Убивал Кухулин королей,
Королей и сынов королей,
И драконов, живущих в озерах,
И колдуний, летающих в небе,
И Банаков, и Бонаков, и лесных людей.
 
   Дурак уходит в боковую дверь, и последние слова говорит уже за кулисами. В большую дверь на заднем плане входят Кухулин и Конхобар. Еще из-за кулис доносится раздраженный голос Кухулина. У него темные волосы, и ему лет сорок с небольшим. Конхобар намного старше, и он опирается на длинный посох, украшенный или искусной резьбой, или золотым набалдашником.
   КУХУЛИН.
 
Я убивал без твоего приказа
И награждал без твоего приказа,
И, верно, из-за этого решил ты
С меня взять клятву верности. Теперь же
Ты требуешь совсем другую клятву,
Меня почти рабом ты хочешь сделать
Из-за юнца, приплывшего от Айфе
И стражника убившего.
 
   КОНХОБАР.
 
Он прибыл,
Тебя ж не видно было и не слышно.
Охотился ты иль плясал с друзьями?
 
   КУХУЛИН.
 
Его прогоним мы, но я свободен.
Пляшу, охочусь, ссорюсь я, влюбляюсь,
Когда и где мне самому угодно.
И если б жидкой кровь твоя не стала,
Увы, с годами, ты б меня не трогал.
 
   КОНХОБАР.
 
Я детям сильную страну оставлю.
 
   КУХУЛИН.
 
Ты хочешь, чтоб тебе я подчинился,
Чтоб следовал во всем твоей я воле,
Бежал к тебе по твоему приказу,
Сидел в совете между стариками;
И это я, чье имя охраняет
Наш край теперь, и, помнится мне, в прошлом
Изгнал я Медб, и северных пиратов,
И сорхских королей числом до сотни,
Да и царей богатого Востока.
Зачем же мне, который с трона
Тебя не дал согнать, еще и клясться,
Как будто я король у свиноводов,
Как будто я у очага потею,
Как будто я руками лишь рисую
Узоры на золе? Неуж и вправду
Ленив я так, что без кнута не стану
Тебе служить?
 
   КОНХОБАР.
 
При чем тут кнут, воитель?
Да нет, сыны меня, как день, так мучат,
Мол, никакого с Кухулином сладу
И в будущем, как быть с ним, мы не знаем,
Коли его не купишь, не сломаешь.
Тебя не станет, где искать защиты?
Земля горит, где он огнем проходит,
Над ним у времени нет власти.
 
   КУХУЛИН.
 
Вот славно!
Так что же, подчиняться мне придется
Юнцу, коли его посадишь ты на трон,
Как будто это ты?
 
   КОНХОБАР.
 
Да уж, наверно.
Ведь сын мой королем верховным будет,
А ты, хоть пламя в жилах у тебя
И твой отец пришел к нам с солнца, ты
Один из королей и голос твой
Не громче всех других в делах державных
И тише, чем у сыновей моих.
 
   КУХУЛИН.
 
Ну что ж, мы честно все обговорили.
Когда умрем с тобой, вот будут толки
О нас повсюду. Помнишь, молодые,
Мы видели, как облако рдяное
Парило над землей? Оно исчезло,
И мы свершили больше, чем другие,
Так будем честны. Конхобар, не любы
Мне сыновья твои – нет в них размаха,
Нет крепости в костях, им стелют мягко,
А мы с тобой довольствовались малым.
 
   КОНХОБАР.
 
Ну да! Что ж ты детьми не обзавелся?
 
   КУХУЛИН.
 
Уж лучше вовсе не иметь потомства,
Чем быть отцом иль бледной немочи,
Иль дурака, иль жалкого урода
В том доме, где я радовался жизни.
 
   КОНХОБАР.
 
Ты врешь, хоть честностью своей хвалился.
Нет, всякий муж, владеющий землею,
Ее желает завещать потомку,
Чтоб имя сохранить свое в веках,
И горю нет предела для того,
Кто все именье отдает чужому,
Как ты отдашь.
 
   КУХУЛИН.
 
Наверно, это правда,
Но не для нас. Нас арфы будут славить.
 
   КОНХОБАР.
 
Играешь ты словами, как законник,
Не вкладывая в них души. А мысли
Твои я знаю, ведь недаром чашу
И плащ один делили на двоих.
Тебя ли мне не знать? Во сне ты плакал
О сыне, правда, помню я, так горько,
Что встал я на колени и молился
О сыне для тебя.
 
   КУХУЛИН.
 
Тогда ты думал,
Что буду я послушен, как другие,
Коль стану им подобен; нет, не вышло;
Я не такой, и не было резона,
Я не хотел свою породу портить,
Хоть некогда владыка неба ястреб,
Породой поступившись, жизнь мне дал,
Зачав меня от смертной.
 
   КОНХОБАР.
 
Так всегда.
Насмешничаешь ты над здравым смыслом,
Иль всё тебе, иль ничего не надо.
Да нет на свете юноши такого,
Который всем бы угодил тебе.
 
   КУХУЛИН.
 
Ни дом, ни имя я не завещаю
Тому, кто убоится и не выйдет
Со мной на поединок.
 
   КОНХОБАР.
 
Что ж, ты быстр,
Силен и безразличен к здешним девам,
Так почему б тебе не влезть на гору
И не поймать небесную красотку,
А то на берегу ты подстерег бы
Принцессу из морского королевства.
 
   КУХУЛИН.
 
Не богохульник я.
 
   КОНХОБАР.
 
Ты презираешь
Ирландских королев и не признаешь
Своим ребенка.
 
   КУХУЛИН.
 
Это ты сказал.
 
   КОНХОБАР.
 
А я ведь помню, как ты похвалялся,
Когда на празднике напился эля,
Что, воинскому делу обучаясь
В Шотландии, там королеву встретил
С лицом, как камень, белым и, как пламя,
Власами рыжими. Других любил ты,
Но от нее, воительницы храброй,
Лишь от нее вдруг захотел ты сына.
 
   КУХУЛИН.
 
Смеешься над «воительницей храброй»,
Ведь с прялками тебе привычно знаться,
Ты терпишь рядом только тех из женщин,
Которые твердят ежеминутно:
«Ах, как ты мудр!» —
«Не хочешь ли ты кушать?» —
«Что мне надеть, чтоб угодить вам, сэр?»
Так гомонят они все дни и ночи.
Воительница! В этом нет насмешки,
Ведь ты ее не видел, Конхобар,
Когда, откинув голову назад,
Она смеялась, с тетивой на ухе,
Когда она серьезно рассуждала,
Сев к очагу, и, будто от вина,
Взгляд у нее темнел, когда любовной
Она пылала страстью… Пусть бездетна,
Она прекрасней всех на свете женщин,
Она могла бы королей рожать.
 
   КОНХОБАР.
 
Ты помнишь ли, о чем мы говорили?
Известна мне та женщина, которой
Хвалы теперь возносишь – это Айфе.
Возненавидела она тебя
И не упустит шанса, чтоб потуже
На Кухулине петлю затянуть
Иль земли захватить твои, на помощь
Призвав все воинства на свете.
 
   КУХУЛИН.
 
Что же,
Меня совсем не удивляет это,
Ведь для меня любовь, что поцелуй
Во время битвы или перемирье
Воды и масла, света с темной ночью,
Горы с долиной, огненного солнца
С холодною, скользящею луной —
Короткой передышкою в войне
Противников, не знающих покоя
В три раза дольше, чем известен край наш.
 
   КОНХОБАР.
 
Послушай, Айфе начала войну,
Число врагов становится все больше,
Все крепче их удары в наши стены,
А ты сердиться вздумал на меня.
Едва заговорю, твой разум бьется,
Как ласточка, попавшаяся ветру.
 
   За дверью на фоне голубого морского тумана появляется множество старых и молодых Королей, среди которых три Женщины, и две из них несут в руках сосуд с огнем, а третья время от времени бросает в огонь благовонные травы, чтобы он ярче горел.
 
Взгляни, за дверью славные мужи
Нас ждут: советники мои седые,
И короли из юных, и танцоры,
Арфисты тут, с которыми ты кутишь, —
И всех их единит одна тревога.
Ужели ты не подчинишься долгу
И не спасешь страну от жалкой доли?
И ты, и я всего лишь половинки —
Мне мощь твоя нужна и жар сердечный,
Тебе ж расчетливый мой разум нужен.
 
   КУХУЛИН (подходит к двери).
 
О вы, возросшие в гнезде высоком,
Вы, ястребы, летавшие со мною,
Глядевшие на солнце, снова вместе
Мы можем полететь по воле ветра.
Король же требует повиновенья,
Я речи слушаю его с утра,
Но больше не могу. Скорей в конюшню —
Пусть колесницы запрягают быстро,
Не медля, шлите вестников к арфистам,
Найдем поляну где-нибудь в лесу
И спляшем там.
 
   МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.
 
Дай клятву, Кухулин,
Хотим мы, чтоб на верность дал ты клятву.
 
   КУХУЛИН.
 
На верность чтоб поклялся Конхобару?
 
   КОРОЛИ.
 
Да! Да! Да! Да!
 
   МОЛОДОЙ КОРОЛЬ.
 
Дай клятву Конхобару.
 
   КОНХОБАР.
 
Из них никто не хочет беспокойства
С тех пор, как стали жить они в достатке.
 
   КУХУЛИН.
 
Так кто ж переменился – я иль вы?
И я опасен стал? Да нет, неправда.
Теперь другие вы при женах, детях
И не хотите следовать за мной,
Ведь я, как прежде, словно птичка волен,
Хотя пора бы годам кровь разжижить
И успокоить буйный нрав. Ну нет!
Я тот же Кухулин. Но воля ваша,
И я клянусь на верность солнцем, светом,
Водой, луной и воздухом. Еще?
 
   КОНХОБАР.
 
Огонь зажжен от наших очагов,
Свидетели мои – мужи седые,
Твои – младые короли. Пусть жены
Огнем очистят все дома, порожки
И по обычаю закроют двери,
Потом споют нам то, что сочинили
Законники былых времен, чтоб выгнать
Отсюда всех колдуний, ведь клятвой можно
Связать свободу мужа, не жены.
Так пусть звучат слова, которыми
Прогоним жен, познавших превращенья,
Колдуний, взявших ветры в свой полон.
 
   Конхобар восходит на трон.
   ЖЕНЩИНЫ (после первых нескольких слов они поют совсем тихо, чтобы все прислушались к их словам).
 
Ты гори, огонь, гори,
И колдуний ты гони,
Пусть не губят никого
И не рушат ничего.
Пусть бежит исконный враг
От тебя, порог, от тебя, очаг,
Вы гоните нечисть прочь,
Нецелованную дочь
Тех стихий, что для людей
Тайна неба и морей.
Ведьмы, на погибель королям,
Взяв песок и глину пополам,
Лепят кукол – в реку опускать
И позлее колдовать.
Могут в псов они их обратить,
Чтобы мучить и убить
Из каприза одного.
Заколдован если кто,
За колдуньями пойдет,
Путь-дорогу к ним найдет,
Чтобы силу им отдать,
Самому бессильным стать.
Ведьмы ж умастят себя
От макушки до носка,
Взяв единорога жир,
Чудесной силы эликсир.
Трижды будет жалок тот,
Немощный, больной урод,
Кто к колдуньям в плен попал,
Он, считай, уже пропал.
Горький и смертельный яд
Ласки сладкие таят,
И целуют ведьмы, чтоб учить:
«Будешь ненависть любить».
На любовном колесе
Головы теряют все,
Но колдуньям мил пожар,
Если дан им верхний жар.
Все мечи пусть вволю пьют
И на землю пусть не льют
Эль из древней чаши сей —
Клятва будет тем верней, —
Чтоб не взял у нас наш враг
Наш порог и наш очаг.
 
   КУХУЛИН (говорит, пока они еще поют).
 
Я клятву дам и стану с этих пор,
Кем вы желали видеть Кухулина,
Птенцы из моего гнезда, однако
Не думал я, что немила вам станет
Та жизнь, с которой кровь бежит быстрее,
Пусть коротка она, да и свободный
Вам прежде был приятней дар. Ну что ж.
Покончим с прошлым. Слово я сдержу.
Негоже требовать назад подарки.
Но конь, взбрыкнув, ломает колесницу
И получает взбучку. Как быть с клятвой?
 
   Две Женщины, продолжая петь, склоняются перед Кухулином, держа сосуд над головой. Он простирает руки над огнем.
 
Клянусь покорным быть я Конхобару,
Клянусь я в верности его сынам.
 
   КОНХОБАР.
 
Теперь едины мы, как это пламя,
Тебе принадлежит мой разум, мне же —
И сила, и воинственность твоя.
Мечи в огонь, чтобы всегда служили
Порогу с очагом.
 
   Короли полукругом встают на колени перед Женщинами и Кухулином, который опускает меч в огонь. Короли тоже опускают свои мечи в огонь. Третья Женщина стоит в глубине сцены возле большой двери.
   КУХУЛИН.
 
Огонь веселый
Возлюбленной милей, жены и друга,
Ты закали нам волю, дай надежду
И дружбу подари меча!..
 
   Песня становится громче, и последние слова слышны совсем ясно. Слышится громкий стук в дверь и крик: «Откройте! Откройте!»
   КОНХОБАР.
 
Наверное, король из опоздавших.
Ему откройте дверь, пусть знают все,
Что клятву верности дал Кухулин
И в подтвержденье пили огнь мечи.
 
   Третья Женщина открывает дверь, и входит Юноша, держа в руке обнаженный меч.
   ЮНОША.
 
Из края Айфе я.
 
   Короли бросаются к нему, но их опережает Кухулин, который становится между Юношей и Королями.
   КУХУЛИН.
 
Мечей-то сколько!
А он один. И Айфе далеко.
 
   ЮНОША.
 
Сюда пришел один я, чтоб скрестить
Свой меч с мечом героя Кухулина.
 
   КОНХОБАР.
 
Ты знатен? Ведь простолюдин не может
Героя вызывать на поединок,
Лишь в общей битве им дано сразиться.
 
   ЮНОША.
 
Я клятву дал и имя не открою,
Но знатен я.
 
   КОНХОБАР.
 
Я должен имя знать,
Иль ты не смеешь здесь сказать ни слова.
 
   ПЕРВЫЙ СТАРЫЙ КОРОЛЬ.
 
Здесь Дом Собраний. Ты пред Конхобаром!
 
   ЮНОША.
 
Что я не воробей, вам докажу,
Как ястреб.
 
   (На мгновение он умолкает, потом говорит, обращаясь ко всем.)
 
Слушайте ж, о короли.
Из древнего я рода – в подтвержденье
Ношу на коже знаки и в костях.
 
   КУХУЛИН.
 
Довольно ястребиного пера.
И благородна речь твоя. Шлем дайте.
А я уж думал, будто надоел вам.
Подайте меч и пояс. Сразиться рад я.
Король Верховный обещал мне мудрость.
Но ястреб спит, пока с дубовой ветки
Не позовет подруга или сам он
Не узрит вражескую тень на солнце.
Что в мудрости ему, коль ближе к солнцу
Горит сильнее ясный взгляд его?
 
   (Пристально смотрит на Юношу, потом сходит вниз по ступеням и крепко хватает его за плечо.)
 
На свет иди!
 
   (Обращается к Конхобару.)
 
Точь-в-точь похож на ту,
О ком я здесь рассказывал тебе.
Точь-в-точь такой же.
 
   (Обращается к Юноше.)
 
С Севера ты тоже,
Где очень многие рыжеволосы —
Темней, светлей, не в этом суть. Приблизься,
Я на тебя еще разок взгляну.
И впрямь похож: бледны, как камень, щеки.
Зачем пришел? Иль не боишься смерти?
 
   ЮНОША.
 
И жизнь, и смерть моя в руках богов.
 
   КУХУЛИН.
 
Слова, слова. Мальчишка ты еще.
А я их плуг, и борона, и сила.
Рожден союзом жившего на солнце
И смертной девы – счастлив был в любви он,
Слыхал, он обогнал луну, хотя
Бежать за ней был обречен на небе,
И он не стал бы дерево ломать,
Взращенное на диво. Дай мне руку.
Что ж, славные у ней отец и мать,
Но все-таки с моей ей не сравниться.
 
   ЮНОША.
 
Смеешься ты? Считаешь недостойным
Со мной сразиться в честном поединке?
 
   КУХУЛИН.
 
Нет, не смеюсь, и убери свой меч.
Тебе я другом быть хочу. Я вижу,
Глаза ясны твои и жарко сердце,
Не в этом дело.
 
   (Обращается к Конхобару.)
 
Как она, горяч он.
Нет горячее северных красавиц.
Он, Конхобар, останется при мне,
Пусть будит сладкие воспоминанья
В вечерний час. – Ты оставайся с нами,
Мы славно поохотимся с тобой
На дикого быка или оленя,
Когда устанем, разожжем костер
На берегу реки иль на холме,
Куда слетаются колдуньи утром.
Смеется надо мной Король Верховный,
Что ни одной из них не взял я в жены.
Что голову повесил? Жизнь прекрасна:
Поутру гордость наполняет мысли,
А вечер нам сулит утехи дружбы,
Где белая волна с орехом спорит.
На этом мы покончим с славословьем,
Теперь ты друг – отныне и навек.
 
   КОНХОБАР.
 
Сюда он прибыл не своею волей,
Он королевой Айфе послан был,
Чтоб вызвать лучшего из нас на бой.
 
   КУХУЛИН.
 
Так что же?
 
   КОНХОБАР.
 
Неужели ничего?
Считаешь легковесною причудой,
Мгновенной прихотью ее приказ?
Конечно, если нет наследников,
Заботиться не надо о наследстве,
О том, как уберечься от позора.
 
   КУХУЛИН.
 
Пусть сыновья твои о том пекутся,
Окрепнуть им не помешает. – Мальчик,
Жалеть не стану для тебя даров,
Но кое-что мне дай взамен – браслет твой.
Сразимся мы, лишь повзрослей сначала.
 
   ЮНОША.
 
Из всех мужей тебя лишь одного
Хотел бы другом я назвать, ведь имя
Твое известно всюду, но стану я
Предателем для Айфе.
 
   КУХУЛИН.
 
Нет, подарки
Такие дам, что будет ясно Айфе —
Мои они. (Показывает на плащ.)
Отец мне плащ оставил.
Пришел он испытать меня поутру,
Из хладной тьмы морских глубин поднявшись.
На бой меня он вызвал, правда, прежде
Чем драться, имя произнес свое,
Дал плащ и с тем исчез. В дворце подводном
Сей плащ соткали из руна морского.
А Айфе скажешь, испугался я,
Или придумай что-нибудь еще.
Нет, ты скажи ей, будто каркнул ворон
На северном пределе, я и струсил.
 
   КОНХОБАР.
 
Туманит голову тебе колдунья.
 
   КУХУЛИН.
 
Нет. Глядя на него, я вспоминаю
Возлюбленную Айфе.
 
   КОНХОБАР.
 
Ведьма может
Упавший лист напоминаньем сделать.
Как оседлают ветер, невидимки,
Так ворожат без устали, вредя нам,
Ведь учатся они тому с пеленок.
 
   КУХУЛИН.
 
Нет, нет, при чем твое тут колдовство?
И ветер ни при чем. – Браслет твой, мальчик.
 
   КОРОЛЬ.
 
Прошу, дозволь на вызов мне ответить.
 
   ДРУГОЙ КОРОЛЬ.
 
Отвечу я, Король Верховный. Айфе
Украла у меня рабов.
 
   ТРЕТИЙ КОРОЛЬ.
 
Позволь мне.
Без дома и овец остался я.
 
   ЧЕТВЕРТЫЙ КОРОЛЬ.
 
Готов я драться.
 
   ОСТАЛЬНЫЕ КОРОЛИ (хором).
 
Я! Я тоже! Я!
 
   КУХУЛИН.
 
Назад! Назад! И прочь мечи! Никто
Отвергнутый мной вызов не получит.
Меч в ножны, Лаэгер!
 
   ЮНОША.
 
Да пусть идут!
Я сразу встретиться готов с двумя.
 
   КУХУЛИН.
 
В твои года и я таким же был.
Но это мой дом. Кто посмеет гостя
Здесь тронуть, биться будет тот со мной.
Молчите? Не хотите с ним встречаться?
 
   (Вынимает меч.)
 
Вот с этим болтуном и свистуном
Белей волны, и с чибисом, и с мышью,
Грызущей основание земли?
Вот с этим, с этим? – Мальчик, я готов
Со всеми драться, будь ты сыном мне.
Сын отомстил бы, если бы меня
Убил брат, сын, отец иль друг всех тех,
Кого убил я ради Конхобара,
Когда четыре короля сошлись,
Чтоб поквитаться с ним. Нет, мститель
Не нужен мне, ведь вместе мы с тобой
Их выплеснем, как грязную водицу.
 
   ЮНОША.
 
Отныне рядом будем мы стоять.
Порукой мой браслет.
 
   КУХУЛИН.
 
Ты погоди,
Сражусь я первым, ведь старше я тебя.
 
   (Расстилает плащ.)
 
Давным-давно в Подводном королевстве
Плащ ткали девять королев усердно
И вышивкою украшали долго.
Отец меня убил бы в поединке,
Как я убил бы сына, будь здесь мой сын
И я бы с ним сразился. Река бурлит
В истоке, но скудеет жар с годами.
 
   КОНХОБАР (громко).
 
Довольно. Этой дружбе не бывать.
Уже забыл о клятве, Кухулин?
Он не уйдет непобежденным. Я…
 
   КУХУЛИН.
 
По-твоему не быть.
 
   КОНХОБАР.
 
Ты мне перечишь?
 
   КУХУЛИН (хватает Конхобара).
 
Король Верховный, не играй с мечом!
 
   КОНХОБАР.
 
Ты околдован. Потерял рассудок.
 
   КОРОЛИ (кричат).
 
Он околдован!
 
   ПЕРВЫЙ СТАРЫЙ КОРОЛЬ.
 
Потерял рассудок!
Ты, Кухулин, в чертах его увидел
Черты, которые любил когда-то,
И вдруг набросился на Конхобара!
 
   КУХУЛИН.
 
Набросился на Конхобара я?
 
   КОНХОБАР.
 
Под крышей тут устроилась колдунья.
 
   КУХУЛИН.
 
Колдунья! Да, колдунья здесь летает.
 
   (Обращается к Юноше.)
 
Зачем ты так? Заставил кто тебя?
Теперь идем! Скрестим свои мечи!
 
   ЮНОША.
 
Нет… Ни при чем тут я.
 
   КУХУЛИН.
 
Идем! Идем!
 
   Юноша направляется к выходу, следом идет Кухулин. Короли идут за ними, громко шумя, так что разобрать можно лишь отдельные слова. Кричат: «Скорей, скорей!» – «Кто мешкает у двери?» – «Мы опоздаем!» – «Не начали еще?» – «Вам видно, бой еще не начался?» – и всё в таком же духе. Все кричат, заглушая друг друга. Остаются три Женщины.
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Я знаю! Знаю!
 
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.
 
А кричишь зачем?
 
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Бессмертные мне даровали знанье.
 
   ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА.
 
Когда и где?
 
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Сейчас на пепле в чаше.
 
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Пока ее держала ты в руках?
 
   ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА.
 
Скорей же говори!
 
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Весь дом в огне,
Сгорела крыша, почернели стены.
 
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Погибнет Кухулин.
 
   ТРЕТЬЯ ЖЕНЩИНА.
 
О нет! О нет!
 
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Кто мог провидеть Кухулина смерть
В бою с юнцом безвестным?
 
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Жизнь проходит
Между слепцом и дураком. Конца ж
Никто – ни трус и ни герой – не знает.
 
   ВТОРАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Увидим мы героя Кухулина смерть!
 
   Первая Женщина и Третья подходят к двери и, плача, останавливаются на пороге.
   ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА.
 
Оставим слезы здесь. Черед их будет,
Когда все кончится, тогда поплачем.
 
   Женщины уходят. Дальше время от времени должен слышаться звон мечей. Входит Дурак, таща Слепца.
   ДУРАК. Ты съел ее! Ты съел ее! И оставил мне одни кости!
   Швыряет Слепца на пол рядом с троном.
   СЛЕПЕЦ. Вот беда так беда! На мне живого места не осталось! Будто меня на части разорвали! Так-то ты платишь мне за мое добро.
   ДУРАК. Ты все съел! А мне врал. Надо было сразу понять по тому, как лениво и сонно ты тащился. Теперь лежи тут до прихода королей. Все расскажу про тебя Конхобару и Кухулину и остальным королям.
   СЛЕПЕЦ. Да что бы было с тобой, если бы не я, ведь у тебя совсем нет мозгов! Не заботься я о тебе, и ты ходил бы голодный да холодный.
   ДУРАК. Ты заботишься обо мне? Да ты сидишь в сторонке, а меня гоняешь на опасные дела. Разве не меня погнал ты на скалу за яйцами чаек, а сам тем временем грел на солнышке свои слепые глаза? И потом один съел все хорошие яйца, а мне оставил то, что уже не яйца и еще не птицы. (Слепец пытается встать, но Дурак толкает его обратно.) Лежи смирно, пока я закрою дверь. Ну и расшумелись там. До того расшумелись, что я сам себя не слышу. (Закрывает дверь.) Почему бы им не помолчать? Почему бы им не помолчать? (Слепец пытается уползти) А! Хочешь удрать? (Идет за Слепцом и возвращает его на прежнее место.) Лежи тут! Лежи тут! Даже и не надейся удрать от меня! Лежи и жди, пока не придут короли. Я все им о тебе расскажу. Все расскажу. Как ты греешься у костра, который меня же заставляешь разжечь, да еще требуешь, чтобы я поддувал пламя. И как заставляешь меня лежать там, где дует ветер, когда дует ветер, и там, где идет дождь, когда идет дождь.
   СЛЕПЕЦ. Послушай меня, славный Дурак. Вспомни, как я забочусь о тебе. Я ли не приводил тебя к жаркому очагу, где тебя ждал добрый прием? А ты бежал от него подальше, потому что любишь бродяжничать.
   ДУРАК. В последний раз ты меня привел и ты же увел, потому что это ты залез в горшок, когда никто не смотрел. Тихо!
   КУХУЛИН (буквально врывается в залу). Ни на земле, ни на небе нет такого колдовства, с которым я бы не справился.
   ДУРАК. Кухулин, послушай. Я оставил его следить, как варится курица, а он съел ее. Съел всю курицу, хотя это я украл ее. Ничего мне не оставил, одни перья.
   КУХУЛИН. Подай мне рог с элем!
   СЛЕПЕЦ. Я оставил ему то, что он любит. Ты даже не представляешь, как наш Дурак любит украшать себя. И больше всего он любит перья.
   ДУРАК. Кости и перья – вот все, что мне досталось. Одни перья, а ведь это я украл ее.
   КУХУЛИН. Подай мне рог. Не хватало еще ваших препирательств! (Пьет.) Так что же вы не поделили? Выкладывайте!
   СЛЕПЕЦ. Что бы сталось с ним без меня? Разве не мне приходится обо всем думать. И о том думать, где бы достать еду для обоих. А когда, кажется, еда есть, то в полнолуние или в прилив с него глаз спускать нельзя, ведь он или кролика в силках оставит, пока тот не зачервивеет, или форель упустит обратно в реку.
   В то время, как Слепец говорит, Дурак начинает петь.
   ДУРАК (поет).
 
Был ты желудем на дубе,
Юный был орёл я;
Ты теперь бревно на срубе,
Все еще орёл я.
 
   СЛЕПЕЦ. Вы только послушайте его. А ведь мне приходится слушать такое и днем и ночью.
   Дурак втыкает перья себе в волосы. Кухулин берет со скамейки, на которой сидит Дурак, перья, вытаскивает перья из волос Дурака и вытирает ими кровь со своего меча.
   ДУРАК. Он взял мои перья и вытер ими меч. Вытер кровь на мече.