Он хотел, чтобы я перелез. Я, блядь, это точно знал. Он хотел, чтобы я перелез, потому что он был на моей стороне. Я подмигнул ему, набрал полную грудь воздуха и снова закинул ногу.
На этот раз мне удалось зацепиться. Я подтянулся. Это было ни хуя не удобно, семнадцать стоунов живого веса жопой на деревянной жердочке. Нужно было передохнуть, так что какое-то время я не двигался с места. Посмотрел вниз, чтобы как-то отвлечься от боли и узнать, куда безопаснее спрыгнуть. А потом забор подо мной рухнул.
Как кошка, которая всегда приземляется на лапы, я всегда приземляюсь на жопу. Есть, конечно, шанс ее отбить, но уж лучше жопу, чем голову. Особенно если голова и так не в порядке, как у меня, например. Ну вот, я отряхнулся и выпрямился, покачал головой и заметил, что забор рухнул по всему периметру. В доме одно за другим стали загораться окна, а Лесси начал на меня лаять.
– Ну, хороший мальчик, – сказал я, протягивая руку, как обычно обращаются с собаками. Он подошел и невозмутимо тяпнул меня за палец.
Когда я уже протянул руку, чтобы ухватить его за ухо, задняя дверь открылась, и из дома вышел чувак в клетчатом халате и тапочках. Он показался мне знакомым. Собака побежала и начала прыгать около него.
– Кто? Что? Кто ты, черт тебя дери? – сказал он. И по голосу я понял, что этот тот парень с кладбища, которого я видел пару дней тому.
– Ну, – сказал я, пытаясь вспомнить, что я тогда ему гнал. Но я не помнил. Помнил только, что нужно было избавиться от него как можно скорее, пока он не наткнулся на База. Хуй знает, как мне это удалось. – У тебя столбы заборные неправильно вбиты, – сказал я. Наверное, этого было мало. – Поэтому упал весь забор, а не одна секция. Ты их недостаточно глубоко вбил.
Он жался и мялся, как будто не знал; то ли ему выйти и что-нить со мной сделать, то ли уйти в дом. А такое сомнение пацан может попользовать, выжать досуха. – Эта собака, – сказал я, показав на дворнягу, которая теперь терлась мордой, об халат хозяина, – твоя, да?
– Бэзил? Да, он м… а что? Что тебе нужно от Бэзила?
– Если ты его хозяин, то ты по уши в дерьме. Понимаешь, собака не отвечает за свои действия. Она считает, что весь мир у нее в миске, и такого понятия, как собственность, не существует.
– Погоди секунду. Э… – Он засунул голову в дом и сказал: – Ма, оставайся там, Потом опять повернулся ко мне и спросил; – Что он в этот раз натворил?
– Что он натворил? Не говори мне, что ты не знаешь. Это…
– Откуда мне знать-то? Я не знаю, чем он там занимается. Он не… Он ведь не начал опять кусать за задницы? Людей то есть?
– Ну, если честно, то начал. Он укусил меня. И еще кое-что.
– Твою мать, – сказал он, оглядываясь, чтобы убедиться, что мать его не слышит. – Ну что я могу сказать, мистер? Извини уж, что так вышло. Это худший пример собаки как друга человека на этой земле. Ему уже четырнадцать. Я б его давно закопал под теми розами, если б не мамаша. Это ее собака. И ей кажется, что Бэзил ничего плохого сделать не может. Он даже меня однажды за жопу укусил, так она сказала, что я это заслужил.
Он подошел поближе и прошептал:
– Когда папаня покинул эту грешную землю, она вышла и нашла щенка, который родился в тот самый день. В тот день, когда умер папаша. Ну, короче, Бэзил – это папаня и есть. То же имя и все такое. Мамаша у меня верит в переселение душ и прочую фигню. Типа, что посеешь, то пожнешь.
– Охуеть не встать, – сказал я, покосившись на Бэзила с уважением. – А ты что про это все думаешь?
– Про переселение душ? Да фигня все это. Но иногда я смотрю на него, и у меня мурашки по спине бегают. Понимаешь, он ведет себя как папаша. Похож на него, вплоть до…
– Чего? Уха, что ли?
Он оглянулся и подошел ближе:
– Он тогда еще щенком был. Однажды возвращаюсь я домой, а у него голова забинтована. И что ты думаешь? Остался без уха. Без того же, что и папаша.
– А как папаша ухо-то потерял?
– Так же, как и этот. – Мы оба посмотрели на дом: из окна кухни на нас смотрела старушенция, мы оба вздрогнули. Я так точно.
– Слушай, друг, – сказал я. – У тебя никаких проблем не будет, если ты поможешь мне разобраться с тем, что он еще сделал.
– А что еще?
– Он меня ограбил. Гоп-стоп, в натуре. Подбежал сзади. Появился из ниоткуда, пока я себе спокойно шел. Подбежал и укусил меня за задницу. Я заорал, типа, от боли. И уронил то, что нес. Коробку. А Бэзил схватил и унес, пока я пытался просечь, что к чему. Я его с тех пор ищу. Поэтому здесь и оказался.
– Коробку, говоришь?
– Ага.
– Какая коробка?
– Ну, он была… квадратная, да. И довольно маленькая, собака может взять в зубы. Но не слишком. Да, и тяжелая еще. Вполне можно отбить палец, если пнуть. А ты че, знаешь, где она?
Он скрестил руки и быстро глянул через плечо. Когда он повернулся обратно, жевал губу и смотрел вниз.
– А что, че-то ценное?
– А тебе-то что?
– Эээ… Эта штука… Она у меня была.
– Да ну? И где она теперь?
– Ну, я… – Он отступил назад. – Слушай, мистер, ты б то же самое сделал. Откуда мне было знать? Он…
– Кто? Что?
– Спокойно, мистер, – сказал он, поднимая руки. – Сюда раньше еще один кекс пришел, вот. Где-то в полдесятого – в десять. Сказал, что собака убежала с его коробкой, и он проследил за ней досюда. Ну, он, типа, казалось, приличный такой чувак. Я и отдал ему. А что было делать? Ты б то же сделал.
Но я его уже не слышал. Даже не видел его. Я видел только себя, как я сижу за стойкой в «Хопперз», в дорогом костюме, с сигарой, киваю пацанам и лапаю всех девах, до которых могу дотянуться. Но теперь все это исчезало. Картинка исчезала.
– А что там было? Бутылка виски или еще что? А? Может, Библия? Что-то ценное? Я больше ничего не могу придумать. Ну, что скажешь?
– А как тот чувак выглядел, а?
– Ну… – Он улыбнулся, думая, что сорвался с крючка. Ну, он, собственно, и сорвался. Если бы я его отпиздил, хреновину бы это мне не вернуло, так, нет? Я ж не отморозь какая-нибудь. – Он был такого примерно роста, волосы у него. И длинные брюки.
– Длинные?… А волосы какого цвета?
– Не помню. Темные.
– Какого роста?
Он снова поднял руку, только разница с прошлым разом была в фут где-то.
Мы еще постояли, я придумывал вопросы, а он дрожал в своем халате. Но это было бесполезно.
– Извини за забор, – сказал я.
– А, забор, – ответил он. – Забей. Ты ж с этим уже ничего не сделаешь. К тому же ты прав. Столбы недостаточно глубоко вбиты. – Но я уже уходил.
Я остановился как раз перед упавшей секцией забора, услышал, что он еще что-то говорит.
– Чего?
– «Регал»! – снова закричал он. В соседних домах на верхних этажах начал загораться свет. – Он курил «Регал».
– Точно?
– Да, абсолютно. Точно, как и то, что моя мамаша жива и ее не сбил автобус, как ты тогда сказал.
Я видел с другой стороны улицы, что в машине Финни никого нет. Я оглядел парк, может он где ссыт или срет за кустом. Но и там его не было. На улице было пусто, никакого движения. Даже кошки какой-нить. Или одноухой собаки. Я дернул дверь со стороны водителя.
Финни считал, что его «Аллегро» – предел мечтаний любого вообще чувака. Он думал, что при одном виде «Аллегро» в какой-нить офисной крысе проснется преступник, и он, проходя мимо, попробует дернуть за ручку. Не могу сказать, что я был с ним согласен. Вот «Капри» – это первоклассная тачка, с этим мало кто поспорит. Но запирать дверь – все равно хорошая идея, даже если ты водишь «Хиллман Имп». И Финни это знал. Поэтому, когда дверь открылась, я зачесал репу.
Внутри ничего такого не было. Только сигареты и зажигалка Финни на торпеде и ключи в зажигании. Я сел в машину и запер дверь. Он скоро вернется. Наверное, увидел Бэзила и рванул за ним. А Финни может часами за собакой бегать, если из виду не потеряет.
Да, точно, так все и было.
Меня снова начал доставать запах. Я закурил и приоткрыл окно. Потом посмотрел на ключи и подумал, что надо поискать Финна. Было темно и тихо, чудесная ночь, все такое. Передо мной болтался желтый месяц. Голова, вместо того чтобы болеть, начала неметь. И когда я на секунду закрыл глаза, мне стало очень хорошо.
16
На этот раз мне удалось зацепиться. Я подтянулся. Это было ни хуя не удобно, семнадцать стоунов живого веса жопой на деревянной жердочке. Нужно было передохнуть, так что какое-то время я не двигался с места. Посмотрел вниз, чтобы как-то отвлечься от боли и узнать, куда безопаснее спрыгнуть. А потом забор подо мной рухнул.
Как кошка, которая всегда приземляется на лапы, я всегда приземляюсь на жопу. Есть, конечно, шанс ее отбить, но уж лучше жопу, чем голову. Особенно если голова и так не в порядке, как у меня, например. Ну вот, я отряхнулся и выпрямился, покачал головой и заметил, что забор рухнул по всему периметру. В доме одно за другим стали загораться окна, а Лесси начал на меня лаять.
– Ну, хороший мальчик, – сказал я, протягивая руку, как обычно обращаются с собаками. Он подошел и невозмутимо тяпнул меня за палец.
Когда я уже протянул руку, чтобы ухватить его за ухо, задняя дверь открылась, и из дома вышел чувак в клетчатом халате и тапочках. Он показался мне знакомым. Собака побежала и начала прыгать около него.
– Кто? Что? Кто ты, черт тебя дери? – сказал он. И по голосу я понял, что этот тот парень с кладбища, которого я видел пару дней тому.
– Ну, – сказал я, пытаясь вспомнить, что я тогда ему гнал. Но я не помнил. Помнил только, что нужно было избавиться от него как можно скорее, пока он не наткнулся на База. Хуй знает, как мне это удалось. – У тебя столбы заборные неправильно вбиты, – сказал я. Наверное, этого было мало. – Поэтому упал весь забор, а не одна секция. Ты их недостаточно глубоко вбил.
Он жался и мялся, как будто не знал; то ли ему выйти и что-нить со мной сделать, то ли уйти в дом. А такое сомнение пацан может попользовать, выжать досуха. – Эта собака, – сказал я, показав на дворнягу, которая теперь терлась мордой, об халат хозяина, – твоя, да?
– Бэзил? Да, он м… а что? Что тебе нужно от Бэзила?
– Если ты его хозяин, то ты по уши в дерьме. Понимаешь, собака не отвечает за свои действия. Она считает, что весь мир у нее в миске, и такого понятия, как собственность, не существует.
– Погоди секунду. Э… – Он засунул голову в дом и сказал: – Ма, оставайся там, Потом опять повернулся ко мне и спросил; – Что он в этот раз натворил?
– Что он натворил? Не говори мне, что ты не знаешь. Это…
– Откуда мне знать-то? Я не знаю, чем он там занимается. Он не… Он ведь не начал опять кусать за задницы? Людей то есть?
– Ну, если честно, то начал. Он укусил меня. И еще кое-что.
– Твою мать, – сказал он, оглядываясь, чтобы убедиться, что мать его не слышит. – Ну что я могу сказать, мистер? Извини уж, что так вышло. Это худший пример собаки как друга человека на этой земле. Ему уже четырнадцать. Я б его давно закопал под теми розами, если б не мамаша. Это ее собака. И ей кажется, что Бэзил ничего плохого сделать не может. Он даже меня однажды за жопу укусил, так она сказала, что я это заслужил.
Он подошел поближе и прошептал:
– Когда папаня покинул эту грешную землю, она вышла и нашла щенка, который родился в тот самый день. В тот день, когда умер папаша. Ну, короче, Бэзил – это папаня и есть. То же имя и все такое. Мамаша у меня верит в переселение душ и прочую фигню. Типа, что посеешь, то пожнешь.
– Охуеть не встать, – сказал я, покосившись на Бэзила с уважением. – А ты что про это все думаешь?
– Про переселение душ? Да фигня все это. Но иногда я смотрю на него, и у меня мурашки по спине бегают. Понимаешь, он ведет себя как папаша. Похож на него, вплоть до…
– Чего? Уха, что ли?
Он оглянулся и подошел ближе:
– Он тогда еще щенком был. Однажды возвращаюсь я домой, а у него голова забинтована. И что ты думаешь? Остался без уха. Без того же, что и папаша.
– А как папаша ухо-то потерял?
– Так же, как и этот. – Мы оба посмотрели на дом: из окна кухни на нас смотрела старушенция, мы оба вздрогнули. Я так точно.
– Слушай, друг, – сказал я. – У тебя никаких проблем не будет, если ты поможешь мне разобраться с тем, что он еще сделал.
– А что еще?
– Он меня ограбил. Гоп-стоп, в натуре. Подбежал сзади. Появился из ниоткуда, пока я себе спокойно шел. Подбежал и укусил меня за задницу. Я заорал, типа, от боли. И уронил то, что нес. Коробку. А Бэзил схватил и унес, пока я пытался просечь, что к чему. Я его с тех пор ищу. Поэтому здесь и оказался.
– Коробку, говоришь?
– Ага.
– Какая коробка?
– Ну, он была… квадратная, да. И довольно маленькая, собака может взять в зубы. Но не слишком. Да, и тяжелая еще. Вполне можно отбить палец, если пнуть. А ты че, знаешь, где она?
Он скрестил руки и быстро глянул через плечо. Когда он повернулся обратно, жевал губу и смотрел вниз.
– А что, че-то ценное?
– А тебе-то что?
– Эээ… Эта штука… Она у меня была.
– Да ну? И где она теперь?
– Ну, я… – Он отступил назад. – Слушай, мистер, ты б то же самое сделал. Откуда мне было знать? Он…
– Кто? Что?
– Спокойно, мистер, – сказал он, поднимая руки. – Сюда раньше еще один кекс пришел, вот. Где-то в полдесятого – в десять. Сказал, что собака убежала с его коробкой, и он проследил за ней досюда. Ну, он, типа, казалось, приличный такой чувак. Я и отдал ему. А что было делать? Ты б то же сделал.
Но я его уже не слышал. Даже не видел его. Я видел только себя, как я сижу за стойкой в «Хопперз», в дорогом костюме, с сигарой, киваю пацанам и лапаю всех девах, до которых могу дотянуться. Но теперь все это исчезало. Картинка исчезала.
– А что там было? Бутылка виски или еще что? А? Может, Библия? Что-то ценное? Я больше ничего не могу придумать. Ну, что скажешь?
– А как тот чувак выглядел, а?
– Ну… – Он улыбнулся, думая, что сорвался с крючка. Ну, он, собственно, и сорвался. Если бы я его отпиздил, хреновину бы это мне не вернуло, так, нет? Я ж не отморозь какая-нибудь. – Он был такого примерно роста, волосы у него. И длинные брюки.
– Длинные?… А волосы какого цвета?
– Не помню. Темные.
– Какого роста?
Он снова поднял руку, только разница с прошлым разом была в фут где-то.
Мы еще постояли, я придумывал вопросы, а он дрожал в своем халате. Но это было бесполезно.
– Извини за забор, – сказал я.
– А, забор, – ответил он. – Забей. Ты ж с этим уже ничего не сделаешь. К тому же ты прав. Столбы недостаточно глубоко вбиты. – Но я уже уходил.
Я остановился как раз перед упавшей секцией забора, услышал, что он еще что-то говорит.
– Чего?
– «Регал»! – снова закричал он. В соседних домах на верхних этажах начал загораться свет. – Он курил «Регал».
– Точно?
– Да, абсолютно. Точно, как и то, что моя мамаша жива и ее не сбил автобус, как ты тогда сказал.
Я видел с другой стороны улицы, что в машине Финни никого нет. Я оглядел парк, может он где ссыт или срет за кустом. Но и там его не было. На улице было пусто, никакого движения. Даже кошки какой-нить. Или одноухой собаки. Я дернул дверь со стороны водителя.
Финни считал, что его «Аллегро» – предел мечтаний любого вообще чувака. Он думал, что при одном виде «Аллегро» в какой-нить офисной крысе проснется преступник, и он, проходя мимо, попробует дернуть за ручку. Не могу сказать, что я был с ним согласен. Вот «Капри» – это первоклассная тачка, с этим мало кто поспорит. Но запирать дверь – все равно хорошая идея, даже если ты водишь «Хиллман Имп». И Финни это знал. Поэтому, когда дверь открылась, я зачесал репу.
Внутри ничего такого не было. Только сигареты и зажигалка Финни на торпеде и ключи в зажигании. Я сел в машину и запер дверь. Он скоро вернется. Наверное, увидел Бэзила и рванул за ним. А Финни может часами за собакой бегать, если из виду не потеряет.
Да, точно, так все и было.
Меня снова начал доставать запах. Я закурил и приоткрыл окно. Потом посмотрел на ключи и подумал, что надо поискать Финна. Было темно и тихо, чудесная ночь, все такое. Передо мной болтался желтый месяц. Голова, вместо того чтобы болеть, начала неметь. И когда я на секунду закрыл глаза, мне стало очень хорошо.
16
Я, Баз и Бет сидели за кухонным столом. Мой старик сидел где-то у меня за спиной, но я не мог повернуть голову и посмотреть на него. Но я его слышал, это его тяжелое дыхание, которое я всегда ненавидел. Мы играли в карты. Чувак, которого я убил на берегу реки, вошел в дверь насквозь мокрый, с него текло. В каждой руке у него было по усачу, каждый из них больше, чем те два, которых у него утащил Финни. Они были такие здоровущие, что волочились по полу, оставляя на линолеуме широкие красные полосы. Бет посмотрела и бросила на пол «Мэнджел Иннформер», чтобы он туда встал. Потом взяла швабру и стала вытирать рыбью кровь.
– Не против, если я присоединюсь? – спросил чувак.
– Против, – сказал Баз, не отрываясь от карт. – Я против. Ты выглядишь как уебок. И пахнешь как уебок. А теперь пшел на хуй.
Бет встала и поставила швабру с ведром на стол, но Баз, казалось, не заметил. Сложно было понять, во что мы играем. Вроде как у меня было слишком много карт на руках, сотни две, не меньше. И все червовые короли. Только это были не короли, а бармены Нейтаны. Бет взяла у чувака усачей, облепила тестом с картошкой и луком и сунула в духовку. Дверь распахнулась только на пару секунд, но я увидел, что там стоит уже несколько пирогов. Потом она вернулась к мокрому чуваку и начала гладить его по лицу и лизать его шею. Вообще жены себя так не ведут, честно говоря. Но это был сон, и я ничего не мог поделать. Бет сняла майку. Лифчика на ней не было. Она взяла руки того чувака и положила себе на сиськи. Соски у нее были как желуди, а в жизни я что-то такого не помнил. Я сглотнул и моргнул, а когда снова поднял глаза, они уже оба были голые и лапали друг друга, он тягал ее за сиськи, а она дрочила его член, который был немного похож на молодого усача. Потом он ее поднял, посадил на столешницу и начал шпарить.
Я взглянул на База. Не хотел смотреть, но это был сон, а во сне всем насрать на то, что ты хочешь. Он смотрел на меня, шевелил бровями, хмурился, вздыхал и постукивал пальцами по столу. Видимо, был мой ход.
– Ну, – сказал Баз, – и что ты будешь с этим делать?
Я посмотрел на свои карты. Теперь это были сплошь джокеры. Бет и тот чувак сношались, пыхтели и стонали на столешнице. Старик был где-то у меня за спиной, дышал там…
Я сразу понял, что это сон. Так что не было такого, что просыпаешься и говоришь, спасибо, блядь, что в жизни все совсем не так. Кроме того, в реальности творилось такое, от чего мне хотелось вернуться к кухонному столу и всему, что к нему прилагалось. Дюймах в шести от моего правого уха раздавались какие-то дикие вопли.
Я зажал руками уши и выяснил, что сижу в «Аллегро» Финни, на улице светло и кто-то орет на меня через стекло. Перебираясь через рычаг на пассажирское сиденье, я подумал, что это, может, все еще снится. Ебаный кошмар, судя по звукам. Но если я открою эту дверь, смогу превратить кошмар в обычный сон. Я вылез на тротуар и пошел по дороге, бежать не мог, ноги слишком затекли.
Последнее, что мне сейчас было нужно, – это разборка с кем-нибудь из Норберт Грин, не важно, Мантоны – не Мантоны. Может, если я буду идти опустив голову, смогу просто улизнуть, кто бы там ни был у меня за спиной. Но вскоре я услышал звук быстрых шагов. Какой-то мудак бежал, чтобы засветить мне кулаком по волосатому затылку. Я не мог больше получать по голове, учитывая удар Джесса, удар Мэнди, удар на лестнице у Салли и всякие мелочи типа База. Что-нибудь круче стрижки или сушки – и я превращусь в овощ. Так что я развернулся и выставил руку.
– Блэ… – сказала она, впечатавшись в мой кулак.
– Ой, блядь, – сказал я. – Прости, Мэнди. Ты в порядке?
Через минуту она смогла встать, по-прежнему закрывая нос рукой.
– Платок есть? – спросила она.
Я дал ей старую тряпку, которую нашел в кармане.
– Откинь голову. Кровь скоро остановится.
Я, конечно, врал. Я своей жизни сломал много носов – большую часть головой, но и руками немало – и знал, как это обычно бывает. Она постаралась вытереть кровь с лица, а потом прижала мокрую тряпку к носу.
– Я думал, это мужик, – сказал я, заметив, что с ногами у меня уже все в порядке и я могу бегать. У меня была куча дел. Я все вспомнил. Пес Бэзил. Могильщик в клетчатом халате. Коробка. «Регал». Я погладил Мэнди по руке и спросил: – Ты как, все нормально?
Она посмотрела на меня, и я увидел, что она вроде как плачет. Странно, некоторые девахи плачут молча. Большинство орет, будто ты им руки режешь. Но у некоторых просто слезы из глаз текут, будто у них глаза под это заточены. Еще я заметил, что у нее рука перевязана.
– Кто это сделал? – спросил я, ткнув в повязку.
– Отвали, псих криворукий, – сказал она; голос был такой, будто у нее сильная простуда. – Это твой дружок сделал, там, на кладбище. Такой тощий чувак со сросшимися бровями. Как его зовут? Финни, что ли?
– Ах, да. Финни. Мерзкий уебок… Подожди, я с ним поквитаюсь. Ишь чего надумал – бить девочек вроде тебя.
– Он это, между прочим, для тебя сделал. Ты же не будешь наказывать своих друзей, а?
– Ну да. Сделал, да. Ну… – Затылок точно молнией прошило, будто мне хотели напомнить о приоритетах. По крайней мере чувство было такое. И вдруг я перестал страдать по поводу того, что сломал Мэнди нос. – А какого хуя ты меня по башке ударила, Мэнди?
Она сказала, что здесь мы разговаривать не можем, уже почти семь, и народ в любую секунду начнет просыпаться. Так что мы двинули по дороге и свернули на Бликетт Лэйн, я разминал ноги, а она прижимала тряпку к носу. На полдороге был переулок, который заканчивался гаражами. Большинство было заброшено. Они всегда были заброшены, сколько я помню. Несколько лет назад в одном нашли человеческую ногу, от колена и ниже, в ботинке. Остального так и не нашли. И легавые так и не поймали урода, который это сделал, это ж Норберт Грин. Но народ быстренько состряпал из этого очередную байку про Мантонов.
Мэнди потянула одну из навесных дверей. Та заржавела как последняя блядь и не поднималась больше, чем на пару дюймов. Я как следует ее дернул, и она открылась достаточно, чтобы мы смогли пролезть внутрь. В гараже ничего не было, если не считать старого мотора на полу. Похоже, от «Ровера». Мы уселись в углу на пыльном полу. Здоровой рукой она достала из рюкзака трусики и пачку сигарет. Я раньше не замечал, что у нее с собой рюкзак. Особо тяжелым он не выглядел. Ровно настолько тяжелый, чтобы деваха с одной здоровой рукой могла его поднять. Она приложила трусики к своему сломанному носу и протянула сигареты. Я прикурил две и отдал одну ей. Трусики были розовые с черными точечками и кружевом по краям. Я на них только посмотрел, и у меня тут же между ног все начало оживать. Но потом опять успокоилось, когда трусики начали пропитываться кровью.
– Ну, – сказал она, как будто мы сидели за послеобеденным чаем с плюшками.
– Что – ну?
– Ты спрашивал, почему я тебя вчера ударила по голове.
– Ну да. – Я все еще наполовину спал, если честно. Я потер лицо, чтобы немного прийти в себя. – И раз уж мы об этом заговорили, расскажи, почему ты меня до смерти напугала, когда я сидел в своей машине.
– Это не твоя машина. Ты водишь «Капри».
– Ну, эт да. Это машина Финни. – Я и думать забыл про Финни. Он не такой чувак, чтобы долго о нем думать. Даже когда он признается, что убил твою жену и упоминает при этом, что она спала с другим мужиком. Да, меня это парило. Но слишком долго об этом думать я не мог. У меня было до хуя других дел. А что было, то было, так, нет? Но куда он подевался?
– К тому же я только хотела тебя разбудить, – сказала она. – Я сидела через дорогу, в парке, сидела, думала. Про нас. Про моих братьев. Про себя. Я рано из дома вышла, пока братья не проснулись. Пока вообще все еще спят. Я… – Она посмотрела на рюкзак, который лежал рядом с ней на бетонном полу. – Я собиралась свалить, Блэйк.
– Свалить? Куда? – спросил я, в голове опять случился какой-то спазм. Но только спазм. На него можно с легкостью забить.
– Куда угодно. Из Мэнджела. Подальше отсюда, куда глаза глядят. На другую сторону земного шара, если не врут и Земля действительно круглая, а не плоская. – Она посмотрела на меня. Нет, не так. Она не пыталась мне что-то сказать взглядом, для этого ведь обычно смотрят. Нет, она просто взглянула. Чтобы понять, что я думаю.
Я тоже на нее посмотрел, типа, извини, но ничего я не думаю.
Она закрыла глаза и продолжала:
– В общем, я увидела, что ты вырубился в машине, и попыталась тебя разбудить, вот и все. Норберт Грин – не то место, где стоит спать в машине. Особенно ребятам вроде тебя, у которых проблемы с местными.
Мы чуток посидели молча. Черный кошак подошел к приоткрытой двери, принюхался к нам и ушел, продемонстрировав маленькое круглое очко.
У Мэнди перестала идти кровь из носа, хотя выглядел он все равно отвратно. Она выкинула трусики и начала вытирать нос платком.
– Я вроде собиралась тебе сказать, почему огрела тебя вчера по голове.
– Ага. Знаешь, нечестно нападать на человека сзади.
– Это не считается. Я же девушка.
– Считается. Мы девушек не бьем, и они нас не должны.
– Короче, я не собиралась этого не делать. Честно, Блэйк. И пыталась сделать это помягче. Но ты избивал моего Джесса. Ты его убивал. Если бы не это, я…
– Он на меня напал. Как насчет этого, а? А что ты там вообще делала? Подставить меня решила, да?
– Прекрати немедленно, Ройстон Блэйк. Ты же знаешь, я бы такого не сделала. С тобой уж точно. Я не меньше тебя удивилась, когда он вдруг выскочил откуда-то. Потом он уверял, что просто проходил мимо и, типа, заметил тебя: Не знаю, как еще. Он точно за мной не следил. Но ты должен знать еще кое-что про меня и моих братьев. Мы…
– Ебетесь друг с другом. Да-да, я в курсе.
– У нас особые отношения. Мы… мы очень близки. И всегда были.
Ну да, с тех пор, как они нашли в тебе дырку.
– Это странно, и я не жду, что ты поймешь. Но это главная причина, почему я хочу уехать из города. С меня хватит. И знаешь что, Блэйк. Когда я тебя вчера увидела, я вдруг приняла решение. Не знаю даже, почему. Просто посмотрела тебе в глаза и вдруг увидела все по-другому. Мне захотелось свалить отсюда и делать все самой и для себя.
Я кивнул и достал еще две сигареты.
– Ну? – сказала она.
Я протянул ей сигареты и, спросил:
– Что ну?
– Ты едешь со мной или нет?
Я затянулся и посмотрел на нее, задержав дым в легких. У нее был сломан нос, сломана рука, всклокочены волосы и все лицо в засохшей крови. Но даже теперь она была круче всех остальных баб, которых я знаю и знал. Может быть, она была как я. Может, она была создана для меня, а я для нее. Говорят, для каждого есть кто-то. Если сможешь найти. Ну, готов поставить свои брови на то, что она была для меня.
Засыхающая кровь собралась у нее под носом и вокруг рта. Ее это, кажется, не беспокоило. Я убрал темные волосы с ее лица и поцеловал в щеку, она была почти чистая. Потом я сказал:
– Дорогая, есть кое-что, что ты должна знать.
Она посмотрела на меня своими большими блестящими глазами. У меня сердце разрывалось, но я должен был ей все рассказать. Если я не расскажу, она поймет это сама, на своей шкуре, и у нее будет куча неприятностей. И все равно, не я должен был ей это рассказывать. Если бы братья чаще выпускали ее на улицу, она узнала бы все сама. Она должна была узнать это еще давным-давно, как и все остальные в Мэнджеле.
– Ты не можешь уехать из Мэнджела, – сказал я мягко. Я взял ее руку и погладил. Все что угодно, лишь бы смягчить удар. – Никто не может. Понимаешь, мы все листья на одном дереве. А когда лист падает с дерева, он засыхает и умирает. Мы не можем прожить без дерева, а оно не может обойтись без нас. Ты ведь понимаешь, да?
Она молча смотрела на меня. Ее глаза впились в мои, как две миноги. Я знаю, ей было больно это слышать. И мне было ее жалко. Правда очень жестока. Но все именно так, нравится тебе или нет.
– Конечно, люди могут приехать сюда, если хотят. Вот Фентон, который купил «Хопперз» у твоих братьев. И Финни, прикинь. Говорят, дедушка Финни был перекати-поле, шатался по городам и искал кошек и собак; которых можно сожрать.
Я все говорил и говорил, выкладывая ей всё и стараясь ничего не пропустить. И кажется, она нормально это воспринимала. Сидела тихонько, слушала, наверное, ценила те усилия, которые я на это потратил. А потом я замолчал, и теперь был ее ход. Она должна была сказать, как это все пиздец неожиданно, и сказать огромное спасибо, Блэйк, что ты открыл мне глаза. Но этого не произошло.
Знаете, что она сказала?
Она сказала:
– А… ну да. – И слегка улыбнулась. Только губами, глаза не улыбались. Но меня это как-то выбило из колеи. Я слегка заморочился. Может, я слишком много на ее мозг вывалил за один раз. – Значит, ты не едешь?
Я улыбнулся и покачал головой. Она все поняла.
Она посмотрела на мотор, который лежал перед нами. Солнце уже освещало гараж, тронув темный грязный металл несколькими лучами белого золота. Чтобы смотреть, приходилось щуриться. Потом она снова начала одной рукой рыться в рюкзаке.
– Вот, – сказала она, повернувшись ко мне, ее лицо было как маска Она протянула мне пистолет. – Если ты остаешься в Мэнджеле, тебе это пригодится.
Я взял его и начал крутить в руках. Похоже, новый. Не то чтобы я видел много старых, конечно. Да и новых тоже. Здесь в Мэнджеле нечасто увидишь пушку, если только ты не фермер и не один из клана Мантонов. Они как-то особо не нужны. Тут, конечно, много разборок, но пацанов вполне устраивают кулаки и головы. Перья. И дубинки.
Не, никогда мне не был нужен ствол так, чтоб до у срачки. Мне сама эта идея не нравилась. Это ж весь кайф пропадает. Но теперь, когда пистолет был у меня в руках… ну…
– Клево, блин, – сказал я. – Заряжен?
– Ага. Вот… – Она показала мне, как снимать пушку с предохранителя и как вытаскивать обойму. Потом достала из рюкзака коробочку с пулями. Или патронами, как она их называла. Там, в рюкзаке, вряд ли много чего осталось. – Держишь вот так, понятно. И двумя руками. Пока не привыкнешь.
Я взял пистолет и прицелился в старую пивную банку во дворе, но не выстрелил, само собой. Я ж не псих.
– Блэйк.
– Не, блин, клево.
– Блэйк, ты понимаешь, почему я тебе это отдала, да?
Я попытался крутануть его на пальце, как делают в ковбойских фильмах по телеку. Это было не так просто, как казалось. Для начала настоящий пистолет куда тяжелее бутафорского.
– Блэйк?
Я решил, что изображать из себя ковбоя не очень умно. Так что убрал пистолет. Почему-то у меня в башке всплыли советы Ли Мантона, как обращаться с оружием. Не направляй пистолет на того, в кого не собираешься стрелять, сказал он. Не держи палец на курке. Держи разряженным, если не собираешься использовать.
– Ладно, Блэйк, тогда я пойду.
Я вытащил из обоймы все патроны и покатал на ладони. Не похоже было, что они могут прошить грудь человека и убить. Честно говоря, я подыхал от желания побыстрее его опробовать. На дереве. Или, может, на кошке. Или собаке. Я положил пули в один карман, а пистолет – в другой.
– Мэнди? – сказал я. – Мэнди? Ты куда? – Она уже подняла дверь и дошла почти до середины двора, пока я ее догонял. – Мэнд? Куда ты собралась? Тебя подбросить?
– Я лучше пройдусь. Хочу почувствовать, что ухожу. Сяду на автобус в Фурселе и поеду оттуда.
– Ну… с тобой пройдусь немного?
– Нет. Пока, Блэйк.
Она меня поцеловала. Целовались мы долго. Но когда она ушла, мне перестало казаться, что это было так уж долго.
Я стоял во дворе и смотрел, как она исчезает в переулке, рюкзачок болтался у нее на плече; На самом деле она была всего лишь маленькой девочкой, у которой не было никакой надежды. Часть меня хотела пойти с ней. Но вы уже все знаете про эту часть. Это была не слишком большая часть, и права голоса у нее не было. Ну, я вернулся в гараж.
К счастью, она забыла сигареты, так что я сидел и курил, пережидая. Сейчас идти куда-нибудь было рискованно. Я и в лучшие-то времена был не самым желанным гостем в Норберт Грин, а тут меня еще Мантоны обложили. Так я себе это представлял. Я уже, честно говоря, не отдуплял, что к чему. Я знал, что сделал кое-что, что кое-кого не устроит, но мне приходилось сильна напрягаться, чтобы вспомнить, что именно я натворил. Но все равно пара моментов как-то выпала из сознания.
Но одна вещь сразу появлялась в темноте, стоило закрыть глаза, блестящая и осязаемая. Вещь, о которой я не смог бы забыть, даже если бы захотел. Это ведь был ответ на все вопросы, понимаете. Ну, как с моей точки зрения. Вы спросите, что это за вещь?
Конечно же, коробка.
Ебаная хреновина.
Только я не знал, у кого она сейчас. У какого-то курильщика с руками, ногами и волосами, судя по всему. Он сказал «Регал». Много пацанов курят «Регал». Мне-то самому они не нравятся. Слишком короткие, как для меня. Но у пацанов другие вкусы, Кто из тех, кого я знаю, курит «Регал», бля? Я мог вспомнить только одного человека. И это невозможно. Нет… только если…
– Не против, если я присоединюсь? – спросил чувак.
– Против, – сказал Баз, не отрываясь от карт. – Я против. Ты выглядишь как уебок. И пахнешь как уебок. А теперь пшел на хуй.
Бет встала и поставила швабру с ведром на стол, но Баз, казалось, не заметил. Сложно было понять, во что мы играем. Вроде как у меня было слишком много карт на руках, сотни две, не меньше. И все червовые короли. Только это были не короли, а бармены Нейтаны. Бет взяла у чувака усачей, облепила тестом с картошкой и луком и сунула в духовку. Дверь распахнулась только на пару секунд, но я увидел, что там стоит уже несколько пирогов. Потом она вернулась к мокрому чуваку и начала гладить его по лицу и лизать его шею. Вообще жены себя так не ведут, честно говоря. Но это был сон, и я ничего не мог поделать. Бет сняла майку. Лифчика на ней не было. Она взяла руки того чувака и положила себе на сиськи. Соски у нее были как желуди, а в жизни я что-то такого не помнил. Я сглотнул и моргнул, а когда снова поднял глаза, они уже оба были голые и лапали друг друга, он тягал ее за сиськи, а она дрочила его член, который был немного похож на молодого усача. Потом он ее поднял, посадил на столешницу и начал шпарить.
Я взглянул на База. Не хотел смотреть, но это был сон, а во сне всем насрать на то, что ты хочешь. Он смотрел на меня, шевелил бровями, хмурился, вздыхал и постукивал пальцами по столу. Видимо, был мой ход.
– Ну, – сказал Баз, – и что ты будешь с этим делать?
Я посмотрел на свои карты. Теперь это были сплошь джокеры. Бет и тот чувак сношались, пыхтели и стонали на столешнице. Старик был где-то у меня за спиной, дышал там…
Я сразу понял, что это сон. Так что не было такого, что просыпаешься и говоришь, спасибо, блядь, что в жизни все совсем не так. Кроме того, в реальности творилось такое, от чего мне хотелось вернуться к кухонному столу и всему, что к нему прилагалось. Дюймах в шести от моего правого уха раздавались какие-то дикие вопли.
Я зажал руками уши и выяснил, что сижу в «Аллегро» Финни, на улице светло и кто-то орет на меня через стекло. Перебираясь через рычаг на пассажирское сиденье, я подумал, что это, может, все еще снится. Ебаный кошмар, судя по звукам. Но если я открою эту дверь, смогу превратить кошмар в обычный сон. Я вылез на тротуар и пошел по дороге, бежать не мог, ноги слишком затекли.
Последнее, что мне сейчас было нужно, – это разборка с кем-нибудь из Норберт Грин, не важно, Мантоны – не Мантоны. Может, если я буду идти опустив голову, смогу просто улизнуть, кто бы там ни был у меня за спиной. Но вскоре я услышал звук быстрых шагов. Какой-то мудак бежал, чтобы засветить мне кулаком по волосатому затылку. Я не мог больше получать по голове, учитывая удар Джесса, удар Мэнди, удар на лестнице у Салли и всякие мелочи типа База. Что-нибудь круче стрижки или сушки – и я превращусь в овощ. Так что я развернулся и выставил руку.
– Блэ… – сказала она, впечатавшись в мой кулак.
– Ой, блядь, – сказал я. – Прости, Мэнди. Ты в порядке?
Через минуту она смогла встать, по-прежнему закрывая нос рукой.
– Платок есть? – спросила она.
Я дал ей старую тряпку, которую нашел в кармане.
– Откинь голову. Кровь скоро остановится.
Я, конечно, врал. Я своей жизни сломал много носов – большую часть головой, но и руками немало – и знал, как это обычно бывает. Она постаралась вытереть кровь с лица, а потом прижала мокрую тряпку к носу.
– Я думал, это мужик, – сказал я, заметив, что с ногами у меня уже все в порядке и я могу бегать. У меня была куча дел. Я все вспомнил. Пес Бэзил. Могильщик в клетчатом халате. Коробка. «Регал». Я погладил Мэнди по руке и спросил: – Ты как, все нормально?
Она посмотрела на меня, и я увидел, что она вроде как плачет. Странно, некоторые девахи плачут молча. Большинство орет, будто ты им руки режешь. Но у некоторых просто слезы из глаз текут, будто у них глаза под это заточены. Еще я заметил, что у нее рука перевязана.
– Кто это сделал? – спросил я, ткнув в повязку.
– Отвали, псих криворукий, – сказал она; голос был такой, будто у нее сильная простуда. – Это твой дружок сделал, там, на кладбище. Такой тощий чувак со сросшимися бровями. Как его зовут? Финни, что ли?
– Ах, да. Финни. Мерзкий уебок… Подожди, я с ним поквитаюсь. Ишь чего надумал – бить девочек вроде тебя.
– Он это, между прочим, для тебя сделал. Ты же не будешь наказывать своих друзей, а?
– Ну да. Сделал, да. Ну… – Затылок точно молнией прошило, будто мне хотели напомнить о приоритетах. По крайней мере чувство было такое. И вдруг я перестал страдать по поводу того, что сломал Мэнди нос. – А какого хуя ты меня по башке ударила, Мэнди?
Она сказала, что здесь мы разговаривать не можем, уже почти семь, и народ в любую секунду начнет просыпаться. Так что мы двинули по дороге и свернули на Бликетт Лэйн, я разминал ноги, а она прижимала тряпку к носу. На полдороге был переулок, который заканчивался гаражами. Большинство было заброшено. Они всегда были заброшены, сколько я помню. Несколько лет назад в одном нашли человеческую ногу, от колена и ниже, в ботинке. Остального так и не нашли. И легавые так и не поймали урода, который это сделал, это ж Норберт Грин. Но народ быстренько состряпал из этого очередную байку про Мантонов.
Мэнди потянула одну из навесных дверей. Та заржавела как последняя блядь и не поднималась больше, чем на пару дюймов. Я как следует ее дернул, и она открылась достаточно, чтобы мы смогли пролезть внутрь. В гараже ничего не было, если не считать старого мотора на полу. Похоже, от «Ровера». Мы уселись в углу на пыльном полу. Здоровой рукой она достала из рюкзака трусики и пачку сигарет. Я раньше не замечал, что у нее с собой рюкзак. Особо тяжелым он не выглядел. Ровно настолько тяжелый, чтобы деваха с одной здоровой рукой могла его поднять. Она приложила трусики к своему сломанному носу и протянула сигареты. Я прикурил две и отдал одну ей. Трусики были розовые с черными точечками и кружевом по краям. Я на них только посмотрел, и у меня тут же между ног все начало оживать. Но потом опять успокоилось, когда трусики начали пропитываться кровью.
– Ну, – сказал она, как будто мы сидели за послеобеденным чаем с плюшками.
– Что – ну?
– Ты спрашивал, почему я тебя вчера ударила по голове.
– Ну да. – Я все еще наполовину спал, если честно. Я потер лицо, чтобы немного прийти в себя. – И раз уж мы об этом заговорили, расскажи, почему ты меня до смерти напугала, когда я сидел в своей машине.
– Это не твоя машина. Ты водишь «Капри».
– Ну, эт да. Это машина Финни. – Я и думать забыл про Финни. Он не такой чувак, чтобы долго о нем думать. Даже когда он признается, что убил твою жену и упоминает при этом, что она спала с другим мужиком. Да, меня это парило. Но слишком долго об этом думать я не мог. У меня было до хуя других дел. А что было, то было, так, нет? Но куда он подевался?
– К тому же я только хотела тебя разбудить, – сказала она. – Я сидела через дорогу, в парке, сидела, думала. Про нас. Про моих братьев. Про себя. Я рано из дома вышла, пока братья не проснулись. Пока вообще все еще спят. Я… – Она посмотрела на рюкзак, который лежал рядом с ней на бетонном полу. – Я собиралась свалить, Блэйк.
– Свалить? Куда? – спросил я, в голове опять случился какой-то спазм. Но только спазм. На него можно с легкостью забить.
– Куда угодно. Из Мэнджела. Подальше отсюда, куда глаза глядят. На другую сторону земного шара, если не врут и Земля действительно круглая, а не плоская. – Она посмотрела на меня. Нет, не так. Она не пыталась мне что-то сказать взглядом, для этого ведь обычно смотрят. Нет, она просто взглянула. Чтобы понять, что я думаю.
Я тоже на нее посмотрел, типа, извини, но ничего я не думаю.
Она закрыла глаза и продолжала:
– В общем, я увидела, что ты вырубился в машине, и попыталась тебя разбудить, вот и все. Норберт Грин – не то место, где стоит спать в машине. Особенно ребятам вроде тебя, у которых проблемы с местными.
Мы чуток посидели молча. Черный кошак подошел к приоткрытой двери, принюхался к нам и ушел, продемонстрировав маленькое круглое очко.
У Мэнди перестала идти кровь из носа, хотя выглядел он все равно отвратно. Она выкинула трусики и начала вытирать нос платком.
– Я вроде собиралась тебе сказать, почему огрела тебя вчера по голове.
– Ага. Знаешь, нечестно нападать на человека сзади.
– Это не считается. Я же девушка.
– Считается. Мы девушек не бьем, и они нас не должны.
– Короче, я не собиралась этого не делать. Честно, Блэйк. И пыталась сделать это помягче. Но ты избивал моего Джесса. Ты его убивал. Если бы не это, я…
– Он на меня напал. Как насчет этого, а? А что ты там вообще делала? Подставить меня решила, да?
– Прекрати немедленно, Ройстон Блэйк. Ты же знаешь, я бы такого не сделала. С тобой уж точно. Я не меньше тебя удивилась, когда он вдруг выскочил откуда-то. Потом он уверял, что просто проходил мимо и, типа, заметил тебя: Не знаю, как еще. Он точно за мной не следил. Но ты должен знать еще кое-что про меня и моих братьев. Мы…
– Ебетесь друг с другом. Да-да, я в курсе.
– У нас особые отношения. Мы… мы очень близки. И всегда были.
Ну да, с тех пор, как они нашли в тебе дырку.
– Это странно, и я не жду, что ты поймешь. Но это главная причина, почему я хочу уехать из города. С меня хватит. И знаешь что, Блэйк. Когда я тебя вчера увидела, я вдруг приняла решение. Не знаю даже, почему. Просто посмотрела тебе в глаза и вдруг увидела все по-другому. Мне захотелось свалить отсюда и делать все самой и для себя.
Я кивнул и достал еще две сигареты.
– Ну? – сказала она.
Я протянул ей сигареты и, спросил:
– Что ну?
– Ты едешь со мной или нет?
Я затянулся и посмотрел на нее, задержав дым в легких. У нее был сломан нос, сломана рука, всклокочены волосы и все лицо в засохшей крови. Но даже теперь она была круче всех остальных баб, которых я знаю и знал. Может быть, она была как я. Может, она была создана для меня, а я для нее. Говорят, для каждого есть кто-то. Если сможешь найти. Ну, готов поставить свои брови на то, что она была для меня.
Засыхающая кровь собралась у нее под носом и вокруг рта. Ее это, кажется, не беспокоило. Я убрал темные волосы с ее лица и поцеловал в щеку, она была почти чистая. Потом я сказал:
– Дорогая, есть кое-что, что ты должна знать.
Она посмотрела на меня своими большими блестящими глазами. У меня сердце разрывалось, но я должен был ей все рассказать. Если я не расскажу, она поймет это сама, на своей шкуре, и у нее будет куча неприятностей. И все равно, не я должен был ей это рассказывать. Если бы братья чаще выпускали ее на улицу, она узнала бы все сама. Она должна была узнать это еще давным-давно, как и все остальные в Мэнджеле.
– Ты не можешь уехать из Мэнджела, – сказал я мягко. Я взял ее руку и погладил. Все что угодно, лишь бы смягчить удар. – Никто не может. Понимаешь, мы все листья на одном дереве. А когда лист падает с дерева, он засыхает и умирает. Мы не можем прожить без дерева, а оно не может обойтись без нас. Ты ведь понимаешь, да?
Она молча смотрела на меня. Ее глаза впились в мои, как две миноги. Я знаю, ей было больно это слышать. И мне было ее жалко. Правда очень жестока. Но все именно так, нравится тебе или нет.
– Конечно, люди могут приехать сюда, если хотят. Вот Фентон, который купил «Хопперз» у твоих братьев. И Финни, прикинь. Говорят, дедушка Финни был перекати-поле, шатался по городам и искал кошек и собак; которых можно сожрать.
Я все говорил и говорил, выкладывая ей всё и стараясь ничего не пропустить. И кажется, она нормально это воспринимала. Сидела тихонько, слушала, наверное, ценила те усилия, которые я на это потратил. А потом я замолчал, и теперь был ее ход. Она должна была сказать, как это все пиздец неожиданно, и сказать огромное спасибо, Блэйк, что ты открыл мне глаза. Но этого не произошло.
Знаете, что она сказала?
Она сказала:
– А… ну да. – И слегка улыбнулась. Только губами, глаза не улыбались. Но меня это как-то выбило из колеи. Я слегка заморочился. Может, я слишком много на ее мозг вывалил за один раз. – Значит, ты не едешь?
Я улыбнулся и покачал головой. Она все поняла.
Она посмотрела на мотор, который лежал перед нами. Солнце уже освещало гараж, тронув темный грязный металл несколькими лучами белого золота. Чтобы смотреть, приходилось щуриться. Потом она снова начала одной рукой рыться в рюкзаке.
– Вот, – сказала она, повернувшись ко мне, ее лицо было как маска Она протянула мне пистолет. – Если ты остаешься в Мэнджеле, тебе это пригодится.
Я взял его и начал крутить в руках. Похоже, новый. Не то чтобы я видел много старых, конечно. Да и новых тоже. Здесь в Мэнджеле нечасто увидишь пушку, если только ты не фермер и не один из клана Мантонов. Они как-то особо не нужны. Тут, конечно, много разборок, но пацанов вполне устраивают кулаки и головы. Перья. И дубинки.
Не, никогда мне не был нужен ствол так, чтоб до у срачки. Мне сама эта идея не нравилась. Это ж весь кайф пропадает. Но теперь, когда пистолет был у меня в руках… ну…
– Клево, блин, – сказал я. – Заряжен?
– Ага. Вот… – Она показала мне, как снимать пушку с предохранителя и как вытаскивать обойму. Потом достала из рюкзака коробочку с пулями. Или патронами, как она их называла. Там, в рюкзаке, вряд ли много чего осталось. – Держишь вот так, понятно. И двумя руками. Пока не привыкнешь.
Я взял пистолет и прицелился в старую пивную банку во дворе, но не выстрелил, само собой. Я ж не псих.
– Блэйк.
– Не, блин, клево.
– Блэйк, ты понимаешь, почему я тебе это отдала, да?
Я попытался крутануть его на пальце, как делают в ковбойских фильмах по телеку. Это было не так просто, как казалось. Для начала настоящий пистолет куда тяжелее бутафорского.
– Блэйк?
Я решил, что изображать из себя ковбоя не очень умно. Так что убрал пистолет. Почему-то у меня в башке всплыли советы Ли Мантона, как обращаться с оружием. Не направляй пистолет на того, в кого не собираешься стрелять, сказал он. Не держи палец на курке. Держи разряженным, если не собираешься использовать.
– Ладно, Блэйк, тогда я пойду.
Я вытащил из обоймы все патроны и покатал на ладони. Не похоже было, что они могут прошить грудь человека и убить. Честно говоря, я подыхал от желания побыстрее его опробовать. На дереве. Или, может, на кошке. Или собаке. Я положил пули в один карман, а пистолет – в другой.
– Мэнди? – сказал я. – Мэнди? Ты куда? – Она уже подняла дверь и дошла почти до середины двора, пока я ее догонял. – Мэнд? Куда ты собралась? Тебя подбросить?
– Я лучше пройдусь. Хочу почувствовать, что ухожу. Сяду на автобус в Фурселе и поеду оттуда.
– Ну… с тобой пройдусь немного?
– Нет. Пока, Блэйк.
Она меня поцеловала. Целовались мы долго. Но когда она ушла, мне перестало казаться, что это было так уж долго.
Я стоял во дворе и смотрел, как она исчезает в переулке, рюкзачок болтался у нее на плече; На самом деле она была всего лишь маленькой девочкой, у которой не было никакой надежды. Часть меня хотела пойти с ней. Но вы уже все знаете про эту часть. Это была не слишком большая часть, и права голоса у нее не было. Ну, я вернулся в гараж.
К счастью, она забыла сигареты, так что я сидел и курил, пережидая. Сейчас идти куда-нибудь было рискованно. Я и в лучшие-то времена был не самым желанным гостем в Норберт Грин, а тут меня еще Мантоны обложили. Так я себе это представлял. Я уже, честно говоря, не отдуплял, что к чему. Я знал, что сделал кое-что, что кое-кого не устроит, но мне приходилось сильна напрягаться, чтобы вспомнить, что именно я натворил. Но все равно пара моментов как-то выпала из сознания.
Но одна вещь сразу появлялась в темноте, стоило закрыть глаза, блестящая и осязаемая. Вещь, о которой я не смог бы забыть, даже если бы захотел. Это ведь был ответ на все вопросы, понимаете. Ну, как с моей точки зрения. Вы спросите, что это за вещь?
Конечно же, коробка.
Ебаная хреновина.
Только я не знал, у кого она сейчас. У какого-то курильщика с руками, ногами и волосами, судя по всему. Он сказал «Регал». Много пацанов курят «Регал». Мне-то самому они не нравятся. Слишком короткие, как для меня. Но у пацанов другие вкусы, Кто из тех, кого я знаю, курит «Регал», бля? Я мог вспомнить только одного человека. И это невозможно. Нет… только если…