Уильямс Тэд. Глаз бури (Орден Манускрипта - 2)

   Бинабик изучающе посмотрел на него. Карие глаза тролля были серьезны.
   - Имеет возможность, что он не очень велик в подзвездном мире, Саймон, - и гора тоже очень маленькая в сравнительности с целым миром. Но гора. очень больше нас, и если она на нас обрушивается, мы будем очень маленькие в очень большой яме. Саймон нетерпеливо замахал руками:
   - Знаю, знаю. Я не говорю, что мне не страшно. Просто... просто это трудно объяснить, - он отчаянно пытался найти подходящие слова. - Как будто драконья кровь обучила меня иному языку, научила меня видеть все вокруг иначе, мне кажется. Ну как объяснить другой язык?
   Бинабик начал отвечать, потом запнулся, уставившись поверх плеча Саймона. Встревоженный, Саймон обернулся, но увидел лишь нависший камень пещеры и кусок Серого в белую крапинку неба.
   - Что случилось? Ты не заболел, Бинабик?
   - Я нахожу понимание, - сказал тролль просто. - Я все время чувствовал какую-то очень знакомость. Но была запутанность с языками. Видишь ли, дело в переводе. - Он вскочил и бросился к своему мешку. Некоторые из троллей подняли головы. Один хотел что-то сказать, но промолчал, увидев сосредоточенное выражение лица Бинабика. Через несколько мгновений маленький человек вернулся с новой охапкой свитков.
   - Что с тобой происходит? - спросил Саймон.
   - Я говариваю про язык - про разные языки. Ты сказывал: Скала прощания.
   - Это то, что сказала мне Джулой, - ответил он, оправдываясь.
   - Вне сомнительности, но свитки Укекука имеют совсем другой язык. Не такой, как беседуем ты и я. Одни перекопированы с наббанайских манускриптов, еще другие имеют канукский язык, а совсем третьи - язык ситхи. И я предпринимал розыски Скалы прощания, а ситхи именовывают это место Расставальный камень. Нет большой разницы, но очень препятствует нахождению требованного. Теперь имей ожидание.
   Он начал быстро просматривать свитки, губы его двигались, следуя за движением короткого пальца по строчкам. Ситки возвратилась с двумя плошками супа. Одну она поставила около Бинабика, который был настолько поглощен своим занятием, что лишь кивнул в знак благодарности. Вторую плошку она предложила Саймону. Не зная, что еще следует сделать, он поклонился и взял ее.
   - Спасибо, - сказал он, не зная, назвать ли ее по имени.
   Ситкинамук начала было что-то говорить в ответ, но остановилась, как будто не в состоянии вспомнить положенных слов. Мгновение они с Саймоном смотрели друг на друга - назревающей дружбе мешала неспособность свободно разговаривать. Наконец Ситки поклонилась в ответ и прижалась к Бинабику, задав ему какой-то тихий вопрос.
   - Чаш, - ответил он, - это верно. - Потом он помолчал, продолжая поиски. Хо-хо! - вскричал он, наконец, хлопая себя по затянутой в кожу ляжке. - Вот и ответ. Мы его находили!
   - Ну что? - Саймон наклонился к нему. Свиток был покрыт странными знаками, маленькими рисунками, похожими на птичьи лапки и следы улиток. Бинабик указывал на один из символов - квадрат с закругленными углами, полный точек и черточек.
   - Сесуадра, - выдохнул он, протяжно произнося слово, как будто любуясь тонкой материей. - Сесуадра - Расставальный камень. А Джулой называла ее Скала прощания. Я очень думаю, что это ситхская штука.
   - Но что это такое? - спросил Саймон, глядя на руны и не в силах понять их смысла, хотя понимал написанное на вестерлинге.
   Бинабик посмотрел на свиток, прищурившись.
   - Это таковое место, говорится здесь, где расторгали союз между зидайя и хикедайя, что означивает между ситхи и норнами, когда они имели конфликт, и потом оба народа делали выбирание своей дороги. Это место очень большой силы, но и большой печали.
   - Но где оно? Как мы можем туда добраться, не зная, где оно?
   - Оно местополагалось в Энки э-Шаосай, летнем городе ситхи.
   - Джирики рассказывал мне о нем, - сказал Саймон, вдруг загоревшись. - Он мне его показывал в зеркале. В том, которое он мне дал. Может быть, мы там его найдем! - Он порылся в рюкзаке, разыскивая дар Джирики.
   - Нет обязательности, Саймон, нет обязательности! - засмеялся Бинабик. - Я был бы полный болван и самый жалкий ученик Укекука, если бы не имея знания Энки э-Шаосай. Он был одним из Девяти городов, великих красотой и великих знанием.
   - Так ты знаешь, где находится Скала прощания?
   - Энки э-Шаосай местополагался на юго-восточной оконечности великого Альдхортского леса. Это означивает, что он не находится вблизи. Много недель будут проходить в дороге. Город стоял на очень дальней стороне леса, над плоскими землями Верхних Тритингов. - Лицо его просветлело. - Теперь мы имеем знание, куда пойти. Это благоприятно. Сесуадра, - он снова задумчиво, со смаком произнес это слово. - Я ее никогда не видывал, но слова Укекука вспоминаются. Это странное и мрачное место, так говаривает легенда.
   - Не понимаю, почему Джулой его выбрала? - сказал Саймон.
   - С вероятностью, она не имела возможности выбирать. - Бинабик принялся за свой остывший суп.
   Баранам, естественно, не нравилось, что Кантака идет за ними следом. Даже через несколько дней пути их все еще беспокоил волчий запах, поэтому Бинабику приходилось ехать впереди. Кантака ловко выбирала путь по крутым узким тропам, наездники верхом на баранах следовали за ней, тихонько переговариваясь или напевая. Они не повышали голоса, чтобы не разбудить Макухою, богиню снежных обвалов. Саймон, Хейстен и Слудиг замыкали колонну, стараясь ступать в колеи, оставленные баранами, чтобы не зачерпнуть снег в тщательно промасленные сапоги.
   Там, где Минтахок закруглялся, как согбенная годами спина старика, Сиккихок, напротив, состоял из сплошных углов и крутых склонов. Тропинки троллей то приникали к самой спине горы, то выдавались далеко вперед, чтобы обвить обледеневшие каменные колонны, то терялись в тени самой горы, следуя внутреннему абрису вертикальной расселины, падающей далеко вниз, под тропинку - в снежную дымку внизу.
   Час за часом, ковыляя вниз по этим узким дорожкам, постоянно вытирая тающий на ресницах снег, Саймон ловил себя на том, что молит Бога о скорейшем окончании спуска. Возвратятся к нему силы или нет, но он не создан для этой горной жизни. От разреженного воздуха болели легкие, а ноги делались тяжелыми и слабыми, как намокшие буханки хлеба. Когда он пытался заснуть в конце дня, мышцы гудели от напряжения.
   Сама высота, на которой они находились, вызывала в нем чувство тревоги. Он всегда считал себя бесстрашным скалолазом, но это было до того, как он оставил Хейхолт и отправился бродить по белу свету. Теперь он обнаружил, что ему гораздо легче идти, уставившись на задники коричневых сапог Слудига, чем оглядываясь вокруг. Когда его взгляд отклонялся и падал на нависающие над ними каменные громады или на зияющие пустоты под ними, ему было трудно представить себе ровную поверхность. Где-то, напоминал он себе, существуют места, где можно повернуть в любую сторону, не рискуя сломать шею в бездонной пропасти. Когда-то он жил в таком месте - значит, они все еще есть на земле. Где-то лига за лигой стелется ровным ковром земля, которая ждет Саймона.
   На более широком уступе они остановились на отдых. Саймон помог Хейстену снять рюкзак и увидел, как тот рухнул на мокрый камень, дыша так тяжело, что скоро оказался в облаке пара от собственного дыхания. Хейстен на минуту сбросил капюшон, но вздрогнул от сильных порывов ледяного ветра и снова поспешно натянул его. Кристаллики льда сверкали в его темной бороде.
   - Ну и стужа, парень, - сказал он. - Зверская. - Внезапно он показался старым.
   - У тебя есть семья, Хейстен? - спросил Саймон.
   Стражник помолчал минуту, застигнутый врасплох, потом засмеялся:
   - Да вроде бы. У меня есть женщина, жена, но детишек нет. Первый помер, а больше не было. Да я ее с зимы и не видел. - Он покачал головой. - Она, однако, должно быть спаслась - к своим подалась, в Хевеншир: в Наглимунде уж слишком неспокойно, я ей сказал. - Он снова покачал головой. - Да-а, если эта Твоя колдунья права, войну мы проиграли и принц Джошуа пропал.
   - Но Джулой сказала, что он спасся, - поспешил заверить его Саймон.
   - Это хорошо бы.
   Они посидели молча, прислушиваясь к вою ветра в скалах.
   Саймон взглянул на меч Торн, который лежал поверх рюкзака Хейстена и тускло мерцал, усыпанный тающими снежинками.
   - Тебе не слишком тяжело нести меч? Я могу немного понести его.
   Хейстен изучающе посмотрел на него и улыбнулся:
   - Пожалуйста, дружище Саймон. Тебе подобает нести меч теперь, когда у тебя борода пробивается. Только мечом-то его не назовешь, если ты понимаешь, про что я.
   - Я знаю. Я знаю, как он меняется. - Он вспомнил ощущение этого меча в своих руках: сначала холодный и тяжелый, как наковальня, потом, когда он стоял наготове на самом краю скалы, упершись взглядом в молочно-голубые глаза дракона, меч вдруг стал легким, как березовый кол. Блестящее лезвие вдруг стало одушевленным, казалось, оно дышит. - Он как будто оживает. Как зверь, что ли. Сейчас тебе тяжело его тащить?
   Хейстен отрицательно покачал головой.
   - Нет, парень. Он, вроде, хочет идти туда же, куда и мы. Может, думает, мы несем его домой.
   Саймон улыбнулся тому, что они говорят о мече, как будто это собака или конь. И все же в Торне чувствовалось какое-то напряжение, как бывает у паука в паутине или у рыбы, которая зависла над речным дном. Он снова взглянул на меч. Если он и живой, то часть дикой природы. Его чернота поглощает свет, оставляя лишь легкий отсвет: сверкающие крошки в бороде скупца. Дикая вещь - темная вещь.
   - Ему с нами по пути, - сказал Саймон, потом задумался. - Но мы не домой идем, по крайней мере не ко мне домой.
   Лежа ночью в узенькой пещере - не более чем трещинка на мускулистой каменной спине Сиккихока - Саймон видел во сне гобелен. Это был подвижный гобелен, висящий на абсолютно черной стене. На нем, как на картинах в часовне Хейхолта, было огромное дерево, уходящее в небеса. Дерево было белым и гладким, как хачский мрамор. Принц Джошуа висел на нем головой вниз, как Узирис Эйдон в своих мучениях.
   Перед Джошуа стояла неясная фигура, вбивающая в него гвозди огромным серым молотком. Джошуа ничего не говорил и не вскрикивал, но его друзья, стоявшие вокруг, стонали. Глаза принца были широко раскрыты в безмолвном страдании, как на лице Узириса, вырезанного из дерева, который висел на стене в доме его детства.
   Саймон не в силах был больше смотреть. Он бросился в изображение на гобелене и побежал к неясной фигуре. Пока он бежал, в руке его оказалась какая-то тяжесть. Он поднял руку в замахе, но таинственное существо вытянулось и схватило Саймона за руку, пытаясь вырвать оружие - черный молоток, который отличался от серого лишь цветом.
   "Это лучше", - сказало существо. Оно подняло молоток черного дерева и снова стало вбивать гвозди. На этот раз Джошуа вскрикивал от каждого удара. Он кричал и кричал...
   ...Саймон пробудился, дрожа всем телом, в полной тьме. Вокруг слышалось затрудненное дыхание спутников, смешанное со стенаниями ветра в горных теснинах вокруг пещеры. Ему хотелось разбудить Бинабика, или Хейстена, или Слудига - любого, кто смог бы поговорить с ним на его родном языке, но он не мог найти их в потемках, и, кроме того, даже сквозь страх он знал, что нельзя пугать других.
   Он снова лег, прислушиваясь к завыванию ветра. Ему страшно было заснуть, он боялся снова услышать эти вопли. Он попытался хоть что-то различить в темноте, чтобы убедиться, что глаза его открыты, но не смог.
   Совсем перед рассветом усталость взяла верх над его встревоженным мозгом, и он наконец заснул. Если ему и снились новые сны, он не помнил их при пробуждении.
   Еще три дня они брели по узким тропам, от которых замирало сердце, прежде чем покинули вершины Сиккихока. На боковых склонах им не нужно было держаться друг за другом, а когда они оказались на широкой площадке усеянного снегом гранита, они отметили это радостное событие. Оно пришлось на редкий час, когда светило вечернее солнце. Свет пробивался через паутину облаков, а ветер из хищного вдруг превратился в игривый.
   Бинабик верхом на Кантаке проехал вперед разведать местность, затем отпустил волчицу поохотиться. Она в мгновение ока исчезла за грудой камней, окутанных белым покровом. Бинабик вернулся к остальным с широкой улыбкой на лице.
   - Большая приятность есть в покидании скал на короткое время, - сказал он, усаживаясь радом с Саймоном, который снял сапоги и потирал ноги, пытаясь восстановить кровообращение в побелевших пальцах. - Нет полной возможности думать о полезном, только как не упасть, если едешь по таким узким и опасным тропам.
   - Или когда идешь по ним, - сказал Саймон, критически разглядывая свои ноги.
   - Или идешь, - согласился Бинабик. - Я немедленно буду возвращаться обратно. - Маленький человек встал и перешагнул через круглый камень, направляясь к троллям, сидевшим кружком и передававшим из рук в руки бурдюк с горячительным напитком. Некоторые из них сняли куртки и подставили голые торсы жидким солнечным лучам. На их смуглой коже были изображены птицы, медведи и извивающиеся рыбы. Баранов расседлали и пустили пастись на жалкой растительности, которую они разыскивали среди камней: мох и пучки жесткой травы, чудом выросшей в каменных расселинах. Одному из троллей поручили пасти баранов, что его явно огорчало. Он тыкал своим крючковатым посохом в землю, наблюдая, как бурдюк перемещается по кругу. Один из его приятелей, смеясь, обратил внимание остальных на его страдальческий вид и, сжалившись, направился к нему с бурдюком.
   Бинабик подошел к Ситки, которая сидела с другими охотницами. Он наклонился к ней, чтобы что-то сказать, и потерся щекой об ее щеку. Она засмеялась, оттолкнув его, но покраснела. Наблюдая за ними, Саймон почувствовал, как в нем шевельнулась зависть к счастью друга, но он подавил в себе это недостойное чувство. Когда-нибудь, возможно, и он найдет кого-то. Он с грустью подумал о принцессе Мириамель, которая была, конечно, недосягаема для кухонного мальчишки. Тем не менее, она была ведь просто девушкой, такой же как те, с которыми он так часто болтал в Хейхолте в те необычайно далекие времена. Когда они с Мириамелью стояли рядом на ступенях Да'ай Чикиза или перед великаном, между ними не было различий. Они были друзьями, равными перед лицом опасности.
   Но я тогда не знал, как высоко она стоит надо мной. А теперь знаю - в этом вся разница. Но почему? Разве я стал другим? А она? В сущности, нет. И она меня поцеловала! И это случилось после того, как она снова стала принцессой!
   Им овладело странное смешанное чувство подъема и безнадежности одновременно. И кто может сказать, что верно, а что нет? Порядок вещей в мире, кажется, изменяется, а где записано, что герой кухонный работник не смеет гордо стоять перед принцессой, да еще будучи в состоянии войны с ее отцом-королем?
   Он погрузился в сладкие мечты, как бывало раньше, в Хейхолте. Саймон представил себе, как он вступает в город героем, под ним горделивый конь, меч Торн несут перед ним, как на портрете сира Камариса, который он однажды видел. И где-то, он точно это знал, Мириамель наблюдает за происходящим и восхищается. Полет мечты вдруг оборвался: в какой же город он может так победоносно вступить? Наглимунд, как сообщила Джулой, пал; Хейхолт, родной замок Саймона, закрыт для него. И меч Торн не более принадлежит ему, чем сам Саймон является сиром Камарисом, самым знаменитым владельцем клинка, и, самое главное, решил он, глядя на свои стертые ноги, у него и коня-то никакого нет.
   - Вот, друг мой Саймон, - сказал Бинабик, прерывая его печальные размышления, - я разыскивал для тебя глоток охотничьего напитка, - он протянул Саймону бурдюк меньшего размера, чем тот, что ходил по кругу.
   - Я уже пробовал, - сказал Саймон, подозрительно принюхиваясь. - На вкус это было... как Хейстен выразился, вроде лошадиной мочи. Боюсь, что я согласен с ним.
   - Аха, но Хейстен, имею уверенность, изменял свое мнение о канканге, Бинабик хмыкнул, кивнув головой в сторону веселого круга. Эркинландер и Слудиг уже примкнули к троллям; а Хейстен в этот момент прикладывался к бурдюку. - Но это не канканг, - заметил Бинабик, вручая Саймону бурдюк. - Это охотничий напиток. Мужчины у нас не имеют разрешения выпивать его, только если они хотят применивать его для медицинских целей. Его выпивают только наши охотницы, если они не могут иметь сновидения всю ночь, на очень большом расстоянии от родных пещер. Он оказывает превеликую помощь при уставании, болях в ногах и прочих таких заболеваниях.
   - Да я себя хорошо чувствую, - заметил Саймон, разглядывая бурдюк с большим сомнением.
   - А я не потому делаю такое предложение. - Бинабика раздражали эти пререкания. - Имея понимание: очень редко мужчина может получать этот напиток. Мы имеем празднование, что наше изобильное опасностями путешествие завершалось без потерь и ран. Мы имеем радость от вида частицы солнца. Кроме того, это одно такое подарение. Ситкинамук просит тебя принять его.
   Саймон взглянул на девушку, которая, смеясь, болтала с остальными охотницами. Она улыбнулась ему и подняла вверх копье как бы в знак приветствия.
   - Извини, - сказал он, - я сначала не понял. - Он поднял бурдюк и отхлебнул. Сладкая маслянистая жидкость скользнула в горло. Он закашлялся, но через миг ощутил приятное тепло в желудке. Он сделал еще глоток, задержав напиток во рту, чтобы определить его вкус.
   - Из чего он? - спросил Саймон.
   - Из ягод с верхних лугов Озера голубой глины, куда ведут направление мои соплеменники. Из ягод и зубов.
   Саймону показалось, что он ослышался.
   - Ягод и чего?
   - Зубов. - Бинабик улыбнулся, обнажив свои, желтые. - Зубов снежного медведя, растертых в порошок, разумеется. Это для силы и неслышной походки во время охоты.
   - Из зубов... - Саймон, помня, что это подарок, воздержался от дальнейшего комментария. Ну что особенного в зубах, в конце концов? У него самого их полный рот. Напиток на вкус был совсем неплох и вызвал приятное ощущение в желудке. Он бережно поднял бурдюк и сделал последний глоток. - Ягоды и зубы, сказал он, возвращая кожаный сосуд. - Очень хорошо. Как по-канукски "спасибо"?
   Бинабик сказал ему.
   - Гьоп! - крикнул Саймон Ситки, которая улыбнулась и кивнула, а ее подруги снова звонко рассмеялись, пряча лица в мех капюшонов.
   Некоторое время Саймон и Бинабик молча сидели рядом, наслаждаясь теплом. Саймон чувствовал, как охотничий напиток приятно растекается по его жилам, делая дружелюбными даже лихие нижние склоны Сиккихока, по которым им еще предстояло спускаться. Гора внизу казалась лоскутным одеялом, составленным из неровно засыпанных снегом возвышенностей, переходящих внизу в плоское, утыканное деревьями однообразное пустынное пространство.
   Внимание Саймона привлекла гора Намьет - одна из сестер Сиккихока, которая в ярком свете солнечного дня, казалось, находилась всего на расстоянии брошенного камня. Складки горы были покрыты длинными вертикальными лиловыми тенями. Белоснежная вершина сверкала на солнце.
   - Тролли и там живут? - спросил он.
   Бинабик поднял голову и кивнул.
   - Намьет тоже принадлежит к Йиканукским горам. Минтахок, Чугик, Тутусик, Ринсенатук, Сиккихок и Намьет, Ямок и Хуудика - Серые Сестры, это все страна троллей. Ямок, что значит Маленький Нос, - место, где умерщвлялись мои родители. Вон она, там, за Намьетом, видишь?
   - Как они умерли?
   - Драконий снег - как мы это называем на Крыше Мира - это снег, который намерзает на вершине, а потом обваливается без всякого предупреждения. Как смыкаются драконьи челюсти, что тебе известно.
   Саймон поскреб землю камнем, потом поднял голову, прищурившись на неясное очертание Ямока на востоке.
   - Ты плакал?
   - С несомненностью. Но я находил для этого тайник. А ты... да нет, ты же не имел знакомства со своими родителями, правда?
   - Нет, мне о них рассказывал только доктор Моргенс. Немного. Мой отец был рыбаком, а мать горничной.
   Бинабик улыбнулся.
   - Бедные, но достойные предки. Нельзя желать очень больше! Хорошее начало. Кто бы имел желание порождаться в королевской династии? Как питать надежду на нахождение истины, если проживающие кругом только кланяются и становятся па колени.
   Саймон подумал о Мириамели и о невесте самого Бинабика, но ничего не сказал.
   Чуть позже тролль протянул руку, придвинул свой заплечный мешок, порылся в нем и вытащил кожаный мешочек, в котором что-то позванивало.
   - Мои кости, - сказал он, осторожно высыпав их на камень. - Посмотрим, не стали ли они более верными путеводителями для нас, чем последний раз, когда мы к ним обращались.
   Он начал тихонько напевать себе под нос, собрав их в ладони. В течение нескольких мгновений тролль держал кости перед собой, глаза его были закрыты, он сосредоточился и бубнил какую-то песню. Наконец, он бросил их на землю. Саймон не мог рассмотреть никакого определенного рисунка в их беспорядочном расположении.
   - Круг камней, - сказал Бинабик так же спокойно, как если бы это было написано на гладкой желтой поверхности костей. - Это, можно так сказать, то, где мы находимся. Это означает, я полагаю, собрание для совета. Мы ищем мудрости, помощи в своих исканиях.
   - Кости, к которым ты обращаешься за помощью, сообщают тебе, что ты нуждаешься в помощи, - проворчал Саймон. - Ну и колдовство.
   - Молчи, глупый низоземец, - сказал Бинабик нарочито строго. - Эти кости говорят очень больше, чем ты в состоянии понимать. Нет элементарности в их прочтении. - Он снова затянул какую-то мелодию и бросил еще раз. - Факел у входа в пещеру, - сказал он и сразу же снова бросил, не дав объяснения. Он нахмурился и закусил губу, рассматривая узор. - Черная расщелина. Я только второй раз вижу такой расклад, и оба раза, когда мы вместе. Это какой-то дурной знак.
   - Пожалуйста, объясни, - сказал Саймон. Он снова натянул сапоги, пошевелил в них пальцами.
   - Второй разброс Факел у входа в пещеру означивает, что мы должны искать преимущества в том месте, куда направляемся, - в Сесуадре, как я понимаю, у Скалы прощания, о которой говаривала Джулой. В этом нет той значительности, что будет удача. Просто там мы будем иметь шанс на преимущество. Черная расщелина - последний разброс, о котором я тебе уже говорил. Именно третьего броска следует бояться, по крайней мере он имеет должность нас настораживать. Черная расщелина - странный, редко выпадающий узор, который может означать предательство или нечто, надвигающееся извне... - Он внезапно оборвал объяснения, отсутствующим взглядом посмотрел на кости и сгреб их обратно в мешок.
   - Так что это все значит?
   - Ах, друг мой Саймон, - вздохнул тролль, - кости не просто отвечают на вопросы, даже в лучшие времена. А в такие фозные дни, как мы имеем теперь, очень трудно иметь понимание. Я должен долго обдумывать эти броски. Может быть, мне придется спеть некоторую иную песню, и снова бросить. Впервые за долгое время не выпал Темный путь, но я не думаю, что наша дорога перестанет быть неясной. В этом-то и заключается опасность, если ожидать простые ответы на вопросы от этих костей.
   Саймон поднялся.
   - Я не понимаю многого из того, что ты говоришь, но я хотел бы иметь несколько простых ответов. Насколько было бы легче!
   Бинабик улыбнулся, видя, что подходит один из его соплеменников.
   - Простые ответы на вопросы жизни. Это было бы волшебство, которое очень лучше всего, что я видывал.
   Подошедший тролль, коренастый, с клочковатой бородкой пастух, которого Бинабик представил как Сненека, бросил на Саймона недоверчивый взгляд, как будто самый его рост был вызовом цивилизованному поведению. Он возбужденно поговорил с Бинабиком по-канукски, затем отошел. Бинабик вскочил и свистнул Кантаку.
   - Сненек говаривал, что бараны питают беспокойство, - объяснил Бинабик. Он хотел узнавать, где местополагается Кантака. Возможно, она внушает им тревогу. - В то же мгновение серая фигура волчицы показалась на выступе недалеко от них. Она вопросительно склонила набок голову. - Нет, она с подветренной стороны от нас. - Он покачал головой. - Если бараны питают беспокойство, то Кантака не виноватая. Это не ее запах. - Кантака спрыгнула с каменной насыпи и через несколько мгновений была уже около хозяина, толкая его в ребра своей огромной широколобой головой.
   - Она и сама питает тревогу, - сказал Бинабик. Он стал на колени, чтобы почесать ей брюхо, и руки его по плечи погрузились в ее густой мех. Кантака действительно была насторожена, она лишь на миг замерла от ласки, но тут же подняла нос и стала принюхиваться к ветру. Уши ее трепыхались, как крылья птицы, готовой взлететь. Она издала глухой рык, прежде чем снова ткнуть Бинабика мордой. - А, - сказал он, - по-видимому, снежный медведь. Это, наверное, голодное время для них. Мы имеем целесообразность спускаться ниже: там будет безопаснее, подальше от вершины горы.
   Он окликнул Сненека и остальных. Они начали снимать лагерь, седлать баранов и убирать бурдюки и мешки с провизией.
   Подошли Слудиг и Хейстен.
   - Ну что, парень, - обратился Хейстен к Саймону, - снова ноги в сапоги? Теперь ты знаешь, что значит быть солдатом. Марш, марш, марш, пока не закоченеют ноги, а легкие не станут как тряпки.
   - Я никогда не мечтал о пехоте, - ответил Саймон, взваливая рюкзак на плечи.
   Приветливая погода долго не продержалась. К тому времени, как они разбили лагерь на ночь у края длинного плоского уступа, звезды уже исчезли. Единственными источниками Света под недружелюбным, сеющим снег небом были их походные костры.
   С рассветом горизонт стал холодно-серым, казалось, он отражает цвет гранита под ногами. Путники осторожно спустились с уступа на узкие тропы, которые охватывали гору, извиваясь вдоль ее склонов крутыми зигзагами. К полудню они достигли еще одного относительно плоского места, где скопились огромные валуны, соскользнувшие с крутого откоса - очевидно, остатки древнего ледника. Ступать нужно было крайне осторожно, иногда приходилось прыгать с одного валуна на другой. Саймон, Хейстен и Слудиг замыкали шествие. Из-под их ног порой вылетали камни размером с кулак и скакали под откос, вызывая жалобное блеяние баранов и недовольные взгляды всадников. От такой дороги болели колени и щиколотки, и Саймону с друзьями пришлось обмотать сапоги тряпками, едва они одолели первую часть пути.