Уильямс Тэд. Скала прощания (Орден Манускрипта - 3)

   Он проснулся, когда небо было кроваво-красным. Горячий ветер несся над болотами. В голове его тоже было ощущение палящего неба, потому что весь он горел, как раскаленный горшок, вынутый прямо из печи. Негнущимися, как деревяшки, пальцами он нащупал свои запасные штаны на дне лодки и крепко обмотал их вокруг красных остатков голени, стараясь не думать о кровоточащих бороздах, бегущих от колена к пятке. Пытаясь не впасть в забытье, которое снова настигало его, он рассеянно подумал о том, сможет ли снова ходить, потом подтянулся к краю лодки и потянул за леску, все еще свисавшую с борта и уходившую в зеленую глубь. Собрав остатки сил, он сумел втащить в лодку серебряную рыбу, бросив ее, извивающуюся, на дно рядом с собой. Глаза ее, как и рот, были открыты, как будто она хотела задать смерти какой-то вопрос.
   Он перекатился на спину, устремив взгляд на фиолетовое небо. Оттуда, сверху, послышался раскатистый гром. Внезапно капли дождя заплясали по его горячей коже. Тиамак улыбнулся и снова впал в забытье.
   Изгримнур поднялся со скамьи, направился к камину и встал спиной к огню. Ему хотелось напитаться теплом, прежде чем он вернется в эту чертову келью, в которой так мерзнет зад.
   Он прислушивался к приглушенному звуку беседы, который заполнял общий зал, дивясь разнообразию языков и наречий. Санкеллан Эйдонитис как бы представлял собой мир в миниатюре даже в большей степени, чем Хейхолт. Однако каким бы разноязыким ни был этот говор, Изгримнур ни на шаг не приблизился к разрешению своей проблемы.
   Герцог с утра до вечера бродил по бесконечным залам, приглядываясь к окружающим, пытаясь обнаружить пару монахов или хоть что-нибудь, что бы вывело его на них. Поиски его были безуспешны: Мать Церковь лишний раз напомнила ему о своем могуществе. Он был так разочарован невозможностью выяснить, здесь ли Мириамель, что к концу дня покинул Санкеллан Эйдонитис.
   Он поужинал в таверне по пути с горы Санкеллан, потом прогулялся по Аллее фонтанов, где он не был уже много лет. Они с Гутрун любовались фонтанами незадолго до женитьбы, когда совершали свое предсвадебное паломничество в соответствии с традицией семьи Изгримнура. Игра сверкающих струй и непрерывная музыка воды наполнили его своеобразной сладкой печалью. Хотя его тоска по жене и тревога за нее были велики, впервые за последнее время он смог подумать о ней без всепоглощающей боли. Она должна быть в безопасности, и Изорн тоже. Он просто должен в это верить - что еще оставалось ему? Остальные члены его семьи - второй сын и две дочери - находились в надежных руках тана Тоннруда в Скогги. Порой, когда все становится ненадежным, человеку приходится уповать на милость Господа.
   После прогулки Изгримнур вернулся в Санкеллан, умиротворенный и готовый снова приняться за выполнение своего задания. Его товарищи по утренней трапезе появились ненадолго, но ушли, сославшись на то, что они придерживаются "деревенских привычек". Герцог долго Сидел, прислушиваясь к разговорам, но без толку.
   Большая часть пересудов касалась того, санкционирует ли Ликтор Ранессин восшествие на герцогский престол Бенигариса. Не то чтобы сказанное Ранессином заставило Бенигариса поднять зад с трона, но благородный дом Бенидривинов и Мать Церковь давно пришли к негласному договору касательно управления Наббаном. Многие беспокоились, что Ликтор может принять какое-то необдуманное, поспешное решение, например, осудит Бенигариса, основываясь на слухах о предательстве им собственного отца или о том, что он не защитил его как следует в битве при Наглимунде, но большинство священнослужителей Наббана, питомцев Санкеллана, быстро заверили своих иностранных собратьев, что Ранессин - человек честный и дипломатичный. Они уверяли, что Ликтор непременно поступит как надо.
   Герцог Изгримнур помахал подолом рясы, пытаясь нагнать под нее теплого воздуха. Если б только порядочность и дипломатический талант Ликтора были способны разрешить проблемы каждого человека...
   Ну конечно же! Вот оно, решение! Черт бы побрал мою тупость! Как это я не сообразил раньше! Изгримнур хлопнул широкой ладонью по ляжке, довольно ухмыльнувшись. Я поговорю с Ликтором. Что бы он ни подумал, я могу доверить ему свою тайну. Я уверен, что и Мириамель так же поступила. Если кто и способен найти ее здесь, так это его святейшество.
   Приняв решение, герцог сразу почувствовал себя лучше. Он повернулся к огню и потер, согревая, руки, а затем направился прочь из общего зала.
   Небольшая группа людей у дверей привлекла его внимание. Несколько монахов стояли в проходе, а другие - снаружи на балконе, пропуская внутрь струю ледяного воздуха. Многие из находившихся в зале выражали протест, другие, отчаявшись, просто перебрались ближе к огню. Изгримнур направился ближе, засунув руки в просторные рукава, и заглянул через плечо заднего монаха.
   - Что там происходит? - спросил он. Ему было видно человек двадцать копошащихся внизу во дворе. Половина из них была верхом. Во всем этом не было ничего необычного: фигуры двигались спокойно и неторопливо; пешие, очевидно, стражи из Санкеллана, приветствовали вновь прибывших.
   - Это советник Верховного короля, - сказал стоявший перед ним монах. - Это Прейратс. Он уже бывал здесь разок - я имею в виду в Санкеллане Эйдонитисе. Говорят, он не дурак.
   Изгримнур сжал зубы, чуть не вскрикнув от злости и удивления. Он почувствовал, как его захлестывает горячая волна ярости, и привстал на цыпочки. Внизу действительно было видна крошечная безволосая головка, подпрыгивающая над алым одеянием, которое казалось оранжевым в свете факелов. Герцог поймал себя на мысли о том, как ему подобраться достаточно близко, чтобы вонзить нож в этого гнусного предателя. О Господи, как бы он этого хотел!
   Но какой бы от этого был толк, кроме удовлетворения, что Прейратса не будет больше на земле? Так я не найду Мириамели, и мне ни за что не удастся заняться ее поисками после этого. Не говоря уже о том, что Прейратс, возможно, и не умрет - у него может оказаться какой-нибудь волшебный щит.
   Нет, это не годится. Но если бы ему удалось пробраться к Ликтору, уж он бы смог ему порассказать об этом красном попе и дьявольских штучках, которыми он управляет Верховным королем. Но что делает Прейратс именно здесь?
   Йзгримнур поплелся в постель, а в голове его роились мысли о несостоявшемся покушении.
   Прейратс снизу, с расстояния в двадцать локтей, как бы учуял, что кто-то поминает его имя, и взглянул наверх, на балкон общего зала. Зрители, отделенные от неги расстоянием и темнотой, не могли рассмотреть усмешки, исказившей его изможденное лицо, но почувствовали поток леденящего воздуха, который пронесся над Санкелланом Эйдонитисом, раздувая плащи стражников. Покрывшись мурашками, монахи поспешили с балкона в зал и, плотно закрыв за собой дверь, направились к камину.
   2 ПОЛЕТ ПТИЦЫ
   Саймон и его друзья, оставив соплеменников Бинабика, двинулись верхом к юго-востоку вдоль подножия Тролльфельса, не удаляясь от основания горы, как трусливые дети, которым не хочется заходить поглубже в воду, у берега. Справа от них простиралась белая Пустынная равнина.
   В середине серого дня, когда они вели лошадей по узкой каменной насыпи, которая обеспечивала сомнительный переход через впадающие в Озеро голубой глины потоки, над ними пролетел косяк журавлей, курлыкающих так громко, что сотрясалось небо. Птицы развернулись прямо над головами путешественников, хлопая крыльями, затем выровняли строй и полетели к югу.
   - До подобного путешествия они имели необходимость еще три месяца проводить в ожидании, - заметил Бинабик встревоженно. - Все это неладно, совсем неладно. Весна и лето остаются побежденные.
   - Сейчас кажется не намного холодней, чем когда мы были па пути к Урмсхейму, - отозвался Саймон.
   - Тогда была поздняя весна, - проворчал Слудиг, с трудом удерживаясь на скользких камнях. - А сейчас середина лета.
   Саймон задумался.
   - Ох, - только и выговорил он.
   На противоположном берегу они остановились, чтобы разделить между собой провизию, которой снабдили их кануки. Тускло мерцало далекое солнце. Саймон подумал о том, где он окажется, когда наступит следующее лето, - если оно вообще когда-нибудь наступит, это лето.
   - А может Король Бурь сделать так, что все время будет зима? - спросил он.
   Бинабик пожал плечами.
   - Не имею такого знания. Он с очень большим успехом удерживал ее в протяжении ювена и тьягара. Нет необходимости в думанье, Саймон. Твои мысли не сделают задачу очень легче. Король Бурь или будет одерживать битву, или нет. Что есть, то есть, и мы не имеем сил к изменению.
   Саймон неловко взгромоздился на лошадь. Он завидовал сноровке Слудига.
   - Я не говорил, что хочу воспрепятствовать этому, - сказал он раздраженно. - Меня просто интересуют его намерения.
   - Если б имел это знание, - вздохнул Бинабик, - я бы не говорил страшные проклятия, что являюсь столь очень ужасным учеником своего очень великого учителя. - Он посвистел Кантаке.
   Они снова сделали привал в этот день, пока, еще не совсем угас дневной свет, чтобы набрать валежника для костра и дать возможность Слудигу поучить Саймона. Риммер нашел под снегом длинный сук, разломил его пополам и обмотал тряпками один конец каждой половины, чтобы легче было держать.
   - А нельзя драться настоящими мечами? - спросил Саймон. - Я же не буду сражаться деревяшками.
   Слудиг скептически поднял бровь.
   - Да? Ты готов скользить и спотыкаться на мокрой земле, сражаясь с опытным бойцом настоящими клинками? Может, хочешь сразиться этим черным мечом, который тебе и от земли-то не оторвать чаще всего? - он кивнул в сторону Торна. - Я знаю, что в пути ты мерзнешь и скучаешь, Саймон, но неужели настолько, что захотел умереть?
   Саймон пристально посмотрел на него.
   - Я не такой уж неуклюжий - ты сам мне говорил. И Хейстен меня кое-чему научил.
   - За две недели-то? - взгляд Слудига стал еще ироничнее. - Ты смел, Саймон, и везуч тоже, чего нельзя не учитывать, но я хочу, чтобы ты стал искусным бойцом. Может быть, тебе предстоит встретиться уже не с диким гюном, а с человеком, закованным в броню. Ну, бери свой новый меч и нанеси мне удар.
   Он ногой подкинул сук к Саймону и поднял свое оружие. Саймон медленно закружился, держа перед собой сук. Риммер был прав: покрытая снегом земля коварна. Прежде чем даже замахнуться на учителя, он потерял опору и опрокинулся назад. И остался сидеть, сердито нахмурившись.
   - Не смущайся, - сказал Слудиг, шагнув вперед и приставив конец своей дубины к груди Саймона. - Когда падаешь, а люди спотыкаются во время стычки, непременно держи клинок перед собой, а то можешь уже не подняться для ее продолжения.
   Осознавая смысл сказанного, Саймон заворчал и отвел палку риммера, прежде чем встать на колени. Потом он поднялся и возобновил свое вращание, напоминавшее движения краба.
   - Зачем ты это делаешь? - спросил Слудиг. - Почему не наносишь мне удар?
   - Потому что ты быстрее меня.
   - Хорошо. Правильно, - заканчивая реплику, Слудиг выбросил вперед свою дубину и нанес сильный удар под ребра Саймону. - Но все время нужно сохранять равновесие. Я тебя застиг в тот момент, когда одна нога была перед другой.
   Он замахнулся еще раз, но Саймон на этот раз сумел увернуться и произвести выпад, который Слудиг отбил вниз.
   - Вот ты уже кое-чему научился, воин Саймон! - воскликнул Бинабик. Он сидел у разгорающегося огня, почесывая шею Кантаки и наблюдая за игрой дубинок. Неизвестно, то ли от ласки, то ли от того, что ей приятно было смотреть как колотят Саймона, волчица испытывала явное удовольствие: язык ее свисал из раскрытой в улыбке пасти, а хвост трепетал от наслаждения.
   Саймон и риммер работали около часа. Саймон не нанес ни единого удара, попавшего в цель, но получил их немало. Когда он наконец плюхнулся на плоский камень подле костра, он был непрочь глотнуть раз-другой канканга из фляги Бинабика. Он бы сделал и третий глоток, но Бинабик отобрал флягу.
   - Я бы не оказал тебе дружеской услуги, если бы дал напиться, Саймон, твердо сказал тролль.
   - Это просто потому, что у меня ребра болят.
   - Ты молод, и это быстро пройдет, - ответил Бинабик. - Я имею определенную ответственность за тебя.
   Саймон сделал гримасу, но не стал спорить. Приятно, когда о тебе заботятся, решил он, даже когда форма заботы тебе не слишком нравится.
   Еще два дня езды по холодной погоде вдоль отрогов Тролльфельса и два вечера упражнений, которые Саймон про себя называл "поркой судомоя", не добавили радости в картину мира, какой она ему виделась. Много раз за время обучения, когда он сидел на мокрой земле и ощущал, как еще одна часть тела заявляет о себе криком боли, он порывался сказать Слудигу, что уже расхотел заниматься, но каждый раз воспоминание о бледном лице Хейстена, завернутого в просторный плащ, заставляло его вскочить на ноги и продолжать бой. Стражник хотел, чтобы Саймон овладел этим искусством и мог защитить себя и других. Хейстен не сумел до конца объяснить своих чувств - он не привык к многословным рассуждениям - но часто повторял, что "когда сильный задирает слабого - это неправильно".
   Саймон думал о Фенгбальде, союзнике Элиаса, о том, как он возглавил закованных в доспехи людей и сжег часть своего собственного графства, не стесняясь убивать своею собственной рукой только за то, что гильдия ткачей отказалась выполнить его волю. Саймону стало тошно, когда он вспомнил, как восхищался Фенгбальдом и его прекрасными доспехами. Бандиты - вот подходящее название для графа Фальшира"й ему подобных. И для Прейратса тоже, хотя красный священник был бандитом похитрее и пострашнее. Саймон догадывался, что Прейратс не испытывает наслаждения, разделываясь с теми, кто выступает против него, как герцог Фенгбальд и ему подобные, он скорее пользуется своей силой с какой-то бездумной жестокостью, не замечая никаких препятствий между собою и своей целью. Но одно другого стоило, - и то и другое было бандитизмом.
   Часто одного воспоминания о безволосом попе было достаточно, чтобы Саймон вскочил и начал яростно размахивать мечом. Слудиг отступал, сосредоточенно прищурившись, пока ему не удавалось усмирить ярость ученика и вернуть его к уроку.
   Мысль о Прейратсе напоминала Саймону, зачем он должен научиться драться: конечно, искусное владение клинком не способно помочь в борьбе с алхимиком, но оно даст ему возможность продержаться, пока он снова не доберется до Прейратса. У этого священника достаточно грехов, за которые ему предстоит ответить, но Саймону хватало смерти доктора Моргенса и его. собственного изгнания, чтобы вновь и вновь скрещивать деревянные мечи со Слудигом в снегах Пустынной равнины.
   Вскоре после рассвета на четвертый день пути от Озера голубой глины. Саймон проснулся, дрожа от холода под хлипким прикрытием набросанных сверху ветвей, под которым проводила ночь четверка. Кантака, согревавшая ему ноги, ушла к Бинабику. Потеря меховой (редки была достаточной причиной, чтобы окунуть Саймона в хрустальное утро. Зубы его стучали от холода, пока он выбирал из волос хвойные иголки.
   Слудига не было видно, а Бинабик сидел у остатков вчерашнего костра и смотрел на восточный край неба, как бы обдумывая появление солнца. Саймон проследил за его взглядом, но не увидел ничего, кроме бледного светила, которое крадучись появлялось изтза дальних вершин Тролльфельса.
   Кантака у ног тролля подняла голову, когда Саймон со скрипом приблизился к ним по снегу, и снова положила ее на лапы.
   - Бинабик! Ты не заболел? - спросил Саймон.
   Казалось, тролль сначала не услышал его, потом он медленно повернулся, легкая улыбка играла на его лице.
   - Доброе утро тебе, друг Саймон, - промолвил он. - Я вполне здоров.
   - А-а. Я просто... Ты так пристально смотрел.
   - Смотри, - Бинабик протянул вперед руку по направлению к востоку.
   Саймон повернулся, чтобы снова взглянуть туда, прикрыв рукой глаза от солнечных лучей.
   -Я ничего не вижу.
   - Посмотри очень получше. Посмотри на последнюю вершину справа. Вон там, он указал на ледяной склон, накрытый тенью от встающего за ним солнца.
   Саймон вглядывался некоторое время, не желая признаться в неудаче. Почти отчаявшись, он вдруг различил что-то: темные линии на стеклянной поверхности горы, похожие на грани драгоценного камня. Он прищурился, пытаясь разглядеть детали.
   - Ты об этих тенях? - спросил он наконец. Бинабик восторженно кивнул. Ну? И что это такое?
   - Это больше, чем просто тени, - тихо проговорил Бинабик. - То, что ты видишь, это башни утраченного города Тумет'ай...
   - Башни внутри горы? А что это за Тумет'ай?
   Бинабик притворно нахмурился:
   - Саймон, ты с неоднократностью слышал это название. Каких же учеников брал доктор Моргенс? Ты разве не помнишь, как мы с Джирики говаривали об "Уа'киза Тумет'ай ней-Рианис"?
   - Вроде бы, - сказал Саймон смущенно. - Но что это?
   - Песня о падении города Тумет'ай, одного из девяти городов ситхи. Эта было рассказывание о том, как покидывали Тумет'ай. Тени, которые ты видишь, это его башни, стоящие среди льда уже многие тысячи лет.
   - Правда? - Саймон вглядывался в темные вертикальные полосы под молочно-белым покровом льда. Он безуспешно пытался увидеть в них башни. Почему его покинули? - спросил он.
   Бинабик провел рукой по шерсти Кантаки.
   - Имеется ряд причин, Саймон. Если пожелаешь, я расскажу тебе об этом очень позже, когда будем ехать. Это будет помогать ускорить время.
   - Зачем вообще они построили город на ледяной горе? - спросил Саймон. Это глупо.
   Бинабик сердито взглянул на него:
   - Ты имеешь беседу, Саймон, с тем, кто родился в горах - это ты, есть вероятность, способен помнить. Мужчина имеет необходимость обдумать слова, прежде чем произнести их.
   - Извини, - Саймон попытался подавить усмешку. - Я не знал, что троллям и вправду нравится жить там, где они живут.
   - Саймон, - строго сказал Бинабик, - я думаю, тебе очень лучше пойти подготовить лошадей.
   - Ну, Бинабик, - сказал наконец Саймон, - что это за девять городов?
   Они ехали уже час, наконец оторвавшись от горы и погрузившись в белое море Пустынной равнины, следуя тому, что Бинабик назвал Старой туметайской дорогой - широким трактом, который когда-то связывал обледеневший город с его братьями на юге. Теперь дороги почти не было видно, лишь несколько больших камней все еще стояли по обеим сторонам пути, и порой можно было наткнуться на кусок, мощеный булыжником, сохранившийся под снегом.
   Саймон задал этот вопрос совсем не из желания узнать еще немного из истории: его голова и без того была так забита странными именами и названиями, что в нее уже не помещались мысли, - но безотрадное пространство вокруг, бесконечные снега, редкие купы деревьев вызвали в нем желание послушать рассказ.
   Бинабик, ехавший немного впереди, что-то шепнул Кантаке. Выпуская из пасти клубы пара, волчица приостановила свой размашистый бег и позволила Саймону поравняться с ней. Кобыла Саймона испугалась и отскочила. Кантака мирно затрусила рядом, а Саймон похлопал лошадь по шее, тихонько ободряя ее ласковыми словами. Несколько шагов она прошла, нервно крутя головой, а затем продолжала путь, лишь изредка тревожно фыркая. Волчица, со своей стороны, не обращала на лошадь никакого внимания, нагнув голову и принюхиваясь к снегу.
   - Молодец, Домой, молодец, - Саймон погладил лошадь но плечу и почувствовал, как под рукой движутся ее мощные мускулы. Он дал ей имя, и она теперь подчиняется ему. Его наполнила тихая радость. Она теперь его собственная.
   Бинабик улыбнулся, заметив гордость на лице Саймона.
   - Ты проявляешь уважение к ней. Это хорошо, - заметил он. - Слишком часто люди видят в стремлении услужить неполноценность или слабость. - Он усмехнулся. - Те, кто так думает, должны выбирать скакуна вроде Кантаки, которая может их при желании съесть. Тогда они испытают почтительность и смирение. - Он почесал загривок Кантаки. Волчица на миг замедлила бег, чтобы показать, как она ценит внимание, потом снова пустилась бежать по снегу.
   Слудиг, ехавший прямо перед ними, обернулся.
   - Ха! Ты будешь еще и наездником, не только бойцом, а? Наш Снежная Прядь станет самым храбрым кухонным мальчиком в мире!
   Саймон смущенно нахмурился и почувствовал, как кожа напряглась возле шрама на щеке.
   - Меня не так зовут.
   Слудига рассмешило его смущение:
   - А что плохого в имени Саймон Снежная Прядь? Это же настоящее имя, честно заслуженное.
   - Если тебе это оказывает тебе неприятность, друг Саймон, - сказал Бинабик, - мы будем именовать тебя иначе. Но Слуциг имеет справедливость: ты получал такое имя за заслуги, его давал тебе Джирики - принц царствующего дома ситхи. Ситхи имеют больше проницательности, чем смертные, по крайней мере иногда. Имя, которое они давали, нельзя отбрасывать с небрежностью, как и прочие их подарки. Имеешь в памяти, как ругал Белую стрелу над рекой ситхи?
   Саймону не нужно было напрягать память. Тот момент, когдаон свалился в Эльфевент, несмотря на последовавшие странные приключения, оставался черным пятном в его памяти. Это случилось конечно из-за его идиотской гордыни оборотной стороны его мечтательного характера. Он пытался продемонстрировать Мириамели, как легко он воспринимает дары ситхи. Даже мысль о его тогдашней глупости была болезненна. Каким он был ослом! Как он может рассчитывать на симпатию Мириамели после этого?
   - Я помню, - вот все, что он сказал, но радость исчезла. Каждый может ездить верхом, даже мечтатель-простак. Зачем раздуваться от гордости просто из-за того, что можешь удержать уже и без того закаленную в боях кобылу? - Ты собирался рассказать о девяти городах, Бинабик, - сказал он без энтузиазма.
   Тролль поднял бровь, уловив печальную нотку в голосе Саймона, но не стал заострять на этом внимания, а остановил Кантаку.
   - Обернитесь на минутку, - сказал тролль, обращаясь к Саймону и Слудигу.
   Солнце вырвалось из объятий гор. Его скользящие лучи теперь озаряли самый восточный склон, зажигая пламенем его ледяную щеку и погружая в глубокую тень расщелины. Заключенные в лед башни, которые были лишь темными штрихами на рассвете, теперь горели теплым красноватым светом, как будто кровь бежала по холодным горным артериям.
   - Смотрите очень лучше, - сказал Бинабик. - Есть возможность, что никто из нас больше не увидит этого зрелища. Тумет'ай был местом высшей магии, -как и все великие города ситхи. Ничего подобного свет уже не будет видеть никогда. Тролль глубоко вздохнул, а потом неожиданно, к изумлению товарищей, запел:
   Те 'энней мезу и 'иру,
   Икудо Саю'ра,
   О дошш хе 'хуру.
   Тумет'ай! Зи ту асу'на!
   Шемис'айу, нун'ай темуйя...
   Голос Бинабика раздавался в безветренном утреннем воздухе, исчезая без эха.
   - Это начинание песни о падении Тумет'айя, - сказал он торжественно. Очень старая песня. Я имею в памяти только несколько строф. Вот что означивает та, которую я спел:
   Башни ало-серебристые,
   Возглашающие приход утренней звезды,
   Вы погрузились в холодные тени.
   Тумет'ай! Зал рассвета!
   О тебе, о первом, мы скорбим,
   Тебя последним мы забудем...
   Тролль покачал головой:
   - Так затруднительно передавать словами тонкое искусство ситхи, особенно не на свойственном мне языке. Но я питаю надежду, что вы дадите мне прощение. - Он грустно улыбнулся. - Во всяком случае, очень большая часть песен ситхи говаривают об утратах и долгой памяти. Как могут подобные мне, живущие столь кратко, заставлять звучать их слова?
   Саймон не отрываясь смотрел на почти невидимые башни - тающие В плену льда смутные штрихи.
   - Куда подевались ситхи, жившие здесь? - спросил он. Печальные слова из песни Бинабика отдавались в его мозгу: "Вы погрузились в холодные тени". Он чувствовал, как эти тени сжимаются вокруг его сердца, как ледяные обручи. "Вы погрузились в холодные тени". Он почувствовал, как стучит в жилах кровь там, где на лицо ему брызнула драконья кровь.
   - Туда, куда всегда уходят ситхи, - ответил тролль. - Прочь. В менее заметные места. Они умирают, или погружаются в тень, или живут, но их становится очень меньше. - Он остановился, потупил глаза, пытаясь подобрать подходящие слова. - Они принесли много прекрасного в этот мир, которым восхищались. И много говорилось, что мир стал менее красивым с уменьшением их числа. Я не знаю, так ли это. - Он запустил руки в густую шерсть Кантаки и послал ее вперед, прочь от гор.
   - Я бы хотел, чтобы ты запоминал это место, Саймон... но не скорбь. Этот мир обладает еще многим прекрасным.
   Слудиг осенил себя знаком древа поверх плаща.
   - Я не в силах разделить твою любовь к этим волшебным местам, тролль. - Он схватил поводья, умерив бег своей лошади. - Добрый Господь наш Узирис пришел освободить нас от язычества. Не случайно эти языческие дьяволы, которые угрожают нашему миру, приходятся родней ситхи, по которым ты убиваешься.
   Саймон разозлился:
   - Это глупо, Слудиг. А как же Джирики? Он, по-твоему, тоже демон?
   Риммер повернулся к нему, в его светлой бороде сверкнула невеселая улыбка:
   - Нет, малыш, но он не волшебный товарищ и защитник, как ты о нем думаешь. Джирики старше и глубже, чем мы способны понять. Как и большинство подобного в мире, он более опасен, чем дано знать смертным. Господь знал, что делал, когда помог человечеству прогнать ситхи с этой земли. Джирики был справедлив, но они и мы никогда не сможем жить вместе. Мы слишком разные.