Страница:
– У нас случилась масса странных и тревожных событий, – начал он, кашлянув. – О многих мы тебе писали, в общих чертах ты и сама знаешь причину. Так что я не стал бы без нужды портить тебе настроение, но, видимо, придется. Потому что мне нужен твой совет.
– А мне твой, – сказала Каэ. – Я сама немного растеряна, хоть и понимаю, что мне это не к лицу. Но тебе-то я могу признаться в том, что нити событий обрываются у меня в руках и я остаюсь с чем была. Я знаю, что у нас есть общий Враг. Я знаю, что Он намерен проникнуть в наш мир, и все события в целом указывают на то, что время Его появления приближается, но о подробностях я могу только догадываться. Что у вас случилось особенного?
– Все сразу. Во-первых, пропали в пустыне Урукура наши ийя, и ни слуху ни духу. Отправились в оазис...
– К вайделотам? – спросила Каэ.
– Да, решили объединить усилия, чтобы разобраться с проблемой. Объединили вот... Ни сообщений, ни писем. Ни даже сведений о том, живы они или погибли.
– Не терплю неизвестности, – согласилась Каэтана. – Но это дело поправимое. Вот что, Агатияр, ты не спеши посылать отряд. Я попробую сама выяснить, что с ними случилось, и сегодня же.
– Да я уже послал отряд, – печально ответил визирь. – И не кого-нибудь, а саракоев, которые в этой пустыне выросли и с младых ногтей ее наизусть выучили.
– И что?
– Они тоже пропали.
– Ну, тогда надо обращаться к самому Лахаталу. Вайделоты его, храм его. Пусть поможет.
– Боюсь, нам он помочь не захочет, – вставил император. – Я не чувствую его благорасположения еще со времен ал-Ахкафа.
– По-моему, тебе это ничем не мешает.
– Это правда.
– Хорошо, с вайделотами и ийя разберемся немного позже. Что еще?
– Талисман Джаганнатхи...
Каэтана понурилась и тяжко вздохнула. Вещи, принадлежавшие Джаганнатхе, преследовали ее, не давая спокойно жить. Вот и ее милому императору пришлось иметь с ними дело, а Каэ видела, что может произойти с тем, кто прикоснулся к подобной вещи. Энгурра разорена и снесена с лица земли, Декла стал предателем и покинул страну, которую некогда любил больше жизни...
– У тебя все еще есть талисман Джаганнатхи? – спросила она осторожно.
– В том-то и беда, что уже нет, – ответил вместо императора Агатияр. – Видишь ли, эта мерзостная штуковина попыталась искушать нашего Зу. Она заговорила с ним...
– Очень неприятный собеседник, должен тебе сказать, – вставил император.
– Я испугался и решил спрятать ее от греха подальше, – продолжил Агатияр. – Мы с Зу все никак не могли решить, что же с ней делать и как передать тебе. А наш придворный маг услышал зов разъяренного своей ненужностью талисмана и решил с ним позаниматься в тишине и покое. Он изъял его из тайника и попытался что-то такое сделать... В общем, он дорого заплатил за свою собственную глупость и самонадеянность. Но главное, что талисман похищен и теперь, наверное, находится в руках Врага.
Агатияр ожидал, что это известие премного огорчит Интагейя Сангасойю. Но вопреки его ожиданиям она обрадовалась:
– Ну и хвала небу, что вы избавились от этой напасти.
– Да, но мы потеряли его.
– Лучше пусть так. Кто знает, чем грозит длительное пребывание этой вещи рядом с любым, даже самым сильным и чистым человеком. Мага, конечно, жаль. Ты слышал, – спросила Каэ без всякого перехода, – что на севере объявился новый персонаж – некий вождь, объединивший под своей рукой варварские племена? Что будто бы он в несколько недель завоевал Сихем и теперь собирается двигаться на Бали? И главное – он разорил все храмы и ввел культ нового бога, Ишбаала?
– Нам только вчера привезли сообщение, – ответил Зу.
– Неприятно это все, – сказала Каэ. – Надо бы остановиться и хорошо подумать, что делаешь, но сам порядок вещей вынуждает тебя торопиться. Что это за бог такой – Ишбаал?
– Не знаю. Наверное, божество какого-нибудь племени.
– Я думаю, – сказал аита, – что мне нужно было бы двинуться на этого варвара со всем войском, пока он не захватил Бали и не встал на границе Урукура. От терифа Бали прибыло посольство еще тогда, когда война шла в Сихеме.
– И думать не моги! – яростно воспротивился Агатияр. – Тут в империи проблема за проблемой, а он на войну собрался. Будто бы делать больше нечего!
Император так укоризненно посмотрел на старого друга, что тот спохватился: слишком уж сильно он кричал на повелителя одной четверти Барда, да еще и в присутствии любимой женщины. Он смущенно кашлянул и поспешил добавить:
– Ваше величество...
Тут уж Каэтана не выдержала и расхохоталась. Император попытался нахмуриться, но тоже не смог сохранить серьезный вид и последовал ее примеру. Агатияр улыбался в седые усы.
– Мы договорились так, что я выступлю в поход только в том случае, если он пересечет границу Сихема, – пояснил аита, когда смех немного утих. – А что собираешься делать ты?
– Мне придется ехать на Иману.
– На Иману? – переспросили оба с непередаваемым выражением на лицах.
– Ничего не поделаешь. К тому же говорят, что Имана очень красива, так что даже интересно будет побывать там.
– Не думаю, что твое отсутствие будет своевременным, – сказал Агатияр.
– Но я же не ради собственного удовольствия еду!
И Каэ коротко пересказала историю своего последнего путешествия, подробно описав и поиски наследника Энгурры, и историю о храме Нуш-и-Джан, и предсказание о перстне Джаганнатхи.
– Так что, – заключила она, – как только отыщется князь-наследник со своей частью перстня, я отправлюсь за камнем.
– Но почему именно ты? – не выдержал Зу-Л-Карнайн.
– По всем предсказаниям выходит, что никому, кроме меня, камень не дастся в руки. Ты понимаешь, какую радость мне это доставляет, – усмехнулась она невесело. – К тому же есть предание, что камень не один и его еще нужно отличить от нескольких подделок. И тут все полагаются почему-то именно на меня. В ближайшее время мне придется ехать в Хадрамаут, а оттуда морем.
Через открытое окно в комнату залетела муха и принялась кружить с противным жужжанием, раздражая всех назойливым этим шумом. Агатияр прицелился и прихлопнул муху каким-то свитком из тех, что лежали на столе. У собеседников как-то сразу стало легче на душе, будто решили серьезную проблему.
– На войне я себя чувствую гораздо лучше, – пожаловался вдруг аита.
– Естественно. Там ведь все понятно: враг впереди и почти всегда можно дотянуться до него мечом, – мечтательно ответила Каэ. – А тут все знаешь и все понимаешь, но только в общих чертах. А события от тебя не зависят, и даже не представляешь, за что хвататься в первую очередь.
– На Имане теперь тоже невесело. – Агатияр просматривал какие-то бумаги. – Тут моя вина, я последнее время совсем не интересовался тамошними событиями – у нас самих такого наворочено...
– Это плохо, – встревожился Зу. – Я тоже как-то не сообразил, что Враг может действовать всюду.
– Ну, не на Гобире, надеюсь? – спросил визирь.
Гобир был безлюдной и безводной пустыней, протянувшейся от океана до океана. Редкие племена, ведущие первобытный образ жизни, никак нельзя было принимать в расчет.
Огромное пространство, чьей-то волей помещенное под раскаленным добела небом, было миром ящериц, змей, скорпионов и свирепых ветров, которые переносили огромные массы песка на большие расстояния. Даже Астерион – вечный странник – нечасто посещал эти места.
– Ладно, – отмахнулась Каэ. – С Иманой разберемся позже. А сейчас я хочу есть.
– Тогда мы потребуем себе вкусный, обильный и питательный обед, – весело сказал Агатияр, довольно потирая руки.
Трое полупрозрачных монахов в длинных рясах с отброшенными на плечи капюшонами сидели вдоль стены, сложив руки на животах, с выражением ожидания на лицах.
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа объявились снова.
Каэ с огромным удовольствием поговорила бы с ними и за обедом, но она не представляла себе, как это осуществить на глазах у остальных. Если она станет бормотать что-то, вперившись взглядом в пустое пространство напротив, подобное поведение может немного нервировать сотрапезников. Исходя из этих соображений, она нехотя отказалась от обеда и, покинув удивленных императора и его визиря, спустилась по ступенькам в дворцовый парк, чтобы там спокойно пообщаться с гостями.
Шли молча. Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа понимали, что здесь они невидимы для всех. Курма – это не Сонандан с его храмом Истины, где периодически то паломники, то служители выхватывают из воздуха растерянным взглядом бесплотные фигуры, воспринимая это как должное.
Наконец все четверо добрались до отдаленного уголка, туда, где стояла полюбившаяся Каэ скульптура, изображавшая черных пантер. Там она уселась на траву и обратилась к своим друзьям.
– Приветствую вас, – говорит она. – Я долго искала вас, но не находила. Что-нибудь случилось?
– Всегда что-то случается, – философски замечает Да-Гуа.
– Множество событий, за которыми мы едва-едва уследили, – торопится пояснить Ши-Гуа.
Ма-Гуа молчит. Он вынимает из складок одежды хорошо знакомую Каэ шкатулку с живым изображением Варда на крышке и начинает в ней что-то искать.
– Весь мир засуетился, – жалуется Ши-Гуа. – Раньше все события были сосредоточены на Варде, а остальные континенты зависели в своем развитии от того, что происходит здесь.
Он выжидательно смотрит на Каэ.
– Понятно, – кивает она.
– Теперь все сместилось. Одновременно жизненно важные моменты случаются и на Имане, и на Джемаре, и даже на Алане, – говорит Ма-Гуа.
Он наконец нашел, что искал, и теперь расставляет на поверхности шкатулки множество изящных фигурок.
Каэ любит рассматривать их, находя эти вещицы совершенными в своем роде. Она видит, как Ма-Гуа выставляет вперед изображение какого-то великана в золотом венце с драконьими крыльями. Если судить по пропорциям, то он обладает громадным телом. На ее памяти только Бордонкай мог бы с ним сравниться.
– Это урмай-гохон Самаэль, – говорит Ши-Гуа.
– Тот самый варвар, который завоевал Сихем, – на всякий случай поясняет Ма-Гуа.
Да-Гуа молчит.
Он залюбовался крохотным енотом, который бегает сквозь него взад и вперед, устраивая что-то в своем жилище.
– Урмай-гохон завладел сокровищами Джаганнатхи, – говорит Ма-Гуа, но Каэ не дает ему продолжать:
– Да что же это за напасть: сокровища Джаганнатхи, талисманы Джаганнатхи, перстень Джаганнатхи. Есть что-нибудь, что не относится к этой одиозной фигуре?
– Есть, – совершенно серьезно отвечает Да-Гуа. – Но об этом мы расскажем позднее. А сейчас нам нужно рассказать тебе о вещах Джаганнатхи.
Каэ скрежещет зубами, но покоряется необходимости. Она и сама понимает, насколько мало знает о том, что случилось вокруг нее за последнее время.
– Император не должен стремиться воевать сейчас с этим варваром, – говорит Да-Гуа. – Было бы прекрасно избавиться от него, но это невозможно до того, как ты завладеешь перстнем. Правда, он будет с каждым днем набирать силы, но тут уж ничего не поделаешь. С ним нужно действовать наверняка. Отговори императора от его планов, даже если урмай-гохон пойдет с войском на Бали.
– Он не пойдет на Бали, – возражает Ма-Гуа. – Он слишком умен и не станет рисковать.
Каэтана ждет, что скажет по этому поводу Ши-Гуа.
Ши-Гуа молчит.
– На Джемаре беда, – продолжает Ма-Гуа. – Некто или нечто скрестил хорхутов с людьми и создал новых существ. Они крайне опасны тем, что обладают разумом и волей человека и при этом свирепостью и злобным нравом животного.
Каэтана о хорхутах слышала очень давно и краем уха.
Ши-Гуа видит, что она в недоумении, и торопится объяснить:
– Хорхуты издревле населяли Джемар. Кроме них там было мало живых существ, потому что они уничтожают всех, кто иной крови. У них всегда был разум отличный от человеческого, но из-за своей свирепости и кровожадности они не достигли состояния цивилизации. И жили как звери. Теперь же они представляют собой грозную опасность. Предупреди Джоу Лахатала и его братьев. Они должны что-то предпринять.
– Хорошо, – соглашается Каэ.
Ее радует и одновременно слегка пугает то, что впервые за все время их знакомства монахи заговорили конкретно. Они не просто анализируют обстановку, но и делают выводы. Словно в ответ на ее мысли Ши-Гуа говорит:
– Мы не должны были бы давать советы. Но времени мало, и ты не справишься в одиночку. Правда, Ма-Гуа?
Ма-Гуа молчит.
– Бессмертные по твоей просьбе разыскивают наследника Аэдоны, Пресветлого Эльфа Энгурры... – не то спрашивает, не то утверждает Да-Гуа.
Каэтана кивает. Она сосредоточена и напряжена.
– Пусть ждут его у Гайамарта, – говорит монах.
– А каким образом? – опешивает богиня.
– Это длинное построение, тебе его незачем отслеживать. Скажи Траэтаоне, чтобы ждал в Аллефельде. Там понадобится его помощь.
– Хорошо, – покорно соглашается Интагейя Сангасойя.
Истина не склонна устанавливать свое главенство и не чувствует себя угнетенной, выслушивая советы и подсказки.
– В Аллаэлле творится злое. Попроси повелителей мертвых отправиться туда.
– Попрошу.
– Но пусть ни один из них не пытается сделать все сам. Пусть идут вместе.
– Я скажу им, если они согласятся...
– Они должны послушать тебя, – говорит Ма-Гуа. – Нынче твое время. И без тебя никто не может ничего решать.
– Почему? – изумляется Истина.
– Твое дело – отличать настоящее от поддельного, злое от доброго, полезное от вредного. У тебя много работы.
– Это правда. – Она пожимает плечами. Отмахивается от назойливой осы.
Трое монахов смотрят на нее странными взглядами.
– Теперь иди. Тебя ждут.
– А вы?
– Мы вернемся, когда в нас возникнет необходимость. Мы тоже платим по своим счетам. Пришло наше время расплачиваться.
Кахатанна предпочитает не спрашивать у них, чем платят такие, как они. Она встает с травы, отряхивается, улыбается.
– До скорого свидания, – произносит с легким оттенком грусти. – Я буду ждать вас.
Трое монахов медленно и глубоко кланяются ей. Как никогда раньше не кланялись.
Трое монахов молчат.
– Позволит ли император нарушить его трапезу? – спрашивает от порога одетый в шелка и бархат юный вельможа – верный соратник императора и любимый ученик Агатияра.
Это фаррский князь Дзайсан-толгой. Он исполняет обязанности советника по иностранным делам в мирное время – нельзя сказать, чтобы он этим был горд или счастлив. Как и его обожаемый император, юный Дзайсан чувствует себя гораздо более уверенно на поле боя. Он командует конным отрядом тхаухудов, и это у него выходит намного лучше, чем писание бумаг.
Но Агатияр непреклонен. Даже император не смеет протестовать, понимая в глубине души всю меру правоты своего наставника. Глядя на повелителя, Дзайсан-толгой тоже корпит над надоевшими письмами, разбирается с послами мелких государств, решает простые вопросы. Кроме того, с аитой его связывает давняя детская дружба. Князь посвящен в сердечные тайны Зу-Л-Карнайна и вот уже два дня старается не попадаться ему на глаза, взвалив на себя львиную долю забот. Он хочет, чтобы император насладился хотя бы видимостью покоя со своей возлюбленной. Дзайсан-толгой, безусловно, молод, но достаточно прожил, чтобы правильно истолковать блаженное выражение на лице Зу, появившееся с позавчерашней ночи.
Он бы и теперь не беспокоил аиту, но дело не терпит отлагательств, и князь не вправе решить его сам.
– Входи, – приглашает его Зу-Л-Карнайн.
– Прости, Зу. Я думал, ты не один.
– Он на самом деле не один, – недовольно бурчит Агатияр. – Я еще занимаю немного места в этом мире.
– Прости и ты, Агатияр. Ты ведь знаешь, что я думал.
– Конечно, – отвечает визирь. – У вас, бездельников, только это на уме и есть.
Молодые люди улыбаются.
В присутствии посторонних такого разговора не могло бы состояться, потому что и Агатияр, и приближенные Зу-Л-Карнайна всячески стараются создать образ грозного и властного императора, с которым нельзя спорить и которого опасно раздражать непослушанием и нерасторопностью. Но наедине они опять становятся добрыми друзьями, которые не имеют друг от друга секретов, и это помогает им выжить.
– Что там у тебя? – спрашивает Агатияр.
– Прибыл посол от урмай-гохона Самаэля. Если не ошибаюсь, это тот варвар, который завоевал Сихем?
– Не ошибаешься, – бурчит визирь, косясь на императора.
Только не хватало, чтобы ополоумевший варвар объявил войну аите. Тот, конечно, как на крыльях помчится воевать, а это совершенно несвоевременно, если учесть, что мудрый Агатияр в первый раз за всю свою долгую жизнь боится попасть впросак.
– Тогда приглашай его сюда, – говорит император. – Сейчас Интагейя Сангасойя присоединится к нам, и будет правильно, если она тоже услышит, что хочет сообщить этот Самаэль.
– Бегу, Зу! – говорит Дзайсан-толгой, разворачиваясь на каблуках.
Он любит красивую обувь и красивую одежду. Сам аита исповедует строгий образ жизни, и вкусы у него соответственные. Иностранные послы бывают поражены, увидев его торжественное одеяние – простой белый наряд и алый плащ без особых украшений. Драгоценностей он тоже не любит. Приходится придворным восстанавливать равновесие и поддерживать честь империи. Дзайсан-толгой с радостью исполняет эту часть своего долга – он весь сверкает и переливается драгоценными камнями. Если его бросить в воду, то он непременно пойдет на дно под тяжестью золота и украшений.
Сейчас на нем переливающийся сапфирными и изумрудными красками шелковый костюм, изумрудные сапоги до колен, сшитые из такой мягкой кожи, что они кажутся бархатными, на голове остроконечная шапка, опушенная серебристым мехом и расшитая хризолитами, аметистами и александритами. Тонкие пальцы унизаны перстнями, а к шитому серебром поясу привешен узкий и длинный кинжал с чеканной гардой.
Он великолепен и знает это.
У ворот дворца терпеливо дожидается приема посольство варваров. Возглавляет его ровесник князя, назвавший себя Арханом. Рядом с Дзайсан-толгоем он выглядит грубым, неотесанным и нищим. Похоже, что это немного расстраивает его. Во всяком случае, искушенный в придворных интригах, юный вельможа подмечает легкую тень досады, которая скользит по лицу посла всякий раз, как он смотрит на него.
– Император ждет тебя, – произносит князь.
Он стоит у входа во дворец во главе десяти или пятнадцати своих помощников, отряда тхаухудов и акара. Поодаль толпятся многочисленные слуги, готовые исполнять любые приказания.
– О твоих людях позаботятся. Скажи, что они хотят получить на обед, что принято у вас, – продолжает он, словно не замечает замешательства посла.
Архан немного растерян. Прежде, когда они только завоевали Сихем, урмай-гохон казался ему центром Вселенной, великим воином и самым грозным и могущественным владыкой, какой только может быть. Крепость Файшан не поразила его воображения, потому что была похожа на Аруз – только побольше и побогаче. Вообще Сихем, даже его знаменитые храмы, не потряс воображение молодого варвара. Но Курма превзошла все ожидания. Он и представить себе не мог, что на свете есть такая красота.
Густые леса, озера, быстрые реки напоминали юноше его собственную страну. Но города, которые они миновали, прежде чем добрались до Ира, были неописуемы. Неприступные стены, сложенные из белых или розовых глыб такой величины, что Архан не представлял, как их громоздили одна на другую, многочисленные источники с прозрачной холодной водой, вырытые на центральных площадях и надежно защищавшие жителей от жажды во время возможной осады, бассейны и фонтаны из зеленого мрамора и лазурита, пышные сады, деревья в которых ломились под тяжестью спелых и сочных фруктов, и огромные пространства полей за городскими стенами. Поля, на которых выращивали злачные культуры в таком количестве, поразили людей танну-ула чуть ли не больше всего.
В пути им часто встречались воинские подразделения – пешие и конные, тяжело и легко вооруженные. Архан смотрел на них и не представлял, как можно сражаться с таким противником. Дисциплинированные, прекрасно вооруженные, опытные воины, они даже двигались иначе, чем его спутники-чайджины. А о том, как они управлялись с конями, даже не было смысла говорить. Поэтому Архана радовало то, что он вез императору предложение мира, – и он лишний раз оценил мудрость и предусмотрительность сына Ишбаала.
Провожая его в путь, урмай-гохон сказал так:
– Езжай и убеди их в том, что мы не собираемся воевать с аитой. Позже, когда армия наша будет сильнее, мы сразимся с ними. Но не сейчас.
Дзайсан-толгой понравился молодому варвару. Под пышными одеждами и гроздьями украшений он разглядел гибкого и сильного хищника, опасного противника и умелого воителя. Архан сгорал от нетерпения, желая посмотреть, как выглядит император. Он представлял Зу-Л-Карнайна огромным, таким же как Самаэль, но более старым, грузным, свирепым...
В сопровождении вельмож посол прошел через длинную анфиладу комнат и наконец остановился на пороге трапезной, которую охраняли четверо стражников с тяжелыми алебардами. Их серебряные доспехи сверкали и сияли так, что глазам было больно смотреть.
Архан незаметно оглядывался по сторонам, чтобы не показаться своим спутникам полным невеждой. Однако он не мог скрыть восхищенного взгляда. Ему нравилось все – и мозаичный пол, замысловатый узор которого был выложен из лазурита, бирюзы, яшмы и агатов, и светлые стены, на которых было развешано прекрасное и диковинное оружие, и лепной потолок, расписанный сюжетами на военную тему. А главное, его потрясли скульптуры и картины. В Сихеме не было ничего подобного. Поскольку все его жители поклонялись Шуллату, то там было принято украшать храмы стилизованными изображениями языков пламени, а всюду преобладал красный цвет, угнетавший человека.
Гениально схваченные движения животных и людей, будто окаменевших в один миг по желанию мастера, потрясли Архана. Он, как мог, замедлял шаг, чтобы все как следует рассмотреть. Дзайсан-толгой понял это и старался не торопиться. Он проникся к послу Самаэля неосознанной симпатией.
Но вот и трапезная. Император ждет. Слуги, повинуясь знаку, распахивают тяжелые двери и встают по обе стороны, пропуская гостя. Архан переступает порог и окаменевает.
Перед ним, за уставленным яствами столом, сидят трое. Во главе стола находится молодая женщина – невысокая, хрупкая, с непокорной гривой черных волос, спускающихся до лопаток, с точеным профилем и изогнутыми бровями. Она одета в простой мужской костюм – подобную одежду Архан видел на жителях Курмы: светлая рубаха с пышными рукавами, узкими манжетами и отложным воротником и обтягивающие кожаные штаны коричневого цвета. На ногах у нее высокие сапоги на шнуровке, из-за голенища торчит рукоять кинжала. Талию охватывает широкий пояс с металлическими бляхами.
По правую руку от нее сидит его, Архана, ровесник. Высокий и могучий, наверное на голову выше варвара, светловолосый и голубоглазый, в белом наряде без украшений. Он смотрит на женщину странным взглядом. Архан никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь из мужчин танну-ула так рассматривал своих жен или дочерей. И его этот взгляд потрясает.
Третий – седобородый старик, немного грузный, немного сердитый. В синем халате, шитом серебром, и синих шароварах, в простой белой чалме. Он цепким взглядом рассматривает самого Архана, словно пытается выяснить всю его подноготную в первую же минуту встречи.
Посол танну-ула не может представить себе, кто из этих троих является императором. Наконец он решает, что его не допустили до аиты, и собирается было оскорбиться по этому поводу, как сопровождавший его пышно разряженный юноша, представившийся князем Дзайсан-толгоем, низко склоняется перед сидящими за столом и произносит речь, от которой Архану становится не по себе.
– О Интагейя Сангасойя, Мать Истины и Суть Сути, Великая Кахатанна, и ты, Потрясатель Тверди и Лев Пустыни, повелитель мой, Зу-Л-Карнайн, позволю ли я себе нарушить вашу беседу сообщением, что посол прибыл?
– Пусть войдет и присоединится к нам, – произносит в ответ юноша.
Архан не верит, что это аита. Аита должен быть совсем другим – страшным, с низким и хриплым голосом, злобным и свирепым. На самый худой конец он готов допустить, что императором является старик в синем, но юноша-атлет настолько далек от сложившегося у варвара образа, что он не может заставить себя обратиться к нему с приветствием. Так стоит и молчит.
Дзайсан-толгой чувствует, что что-то не так, и наклоняется к варвару:
– Перед тобой Богиня Истины и Сути, Великая Кахатанна, и наш повелитель, император Зу-Л-Карнайн. Я советую тебе приветствовать их.
Архан механически кланяется, с трудом воспринимая происходящее. После роскоши и богатства столицы, после пышных и разряженных вельмож император представляет собой невероятное зрелище. Присутствие же живой богини, да еще столь скромно и просто одетой, Архан вообще отказывается осознавать. Он бормочет что-то неразборчивое, подавленный собственной неловкостью.
– А мне твой, – сказала Каэ. – Я сама немного растеряна, хоть и понимаю, что мне это не к лицу. Но тебе-то я могу признаться в том, что нити событий обрываются у меня в руках и я остаюсь с чем была. Я знаю, что у нас есть общий Враг. Я знаю, что Он намерен проникнуть в наш мир, и все события в целом указывают на то, что время Его появления приближается, но о подробностях я могу только догадываться. Что у вас случилось особенного?
– Все сразу. Во-первых, пропали в пустыне Урукура наши ийя, и ни слуху ни духу. Отправились в оазис...
– К вайделотам? – спросила Каэ.
– Да, решили объединить усилия, чтобы разобраться с проблемой. Объединили вот... Ни сообщений, ни писем. Ни даже сведений о том, живы они или погибли.
– Не терплю неизвестности, – согласилась Каэтана. – Но это дело поправимое. Вот что, Агатияр, ты не спеши посылать отряд. Я попробую сама выяснить, что с ними случилось, и сегодня же.
– Да я уже послал отряд, – печально ответил визирь. – И не кого-нибудь, а саракоев, которые в этой пустыне выросли и с младых ногтей ее наизусть выучили.
– И что?
– Они тоже пропали.
– Ну, тогда надо обращаться к самому Лахаталу. Вайделоты его, храм его. Пусть поможет.
– Боюсь, нам он помочь не захочет, – вставил император. – Я не чувствую его благорасположения еще со времен ал-Ахкафа.
– По-моему, тебе это ничем не мешает.
– Это правда.
– Хорошо, с вайделотами и ийя разберемся немного позже. Что еще?
– Талисман Джаганнатхи...
Каэтана понурилась и тяжко вздохнула. Вещи, принадлежавшие Джаганнатхе, преследовали ее, не давая спокойно жить. Вот и ее милому императору пришлось иметь с ними дело, а Каэ видела, что может произойти с тем, кто прикоснулся к подобной вещи. Энгурра разорена и снесена с лица земли, Декла стал предателем и покинул страну, которую некогда любил больше жизни...
– У тебя все еще есть талисман Джаганнатхи? – спросила она осторожно.
– В том-то и беда, что уже нет, – ответил вместо императора Агатияр. – Видишь ли, эта мерзостная штуковина попыталась искушать нашего Зу. Она заговорила с ним...
– Очень неприятный собеседник, должен тебе сказать, – вставил император.
– Я испугался и решил спрятать ее от греха подальше, – продолжил Агатияр. – Мы с Зу все никак не могли решить, что же с ней делать и как передать тебе. А наш придворный маг услышал зов разъяренного своей ненужностью талисмана и решил с ним позаниматься в тишине и покое. Он изъял его из тайника и попытался что-то такое сделать... В общем, он дорого заплатил за свою собственную глупость и самонадеянность. Но главное, что талисман похищен и теперь, наверное, находится в руках Врага.
Агатияр ожидал, что это известие премного огорчит Интагейя Сангасойю. Но вопреки его ожиданиям она обрадовалась:
– Ну и хвала небу, что вы избавились от этой напасти.
– Да, но мы потеряли его.
– Лучше пусть так. Кто знает, чем грозит длительное пребывание этой вещи рядом с любым, даже самым сильным и чистым человеком. Мага, конечно, жаль. Ты слышал, – спросила Каэ без всякого перехода, – что на севере объявился новый персонаж – некий вождь, объединивший под своей рукой варварские племена? Что будто бы он в несколько недель завоевал Сихем и теперь собирается двигаться на Бали? И главное – он разорил все храмы и ввел культ нового бога, Ишбаала?
– Нам только вчера привезли сообщение, – ответил Зу.
– Неприятно это все, – сказала Каэ. – Надо бы остановиться и хорошо подумать, что делаешь, но сам порядок вещей вынуждает тебя торопиться. Что это за бог такой – Ишбаал?
– Не знаю. Наверное, божество какого-нибудь племени.
– Я думаю, – сказал аита, – что мне нужно было бы двинуться на этого варвара со всем войском, пока он не захватил Бали и не встал на границе Урукура. От терифа Бали прибыло посольство еще тогда, когда война шла в Сихеме.
– И думать не моги! – яростно воспротивился Агатияр. – Тут в империи проблема за проблемой, а он на войну собрался. Будто бы делать больше нечего!
Император так укоризненно посмотрел на старого друга, что тот спохватился: слишком уж сильно он кричал на повелителя одной четверти Барда, да еще и в присутствии любимой женщины. Он смущенно кашлянул и поспешил добавить:
– Ваше величество...
Тут уж Каэтана не выдержала и расхохоталась. Император попытался нахмуриться, но тоже не смог сохранить серьезный вид и последовал ее примеру. Агатияр улыбался в седые усы.
– Мы договорились так, что я выступлю в поход только в том случае, если он пересечет границу Сихема, – пояснил аита, когда смех немного утих. – А что собираешься делать ты?
– Мне придется ехать на Иману.
– На Иману? – переспросили оба с непередаваемым выражением на лицах.
– Ничего не поделаешь. К тому же говорят, что Имана очень красива, так что даже интересно будет побывать там.
– Не думаю, что твое отсутствие будет своевременным, – сказал Агатияр.
– Но я же не ради собственного удовольствия еду!
И Каэ коротко пересказала историю своего последнего путешествия, подробно описав и поиски наследника Энгурры, и историю о храме Нуш-и-Джан, и предсказание о перстне Джаганнатхи.
– Так что, – заключила она, – как только отыщется князь-наследник со своей частью перстня, я отправлюсь за камнем.
– Но почему именно ты? – не выдержал Зу-Л-Карнайн.
– По всем предсказаниям выходит, что никому, кроме меня, камень не дастся в руки. Ты понимаешь, какую радость мне это доставляет, – усмехнулась она невесело. – К тому же есть предание, что камень не один и его еще нужно отличить от нескольких подделок. И тут все полагаются почему-то именно на меня. В ближайшее время мне придется ехать в Хадрамаут, а оттуда морем.
Через открытое окно в комнату залетела муха и принялась кружить с противным жужжанием, раздражая всех назойливым этим шумом. Агатияр прицелился и прихлопнул муху каким-то свитком из тех, что лежали на столе. У собеседников как-то сразу стало легче на душе, будто решили серьезную проблему.
– На войне я себя чувствую гораздо лучше, – пожаловался вдруг аита.
– Естественно. Там ведь все понятно: враг впереди и почти всегда можно дотянуться до него мечом, – мечтательно ответила Каэ. – А тут все знаешь и все понимаешь, но только в общих чертах. А события от тебя не зависят, и даже не представляешь, за что хвататься в первую очередь.
– На Имане теперь тоже невесело. – Агатияр просматривал какие-то бумаги. – Тут моя вина, я последнее время совсем не интересовался тамошними событиями – у нас самих такого наворочено...
– Это плохо, – встревожился Зу. – Я тоже как-то не сообразил, что Враг может действовать всюду.
– Ну, не на Гобире, надеюсь? – спросил визирь.
Гобир был безлюдной и безводной пустыней, протянувшейся от океана до океана. Редкие племена, ведущие первобытный образ жизни, никак нельзя было принимать в расчет.
Огромное пространство, чьей-то волей помещенное под раскаленным добела небом, было миром ящериц, змей, скорпионов и свирепых ветров, которые переносили огромные массы песка на большие расстояния. Даже Астерион – вечный странник – нечасто посещал эти места.
– Ладно, – отмахнулась Каэ. – С Иманой разберемся позже. А сейчас я хочу есть.
– Тогда мы потребуем себе вкусный, обильный и питательный обед, – весело сказал Агатияр, довольно потирая руки.
* * *
Когда они зашли в трапезную, Каэтану ждал очередной сюрприз.Трое полупрозрачных монахов в длинных рясах с отброшенными на плечи капюшонами сидели вдоль стены, сложив руки на животах, с выражением ожидания на лицах.
Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа объявились снова.
Каэ с огромным удовольствием поговорила бы с ними и за обедом, но она не представляла себе, как это осуществить на глазах у остальных. Если она станет бормотать что-то, вперившись взглядом в пустое пространство напротив, подобное поведение может немного нервировать сотрапезников. Исходя из этих соображений, она нехотя отказалась от обеда и, покинув удивленных императора и его визиря, спустилась по ступенькам в дворцовый парк, чтобы там спокойно пообщаться с гостями.
Шли молча. Да-Гуа, Ши-Гуа и Ма-Гуа понимали, что здесь они невидимы для всех. Курма – это не Сонандан с его храмом Истины, где периодически то паломники, то служители выхватывают из воздуха растерянным взглядом бесплотные фигуры, воспринимая это как должное.
Наконец все четверо добрались до отдаленного уголка, туда, где стояла полюбившаяся Каэ скульптура, изображавшая черных пантер. Там она уселась на траву и обратилась к своим друзьям.
– Приветствую вас, – говорит она. – Я долго искала вас, но не находила. Что-нибудь случилось?
– Всегда что-то случается, – философски замечает Да-Гуа.
– Множество событий, за которыми мы едва-едва уследили, – торопится пояснить Ши-Гуа.
Ма-Гуа молчит. Он вынимает из складок одежды хорошо знакомую Каэ шкатулку с живым изображением Варда на крышке и начинает в ней что-то искать.
– Весь мир засуетился, – жалуется Ши-Гуа. – Раньше все события были сосредоточены на Варде, а остальные континенты зависели в своем развитии от того, что происходит здесь.
Он выжидательно смотрит на Каэ.
– Понятно, – кивает она.
– Теперь все сместилось. Одновременно жизненно важные моменты случаются и на Имане, и на Джемаре, и даже на Алане, – говорит Ма-Гуа.
Он наконец нашел, что искал, и теперь расставляет на поверхности шкатулки множество изящных фигурок.
Каэ любит рассматривать их, находя эти вещицы совершенными в своем роде. Она видит, как Ма-Гуа выставляет вперед изображение какого-то великана в золотом венце с драконьими крыльями. Если судить по пропорциям, то он обладает громадным телом. На ее памяти только Бордонкай мог бы с ним сравниться.
– Это урмай-гохон Самаэль, – говорит Ши-Гуа.
– Тот самый варвар, который завоевал Сихем, – на всякий случай поясняет Ма-Гуа.
Да-Гуа молчит.
Он залюбовался крохотным енотом, который бегает сквозь него взад и вперед, устраивая что-то в своем жилище.
– Урмай-гохон завладел сокровищами Джаганнатхи, – говорит Ма-Гуа, но Каэ не дает ему продолжать:
– Да что же это за напасть: сокровища Джаганнатхи, талисманы Джаганнатхи, перстень Джаганнатхи. Есть что-нибудь, что не относится к этой одиозной фигуре?
– Есть, – совершенно серьезно отвечает Да-Гуа. – Но об этом мы расскажем позднее. А сейчас нам нужно рассказать тебе о вещах Джаганнатхи.
Каэ скрежещет зубами, но покоряется необходимости. Она и сама понимает, насколько мало знает о том, что случилось вокруг нее за последнее время.
– Император не должен стремиться воевать сейчас с этим варваром, – говорит Да-Гуа. – Было бы прекрасно избавиться от него, но это невозможно до того, как ты завладеешь перстнем. Правда, он будет с каждым днем набирать силы, но тут уж ничего не поделаешь. С ним нужно действовать наверняка. Отговори императора от его планов, даже если урмай-гохон пойдет с войском на Бали.
– Он не пойдет на Бали, – возражает Ма-Гуа. – Он слишком умен и не станет рисковать.
Каэтана ждет, что скажет по этому поводу Ши-Гуа.
Ши-Гуа молчит.
– На Джемаре беда, – продолжает Ма-Гуа. – Некто или нечто скрестил хорхутов с людьми и создал новых существ. Они крайне опасны тем, что обладают разумом и волей человека и при этом свирепостью и злобным нравом животного.
Каэтана о хорхутах слышала очень давно и краем уха.
Ши-Гуа видит, что она в недоумении, и торопится объяснить:
– Хорхуты издревле населяли Джемар. Кроме них там было мало живых существ, потому что они уничтожают всех, кто иной крови. У них всегда был разум отличный от человеческого, но из-за своей свирепости и кровожадности они не достигли состояния цивилизации. И жили как звери. Теперь же они представляют собой грозную опасность. Предупреди Джоу Лахатала и его братьев. Они должны что-то предпринять.
– Хорошо, – соглашается Каэ.
Ее радует и одновременно слегка пугает то, что впервые за все время их знакомства монахи заговорили конкретно. Они не просто анализируют обстановку, но и делают выводы. Словно в ответ на ее мысли Ши-Гуа говорит:
– Мы не должны были бы давать советы. Но времени мало, и ты не справишься в одиночку. Правда, Ма-Гуа?
Ма-Гуа молчит.
– Бессмертные по твоей просьбе разыскивают наследника Аэдоны, Пресветлого Эльфа Энгурры... – не то спрашивает, не то утверждает Да-Гуа.
Каэтана кивает. Она сосредоточена и напряжена.
– Пусть ждут его у Гайамарта, – говорит монах.
– А каким образом? – опешивает богиня.
– Это длинное построение, тебе его незачем отслеживать. Скажи Траэтаоне, чтобы ждал в Аллефельде. Там понадобится его помощь.
– Хорошо, – покорно соглашается Интагейя Сангасойя.
Истина не склонна устанавливать свое главенство и не чувствует себя угнетенной, выслушивая советы и подсказки.
– В Аллаэлле творится злое. Попроси повелителей мертвых отправиться туда.
– Попрошу.
– Но пусть ни один из них не пытается сделать все сам. Пусть идут вместе.
– Я скажу им, если они согласятся...
– Они должны послушать тебя, – говорит Ма-Гуа. – Нынче твое время. И без тебя никто не может ничего решать.
– Почему? – изумляется Истина.
– Твое дело – отличать настоящее от поддельного, злое от доброго, полезное от вредного. У тебя много работы.
– Это правда. – Она пожимает плечами. Отмахивается от назойливой осы.
Трое монахов смотрят на нее странными взглядами.
– Теперь иди. Тебя ждут.
– А вы?
– Мы вернемся, когда в нас возникнет необходимость. Мы тоже платим по своим счетам. Пришло наше время расплачиваться.
Кахатанна предпочитает не спрашивать у них, чем платят такие, как они. Она встает с травы, отряхивается, улыбается.
– До скорого свидания, – произносит с легким оттенком грусти. – Я буду ждать вас.
Трое монахов медленно и глубоко кланяются ей. Как никогда раньше не кланялись.
Трое монахов молчат.
* * *
В ожидании Интагейя Сангасойи голодный император ходит вдоль накрытого стола и рассеянно жует кусочек солоноватой лепешки. Агатияр чувствует себя немного спокойнее – он успел подкрепиться блюдом-другим и теперь готов терпеливо сидеть здесь хоть несколько часов.– Позволит ли император нарушить его трапезу? – спрашивает от порога одетый в шелка и бархат юный вельможа – верный соратник императора и любимый ученик Агатияра.
Это фаррский князь Дзайсан-толгой. Он исполняет обязанности советника по иностранным делам в мирное время – нельзя сказать, чтобы он этим был горд или счастлив. Как и его обожаемый император, юный Дзайсан чувствует себя гораздо более уверенно на поле боя. Он командует конным отрядом тхаухудов, и это у него выходит намного лучше, чем писание бумаг.
Но Агатияр непреклонен. Даже император не смеет протестовать, понимая в глубине души всю меру правоты своего наставника. Глядя на повелителя, Дзайсан-толгой тоже корпит над надоевшими письмами, разбирается с послами мелких государств, решает простые вопросы. Кроме того, с аитой его связывает давняя детская дружба. Князь посвящен в сердечные тайны Зу-Л-Карнайна и вот уже два дня старается не попадаться ему на глаза, взвалив на себя львиную долю забот. Он хочет, чтобы император насладился хотя бы видимостью покоя со своей возлюбленной. Дзайсан-толгой, безусловно, молод, но достаточно прожил, чтобы правильно истолковать блаженное выражение на лице Зу, появившееся с позавчерашней ночи.
Он бы и теперь не беспокоил аиту, но дело не терпит отлагательств, и князь не вправе решить его сам.
– Входи, – приглашает его Зу-Л-Карнайн.
– Прости, Зу. Я думал, ты не один.
– Он на самом деле не один, – недовольно бурчит Агатияр. – Я еще занимаю немного места в этом мире.
– Прости и ты, Агатияр. Ты ведь знаешь, что я думал.
– Конечно, – отвечает визирь. – У вас, бездельников, только это на уме и есть.
Молодые люди улыбаются.
В присутствии посторонних такого разговора не могло бы состояться, потому что и Агатияр, и приближенные Зу-Л-Карнайна всячески стараются создать образ грозного и властного императора, с которым нельзя спорить и которого опасно раздражать непослушанием и нерасторопностью. Но наедине они опять становятся добрыми друзьями, которые не имеют друг от друга секретов, и это помогает им выжить.
– Что там у тебя? – спрашивает Агатияр.
– Прибыл посол от урмай-гохона Самаэля. Если не ошибаюсь, это тот варвар, который завоевал Сихем?
– Не ошибаешься, – бурчит визирь, косясь на императора.
Только не хватало, чтобы ополоумевший варвар объявил войну аите. Тот, конечно, как на крыльях помчится воевать, а это совершенно несвоевременно, если учесть, что мудрый Агатияр в первый раз за всю свою долгую жизнь боится попасть впросак.
– Тогда приглашай его сюда, – говорит император. – Сейчас Интагейя Сангасойя присоединится к нам, и будет правильно, если она тоже услышит, что хочет сообщить этот Самаэль.
– Бегу, Зу! – говорит Дзайсан-толгой, разворачиваясь на каблуках.
Он любит красивую обувь и красивую одежду. Сам аита исповедует строгий образ жизни, и вкусы у него соответственные. Иностранные послы бывают поражены, увидев его торжественное одеяние – простой белый наряд и алый плащ без особых украшений. Драгоценностей он тоже не любит. Приходится придворным восстанавливать равновесие и поддерживать честь империи. Дзайсан-толгой с радостью исполняет эту часть своего долга – он весь сверкает и переливается драгоценными камнями. Если его бросить в воду, то он непременно пойдет на дно под тяжестью золота и украшений.
Сейчас на нем переливающийся сапфирными и изумрудными красками шелковый костюм, изумрудные сапоги до колен, сшитые из такой мягкой кожи, что они кажутся бархатными, на голове остроконечная шапка, опушенная серебристым мехом и расшитая хризолитами, аметистами и александритами. Тонкие пальцы унизаны перстнями, а к шитому серебром поясу привешен узкий и длинный кинжал с чеканной гардой.
Он великолепен и знает это.
У ворот дворца терпеливо дожидается приема посольство варваров. Возглавляет его ровесник князя, назвавший себя Арханом. Рядом с Дзайсан-толгоем он выглядит грубым, неотесанным и нищим. Похоже, что это немного расстраивает его. Во всяком случае, искушенный в придворных интригах, юный вельможа подмечает легкую тень досады, которая скользит по лицу посла всякий раз, как он смотрит на него.
– Император ждет тебя, – произносит князь.
Он стоит у входа во дворец во главе десяти или пятнадцати своих помощников, отряда тхаухудов и акара. Поодаль толпятся многочисленные слуги, готовые исполнять любые приказания.
– О твоих людях позаботятся. Скажи, что они хотят получить на обед, что принято у вас, – продолжает он, словно не замечает замешательства посла.
Архан немного растерян. Прежде, когда они только завоевали Сихем, урмай-гохон казался ему центром Вселенной, великим воином и самым грозным и могущественным владыкой, какой только может быть. Крепость Файшан не поразила его воображения, потому что была похожа на Аруз – только побольше и побогаче. Вообще Сихем, даже его знаменитые храмы, не потряс воображение молодого варвара. Но Курма превзошла все ожидания. Он и представить себе не мог, что на свете есть такая красота.
Густые леса, озера, быстрые реки напоминали юноше его собственную страну. Но города, которые они миновали, прежде чем добрались до Ира, были неописуемы. Неприступные стены, сложенные из белых или розовых глыб такой величины, что Архан не представлял, как их громоздили одна на другую, многочисленные источники с прозрачной холодной водой, вырытые на центральных площадях и надежно защищавшие жителей от жажды во время возможной осады, бассейны и фонтаны из зеленого мрамора и лазурита, пышные сады, деревья в которых ломились под тяжестью спелых и сочных фруктов, и огромные пространства полей за городскими стенами. Поля, на которых выращивали злачные культуры в таком количестве, поразили людей танну-ула чуть ли не больше всего.
В пути им часто встречались воинские подразделения – пешие и конные, тяжело и легко вооруженные. Архан смотрел на них и не представлял, как можно сражаться с таким противником. Дисциплинированные, прекрасно вооруженные, опытные воины, они даже двигались иначе, чем его спутники-чайджины. А о том, как они управлялись с конями, даже не было смысла говорить. Поэтому Архана радовало то, что он вез императору предложение мира, – и он лишний раз оценил мудрость и предусмотрительность сына Ишбаала.
Провожая его в путь, урмай-гохон сказал так:
– Езжай и убеди их в том, что мы не собираемся воевать с аитой. Позже, когда армия наша будет сильнее, мы сразимся с ними. Но не сейчас.
Дзайсан-толгой понравился молодому варвару. Под пышными одеждами и гроздьями украшений он разглядел гибкого и сильного хищника, опасного противника и умелого воителя. Архан сгорал от нетерпения, желая посмотреть, как выглядит император. Он представлял Зу-Л-Карнайна огромным, таким же как Самаэль, но более старым, грузным, свирепым...
В сопровождении вельмож посол прошел через длинную анфиладу комнат и наконец остановился на пороге трапезной, которую охраняли четверо стражников с тяжелыми алебардами. Их серебряные доспехи сверкали и сияли так, что глазам было больно смотреть.
Архан незаметно оглядывался по сторонам, чтобы не показаться своим спутникам полным невеждой. Однако он не мог скрыть восхищенного взгляда. Ему нравилось все – и мозаичный пол, замысловатый узор которого был выложен из лазурита, бирюзы, яшмы и агатов, и светлые стены, на которых было развешано прекрасное и диковинное оружие, и лепной потолок, расписанный сюжетами на военную тему. А главное, его потрясли скульптуры и картины. В Сихеме не было ничего подобного. Поскольку все его жители поклонялись Шуллату, то там было принято украшать храмы стилизованными изображениями языков пламени, а всюду преобладал красный цвет, угнетавший человека.
Гениально схваченные движения животных и людей, будто окаменевших в один миг по желанию мастера, потрясли Архана. Он, как мог, замедлял шаг, чтобы все как следует рассмотреть. Дзайсан-толгой понял это и старался не торопиться. Он проникся к послу Самаэля неосознанной симпатией.
Но вот и трапезная. Император ждет. Слуги, повинуясь знаку, распахивают тяжелые двери и встают по обе стороны, пропуская гостя. Архан переступает порог и окаменевает.
Перед ним, за уставленным яствами столом, сидят трое. Во главе стола находится молодая женщина – невысокая, хрупкая, с непокорной гривой черных волос, спускающихся до лопаток, с точеным профилем и изогнутыми бровями. Она одета в простой мужской костюм – подобную одежду Архан видел на жителях Курмы: светлая рубаха с пышными рукавами, узкими манжетами и отложным воротником и обтягивающие кожаные штаны коричневого цвета. На ногах у нее высокие сапоги на шнуровке, из-за голенища торчит рукоять кинжала. Талию охватывает широкий пояс с металлическими бляхами.
По правую руку от нее сидит его, Архана, ровесник. Высокий и могучий, наверное на голову выше варвара, светловолосый и голубоглазый, в белом наряде без украшений. Он смотрит на женщину странным взглядом. Архан никогда в жизни не видел, чтобы кто-нибудь из мужчин танну-ула так рассматривал своих жен или дочерей. И его этот взгляд потрясает.
Третий – седобородый старик, немного грузный, немного сердитый. В синем халате, шитом серебром, и синих шароварах, в простой белой чалме. Он цепким взглядом рассматривает самого Архана, словно пытается выяснить всю его подноготную в первую же минуту встречи.
Посол танну-ула не может представить себе, кто из этих троих является императором. Наконец он решает, что его не допустили до аиты, и собирается было оскорбиться по этому поводу, как сопровождавший его пышно разряженный юноша, представившийся князем Дзайсан-толгоем, низко склоняется перед сидящими за столом и произносит речь, от которой Архану становится не по себе.
– О Интагейя Сангасойя, Мать Истины и Суть Сути, Великая Кахатанна, и ты, Потрясатель Тверди и Лев Пустыни, повелитель мой, Зу-Л-Карнайн, позволю ли я себе нарушить вашу беседу сообщением, что посол прибыл?
– Пусть войдет и присоединится к нам, – произносит в ответ юноша.
Архан не верит, что это аита. Аита должен быть совсем другим – страшным, с низким и хриплым голосом, злобным и свирепым. На самый худой конец он готов допустить, что императором является старик в синем, но юноша-атлет настолько далек от сложившегося у варвара образа, что он не может заставить себя обратиться к нему с приветствием. Так стоит и молчит.
Дзайсан-толгой чувствует, что что-то не так, и наклоняется к варвару:
– Перед тобой Богиня Истины и Сути, Великая Кахатанна, и наш повелитель, император Зу-Л-Карнайн. Я советую тебе приветствовать их.
Архан механически кланяется, с трудом воспринимая происходящее. После роскоши и богатства столицы, после пышных и разряженных вельмож император представляет собой невероятное зрелище. Присутствие же живой богини, да еще столь скромно и просто одетой, Архан вообще отказывается осознавать. Он бормочет что-то неразборчивое, подавленный собственной неловкостью.