Уиллис Конни. Проклятие королей

   – Эвелин? - повторил я, приподнял пластиковый полог и охнул.
   – Наверное, это прозвучало, как стон. Закрыв лицо рукой, словно пытаясь спастись от огня и дыма, я отпрянул, едва не упав на маленькую бейю и придавив ее к хлипкой стене так, что стенка чуть не прорвалась.
   – Что с ней случилось? - я схватил бейю за худенькие плечи. - В чем дело?
   Она страшно перепугалась. Я понял, что ответа не дождусь, отпустил ее, и она так вжалась в складки пластиковой стенки, что почти исчезла.
   – Что с ней? - настойчиво прошептал я и услышал, что в голосе звучит ужас. - Это какой-то вирус?
   – Проклятие, - сказала маленькая бейя.
   И тут погас свет.
   Я стоял в темноте, слышал тяжкое, мучительное дыхание Эвелин и свое собственное - частое, испуганное - и на какой-то момент поверил бейе.
   Затем свет снова зажегся, я увидел пластиковый полог гамака и вдруг понял, что нахожусь в нескольких шагах от самого сенсационного репортажа всей.своей жизни.
   – Проклятие, - повторила маленькая бейя, а я подумал: «Нет, не Проклятие. Это моя удача».
   Я подошел к гамаку, двумя пальцами приподнял пластиковый полог, чтобы посмотреть на то, что осталось от Эвелин Херберт. По самую шею она была накрыта одеялом, а руки, лежавшие поверх одеяла на груди, были изуродованы пятигранными белыми наростами. Целиком, вплоть до ногтей. В углублениях между ними кожа настолько истончилась, что казалась прозрачной. Виднелись вены и пульсирующая в них красная жидкость.
   Такие же наросты покрывали лицо женщины, даже веки; они виднелись и во рту. На скулах белая сеть казалась тоньше и выше, кожа выглядела настолько тонкой, что удивительно, как не торчали наружу кости. У меня мурашки побежали по телу при мысли о том, что на пластике может быть вирус. Значит, я заразился, едва вошел в комнату.
   Женщина открыла глаза, и я так вцепился в полог, что чуть не сорвал его. Сеть крохотных наростов, не толще паутины, покрывала ее глаза. Непонятно, видит ли она меня.
   – Эвелин, - сказал я. - Меня зовут Джек Мертон. Я репортер. Вы можете говорить?
   С ее губ сорвался какой-то приглушенный звук. Она закрыла глаза и попыталась еще. На этот раз внятно проговорила:
   – Помоги мне.
   – Что нужно сделать? - спросил я.
   Она издала ряд звуков, которые представлялись ей словами, но разобрать их было невозможно. «Идиот, оставил переводчик в джипе», - подумал я с отчаянием.
   Эвелин попыталась приподняться, выгибая спину и даже не пробуя помогать себе руками. Закашлялась - резким, надсадным кашлем, - словно прочищая горло, и опять издала какой-то звук.
   – У меня есть аппарат, который поможет понять вас, - сказал я. - Переводчик. В моем джипе. Сейчас принесу.
   Она ясно произнесла: «Нет». Затем снова последовали невнятные звуки.
   – Не понимаю, - сказал я, и тут она схватила меня за рубаху. Я отскочил так, что ударился о лампочку. Бейя отлипла от стены и качнулась вперед.
   – Сокровища, - сказала Эвелин и с трудом перевела дыхание. - Санд. От… рава.
   – Отрава? - переспросил я. Лампочка все еще раскачивалась. Я взглянул на свою рубашку. Наросты на пальцах Эвелин рассекли ее на длинные полосы. - Кто вас отравил? Санд?
   – Помоги мне, - прошептала она.
   – Сокровища были отравлены, Эвелин? Она попыталась покачать головой.
   – Возьми… записку.
   – Записку? Кому?
   – Сан… - сказала она. Упала на гамак, кашляя и с трудом хватая воздух ртом.
   Я отступил, чтобы она не забрызгала меня слюной.
   – Зачем? Хотите предупредить Санда, что вас кто-то отравил? Почему я должен отнести ему записку?
   Она перестала кашлять. Долго лежала и смотрела на меня. И вдруг повторила:
   – Помоги мне.
   – Если я отнесу записку Санду, вы расскажете, что произошло? - спросил я. - Откроете, кто вас отравил?
   Она попыталась кивнуть и снова закашлялась. Подошла бейя с бутылкой, из которой торчала трубочка, и поднесла ко рту Эвелин. Немного воды пролилось на подбородок; бейя промокнула ее подолом своей несвежей рубахи. Эвелин снова попробовала подняться, бейя помогала, обняв ее за плечи, покрытые сеткой наростов. Они были такие же, как на лице, и, по всей видимости, не травмировали руку маленькой бейи. Казалось даже, что под нажимом руки они становятся плоскими. Бейя сунула трубочку в рот Эвелин. Та глотнула и опять закашлялась. Бейя подождала и снова попробовала ее напоить, на этот раз удачно. Потом больная легла.
   – Да, - произнесла она гораздо отчетливее. - Лампа. Я в очередной раз не понял.
   – Что мне передать, Эвелин? Что ему сказать?
   – Лампа, - повторила она и попыталась указать на нее рукой.
   Я обернулся. Керосиновая лампа стояла на покрытом пластиком картонном ящике. Рядом лежали два одноразовых шприца, из тех, какие бывают в наборе первой помощи, и пластиковый пакет. Бейя передала пакет мне. Я осторожно взял его, надеясь, что Эвелин к нему не прикасалась, а записку туда положила бейя. Затем взглянул на руки Эвелин и на свою изодранную рубаху, уразумев, что бейя не только положила записку в пластиковый пакет, но, очевидно, сама ее написала по просьбе Эвелин. Оставалось надеяться, что каракули можно будет прочесть.
   Я сунул пакет в мешочек с подкладкой из фольги, куда обычно клал запасной аккумулятор для передатчика, и постарался отделаться от навязчивого желания вымыть руки. Подошел к гамаку.
   – Где Санд? Здесь? Или у себя?
   Она снова попыталась покачать головой. Я начал понимать ее жесты, но не переставал жалеть, что со мной нет переводчика.
   – Нет, - ответила она и закашлялась. - Не здесь. Лагерь. Деревня.
   – Он в лагере? Вы уверены? Я недавно был там и никого не видел. Кроме его бейи.
   Она вздохнула: звук был ужасный, похожий на треск гаснущей свечи.
   – Лагерь. Скорее.
   – Хорошо, - ответил я. - Постараюсь вернуться до темноты.
   – Скорее, - прошептала она и снова начала кашлять.
 
   Я выбрался тем же путем, что пришел. По дороге спросил бейю, верно ли, что Санд в лагере. Она ответила:
   – Север. Солдаты.
   Это могло означать множество разных вещей.
   – Он ушел на север? - спросил я. - Его нет в лагере?
   – Лагерь. Солдаты.
   Задавать новые вопросы не имело смысла. Я осмотрелся, раздумывая, не попытаться ли найти Хауарда, или Лако, или кого-нибудь еще, прежде чем тащиться в лагерь на поиски Санда. Смеркалось. Если я задержусь, станет совсем темно, а кроме того, не хотелось попадаться на глаза разгневанному Лако с посланием, которое жгло мне карман. Во всяком случае, вернувшись к джипу, я смогу прочесть, записку и, возможно, найду ключ к чертовщине, которая здесь происходит. Скорее всего, Санд в лагере. Если бы он ушел на север, то не оставил бы здесь свою бейю.
   Я вылез из прорезанной мною же щели и помчался со всех ног через открытое пространство к относительно безопасному месту - хребту. Очутившись там, вынул фонарь-карандашик и стал светить себе под ноги, чтобы не провалиться в расщелину. Остановился на полпути в тени длинного черного откоса, чтобы перевести дух и прочесть записку. Когда доберусь до джипа, ничего не будет видно. И так уже довольно темно. Я приготовил фонарик, вытащил из кармана рубахи мешочек и собрался его открыть, но тут внизу крикнули:
   – Назад!
   Я вжался в расщелину, как бейя, прислуживавшая Эвелин. Фонарик выскользнул из пальцев и провалился в дыру.
   – Ты не должен к нему прикасаться! Я сам!
   Я чуть-чуть высунул голову и взглянул вниз. Очевидно, лава давала какой-то аномальный акустический эффект. Лако и два коренастых человека в белом - сугундули - стояли у дальней стороны палатки, так далеко, что я с трудом различал их в сумерках, хотя голос Лако раздавался отчетливо, словно он был рядом, чуть ниже меня.
   – Я сам его похороню, во имя Господа. Все, что вам надо сделать, это выкопать могилу. - Лако обернулся и показал на что-то рядом с палаткой, голос его прерывался. «Какую могилу?» - подумал я. Посмотрел, куда он показывает, и различил на песке серовато-голубой предмет. Тело в пластиковом мешке.
   – Санд послал вас сюда сторожить сокровища, значит; вы должны выполнять мои приказания, - продолжал Лако. - Когда он вернется, я…
   Дальнейшего я не слышал, но что бы Лако ни говорил, ему не удалось убедить их. Сугундули пятились от него, а через минуту повернулись и побежали. Хорошо, что в темноте их нельзя было рассмотреть. При виде сугундули у меня по телу мурашки бегают. У них под кожей, особенно на лицах, руках и ногах, видны клубки мышц, напоминающие грыжу. Когда Брэдстрит делал о них репортажи, то описывал эти мышцы как перекрученные веревочные узлы или клубки, похожие на змей. Санд выглядит получше - у него клубки на ступнях, которые, по словам Брэдстрита, из-за этого словно обуты в сандалии. Отсюда пошло прозвище «Сандалий», которое позже укоротилось до Санда.
   Санд. Он должен быть в лагере, потому что Лако сказал: «Когда он вернется». Никто не глядел в мою сторону, и я продолжал взбираться на гребень, стараясь производить как можно меньше шума - на случай, если эхо действует в обе стороны.
   На западе еще оставалась полоска света, и это позволяло вести машину. Я было решил остановиться на полпути, включить фары и в их свете прочесть записку Эвелин, но Лако мог увидеть мои фары и понять, где я. Лучше прочесть послание в деревне, прежде чем идти к Санду.
   Так я и ехал, пока стало невозможно различить руку, поднесенную к глазам, и лишь тогда включил фары, увидев, что едва не врезался в стену, ограждавшую деревню. Вдоль стены не было ни огонька, и я оставил джип с включенными фарами, сожалея, что не могу проехать на нем за стену.
   Оказавшись внутри ограды, я тут же увидел фонарь, который при мне повесила бейя. Это был единственный свет во всей деревне, и кругом стояла прежняя тишина - как после битвы. Может быть, они узнали, кто лежит в гамаке под пластиковым куполом, и бежали отсюда, подобно стражникам-сугундули.
   Я подошел к воротам Санда и посмотрел на фонарь. Можно было легко дотянуться, снять фонарь с крюка, уйти в проулок и прочесть записку, пока меня не видит никто, в том числе и Санд. Вряд ли ему понравилось бы, что кто-то вскрывает его письма. Я подобрался к забору и вытащил мешочек с запиской.
   – Никого внутри, - сказала бейя. Она все еще держала в руках мое удостоверение. Края карточки были обгрызены. Должно быть, бейя так и сидела на ступеньках, пытаясь выковырять трехмерные буквы.
   – Мне надо увидеть Санда, - заявил я. - Впусти меня. У меня для него сообщение.
   Она с любопытством смотрела на мешочек. Я убрал его.
   – Сообщение, - повторила она, наблюдая, как мешочек исчезает в кармане рубашки.
   Убедившись, что от разговоров толку не будет, я снова достал мешочек, вынул пластиковый пакет и показал бейе.
   – Сообщение. Для Санда. Впусти меня.
   – Никого внутри, - повторила она. - Я возьму. Ее рука протянулась сквозь железные ворота, а я отодвинул свою - с пакетом - подальше.
   – Это не тебе. Сообщение для Санда. Отведи меня к нему. Сейчас же. Это напугало бейю. Она попятилась к крыльцу.
   – Никого внутри, - снова сказала она и уселась на ступеньки, принявшись крутить в руках мою карточку.
   – Я тебе кое-что дам, - пообещал я, - если отнесешь записку Санду. Лучше, чем карточка.
   Бейя вернулась к воротам, поглядывая на меня с подозрением. Я совершенно не представлял, что ей всучить. Порылся в рваном кармане, выудил ручку, по которой шла надпись трехмерными буквами и показал этой упрямице.
   – Это тебе. Скажи Санду: у меня для него сообщение. - Я помахал пакетом, чтобы она поняла, в чем дело. - Впусти меня.
   Она оказалась быстрой, как змея. Только что стояла, рассматривая ручку, а в следующий момент пакет уже оказался у нее в руках. Она подхватила фонарь и взбежала по ступенькам.
   – Не уходи! - крикнул я.
   Дверь за ней захлопнулась. В темноте ничего не было видно.
   Замечательно. Бейя сжует эту записку, а я так же далек от репортажа, как и был. Эвелин, скорее всего, умрет, не дождавшись моего возвращения.
   Я побрел вдоль стены, пока не увидел свет фар. Он стал более тусклым. Замечательно - ко всему прочему садится аккумулятор. Я бы не удивился, обнаружив Брэдстрита, сидящего за рулем моей машины и отправляющего репортаж по моей «горячей линии».
   Не было никакой возможности добраться до палатки без включенных фар среди черной, как деготь, колхидской ночи; оставалось только надеяться, что Лако не заметит меня,
   Рубашка изодралась в лохмотья; я бросил ее в машине и целую вечность спускался в темноте с хребта, таща на себе переводчик и передатчик. Щель в стенке палатки оказалась маловата, чтобы пролезть через нее с двумя громоздкими ящиками. Я поставил их на землю, влез в палатку, втащил оборудование, и тут раздался голос Лако.
   – Ты что-то припозднился, Джек. Стражники Санда удрали часа два назад. Не надо мне было звать их на помощь… Они, стало быть, ушли, а ты явился… Брэдстрит тоже здесь?
   Я обернулся. Лако выглядел так, словно неделю не спал.
   – Почему бы тебе не убраться тем же путем, что пришел? А я притворюсь, будто тебя не видел, - сказал он.
   – Я приехал за репортажем. Думаешь, я уйду теперь, когда напал на тему? Мне надо повидаться с Хауардом.
   – Нет, - отрезал Лако.
   – Должен тебе сказать… - начал я и автоматически полез за удостоверением. Подумал, что бейя, наверное, уже совершенно изглодала мою карточку, если не отвлеклась на послание Эвелин. - Короче, ты не имеешь права препятствовать сбору информации.
   – Он умер, - ответил Лако. - Я похоронил его сегодня вечером.
   Я пытался выглядеть так, словно просто собрался выдать очередной репортаж о сокровищах и, конечно же, не заметил то, что лежало в гамаке. Думаю, вел я себя правильно, поскольку непохоже было, что Лако что-либо подозревает. Может быть, он все еще пребывал в шоке.
   – Умер? - переспросил я, пытаясь вспомнить лицо Хауарда, но перед глазами стояло обезображенное лицо Эвелин… и руки, схватившие мою рубашку… они резали ткань, словно бритвы…
   – А Каллендер?
   – Тоже умер. Все умерли, кроме Борхарда и Херберта, но и те не способны что-либо произнести. Ты пришел слишком поздно.
   Лямка аппарата-переводчика врезалась в плечо. Я поправил ремень.
   – Что это? - спросил Лако. - Переводчик? Он может справиться с искаженной речью?
   – Да. Но что происходит? Что случилось с Хауардом и остальными?
   – Я конфискую твою аппаратуру, - сказал он.
   – Не имеешь права, - возразил я и попятился. - У репортеров «горячей линии» свободный доступ.
   – Не здесь. Дай сюда переводчик.
   – Зачем? Ты же сам сказал, что Борхард и Херберт не могут говорить.
   Лако пошарил у себя за спиной. Приказал:
   – Бери свой передатчик и иди вон туда.
   Он поднял керосиновый огнемет, сооруженный из чего-то, похожего на бутылку из-под колы, и зеркальца - одна из самоделок, которыми сугундули косили всех без разбора. Лако наклонил огнемет так, чтобы зеркальце оказалось под висевшей над нами электрической лампочкой. Я поднял с земли передатчик.
   Он повел меня через лабиринт ящиков и коробок в центр палатки. Мы прошли мимо пластиковых занавесей, за которыми, подумал я, может лежать в гамаке Борхард. Если Лако надеялся, что я потеряю ориентировку, то он ошибался. Я легко мог найти Эвелин. Нужно было только следовать за паутиной электрических проводов.
   Центр палатки напоминал склад: в беспорядке стояли контейнеры, валялось археологическое оборудование. Тюки и спальные-мешки были навалены кучей рядом с кипой пластиковых коробок. В центре оказалась проволочная клетка, напротив нее - опутанный сетью электрических проводов холодильник. Большой, с двойными дверцами старого образца, явно промышленного типа. Скорее всего, он попал сюда с одной из фабрик, производящих кока-колу. Нигде ни следа сокровищ, разве что все уже упаковано. Мне стало интересно, для чего предназначена клетка.
   – Положи аппаратуру, - сказал Лако и начал снова возиться с зеркальцем. - Заходи в клетку.
   – А где передатчик? - задал я вопрос.
   – Не твое дело.
   – Послушай, - сказал я, - у тебя своя работа, у меня - своя. Все, что мне нужно - это репортаж.
   – Репортаж? - переспросил Лако. Он толкнул меня внутрь клетки. - Как тебе такая тема: ты только что подвергся воздействию смертельно опасного вируса и находишься в карантине.
   Сказав это, он протянул руку и выключил свет.
   Да, вот это везение. Сначала бейя Санда, теперь Лако, и в результате, я знаю о событиях ничуть не больше, чем когда был у Лиси, и, возможно, через несколько часов свалюсь от страшного недуга, который сжирает Эвелин. Какое-то время я тряс решетку и призывал Лако. Потом попытался открыть замок, но во тьме ничего не было видно, только слышалось урчание холодильника. Когда он затихал, становилось понятно, что электричество вырубилось; так повторялось раза четыре. Потом я привалился к углу клетки и попытался уснуть.
   Как только стало светло, я снял одежду и осмотрел себя - не появились ли наросты. Ничего не обнаружив, снова натянул брюки и ботинки. Написал записку на листке из блокнота и опять принялся трясти клетку. Пришла бейя. В руках она держала поднос с черствым куском местного хлеба, каменным сыром и бутылкой колы с вставленной в нее трубочкой. Хорошо, если это другая, не та, через которую пила Эвелин.
   – Кто здесь еще? - спросил я у бейи, но она испуганно молчала. Видно, я здорово напугал ее вчера ночью. Я улыбнулся.
   – Ты ведь помнишь меня? Я подарил тебе зеркало. Молчание.
   – Есть ли другие бейи?
   Она поставила поднос на картонный ящик и просунула хлеб в клетку.
   – Ты одна?
   Ей не удавалось просунуть бутылку сквозь проволоку. Понаблюдав минуту-другую за ее стараниями, я предложил:
   – Давай вместе.
   Я наклонился и принялся пить через трубочку, а она в это время держала бутылку.
   Когда я выпрямился, она проговорила:
   – Только я. Других бей нет. Только я.
   – Послушай, мне нужно, чтобы ты передала Лако записку.
   Она не ответила, но и не отошла от клетки. Я вытащил свою верную ручку с трехмерными буквами, но не стал протягивать ее бейе, боясь повторить ошибку вчерашнего вечера.
   – Я отдам тебе ручку, если ты отнесешь записку Лако: Она попятилась и прижалась к холодильнику; взгляд больших черных глаз не отрывался от предмета. Я нацарапал имя Лако на записке и сунул ручку в карман. Бейя проводила ее взглядом.
   – Я подарил тебе зеркало, - напомнил я. - Теперь подарю вот это.
   Она схватила записку и убежала, а я покончил с едой и прилег вздремнуть, время от времени пытаясь вообразить, какая судьба постигла послание, которое я отдал бейе Санда.
   Когда я окончательно проснулся, было совсем светло и вокруг оказалось множество вещей, которых я не заметил ночью. Моя аппаратура все еще находилась здесь, рядом со спальниками, но переводчик исчез. Около клетки стояла небольшая картонная коробка. Я просунул руку сквозь сетку и подтянул ее поближе, чтобы отодрать клейкую ленту. Интересно, кто прятал сокровища. Группа Хауарда? Вряд ли сугундули могли так аккуратно справиться с упаковкой. Похоже, это работа самого Лако. Но почему он лично этим занялся? Ведь его задача - охранять находки от посягательств со стороны.
   Клейкая лента, упаковочная ткань и мягкие прокладки - все сделано на совесть. Я далеко просунул руку сквозь проволочную сетку, слегка подтянул коробку другой рукой и сумел что-то нащупать. И вытащил какой-то предмет.
   Это оказалась ваза. Я держал ее за длинное, узкое горлышкц. На ней была выгравирована серебряная трубочка. Сама ваза была сделана из голубой керамики, тонкой, как яичная скорлупа. Я завернул ее в пластиткань и положил назад. Порылся в коробке и добыл предмет, напоминающий маленький глиняный горшочек.
   – Это дверная печать, - послышался голос Лако. - По словам Борхарда, на ней написано: «Берегись Проклятия королей и кхранов, которые обращают человеческие мечты в кровь». - Он отобрал у меня «горшочек».
   – Ты получил мою записку? - спросил я, пытаясь высвободить руки из проволочной сетки. На правом запястье появилась царапина. Лако бросил мне изжеванный кусочек бумаги.
   – Некоторым образом, - ответил он. - Бейи проявляют крайнюю любознательность относительно того, что им даешь. Что говорилось в записке?
   – Я хотел заключить с тобой соглашение.
   Лако принялся укладывать дверную печать в коробку.
   – Я уже умею работать с переводчиком, - ответил он. - И с передатчиком.
   – Никто не знает, что я здесь. Я пересылал репортажи к археологам Лиси, на передатчик.
   – Что за репортажи? - спросил Лако, выпрямляясь. Он все еще держал в руках дверную печать.
   – Всякую ерунду. Местная природа, Комиссия. То, что интересует читателей.
   – Комиссия? - переспросил Лако. Сделал какое-то странное движение, словно чуть не уронил печать и поймал ее в последний момент. Я забеспокоился, все ли с ним в порядке. Выглядел он ужасно.
   – У меня там передатчик. Репортажи идут через него, и Брэдстрит считает, что я все еще сижу у Лиси. Если перестану слать репортажи, он догадался о моем исчезновении. Сядет в «Ласточку» и будет здесь послезавтра.
   Лако осторожно положил печать в коробку, обернул упаковочным материалом, закрыл коробку и заклеил лентой.
   – Какое соглашение?
   – Я снова буду передавать репортажи, и это убедит Брэдстрита в том, что я все еще у археологов Лиси.
   – А взамен?
   – Ты расскажешь мне всю правду. Позволишь взять интервью у группы. Дашь мне возможность опубликовать сенсационный материал.
   – Но взамен я потребую, чтобы Брэдстрит появился здесь послезавтра, не раньше.
   – А что должно произойти завтра?
   – Ты выполнишь договор?
   – Да.
   Лако немного подумал.
   – Завтра утром придет корабль, - медленно произнес он. - Мне будет нужна помощь при погрузке сокровищ.
   – Я помогу.
   – Никаких частных интервью, никакого частного доступа к передатчику. Я буду просматривать все репортажи, которые ты намерен засылать.
   – Хорошо.
   – Ты не станешь писать о том, что увидел здесь, пока мы не улетим с Колхиды.
   Я готов был согласиться на все. Это ведь не просто история о том, как местный вождь отравил нескольких чужеземцев, не рассказ о туземных игрищах. Это был репортаж, какого у меня еще не случалось, и ради него я согласился бы поцеловать похожую на змею ногу Санда.
   – Согласен, - ответил я. Лако глубоко вздохнул.
   – Мы обнаружили сокровища в Спайни, - сказал он. - Три недели назад. Это гробница принцессы. Стоимость найденного… Не могу себе представить. Большая часть памятников сделана из серебра, а их культурная ценность не поддается исчислению. Неделю назад, через два дня после того, как мы расчистили гробницу и принесли все сюда, где можно работать с материалом, группа заболела… Наверное, это вирус. Заразились только наши. Ни представитель Санда, ни носильщики, которые перетаскивали находки из Спайни. Никто, кроме археологов. Санд заявил, что археологи открыли гробницу сами, не дожидаясь решения местных властей. - Лако замолчал.
   – Если это так, то последует конфискация, и все достанется Санду. А где находился представитель Санда, когда они якобы вскрыли гробницу?
   – Это была бейя. Она отправилась за Сандом. Группа осталась караулить сокровища. Хауард клянется, что они не входили, дожидаясь Санда и его носильщиков. Он говорит… говорил, что группа отравлена.
   «От… рава, - сказала тогда Эвелин. - Санд».
   Санд утверждает, что какой-то охранный яд, оставленный в гробнице древними, подействовал на археологов, когда они проникли туда.
   – А по словам Хауарда, что это было? - спросил я.
   – Он ничего не сумел сказать… Эта зараза в первую очередь поражает горло. Хауард потерял голос на второй день. Эвелин Херберт пока еще в состоянии произносить слова, но ее очень трудно понять. Вот зачем мне понадобился твой переводчик.
   Я задумался. Охранный яд в гробнице - в этом я немного разбирался. Мне уже приходилось писать о ядах, с помощью которых древние оберегали гробницы от разграбления. В основном это были контактные яды, нанесенные на различные предметы. А у меня в руках побывала дверная печать.
   Лако посмотрел на меня и сказал:
   – Я помогал переносить сокровища из Спайни. Носильщики тоже их таскали. И я касался трупов. Правда, надевал пластиковые перчатки, но это не предохраняет от воздушной или капельной инфекции. Каково бы ни было это заболевание, не думаю, что оно заразно.
   – Ты, как и Хауард, считаешь, что мы столкнулись с ядом? - спросил я.
   – Мое официальное мнение: в гробнице находился вирус, и когда ее открыли, вся группа, включая представителя Санда, подверглась его воздействию.
   – И сам Санд?
   – Бейя Санда вошла в гробницу раньше всех. За ней - археологи. Потом Санд. Моя официальнаяпозиция - вирус был анаэробным. После того, как в гробницу проник воздух, вирус утратил свои болезнетворные свойства.
   – Но ты не веришь в это?
   – Нет.
   – Тогда зачем ты избрал такую версию? Почему не обвиняешь Санда? Если ты хочешь заполучить сокровища, это самый верный путь. Комиссия…
   – Тогда Комиссия прибудет на планету и начнет расследование по моему обвинению.
   – Ну и что?
   Хотелось спросить, почему его это так беспокоит, но я решил сначала выбраться из клетки, и лишь после этого задавать вопросы.
   – Но если это вирус, чем же ты объясняешь, что бейя не заболела?
   – Различием в химическом строении и размерах тел. Я объявил карантин, и Санд, в общем, согласился. Также он согласился дать нам отсрочку на неделю, чтобы проверить, нет ли инкубационного периода у вируса, подхваченного бейей, прежде чем он направит жалобу в Комиссию. Неделя истекает послезавтра. Если признаки заболевания появятся в ближайшие два дня…