Страница:
Так и провел всю жизнь верхом и на охоте.
А вот любовь, граничащая с безумием, настигла его в самом конце земного пути, когда при дворе появился молодой граф Бран-Тайгир, – отпрыск старинного и знатного рода, со своей юной женой. Фалер только раз встретил графиню на ежегодном балу по случаю юбилея династии, и его судьба была решена.
Вся смелость и решительность, которые не понадобились Фалеру-полководцу, нашли выход в его всепоглощающей страсти к графине. Прекрасная Бендигейда не просто не противилась королю, но и всячески его поощряла на очередные сумасбродства. Вконец потерявший голову король пошел на страшное.
Граф Бран-Тайгир по нелепой случайности погиб на рыцарском турнире. Прекрасная Бендигейда была единогласно выбрана королевой этого трагического турнира, но корону смогла получить только через год – по окончании траура. Хотя при дворе поговаривали, что для юной графини, унаследовавшей к тому же огромное состояние, траур не был слишком тягостен. Особенно ее утешал король, который практически и не скрывал своей причастности к гибели несчастного вельможи.
Спустя два года стало ясно, что королева находится практически в изгнании, – только об этом официально не объявлено. А Фалер чуть ли не помолодел. При дворе стали обычным делом пышные празднества и увеселения, фейерверки и турниры...
Она давно уже располнела и поседела и не вызывает в своем супруге никаких чувств, кроме скуки и отвращения. Он бы с радостью избавился от нее, но она взята им из королевского дома Мерроэ, и ее преждевременная смерть может вызвать войну. Фалер и на войну согласился бы, но умница первый министр, предвидевший возможность такого исхода, невзначай заметил, что в войне будут участвовать не просто два государства – Аллаэлла и Мерроэ, но и Таор, и Сараган, и Курма, причем все названные будут выступать против подданных короля Фалера, ибо государыня Лая находится в кровном родстве с правителями этих стран. И уж если ее постигнет скорбная участь графа Бран-Тайгира, то родственники этого не потерпят. Ибо король Аллаэллы может иметь такую любовницу, какую захочет, – другие короли тоже не лыком шиты и своим женам не собираются хранить верность до гроба. Но – никаких преждевременных и неожиданных смертей, и по очень простой причине: ведь и у королев могут завестись молодые, охочие до власти возлюбленные – так зачем наталкивать их на дельную мысль и тем более подавать дурной пример, который, как известно, заразителен.
– Фи, – наконец произносит она капризно, – вы мне надоели, сир. Ходите к шлюхам в портовый квартал. И спите с ними – вам ведь безразлично с кем, лишь бы не с несчастной королевой.
– Драгоценная моя, цветок мой, – лепечет король. – Как вы можете быть так жестоки? Три года я ваш верный раб и выполняю все ваши прихоти. Сжальтесь, Бен, улыбнитесь. Я приготовил вам чудный подарок.
Король Фалер (а это, конечно, он), кряхтя, поднимается на четвереньки, охает, выпрямляется и спешит к ночному столику, на котором стоит довольно большая шкатулка, покрытая узорчатой тканью. Его величество с трудом поднимает ее и тащит к кровати.
– Посмотрите, милочка, как вам подойдет мой подарок, – говорит он, плавясь от восторга.
Графиня вольно раскинулась на ложе, и все ее прелести видны королю. Правда, вот уже несколько часов они ему недоступны, и его страсть распалена до предела.
– Что у вас там, сир? – спрашивает Бендигейда равнодушно.
Король торжественно открывает шкатулку. Она заполнена драгоценностями до самого верха: здесь есть и черные жемчуга, и прекрасное ожерелье из звездчатых сапфиров, которое одно стоит целой провинции или графства; изумительной работы бриллиантовый аграф и рубиновые браслеты в виде венков из алых роз. Но вершиной всему – странный талисман причудливой формы. Отвратительные тела, выкованные из зеленого золота, сплелись в любовном поединке, клыкастые пасти разинуты в вопле восторга, напряжены до предела могучие мускулы.
Король смотрит на этот «шедевр» и думает: «О боги, какая гадость».
Однако за эту гадость он заплатил сумму, равную по величине жалованью целого полка рыцарей за год. Продавец уверял его, что талисман необыкновенно сильный и изготовлен в глубокой древности. Судя по воплю, который вырвался при этом из глотки придворного мага, за ожерелье стоило заплатить и больше. Фалер знал, какую страсть питает его возлюбленная к такого рода вещам, и надеялся заслужить ее благосклонность. Не так давно Бендигейда заприметила это отвратительное украшение у одного из ювелиров, который держал свою лавку на самой окраине, возле городской стены. Но только непосвященные полагали, что в крохотном, покосившемся, потемневшем от времени домишке живет нищий неудачник. На самом же деле старого ювелира инкогнито навещали вельможи и маги, которые могли себе позволить роскошь тратить деньги.
В действительности почти все покупатели Махамы знали, где он берет свой товар. Трудно было держать в секрете тот факт, что старый ювелир охотно скупает драгоценности, нимало не интересуясь их происхождением. Дороже всего он платил за вещи, добытые из древних гробниц, но не чурался и тех, которые были изготовлены совершенно недавно, – лишь бы товар был хорошим. О магических амулетах он знал, казалось, абсолютно все, хотя магию не практиковал, довольствуясь своим ремеслом. К Махаме обращались и при неразделенной любви, и желая избавиться от конкурента или врага: очень часто человек, слишком много знавший, получал подарок от таинственного почитателя и вскоре умирал в страшных мучениях. Плохо кончали и те, кто вызвал недовольство самого ювелира или пытался слишком близко познакомиться с его делами. К Махаме также часто обращались моряки, ходившие в далекие плавания. Что бы ни случалось с кораблем, те, у кого были амулеты Махамы, возвращались домой, так что стало доброй традицией, когда сам капитан покупает охранительную безделушку для своего судна. Просили ювелира найти пропавшие вещи, и за небольшие комиссионные он почти всегда возвращал утерянное владельцам. Ему же заказывали копии талисманов, волшебных перстней и жезлов, а также известных на весь континент фамильных драгоценностей, буде последние необходимо было тайно продать. Махама выполнял эту работу безукоризненно, и его подделки невозможно было отличить от настоящих. Также он помогал сбыть с рук краденое или не праведно нажитое добро.
Жил он одиноко и из всех живых существ терпимо относился только к двум: огромному старому одноухому псу загадочной породы – белому в рыжих подпалинах, размером с упитанного бычка, и старому слуге – тоже увечному, одноухому, причем именно в названном порядке.
Вот у этого ювелира графиня Бран-Тайгир часто бывала, иногда одна, иногда – в сопровождении придворного мага Шахара. С некоторых пор тот благоволил к графине, а она к нему. Старый король только радовался их отношениям, ибо самые необходимые ему люди теперь были не только на его стороне, но и не враждовали между собой.
Как король и ожидал, Бендигейду заинтересовал только безобразный талисман. Небрежным движением отодвинув от себя остальные драгоценности, она бросила королю:
– Уберите это.
Фалер подчинился и унес шкатулку обратно на стол. Затем вернулся к ложу и стал с восторгом наблюдать за своей любовницей. Графиня примеряла ожерелье, вертела его в руках, и глаза ее блестели от удовольствия.
– Сир, – промурлыкала она наконец. – Как же вы добры и щедры. Как же вы меня любите, мой олененок. Ну, идите, я вас расцелую.
И Бендигейда нежным движением привлекла короля к себе. Однако, когда его руки жадно зашарили по упругому шелку ее груди, она гневно оттолкнула короля:
– У вас уже есть одна королева, почему бы вам не пойти к ней?
– Бен, любимая, вы же знаете...
– Я знаю, мой милый, я знаю. Но я не хочу быть вашей любовницей. Я не хочу, чтобы лакеи и придворные шептались у меня за спиной, я хочу быть вашей королевой не только ночью, но и днем. Поклянитесь мне...
– Любимая, я сотни раз обещал и еще раз обещаю, что как только королева Лая покинет сей бренный мир...
– Мне этого мало! – Бендигейда гневно хлопнула ладонью по ложу. – Мне этого недостаточно.
Она соскользнула с постели и разлеглась на шелковом ковре у ног короля. Выгнулась, так что острые соски ее грудей уперлись в зенит, потянулась, как кошка.
– Я вам нравлюсь еще, сир?
– Вы же знаете, – просипел король, – я без ума от вас, Бен.
– Тогда придумайте что-нибудь, сир.
– Что, моя красавица?
– Вы же король – самый мудрый и талантливый человек в этой стране.
– Только в этой? – кокетливо спросил Фалер.
– Конечно нет, сир, конечно нет.
– Ax, Бен. Если бы вы подсказали мне выход, – в вашей очаровательной головке так много мудрых мыслей.
– Я могу подсказать вам выход, сир. Но обещайте мне никому пока что не говорить о том, что я вам доверяю под большим секретом.
– Хорошо, Бен, – сказал король, волнуясь от позы, которую приняла графиня.
– Ваша жена в последнее время бредит по ночам. Иногда она говорит так громко, что будит даже стражу, которая стоит у дверей. И то, что она говорит, настолько странно, настолько неестественно, сказала бы я, что, возможно, разум королевы стал угасать от возраста. Ведь мы, бедные женщины, стареем гораздо раньше вас, мужчин. Может, королеве нет смысла покидать этот мир – и впрямь слишком много сложностей последует за этим. А вот отправиться в любой храм на попечение сострадательных служительниц какого-нибудь милостивого бога ей бы не повредило. Как вы думаете, мой грозный и возлюбленный повелитель? – И графиня нежно поцеловала короля в предплечье.
Тот весь обмяк и, протягивая к ней руки, страстно прошептал:
– Вы правы, дорогая. Конечно, в самый отдаленный храм. А мы тут же сочетаемся браком...
Следующий час в спальне никто не разговаривал. И тишина нарушалась только прерывистым дыханием, вскриками и стонами.
Многочисленная челядь ворвалась в спальню – сонная, перепуганная, вооруженная чем попало и наспех одетая. Взглядам придворных предстало грузное тело королевы, бессильно обвисшее на краю ложа среди смятых простыней и подушек. Руки государыни были сведены судорогой, лицо искажено. Она вся посинела и дышала с превеликим трудом, едва выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, отчего каждый вдох и выдох сопровождались стоном.
– Что с королевой? Где его величество? – пронеслось по толпе.
Король вошел в спальню, на ходу запахивая роскошный ночной халат. Бледное лицо и крути под глазами, а также следы укусов на полной шее свидетельствовали о том, что он предавался любовным утехам. В этом-то как раз никто и не сомневался.
– Что с ее величеством? – спросил Фалер у придворного медика, который проталкивался через ряды зевак.
– Сейчас выясним, ваше могущество, – ответил тот, отчаянно борясь с зевотой.
Его только что подняли с кровати сообщением, что королеве дурно, но никто ничего толком не объяснил. Однако во дворце потихоньку начиналась паника. С быстротой молнии разнесся слух, что на королеву навели порчу, ибо несчастная обезумела в считанные дни. Виновных подозревали, но имен вслух не называли – откровенно боялись. Еще больше, чем болезни и колдовских штучек, боялись того, что должно было воспоследовать за смертью государыни Лаи. Характер графини был хорошо известен не только при дворе, но и по всему королевству. Эта прекрасная женщина, охотно позволившая погубить собственного мужа, истребившая почти всю свою родню после того, как та отказалась одобрить ее связь с королем, слыла жестокой и алчной, коварной и злобной. Нельзя было представить себе более разительного противоречия, нежели то, какое являли собою внешность и душа Бендигейды.
Лекарь с тревогой думал о том, что ему предпринять. Если выяснится, что королеве можно помочь, то насколько это опасно для него самого? Не отомстит ли ему королевская любовница в том случае, если припадки государыни – это ее рук дело? А если нет? Если графиня здесь ни при чем, и король покарает придворного медика за недостаточно хорошо и быстро оказанную помощь?
Лекарь взял тяжелую, слабую руку Лаи и попытался нащупать пульс. Сердце королевы билось, но слабо и прерывисто.
– Выйдите все, – сухо распорядился лекарь. – Королеве нужно много воздуха. Откройте окна, принесите мне чистое полотно, мускусную воду и соли.
Слуги со всех ног бросились выполнять приказания. Придворные потеснились в коридор. Королеву любили и не желали ей зла. Все со страхом ожидали, что Бендигейда Бран-Тайгир когда-нибудь возьмет власть в свои руки.
Но прошли те времена, когда королю пытались открыть глаза на истинную сущность его фаворитки. После того как герцог Ганиг, повелитель нантосвельтов, заплатил головой за свою откровенность, честность и преданность правящему дому, больше желающих не находилось. Недовольные отправились в длительные путешествия по всему Варду, которые раньше с куда большей откровенностью называли изгнанием.
– Пропустите меня! – раздался внезапно мелодичный голос.
Толпа придворных испуганно расступилась, пропуская любовницу короля. Графиня Бран-Тайгир пришла, чтобы увидеть все своими глазами. При виде этой юной и прекрасной женщины король настолько забылся, что расцвел улыбкой – и это у постели тяжело больной жены. А Бендигейда, казалось, и не заметила монарха. Она буквально впилась взглядом в бледное, без единой кровинки, лицо лежащей королевы. И только богам было ведомо, что она хотела увидеть...
При дворе считали, что красавица графиня приворожила старого монарха, ибо одного ума и одной красоты было все-таки недостаточно для того, чтобы король самого могущественного западного государства настолько забыл свой долг перед страной, честь и доброе имя.
Внезапно королева забилась на постели, задергалась и закричала страшно и пронзительно. Все отшатнулись от неожиданности.
– Позовите короля! – вдруг отчетливо произнесла Лая между двумя воплями.
– Его величество здесь, – осторожно сказал ей лекарь.
– Позовите короля! – настойчиво повторила королева.
– Я здесь, дорогая, – громко отозвался Фалер.
– Ваше величество, я должна поговорить с вами, – прошептала бедная женщина. – Я заклинаю вас именем той любви, что была между нами некогда, я заклинаю вас именем наших детей, послушайте...
– Не волнуйтесь так, ваше величество, – сказал король. – Как только вам станет лучше, мы непременно поговорим.
– Мне не станет лучше, – произнесла Лая таким скорбным голосом, что присутствующие невольно поежились.
– Ну что вы, королева, – раздался мягкий, бархатистый голос Бендигейды. – Мы все будем молить богов о вашем здоровье.
– А, это вы, графиня, – безразлично отметила королева. – Вы здесь, здесь тоже.
– Всегда к услугам вашего величества, – поклонилась графиня Бран-Тайгир, подходя ближе.
Тут и произошло то, что на долгое время потрясло короля и придворных. Лая безумными глазами обвела окружающих, вздрогнула всем телом, когда взгляд ее натолкнулся на незримую преграду, и лицо ее смертельно побледнело.
– Нет! Нет! Уберите!!! – закричала она так страшно, как кричат в последние минуты пребывания в этой жизни, чтобы дозваться до глухих и бесчувственных.
Лекарь прошептал на ухо королю:
– Ее величеству не следует так волноваться, она очень больна. Может, прекрасной графине не стоит смотреть на страдания королевы, это огорчит и расстроит ее, подействует на здоровье.
Он говорил это, а сам все следил за тем, на что были устремлены полные слез и боли глаза Лай. Уродливый талисман из драгоценного зеленого золота, висевший на груди Бендигейды Бран-Тайгир, был причиной отчаяния несчастной жены Фалера. Что-то в этом украшении было отвратительным настолько, что лекарь – убеленный сединами, не склонный к суевериям и беспричинным страхам старик – почувствовал смертельный холод, дуновение могилы, и даже теплый весенний ветер, ворвавшийся в этот момент в опочивальню через распахнутые настежь окна, не принес ему облегчения. Ни ему, ни его королеве.
Лая хрипела и извивалась на своем ложе, протягивая к королю дрожащие руки. Холодный пот ручьями лился по ее лицу, подушка и простыни уже насквозь промокли.
– Фалер! Тебе грозит смерть! Шангайская равнина... Там выход... Пространство, пространство Зла, черноты, пустоты... Мелькарт! – дико вскрикнула королева. – Скажите Кахатанне!!! Мелькарт! Пространство Мелькарта, а выход на Шангайской равнине... Скажите ей... Фалер, супруг мой, пошли войска, скажи ей...
Графиня Бран-Тайгир некоторое время смотрела на грузное тело королевы, которое металось среди одеял и подушек, затем сжала губы и вышла из опочивальни твердым шагом. Ее каблучки дробно простучали по лестнице, ведущей на второй этаж. Фалер постоял около жены несколько минут, затем развернулся и собрался было уходить, но передумал. Он подозвал к себе лекаря:
– Что с ней?
– Мне жаль произносить этот диагноз вслух, ваше величество, но, по-моему, королева теряет разум. Ее что-то крайне огорчило, а ее величество всегда была впечатлительной особой. Вот мозг и не вынес этой нагрузки. Теперь она с каждой минутой будет переходить в иное пространство, иное измерение. И, да будут к ней милостивы всемогущие боги, найдет там свое счастье. Безумные счастливы, мой государь.
Король нахмурился:
– Не могу же я остаток жизни провести с сумасшедшей!
– Уверен, ваше величество, что ваши сановники без труда справятся с этой чисто юридической проблемой. Закон должен предусматривать подобные ситуации.
– Да-да, – рассеянно отвечал Фалер, – конечно.
– Господин мой, приди скорее, – шептала она. – Я отдам тебе все души, которыми буду владеть. Приди, господин мой, я устала ждать.
– Бендигейда! – раздался за дверью голос Фалера.
– Да, мой повелитель, – отозвалась графиня, с усилием отрываясь от талисмана. Она пошла открывать дверь, шепча на ходу:
– Скорее, я жду...
– Дорогая, – с порога начал король, – вот и случилось то чего мы с вами так долго ждали. Королева действительно была безумна: это подтвердил лекарь. Я уже послал за членами Большого Совета, чтобы объявить им свою волю. Завтра же они начнут бракоразводный процесс, и, как только он закончится, вы станете королевой. Голубка моя, будете ли вы хоть теперь нежны со своим возлюбленным?
– Конечно, – прошептала Бендигейда, обвивая шею короля тонкими, благоухающими руками.
И счастье Фалера, что в этот момент он не видел выражения ее глаз. И горе Фалера, что он его не видел.
Занятый своей возлюбленной, король не задумался над теми словами, которые кричала его несчастная жена. Он не прислушался к тому, что она упоминала имя Богини Истины, – Фалер в истине не нуждался.
Равнодушие – страшный грех, но незаметный...
А когда утро вызолотило солнечными лучами, дворцовый парк и мраморные стены зданий, когда птицы самозабвенно запели среди цветущих деревьев и фонтаны стали журчать веселее и громче, графиня Бран-Тайгир проводила короля из своей спальни. Некоторое время она сидела молча, и на лице ее ясно читалось отвращение, смешанное со страшной усталостью. Затем она взглянула на себя в зеркало, усилием воли расслабила мышцы щек и лба, полуприкрыла глаза. Потом сама себе улыбнулась и дернула за шелковый шнур, вызывая слуг.
– Позовите ко мне Шахара, – приказала она, когда на пороге возникла склонившаяся в поклоне фигура. – И поживее.
Среди народа новости разносятся быстро. После того как несколько убийств были совершены в спокойной прежде Салмакиде, все твердо знали: если собаки воют, а кони волнуются, то на улицу носа не высовывать, даже если тебя собственная мать будет звать на помощь. Сто против одного, что это вовсе не твоя мать и не человек даже, а то самое, что так лихо потрошит самых сильных и смелых воинов, раздирая их на мелкие клочки. Именно поэтому все соседи почтенного Пангхи плотно закрыли ставни, позапирали двери на все имеющиеся запоры и крючки, а кто поумнее – даже мебелью привалил. Детский плач ничье сердце не тронул. Но если и тронул, то ни к каким дальнейшим действиям это не привело...
Пангха был известным на всю столицу – а может, и на весь Сонандан – портным, к которому всегда стояла длинная очередь модниц и придворных щеголей. Это был пожилой, пухлый, лысоватый человечек с подслеповатыми глазками и душой художника. Он не просто шил – он самозабвенно кроил материю, нашивал кружева и пуговицы и изобретал новые и новые фасоны. Он создавал платья, в которых полные казались стройными и изящными, сутулые приобретали осанку и величественный разворот плечей, низкорослые – рост и стать, а все вместе – прекрасное настроение и уверенность в том, что они чрезвычайно привлекательны. Поэтому портной был далеко не беден и даже позволял себе выбирать заказчиков по своему вкусу. Он умел подобрать ткань к цвету глаз, яркие ленты – к улыбке и придать одежде ту изысканность, которая отличает настоящих вельмож и их прекрасных дам. Именно он шил праздничные одеяния для Великой Интагейя Сангасойи и ее верховного жреца, а также имел счастье не только являться во дворец, чтобы порадовать своим искусством татхагатху, но и принимал повелителя в своем не столь уж и скромном доме.
Жил же Пангха в тихом квартале, более похожем на тенистый парк. Соседи его – сплошь люди состоятельные – имели особняки с большими садами, цветниками и бассейнами. И портной от них не отставал. Разбогатев на последних заказах, он перестроил свой старый дом под замок с высокими изящными башенками, галереями и переходами. Поговаривали, что за одни только флюгеры портной выложил кучу денег. Но если на все лады обсуждавшаяся сумма и была подлинной, то все равно флюгеры этих затрат стоили. Они изображали рыцарей и дам, гибких пантер и веселых дельфинов, а самый большой и дорогой – дракона Аджахака, выкованного из благородной черной бронзы. В лунном свете парящий над замком дракон с распахнутыми крыльями и изогнутым мощным хвостом производил неотразимое впечатление. В глубине души старый портной был романтиком и позволял себе помечтать о странствиях, опасных приключениях и прекрасных принцессах, спасенных им от верной смерти.
А вот любовь, граничащая с безумием, настигла его в самом конце земного пути, когда при дворе появился молодой граф Бран-Тайгир, – отпрыск старинного и знатного рода, со своей юной женой. Фалер только раз встретил графиню на ежегодном балу по случаю юбилея династии, и его судьба была решена.
Вся смелость и решительность, которые не понадобились Фалеру-полководцу, нашли выход в его всепоглощающей страсти к графине. Прекрасная Бендигейда не просто не противилась королю, но и всячески его поощряла на очередные сумасбродства. Вконец потерявший голову король пошел на страшное.
Граф Бран-Тайгир по нелепой случайности погиб на рыцарском турнире. Прекрасная Бендигейда была единогласно выбрана королевой этого трагического турнира, но корону смогла получить только через год – по окончании траура. Хотя при дворе поговаривали, что для юной графини, унаследовавшей к тому же огромное состояние, траур не был слишком тягостен. Особенно ее утешал король, который практически и не скрывал своей причастности к гибели несчастного вельможи.
Спустя два года стало ясно, что королева находится практически в изгнании, – только об этом официально не объявлено. А Фалер чуть ли не помолодел. При дворе стали обычным делом пышные празднества и увеселения, фейерверки и турниры...
* * *
Спальня графини обставлена гораздо богаче и изысканнее королевской. Здесь повсюду в хрустальных и золотых эмалевых вазах стоят пышные экзотические цветы, навевая своим терпким запахом самые сладкие желания. Тонкие шелковые ковры полностью покрывают пол из драгоценного розового дерева, по стенам висят дорогие картины, а в углах, на низеньких этажерках, громоздятся лари, ларчики и шкатулки с драгоценностями, которые постепенно перекочевывают из королевской сокровищницы в комнаты графини. Благо, король Фалер так богат, что не подарил возлюбленной и малой толики того, чем владеет, – а Бендигейда уже пресытилась. Теперь ей мало богатств – точнее, не мало, а настолько много, что она потеряла к ним всякий интерес, и ее волнует только власть, причем не альковная и закулисная, а законная. Графиня Бендигейда Бран-Тайгир хочет быть королевой. Нельзя сказать, что король не хочет того же, но королева Лая все еще жива.Она давно уже располнела и поседела и не вызывает в своем супруге никаких чувств, кроме скуки и отвращения. Он бы с радостью избавился от нее, но она взята им из королевского дома Мерроэ, и ее преждевременная смерть может вызвать войну. Фалер и на войну согласился бы, но умница первый министр, предвидевший возможность такого исхода, невзначай заметил, что в войне будут участвовать не просто два государства – Аллаэлла и Мерроэ, но и Таор, и Сараган, и Курма, причем все названные будут выступать против подданных короля Фалера, ибо государыня Лая находится в кровном родстве с правителями этих стран. И уж если ее постигнет скорбная участь графа Бран-Тайгира, то родственники этого не потерпят. Ибо король Аллаэллы может иметь такую любовницу, какую захочет, – другие короли тоже не лыком шиты и своим женам не собираются хранить верность до гроба. Но – никаких преждевременных и неожиданных смертей, и по очень простой причине: ведь и у королев могут завестись молодые, охочие до власти возлюбленные – так зачем наталкивать их на дельную мысль и тем более подавать дурной пример, который, как известно, заразителен.
* * *
Бендигейда лежит на огромной кровати под шелковым балдахином. Окна в комнате распахнуты настежь, а проемы затянуты тончайшей прозрачной тканью, чтобы помешать ночным насекомым проникать на свет свечей. Легкие тени бабочек, бьющихся о легкую материю, смотрятся как старинный диковинный узор. Прекрасное тело графини совершенно обнажено, и единственным ее одеянием является тончайший золотой пояс вокруг изумительной талии, которой недаром завидуют красавицы трех королевств, да пара тяжелых золотых браслетов, плотно охватывающих руки. Смоляные волосы тяжелыми волнами разметались по вышитому покрывалу, а матовая белая кожа отражает лунный свет и кажется почти прозрачной. Огромные голубые глаза гневно смотрят на потерявшего голову любовника.– Фи, – наконец произносит она капризно, – вы мне надоели, сир. Ходите к шлюхам в портовый квартал. И спите с ними – вам ведь безразлично с кем, лишь бы не с несчастной королевой.
– Драгоценная моя, цветок мой, – лепечет король. – Как вы можете быть так жестоки? Три года я ваш верный раб и выполняю все ваши прихоти. Сжальтесь, Бен, улыбнитесь. Я приготовил вам чудный подарок.
Король Фалер (а это, конечно, он), кряхтя, поднимается на четвереньки, охает, выпрямляется и спешит к ночному столику, на котором стоит довольно большая шкатулка, покрытая узорчатой тканью. Его величество с трудом поднимает ее и тащит к кровати.
– Посмотрите, милочка, как вам подойдет мой подарок, – говорит он, плавясь от восторга.
Графиня вольно раскинулась на ложе, и все ее прелести видны королю. Правда, вот уже несколько часов они ему недоступны, и его страсть распалена до предела.
– Что у вас там, сир? – спрашивает Бендигейда равнодушно.
Король торжественно открывает шкатулку. Она заполнена драгоценностями до самого верха: здесь есть и черные жемчуга, и прекрасное ожерелье из звездчатых сапфиров, которое одно стоит целой провинции или графства; изумительной работы бриллиантовый аграф и рубиновые браслеты в виде венков из алых роз. Но вершиной всему – странный талисман причудливой формы. Отвратительные тела, выкованные из зеленого золота, сплелись в любовном поединке, клыкастые пасти разинуты в вопле восторга, напряжены до предела могучие мускулы.
Король смотрит на этот «шедевр» и думает: «О боги, какая гадость».
Однако за эту гадость он заплатил сумму, равную по величине жалованью целого полка рыцарей за год. Продавец уверял его, что талисман необыкновенно сильный и изготовлен в глубокой древности. Судя по воплю, который вырвался при этом из глотки придворного мага, за ожерелье стоило заплатить и больше. Фалер знал, какую страсть питает его возлюбленная к такого рода вещам, и надеялся заслужить ее благосклонность. Не так давно Бендигейда заприметила это отвратительное украшение у одного из ювелиров, который держал свою лавку на самой окраине, возле городской стены. Но только непосвященные полагали, что в крохотном, покосившемся, потемневшем от времени домишке живет нищий неудачник. На самом же деле старого ювелира инкогнито навещали вельможи и маги, которые могли себе позволить роскошь тратить деньги.
В действительности почти все покупатели Махамы знали, где он берет свой товар. Трудно было держать в секрете тот факт, что старый ювелир охотно скупает драгоценности, нимало не интересуясь их происхождением. Дороже всего он платил за вещи, добытые из древних гробниц, но не чурался и тех, которые были изготовлены совершенно недавно, – лишь бы товар был хорошим. О магических амулетах он знал, казалось, абсолютно все, хотя магию не практиковал, довольствуясь своим ремеслом. К Махаме обращались и при неразделенной любви, и желая избавиться от конкурента или врага: очень часто человек, слишком много знавший, получал подарок от таинственного почитателя и вскоре умирал в страшных мучениях. Плохо кончали и те, кто вызвал недовольство самого ювелира или пытался слишком близко познакомиться с его делами. К Махаме также часто обращались моряки, ходившие в далекие плавания. Что бы ни случалось с кораблем, те, у кого были амулеты Махамы, возвращались домой, так что стало доброй традицией, когда сам капитан покупает охранительную безделушку для своего судна. Просили ювелира найти пропавшие вещи, и за небольшие комиссионные он почти всегда возвращал утерянное владельцам. Ему же заказывали копии талисманов, волшебных перстней и жезлов, а также известных на весь континент фамильных драгоценностей, буде последние необходимо было тайно продать. Махама выполнял эту работу безукоризненно, и его подделки невозможно было отличить от настоящих. Также он помогал сбыть с рук краденое или не праведно нажитое добро.
Жил он одиноко и из всех живых существ терпимо относился только к двум: огромному старому одноухому псу загадочной породы – белому в рыжих подпалинах, размером с упитанного бычка, и старому слуге – тоже увечному, одноухому, причем именно в названном порядке.
Вот у этого ювелира графиня Бран-Тайгир часто бывала, иногда одна, иногда – в сопровождении придворного мага Шахара. С некоторых пор тот благоволил к графине, а она к нему. Старый король только радовался их отношениям, ибо самые необходимые ему люди теперь были не только на его стороне, но и не враждовали между собой.
Как король и ожидал, Бендигейду заинтересовал только безобразный талисман. Небрежным движением отодвинув от себя остальные драгоценности, она бросила королю:
– Уберите это.
Фалер подчинился и унес шкатулку обратно на стол. Затем вернулся к ложу и стал с восторгом наблюдать за своей любовницей. Графиня примеряла ожерелье, вертела его в руках, и глаза ее блестели от удовольствия.
– Сир, – промурлыкала она наконец. – Как же вы добры и щедры. Как же вы меня любите, мой олененок. Ну, идите, я вас расцелую.
И Бендигейда нежным движением привлекла короля к себе. Однако, когда его руки жадно зашарили по упругому шелку ее груди, она гневно оттолкнула короля:
– У вас уже есть одна королева, почему бы вам не пойти к ней?
– Бен, любимая, вы же знаете...
– Я знаю, мой милый, я знаю. Но я не хочу быть вашей любовницей. Я не хочу, чтобы лакеи и придворные шептались у меня за спиной, я хочу быть вашей королевой не только ночью, но и днем. Поклянитесь мне...
– Любимая, я сотни раз обещал и еще раз обещаю, что как только королева Лая покинет сей бренный мир...
– Мне этого мало! – Бендигейда гневно хлопнула ладонью по ложу. – Мне этого недостаточно.
Она соскользнула с постели и разлеглась на шелковом ковре у ног короля. Выгнулась, так что острые соски ее грудей уперлись в зенит, потянулась, как кошка.
– Я вам нравлюсь еще, сир?
– Вы же знаете, – просипел король, – я без ума от вас, Бен.
– Тогда придумайте что-нибудь, сир.
– Что, моя красавица?
– Вы же король – самый мудрый и талантливый человек в этой стране.
– Только в этой? – кокетливо спросил Фалер.
– Конечно нет, сир, конечно нет.
– Ax, Бен. Если бы вы подсказали мне выход, – в вашей очаровательной головке так много мудрых мыслей.
– Я могу подсказать вам выход, сир. Но обещайте мне никому пока что не говорить о том, что я вам доверяю под большим секретом.
– Хорошо, Бен, – сказал король, волнуясь от позы, которую приняла графиня.
– Ваша жена в последнее время бредит по ночам. Иногда она говорит так громко, что будит даже стражу, которая стоит у дверей. И то, что она говорит, настолько странно, настолько неестественно, сказала бы я, что, возможно, разум королевы стал угасать от возраста. Ведь мы, бедные женщины, стареем гораздо раньше вас, мужчин. Может, королеве нет смысла покидать этот мир – и впрямь слишком много сложностей последует за этим. А вот отправиться в любой храм на попечение сострадательных служительниц какого-нибудь милостивого бога ей бы не повредило. Как вы думаете, мой грозный и возлюбленный повелитель? – И графиня нежно поцеловала короля в предплечье.
Тот весь обмяк и, протягивая к ней руки, страстно прошептал:
– Вы правы, дорогая. Конечно, в самый отдаленный храм. А мы тут же сочетаемся браком...
Следующий час в спальне никто не разговаривал. И тишина нарушалась только прерывистым дыханием, вскриками и стонами.
* * *
Во дворце так привыкли к шуму, который доносился по ночам из покоев Бендигейды Бран-Тайгир, что дикий крик, пронесшийся по всем этажам и переполошивший слуг, сначала вызвал только кривые улыбки да похабные шуточки. Однако, когда он повторился и из королевских покоев примчался с перекошенным лицом стражник, стало ясно, что это кричит, надрываясь, королева Лая.Многочисленная челядь ворвалась в спальню – сонная, перепуганная, вооруженная чем попало и наспех одетая. Взглядам придворных предстало грузное тело королевы, бессильно обвисшее на краю ложа среди смятых простыней и подушек. Руки государыни были сведены судорогой, лицо искажено. Она вся посинела и дышала с превеликим трудом, едва выпуская воздух сквозь стиснутые зубы, отчего каждый вдох и выдох сопровождались стоном.
– Что с королевой? Где его величество? – пронеслось по толпе.
Король вошел в спальню, на ходу запахивая роскошный ночной халат. Бледное лицо и крути под глазами, а также следы укусов на полной шее свидетельствовали о том, что он предавался любовным утехам. В этом-то как раз никто и не сомневался.
– Что с ее величеством? – спросил Фалер у придворного медика, который проталкивался через ряды зевак.
– Сейчас выясним, ваше могущество, – ответил тот, отчаянно борясь с зевотой.
Его только что подняли с кровати сообщением, что королеве дурно, но никто ничего толком не объяснил. Однако во дворце потихоньку начиналась паника. С быстротой молнии разнесся слух, что на королеву навели порчу, ибо несчастная обезумела в считанные дни. Виновных подозревали, но имен вслух не называли – откровенно боялись. Еще больше, чем болезни и колдовских штучек, боялись того, что должно было воспоследовать за смертью государыни Лаи. Характер графини был хорошо известен не только при дворе, но и по всему королевству. Эта прекрасная женщина, охотно позволившая погубить собственного мужа, истребившая почти всю свою родню после того, как та отказалась одобрить ее связь с королем, слыла жестокой и алчной, коварной и злобной. Нельзя было представить себе более разительного противоречия, нежели то, какое являли собою внешность и душа Бендигейды.
Лекарь с тревогой думал о том, что ему предпринять. Если выяснится, что королеве можно помочь, то насколько это опасно для него самого? Не отомстит ли ему королевская любовница в том случае, если припадки государыни – это ее рук дело? А если нет? Если графиня здесь ни при чем, и король покарает придворного медика за недостаточно хорошо и быстро оказанную помощь?
Лекарь взял тяжелую, слабую руку Лаи и попытался нащупать пульс. Сердце королевы билось, но слабо и прерывисто.
– Выйдите все, – сухо распорядился лекарь. – Королеве нужно много воздуха. Откройте окна, принесите мне чистое полотно, мускусную воду и соли.
Слуги со всех ног бросились выполнять приказания. Придворные потеснились в коридор. Королеву любили и не желали ей зла. Все со страхом ожидали, что Бендигейда Бран-Тайгир когда-нибудь возьмет власть в свои руки.
Но прошли те времена, когда королю пытались открыть глаза на истинную сущность его фаворитки. После того как герцог Ганиг, повелитель нантосвельтов, заплатил головой за свою откровенность, честность и преданность правящему дому, больше желающих не находилось. Недовольные отправились в длительные путешествия по всему Варду, которые раньше с куда большей откровенностью называли изгнанием.
– Пропустите меня! – раздался внезапно мелодичный голос.
Толпа придворных испуганно расступилась, пропуская любовницу короля. Графиня Бран-Тайгир пришла, чтобы увидеть все своими глазами. При виде этой юной и прекрасной женщины король настолько забылся, что расцвел улыбкой – и это у постели тяжело больной жены. А Бендигейда, казалось, и не заметила монарха. Она буквально впилась взглядом в бледное, без единой кровинки, лицо лежащей королевы. И только богам было ведомо, что она хотела увидеть...
При дворе считали, что красавица графиня приворожила старого монарха, ибо одного ума и одной красоты было все-таки недостаточно для того, чтобы король самого могущественного западного государства настолько забыл свой долг перед страной, честь и доброе имя.
Внезапно королева забилась на постели, задергалась и закричала страшно и пронзительно. Все отшатнулись от неожиданности.
– Позовите короля! – вдруг отчетливо произнесла Лая между двумя воплями.
– Его величество здесь, – осторожно сказал ей лекарь.
– Позовите короля! – настойчиво повторила королева.
– Я здесь, дорогая, – громко отозвался Фалер.
– Ваше величество, я должна поговорить с вами, – прошептала бедная женщина. – Я заклинаю вас именем той любви, что была между нами некогда, я заклинаю вас именем наших детей, послушайте...
– Не волнуйтесь так, ваше величество, – сказал король. – Как только вам станет лучше, мы непременно поговорим.
– Мне не станет лучше, – произнесла Лая таким скорбным голосом, что присутствующие невольно поежились.
– Ну что вы, королева, – раздался мягкий, бархатистый голос Бендигейды. – Мы все будем молить богов о вашем здоровье.
– А, это вы, графиня, – безразлично отметила королева. – Вы здесь, здесь тоже.
– Всегда к услугам вашего величества, – поклонилась графиня Бран-Тайгир, подходя ближе.
Тут и произошло то, что на долгое время потрясло короля и придворных. Лая безумными глазами обвела окружающих, вздрогнула всем телом, когда взгляд ее натолкнулся на незримую преграду, и лицо ее смертельно побледнело.
– Нет! Нет! Уберите!!! – закричала она так страшно, как кричат в последние минуты пребывания в этой жизни, чтобы дозваться до глухих и бесчувственных.
Лекарь прошептал на ухо королю:
– Ее величеству не следует так волноваться, она очень больна. Может, прекрасной графине не стоит смотреть на страдания королевы, это огорчит и расстроит ее, подействует на здоровье.
Он говорил это, а сам все следил за тем, на что были устремлены полные слез и боли глаза Лай. Уродливый талисман из драгоценного зеленого золота, висевший на груди Бендигейды Бран-Тайгир, был причиной отчаяния несчастной жены Фалера. Что-то в этом украшении было отвратительным настолько, что лекарь – убеленный сединами, не склонный к суевериям и беспричинным страхам старик – почувствовал смертельный холод, дуновение могилы, и даже теплый весенний ветер, ворвавшийся в этот момент в опочивальню через распахнутые настежь окна, не принес ему облегчения. Ни ему, ни его королеве.
Лая хрипела и извивалась на своем ложе, протягивая к королю дрожащие руки. Холодный пот ручьями лился по ее лицу, подушка и простыни уже насквозь промокли.
– Фалер! Тебе грозит смерть! Шангайская равнина... Там выход... Пространство, пространство Зла, черноты, пустоты... Мелькарт! – дико вскрикнула королева. – Скажите Кахатанне!!! Мелькарт! Пространство Мелькарта, а выход на Шангайской равнине... Скажите ей... Фалер, супруг мой, пошли войска, скажи ей...
Графиня Бран-Тайгир некоторое время смотрела на грузное тело королевы, которое металось среди одеял и подушек, затем сжала губы и вышла из опочивальни твердым шагом. Ее каблучки дробно простучали по лестнице, ведущей на второй этаж. Фалер постоял около жены несколько минут, затем развернулся и собрался было уходить, но передумал. Он подозвал к себе лекаря:
– Что с ней?
– Мне жаль произносить этот диагноз вслух, ваше величество, но, по-моему, королева теряет разум. Ее что-то крайне огорчило, а ее величество всегда была впечатлительной особой. Вот мозг и не вынес этой нагрузки. Теперь она с каждой минутой будет переходить в иное пространство, иное измерение. И, да будут к ней милостивы всемогущие боги, найдет там свое счастье. Безумные счастливы, мой государь.
Король нахмурился:
– Не могу же я остаток жизни провести с сумасшедшей!
– Уверен, ваше величество, что ваши сановники без труда справятся с этой чисто юридической проблемой. Закон должен предусматривать подобные ситуации.
– Да-да, – рассеянно отвечал Фалер, – конечно.
* * *
Запершись в своей комнате, где она еще недавно была вместе с королем, Бендигейда Бран-Тайгир повела себя довольно странно для нормального человека. Даже если она была откровенно рада болезни королевы, то все равно дальнейшие ее действия не отличались ни разумностью, ни последовательностью. Сорвав с шеи только что полученное в подарок украшение, она некоторое время рассматривала его блестящими от возбуждения глазами, а затем жадно припала губами к талисману. С каким-то неистовым восторгом целовала графиня каждую деталь уродливого предмета, словно впитывала невидимую влагу.– Господин мой, приди скорее, – шептала она. – Я отдам тебе все души, которыми буду владеть. Приди, господин мой, я устала ждать.
– Бендигейда! – раздался за дверью голос Фалера.
– Да, мой повелитель, – отозвалась графиня, с усилием отрываясь от талисмана. Она пошла открывать дверь, шепча на ходу:
– Скорее, я жду...
– Дорогая, – с порога начал король, – вот и случилось то чего мы с вами так долго ждали. Королева действительно была безумна: это подтвердил лекарь. Я уже послал за членами Большого Совета, чтобы объявить им свою волю. Завтра же они начнут бракоразводный процесс, и, как только он закончится, вы станете королевой. Голубка моя, будете ли вы хоть теперь нежны со своим возлюбленным?
– Конечно, – прошептала Бендигейда, обвивая шею короля тонкими, благоухающими руками.
И счастье Фалера, что в этот момент он не видел выражения ее глаз. И горе Фалера, что он его не видел.
Занятый своей возлюбленной, король не задумался над теми словами, которые кричала его несчастная жена. Он не прислушался к тому, что она упоминала имя Богини Истины, – Фалер в истине не нуждался.
* * *
Маленький возок, запряженный рыжими мулами, отвез королеву Лаю в храм Тики, где кроткие жрицы с радостью давали приют всем скорбным душою. И только десять стражников сопровождали ее в этот путь. В дороге королева неоднократно приходила в волнение и просила своих охранников, чтобы они отвезли сообщение Кахатанне о скорой битве на Шангайской равнине и о таинственном и черном пространстве, которое она звала пространством Мелькарта. Но воины не слушали ее – безумная женщина в возке была никем, а королевой с этой ночи стала Бендигейда, и только ее приказам они согласились бы повиноваться.Равнодушие – страшный грех, но незаметный...
А когда утро вызолотило солнечными лучами, дворцовый парк и мраморные стены зданий, когда птицы самозабвенно запели среди цветущих деревьев и фонтаны стали журчать веселее и громче, графиня Бран-Тайгир проводила короля из своей спальни. Некоторое время она сидела молча, и на лице ее ясно читалось отвращение, смешанное со страшной усталостью. Затем она взглянула на себя в зеркало, усилием воли расслабила мышцы щек и лба, полуприкрыла глаза. Потом сама себе улыбнулась и дернула за шелковый шнур, вызывая слуг.
– Позовите ко мне Шахара, – приказала она, когда на пороге возникла склонившаяся в поклоне фигура. – И поживее.
* * *
Скрипнула калитка, и во дворе явственно послышался детский плач. В доме все уже улеглись спать, поэтому слабый звук поначалу не привлек ничьего внимания. Как и тот факт, что забились и затанцевали в конюшне лошади, оглашая воздух тревожным ржанием, да разом взвыли все соседские собаки. Почтенный Пангха этих четвероногих друзей человека не любил еще с детства, с тех пор как его ощутимо искусали дворовые псы, поэтому собак не признавал и в доме своем не держал. Как выяснилось, зря.Среди народа новости разносятся быстро. После того как несколько убийств были совершены в спокойной прежде Салмакиде, все твердо знали: если собаки воют, а кони волнуются, то на улицу носа не высовывать, даже если тебя собственная мать будет звать на помощь. Сто против одного, что это вовсе не твоя мать и не человек даже, а то самое, что так лихо потрошит самых сильных и смелых воинов, раздирая их на мелкие клочки. Именно поэтому все соседи почтенного Пангхи плотно закрыли ставни, позапирали двери на все имеющиеся запоры и крючки, а кто поумнее – даже мебелью привалил. Детский плач ничье сердце не тронул. Но если и тронул, то ни к каким дальнейшим действиям это не привело...
Пангха был известным на всю столицу – а может, и на весь Сонандан – портным, к которому всегда стояла длинная очередь модниц и придворных щеголей. Это был пожилой, пухлый, лысоватый человечек с подслеповатыми глазками и душой художника. Он не просто шил – он самозабвенно кроил материю, нашивал кружева и пуговицы и изобретал новые и новые фасоны. Он создавал платья, в которых полные казались стройными и изящными, сутулые приобретали осанку и величественный разворот плечей, низкорослые – рост и стать, а все вместе – прекрасное настроение и уверенность в том, что они чрезвычайно привлекательны. Поэтому портной был далеко не беден и даже позволял себе выбирать заказчиков по своему вкусу. Он умел подобрать ткань к цвету глаз, яркие ленты – к улыбке и придать одежде ту изысканность, которая отличает настоящих вельмож и их прекрасных дам. Именно он шил праздничные одеяния для Великой Интагейя Сангасойи и ее верховного жреца, а также имел счастье не только являться во дворец, чтобы порадовать своим искусством татхагатху, но и принимал повелителя в своем не столь уж и скромном доме.
Жил же Пангха в тихом квартале, более похожем на тенистый парк. Соседи его – сплошь люди состоятельные – имели особняки с большими садами, цветниками и бассейнами. И портной от них не отставал. Разбогатев на последних заказах, он перестроил свой старый дом под замок с высокими изящными башенками, галереями и переходами. Поговаривали, что за одни только флюгеры портной выложил кучу денег. Но если на все лады обсуждавшаяся сумма и была подлинной, то все равно флюгеры этих затрат стоили. Они изображали рыцарей и дам, гибких пантер и веселых дельфинов, а самый большой и дорогой – дракона Аджахака, выкованного из благородной черной бронзы. В лунном свете парящий над замком дракон с распахнутыми крыльями и изогнутым мощным хвостом производил неотразимое впечатление. В глубине души старый портной был романтиком и позволял себе помечтать о странствиях, опасных приключениях и прекрасных принцессах, спасенных им от верной смерти.