Уилсон Дэвид. Крыса на козлах

   - Джентльмены! В своем нынешнем состоянии я - ни крыса, ни человек. Я живу в клетке. Мне позволено жить словно из снисхождения, и если вдруг доктору Рихтеру придет в голову, то он легко сможет убить меня. У меня осталась лишь одна надежда: что найдется все же Леди Света и что она соизволит вновь превратить меня в того, кем я был в тот ставший для меня решающим вечер, а именно, в такого же, как и вы, человека. Я умоляю вас помочь мне в этом.
   Долго никто в комнате не решался нарушить молчание. Наконец, заговорил сам доктор Рихтер.
   - Я должен признать, что рассказ, который вы услышали, полностью соответствует тому, что Роберт впервые рассказал мне. Действительно, я просил Роберта ни в коем случае не упоминать имени принцессы Амадеи, ибо это могло оказаться в высшей степени неуместным и для нее, и для нас. Все мы знаем, что существует распространенная вера в ведьм, и хотя, как ученый, я полностью отвергаю такие суеверия, тем не менее мы живем именно в таком несовершенном мире. Конечно, с чисто научной точки зрения рассказ Роберта совершенно невероятен. Несомненно, его разум был подвергнут влиянию, подвергнут неким выдающимся ученым, которого я тщетно пытался разыскать. Я полностью отвергаю обвинения в том, что я пытался исказить рассказ Роберта, мне просто хотелось избежать каких-либо недоразумений. И я прошу всех вас хранить сказанное здесь в тайне. Если появятся хотя бы слухи, что принцесса Амадея замешана в черной магии, это может привести к ужасающим последствиям. Как для нее, так и для тех, кто причастен к распространению этих слухов.
   При упоминании доктора Рихтера о колдовстве у меня пробежал мороз по коже. Мое воображение слишком живо изобразило ужасную сцену, которой я был свидетелем на рыночной площади.
   - Но я должен сказать, - возразил я, пытаясь обратить на свои слова как можно больше внимания, - что Леди Света показалась мне воплощением добродетели, а не зла, и сделанное ей не принесло вреда никому, кроме меня, да и это случилось лишь по чистой случайности.
   - Ты должен понять, Роберт, - с неожиданной мягкостью ответил доктор Рихтер, - мы не верим ни в фей, ни в ведьм. Но за этими стенами живут люди, которые верят в это, и они могут быть опасны.
   Остальные, кажется, были согласны с ним, но я не знал, относится ли это и к его толкованию моего рассказа. Если все они похожи на него, то у меня не останется ни одного шанса снова найти Леди Света.
   - Тогда я хочу извиниться, - начал я. - Если бы я осознавал опасность, то я не упомянул бы имя принцессы. Но моя просьба о помощи тем не менее остается в силе. Помогите мне найти Леди Света, чтобы я смог вернуться в свое истинное обличье.
   Тут заговорил довольно молодой человек, с каштановыми волосами и без очков:
   - Я не совсем уверен в том, каково твое истинное обличье. Я хочу сказать, если рассказанное тобой - правда, то ведь ты был в обличье человека в течение всего одного вечера, так? А до этого, всю свою жизнь, ты был крысой. И в культурном отношении ты до сих пор крыса. Ты умеешь читать или писать?
   - Нет.
   - Множество людей не умеют ни читать, ни писать, - возразил кто-то.
   - Что ты знаешь об искусстве, музыке, литературе? О деньгах и коммерции? - продолжал молодой человек. - Что ты знаешь о государственном устройстве, образовании, истории, географии? Человеческий язык - это еще не весь человек.
   - Что ты хочешь доказать, Дженкинс? - спросил худой, с вытянутым лицом.
   - Я пытаюсь подсказать нашему другу, - ответил Дженкинс, - что если он найдет Леди Света, то будет лучше попросить ее вернуть ему крысиный язык.
   - Это интересное замечание, - усмехнулась самая лысая голова, - но толку от него немного... если только... хо-хо... Дженкинс... и в самом деле верит в эту... Леди Света!?
   - Не могли бы вы ответить мне на один вопрос? - спросил я, когда смешки утихли. Окружающие, похоже, были удивлены, но молодой человек по имени Дженкинс кивнул головой.
   - Почему вы все смеетесь над Леди Света?
   - Позвольте, я отвечу, - вмешался доктор Рихтер. - Мы смеемся, мой дорогой Роберт, потому что мы ученые. Мы знаем, что таких вещей не существует.
   - Нет, не знаем, - ответил Дженкинс. - Мы думаем, что таких вещей не существует. Но у Роберта было право задать вопрос, и пока мы не найдем точного ответа, у нас нет права смеяться над ним.
   - Вы еще так молоды, Дженкинс, - отозвался худой. - Вы должны еще многому научиться.
   - Надеюсь, что я не научусь говорить "Я знаю", когда хочу сказать "Я думаю".
   - Магии не существует, - резко сказал доктор Рихтер. - Магия ненаучна.
   - Это только означает, что наука еще не подготовлена для изучения магии, - возразил Дженкинс. - Глазами ветер не увидишь, но вы же не станете отрицать, что ветер существует.
   В комнате послышался неприязненный шепот, я услышал, как один лысый спрашивает у другого: "А что это за Дженкинс? Что он изучает?". Другой отвечал, что Дженкинс - специалист по человеческому поведению и автор знаменитой книги "Человек - царь зверей".
   Мне показалось, что обо мне совсем позабыли, а я так и не приблизился к решению моих проблем. Я снова окликнул их, спрашивая, что же теперь будет со мной. Мне пришлось повторить вопрос несколько раз, прежде чем на меня обратили внимание.
   - В самом деле, что вы собираетесь с ним делать, Рихтер? - спросил кто-то.
   - С моей точки зрения, - ответил Рихтер, - я зашел в тупик. Я пытался научно изучить его, но так как он очень мало рассказал о том, что с ним произошло, и так как я не смог отыскать человека, отвечающего за его теперешнее состояние, то дальше, кажется, я продвинуться не смогу.
   - Это очень интересный случай, - заметил худой. - Он мог бы принести гораздо больше пользы.
   - Он был бы очень полезным, если бы мы хотели изучать крыс, - добавил лысый. - Но кому нужно изучать крыс, ха-ха!?
   - Мне.
   Это сказал невысокий человечек, сидевший за Дженкинсом. До этого он не сказал ни слова, и теперь все обернулись к нему. Он носил пенсне и отличался жидкими и редкими волосами, но при ближайшем рассмотрении я понял, что он не старше Дженкинса. У него было узкое, словно собранное в щепотку лицо, а из-под острого длинного носа выбивалось несколько жестких длинных волосинок усов. Этот человек внешне необычайно походил на моих сородичей. Он заговорил высоким и режущим голосом, и я мгновенно почувствовал к нему неприязнь.
   - А зачем вам изучать крыс, Девлин? - поинтересовался человек по имени Дженкинс.
   - Зачем вообще берутся изучать что-нибудь? - ответил Девлин вопросом на вопрос. - Мне кажется, что от него я смогу узнать что-нибудь поучительное.
   - Забавно, - пробормотал Дженкинс. - А я как раз думал просить вас отдать его мне, чтобы научить его.
   - Вы что, хотите выучить его, а, Дженкинс? - поинтересовался худой, который говорил раньше.
   - Это может стоить приложенных усилий. Хотя бы посмотреть, как далеко он может зайти.
   - Ну вот, Рихтер, - повернулся худой. - Два предложения забрать его у вас. Вы хозяин - вам решать.
   - Никто не может быть моим хозяином! - выкрикнул я, не дав Рихтеру открыть рта. - Я был пойман, меня держат в клетке, но это не делает меня чьей-то собственностью!
   - Хорошо сказано! - усмехнулся Девлин.
   - И если мне суждено и дальше оставаться заключенным в клетке, и переходить из рук в руки, как какой-то бесчувственной вещи, то по крайней мере у меня можно спросить, кому отдать меня.
   Я ждал, что доктор Рихтер рассердится, но вместо этого он улыбнулся и ласково постучал пальцами по клетке.
   - Не обижайся, Роберт. Мы не хотели тебя обидеть. Джентльмены, мне все равно, кто из вас возьмет Роберта, пока вы обещаете мне, как следует, заботиться о нем. Миссис Дамплинг даст вам наставления, чем его кормить и так далее. Но Роберт так же свободен в своем выборе. Роберт, с каким из этих двух джентльменов ты предпочел бы уйти?
   - С Дженкинсом, - не колеблясь, ответил я.
   - С Дженкинсом, так с Дженкинсом.
   Так я еще раз перешел из рук в руки.
   9
   Дженкинс занимал две комнаты под крышей большого дома в центре города. Он был далеко не так богат, как доктор Рихтер, но зато его комнаты до самого потолка были забиты книгами. Пока он нес меня домой (мы шли пешком), мы не обменялись ни словом, погруженные в собственные мысли, а когда он внес меня в свою комнату, он поставил клетку на стол и уселся рядом. У него было приветливое лицо и я поежился, с облегчением подумав о Девлине и о том, как я еле улизнул от него.
   - Мне очень не нравится то, что ты сидишь в клетке, - начал Дженкинс. - Но в то же время я пообещал доктору Рихтеру, что буду присматривать за тобой, да и в любом случае ты настолько уникален, что я не могу позволить тебе сбежать. Я бы очень хотел помочь тебе и подружиться с тобой, и лучшим началом для нашей дружбы было бы выпустить тебя из клетки. Но сначала ты должен честно пообещать мне, что не будешь убегать.
   - Благодарю вас, - ответил я. - Я даю вам это обещание.
   Он взглянул на меня, помолчал и открыл дверцу клетки. Я вышел на стол и поднял голову, глядя на него.
   - Я рад, что меня забрали именно вы. Я боялся человека по имени Девлин.
   - Да нет, он совсем не страшный, - улыбнулся Дженкинс. - У него, правда, странноватые идеи, но это всего лишь слова. В остальном он совершенно безвреден.
   - А что вы собираетесь делать со мной?
   - Ну, как я говорил раньше, тебе особенно не хватает образования. Я хочу попробовать и научить тебя сначала читать и писать, а потом посмотреть, насколько ты сможешь узнать человеческую культуру. Может быть, когда ты узнаешь о нашем обществе больше, ты сможешь сравнить его с вашим. Мы можем даже написать вместе книгу об этом, сравнивая общество человека и общество крыс.
   Мысль о том, чтобы учиться человеческой культуре, поразила меня. Сказанное Дженкинсом на собрании о моем общем невежестве, о том, что у Леди Света мне нужно просить не нового тела, а старого языка, попала в самую точку. Я знал, что он был прав.
   - Но почему вы предлагаете учить меня, - робко начал я, - когда думаете, что мне лучше вернуться к своей родной культуре?
   - Я думаю, что ты не сможешь вернуться к родной культуре.
   - То есть я никогда не найду Леди Света?
   - Я в этом сильно сомневаюсь.
   - Но вы хоть верите в мою историю? - настаивал я.
   - Я стараюсь относиться к таким вещам без предубеждений, - ответил он. - Мы знаем еще слишком мало, чтобы высказать свое суждение.
   Мои уроки начались в этот же вечер и продолжались много-много недель. Я не стану подробно останавливаться ни на методах обучения, ни на темпах моего продвижения, скажу только, что Дженкинс оказался идеальным учителем, и я перед ним в неоплатном долгу. Я жадно поглощал каждую крупинку знаний, которую он клал передо мной и вскоре начал прочитывать книгу за книгой, независимо от толщины или темы. Даже Дженкинс был потрясен скоростью и жадностью к знаниям, с какими я учился.
   - Книги, - сказал я ему однажды, - книги - вот различие между вашим видом и моим. Все, что вы узнавали, все, что вы думали, все, что вы переживали, вы все это сохраняете и передаете. Ни крупицы не теряя. Ничего удивительного, что вы властвуете над миром.
   - Да, - согласился Дженкинс, - если человек прочтет все книги, он, конечно, может стать весьма знающим человеком. Хотя у меня не хватает времени прочесть даже те немногие, что стоят здесь.
   - Вы хотите сказать, что их гораздо больше? - воскликнул я.
   - О, здесь только малое число. Если положить наземь все книги, когда-либо написанные на земле, то из-под них не было бы видно ни травинки.
   Иногда Дженкинс играл мне музыку. У него была дудочка, и мягкие нежные ноты из этого инструмента наполняли меня теми же чувствами, что ощущал он. Как бы глубоко я не был поглощен книгами, стоило ему только начать играть, и я тут же бросал книги, словно меня тянул невидимый поводок. Однажды я сказал ему:
   - Вашей музыкой вы можете очаровать меня так, что я, сам того не заметив, шагну с обрыва.
   - Музыка, - ответил он, - это наичистейшее выражение души. Она соединяет нас с природой, звездами, с другими мирами. Но музыка для отдыха и развлечений, а не для созидания... хотя она часто вдохновляла душу человека. И часто музыка звучит во время войны.
   Если бы он весь день играл на дудочке, я бы не смог прочесть ни одной книги. Но Дженкинс хотел, чтобы я читал. Он клал книгу на стол передо мной и оставлял меня. Страницы я мог переворачивать сам, и отрывался, только чтобы перекусить, когда он приносил мне поесть. А иногда читал даже за едой.
   Однажды я удивил его, попросив его собственную книгу "Человек, царь зверей". Но он дал мне ее и я прочел ее за день. В этой книге Дженкинс показал, как человек превзошел зверя: своей техникой, которая позволила ему подняться над своей природной слабостью, и своим искусством, которое позволило ему обогатить свою жизнь через творения других. Животные, говорил Дженкинс, живут, чтобы выжить, человек живет, чтобы выжить и наслаждаться. И снова он нашел слова, которые попали в яблочко. Я припомнил те давние дни, когда я хотел чего-то большего, чем простая жизнь моих сородичей, и припомнил тот вечер бала, который приоткрыл передо мной двери в рай.
   Особенным источником удивления для меня стало то, что Дженкинс называл литературой. Я глотал роман за романом, пьесу за пьесой, и чувствовал, что это я сам проживаю описанные на страницах жизни. Когда герои терпели бедствия, я терпел их вместе с ними, когда они размышляли, размышлял и я. Вскорости я многократно постиг, что такое любовь, ненависть, подъем и падение, победа и поражение. Я знал, как живут и умирают крестьяне и короли, я мог воплотиться в каждую проходившую передо мной личность.
   - Это потрясающе! - поделился я с Дженкинсом. - Человек может прожить тысячу жизней, даже не выходя из своей библиотеки!
   Те недели и месяцы, которые я провел в доме Дженкинса, дали мне столько опыта и знаний, что я не приобрел бы и за всю жизнь. Сам Дженкинс всегда был добр ко мне, и часто мы засиживались с ним за беседой допоздна. У него было много теорий, касающихся жизни - ее происхождения, развития, цели, и он, казалось, находил удовольствие в том, что объяснял их мне и отвечал на мои вопросы. Особенно интересной ему казалась идея происхождения всех форм жизни - включая его и меня - от одного общего предка. Мне казалось невозможным поверить в то, что и слон и муравей возникли из одного и того же вида, но он объяснил мне, что за годы своего существования земля сама подвергалась многим сильнейшим изменениям, которые, естественно, привели к не менее сильным изменениям и в строении живых клеток. Я вспомнил эту теорию только потому, что тогда она казалась мне хоть как-то объясняющей мое состояние. Теперь-то я знаю, что никакая катастрофа в природе не смогла бы превратить меня из крысы в кучера, а затем обратно. Даже и за миллионы лет, не говоря уже о нескольких часах. Впрочем, до сих пор столь же невероятной мне кажется мысль о том, что даже тысячи миллионов лет могли превратить амебу в слона, певчую птицу или человека.
   Наши дискуссии были оживленными, но полными взаимного уважения. В отличие от споров между Дженкинсом и его другом Девлином. Это были споры не об Искусстве или Природе, а о политике. Девлин впадал в неистовство, когда упоминалось об структуре общества, ему хотелось радикальных перемен. Он исповедовал равное распределение богатств и отмену всех привилегий, он нападал на принца, устраивавшего роскошные балы, в то время, как бедняки в городе должны прикрывать свои тела лохмотьями. В таких случаях Дженкинс соглашался с ним, и даже мне мнение Девлина казалось разумным. Но затем он со страстью начинал говорить о том, чтобы собрать народ и сбросить правительство. Тогда Дженкинс обвинял его в демагогии, и настаивал на том, чтобы люди рассматривались, как личности, а не как простой инструмент политических переворотов.
   - Пусть они будут личностями! После того, как кое-кому пустим кровь! - восклицал Девлин. - У нас не будет равенства, пока мы не избавимся от неравенства!
   - Но кровопускание - не лучшее средство, чтобы покончить с неравенством, - возражал Дженкинс. - Твое насилие породит только еще большее насилие, и все.
   Они могли спорить часами, а я сидел на подлокотнике кресла Дженкинса, прислушиваясь и запоминая.
   Так проходили месяцы. Без сомнения, это был самое плодотворное время в моей жизни, и казалось странным, что мне когда-нибудь захочется закончить с этим. Но мое замечание, что можно жить бесконечно, даже не выходя из библиотеки, оказалось палкой о двух концах. Несмотря на все удовольствия, такая жизнь была жизнью с чужого плеча. Мне захотелось жить своей собственной жизнью, стать частью мира, жившего за стенами квартиры, за страницами книг, мира, где существуют реальные вещи и люди, а не слова, описывающие их. Я вспоминал об импровизированном балу кучеров, о губах, целовавших меня, о шести белых рысаках, бивших копытами о мостовую. Несмотря на все мое образование, я не стал ни на пядь ближе к тому, чтобы стать человеком - каким я себя чувствовал. Дженкинс открыл мне культуру, но лишь Леди Света могла вернуть мне формы.
   Я обещал Дженкинсу, что не сбегу, да у меня и не было желания терять такого друга. Но я открыто сказал ему о своих сомнениях, и он спросил меня, что же я хочу сделать.
   - Я должен увидеть Амадею, - ответил я. - Только она может знать, где мне найти Леди Света.
   - На аудиенцию к принцессе попасть нелегко, - заметил Дженкинс.
   - Но мне ведь нужно не на аудиенцию, - возразил я. - Я могу просто проскользнуть во дворец, найти ее и поговорить. Я знаю, она добрая и ласковая. Она поймет меня.
   - Если кто-то увидит, как ты пробираешься во дворец, тебя могут убить.
   - Я позабочусь о том, чтобы меня не видели. Я дождусь вечера, я буду красться в тени. Я ведь не забыл старых привычек.
   - Все равно, это слишком опасно, - колебался Дженкинс.
   - Но другого пути нет, - настаивал я. - Я хочу сделать это. Это единственное, что я хочу.
   Но тут вошел Девлин, и Дженкинс без обиняков спросил его, что тот думает о моей идее. И к моему удивлению, Девлин отнесся к ней с энтузиазмом. Он даже предложил помочь. Он сказал, что знает во дворце одного стражника, он сам отнесет меня во дворец, а стражник покажет мне, где найти Амадею. Так опасности будет гораздо меньше. Он даже может договориться со стражником, чтобы тот вынес меня обратно, а сам Девлин подождет снаружи и отнесет меня обратно домой.
   Дженкинсу понравилась эта идея, и мне она тоже должна была бы понравиться... Но мой страх перед Девлином был сильнее обычного, и мне была отвратительно сама мысль о том, чтобы оказаться в его руках даже на минуту. Я заколебался.
   - Чего ты боишься? - спросил Дженкинс. - Это великолепный план!
   Я не мог найти причины, чтобы отказаться от предложения, и наконец Дженкинс сказал, что я либо отправлюсь с Девлином, либо вообще никуда не пойду.
   - А ты пойдешь со мной? - в последней надежде спросил я.
   - Ну, не думаю, друг мой, чтобы я смог договориться со стражником, если рядом будет кто-то еще, - возразил Девлин.
   - Да, будет лучше, если там будете только вы вдвоем, - кивнул Дженкинс.
   Невольно я задрожал. Дженкинс заметил это.
   - Тебе вовсе не обязательно идти туда, Роберт, - сказал он. - Если ты так боишься...
   - Нет, я пойду. Я просто нервничаю.
   Девлин ушел, но напряжение и дрожь не покидали меня весь день, не оставили и вечером, когда Девлин вернулся. Тороплюсь повторить, я боялся не встречи с Амадеей, я боялся идти туда вместе с Девлином. Он же очень аккуратно поднял меня на руки, погладил по голове своими длинными пальцами и спросил, как я предпочту путешествовать: в руке или в кармане? Я выбрал карман. Девлин был одет в длинное пальто и осторожно опустил меня в глубокий карман, так, чтобы я мог высунуть голову наружу.
   - Будь очень осторожен, дружок, - напутствовал меня Дженкинс. - И помни, что сейчас Амадея - принцесса. И в ее распоряжении большая власть. Если тебе покажется, что ты в опасности, беги, не раздумывая.
   - Ты, кажется, позабыл, - ответил я ему, - что у нас, крыс, это первейший закон выживания.
   - Лишь бы ты не забыл этого, - усмехнулся в ответ Дженкинс.
   Он потрепал меня по голове, пожал руку Девлину и проводил нас до дверей. Мы собирались в это путешествие пешком - по крайней мере Девлин. Ни Дженкинс, ни Девлин не могли позволить себе нанять коляску. Я поудобнее устроился в кармане и задумался над тем, что я скажу Амадее.
   10
   Когда мы шли по улицам, я заметил, что многие приветствуют Девлина. Это удивило меня: так много знакомых у человека, который в доме доктора Рихтера казался таким замкнутым. Одни, здороваясь с ним, называли его "мистер Девлин", другие - "сэр". Простые люди, кажется, очень уважали его. Дженкинс как-то сказал мне, что они с Девлином учились вместе, и поэтому я связывал Девлина с книгами, а никак не с людьми.
   Темнело, и чем дальше мы шли, тем меньше людей попадалось нам навстречу. На сей раз безлюдные улицы пугали меня. Я не хотел оставаться с Девлином один на один. Но он уверенно шагал вперед, не подавая ни малейших признаков того, что хочет повредить мне. Два или три раза он даже останавливался, чтобы проверить, все ли со мной в порядке.
   Наконец мы пересекли мост и дошли до аллеи, окруженной деревьями. Сейчас кровь застучала в висках уже в предвкушении встречи. Будет ли во дворце все спокойно? Смогу ли я увидеть Амадею? Смогу ли я увидеть Леди Света и выполнит ли она мое желание? Что-то внутри меня умоляло остановить Девлина и отправиться назад. Но назад к чему? К жизни среди книг и смерти среди книг?
   Теперь я различал широкую лестницу, ведущую к позолоченным дверям. Там не было карет, не было музыки, и сами двери были закрыты. Двое стражников стояли снаружи, и прекрасное здание, когда-то такое гостеприимное и приветливое, сейчас выглядело отталкивающе.
   Девлин не стал подниматься по ступенькам. Вместо этого он свернул за угол, туда, где стены сливались с тенью. Его рука неожиданно коснулась моей головы и я чуть не укусил ее.
   - Я оставлю тебя здесь на минуточку, - прошептал он. - Мой друг стоит на карауле у задних ворот. Подожди здесь, пока я поговорю с ним.
   Он аккуратно вынул меня из кармана и поставил на землю, в тень.
   - Я скоро вернусь.
   Я смотрел, как он исчезает в тени, а потом крадучись пошел следом. Каким бы он ни был ласковым, я все-таки не доверял ему. К счастью, хоть я и утратил лишь речь моего рода, но сохранил способность оставаться незамеченным. Он не видел и не слышал меня. Я прошел за ним до самых задних ворот дворца, тускло освещенных и охранявшихся одним стражником.
   - Добрый вечер, Джон! - шепнул Девлин.
   - О, мистер Девлин, сэр! - неожиданно громко воскликнул стражник.
   - Тшш! - шикнул Девлин, - Никто не должен знать, что я здесь. Послушай, Джон, у меня есть для тебя задание.
   Тут он подошел вплотную к стражнику и заговорил так тихо, что я не смог подслушать их разговор, хоть и подполз к ним на несколько футов.
   - Ну ладно, - ответил стражник, подумав. - Только не впускайте никого внутрь.
   - Можешь на меня положиться, - кивнул Девлин. - Сейчас я схожу за ним.
   Я побежал назад, туда, где он меня оставил.
   - Роберт! - позвал он. - Выходи!
   - Я тут! - откликнулся я и вышел ему навстречу.
   - Со стражником я договорился, - сказал он. - Он отнесет тебя к комнате Амадеи и подождет там. Но постарайся не затягивать встречу. Стражник не должен покидать свой пост, и я буду стоять там вместо него. Мы все подвергаемся смертельному риску.
   - Я обернусь быстро, - кивнул я.
   Он подхватил меня и понес к стражнику.
   - Говорящая крыса, да? - покачал головой стражник. - Вот было бы о чем языком потрепать.
   - Только не твоим, Джон. Держи свой язык за зубами, - резко отозвался Девлин.
   - О, конечно, сэр, - сказал стражник и взял меня из рук Девлина. Затем он отпер дверь, которую охранял.
   - Роберт! - шепнул Девлин. - Еще одно условие. Что бы не случится в эту ночь, ты должен вернуться ко мне, понятно? Твои друзья рассчитывают на тебя.
   - Конечно. Конечно, я вернусь.
   - Тогда удачи тебе, - махнул он рукой, и стражник внес меня внутрь дворца, прикрывая за собой дверь.
   Мы шли вдоль темного сырого коридора, и я сразу же услышал знакомый шорох десятков маленьких лапок. Мои сородичи вышли поживиться. В конце коридор поворачивал направо, и вместо каменных стен там были железные решетки, а за решетками сидели истощенные люди в лохмотьях. Услышав нас, несколько из них подползли к решеткам и выставили руки наружу. "Милосердия!" - стонали они - "Помогите!". Но стражник шагал мимо, не замечая их.
   - Кто это? - спросил я.
   - Заключенные, - ответил он. - Это темницы.
   Мы поднялись по каменным ступеням и вышли в освещенный коридор, где нас встретил большой черный кот. Он сразу же заметил меня, фыркнул и вцепился стражнику в ногу.
   - Брысь! - прошипел тот, отбросив кота пинком. Кот взмяукнул, но отскочил подальше. Я обернулся, когда мы прошли мимо кота, и мы с ним смотрели друг на друга, пока не повернули к еще одной лестнице, и кот не скрылся из глаз.
   - Здесь хватает кошек, - улыбнулся стражник. - Чтобы крысы не наглели - Ох, прости. Я не хотел тебя обидеть.
   - Надеюсь, что Амадея не держит кошек в комнате.
   - Ну, тогда держи когти скрещенными.
   Впереди неожиданно вышел из-за угла высокий мужчина в черном с золотом камзоле. Джон едва успел спрятать меня за спину.
   - Добрый вечер, Джон, - удивился высокий. - А разве ты не в карауле?
   - Да, сэр, - ответил Джон. - Но меня сменили. Там у парадных ворот докладывают о каком-то беспокойстве, ничего серьезного, но они хотят, чтобы было еще подкрепление, так, на всякий случай.
   - Тогда доброй ночи, Джон.
   - Доброй ночи, сэр.
   Джон посторонился, чтобы пропустить высокого, стараясь, чтоб тот не заметил меня.