Страница:
– Распакуйте мои сундуки и принесите мне побольше нарядов: я хочу выбрать лучший, – приказала Арианна.
Уезжая из дому, расставаясь с матерью и старой няней, она горько рыдала. Поглощенная собственным горем и скорбью разлуки, принцесса понятия не имела о том, какое приданое дал ей отец, что находится в бесчисленных сундуках, ларцах, шкатулках и плетеных коробах. Ее это не интересовало. Теперь же она вспомнила о некоторых вещах, которые ей явно потребуются сию минуту, и заволновалась, додумались ли служанки захватить их с собой.
Через двадцать минут ее опочивальня могла с успехом конкурировать с любой городской ярмаркой по яркости и количеству разбросанных в живописном беспорядке вещей, по бестолковости ведущихся тут разговоров и по тому, как разбегались глаза у всех присутствующих.
– Я надену это… Нет, вот это, – то и дело восклицала принцесса, крутясь перед зеркалом. – Уложи мне волосы, нет, распусти… Ну, не знаю…
Фрейлины улыбались и переглядывались: в отличие от своей госпожи они неоднократно влюблялись сами и были любимы, а потому прекрасно знали, что является причиной внезапной страсти к нарядам и влечения к столичной моде. Арианна еще сама не понимала, что творится с ней, а ее служанки уже шептались между собой о том, что, кажется, брак вовсе не династический и о принуждении и долге говорить не приходится.
Когда принцесса наконец нарядилась, даже женщины, которые, как известно, скупы на похвалы соперницам любого ранга, тихо вздохнули от восхищения. Арианна превзошла сама себя.
Длинные густые волосы были собраны надо лбом в замысловатую прическу, но зато свободно спускались по спине до самых подколенок, в этом светлом водопаде то и дело мелькали слезинки жемчужин и небольших бриллиантов. На принцессе было пышное платье с жемчужным лифом и тремя юбками – жемчужной, жемчужно-голубой и голубовато-серой. Тонкие руки были полностью закрыты пышными рукавами, зато плечи кокетливо обнажены. Крохотные башмачки, расшитые жемчугом и опалами, ловко сидели на ее изящных ножках. Драгоценностей же почти не было: перемерив целую груду ожерелий, браслетов и серег, Арианна решила отказаться от них и не прогадала – ибо варварская пышность считалась в Великом Роане признаком отсутствия всякого вкуса. Не зная об этом наверняка, но руководствуясь интуицией, принцесса с честью вышла из трудного положения.
Однако сперва ее ждало глубокое разочарование. Когда она, сияя красотой и очарованием, торопилась по огромному, уходящему вдаль коридору по направлению к малой трапезной, император вышел ей навстречу. Принцесса порозовела и взглянула на него блестящими глазами, но Ортон остался совершенно равнодушен. Он просто любезно приветствовал ее, обронив пару ничего не значащих фраз, и пригласил позавтракать.
Если бы не это огорчение, Арианна воздала бы должное тем кулинарным шедеврам, которыми потчевали ее императорские повара. Но от того, что Ортон был с ней так холоден, она расстроилась и с удивлением поняла, что вот-вот расплачется. Прежде уравновешенной и невозмутимой принцессе было трудно понять, что творится у нее на душе, – и посоветоваться не с кем… Она в отчаянии обвела глазами трапезную, ища, кого бы позвать на помощь, но, увы, никого подходящего не обнаружила.
Правда, у стен и за спинками кресел стояли бесстрастные великаны-гвардейцы; Арианна помнила, что в случае нужды она должна обращаться именно к ним – но не во время же завтрака, когда на нее глазеют десятки вельмож. Нет, она вовсе не забыла и о том, что император может оказаться не настоящим, а двойником, тогда довольно легко объясняется его равнодушный взгляд. Но Арианна втайне надеялась на встречу со своим будущим супругом, она ведь так старалась, чтобы ему понравиться, и то, что все старания пошли прахом, наполняло ее маленькое сердечко каким-то зимним холодом, заставляя его сжиматься от тоски. Арианна уже грустила по императору Великого Роана – Ортону I Агилольфингу, но рядом не было доброй няни, чтобы объяснить, что означает подобная грусть.
Она уткнулась в тарелку, надеясь, что никто не заметит ее не вовремя покрасневших глаз.
– Доброе утро, венценосный гриб! – внезапно произнес кто-то громким и отчетливым голосом.
В зале засмеялись. Вельможи, придворные и даже лакеи оживились и зашевелились. Арианна обернулась на звук этого удивительно знакомого голоса и увидела, что в двери входит шут.
Правду говорили о тайнах императорского двора, если бы она вчера не слышала от Ортона своими ушами о существовании двойников, если бы ее с детства к этому не готовили, принцесса наверняка потеряла бы сознание от неожиданности и изумления. Единственное, что различало двух молодых людей, – это их одежда. Император этим утром был наряжен в темно-синий строгий костюм, шитый серебром и украшенный черными жемчужинами по вороту, а шут красовался в своей разноцветной, пестрой одежде да позванивал бубенчиками.
– Позволю себе заметить, братец мой, – обратился он к императору, – что ты на самом деле гриб грибом. Перед тобой сидит сокровище – настоящее украшение нашей страны, и ты, вместо того чтобы говорить ей любезности, жуешь вот эту куриную ножку! Ты невежа… А ножку отдай, отдай…
– Простите его, Ваше высочество! – обернулся он к принцессе. – Что с него возьмешь? Государственная персона – никакого воображения.
– Я как раз собирался сказать принцессе Арианне, что она великолепно выглядит, – молвил император. – Но не хотел уточнять очевидное – нужно быть слепым, чтобы не заметить ее красоту и очарование. Я покорен, и весь наш двор тоже. Просто ты, братец, несправедлив ко мне – верно, встал не с той ноги.
– С какой бы ноги я ни встал, я счастлив! – пропел шут, кружась по залу с куриной ножкой, отобранной у государя. – Я вот стану тут, в стороночке, у окошка, буду любоваться на принцессу и завидовать тебе, а заодно расскажу, что во дворе делается. Например, Лодовик Альворанский отправляется на охоту: ловчие и егеря собрались внизу, а его все еще не могут добудиться. Звери скоро спать лягут, а он все еще не готов…
Принцесса невольно улыбнулась. Странное дело, казалось бы, что ей до мнения шута, но приятно. И она уже весела и радостна. Может, все дело в том, что она смотрит на него, слушает его голос и представляет, что это говорит с ней Ортон, ее Ортон – не подделка, а настоящий император. Принцесса была почти уверена в том, что ее супруг и намного красивее, и гораздо учтивее обоих своих двойников.
– Аббон Флерийский входит во дворец с бокового входа, – продолжал комментировать шут. – Сталкивается с Аббоном Сгорбленным, и оба шарахаются друг от друга в разные стороны. Посланник Аммелорда идет со свитой в парк – так что ты, братец, туда не ходи. Замучает.
На сей раз все в трапезной расхохотались уже вслух: слишком уж уморительную рожицу скроил шут. А всем было известно, каким утомительным и скучным собеседником может быть младший брат аммелордского короля. Сам король не смог прибыть по причине сломанной ноги: злые языки утверждали, что это он пытался спустить своего братца с лестницы да промахнулся ненароком.
Следующие полчаса ничем не отличались от предыдущих: шут комментировал увиденное и острил – когда удачно, когда не очень. Наконец император встал и произнес:
– Дорогая принцесса, я вынужден покинуть вас, несмотря на глубокое сожаление, которое я в связи с этим испытываю. Меня ждут дела чрезвычайной важности.
– Конечно, государь, – склонилась в поклоне Арианна. Император вышел, за ним последовали большинство вельмож и гвардейцев.
– Вы свободны, господа, – обратилась принцесса к тем придворным, которые из вежливости присоединились к ней.
Когда их шумная толпа покинула трапезную, там остались только она сама, шут и несколько гвардейцев. Великаны по-прежнему неподвижно стояли у дверей.
– А я останусь с тобой, – обратился шут к принцессе. – Видишь ли, я очень ценная персона: неудачно шучу и говорю глупости, так что самую трудную работу за тебя буду выполнять я. А ты можешь поговорить с Аббоном Флерийским – он очень хотел побеседовать с тобой, но стесняется. Хочешь, познакомлю? Он такое приворотное зелье варит! Но, тс-с-с, – приложил шут палец к губам, – это секрет. О нем знает всего лишь половина империи, а вторая половина до сих пор находится в счастливом неведении.
– Как тебя зовут? – спросила Арианна.
Она не слушала, что говорит шут, но думала о том, что император разрешил ей обращаться за помощью именно к этому человеку.
– Как могут звать копию Ортона? Ортоном, конечно.
– Я… – волнуясь начала принцесса. – Я хотела бы поговорить с ним, ну, ты понимаешь… Он сказал, что тебе можно всецело доверять, а у меня уже голова кругом.
– Как не понять, – серьезно и печально молвил шут. – Он тоже все понимает, но иначе нельзя, ты уж потерпи. А вечером вы встретитесь. Честное слово.
– Правда? – расцвела принцесса. И тут же горячо попросила: – Ты только ему не говори, что я им интересовалась. Просто мне нужно было побеседовать, а так я вполне всем довольна и не собираюсь докучать Его величеству.
– Не скажу, – заверил ее шут. – Я все понимаю. Двери отворились, и в зал вошел черноглазый человек лет сорока с небольшим, одетый со вкусом и весьма нарядно. На нем была фиолетовая мантия, отороченная по рукавам мехом и расшитая таким количеством драгоценных камней, что они стучали, словно град по мостовой. Он быстрыми шагами пересек пространство от дверей до окна и остановился возле принцессы.
– Ваше высочество, позвольте представиться: я Аббон Флерийский, императорский астролог. Это я считаю своим главным титулом, ну, есть и другие: князь, оарон и так далее, но их так много, что я все время путаюсь и не рискую произносить их вслух. Если пожелаете, зачитаю, где-то они у меня записаны в свитке… И я рад засвидетельствовать не только свое искреннее почтение, но и глубокое восхищение, ибо как истинный ценитель красоты удовлетворен еще больше, чем верноподданный императора.
– Это комплимент, – перевел шут. Принцесса улыбнулась. С этими двумя она чувствовала себя легко и непринужденно.
– У меня к вам огромная просьба, – сказал придворный астролог. – Его величество ее полностью поддерживает, и потому я нижайше прошу выслушать меня.
– Говорите, говорите.
– Мне необходимо составить ваш гороскоп, Ваше высочество, и сделать это, по возможности, два раза – до и после вашего бракосочетания. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие?
– Конечно, тем более, что мне все равно пока делать нечего.
Принцесса оперлась на предложенную ей руку и вышла из трапезной вместе с Аббоном. Шут проводил их долгим взглядом.
– Ну, а мне чем бы заняться? – обратился он к гвардейцам. – Принцесса мне недоступна, пойти что ли побеседовать с Сивардом – давненько он меня не слышал. Наверное, живет спокойно. Непорядок.
Уже сгущались сумерки, когда император посетил астролога в его лаборатории, где все явственно – мудрый человек сказал бы, даже слишком явственно – : указывало на занятия ее обитателя. Здесь во множестве содержались перегонные кубы и причудливо изогнутые колбы и реторты, невероятное количество запечатанных и распечатанных сосудов с едкими и остро пахнущими жидкостями, огромная карта звездного неба, два глобуса и одна небесная сфера таких размеров, что на нее было страшно смотреть. А также три стола, заваленные горами свитков, и груды книг в тяжелых, темных, пыльных переплетах – кожаных, с золотым тиснением и металлическими накладками – во всех углах.
– Что? – поинтересовался Аббон. – Прием закончился? Или поток гостей иссяк?
– Ни в коем случае. Но там ведь не требуется мое присутствие. В крайнем случае Аластер и Теобальд справятся с проблемой. Да и Сиварда я попросил присмотреть за близнецом.
– Твоя правда.
Маг потоптался возле самого большого перегонного куба, выцедил из него полстакана светлой, прозрачной жидкости и спросил:
– Хочешь?
– А что это?
– Приворотное зелье, конечно.
– Нет, спасибо. Я как-нибудь обойдусь.
– И зря, – сказал маг, залпом осушая стакан. – Хорошо охлажденный напиток, освежает и бодрит. Я теперь добавляю еще немного кардамона и ма-аленькую щепоточку перца. – Он сложил пальцы щепотью, показывая, насколько маленькой является упомянутая порция пряностей. – Стало гораздо вкуснее, и клиенты утверждают, что быстрее действует.
– Не томи, – сказал император. – Когда ты начинаешь рассказывать историю от праотца и делиться секретами колдовского мастерства, дела обстоят из рук вон плохо. Я успел тебя изучить за время знакомства.
– Ага, – фыркнул Аббон. – Я сам себя за четыреста лет не познал, и для меня моя душа – потемки, а ты уже во всем разобрался… Правильно, мальчик, к сожалению, правильно. Все очень плохо.
– Так я и знал, – поморщился император. – Мне сегодня сон дурной снился.
– Страшный?
– Да нет, вроде, глупый и неприятный, так будет вернее. Только не выспрашивай, что именно, я все равно не помню. Только вот ощущение и осталось, как от грязи или нестерпимой боли. Что с Арианной?
– Пока ничего. Но это только пока, мальчик мой. Через несколько месяцев наступит трагический, переломный момент в ее жизни – и тогда все повиснет на тоненьком волоске. А нам останется только молиться, чтобы волосок этот не порвался над бездной.
– Может, ее отправить куда-нибудь? В Гравелот, например. Там и звезды другие, и планеты – все немного иначе. Или я путаю?
– Вроде бы и нет. В принципе, так и поступают, сломя голову убегая от беды, но я еще ни разу не слыхал, чтобы такой способ давал положительные результаты. Есть даже история – как раз на такой случай. Рассказать?
Император кивнул головой, и Аббон продолжил:
– Говорят, как-то одному добродетельному и нестарому еще человеку предсказали, что ему суждено умереть вечером следующего дня. И даже описали обстоятельства, при которых это произойдет. Но человеку очень не хотелось умирать, и потому он решил обмануть свою смерть. Согласно предсказанию, он должен был умереть у себя дома, и вот он наголо побрился, надел пеструю и яркую одежду, совсем не похожую на то, что он носил прежде, и отправился в кабак. Заказал там кувшин вина и стал попивать его. Рассуждал он при этом приблизительно так: «Смерть меня в этом виде никогда не признает: и пришел я в другое место, и веду себя совершенно иначе».
Но наступил урочный час. Заходит в кабачок злая-презлая смерть и говорит сердито: «Уф, обыскалась везде этого негодника – нигде его нет. Посижу чуточку, отдохну, а если он не появится, заберу вместо него того лысого дурака».
Я это к чему, мальчик мой? Речь идет и о тебе, и обо всей империи, а Арианна – это как зеркало, которое все отражает. Что будет с тобой, то и с ней, а тебя надолго не отправишь на другой край мира. Да и возможно ли это? От судьбы уйти можно, но не убегая, а сражаясь.
– Что же ты посоветуешь мне делать?
– Прежде всего предупреди принцессу. Пусть не очаровывается внешним покоем и благополучием двора, пусть постоянно помнит о том, чему ее учили – не дураки же составляли все эти правила. Пусть не доверяет никому, даст Бог, и проскочим тяжелое время. А там мы снова на коне…
– Хорошо, сегодня же поговорю с ней.
– И не откровенничай, не откровенничай. Она-то заслуживает доверия – чудесное создание, но кто знает, что дальше произойдет? Чем меньше девочка будет знать, тем ей же спокойнее.
Император, который уже собирался уходить, внезапно остановился и вернулся к столу:
– Аббон, мне пришло в голову… Вчера, когда Теобальд и ты говорили о Бангалорских островах, о чем вы думали? С тем злом навсегда покончено, правда? Ведь ничего не может вернуться из небытия?
– Не должно, – ответил маг. – Но я не хочу лгать тебе, Ортон, не хочу кривить душой: не бывает пустых мест в природе – там, где нет добра, обязательно поселяется зло. Я не думаю, что сила Далихаджара могла воскреснуть и вновь воплотиться в ком бы то ни было. Но всегда могут найтись последователи, приверженцы, тем более, что восемьсот лет спустя многое видится иначе. Время – самое кривое зеркало.
– Сивард уже занялся этим вопросом со своей стороны.
– Вот человек! – воскликнул маг. – Когда он все успевает? Я не удивлюсь, если он половину архипелага населил своими шпионами и соглядатаями.
– Почти так, – не мог не признать император.
– Ну, и мне грешно отставать от какого-то рыжего сорванца. Я сегодня тоже расстараюсь. Одно скажу: я уж и забыть успел про эти самые Бангалорские острова и тамошнего мага – нет, снова эта нечисть лезет на свет.
– А ты разве не родился три века спустя? – искренне удивился Ортон.
– Родился, – охотно согласился Аббон. – Но при твоем прапрадеде, Брагане III, была похожая история. Как раз двести пятьдесят лет тому назад, когда я был еще зеленым юнцом – мне и полутора сотен не исполнилось. Правда, звезды тогда были не столь агрессивны и кровожадно настроены, как теперь, но тоже радости хватило – это я тебе серьезно говорю.
– И что вы сделали?
– Послали экспедицию на острова. Маленькую такую, даже неудобно как-то было. Но когда воины высадились на Алоре, то все уже было тихо и скромно. Все сидели, как мыши под метлой. Словом, никого мы там не нашли, и инцидент был исчерпан, как говорится в дипломатических депешах. Но осталась-таки одна неувязочка. До сего дня я ей мало уделял внимания, вообще не уделял, если быть предельно откровенным, но теперь – дело другое.
– Расскажи мне, – попросил император.
– Знаешь, – протянул Аббон неохотно, – что толку вываливать на тебя кучу сомнений и разрозненных фактов? Вот соображу сам, обдумаю все как следует, посоветуюсь с этим рыжим бродягой, а там и тебе все по полочкам разложим. Император ты или нет? Если да, то мы должны за тебя думать.
– А мне что делать?
– Ты и сам знаешь, – Аббон обнял Ортона за плечи. – Ну, ступай, ступай к ней. Поговори, причем серьезно и обстоятельно. Не упусти ничего из виду, а то знаю я, что у нее на уме. Дело молодое, это и астрологу ясно…
Арианна никак не могла отойти ко сну. Все перебирала свои украшения под тем предлогом, что нужно навести порядок в вещах, перекладывала их из шкатулки в шкатулку. Ее лучшая подруга, или, вернее, самая близкая приятельница – ибо подруг принцесса не жаловала, – по имени Эфра бросала на Арианну косые взгляды, пока наконец не решилась.
– Ваше высочество, излейте мне душу, мы же с вами не чужие. Если все держать в себе, с ума сойти можно. Поговорите, а я вас выслушаю, и сразу станет легче. О Господи, и за что вам такая судьба?!
Арианна, которая уже собралась было поведать фрейлине о тех странностях в своем поведении, которые заметила сегодня днем, при последних словах напряглась и окаменела.
– Что ты имеешь в виду? – спросила сухо и неприязненно.
Будь Эфра чуточку умнее, она бы уловила излишнюю твердость голоса, да и на опасный блеск в глазах принцессы тоже обратила бы внимание. Но фрейлина была хитра и ловка, умом же никогда не блистала. А ведь известно, что первое никогда не заменит второго.
– Ну как же, – сразу вступила она в разговор, желая узнать побольше от своей госпожи, – вы так старались для этого неотесанного мужлана, а он при всех вас так унизил: слова доброго не сказал, пока шут ему не напомнил. А шута следовало примерно наказать: вот при дворе вашего батюшки никогда шуты себе подобного не позволяли. И королю лишнее уважение, и вам почет. А здесь какой-то павлин в лохмотьях может вас привселюдно оскорбить.
– И чем же меня унизил шут? – едва сдерживаясь, спросила Арианна.
– Да как же он посмел говорить, что вы собой хороши и украшением двора являетесь? Да какое ему до этого дело?
– Значит, Эфра, ты считаешь, что он не должен был этого говорить.
Фрейлина отчаянно закивала головой, подтверждая: именно это она и имела в виду.
– Выходит, ты считаешь, что шут не прав, – я вовсе не хороша собой, и меня унизили тем, что оценили те качества, которых нет?! Немедленно покинь меня…
– Да нет же, Ваше высочество! Вы неправильно меня поняли!
– Я приучена все правильно понимать с первого раза, – холодно произнесла принцесса. – Да будет тебе известно, если ты забылась на время, что я дочь великого монарха и невеста, а в скором времени жена монарха еще более великого. И я редко ошибаюсь, уж во всяком случае не тебе судить меня. Вон!
Фрейлина вышла, заливаясь слезами, а Арианна задумалась. У нее было тяжело на душе, и она уже собралась выйти из своих покоев, чтобы поговорить с кем-нибудь из гвардейцев и попросить отвести ее к Аластеру или шуту, как гвардейцы сами появились в предпокое, приказав служанкам удалиться. Те тут же покинули апартаменты принцессы. Правда, Эфра и одна из служанок постарше хотели было задержаться в одной из комнат, чтобы послушать, о чем будет разговор, но гвардейцы, казалось, и на затылках имели глаза: выудили их из-за какой-то портьеры и выпроводили прочь.
Принцесса только и успела бросить короткий взгляд на зеркало: она раскраснелась, а глаза сверкали непролитыми слезами, но и это ей шло. Ортон стремительно шагнул в опочивальню, и гвардейцы затворили за ним дверь.
– Добрый вечер, Арианна, – сказал он, целуя невесту в лоб. – Свадьба через несколько дней, ты готова? Или все-таки сбежишь в последнюю ночь, не выдержав намеков и недомолвок?
– И такое искушение возникает, – призналась принцесса с улыбкой. – Сегодня я была страшно разочарована: мне хотелось понравиться тебе, я так наряжалась, а тот, с кем я завтракала, вовсе на тебя не похож… – И, заметив изумление, отразившееся на лице императора, поспешила пояснить: – Внешне похож полностью. Но… как бы тебе это сказать, я не чувствовала, что ты рядом. Со мной прежде ничего подобного не было, поэтому мне самой многое непонятно. Просто я очень наряжалась, а когда появился император, ну, ты то есть, вместо удовольствия, что ты видишь меня нарядной и красивой, я ощутила разочарование и тоску. Это был не ты, правда?
– Ты меня пугаешь, Арианна, – сказал Ортон. – Тебе не нужно знать, я это или не я. Это только увеличит и без того огромную тяжесть возложенной на тебя ответственности. Просто не обращай на меня внимания днем.
– Не могу, – искренне сказала принцесса, в простодушии своем не догадываясь, что это равносильно объяснению в любви.
Император заметил это, но постарался не подать вида.
– Чтобы тебя утешить, дорогая моя, должен признаться, что я все равно буду видеть тебя, хотя бы со стороны. Как сегодня.
– Ты видел? – изумилась принцесса.
– Да. И мне очень понравилось твое платье. Ты была очаровательна и грациозна, что же касается прически, то с уверенностью могу утверждать, если хочешь, даже побьюсь об заклад, что ее делала твоя фрейлина. Та, которая только что отсюда вышла, такая веснушчатая, неуклюжая…
– Да, – изумленно протянула Арианна. – А как ты догадался?
– Ничего трудного в этом нет. Когда посидишь на троне год-другой и пообщаешься со множеством придворных, станешь разбираться в людях еще лучше, чем я. А что касается твоих фрейлин, никогда не позволяй им в угоду моде делать тебе такие грубые прически. Ты так свежа и хороша, что тебе не стоит прибегать к подобным средствам.
– Она мне не идет?
– Я бы выразился иначе. Есть множество причесок, которые пошли бы тебе больше. Надеюсь, я не расстроил тебя. своим советом? Поверь, это было бы весьма печально.
– Нет, – замотала она головой. – Просто я готовилась к роли императрицы и матери наследника, а чувствую себя маленькой, запутавшейся девочкой. И мне очень страшно, когда ты уходишь, и очень плохо. А еще прическа не удалась…
– Мне жаль, Арианна, но я еще сильнее испорчу тебе настроение. У меня дурные новости.
– Свадьба отменяется?! – воскликнула принцесса с таким жаром, что даже самый непроницательный человек увидел бы ее смятение и его причину.
– Нет, хотя это могло бы стать разумным решением. И все же… Аббон говорит, что это не спасет, я ему верю. Дело в том, что гороскоп, который он составил для тебя, не так уж и радует нас. А этот хитрец никогда не ошибался. Арианна, я бы хотел попросить тебя быть осторожнее – насколько это возможно…
Император сделал паузу, раздумывая про себя, что можно рассказать девушке, а что стоит оставить при себе.
– При дворе какое-то время крутились шпионы Бангалора. Не то чтобы это было слишком серьезно, но и полностью пренебрегать такими вещами не стоит, небрежность всегда дорого обходится. Какое-то время воздержись от легкомысленных решений, взвешивай каждое слово и каждый поступок. Я понимаю, что такая жизнь кажется похуже иного заключения, особенно такой юной и прекрасной женщине, как ты, но это наша судьба. Нет… это хуже, чем судьба.
– Что это? – спросила принцесса.
– Бремя императора. От нас зависит слишком много жизней, чтобы мы могли свободно распоряжаться своей. И я почти ничего не могу объяснить тебе, по крайней мере сейчас.
– Я верю тебе, – сказала принцесса, беря его за руку. – Но когда-нибудь ты мне все объяснишь, правда? Обещаешь?
– Конечно, – сказал Ортон, целуя ее в губы. Правда, поцелуй вышел недолгим, хотя и очень нежным. У принцессы голова пошла кругом, но она постаралась справиться с охватившим ее волнением и сказала:
– Я бы хотела поговорить с тобой об одной мелочи, прежде она не показалась бы мне заслуживающей внимания, но теперь все стало иначе.
Уезжая из дому, расставаясь с матерью и старой няней, она горько рыдала. Поглощенная собственным горем и скорбью разлуки, принцесса понятия не имела о том, какое приданое дал ей отец, что находится в бесчисленных сундуках, ларцах, шкатулках и плетеных коробах. Ее это не интересовало. Теперь же она вспомнила о некоторых вещах, которые ей явно потребуются сию минуту, и заволновалась, додумались ли служанки захватить их с собой.
Через двадцать минут ее опочивальня могла с успехом конкурировать с любой городской ярмаркой по яркости и количеству разбросанных в живописном беспорядке вещей, по бестолковости ведущихся тут разговоров и по тому, как разбегались глаза у всех присутствующих.
– Я надену это… Нет, вот это, – то и дело восклицала принцесса, крутясь перед зеркалом. – Уложи мне волосы, нет, распусти… Ну, не знаю…
Фрейлины улыбались и переглядывались: в отличие от своей госпожи они неоднократно влюблялись сами и были любимы, а потому прекрасно знали, что является причиной внезапной страсти к нарядам и влечения к столичной моде. Арианна еще сама не понимала, что творится с ней, а ее служанки уже шептались между собой о том, что, кажется, брак вовсе не династический и о принуждении и долге говорить не приходится.
Когда принцесса наконец нарядилась, даже женщины, которые, как известно, скупы на похвалы соперницам любого ранга, тихо вздохнули от восхищения. Арианна превзошла сама себя.
Длинные густые волосы были собраны надо лбом в замысловатую прическу, но зато свободно спускались по спине до самых подколенок, в этом светлом водопаде то и дело мелькали слезинки жемчужин и небольших бриллиантов. На принцессе было пышное платье с жемчужным лифом и тремя юбками – жемчужной, жемчужно-голубой и голубовато-серой. Тонкие руки были полностью закрыты пышными рукавами, зато плечи кокетливо обнажены. Крохотные башмачки, расшитые жемчугом и опалами, ловко сидели на ее изящных ножках. Драгоценностей же почти не было: перемерив целую груду ожерелий, браслетов и серег, Арианна решила отказаться от них и не прогадала – ибо варварская пышность считалась в Великом Роане признаком отсутствия всякого вкуса. Не зная об этом наверняка, но руководствуясь интуицией, принцесса с честью вышла из трудного положения.
Однако сперва ее ждало глубокое разочарование. Когда она, сияя красотой и очарованием, торопилась по огромному, уходящему вдаль коридору по направлению к малой трапезной, император вышел ей навстречу. Принцесса порозовела и взглянула на него блестящими глазами, но Ортон остался совершенно равнодушен. Он просто любезно приветствовал ее, обронив пару ничего не значащих фраз, и пригласил позавтракать.
Если бы не это огорчение, Арианна воздала бы должное тем кулинарным шедеврам, которыми потчевали ее императорские повара. Но от того, что Ортон был с ней так холоден, она расстроилась и с удивлением поняла, что вот-вот расплачется. Прежде уравновешенной и невозмутимой принцессе было трудно понять, что творится у нее на душе, – и посоветоваться не с кем… Она в отчаянии обвела глазами трапезную, ища, кого бы позвать на помощь, но, увы, никого подходящего не обнаружила.
Правда, у стен и за спинками кресел стояли бесстрастные великаны-гвардейцы; Арианна помнила, что в случае нужды она должна обращаться именно к ним – но не во время же завтрака, когда на нее глазеют десятки вельмож. Нет, она вовсе не забыла и о том, что император может оказаться не настоящим, а двойником, тогда довольно легко объясняется его равнодушный взгляд. Но Арианна втайне надеялась на встречу со своим будущим супругом, она ведь так старалась, чтобы ему понравиться, и то, что все старания пошли прахом, наполняло ее маленькое сердечко каким-то зимним холодом, заставляя его сжиматься от тоски. Арианна уже грустила по императору Великого Роана – Ортону I Агилольфингу, но рядом не было доброй няни, чтобы объяснить, что означает подобная грусть.
Она уткнулась в тарелку, надеясь, что никто не заметит ее не вовремя покрасневших глаз.
– Доброе утро, венценосный гриб! – внезапно произнес кто-то громким и отчетливым голосом.
В зале засмеялись. Вельможи, придворные и даже лакеи оживились и зашевелились. Арианна обернулась на звук этого удивительно знакомого голоса и увидела, что в двери входит шут.
Правду говорили о тайнах императорского двора, если бы она вчера не слышала от Ортона своими ушами о существовании двойников, если бы ее с детства к этому не готовили, принцесса наверняка потеряла бы сознание от неожиданности и изумления. Единственное, что различало двух молодых людей, – это их одежда. Император этим утром был наряжен в темно-синий строгий костюм, шитый серебром и украшенный черными жемчужинами по вороту, а шут красовался в своей разноцветной, пестрой одежде да позванивал бубенчиками.
– Позволю себе заметить, братец мой, – обратился он к императору, – что ты на самом деле гриб грибом. Перед тобой сидит сокровище – настоящее украшение нашей страны, и ты, вместо того чтобы говорить ей любезности, жуешь вот эту куриную ножку! Ты невежа… А ножку отдай, отдай…
– Простите его, Ваше высочество! – обернулся он к принцессе. – Что с него возьмешь? Государственная персона – никакого воображения.
– Я как раз собирался сказать принцессе Арианне, что она великолепно выглядит, – молвил император. – Но не хотел уточнять очевидное – нужно быть слепым, чтобы не заметить ее красоту и очарование. Я покорен, и весь наш двор тоже. Просто ты, братец, несправедлив ко мне – верно, встал не с той ноги.
– С какой бы ноги я ни встал, я счастлив! – пропел шут, кружась по залу с куриной ножкой, отобранной у государя. – Я вот стану тут, в стороночке, у окошка, буду любоваться на принцессу и завидовать тебе, а заодно расскажу, что во дворе делается. Например, Лодовик Альворанский отправляется на охоту: ловчие и егеря собрались внизу, а его все еще не могут добудиться. Звери скоро спать лягут, а он все еще не готов…
Принцесса невольно улыбнулась. Странное дело, казалось бы, что ей до мнения шута, но приятно. И она уже весела и радостна. Может, все дело в том, что она смотрит на него, слушает его голос и представляет, что это говорит с ней Ортон, ее Ортон – не подделка, а настоящий император. Принцесса была почти уверена в том, что ее супруг и намного красивее, и гораздо учтивее обоих своих двойников.
– Аббон Флерийский входит во дворец с бокового входа, – продолжал комментировать шут. – Сталкивается с Аббоном Сгорбленным, и оба шарахаются друг от друга в разные стороны. Посланник Аммелорда идет со свитой в парк – так что ты, братец, туда не ходи. Замучает.
На сей раз все в трапезной расхохотались уже вслух: слишком уж уморительную рожицу скроил шут. А всем было известно, каким утомительным и скучным собеседником может быть младший брат аммелордского короля. Сам король не смог прибыть по причине сломанной ноги: злые языки утверждали, что это он пытался спустить своего братца с лестницы да промахнулся ненароком.
Следующие полчаса ничем не отличались от предыдущих: шут комментировал увиденное и острил – когда удачно, когда не очень. Наконец император встал и произнес:
– Дорогая принцесса, я вынужден покинуть вас, несмотря на глубокое сожаление, которое я в связи с этим испытываю. Меня ждут дела чрезвычайной важности.
– Конечно, государь, – склонилась в поклоне Арианна. Император вышел, за ним последовали большинство вельмож и гвардейцев.
– Вы свободны, господа, – обратилась принцесса к тем придворным, которые из вежливости присоединились к ней.
Когда их шумная толпа покинула трапезную, там остались только она сама, шут и несколько гвардейцев. Великаны по-прежнему неподвижно стояли у дверей.
– А я останусь с тобой, – обратился шут к принцессе. – Видишь ли, я очень ценная персона: неудачно шучу и говорю глупости, так что самую трудную работу за тебя буду выполнять я. А ты можешь поговорить с Аббоном Флерийским – он очень хотел побеседовать с тобой, но стесняется. Хочешь, познакомлю? Он такое приворотное зелье варит! Но, тс-с-с, – приложил шут палец к губам, – это секрет. О нем знает всего лишь половина империи, а вторая половина до сих пор находится в счастливом неведении.
– Как тебя зовут? – спросила Арианна.
Она не слушала, что говорит шут, но думала о том, что император разрешил ей обращаться за помощью именно к этому человеку.
– Как могут звать копию Ортона? Ортоном, конечно.
– Я… – волнуясь начала принцесса. – Я хотела бы поговорить с ним, ну, ты понимаешь… Он сказал, что тебе можно всецело доверять, а у меня уже голова кругом.
– Как не понять, – серьезно и печально молвил шут. – Он тоже все понимает, но иначе нельзя, ты уж потерпи. А вечером вы встретитесь. Честное слово.
– Правда? – расцвела принцесса. И тут же горячо попросила: – Ты только ему не говори, что я им интересовалась. Просто мне нужно было побеседовать, а так я вполне всем довольна и не собираюсь докучать Его величеству.
– Не скажу, – заверил ее шут. – Я все понимаю. Двери отворились, и в зал вошел черноглазый человек лет сорока с небольшим, одетый со вкусом и весьма нарядно. На нем была фиолетовая мантия, отороченная по рукавам мехом и расшитая таким количеством драгоценных камней, что они стучали, словно град по мостовой. Он быстрыми шагами пересек пространство от дверей до окна и остановился возле принцессы.
– Ваше высочество, позвольте представиться: я Аббон Флерийский, императорский астролог. Это я считаю своим главным титулом, ну, есть и другие: князь, оарон и так далее, но их так много, что я все время путаюсь и не рискую произносить их вслух. Если пожелаете, зачитаю, где-то они у меня записаны в свитке… И я рад засвидетельствовать не только свое искреннее почтение, но и глубокое восхищение, ибо как истинный ценитель красоты удовлетворен еще больше, чем верноподданный императора.
– Это комплимент, – перевел шут. Принцесса улыбнулась. С этими двумя она чувствовала себя легко и непринужденно.
– У меня к вам огромная просьба, – сказал придворный астролог. – Его величество ее полностью поддерживает, и потому я нижайше прошу выслушать меня.
– Говорите, говорите.
– Мне необходимо составить ваш гороскоп, Ваше высочество, и сделать это, по возможности, два раза – до и после вашего бракосочетания. Могу ли я рассчитывать на ваше содействие?
– Конечно, тем более, что мне все равно пока делать нечего.
Принцесса оперлась на предложенную ей руку и вышла из трапезной вместе с Аббоном. Шут проводил их долгим взглядом.
– Ну, а мне чем бы заняться? – обратился он к гвардейцам. – Принцесса мне недоступна, пойти что ли побеседовать с Сивардом – давненько он меня не слышал. Наверное, живет спокойно. Непорядок.
Уже сгущались сумерки, когда император посетил астролога в его лаборатории, где все явственно – мудрый человек сказал бы, даже слишком явственно – : указывало на занятия ее обитателя. Здесь во множестве содержались перегонные кубы и причудливо изогнутые колбы и реторты, невероятное количество запечатанных и распечатанных сосудов с едкими и остро пахнущими жидкостями, огромная карта звездного неба, два глобуса и одна небесная сфера таких размеров, что на нее было страшно смотреть. А также три стола, заваленные горами свитков, и груды книг в тяжелых, темных, пыльных переплетах – кожаных, с золотым тиснением и металлическими накладками – во всех углах.
– Что? – поинтересовался Аббон. – Прием закончился? Или поток гостей иссяк?
– Ни в коем случае. Но там ведь не требуется мое присутствие. В крайнем случае Аластер и Теобальд справятся с проблемой. Да и Сиварда я попросил присмотреть за близнецом.
– Твоя правда.
Маг потоптался возле самого большого перегонного куба, выцедил из него полстакана светлой, прозрачной жидкости и спросил:
– Хочешь?
– А что это?
– Приворотное зелье, конечно.
– Нет, спасибо. Я как-нибудь обойдусь.
– И зря, – сказал маг, залпом осушая стакан. – Хорошо охлажденный напиток, освежает и бодрит. Я теперь добавляю еще немного кардамона и ма-аленькую щепоточку перца. – Он сложил пальцы щепотью, показывая, насколько маленькой является упомянутая порция пряностей. – Стало гораздо вкуснее, и клиенты утверждают, что быстрее действует.
– Не томи, – сказал император. – Когда ты начинаешь рассказывать историю от праотца и делиться секретами колдовского мастерства, дела обстоят из рук вон плохо. Я успел тебя изучить за время знакомства.
– Ага, – фыркнул Аббон. – Я сам себя за четыреста лет не познал, и для меня моя душа – потемки, а ты уже во всем разобрался… Правильно, мальчик, к сожалению, правильно. Все очень плохо.
– Так я и знал, – поморщился император. – Мне сегодня сон дурной снился.
– Страшный?
– Да нет, вроде, глупый и неприятный, так будет вернее. Только не выспрашивай, что именно, я все равно не помню. Только вот ощущение и осталось, как от грязи или нестерпимой боли. Что с Арианной?
– Пока ничего. Но это только пока, мальчик мой. Через несколько месяцев наступит трагический, переломный момент в ее жизни – и тогда все повиснет на тоненьком волоске. А нам останется только молиться, чтобы волосок этот не порвался над бездной.
– Может, ее отправить куда-нибудь? В Гравелот, например. Там и звезды другие, и планеты – все немного иначе. Или я путаю?
– Вроде бы и нет. В принципе, так и поступают, сломя голову убегая от беды, но я еще ни разу не слыхал, чтобы такой способ давал положительные результаты. Есть даже история – как раз на такой случай. Рассказать?
Император кивнул головой, и Аббон продолжил:
– Говорят, как-то одному добродетельному и нестарому еще человеку предсказали, что ему суждено умереть вечером следующего дня. И даже описали обстоятельства, при которых это произойдет. Но человеку очень не хотелось умирать, и потому он решил обмануть свою смерть. Согласно предсказанию, он должен был умереть у себя дома, и вот он наголо побрился, надел пеструю и яркую одежду, совсем не похожую на то, что он носил прежде, и отправился в кабак. Заказал там кувшин вина и стал попивать его. Рассуждал он при этом приблизительно так: «Смерть меня в этом виде никогда не признает: и пришел я в другое место, и веду себя совершенно иначе».
Но наступил урочный час. Заходит в кабачок злая-презлая смерть и говорит сердито: «Уф, обыскалась везде этого негодника – нигде его нет. Посижу чуточку, отдохну, а если он не появится, заберу вместо него того лысого дурака».
Я это к чему, мальчик мой? Речь идет и о тебе, и обо всей империи, а Арианна – это как зеркало, которое все отражает. Что будет с тобой, то и с ней, а тебя надолго не отправишь на другой край мира. Да и возможно ли это? От судьбы уйти можно, но не убегая, а сражаясь.
– Что же ты посоветуешь мне делать?
– Прежде всего предупреди принцессу. Пусть не очаровывается внешним покоем и благополучием двора, пусть постоянно помнит о том, чему ее учили – не дураки же составляли все эти правила. Пусть не доверяет никому, даст Бог, и проскочим тяжелое время. А там мы снова на коне…
– Хорошо, сегодня же поговорю с ней.
– И не откровенничай, не откровенничай. Она-то заслуживает доверия – чудесное создание, но кто знает, что дальше произойдет? Чем меньше девочка будет знать, тем ей же спокойнее.
Император, который уже собирался уходить, внезапно остановился и вернулся к столу:
– Аббон, мне пришло в голову… Вчера, когда Теобальд и ты говорили о Бангалорских островах, о чем вы думали? С тем злом навсегда покончено, правда? Ведь ничего не может вернуться из небытия?
– Не должно, – ответил маг. – Но я не хочу лгать тебе, Ортон, не хочу кривить душой: не бывает пустых мест в природе – там, где нет добра, обязательно поселяется зло. Я не думаю, что сила Далихаджара могла воскреснуть и вновь воплотиться в ком бы то ни было. Но всегда могут найтись последователи, приверженцы, тем более, что восемьсот лет спустя многое видится иначе. Время – самое кривое зеркало.
– Сивард уже занялся этим вопросом со своей стороны.
– Вот человек! – воскликнул маг. – Когда он все успевает? Я не удивлюсь, если он половину архипелага населил своими шпионами и соглядатаями.
– Почти так, – не мог не признать император.
– Ну, и мне грешно отставать от какого-то рыжего сорванца. Я сегодня тоже расстараюсь. Одно скажу: я уж и забыть успел про эти самые Бангалорские острова и тамошнего мага – нет, снова эта нечисть лезет на свет.
– А ты разве не родился три века спустя? – искренне удивился Ортон.
– Родился, – охотно согласился Аббон. – Но при твоем прапрадеде, Брагане III, была похожая история. Как раз двести пятьдесят лет тому назад, когда я был еще зеленым юнцом – мне и полутора сотен не исполнилось. Правда, звезды тогда были не столь агрессивны и кровожадно настроены, как теперь, но тоже радости хватило – это я тебе серьезно говорю.
– И что вы сделали?
– Послали экспедицию на острова. Маленькую такую, даже неудобно как-то было. Но когда воины высадились на Алоре, то все уже было тихо и скромно. Все сидели, как мыши под метлой. Словом, никого мы там не нашли, и инцидент был исчерпан, как говорится в дипломатических депешах. Но осталась-таки одна неувязочка. До сего дня я ей мало уделял внимания, вообще не уделял, если быть предельно откровенным, но теперь – дело другое.
– Расскажи мне, – попросил император.
– Знаешь, – протянул Аббон неохотно, – что толку вываливать на тебя кучу сомнений и разрозненных фактов? Вот соображу сам, обдумаю все как следует, посоветуюсь с этим рыжим бродягой, а там и тебе все по полочкам разложим. Император ты или нет? Если да, то мы должны за тебя думать.
– А мне что делать?
– Ты и сам знаешь, – Аббон обнял Ортона за плечи. – Ну, ступай, ступай к ней. Поговори, причем серьезно и обстоятельно. Не упусти ничего из виду, а то знаю я, что у нее на уме. Дело молодое, это и астрологу ясно…
Арианна никак не могла отойти ко сну. Все перебирала свои украшения под тем предлогом, что нужно навести порядок в вещах, перекладывала их из шкатулки в шкатулку. Ее лучшая подруга, или, вернее, самая близкая приятельница – ибо подруг принцесса не жаловала, – по имени Эфра бросала на Арианну косые взгляды, пока наконец не решилась.
– Ваше высочество, излейте мне душу, мы же с вами не чужие. Если все держать в себе, с ума сойти можно. Поговорите, а я вас выслушаю, и сразу станет легче. О Господи, и за что вам такая судьба?!
Арианна, которая уже собралась было поведать фрейлине о тех странностях в своем поведении, которые заметила сегодня днем, при последних словах напряглась и окаменела.
– Что ты имеешь в виду? – спросила сухо и неприязненно.
Будь Эфра чуточку умнее, она бы уловила излишнюю твердость голоса, да и на опасный блеск в глазах принцессы тоже обратила бы внимание. Но фрейлина была хитра и ловка, умом же никогда не блистала. А ведь известно, что первое никогда не заменит второго.
– Ну как же, – сразу вступила она в разговор, желая узнать побольше от своей госпожи, – вы так старались для этого неотесанного мужлана, а он при всех вас так унизил: слова доброго не сказал, пока шут ему не напомнил. А шута следовало примерно наказать: вот при дворе вашего батюшки никогда шуты себе подобного не позволяли. И королю лишнее уважение, и вам почет. А здесь какой-то павлин в лохмотьях может вас привселюдно оскорбить.
– И чем же меня унизил шут? – едва сдерживаясь, спросила Арианна.
– Да как же он посмел говорить, что вы собой хороши и украшением двора являетесь? Да какое ему до этого дело?
– Значит, Эфра, ты считаешь, что он не должен был этого говорить.
Фрейлина отчаянно закивала головой, подтверждая: именно это она и имела в виду.
– Выходит, ты считаешь, что шут не прав, – я вовсе не хороша собой, и меня унизили тем, что оценили те качества, которых нет?! Немедленно покинь меня…
– Да нет же, Ваше высочество! Вы неправильно меня поняли!
– Я приучена все правильно понимать с первого раза, – холодно произнесла принцесса. – Да будет тебе известно, если ты забылась на время, что я дочь великого монарха и невеста, а в скором времени жена монарха еще более великого. И я редко ошибаюсь, уж во всяком случае не тебе судить меня. Вон!
Фрейлина вышла, заливаясь слезами, а Арианна задумалась. У нее было тяжело на душе, и она уже собралась выйти из своих покоев, чтобы поговорить с кем-нибудь из гвардейцев и попросить отвести ее к Аластеру или шуту, как гвардейцы сами появились в предпокое, приказав служанкам удалиться. Те тут же покинули апартаменты принцессы. Правда, Эфра и одна из служанок постарше хотели было задержаться в одной из комнат, чтобы послушать, о чем будет разговор, но гвардейцы, казалось, и на затылках имели глаза: выудили их из-за какой-то портьеры и выпроводили прочь.
Принцесса только и успела бросить короткий взгляд на зеркало: она раскраснелась, а глаза сверкали непролитыми слезами, но и это ей шло. Ортон стремительно шагнул в опочивальню, и гвардейцы затворили за ним дверь.
– Добрый вечер, Арианна, – сказал он, целуя невесту в лоб. – Свадьба через несколько дней, ты готова? Или все-таки сбежишь в последнюю ночь, не выдержав намеков и недомолвок?
– И такое искушение возникает, – призналась принцесса с улыбкой. – Сегодня я была страшно разочарована: мне хотелось понравиться тебе, я так наряжалась, а тот, с кем я завтракала, вовсе на тебя не похож… – И, заметив изумление, отразившееся на лице императора, поспешила пояснить: – Внешне похож полностью. Но… как бы тебе это сказать, я не чувствовала, что ты рядом. Со мной прежде ничего подобного не было, поэтому мне самой многое непонятно. Просто я очень наряжалась, а когда появился император, ну, ты то есть, вместо удовольствия, что ты видишь меня нарядной и красивой, я ощутила разочарование и тоску. Это был не ты, правда?
– Ты меня пугаешь, Арианна, – сказал Ортон. – Тебе не нужно знать, я это или не я. Это только увеличит и без того огромную тяжесть возложенной на тебя ответственности. Просто не обращай на меня внимания днем.
– Не могу, – искренне сказала принцесса, в простодушии своем не догадываясь, что это равносильно объяснению в любви.
Император заметил это, но постарался не подать вида.
– Чтобы тебя утешить, дорогая моя, должен признаться, что я все равно буду видеть тебя, хотя бы со стороны. Как сегодня.
– Ты видел? – изумилась принцесса.
– Да. И мне очень понравилось твое платье. Ты была очаровательна и грациозна, что же касается прически, то с уверенностью могу утверждать, если хочешь, даже побьюсь об заклад, что ее делала твоя фрейлина. Та, которая только что отсюда вышла, такая веснушчатая, неуклюжая…
– Да, – изумленно протянула Арианна. – А как ты догадался?
– Ничего трудного в этом нет. Когда посидишь на троне год-другой и пообщаешься со множеством придворных, станешь разбираться в людях еще лучше, чем я. А что касается твоих фрейлин, никогда не позволяй им в угоду моде делать тебе такие грубые прически. Ты так свежа и хороша, что тебе не стоит прибегать к подобным средствам.
– Она мне не идет?
– Я бы выразился иначе. Есть множество причесок, которые пошли бы тебе больше. Надеюсь, я не расстроил тебя. своим советом? Поверь, это было бы весьма печально.
– Нет, – замотала она головой. – Просто я готовилась к роли императрицы и матери наследника, а чувствую себя маленькой, запутавшейся девочкой. И мне очень страшно, когда ты уходишь, и очень плохо. А еще прическа не удалась…
– Мне жаль, Арианна, но я еще сильнее испорчу тебе настроение. У меня дурные новости.
– Свадьба отменяется?! – воскликнула принцесса с таким жаром, что даже самый непроницательный человек увидел бы ее смятение и его причину.
– Нет, хотя это могло бы стать разумным решением. И все же… Аббон говорит, что это не спасет, я ему верю. Дело в том, что гороскоп, который он составил для тебя, не так уж и радует нас. А этот хитрец никогда не ошибался. Арианна, я бы хотел попросить тебя быть осторожнее – насколько это возможно…
Император сделал паузу, раздумывая про себя, что можно рассказать девушке, а что стоит оставить при себе.
– При дворе какое-то время крутились шпионы Бангалора. Не то чтобы это было слишком серьезно, но и полностью пренебрегать такими вещами не стоит, небрежность всегда дорого обходится. Какое-то время воздержись от легкомысленных решений, взвешивай каждое слово и каждый поступок. Я понимаю, что такая жизнь кажется похуже иного заключения, особенно такой юной и прекрасной женщине, как ты, но это наша судьба. Нет… это хуже, чем судьба.
– Что это? – спросила принцесса.
– Бремя императора. От нас зависит слишком много жизней, чтобы мы могли свободно распоряжаться своей. И я почти ничего не могу объяснить тебе, по крайней мере сейчас.
– Я верю тебе, – сказала принцесса, беря его за руку. – Но когда-нибудь ты мне все объяснишь, правда? Обещаешь?
– Конечно, – сказал Ортон, целуя ее в губы. Правда, поцелуй вышел недолгим, хотя и очень нежным. У принцессы голова пошла кругом, но она постаралась справиться с охватившим ее волнением и сказала:
– Я бы хотела поговорить с тобой об одной мелочи, прежде она не показалась бы мне заслуживающей внимания, но теперь все стало иначе.