой в неверном свете звезд и лун. Деревья отбрасывали множество теней, которые пересекали белый снег черными силуэтами, черными с оттенком кроваво-алого.
Рейстлин запрокинул голову к лунам и рассмеялся звенящим, радостным смехом, эхо которого еще долго звучало меж деревьев, смехом, который докатился даже до небес. Он сорвался с места очертя голову и побежал к роще, перепрыгивая через белые гладкие сугробы, взметая снежную пыль и кружась на бегу, оставляя за собой длинный след.
Старшие мальчики зловещим шепотом рассказывали новичкам в начале года, что странные звуки, которые иногда слышатся ночью, производит демон, стараясь освободиться от своих цепей и вырваться на волю. После этого, какой бы тишайший шорох или скрип ни раздавался, новенькие ребята лежали в своих кроватях без сна и тряслись от страха, думая, что демон наконец преуспел в своих попытках. Той ночью, когда кошка, шастая между кастрюлями и другой посудой на кухне, случайно столкнула железную сковороду со стола, в спальне поднялась такая паника, что наставник, разбуженный душераздирающими криками о помощи, услышал эту историю о демоне и запретил все разговоры после того, как тушили свет.
Гордо проявлял недюжинную фантазию и изобретательность, описывая страшного демона в лаборатории троим шестилетним новичкам, только пришедшим в школу. Но сейчас стало ясно, что больше всего он напугал своими рассказами самого себя. Когда он повернулся и в самом деле обнаружил клетку в углу, решетка которой сияла в мягком серебристом свете, исходящем от сферы на потолке, колени мальчика подогнулись и он осел на пол. — Черт подери, да что с тобой такое? Неужели ты на ногах держаться не можешь? — Мастер Теобальд ткнул Гордо под ребра и потряс его. — Добрый вечер, мои красавицы, — прибавил мастер, наклоняясь над клеткой. — А вот и ваш ужин.
Несчастный Гордо побледнел, очевидно, вообразив, что он будет главным блюдом. Но, как оказалось, наставник имел в виду не мальчика, а несколько кусочков хлеба, которые он извлек из кармана. Он побросал их в клетку, где на них немедленно накинулись четыре жизнерадостных полевых мышки.
Гордо схватился за живот и слабым голосом сказал, что не очень хорошо себя чувствует.
В других обстоятельствах Рейстлин мог бы позабавиться, глядя на страдания одного из своих самых жестоких мучителей. В этот раз он был слишком взвинчен, взволнован, слишком нервничал и ждал обещанного испытания, чтобы посмеяться над жалобными причитаниями до смерти напуганного хулигана.
Учитель усадил Гордо на пол, прислонив его к стене, и покончив с этим, направился в дальний конец лаборатории, где начал ворошить и перебирать бумаги и переставлять чернильницы. Джон Фарниш заскучал и принялся дразнить мышей.
Рейстлин двинулся наружу из круга света, отошел в тень, откуда он мог видеть все, но где его самого было трудно разглядеть. Он внимательно оглядел комнату, фиксируя каждую деталь в своей памяти. Многие годы спустя того, как он покинул школу Мастера Теобальда, Рейстлин все еще мог прикрыть глаза и увидеть всю обстановку комнаты, до мелочей, хотя он и побывал там всего один раз.
Лаборатория была чистенькой, аккуратной и прибранной. Никакой пыли, никакой паутины; даже мыши выглядели гладкими и ухоженными. Несколько колдовских книг в скромных серых и коричневых переплетах стояло на полке. Шесть свитков покоились на подставке, предназначенной для гораздо большего количества. На полках стояли склянки и сосуды для магических компонентов, но очень немногие что-то содержали внутри. Стол, вытесанный из камня, на котором мастер, как предполагалось, должен был проводить магические эксперименты, был так же чист, как и тот стол, за которым он ел.
Рейстлина охватила грусть. Перед ним была мастерская человека без целей, без желаний, человека, в котором искра творчества давно погасла, если она вообще когда-то горела. Теобальд приходил в эту лабораторию не для того, чтобы творить, но для того, чтобы побыть одному, почитать книгу, кинуть пару крошек в мышиную клетку, растолочь в ступке несколько веточек сельдерея для овощной похлебки на обед, может быть, взять с полки свиток время от времени, — свиток, чья магия могла сработать, а могла и остаться в написанных на пергаменте буквах. Работала она, или нет — ему было по большому счету безразлично. — Лучше себя чувствуешь, Гордо? — засуетился Мастер Теобальд вокруг мальчика с озабоченным видом, производя много шума и ничего при этом не делая. — Отлично, я так и знал. Ты перевозбудился, вот и все. Займи свое место у того конца стола. Джон Фарниш, садись посередине. Рейстлин? Где, черт побери… Ох! Вот ты где! — Мастер Теобальд сердито поглядел на него. — Что ты там шарахаешься в темноте? Выйди на свет, как цивилизованное человеческое существо. Ты сядешь на другом конце стола. Да, да, вон там.
Рейстлин молча направился к месту, на которое ему указали. Гордо уже сидел там, ссутулившись и мрачнея на глазах. Лаборатория оказалась сплошным разочарованием, и все это начинало походить на обыденную работу в классе. Гордо пожалел об отсутствии демона.
Джон Фарниш занял свое место, самоуверенно улыбаясь, и спокойно сложил руки на столе перед собой. Рейстлин никого и никогда так не ненавидел, как Джона Фарниша в эту минуту.
Все внутренние органы Рейстлина перепутались. Его кишки сжимали желудок, сердце болезненно билось, отдаваясь толчками в легких. У него пересохло во рту так сильно, что начало першить в горле, и он зашелся кашлем. Его ладони были мокрыми от пота. Он незаметно вытер их о рубашку.
Мастер Теобальд восседал во главе стола с торжественным и похоронным видом. Его внимание, по-видимому, привлек ухмыляющийся Джон Фарниш. Он нахмурился и постучал пальцем по столу. Джон, осознав свою ошибку, проглотил ухмылку и спустя секунду выглядел так же мрачно, как кладбищенская сова. — Так-то лучше, — сказал мастер. — Испытание, которое вас ожидает, это довольно серьезная штука, не менее важная, чем Тест, который вы будете проходить, когда вырастете и будете готовы продвигаться вверх по лестнице магического искусства и силы. Повторяю, этот тест так же важен, потому что если вы не пройдете первый, вы никогда не получите возможности пройти второй.
Гордо отчаянно и широко зевнул.
Мастер Теобальд послал ему осуждающий взгляд и продолжил: — Было бы просто замечательно, если бы мы могли испытывать так каждого ребенка при поступлении в школу. К сожалению, это невозможно. Чтобы пройти этот тест, вы должны обладать значительными познаниями в искусстве волшебного аркана. Поэтому Конклав постановил, что ученик должен обучаться по меньшей мере шесть лет, прежде чем подвергнуться первому, обязательному, испытанию. Те, кто отучился шесть лет, непременно испытываются, даже если до этого не проявляли ни способностей, ни склонности к колдовскому искусству.
Теобальд знал, хотя и не упомянул об этом, что провалившийся ученик обычно оказывался под надзором, и за ним наблюдали до конца его жизни. Было маловероятным, но все же возможным, что такой неудачник станет волшебником-ренегатом, одним из тех, кто отказывался следовать правилам магии, которые были установлены и признаны Конклавом. Маги-ренегаты считались исключительно опасными — не без оснований, надо сказать — и преследовались остальными членами Конклава. Мальчики ничего не знали о ренегатах, и Мастер Теобальд мудро воздержался от упоминания о них. Гордо не знал бы покоя до конца жизни, боясь, что однажды за ним придут. — Тест очень прост для того, кто обладает талантом, и невероятно сложен для того, кто лишен его. Все, кто желает продвинуться в обучении, подвергаются одному и тому же испытанию. Вы не будете ни налагать заклятий, ни даже изображать их. Понадобится еще много лет учебы и напряженной работы, прежде чем вы будете способны на самое ничтожное заклинание. Этот тест всего лишь определяет, имеете вы или не имеете то, что в древности называли «даром богов».
Он говорил о древних богах магии, трех кузенах: Солинари, Лунитари, Нуитари. Имена — вот и все, что от них осталось, как думали жители Ансалона. Их имена принадлежали их лунам: серебристой, алой и, предположительно, черной.
Будучи прекрасно осведомленными об общественном мнении, а также о том, что им редко доверяли и еще реже любили, волшебники старались не вмешиваться в споры о религии. Они учили юных магов, что луны влияли на магию примерно так же, как на приливы и отливы. Это было физическим феноменом, ничего мистического или божественного.
И все же Рейстлин сомневался. В самом ли деле боги ушли из этого мира, оставив только позабытые луны светить в ночном небе? Или этот свет был бликами в бессмертных, всевидящих глазах?
Мастер Теобальд полуобернулся к полкам за ним, открыл шкафчик. Он вытащил оттуда три широких полосы тонкой телячьей кожи, положил по полосе перед каждым мальчиком. Джон Фарниш относился ко всему серьезней, проникнувшись речью мастера. Гордо выглядел покорным и угрюмым, ему, похоже, хотелось поскорее покончить со всем этим и вернуться к своим товарищам. Он наверняка уже обдумывал небылицы, которые можно будет порассказать о лаборатории учителя.
Рейстлин оглядел небольшую полосу кожи перед ним, не длиннее локтя. Кожа была мягкой, гладкой, ее не использовали до этого.
Мастер положил перо и поставил чернильницу перед каждым из троих. Откинувшись назад, он сложил руки на животе и торжественно провозгласил: — На этой полосе кожи вы напишете два слова: «Я, Маг». — И ничего больше, Мастер? — спросил Джон Фарниш. — Ничего больше.
Гордо заерзал, покусывая кончик своего пера: — Как пишется «маг»?
Мастер Теобальд негодующе уставился на него: — Это часть испытания! — Что… что произойдет, если мы сделаем это правильно, Мастер? — спросил Рейстлин, с трудом узнавая свой собственный голос. — Если у вас есть дар, что-нибудь случится. Если нет — ничего, — ответил Мастер Теобальд. Он не смотрел на Рейстлина, когда говорил.
«Он хочет, чтобы я провалился», — понял Рейстлин, хотя и не вполне понял, почему. Наставник не любил его, но дело было не в этом. Рейстлин предполагал, что это каким-то образом было связано с неприязнью к его покровителю, Антимодесу. Эта догадка усилила его решимость.
Он взял перо, которое оказалось черным, из вороньего крыла. Разные виды перьев использовались для разных работ; например, перо орла обладало огромной силой, как и лебединое перо. Гусиные перья предназначались для обычной, повседневной работы, и применялись для записи заклинаний только в случаях крайней нужды. Воронье перо подходило для любых надписей, хотя некоторые фанатики из Белых Одежд и не одобряли его цвета.
Рейстлин легонько провел пальцем по перу. Он необычайно ясно ощутил его поверхность, упругость в сочетании с мягкостью. Радужные отблески от светящейся сферы под потолком блестели на гладкой черной плоскости пера. Кончик был острым, только что очиненным. Для такого важного события не годились треснувшие и брызгающиеся перья.
Запах чернил напомнил ему об Антимодесе и о том дне, когда он похвалил его работу. Рейстлин давно выяснил, подслушав разговор архимага с Джилоном, что Антимодес платит за его обучение в школе, а вовсе не Конклав, как архимаг уверял его. Это испытание покажет, оправдалось ли вложение его денег.
Рейстлин приготовился обмакнуть перо в чернила, но заколебался, почувствовав близость приступа паники. Все, чему он научился, казалось, испарилось из его памяти, как капля воды с раскаленной сковородки. Он даже не мог вспомнить, как пишется слово «Маг»! Перо задрожало в его потных пальцах. Он бросил взгляд на двух других мальчиков из-под опущенных ресниц. — Я закончил, — сказал Гордо.
Чернильные пятна покрывали его пальцы, он умудрился испачкать ими пол-лица, так что черные кляксы закрывали коричневые веснушки. Он держал в руке полоску кожи, надпись на которой гласила «Я, Мак». Потом, глянув украдкой на работу Джона Фарниша, Гордо поспешно зачеркнул слово «Мак» и написал «Маг» рядом. — Я закончил, — звонко повторил Гордо. — А теперь что? — Для тебя — ничего, — сказал Теобальд с усталым видом. — Но я написал все так же, как и он! — возразил Гордо, надувшись. — Ты что, ничего не понял, идиот? — злобно прорычал Теобальд. — Слова магии должны быть совершенством, написанным чернилами! И написанным без ошибок к тому же. Вы должны писать не только чернилами, но и своей собственной кровью. Магия течет сквозь вас, затем через перо в вашей руке, и лишь тогда оказывается на пергаменте. — А, черт с ней, — сказал Гордо и смахнул свой свиток со стола.
Джон Фарниш, похоже, заканчивал надпись с облегчением. Перо скользило по коже, небольшая клякса красовалась на его правом указательном пальце. Его почерк был удобочитаемым, хотя и слегка неразборчивым и мелким.
Рейстлин обмакнул перо в чернила и начал писать немного заостренными, угловатыми, крупными, уверенными буквами слова «Я, Маг».
Джон Фарниш удовлетворенно откинулся назад. Рейстлин, заканчивая, услышал, как у него перехватило дыхание.
Буквы на коже перед Джоном начали светиться. Сияние было слабым, бледным красновато-оранжевым. Высеченные один раз, искры не прекращали бороться за жизнь и сияние, хоть и не становилось ярче, но и не гасло.
— Ух ты, блин! — сказал потрясенный Гордо. Это почти компенсировало ему отсутствие демона. — Очень хорошо, Джон, — с чувством сказал Мастер Теобальд.
Вспыхнув от радости, Джон Фарниш благоговейно уставился на свиток перед ним и облегченно рассмеялся. — У меня он есть! Есть дар! — выкрикнул он.
Мастер Теобальд обратил взор к Рейстлину. Хотя учитель старался выглядеть озабоченным, уголок его рта дернулся вверх.
Черные буквы на коже перед Рейстлином оставались черными.
Рейстлин стиснул перо так сильно, что сломал кончик. Он отвернулся от счастливого Фарниша, не обращал внимания на Гордо, полного презрения, он выкинул из головы все мысли о злорадном торжестве его учителя. Он сосредоточился на буквах, составляющих два простых слова «Я, Маг», и вознес молитву. — Боги магии, если вы и в самом деле боги, а не только луны, не дайте мне потерпеть неудачу, не допустите моего поражения…
Рейстлин обратил взгляд в себя, в самую суть своего существа и поклялся: «Я сделаю это. Ничто в моей жизни не имеет значения, кроме этого. Не существует ничего, кроме этой минуты. Я рожден для этой минуты, и если я потерплю неудачу, я умру.
Боги волшебства, придите же ко мне на помощь! Я посвящу свою жизнь вам. Я буду вечно вам служить. Я восславлю ваши имена до небес. Помогите же мне, пожалуйста, помогите мне!»
Он так желал этого. Он прилагал для этого столько усилий. Он сосредоточился на магии, сконцентрировал всю свою энергию. Его хрупкое тело начало слабеть от напряжения. Он ощутил дурноту и головокружение. Светящаяся сфера разделилась перед его слезящимися от напряжения глазами на три сферы. Пол ушел у него из-под ног. Он в отчаянии уронил голову на каменный стол.
Его горящие жаром щеки ощутили прохладный твердый камень. Он закрыл глаза, но слезы жгли веки изнутри. Он все еще видел три шара, светящиеся волшебным светом, несмотря на то, что его глаза оставались закрытыми.
К его изумлению, он разглядел фигуру в каждом шаре.
Одна представляла собой красивого молодого мужчину, одетого в белые одежды, переливавшиеся серебристыми бликами. Он был хорошо сложен, силен, похож на воина. В руке он держал деревянный посох, увенчанный золотой драконьей лапой, держащей огромный бриллиант.
Другая фигура принадлежала тоже молодому человеку, но он вовсе не был красив. Он был гротескно уродлив. Его лицо было круглым, как луна, а глаза казались двумя высохшими, темными и пустыми колодцами. Он был одет в черное и держал в ладонях хрустальный шар, в котором неясно мерцали и извивались пять драконьих голов на длинных шеях — красная, зеленая, голубая, белая и черная.
Между этими двумя стояла прекрасная молодая женщина. Ее волосы были чернее воронова крыла, но их пересекали несколько белоснежных прядей. Ее одежды были алыми, как кровь. В руках она держала большую книгу в кожаном переплете.
Эти трое были бесконечно разными и все же до странности похожими.
— Знаешь ли ты, кто мы такие? — спросил мужчина в белом.
Рейстлин, поколебавшись, кивнул. Он узнал их. Хотя и не был уверен, что понимал, как и почему. — Ты молишься нам, но многие произносят наши имена только устами своими, не сердцами. Сильна ли твоя вера в нас? — спросила женщина в красном.
Рейстлин обдумал вопрос. — Вы же явились ко мне, разве не так? — отозвался он.
Дерзкий ответ не понравился ни богу света, ни богу тьмы. Человек с луноподобным лицом стал еще мрачнее, а мужчина в белых одеждах нахмурился. Но женщина в алых одеждах осталась довольна им. Она улыбалась.
Солинари сурово заговорил: — Ты очень юн. Отдаешь ли ты себе отчет в том, в чем ты нам поклялся? Ты клялся поклоняться нам и славить наши имена? Делать это означает идти против веры многих других, и может подвергнуть тебя смертельной опасности. — Я понимаю, — без тени колебания ответил Рейстлин.
Следующим заговорил Нуитари, его слова как осколки льда: — Готов ли ты принести жертвы, которых мы потребуем от тебя? — Я готов, — твердо ответил Рейстлин, добавив про себя: «В конце концов, что еще вы можете потребовать у меня, чего бы я уже не принес в жертву?»
Трое услышали эти непроизнесенные слова. Солинари покачал головой. Нуитари зловеще оскалился.
Смех Лунитари протанцевал сквозь Рейстлина, оживляя его и вселяя радость в его сердце. — Ты не понимаешь. Если бы ты мог предвидеть, что у тебя попросят в будущем, ты бы уже бежал прочь из этого места и никогда бы не вернулся сюда. Тем не менее, мы наблюдали за тобой и были впечатлены. Мы исполним твою просьбу при одном условии. Всегда помни, что ты видел нас и говорил с нами. Никогда не отрицай своей веры в нас, или же мы, в свою очередь, отвернемся от тебя.
Три светящихся шара слились в один, очень напоминающий глаз с серебристо-белым белком, алой радужкой и черным зрачком. Глаз подмигнул ему один раз и застыл открытым.
Всем, что он мог видеть теперь, были слова «Я, Маг», чернеющие на светлой овечьей коже. — Тебе плохо, Рейстлин? — прогудел голос учителя, как будто сквозь плотный туман. — Замолчите! — выдохнул Рейстлин. Разве этот идиот не знает, что они здесь? Разве он не знает, что они наблюдают, они ждут? — Я, Маг, — прошептал Рейстлин вслух. Черные буквы на белом, он мысленно прибавил к ним алый, наполнив их кровью из самого сердца.
Черные буквы начали светиться красным, будто меч, лежащий в огне кузнечного горна. Надпись горела все ярче и жарче, пока слова «Я, Маг» не оказались выписаны огненными буквами. Раскаленные буквы одно краткое мгновение освещали все помещение алым жарким светом. Телячья кожа почернела, начала корчиться и свернулась. Огонь угас.
Рейстлин без сил опустился на стул. На каменном столе перед ним не было ничего, кроме горелого пятна и горстки грязного пепла. Но внутри него горел огонь, которому не суждено было потухнуть никогда, возможно, даже после смерти.
До него донесся чей-то сдавленный возглас.
Мастер Теобальд, Гордо и Джон Фарниш уставились на него с выпученными глазами и открытыми ртами.
Рейстлин поднялся со стула, учтиво поклонился мастеру. — Могу я быть свободен теперь, сэр?
Теобальд молча кивнул, не в силах издать ни звука. Позже он расскажет эту историю на собрании Конклава, расскажет о необычном характере, который носило испытание одного из учеников, расскажет, как телячью кожу поглотили языки пламени. Теобальд, естественно, добавлял, что это целиком заслуга его учительского таланта, который вдохновил его юного ученика и подвиг его на такое чудо.
Антимодес постарался при удобном случае подробнее рассказать об этом Пар-Салиану, который немедленно сделал запись в своей книжке, содержавшей сведения обо всех учениках-магах Ансалона, и поставил звездочку возле имени Рейстлина.
* * *
Той же ночью, когда остальные заснули, Рейстлин накинул свой плащ и выскользнул наружу.Снег больше не шел. Звезды и луны лежали на бархатно-черном ночном небе, как драгоценности какой-нибудь знатной дамы. Солинари была похожа на сверкающий бриллиант. Лунитари казалась ярким рубином. Луну Нуитари, черный оникс, нельзя было увидеть, но она была там. Она была там.
Снег блестел и искрился нетронутой сахарно-белой чистотой в неверном свете звезд и лун. Деревья отбрасывали множество теней, которые пересекали белый снег черными силуэтами, черными с оттенком кроваво-алого.
Рейстлин запрокинул голову к лунам и рассмеялся звенящим, радостным смехом, эхо которого еще долго звучало меж деревьев, смехом, который докатился даже до небес. Он сорвался с места очертя голову и побежал к роще, перепрыгивая через белые гладкие сугробы, взметая снежную пыль и кружась на бегу, оставляя за собой длинный след.