— Ну, — будничным тоном сказал архидиакон, — я возвращаюсь к себе в приход. Кто со мной?
— Я — нет, — покачал головой герцог. — Наше дело закончено. Я возвращаюсь в замок. Морнингтон, не составите мне компанию? Вы ведь собирались.
Кеннет задумался. Надо было искать работу, но два-три дня ничего не решали. И что-то там герцог говорил насчет секретаря… Он постарался забыть об этом.
— Пожалуй, — сказал он. — Я все равно собирался посмотреть окрестности, а дня через два загляну к Лайонелу, справлюсь, как Барбара.
— Если она захворает, мы ничем не сможем помочь, — проговорил герцог. — Мы лишились всех наших сокровищ, — Лишились сокровищ? — переспросил архидиакон. — Как можно лишиться священного и славного Грааля?
Да полноте, дорогой мой!
Герцог смутился. Он и в самом деле сказал, не подумав.
И все-таки он пробормотал себе под нос:
— Мы могли бы хоть поторговаться.
Минуты две архидиакон сосредоточенно размышлял, потом ответил:
— Я никогда больше не собираюсь торговаться, особенно если можно без этого обойтись. Разве можно выторговать хоть что-то, по-настоящему ценное? И что стоит того, чтобы из-за него торговаться?
— Если никогда не торговаться, будет ли что-нибудь ценным? — проворчал Морнингтон.
Выйдя за ворота, архидиакон весело повернулся к нему.
— Если вы все равно собираетесь наведаться в Калли, может, и ко мне заглянете? Я отпущу Бетсби…
— Конечно, загляну, — ответил Кеннет, пожимая ему руку.
— Ну вот, я думаю, все кончилось, — не без печали заметил герцог.
— Я бы не торопился с выводами, — улыбнулся архидиакон. — Как бы Манассия не обманулся в своих ожиданиях. По-моему, он возлагает на Грааль слишком большие надежды.
Если судить по тому, как Манассия вцепился в саквояж, архидиакон был прав. Грегори понаблюдал за Лайонелом, осторожно поправлявшим подушку Барбары, оставил его на часах и присоединился к сообщнику.
— Прекрасно проделано, — тихо сказал он, — идя… это не вы?
Манассия ответил не сразу, а когда ответил, в голосе его звучало беспокойство.
— В том-то и дело, что я ни при чем. Я как раз прикидывал, как бы взяться за нее, и тут она остановилась. Я хотел загнать ее сознание еще глубже, а она как будто прозрела. Словно кто-то сказал ей, что все в порядке, беспокоиться не о чем. И это на самом краю!
— «Ангелам Своим заповедает»… о ней24, — усмехнулся Грегори. — Может, успел на этот раз. Обычно они опаздывают, что к моей жене, что к Стивену, что к бедняге Петтисону.
Ну и черт с ними!
— Это верно, — согласился Манассия и вдруг добавил:
— Но мне не нравится, что она может ускользнуть. Вы понимаете, она подошла к самому краю, за ним — уничтожение! Там она бы рассыпалась на части, а вместо этого взяла и заснула! Может быть, еще раз попробовать мазь?
— Незачем, — отрезал Грегори. — Чаша у вас, вот и забирайте ее. Я приеду либо сегодня к ночи, либо завтра с утра.
Вы ничего не будете делать до моего приезда?
— Нет, — проворчал Манассия. — Приведете мальчишку, тогда и поговорим с Димитрием. Пока мы выигрываем.
— Слава богу — нашему, конечно, — сказал Грегори.
Но Манассия улыбнулся и покачал головой.
— Он — последнее таинство, и, уничтожая, он уничтожает все.
Глава 13
— Я — нет, — покачал головой герцог. — Наше дело закончено. Я возвращаюсь в замок. Морнингтон, не составите мне компанию? Вы ведь собирались.
Кеннет задумался. Надо было искать работу, но два-три дня ничего не решали. И что-то там герцог говорил насчет секретаря… Он постарался забыть об этом.
— Пожалуй, — сказал он. — Я все равно собирался посмотреть окрестности, а дня через два загляну к Лайонелу, справлюсь, как Барбара.
— Если она захворает, мы ничем не сможем помочь, — проговорил герцог. — Мы лишились всех наших сокровищ, — Лишились сокровищ? — переспросил архидиакон. — Как можно лишиться священного и славного Грааля?
Да полноте, дорогой мой!
Герцог смутился. Он и в самом деле сказал, не подумав.
И все-таки он пробормотал себе под нос:
— Мы могли бы хоть поторговаться.
Минуты две архидиакон сосредоточенно размышлял, потом ответил:
— Я никогда больше не собираюсь торговаться, особенно если можно без этого обойтись. Разве можно выторговать хоть что-то, по-настоящему ценное? И что стоит того, чтобы из-за него торговаться?
— Если никогда не торговаться, будет ли что-нибудь ценным? — проворчал Морнингтон.
Выйдя за ворота, архидиакон весело повернулся к нему.
— Если вы все равно собираетесь наведаться в Калли, может, и ко мне заглянете? Я отпущу Бетсби…
— Конечно, загляну, — ответил Кеннет, пожимая ему руку.
— Ну вот, я думаю, все кончилось, — не без печали заметил герцог.
— Я бы не торопился с выводами, — улыбнулся архидиакон. — Как бы Манассия не обманулся в своих ожиданиях. По-моему, он возлагает на Грааль слишком большие надежды.
Если судить по тому, как Манассия вцепился в саквояж, архидиакон был прав. Грегори понаблюдал за Лайонелом, осторожно поправлявшим подушку Барбары, оставил его на часах и присоединился к сообщнику.
— Прекрасно проделано, — тихо сказал он, — идя… это не вы?
Манассия ответил не сразу, а когда ответил, в голосе его звучало беспокойство.
— В том-то и дело, что я ни при чем. Я как раз прикидывал, как бы взяться за нее, и тут она остановилась. Я хотел загнать ее сознание еще глубже, а она как будто прозрела. Словно кто-то сказал ей, что все в порядке, беспокоиться не о чем. И это на самом краю!
— «Ангелам Своим заповедает»… о ней24, — усмехнулся Грегори. — Может, успел на этот раз. Обычно они опаздывают, что к моей жене, что к Стивену, что к бедняге Петтисону.
Ну и черт с ними!
— Это верно, — согласился Манассия и вдруг добавил:
— Но мне не нравится, что она может ускользнуть. Вы понимаете, она подошла к самому краю, за ним — уничтожение! Там она бы рассыпалась на части, а вместо этого взяла и заснула! Может быть, еще раз попробовать мазь?
— Незачем, — отрезал Грегори. — Чаша у вас, вот и забирайте ее. Я приеду либо сегодня к ночи, либо завтра с утра.
Вы ничего не будете делать до моего приезда?
— Нет, — проворчал Манассия. — Приведете мальчишку, тогда и поговорим с Димитрием. Пока мы выигрываем.
— Слава богу — нашему, конечно, — сказал Грегори.
Но Манассия улыбнулся и покачал головой.
— Он — последнее таинство, и, уничтожая, он уничтожает все.
Глава 13
Так говорил человек в сером
Сэр Джайлс прибыл на станцию, и первым, кого он встретил там, оказался человек в сером. Они встретились возле касс и воззрились друг на друга с неподдельным интересом.
— Бежите, сэр Джайлс? — громко спросил незнакомец.
— Нет, — сразу ответил сэр Джайлс. — Это вас, что ли, приставили наблюдать за Персиммонсом?
— Нет, — отвечал незнакомец, — скорее за вами. Хочу посмотреть на ваше бегство.
— Я не бегу! — сэр Джайлс почти кричал. — Я давно собирался уехать и сто раз говорил Персиммонсу, что не намерен участвовать в его похождениях. Он мне надоел. Я что-то не припомню, мы с вами разве встречались?
— Встречались, — подтвердил собеседник, — и еще встретимся. Мне интересно наблюдать за работой вашего сознания. Впрочем, оно интересует меня до определенных пределов — пока вы не слишком досаждаете мне.
Сэр Джайлс испытывал противоречивые чувства, но любопытство победило.
— Кто вы такой? — спросил он, подавшись вперед.
— Раз вам так хочется, отвечу, — улыбнулся незнакомец. — Ваше любопытство кажется искренним. Я — пресвитер Иоанн, Грааль и Хранитель Грааля. Любое волшебство, которое пытались совершить с помощью Грааля, похищено у меня, и ко мне же Грааль вернется.
Сэр Джайлс отступил на шаг.
— Чепуха! — сердито воскликнул он. — Надо же придумать… — Пресвитер Иоанн! Ладно, мне нет до этого дела.
А вам бы я посоветовал лучше присматривать за своим Граалем. — Он повернулся и решительно зашагал к платформе.
Громкий голос Иоанна остановил его.
— Мы второй раз встречаемся с вами, Джайлс Тамалти. Предупреждаю: мы встретимся еще раз, и это вам не понравится, потому что кое в чем мы похожи. Забавно наблюдать людей, не правда ли? Чем-то они напоминают насекомых.
Знаете, когда перевернешь камень и те бросаются врассыпную… Ах, как вам предстоит бежать! Бежать до изнеможения.
А Небеса будут наблюдать вас и смеяться, глядя, как вам приходится выбирать совсем не те пути, которые хотелось бы! Вы будете карабкаться по вселенной, словно муравей, упавший на дно Грааля. А стенки скользкие, и никто не подхватит вас, никто не вытащит. Даже в самой глубокой яме можно найти меня, но вам и этого не дано. Вы ведь никогда не падали в яму, вы только сталкивали туда других.
С самых первых слов их странного разговора сэр Джайлс все поглядывал на носильщика, скучавшего неподалеку. Но тот, вроде бы, не обращал на них внимания, и даже сейчас, когда угрожающие слова человека в сером далеко разносились в ясном утреннем воздухе, и ухом не повел. Тогда сэр Джайлс решительно направился к нему.
— Где платформа на Лондон? — резко спросил он.
— Через мост, сэр, — ответил носильщик.
Сэр Джайлс пристально посмотрел на него и понял, что тот просто не слышит человека в сером, хотя он говорит громко.
— Черт знает что мерещится! — пробормотал про себя сэр Джайлс. — Этот Персиммонс совершенно истрепал мне нервы. Надо же придумать — муравей, свалившийся в потир!
Экое гадкое сравнение!
Входя в кассу, сэр Джайлс оглянулся. Человек в сером уходил со станции.
Пресвитер Иоанн, если это и в самом деле был он, неторопливо шагая проселком, добрался до приходского дома на окраине Фардля. Здесь его встретил Бетсби. Священник тут же признал вчерашнего собеседника и бросился к нему чуть ли не с объятиями.
— А-а, вы все еще здесь? — закричал он. — С чем вас и поздравляю! «Где ни гостишь, по дому грустишь», верно? Хотя ваш-то дом вряд ли в Фардле, но любая церковь — наш дом… в Англии, конечно. Бьюсь об заклад, за границей вы ни в одной церкви не почувствуете себя так по-домашнему.
— Это смотря что считать домом, — ответил Иоанн. — Наверное, все-таки, я не имею в виду английский дом.
— Я думаю, у них там нет настоящего чувства семьи, — ляпнул Бетсби. — Как это сказано у одного поэта? «Небеса — наш семейный кров…»
— А что же тогда для вас Царствие Небесное? — поинтересовался его собеседник.
— О, тут надо понимать, — многозначительно произнес Бетсби. Если у Леддинга разговоры с Иоанном вызывали животную ярость, у Персиммонса — ненависть, то на Бетсби они действовали совершенно иначе. Он и без того ощущал себя Великим Учителем, поговорив же с Иоанном две минуты, возложил на себя крест Пророка и Защитника, а в пыли за ним, едва волоча ноги, тащилась убогая, хроменькая Церковь.
— Тут надо понимать, — продолжал он. — Конечно, кое-кто считает, что это — Церковь, но нет, слишком узко, слишком узко! Когда я готовлю свою молодежь к конфирмации, я их учу, что Царствие Небесное — это все хорошие люди, сколько их есть на свете, гм, да, включая женщин, конечно. Да, вот именно так я и говорю. Хоть и просто, зато полезно.
— А хорошие люди — это?..
— Ну, хорошие… сами понимаете, кто же этого не знает? По плодам, как говорится25. Не убивают. Не прелюбодействуют. Такие добрые, трудолюбивые, бережливые, честные… хорошие, одним словом. В конце концов, это же видно!
— Значит, ощутить Царствие Небесное можно среди честных и прилежных? Похоже, вы правы. Церковь чудесным образом защищена от ошибок.
— Да, — важно согласился Бетсби, — ибо Вера, некогда врученная… Мы не можем совершить ошибки, если идем проторенным путем. То, что хорошо для апостола Павла, хорошо и для меня.
— Это когда он ослеп после Дамаска? — уточнил незнакомец. — Или когда преследовал христиан в Иерусалиме?
Или когда учил их в Македонии?
— Да ведь все равно, везде и всюду — это один и тог же Павел! — торжествуя, воскликнул Бетсби. — И со мной то же самое. Я могу постареть, но не изменюсь!
— Значит, когда Сын Человеческий придет, он найдет веру на земле? Должен вам сказать, это превосходит Его ожидания.
— А как же пять праведников Содома?26 — напомнил Бетсби.
— Так ведь не нашлось в Содоме пяти праведников, — вздохнул незнакомец. — «Иерусалим, Иерусалим…»!27
— Ну, может и так, — признал немного смущенный Бетсби, — однако притчу ведь надо к чему-то применить. Нельзя же понимать ее буквально, a la lettre28, как сказали бы остроумные французы. Боюсь, остроумия в них больше, чем праведности…
Так, непринужденно беседуя, они вошли в деревушку.
Возле трактира стоял, глубоко задумавшись, инспектор Колхаун. Скользнув по прохожим равнодушным взглядом, он вернулся к созерцанию трактирной двери. Однако незнакомец в сером шагнул к нему и по-приятельски окликнул:
— Эй, инспектор, что вы тут делаете?
— Думаете, вас это касается? — критически оглядев незнакомца, промолвил Колхаун. — А вот мне так не кажется. Я что-то не припомню, где мы встречались?
— Да где мы только не встречались! — оживленно воскликнул человек в сером. — Право, я не хотел вас отвлекать. Мистер Бетсби, вы не знакомы с инспектором Колхауном? Инспектор, это мистер Бетсби, он пока присматривает за здешним приходом.
Оба представленных пробормотали нечто неразборчивое, а их общий знакомый продолжал:
— О, вам бы надо подружиться, ведь на вас двоих держится вселенная. Движение — и устойчивость, вдохновение — и порядок…
— Да, да, — подхватил Бетсби. — Я всегда это чувствовал. Знаете, как-то во время службы я так и сказал, что полиция при десяти заповедях нужна не меньше Церкви. Тем более сейчас, когда так мало уважают закон.
— А когда его вообще-то уважали? — подал реплику инспектор. Спешить ему было некуда, и он решил потратить четверть часа на разговор с местным священником. — По-моему, особенно хуже не стало.
— Как сказать, как сказать, — оживился Бетсби. — Конечно, как человек падал лет двадцать. — тридцать назад, так он и теперь падает. Да только после войны кое-что изменилось. Люди уже не хотят слушать, когда их учат.
— Ваша правда, сэр, — ответил инспектор. — Мне как раз и приходится иметь дело с теми, кто не желает ничему учиться. И, надо сказать, многие из них с виду — сущие овечки, — злобно добавил он.
— Да-да-да, — закивал Бетсби, — больная совесть, понимаю… Чувство вины смиряет самых гордых. Счастлив тот, кто успел раскаяться перед концом, и хорошо, если не из страха.
Как это сказано: «Любовью изгоняем страх…» Да, именно страх. Печальное зрелище! Человек, напуганный чем-то…
— По-разному бывает, — сказал инспектор. — Иногда страх ударяет им в голову, и тогда они опасны. Я знал совершенно ничтожного человечишку, который со страха выбил глаз полицейскому.
— Да что вы! — удивился Бетсби. — Весьма прискорбно! А мне, вы знаете, страх совершенно неведом. Видно, такой уж у меня характер.
— Неужели так никого и не боялись? — голос незнакомца удивительным образом наполнил воздух, словно изливаясь во все стороны.
— А вот мне приходилось, и не раз, — вставил инспектор.
— Никого, — ответил Бетсби, подчеркивая это слово. — Конечно, у каждого священника есть кое-какой неприятный опыт. Как-то раз мне пришлось зайти к одному фермеру, и, представьте, в комнату ворвалась свинья. Мы никак не могли ее выгнать. Или вот посетители…
— Ну уж это точно бесовское наваждение, — согласился Колхаун, — черт знает, как замучают.
— Вы-то можете от них избавиться, а нам каково? — Бетсби пригорюнился. — Приходится терпеть. «А кто откажет одному из малых сих, тот получит мельничный жернов на шею»29. Терпение, благорасположенность, помощь — что нам еде остается?
И снова воздух вокруг них зазвенел вопросом:
— Приходящие к вам страшат вас?
— Да нет, не страшат, — слегка поморщился Бетсби. — Просто иногда обходишься с ними построже. Посоветуешь быть твердым, не сгибаться. Бывают совсем заблудшие. Я как-то встретил одного такого недалеко отсюда. Желтый совсем, больной. Я, конечно, ободрил его, как мог.
— А что же с ним приключилось? — поинтересовался инспектор.
— Довольно забавная история, — сказал Бетсби и задумчиво посмотрел на своего спутника в сером. Тот стоял, прислонясь плечом к стене трактира. — Я так толком и не понял, в чем там дело, но сразу заметил: он не в порядке. Наверное, неврастеник. Но я был суров. Я сказал: «Возьмите себя в руки, сэр!» Он рассказал мне, что обращался к кому-то из веслианцев. — Бетсби выдержал долгую паузу, ожидая, что инспектор признается: «Да я и сам, собственно, веслианец…», дождался, одарил его приятной улыбкой и продолжал:
— Ну что ж, среди них много неплохих проповедников. Правда, их не назовешь уравновешенными. Эмоции, знаете ли, а это ни к чему. Слишком много поэзии… Тут ведь что помогает? Мысль; мозг, интеллект. Вот и этот человек. «Я, говорит, теперь спасен».
Сидит и так нервничает, что дальше ехать некуда.
— А что ж ему нервничать, спасенному-то? — лениво удивился инспектор.
— Немножко смешно звучит, когда говоришь об этом спокойно, — улыбнулся Бетсби. — Он был абсолютно уверен, что его убьют. Правда, он не знал, как, кто, за что и когда, но считал, что примет смерть от дьявола. А тут веслианцы его и спасли. Я, конечно, ободрил его.
Инспектор разом подобрался и резко подался вперед.
Человек в сером слегка переменил позу. От него сейчас исходило не больше энергии (да и не больше любопытства), чем от цветов в палисаднике за забором.
— Кто это был? — напряженно спросил инспектор. — Что вы о нем знаете?
— Да как будто немного, — ответил Бетсби. — Кажется, работал он у кого-то и собирался уезжать в Канаду. Это же было не здесь, не в Фардле, а у меня в приходе. Я дал ему, помнится, две книжечки, «Насущную помощь» и «Песок и скала». У меня их много. Недели через две он прислал мне их из Лондона.
— А письма не было? — спросил инспектор.
— Как же, как же, было. Такая трогательная записочка.
Очень наглядно показывает, насколько идея может овладеть человеком. Мне кажется, она у меня где-то с собой… сейчас, сейчас, — он достал из кармана объемистую кипу бумаг и выудил из нее письмо. — Вот оно.
«Ваше преподобие! Возвращаю вам книги, которые Вы мне любезно одолжили. Конечно, в них все правильно, только вот насчет драгоценной Крови как-то не так. К сожалению, когда придет дьявол, они мне вряд ли помогут. А он обязательно придет за мной, он убьет меня, но Спаситель заступится и возьмет меня к Себе. Оно так и будет, только я не осмеливаюсь думать об этом. Наверное, дьявол не сможет слишком сильно навредить мне. Убьет только… Но я ведь сам этого хотел. А Иисус спасет меня.
Спасибо вам за книги, я их возвращаю. Я не прочитал их до конца, потому что мне очень неспокойно.
Остаюсь с совершенным почтением Джеймс Монтгомери Петтисон».
— Вот такое славное письмо, — закончил Бетсби, складывая листок. — Если бы не дьявол, конечно.
— Извините, сэр, а нет ли там адреса? — спросил инспектор.
— Есть, — с легким удивлением ответил Бетсби. — Вот: 227, Тоббл-Хорст-роуд, Виктория.
— Спасибо. А дата?
— Двадцать седьмое мая.
— М-да, — сказал инспектор, — подумать только, рядом со мной! Так вы говорите, он маленького роста?
— Да, ниже среднего, я бы сказал. И вид такой… простоватый. Вы его знаете?
— Кажется, встречал пару раз. Жил-то он совсем рядом.
Скажите, если мне придется задать вам еще несколько вопросов, где я вас найду?
— В моем приходе, разумеется, в доме священника. Это там же, где замок нашего герцога. Какая жалость, что он папист! Впрочем, чему же тут удивляться? Происхождение…
Можно сказать, он слепым и родился.
— М-да, — снова хмыкнул инспектор. — Ну, мне пора. Всего доброго, сэр, — с этими словами он нырнул в трактир.
На фоне серой стены шевельнулась фигура в сером.
Только теперь Бетсби вспомнил о своем спутнике.
— Экий вы молчальник, сэр, — заметил он. — Все думаете, наверное.
— Думаю, — серьезно ответил человек в сером. — Думаю, что даже у воробья есть тень и что все на свете сходится.
— И все ведет ко благу, — заключил Бетсби.
— К Богу, — поправил его незнакомец и пошел прочь.
А в замке у герцога Кеннет с хозяином пытались говорить о поэзии. Разговор не клеился. Герцог то и дело вспоминал о Граале, Морнингтон — о Барбаре. Какую бы тему они не затрагивали, через две-три минуты каждый говорил о своем. Морнингтон и предположить не мог, что английская поэзия до такой степени связана или с Граалем, или с безумием. За каждым литературным персонажем скрывались либо рыцари Круглого Стола, либо Том из Бедлама30. Промучавшись до самого чая, они наконец оставили эти бесплодные попытки и надолго замолчали.
— Хотел бы я знать, как там Барбара, — неуверенно произнес Кеннет.
Герцог пожал плечами.
— Да, интересно бы узнать, только как? Не станете же вызвонить Персиммонсу, интересоваться ее здоровьем.
— Нет. Может, побродить там, а вдруг застану Лайонела одного, — задумчиво проговорил Кеннет. — Выходит же он прогуляться…
— Он-то, может, и выходит, — сказал герцог. — Будь у меня жена, ни за что не оставил бы ее одну с этим чудовищем.
Вашему другу он вроде нравится…
— Дело не в этом, — возразил Морнингтон. — Просто Лайонел не знает того, что знаем мы. Он даже не знает, что меня вышибли с работы.
Герцог нашелся не сразу. Помолчав, он что-то вспомнил и добавил:
— Как подумаю, что этот мерзавец держит Чашу в своих грязных лапах, мне… мне вашего архидиакона удавить хочется. — Он опять помолчал. — Меня наш визит никак не удовлетворил. Ну скажите, что этот знахарь сделал? Я же видел, он и подойти-то к ней не успел, когда она в обморок упала.
Кеннет быстро взглянул на него.
— Вот-вот, я тоже об этом думаю. Конечно, так, на глаз, не сообразишь. Я стоял у нее за спиной, а он — перед нею, ярдах в двух. И тут… Она ведь не просто упала, она мягко так опустилась на пол. Мне вообще показалось, что чувств она лишилась потом.
— Тогда зачем же мы позволили архидиакону отдать им Грааль?! — закричал герцог.
— Но мы обещали ему, если он возьмется за лечение, — растерянно проговорил Кеннет.
— Да не лечил он ее! — воскликнул герцог и раздраженно махнул рукой. Со столика слетела на пол стопка драматургов. — Я прекрасно помню, как все было. Архидиакон говорил с вашим приятелем, и тут она закричала. А он как раз сказал, что с радостью отдал бы любую реликвию, если бы… и больше ничего сказать не успел.
— Ей-богу, верно, — удивленно сказал Кеннет, — и я так помню. Но раз мы ему ничего не обещали, и раз он ничем не помог Барбаре, то…
— Вот именно, — отозвался герцог. — Что они теперь с ним делают?
— Они? — пробормотал Кеннет после недолгого молчания. — Вы считаете, Манассия заодно с Персиммонсом? И это все подстроено? А ведь, пожалуй, верно…
— По-моему, у нас есть все основания отобрать Грааль, — решительно заявил герцог.
— Сказать-то легко, а вот как это сделать? — с сомнением произнес Кеннет. — Мы же ничего не знаем об этом знахаре. Ни кто он, ни откуда… Хотя постойте, постойте…
Когда начальник полиции говорил с Персиммонсом — подумать только! позавчера это было! — я слышал, как Персиммонс назвал адрес: Лорд-Мэр-стрит, 3. Это где-то в Лондоне.
Я, правда, не знаю, что это нам дает. Не можем же мы прийти туда и прямо спросить…
— Почему не можем? — воскликнул герцог. — По крайней мере, посмотрим, что это за место. Может, там на двери табличка: «Доктор Манассия». Зайдем и скажем, что это — наше, а заартачится — отберем. Однажды мы ведь так и сделали, ну не мы, архидиакон, какая разница?
— Он вызовет полицию, — возразил Морнингтон. — На этот раз точно вызовет.
— И что с того? — презрительно бросил герцог. — Дайте мне только добраться до Грааля, они и глазом не успеют моргнуть, а он уже очутится в Риме. Кстати, у Англии до сих пор нет с Ватиканом договора о выдаче преступников.
— Надеюсь… — идея герцога явно захватила Кеннета. — Ну а что с нами сделают в Ватикане?
— Отправят в тюрьму за воровство, — спокойно отвечал герцог, — да и за святотатство. Соберутся епископы, и ваши тоже.
Я мог бы оставить письмецо кардиналу, архиепископу Вестминстерскому. Он стал кардиналом не без помощи моего отца.
— А вдруг потира там нет? — засомневался Кеннет.
— Все равно мы ничего не теряем. В этом случае и до полиции не дойдет, — ответил герцог. — А вот если потир все еще в Калли… Послушайте, Кеннет, может быть, ваш приятель что-нибудь знает? Пойду-ка и я с вами прогуляюсь. Вдруг и правда мы его встретим. — Герцог живо вскочил и направился к двери.
В пешей прогулке не было необходимости, но она давала прекрасную разрядку. Герцог предупредил слуг, что может на ночь отравиться в Лондон, и они пошли. Еще не доходя до границ Калли, они увидели коттедж Рекстоу. Тут герцог, пытаясь подбодрить спутника, заметил, что вполне естественно повидать старого приятеля, для этого вовсе не обязательно входить в парадные двери, есть и другие пути. Пока они это обсуждали, из-за поворота тропинки прямо на них вышли Лайонел и Барбара.
— Добрый день! — воскликнул Кеннет. — Вот так встреча! Не ожидал, что вы так быстро отправитесь на прогулку. Надеюсь, вам лучше?
— Я такая усталая, такая ленивая, — счастливым голосом ответила Барбара, — но внутри у меня так хорошо, — так покойно! Спасибо вам.
— Ну и ну! — Кеннет разулыбался, глядя на Барбару. — Я думал, вы еще в постели.
— Я поспала в кресле, в гостиной, часов до четырех, и проснулась совершенно здоровой, — легко ответила Барбара. — Но какой ужас я пережила! — При этом воспоминании она побледнела.
— Все, все, все, — зачастил Лайонел. — Все уже прошло.
Я выцарапаю у Стивена еще неделю отпуска, и мы уедем к морю. Но только вдвоем!
— А как же Адриан? — испуганно спросил Кеннет.
— Он решил остаться, — объяснил Лайонел. — Завел подружку среди прислуги, а от Персиммонса просто не отходит. Он в восторге от моторов, телефонов, китайских масок и всего прочего.
— И Грегори согласился его оставить? — спросил Кеннет.
— Да. Говорит, привязался к нему. Ну и слава богу. Еще одни такие сутки я не переживу. Нам, правда, надо послезавтра повидаться с врачом, а потом — уедем, — видно было, что Лайонел целиком захвачен мыслями об отъезде.
— Барбара, вы правда думаете, что этот знахарь вам помог? — спросил Кеннет.
— Она и сама не знает, — ответил за жену Лайонел. — В таком состоянии не до наблюдений. И я не знаю. Но если не он, то кто, скажи на милость? Вообще-то, он был в нескольких шагах, просто не пойму, что он мог сделать.
— Я действительно не знаю, Кеннет, — проговорила Барбара. — Стало темно, что-то страшно давило, я словно была на краю пропасти, вот-вот свалюсь. Да я уже падала и думала: это — конец. Нет-нет, Лайонел, не беспокойся, все в порядке! И вот, когда я падала, все в один миг переменилось.
Теперь я падала в полную безопасность. Я была совершенно счастлива. Невозможно передать, как покойно мне вдруг стало. Как будто я узнала кого-то, встретила старого, доброго друга. Знаете, когда говоришь: «Вот радость-то!.. Я вас сразу узнала!»
Трое мужчин внимательно слушали ее. Она помолчала, улыбнулась и заговорила снова;
— Сейчас, когда вспоминаешь, видишь: это похоже на больной зуб. И неприятно, и болезненно, но недолго. Мне совсем не трудно об этом говорить. А вот когда я была там, вокруг была страшная мерзость! Я и думать не думала, что такое может ко мне прицепиться!
— Да ты ведь вообще об этом не думала, — нежно глядя на жену, сказал Лайонел.
Она улыбнулась ему в ответ и слегка потянулась. Потом безотчетно раскинула руки вдоль верхней планки забора запрокинула лицо к вечереющему небу и замерла в сладкой истоме.
Кеннет вздрогнул.
— Барбара, не надо, — попросил он. — Уж очень похоже на распятие.
Не меняя позы, Барбара взглянула на него и вдруг вся подобралась, шагнула вперед и воскликнула:
— Бежите, сэр Джайлс? — громко спросил незнакомец.
— Нет, — сразу ответил сэр Джайлс. — Это вас, что ли, приставили наблюдать за Персиммонсом?
— Нет, — отвечал незнакомец, — скорее за вами. Хочу посмотреть на ваше бегство.
— Я не бегу! — сэр Джайлс почти кричал. — Я давно собирался уехать и сто раз говорил Персиммонсу, что не намерен участвовать в его похождениях. Он мне надоел. Я что-то не припомню, мы с вами разве встречались?
— Встречались, — подтвердил собеседник, — и еще встретимся. Мне интересно наблюдать за работой вашего сознания. Впрочем, оно интересует меня до определенных пределов — пока вы не слишком досаждаете мне.
Сэр Джайлс испытывал противоречивые чувства, но любопытство победило.
— Кто вы такой? — спросил он, подавшись вперед.
— Раз вам так хочется, отвечу, — улыбнулся незнакомец. — Ваше любопытство кажется искренним. Я — пресвитер Иоанн, Грааль и Хранитель Грааля. Любое волшебство, которое пытались совершить с помощью Грааля, похищено у меня, и ко мне же Грааль вернется.
Сэр Джайлс отступил на шаг.
— Чепуха! — сердито воскликнул он. — Надо же придумать… — Пресвитер Иоанн! Ладно, мне нет до этого дела.
А вам бы я посоветовал лучше присматривать за своим Граалем. — Он повернулся и решительно зашагал к платформе.
Громкий голос Иоанна остановил его.
— Мы второй раз встречаемся с вами, Джайлс Тамалти. Предупреждаю: мы встретимся еще раз, и это вам не понравится, потому что кое в чем мы похожи. Забавно наблюдать людей, не правда ли? Чем-то они напоминают насекомых.
Знаете, когда перевернешь камень и те бросаются врассыпную… Ах, как вам предстоит бежать! Бежать до изнеможения.
А Небеса будут наблюдать вас и смеяться, глядя, как вам приходится выбирать совсем не те пути, которые хотелось бы! Вы будете карабкаться по вселенной, словно муравей, упавший на дно Грааля. А стенки скользкие, и никто не подхватит вас, никто не вытащит. Даже в самой глубокой яме можно найти меня, но вам и этого не дано. Вы ведь никогда не падали в яму, вы только сталкивали туда других.
С самых первых слов их странного разговора сэр Джайлс все поглядывал на носильщика, скучавшего неподалеку. Но тот, вроде бы, не обращал на них внимания, и даже сейчас, когда угрожающие слова человека в сером далеко разносились в ясном утреннем воздухе, и ухом не повел. Тогда сэр Джайлс решительно направился к нему.
— Где платформа на Лондон? — резко спросил он.
— Через мост, сэр, — ответил носильщик.
Сэр Джайлс пристально посмотрел на него и понял, что тот просто не слышит человека в сером, хотя он говорит громко.
— Черт знает что мерещится! — пробормотал про себя сэр Джайлс. — Этот Персиммонс совершенно истрепал мне нервы. Надо же придумать — муравей, свалившийся в потир!
Экое гадкое сравнение!
Входя в кассу, сэр Джайлс оглянулся. Человек в сером уходил со станции.
Пресвитер Иоанн, если это и в самом деле был он, неторопливо шагая проселком, добрался до приходского дома на окраине Фардля. Здесь его встретил Бетсби. Священник тут же признал вчерашнего собеседника и бросился к нему чуть ли не с объятиями.
— А-а, вы все еще здесь? — закричал он. — С чем вас и поздравляю! «Где ни гостишь, по дому грустишь», верно? Хотя ваш-то дом вряд ли в Фардле, но любая церковь — наш дом… в Англии, конечно. Бьюсь об заклад, за границей вы ни в одной церкви не почувствуете себя так по-домашнему.
— Это смотря что считать домом, — ответил Иоанн. — Наверное, все-таки, я не имею в виду английский дом.
— Я думаю, у них там нет настоящего чувства семьи, — ляпнул Бетсби. — Как это сказано у одного поэта? «Небеса — наш семейный кров…»
— А что же тогда для вас Царствие Небесное? — поинтересовался его собеседник.
— О, тут надо понимать, — многозначительно произнес Бетсби. Если у Леддинга разговоры с Иоанном вызывали животную ярость, у Персиммонса — ненависть, то на Бетсби они действовали совершенно иначе. Он и без того ощущал себя Великим Учителем, поговорив же с Иоанном две минуты, возложил на себя крест Пророка и Защитника, а в пыли за ним, едва волоча ноги, тащилась убогая, хроменькая Церковь.
— Тут надо понимать, — продолжал он. — Конечно, кое-кто считает, что это — Церковь, но нет, слишком узко, слишком узко! Когда я готовлю свою молодежь к конфирмации, я их учу, что Царствие Небесное — это все хорошие люди, сколько их есть на свете, гм, да, включая женщин, конечно. Да, вот именно так я и говорю. Хоть и просто, зато полезно.
— А хорошие люди — это?..
— Ну, хорошие… сами понимаете, кто же этого не знает? По плодам, как говорится25. Не убивают. Не прелюбодействуют. Такие добрые, трудолюбивые, бережливые, честные… хорошие, одним словом. В конце концов, это же видно!
— Значит, ощутить Царствие Небесное можно среди честных и прилежных? Похоже, вы правы. Церковь чудесным образом защищена от ошибок.
— Да, — важно согласился Бетсби, — ибо Вера, некогда врученная… Мы не можем совершить ошибки, если идем проторенным путем. То, что хорошо для апостола Павла, хорошо и для меня.
— Это когда он ослеп после Дамаска? — уточнил незнакомец. — Или когда преследовал христиан в Иерусалиме?
Или когда учил их в Македонии?
— Да ведь все равно, везде и всюду — это один и тог же Павел! — торжествуя, воскликнул Бетсби. — И со мной то же самое. Я могу постареть, но не изменюсь!
— Значит, когда Сын Человеческий придет, он найдет веру на земле? Должен вам сказать, это превосходит Его ожидания.
— А как же пять праведников Содома?26 — напомнил Бетсби.
— Так ведь не нашлось в Содоме пяти праведников, — вздохнул незнакомец. — «Иерусалим, Иерусалим…»!27
— Ну, может и так, — признал немного смущенный Бетсби, — однако притчу ведь надо к чему-то применить. Нельзя же понимать ее буквально, a la lettre28, как сказали бы остроумные французы. Боюсь, остроумия в них больше, чем праведности…
Так, непринужденно беседуя, они вошли в деревушку.
Возле трактира стоял, глубоко задумавшись, инспектор Колхаун. Скользнув по прохожим равнодушным взглядом, он вернулся к созерцанию трактирной двери. Однако незнакомец в сером шагнул к нему и по-приятельски окликнул:
— Эй, инспектор, что вы тут делаете?
— Думаете, вас это касается? — критически оглядев незнакомца, промолвил Колхаун. — А вот мне так не кажется. Я что-то не припомню, где мы встречались?
— Да где мы только не встречались! — оживленно воскликнул человек в сером. — Право, я не хотел вас отвлекать. Мистер Бетсби, вы не знакомы с инспектором Колхауном? Инспектор, это мистер Бетсби, он пока присматривает за здешним приходом.
Оба представленных пробормотали нечто неразборчивое, а их общий знакомый продолжал:
— О, вам бы надо подружиться, ведь на вас двоих держится вселенная. Движение — и устойчивость, вдохновение — и порядок…
— Да, да, — подхватил Бетсби. — Я всегда это чувствовал. Знаете, как-то во время службы я так и сказал, что полиция при десяти заповедях нужна не меньше Церкви. Тем более сейчас, когда так мало уважают закон.
— А когда его вообще-то уважали? — подал реплику инспектор. Спешить ему было некуда, и он решил потратить четверть часа на разговор с местным священником. — По-моему, особенно хуже не стало.
— Как сказать, как сказать, — оживился Бетсби. — Конечно, как человек падал лет двадцать. — тридцать назад, так он и теперь падает. Да только после войны кое-что изменилось. Люди уже не хотят слушать, когда их учат.
— Ваша правда, сэр, — ответил инспектор. — Мне как раз и приходится иметь дело с теми, кто не желает ничему учиться. И, надо сказать, многие из них с виду — сущие овечки, — злобно добавил он.
— Да-да-да, — закивал Бетсби, — больная совесть, понимаю… Чувство вины смиряет самых гордых. Счастлив тот, кто успел раскаяться перед концом, и хорошо, если не из страха.
Как это сказано: «Любовью изгоняем страх…» Да, именно страх. Печальное зрелище! Человек, напуганный чем-то…
— По-разному бывает, — сказал инспектор. — Иногда страх ударяет им в голову, и тогда они опасны. Я знал совершенно ничтожного человечишку, который со страха выбил глаз полицейскому.
— Да что вы! — удивился Бетсби. — Весьма прискорбно! А мне, вы знаете, страх совершенно неведом. Видно, такой уж у меня характер.
— Неужели так никого и не боялись? — голос незнакомца удивительным образом наполнил воздух, словно изливаясь во все стороны.
— А вот мне приходилось, и не раз, — вставил инспектор.
— Никого, — ответил Бетсби, подчеркивая это слово. — Конечно, у каждого священника есть кое-какой неприятный опыт. Как-то раз мне пришлось зайти к одному фермеру, и, представьте, в комнату ворвалась свинья. Мы никак не могли ее выгнать. Или вот посетители…
— Ну уж это точно бесовское наваждение, — согласился Колхаун, — черт знает, как замучают.
— Вы-то можете от них избавиться, а нам каково? — Бетсби пригорюнился. — Приходится терпеть. «А кто откажет одному из малых сих, тот получит мельничный жернов на шею»29. Терпение, благорасположенность, помощь — что нам еде остается?
И снова воздух вокруг них зазвенел вопросом:
— Приходящие к вам страшат вас?
— Да нет, не страшат, — слегка поморщился Бетсби. — Просто иногда обходишься с ними построже. Посоветуешь быть твердым, не сгибаться. Бывают совсем заблудшие. Я как-то встретил одного такого недалеко отсюда. Желтый совсем, больной. Я, конечно, ободрил его, как мог.
— А что же с ним приключилось? — поинтересовался инспектор.
— Довольно забавная история, — сказал Бетсби и задумчиво посмотрел на своего спутника в сером. Тот стоял, прислонясь плечом к стене трактира. — Я так толком и не понял, в чем там дело, но сразу заметил: он не в порядке. Наверное, неврастеник. Но я был суров. Я сказал: «Возьмите себя в руки, сэр!» Он рассказал мне, что обращался к кому-то из веслианцев. — Бетсби выдержал долгую паузу, ожидая, что инспектор признается: «Да я и сам, собственно, веслианец…», дождался, одарил его приятной улыбкой и продолжал:
— Ну что ж, среди них много неплохих проповедников. Правда, их не назовешь уравновешенными. Эмоции, знаете ли, а это ни к чему. Слишком много поэзии… Тут ведь что помогает? Мысль; мозг, интеллект. Вот и этот человек. «Я, говорит, теперь спасен».
Сидит и так нервничает, что дальше ехать некуда.
— А что ж ему нервничать, спасенному-то? — лениво удивился инспектор.
— Немножко смешно звучит, когда говоришь об этом спокойно, — улыбнулся Бетсби. — Он был абсолютно уверен, что его убьют. Правда, он не знал, как, кто, за что и когда, но считал, что примет смерть от дьявола. А тут веслианцы его и спасли. Я, конечно, ободрил его.
Инспектор разом подобрался и резко подался вперед.
Человек в сером слегка переменил позу. От него сейчас исходило не больше энергии (да и не больше любопытства), чем от цветов в палисаднике за забором.
— Кто это был? — напряженно спросил инспектор. — Что вы о нем знаете?
— Да как будто немного, — ответил Бетсби. — Кажется, работал он у кого-то и собирался уезжать в Канаду. Это же было не здесь, не в Фардле, а у меня в приходе. Я дал ему, помнится, две книжечки, «Насущную помощь» и «Песок и скала». У меня их много. Недели через две он прислал мне их из Лондона.
— А письма не было? — спросил инспектор.
— Как же, как же, было. Такая трогательная записочка.
Очень наглядно показывает, насколько идея может овладеть человеком. Мне кажется, она у меня где-то с собой… сейчас, сейчас, — он достал из кармана объемистую кипу бумаг и выудил из нее письмо. — Вот оно.
«Ваше преподобие! Возвращаю вам книги, которые Вы мне любезно одолжили. Конечно, в них все правильно, только вот насчет драгоценной Крови как-то не так. К сожалению, когда придет дьявол, они мне вряд ли помогут. А он обязательно придет за мной, он убьет меня, но Спаситель заступится и возьмет меня к Себе. Оно так и будет, только я не осмеливаюсь думать об этом. Наверное, дьявол не сможет слишком сильно навредить мне. Убьет только… Но я ведь сам этого хотел. А Иисус спасет меня.
Спасибо вам за книги, я их возвращаю. Я не прочитал их до конца, потому что мне очень неспокойно.
Остаюсь с совершенным почтением Джеймс Монтгомери Петтисон».
— Вот такое славное письмо, — закончил Бетсби, складывая листок. — Если бы не дьявол, конечно.
— Извините, сэр, а нет ли там адреса? — спросил инспектор.
— Есть, — с легким удивлением ответил Бетсби. — Вот: 227, Тоббл-Хорст-роуд, Виктория.
— Спасибо. А дата?
— Двадцать седьмое мая.
— М-да, — сказал инспектор, — подумать только, рядом со мной! Так вы говорите, он маленького роста?
— Да, ниже среднего, я бы сказал. И вид такой… простоватый. Вы его знаете?
— Кажется, встречал пару раз. Жил-то он совсем рядом.
Скажите, если мне придется задать вам еще несколько вопросов, где я вас найду?
— В моем приходе, разумеется, в доме священника. Это там же, где замок нашего герцога. Какая жалость, что он папист! Впрочем, чему же тут удивляться? Происхождение…
Можно сказать, он слепым и родился.
— М-да, — снова хмыкнул инспектор. — Ну, мне пора. Всего доброго, сэр, — с этими словами он нырнул в трактир.
На фоне серой стены шевельнулась фигура в сером.
Только теперь Бетсби вспомнил о своем спутнике.
— Экий вы молчальник, сэр, — заметил он. — Все думаете, наверное.
— Думаю, — серьезно ответил человек в сером. — Думаю, что даже у воробья есть тень и что все на свете сходится.
— И все ведет ко благу, — заключил Бетсби.
— К Богу, — поправил его незнакомец и пошел прочь.
А в замке у герцога Кеннет с хозяином пытались говорить о поэзии. Разговор не клеился. Герцог то и дело вспоминал о Граале, Морнингтон — о Барбаре. Какую бы тему они не затрагивали, через две-три минуты каждый говорил о своем. Морнингтон и предположить не мог, что английская поэзия до такой степени связана или с Граалем, или с безумием. За каждым литературным персонажем скрывались либо рыцари Круглого Стола, либо Том из Бедлама30. Промучавшись до самого чая, они наконец оставили эти бесплодные попытки и надолго замолчали.
— Хотел бы я знать, как там Барбара, — неуверенно произнес Кеннет.
Герцог пожал плечами.
— Да, интересно бы узнать, только как? Не станете же вызвонить Персиммонсу, интересоваться ее здоровьем.
— Нет. Может, побродить там, а вдруг застану Лайонела одного, — задумчиво проговорил Кеннет. — Выходит же он прогуляться…
— Он-то, может, и выходит, — сказал герцог. — Будь у меня жена, ни за что не оставил бы ее одну с этим чудовищем.
Вашему другу он вроде нравится…
— Дело не в этом, — возразил Морнингтон. — Просто Лайонел не знает того, что знаем мы. Он даже не знает, что меня вышибли с работы.
Герцог нашелся не сразу. Помолчав, он что-то вспомнил и добавил:
— Как подумаю, что этот мерзавец держит Чашу в своих грязных лапах, мне… мне вашего архидиакона удавить хочется. — Он опять помолчал. — Меня наш визит никак не удовлетворил. Ну скажите, что этот знахарь сделал? Я же видел, он и подойти-то к ней не успел, когда она в обморок упала.
Кеннет быстро взглянул на него.
— Вот-вот, я тоже об этом думаю. Конечно, так, на глаз, не сообразишь. Я стоял у нее за спиной, а он — перед нею, ярдах в двух. И тут… Она ведь не просто упала, она мягко так опустилась на пол. Мне вообще показалось, что чувств она лишилась потом.
— Тогда зачем же мы позволили архидиакону отдать им Грааль?! — закричал герцог.
— Но мы обещали ему, если он возьмется за лечение, — растерянно проговорил Кеннет.
— Да не лечил он ее! — воскликнул герцог и раздраженно махнул рукой. Со столика слетела на пол стопка драматургов. — Я прекрасно помню, как все было. Архидиакон говорил с вашим приятелем, и тут она закричала. А он как раз сказал, что с радостью отдал бы любую реликвию, если бы… и больше ничего сказать не успел.
— Ей-богу, верно, — удивленно сказал Кеннет, — и я так помню. Но раз мы ему ничего не обещали, и раз он ничем не помог Барбаре, то…
— Вот именно, — отозвался герцог. — Что они теперь с ним делают?
— Они? — пробормотал Кеннет после недолгого молчания. — Вы считаете, Манассия заодно с Персиммонсом? И это все подстроено? А ведь, пожалуй, верно…
— По-моему, у нас есть все основания отобрать Грааль, — решительно заявил герцог.
— Сказать-то легко, а вот как это сделать? — с сомнением произнес Кеннет. — Мы же ничего не знаем об этом знахаре. Ни кто он, ни откуда… Хотя постойте, постойте…
Когда начальник полиции говорил с Персиммонсом — подумать только! позавчера это было! — я слышал, как Персиммонс назвал адрес: Лорд-Мэр-стрит, 3. Это где-то в Лондоне.
Я, правда, не знаю, что это нам дает. Не можем же мы прийти туда и прямо спросить…
— Почему не можем? — воскликнул герцог. — По крайней мере, посмотрим, что это за место. Может, там на двери табличка: «Доктор Манассия». Зайдем и скажем, что это — наше, а заартачится — отберем. Однажды мы ведь так и сделали, ну не мы, архидиакон, какая разница?
— Он вызовет полицию, — возразил Морнингтон. — На этот раз точно вызовет.
— И что с того? — презрительно бросил герцог. — Дайте мне только добраться до Грааля, они и глазом не успеют моргнуть, а он уже очутится в Риме. Кстати, у Англии до сих пор нет с Ватиканом договора о выдаче преступников.
— Надеюсь… — идея герцога явно захватила Кеннета. — Ну а что с нами сделают в Ватикане?
— Отправят в тюрьму за воровство, — спокойно отвечал герцог, — да и за святотатство. Соберутся епископы, и ваши тоже.
Я мог бы оставить письмецо кардиналу, архиепископу Вестминстерскому. Он стал кардиналом не без помощи моего отца.
— А вдруг потира там нет? — засомневался Кеннет.
— Все равно мы ничего не теряем. В этом случае и до полиции не дойдет, — ответил герцог. — А вот если потир все еще в Калли… Послушайте, Кеннет, может быть, ваш приятель что-нибудь знает? Пойду-ка и я с вами прогуляюсь. Вдруг и правда мы его встретим. — Герцог живо вскочил и направился к двери.
В пешей прогулке не было необходимости, но она давала прекрасную разрядку. Герцог предупредил слуг, что может на ночь отравиться в Лондон, и они пошли. Еще не доходя до границ Калли, они увидели коттедж Рекстоу. Тут герцог, пытаясь подбодрить спутника, заметил, что вполне естественно повидать старого приятеля, для этого вовсе не обязательно входить в парадные двери, есть и другие пути. Пока они это обсуждали, из-за поворота тропинки прямо на них вышли Лайонел и Барбара.
— Добрый день! — воскликнул Кеннет. — Вот так встреча! Не ожидал, что вы так быстро отправитесь на прогулку. Надеюсь, вам лучше?
— Я такая усталая, такая ленивая, — счастливым голосом ответила Барбара, — но внутри у меня так хорошо, — так покойно! Спасибо вам.
— Ну и ну! — Кеннет разулыбался, глядя на Барбару. — Я думал, вы еще в постели.
— Я поспала в кресле, в гостиной, часов до четырех, и проснулась совершенно здоровой, — легко ответила Барбара. — Но какой ужас я пережила! — При этом воспоминании она побледнела.
— Все, все, все, — зачастил Лайонел. — Все уже прошло.
Я выцарапаю у Стивена еще неделю отпуска, и мы уедем к морю. Но только вдвоем!
— А как же Адриан? — испуганно спросил Кеннет.
— Он решил остаться, — объяснил Лайонел. — Завел подружку среди прислуги, а от Персиммонса просто не отходит. Он в восторге от моторов, телефонов, китайских масок и всего прочего.
— И Грегори согласился его оставить? — спросил Кеннет.
— Да. Говорит, привязался к нему. Ну и слава богу. Еще одни такие сутки я не переживу. Нам, правда, надо послезавтра повидаться с врачом, а потом — уедем, — видно было, что Лайонел целиком захвачен мыслями об отъезде.
— Барбара, вы правда думаете, что этот знахарь вам помог? — спросил Кеннет.
— Она и сама не знает, — ответил за жену Лайонел. — В таком состоянии не до наблюдений. И я не знаю. Но если не он, то кто, скажи на милость? Вообще-то, он был в нескольких шагах, просто не пойму, что он мог сделать.
— Я действительно не знаю, Кеннет, — проговорила Барбара. — Стало темно, что-то страшно давило, я словно была на краю пропасти, вот-вот свалюсь. Да я уже падала и думала: это — конец. Нет-нет, Лайонел, не беспокойся, все в порядке! И вот, когда я падала, все в один миг переменилось.
Теперь я падала в полную безопасность. Я была совершенно счастлива. Невозможно передать, как покойно мне вдруг стало. Как будто я узнала кого-то, встретила старого, доброго друга. Знаете, когда говоришь: «Вот радость-то!.. Я вас сразу узнала!»
Трое мужчин внимательно слушали ее. Она помолчала, улыбнулась и заговорила снова;
— Сейчас, когда вспоминаешь, видишь: это похоже на больной зуб. И неприятно, и болезненно, но недолго. Мне совсем не трудно об этом говорить. А вот когда я была там, вокруг была страшная мерзость! Я и думать не думала, что такое может ко мне прицепиться!
— Да ты ведь вообще об этом не думала, — нежно глядя на жену, сказал Лайонел.
Она улыбнулась ему в ответ и слегка потянулась. Потом безотчетно раскинула руки вдоль верхней планки забора запрокинула лицо к вечереющему небу и замерла в сладкой истоме.
Кеннет вздрогнул.
— Барбара, не надо, — попросил он. — Уж очень похоже на распятие.
Не меняя позы, Барбара взглянула на него и вдруг вся подобралась, шагнула вперед и воскликнула: