Дженкинс осторожно повернул буксир назад к пораженному планетоиду. Угнетенное состояние не покидало его, хотя мысль о неминуемости собственной смерти отдалилась, стала терять реальность. Больше, чем личная опасность, его потрясло чувство потери, гибель мечты, которую он строил.
Передатчик Бранда должен был стать сердцем новой человеческой цивилизации. Оно должно было перекачивать энергию, имя которой — жизнь. Все планеты жаждали власти, чтобы решить множество своих проблем за счет других. Антиматерия, дающая невиданную доселе энергию, могла помочь всем сразу.
Кратер призывно светился. Его жар быстро спадал. Края уже потемнели. Горела только середина — одинокий глаз разраставшейся докрасна раскаленной ненависти.
Опять сработал сигнал Гейгера. Новые изотопы испускали лучи еще более смертельные, чем этот жар. Они будут убивать еще многие месяцы и годы. Теперь Фридония опасна для жизни.
Его коллеги инженеры погибли от своей мечты. Удар точно попал в центр треугольника, вершинами которого были неоконченный генератор, жилая часть и спеццех. Никто не спасся от проникающей радиации.
И все же ему хотелось надеяться.
Ник снова поставил буксир на стоянку, опустив якорь и спустился с сидения. Тошнота прошла. Он опять чувствовал себя и смутная надежда зародилась у него, когда передвижной скафандр здоровым, пронес его над зловещим заревом кратера и опустил перед входом в жилой тоннель.
Внешний клапан замка был открыт. Старый Джим Дрейк стоял внутри, облокотившись на длинный соленоид портативной пушки. Поворот его шлема, поднятая рука казались такими живыми, что Дженкинс выкрикнул:
— Мистер Дрейк! Что слу…
И тут он увидел, что лысеющая голова Дрейка безжизненно склонилась вперед внутри скафандра. Только негнущаяся броня его костюма, и оружие, на которое он опирался, поддерживали его в вертикальном положении, и огромное тело рухнуло, когда Дженкинс прикоснулся к нему.
Вытаскивая Джима наружу, Дженкинс, казалось, ощутил живую гибкость. Но стрелка Гейгера миновала белое и красное и остановилась на роковом черном поле. Даже если Дрейк был еще жив, смерть уже разрушала его организм.
Дженкинс выпрямился, ощутив спазм в горле. Он поднял тестирующую пушку, заглянул в магазин, окрашенный в красный цвет, с яркой надписью «СИТИ — ОТКРЫВАТЬ ТОЛЬКО В ВАКУУМЕ!». Десятимиллиграммовые пули, предназначенные для дальних расстояний, делали это оружие очень грозным.
Ему казалось, что пушка, а также тревога и решимость на бескровном лице Дрейка рассказывали трагическую историю происшедших здесь событий. Очевидно, старик обнаружил пришельцев и хотел атаковать их, когда кто-то поразил его.
Дженкинс печально покачал головой. После Мартина Бранда Дрейк был самым знаменитым в космической инженерии. Он первым попытался завоевать сити, он был основателем Фридонии. Если этой мечте суждено умереть, то Дрейку стоило умереть вместе с ней.
Усталые руки в тяжелой броне закрыли клапан. Дженкинс повернул колесо, и воздух со свистом ворвался в замок. Он не спускал глаз с приборов. Давление, температура, кислород в норме. Он начал снимать шлем, но тут же остановился.
Все еще в скафандре, он открыл внутренний клапан и тяжелым шагом вошел в железное жилище. Свет горел. Резкие звуки механической музыки доносились из комнаты отдыха. Голубоватый дым выходил из кухонного тоннеля. В главном коридоре он нашел трех человек.
Они были неподвижны. Одетые только в шорты и пижамы они лежали на полу возле главного воздушного канала. Он неуклюже наклонился над ними, гадая, что привело их сюда. Вдруг он обнаружил небольшой цилиндр из нержавеющей стали в расслабленной руке одного из тел, лежащего под открытой решеткой.
Затаив дыхание, он поднял цилиндр.
«ОСТОРОЖНО! АМЕТИНОВАЯ БОМБА!
Состав: 200 г аметина гидрата в носителе из летучего вещества, не имеющего запаха. Использовать только в случае аварии. Хранить под замком. Четко маркировать. Только для служебного пользования.
Инструкция: Распылять четыре секунды на 1000 кубических футов пространства. Эта концентрация выводит организм из строя на час, не причиняя вреда, за счет сокращения на 80% кислородного обмена на период комы.
Внимание! Длительное воздействие вызовет более глубокую кому, что может повлечь серьезные осложнения органического характера. Лица, обнаруженные в состоянии аметиновой комы, нуждаются в срочной медицинской помощи».
Дженкинс отбросил бомбу в сторону. Его взгляд вернулся к открытому воздушному каналу и полуодетым скрюченным телам под ним. Он не знал имени предателя, но теперь ему все стало ясно.
Бомба, предназначенная для спасения человеческих жизней в момент космической катастрофы, оказалась в руках предателя. Кто-то из своих снял предохранитель и положил бомбу в отверстие воздушного канала. Вентиляторы распространили невидимый газ по всему тоннелю, наверное, это произошло за несколько минут до смены. Люди, собиравшиеся на работу, вдохнули достаточный объем газа, чтобы потерять сознание в цеху — вот, что произошло с Риком Дрейком, Андерсом и другими. А те, кто вернулись со смены, получили большую дозу яда, прежде, чем обнаружили бомбу. Старый Дрейк, должно быть, схватился за оружие и выскочил, после того, как она была найдена. Но слишком поздно.
Все еще закованный в тяжелую броню, Дженкинс неуклюже поворачивал обмякшие тела лицом вверх, мысленно внося их имена в воображаемый список. Он вошел в комнату отдыха, где обнаружил еще троих, ничком лежащих на карточном столе. На полу в кухне он нашел повара, в рабочей комнате еще трое валялись у своих столов.
Весь штат составляли всего около двух десятков человек, так как почти всю работу во Фридонии выполняли машины. Мало кто хотел работать с породой, и совсем немногие удостаивались доверия Бранда и Дрейка. Дженкинс знал из всех, четырех из них в тоннеле не было.
Он устало поплелся к входу, подождал, пока ревущие насосы выкачают воздух вокруг скафандра. Очутившись снаружи, под черным небом и маленьким горячим солнцем, он нашел еще двоих в космическом порту — рядом с небольшим электрическим грузовиком в доке, возле ржавой «Прощай, Джейн».
На борту приземистого маленького буксира находился капитан Роб Мак Джи, распростертый на полу своей рубки. Он размеренно дышал. Но дыхание под действием аметина было замедленным. На его квадратном добродушном лице застыло выражение панического удивления — именно таким представлял себе его Ник, когда слышал его зов.
Итак, единственным, кого Ник не нашел был Джин Лазарини. Дженкинс в сомнении покачал головой. Хотя он всегда недолюбливал нелюдимого землянина, он не понимал, как такой одаренный и трудолюбивый человек мог предать традиции космических инженеров.
И все же Лазарини. Это очевидно. И его нервный срыв, вероятно, был уловкой, чтобы встретиться со своими сообщниками, а вернувшись, возглавить цех, производящий оружие, так как он якобы был не в состоянии работать на буксире.
Ник с горечью сжал губы. Кто же заплатил ему за предательство? Какая планета захватила их приборы и ракеты, воспользовавшись предательством Лазарини? На этот вопрос ответит очередная космическая война.
Неуклюже наклонившись в своем скафандре, Дженкинс взял Мак-Джи за руку и посмотрел на счетчик Гейгера. Стрелка покоилась на черном. Он уставился на нее, его усталое тело стало липким от пота под тяжелой броней. Внезапно он содрогнулся от неудержимой ярости. Он умрет, как все эти люди, но их мечта должна жить.
Ник был уже мертв, убиты все инженеры Фридонии. Об этом кричали все счетчики Гейгера, но он упорно отвергал холодные факты. Они все еще дышали, даже те, кто был в глубокой аметиновой коме. И ему хотелось верить, что у них еще есть шанс. Бранд построил на свои деньги радиационную клинику на Обании, маленьком земном планетоиде, находящемся за шахтами и летающими обломками и служащем базой запасов для Фридонии. Это был очень слабый шанс, так как болезнь под названием сити-шок была непобедимым врагом космической медицины. Но эти ослабевшие тела все еще сохраняли тепло, и невозможно было представить себе, что они обречены. Цепляясь за призрачную надежду на медицинское чудо, которое могло бы спасти жизнь этих людей, Ник принялся перетаскивать девятнадцать неподвижных тел на борт «Прощай, Джейн», чтобы отправиться на Обанию.
5
Передатчик Бранда должен был стать сердцем новой человеческой цивилизации. Оно должно было перекачивать энергию, имя которой — жизнь. Все планеты жаждали власти, чтобы решить множество своих проблем за счет других. Антиматерия, дающая невиданную доселе энергию, могла помочь всем сразу.
Кратер призывно светился. Его жар быстро спадал. Края уже потемнели. Горела только середина — одинокий глаз разраставшейся докрасна раскаленной ненависти.
Опять сработал сигнал Гейгера. Новые изотопы испускали лучи еще более смертельные, чем этот жар. Они будут убивать еще многие месяцы и годы. Теперь Фридония опасна для жизни.
Его коллеги инженеры погибли от своей мечты. Удар точно попал в центр треугольника, вершинами которого были неоконченный генератор, жилая часть и спеццех. Никто не спасся от проникающей радиации.
И все же ему хотелось надеяться.
Ник снова поставил буксир на стоянку, опустив якорь и спустился с сидения. Тошнота прошла. Он опять чувствовал себя и смутная надежда зародилась у него, когда передвижной скафандр здоровым, пронес его над зловещим заревом кратера и опустил перед входом в жилой тоннель.
Внешний клапан замка был открыт. Старый Джим Дрейк стоял внутри, облокотившись на длинный соленоид портативной пушки. Поворот его шлема, поднятая рука казались такими живыми, что Дженкинс выкрикнул:
— Мистер Дрейк! Что слу…
И тут он увидел, что лысеющая голова Дрейка безжизненно склонилась вперед внутри скафандра. Только негнущаяся броня его костюма, и оружие, на которое он опирался, поддерживали его в вертикальном положении, и огромное тело рухнуло, когда Дженкинс прикоснулся к нему.
Вытаскивая Джима наружу, Дженкинс, казалось, ощутил живую гибкость. Но стрелка Гейгера миновала белое и красное и остановилась на роковом черном поле. Даже если Дрейк был еще жив, смерть уже разрушала его организм.
Дженкинс выпрямился, ощутив спазм в горле. Он поднял тестирующую пушку, заглянул в магазин, окрашенный в красный цвет, с яркой надписью «СИТИ — ОТКРЫВАТЬ ТОЛЬКО В ВАКУУМЕ!». Десятимиллиграммовые пули, предназначенные для дальних расстояний, делали это оружие очень грозным.
Ему казалось, что пушка, а также тревога и решимость на бескровном лице Дрейка рассказывали трагическую историю происшедших здесь событий. Очевидно, старик обнаружил пришельцев и хотел атаковать их, когда кто-то поразил его.
Дженкинс печально покачал головой. После Мартина Бранда Дрейк был самым знаменитым в космической инженерии. Он первым попытался завоевать сити, он был основателем Фридонии. Если этой мечте суждено умереть, то Дрейку стоило умереть вместе с ней.
Усталые руки в тяжелой броне закрыли клапан. Дженкинс повернул колесо, и воздух со свистом ворвался в замок. Он не спускал глаз с приборов. Давление, температура, кислород в норме. Он начал снимать шлем, но тут же остановился.
Все еще в скафандре, он открыл внутренний клапан и тяжелым шагом вошел в железное жилище. Свет горел. Резкие звуки механической музыки доносились из комнаты отдыха. Голубоватый дым выходил из кухонного тоннеля. В главном коридоре он нашел трех человек.
Они были неподвижны. Одетые только в шорты и пижамы они лежали на полу возле главного воздушного канала. Он неуклюже наклонился над ними, гадая, что привело их сюда. Вдруг он обнаружил небольшой цилиндр из нержавеющей стали в расслабленной руке одного из тел, лежащего под открытой решеткой.
Затаив дыхание, он поднял цилиндр.
«ОСТОРОЖНО! АМЕТИНОВАЯ БОМБА!
Состав: 200 г аметина гидрата в носителе из летучего вещества, не имеющего запаха. Использовать только в случае аварии. Хранить под замком. Четко маркировать. Только для служебного пользования.
Инструкция: Распылять четыре секунды на 1000 кубических футов пространства. Эта концентрация выводит организм из строя на час, не причиняя вреда, за счет сокращения на 80% кислородного обмена на период комы.
Внимание! Длительное воздействие вызовет более глубокую кому, что может повлечь серьезные осложнения органического характера. Лица, обнаруженные в состоянии аметиновой комы, нуждаются в срочной медицинской помощи».
Дженкинс отбросил бомбу в сторону. Его взгляд вернулся к открытому воздушному каналу и полуодетым скрюченным телам под ним. Он не знал имени предателя, но теперь ему все стало ясно.
Бомба, предназначенная для спасения человеческих жизней в момент космической катастрофы, оказалась в руках предателя. Кто-то из своих снял предохранитель и положил бомбу в отверстие воздушного канала. Вентиляторы распространили невидимый газ по всему тоннелю, наверное, это произошло за несколько минут до смены. Люди, собиравшиеся на работу, вдохнули достаточный объем газа, чтобы потерять сознание в цеху — вот, что произошло с Риком Дрейком, Андерсом и другими. А те, кто вернулись со смены, получили большую дозу яда, прежде, чем обнаружили бомбу. Старый Дрейк, должно быть, схватился за оружие и выскочил, после того, как она была найдена. Но слишком поздно.
Все еще закованный в тяжелую броню, Дженкинс неуклюже поворачивал обмякшие тела лицом вверх, мысленно внося их имена в воображаемый список. Он вошел в комнату отдыха, где обнаружил еще троих, ничком лежащих на карточном столе. На полу в кухне он нашел повара, в рабочей комнате еще трое валялись у своих столов.
Весь штат составляли всего около двух десятков человек, так как почти всю работу во Фридонии выполняли машины. Мало кто хотел работать с породой, и совсем немногие удостаивались доверия Бранда и Дрейка. Дженкинс знал из всех, четырех из них в тоннеле не было.
Он устало поплелся к входу, подождал, пока ревущие насосы выкачают воздух вокруг скафандра. Очутившись снаружи, под черным небом и маленьким горячим солнцем, он нашел еще двоих в космическом порту — рядом с небольшим электрическим грузовиком в доке, возле ржавой «Прощай, Джейн».
На борту приземистого маленького буксира находился капитан Роб Мак Джи, распростертый на полу своей рубки. Он размеренно дышал. Но дыхание под действием аметина было замедленным. На его квадратном добродушном лице застыло выражение панического удивления — именно таким представлял себе его Ник, когда слышал его зов.
Итак, единственным, кого Ник не нашел был Джин Лазарини. Дженкинс в сомнении покачал головой. Хотя он всегда недолюбливал нелюдимого землянина, он не понимал, как такой одаренный и трудолюбивый человек мог предать традиции космических инженеров.
И все же Лазарини. Это очевидно. И его нервный срыв, вероятно, был уловкой, чтобы встретиться со своими сообщниками, а вернувшись, возглавить цех, производящий оружие, так как он якобы был не в состоянии работать на буксире.
Ник с горечью сжал губы. Кто же заплатил ему за предательство? Какая планета захватила их приборы и ракеты, воспользовавшись предательством Лазарини? На этот вопрос ответит очередная космическая война.
Неуклюже наклонившись в своем скафандре, Дженкинс взял Мак-Джи за руку и посмотрел на счетчик Гейгера. Стрелка покоилась на черном. Он уставился на нее, его усталое тело стало липким от пота под тяжелой броней. Внезапно он содрогнулся от неудержимой ярости. Он умрет, как все эти люди, но их мечта должна жить.
Ник был уже мертв, убиты все инженеры Фридонии. Об этом кричали все счетчики Гейгера, но он упорно отвергал холодные факты. Они все еще дышали, даже те, кто был в глубокой аметиновой коме. И ему хотелось верить, что у них еще есть шанс. Бранд построил на свои деньги радиационную клинику на Обании, маленьком земном планетоиде, находящемся за шахтами и летающими обломками и служащем базой запасов для Фридонии. Это был очень слабый шанс, так как болезнь под названием сити-шок была непобедимым врагом космической медицины. Но эти ослабевшие тела все еще сохраняли тепло, и невозможно было представить себе, что они обречены. Цепляясь за призрачную надежду на медицинское чудо, которое могло бы спасти жизнь этих людей, Ник принялся перетаскивать девятнадцать неподвижных тел на борт «Прощай, Джейн», чтобы отправиться на Обанию.
5
По дороге на Обанию Ник неотступно думал о Мартине Бранде. Он вспоминал выражение непоколебимого оптимизма на красном худом лице дяди. Этим воспоминанием словно талисманом, он защищал себя от мыслей о неотвратимости собственной смерти. Ему всегда казалось, что Бранду нипочем любая опасность, которая оказалась бы не по плечу более слабому человеку. Великая традиция космических инженеров сооружением, возведенным из смелой мечты, спаянной с неумолимой реальностью. И Бранд был его могучим архитектором.
Выдающийся инженер никогда не обделял вниманием сестру и племянника, частенько навещал их на Земле, и при этом всегда наслаждался видом, открывавшимся из окон их скромной квартирки на окраине. Он любил гибискус, пальмы, коралловый берег не меньше, чем величественный метрополис, высившийся над тропическим заливом. Очевидно, Солнечный город навевал ему смелые проекты новых городов других миров.
Его приезды вносили разнообразие и веселое оживление в рутину школьной жизни. Бранд привозил восхитительные подарки: пустую раковину илистого дьявола с Венеры, бутылку красного песка с Марса, обломок породы с погибшего Адониса, черепок обвалившегося каллистийского свода, отливающий всеми цветами радуги. Бесценные безделушки, впитавшие очарование далеких миров.
В эти дни подавались изысканные вина и праздничные блюда. Затем были веселые представления, прокуренные ночные клубы, путешествия в горы и даже на Луну. И всегда рядом с ним была девушка, обычно неотразимая золотоволосая актриса, трепетавшая от восторга, когда она шла под руку с отважным космическим инженером.
Мартин Бранд рассказывал.
Эти рассказы Дженкинс любил больше всего. Высокий, сухощавый экспансивный человек с размашистыми жестами, всегда в пестром одеянии, Бранд увлеченно говорил о своих удивительных делах и грандиозных планах на будущее. Дженкинс вспоминал его первый визит, когда он с энтузиазмом расписывал проект огромного завода парагравитационной сепарации, предназначенный для очистки урана из морских глубин Венеры:
— Империи необходимы энергетические металлы. Видели бы вы, как моргали и присвистывали эти маленькие желтые человечки, когда я показал им данные о содержании урана в галоидном соединении. — Бранд пожал широкими плечами, обтянутыми переливающимся шелком, вытканным на Венере. — Они было заартачились, когда узнали, что завод обойдется им в девять миллионов, но я им доказал, что это не просто завод, а экономическая независимость от Межпланетной Ассоциации.
В другой раз он с улыбкой посмотрел на холодный бриллиант, сверкающий на тонкой красивой руке и доверительно понизил голос:
— Только между нами, Ники. Один марсианский трест заинтересовался моим проектом атомной печи по производству искусственных бриллиантов из земного материала.
— Бриллианты! — не сдержал восхищения Дженкинс.
— Очень хитроумный процесс. — Бранд ловко подбросил в воздух огромный камень и элегантным жестом поймал его.
— Под давлением реторта нагревается до температуры, превышающей точку плавления технического алмаза, и охлаждается при определенной температуре в течение пяти лет.
Наверное, проект оказался выгодным делом, потому что в следующий раз Мартин Бранд прилетел на Землю на новенькой шестидесятиметровой яхте «Адонис» еще до вскрытия реторт. Его украшали еще более крупные бриллианты, но он говорил уже о следующем предприятии:
— Парагравитационный кессон! — Его низкий голос звучал завораживающе.
— Русские ведут разведку урана и тория на Юпитере, и они полностью поддержат меня.
Дженкинс застыл в благоговении. — Ты действительно хочешь высадиться на Юпитере?
— Не я лично, — ухмыльнулся Бранд. — Я не жажду ощутить тонны метана и аммиака на своей голове, даже с учетом поля отталкивания, смягчающего давление. Я космический инженер, а не самоубийца.
«Ему позволительно перекладывать тяжелую работу на других, — думал тогда Дженкинс. — Его инженерным гением нельзя рисковать». Проект «Безграничная мощь» подтверждал это. Дженкинс верил, что диаграммы в тоненькой голубой книжечке Бранда были самой многообещающей перспективой, открывающей неведомые до сих пор границы познания и человеческих возможностей.
Мартин частенько рассказывал историю этой книжечки за бокалом вина или сигаретой, посмеиваясь над своей наивной мечтой изменить лик всех планет. Дженкинс не переставал благоговеть перед дядиными величием и простотой.
— Впервые эта идея пришла мне в голову, когда я был в Мандате…
Обычно в этом месте Бранд склонял набок голову так, что был виден великолепный профиль его скуластого лица. Его забавляло откровенное поклонение Ника.
— Я только окончил институт и был еще зеленым для космоса. Но я работал с инженером по имени Джим Дрейк и наслушался его прожектов по поводу освоения сити.
И Бранд отбрасывал назад длинные темные волосы, словно делая кому-то вызов.
— Вот тогда-то меня и осенила идея, я вернулся домой и начал работать над ней…
Для жаждущих ушей Ника рокот низкого голоса звучал музыкой.
— Я тогда жил в темной комнатушке, и мне пришлось одалживать деньги, прежде чем я убедил одного издателя выпустить две тысячи экземпляров моего первого проекта нового мира…
Здесь Бранд хитро усмехался.
— Раньше я считал, что следующая космическая война, избавит человечество от многих земных бед. О это безумие молодости! Но моя маленькая книжечка провозгласила начало истинного освобождения — возможности обеспечить каждого человека на любой планете безграничным количеством энергии.
Бранд вознаградил благоговение Ника авторским экземпляром первого издания книги с автографом. И Ник бережно хранил этот бесценный подарок в своем космическом рюкзаке. Он знал наизусть каждое слово книги, каждый знак — он был все еще во власти этой невинной страсти.
«Покорение космоса — это эпопея ошибок, — писал Бранд в предисловии.
— Это обычно ошибки политиков, военных, финансистов, которые приходится исправлять космическим инженерам».
Зачитывая эту цитату Дженкинсу, великий ученый усмехнулся.
— Я тогда был таким дураком! — Лукавые морщинки поползли от красивых глаз. — Только от политиканов, вояк и денежных мешков зависело дать ход моему проекту или положить его на полку. Я кое-чему научился с тех пор.
Наверное, научился, но в той книге он уже пообещал людям самый ценный приз в космической игре, и величие этого обещания освящало все его дальнейшие проекты, какими бы честолюбивыми они ни были.
«Ошибки начались на Земле, когда космические полеты все еще были мечтой, — гласило эпохальное предисловие. — На пути к звездам долгие годы стояли жесткие политические и военные заслоны, ограничивающие атомные исследования в Америке, что чуть не погубило нацию в третьей мировой войне. К счастью, коммунисты закрыли свои собственные исследования еще более глупым образом. Американцы одержали неубедительную победу, и их примитивные ракеты в конце концов достигли Луны».
Этот первый значительный успех космических инженеров стал началом еще одной ошибки. Близорукие американские политики восприняли Луну как предел космического пространства, а генералы задумали превратить ее в военную базу. Стремясь закрепиться на Луне, американцы отказались от планет, которые казались им недостижимыми.
Соглашение Санта Фе, подписанное в старинном мексиканском городе разделило Солнечную систему. Венера отошла к Китайско-японской империи, которую Америка восстановила после третьей мировой войны. Марс был закреплен за Западноевропейским Союзом, находящимся тогда под протекторатом Германии. Спутники Юпитера, которые считались недосягаемыми и бесполезными, были брошены России, как презрительная подачка. Россия была так ослаблена войной и своей собственной экономической системой, что даже не прореагировала на оскорбление. Америке досталась только Луна.
Грандиозность промаха обнаружилась уже в следующем году англичанином Максим-Горе, ученым-одиночкой, сбежавшим в Перу от убожества социалистического благополучия, захватившего его родину. Ему было разрешено вести независимые исследования, так как он был чистый астрофизик, не вторгавшийся в военные, политические и финансовые сферы. Он проводил спектрографию лунной атмосферы.
Но Максим-Горе открыл парагравитацию. Изучая процесс отделения водорода от других элементов в огненных протуберанцах, которые взрываются от колоссальных завихрений солнечных пятен, он заподозрил, что здесь замешана неведомая доселе сила. Он теоретически определил место этой энергии в ранее неизвестном спектре энергий между гравитацией и магнетизмом. Теория вскоре подтвердилась серией очень простых лабораторных опытов.
Не являясь ни магнетизмом, ни обычной гравитацией, парагравитация обладает некоторыми характеристиками того и другого плюс своими собственными свойствами. Парагравитационные поля, порождаемые действием обычных электромагнитных полей на определенные кристаллы, являются однополярными, и их необычная полярность может меняться, поддается настройке и даже деформации.
Максим-Горе сразу же понял, как широки возможности применения этого открытия. Он понял, что эта удивительная селективная сила притяжения может быть использована для выделения изотопов из урана, а также для очистки этого металла от бесполезных примесей.
Не имея понятия о научной цензуре, Максим-Горе тут же обнародовал результаты своих лабораторных исследований в прессе, на радио и телевидении.
Это нечаянный вызов бюрократии чуть не стоил ему жизни. Атомные монополии отчаянно старались замолчать это открытие, одновременно дав задание своим агентам выкрасть и уничтожить ученого. Ядерные власти Западного Союза с негодованием требовали выдачи и казни преступника за нелегальное разглашение информации военного значения. Американцы пытались заполучить его, предложив убежище в Лос-Анджелесе, русские дали приказ прокоммунистическим рабочим силам Перу захватить ученого.
Толпа шахтеров спровоцированных красными, сожгла обсерваторию Максим-Горе, ему удалось скрыться в горах, а затем жить в убежище до тех пор, пока мощная волна свободных научных исследований не снесла уже отжившую свой век бюрократическую машину и не отменила ограничения, стоявшие на пути научной мысли. Тогда он вернулся в Америку, опять свободную, и продолжил прерванную работу.
И новый виток гонки вооружений не состоялся. Целое поколение лучших умов человечества было отвлечено от решения военных задач, порождаемых земными междоусобицами. Как оказалось, парагравитация могла не только очищать уран. Она стала мостом к другим планетам.
«Несовершенные атомные ракеты, которые впервые доставили американцев на Луну были дорогостоящими, малоэффективными и очень опасными, — писал Мартин Бранд в предисловии к своей знаменитой книге. — Управляемое парагравитационное поле стало первым по-настоящему реальным космическим средством, несравненно более надежным и универсальным, чем любая ракета. Мир человека раздвинул границы от ближайших окрестностей Земли до отдаленнейших уголков Солнечной системы».
Межпланетные полеты всегда потребляли много энергии, и парагравитация стала ее основным источником.
Именно космические инженеры, чередуя успехи с неудачами заложили основы парагравитации и дали миру лучших ученых в этой области.
Рене Лемуан, сбежавший в Америку в поисках свободы от прусского засилья в Европе, поплатился жизнью за свою ошибку, но сделал шаг вперед. Создав экспериментальный межпланетный корабль, он попытался заменить свинцово-цементный заслон реактора на парагравитационное поле, достаточно мощное, чтобы отразить гамма-лучи и направить их в турбину для преобразования в реактивную тягу. Реактор сразу взорвался, потому что поле поглотило лучи, которые оно должно было отклонить. Перегруженные сердечник расплавился, и Лемуан погиб от радиационных ожогов.
Американский инженер Далберг сделал правильные выводы из происшедшего и завершил эту работу. Вместо того, чтобы направлять гамма-лучи в турбины, он заключил их в специальное поле, где энергия распада ядерного топлива полностью поглощалась, при этом задержанные ионы создавали вторичное магнитное поле, которое, в свою очередь, давало переменный ток во внешнем сердечнике. Взбунтовавшаяся энергия, убившая Лемуана, была превращена в электричество, освещающее города, очищающее уран, несущее космические корабли к звездам.
Попытка американцев скрыть секрет реактора Лемуана-Далберга провалилась, так как за границей были изобретены подобные, хотя и менее совершенные установки. Они все были способны производить электричество из уранового сырья, получая плутоний в качестве продуктов распада. Все нации вскоре получили запасы атомного оружия и эскадрилья космических кораблей для их размещения возник паритет, прорицатели атомного конца света были посрамлены.
Национальные распри были забыты в ту эпоху грандиозных завоеваний человечества. Агрессивные устремления китайско-японской империи нашли свое осуществление на Венере. Европа была занята освоением марсианских пустынь, русские реализовали остатки своего былого энтузиазма в дальних полетах к пронзительно холодному, окруженному разреженной атмосферой Юпитеру.
Ограниченные в сфере освоения космоса из-за своей неразумной позиции в Санта Фе, американцы оказались в еще более жестких рамках. Новая политика свободных исследований привлекла в Америку таких иностранцев, как Лемуан и Максим-Горе, которые частично вернули стране ее технологическое превосходство; новое поколение инженеров подчинило себе гравитацию и вакуум, смертоносную метеоритную пыль и солнечную радиацию.
Эти первые космические инженеры построили заводы, высвобождающие кислород из лунной породы. Они поставили парагравитационные установки в шахты для создания селективных полей, способных образовывать купола синтетического воздуха над лунными городами. Они создали установки для производства воды, управляемые скафандры для работы в космосе и фотофонную связь. Они превратили Луну в богатую колонию и мощную американскую крепость.
Но даже после того, как американские лунные базы стали мощной политической силой на Земле, прогноз войны не оправдался. Соперничающие державы перенесли свои правительства в планетные колонии, где уже обосновались наиболее предприимчивые земляне, — подальше от космического оружия. Хотя американцы постепенно создавали лунно-земной союз под началом своих баз на Луне, другие великие планеты все еще сохраняли независимость.
Свобода всех планет вскоре была ограничена учреждением Интерпланетной Ассоциации. Сначала это была просто транспортная фирма, основанная американскими финансовыми кругами и захватившая монополию на транспортные перевозки Земля — Луна. Компания быстро росла. Покорение Луны стимулировало создание новых технологий в космической инженерии, и появление новой породы астронавтов, выдерживающих бездонную пустоту космоса и с презрением относившихся к слабым существам с других планет.
Корабли ассоциации перевозили рис и тропические породы твердого дерева с Венеры на Землю, прецизионные станки с Марса и торий с Каллисто, а с Земли доставляли на эти планеты иммигрантов. Однако и эта фирма поначалу в состоянии была осуществить промышленное освоение астероидов.
Политики, пытавшиеся в Санта Фе разделить Солнечную систему, не подумали об этих мирах. Первые исследователи метеоритов погибли от сити, и целое поколение астронавтов обходило планетоиды, располагающиеся на пути к Юпитеру.
Американские астронавты, взращенные на Луне, старались вырваться из-под власти земных законов и бюрократических запретов, ограничивавших их инициативу. Космические инженеры, освоившие этот мрачный спутник, жаждали открытия новых материальных миров. Они забредали в глубины космоса, обосновавшись сначала на Палласе и некоторых других планетоидах, земная природа которых не вызывала сомнения.
Новые Миры были еще более безжалостными, чем Луна. Все эти осколки бывших планет не имели атмосферы, и ни один из них не обладал достаточной гравитацией, чтобы удержать синтетический воздух. Удаленные от Солнца, они были такими же холодными, как и спутники Юпитера. А самой большой опасностью являлись куску сити-породы, дрейфовавшие в космосе и достигавшие в диаметре нескольких километров.
Иногда встречались скопления обломков и пыли, полностью состоящие из сити.
Глубокий космос был безжалостен к людям. Однако для смелых и выносливых смертоносные недра астероидов таили огромные богатства. Сотни астероидов были вырваны только из чрева изобилующего металлом Адониса. Добываемое золото, часто оказывалось дешевле, чем ввозимые продукты и производимая на месте вода.
Свобода стала для смельчаков еще более высокой наградой, чем богатства. Земные законы не действовали на разбросанных в космосе станциях Интерпланетной Ассоциации, и только там могли жить люди с чувством собственного достоинства. В эпоху, когда на всех планетах свобода была ограничена, тысячи жителей Земли влились в первую волну лунных поселенцев. К ним присоединились беженцы с колонизированных планет.
Выдающийся инженер никогда не обделял вниманием сестру и племянника, частенько навещал их на Земле, и при этом всегда наслаждался видом, открывавшимся из окон их скромной квартирки на окраине. Он любил гибискус, пальмы, коралловый берег не меньше, чем величественный метрополис, высившийся над тропическим заливом. Очевидно, Солнечный город навевал ему смелые проекты новых городов других миров.
Его приезды вносили разнообразие и веселое оживление в рутину школьной жизни. Бранд привозил восхитительные подарки: пустую раковину илистого дьявола с Венеры, бутылку красного песка с Марса, обломок породы с погибшего Адониса, черепок обвалившегося каллистийского свода, отливающий всеми цветами радуги. Бесценные безделушки, впитавшие очарование далеких миров.
В эти дни подавались изысканные вина и праздничные блюда. Затем были веселые представления, прокуренные ночные клубы, путешествия в горы и даже на Луну. И всегда рядом с ним была девушка, обычно неотразимая золотоволосая актриса, трепетавшая от восторга, когда она шла под руку с отважным космическим инженером.
Мартин Бранд рассказывал.
Эти рассказы Дженкинс любил больше всего. Высокий, сухощавый экспансивный человек с размашистыми жестами, всегда в пестром одеянии, Бранд увлеченно говорил о своих удивительных делах и грандиозных планах на будущее. Дженкинс вспоминал его первый визит, когда он с энтузиазмом расписывал проект огромного завода парагравитационной сепарации, предназначенный для очистки урана из морских глубин Венеры:
— Империи необходимы энергетические металлы. Видели бы вы, как моргали и присвистывали эти маленькие желтые человечки, когда я показал им данные о содержании урана в галоидном соединении. — Бранд пожал широкими плечами, обтянутыми переливающимся шелком, вытканным на Венере. — Они было заартачились, когда узнали, что завод обойдется им в девять миллионов, но я им доказал, что это не просто завод, а экономическая независимость от Межпланетной Ассоциации.
В другой раз он с улыбкой посмотрел на холодный бриллиант, сверкающий на тонкой красивой руке и доверительно понизил голос:
— Только между нами, Ники. Один марсианский трест заинтересовался моим проектом атомной печи по производству искусственных бриллиантов из земного материала.
— Бриллианты! — не сдержал восхищения Дженкинс.
— Очень хитроумный процесс. — Бранд ловко подбросил в воздух огромный камень и элегантным жестом поймал его.
— Под давлением реторта нагревается до температуры, превышающей точку плавления технического алмаза, и охлаждается при определенной температуре в течение пяти лет.
Наверное, проект оказался выгодным делом, потому что в следующий раз Мартин Бранд прилетел на Землю на новенькой шестидесятиметровой яхте «Адонис» еще до вскрытия реторт. Его украшали еще более крупные бриллианты, но он говорил уже о следующем предприятии:
— Парагравитационный кессон! — Его низкий голос звучал завораживающе.
— Русские ведут разведку урана и тория на Юпитере, и они полностью поддержат меня.
Дженкинс застыл в благоговении. — Ты действительно хочешь высадиться на Юпитере?
— Не я лично, — ухмыльнулся Бранд. — Я не жажду ощутить тонны метана и аммиака на своей голове, даже с учетом поля отталкивания, смягчающего давление. Я космический инженер, а не самоубийца.
«Ему позволительно перекладывать тяжелую работу на других, — думал тогда Дженкинс. — Его инженерным гением нельзя рисковать». Проект «Безграничная мощь» подтверждал это. Дженкинс верил, что диаграммы в тоненькой голубой книжечке Бранда были самой многообещающей перспективой, открывающей неведомые до сих пор границы познания и человеческих возможностей.
Мартин частенько рассказывал историю этой книжечки за бокалом вина или сигаретой, посмеиваясь над своей наивной мечтой изменить лик всех планет. Дженкинс не переставал благоговеть перед дядиными величием и простотой.
— Впервые эта идея пришла мне в голову, когда я был в Мандате…
Обычно в этом месте Бранд склонял набок голову так, что был виден великолепный профиль его скуластого лица. Его забавляло откровенное поклонение Ника.
— Я только окончил институт и был еще зеленым для космоса. Но я работал с инженером по имени Джим Дрейк и наслушался его прожектов по поводу освоения сити.
И Бранд отбрасывал назад длинные темные волосы, словно делая кому-то вызов.
— Вот тогда-то меня и осенила идея, я вернулся домой и начал работать над ней…
Для жаждущих ушей Ника рокот низкого голоса звучал музыкой.
— Я тогда жил в темной комнатушке, и мне пришлось одалживать деньги, прежде чем я убедил одного издателя выпустить две тысячи экземпляров моего первого проекта нового мира…
Здесь Бранд хитро усмехался.
— Раньше я считал, что следующая космическая война, избавит человечество от многих земных бед. О это безумие молодости! Но моя маленькая книжечка провозгласила начало истинного освобождения — возможности обеспечить каждого человека на любой планете безграничным количеством энергии.
Бранд вознаградил благоговение Ника авторским экземпляром первого издания книги с автографом. И Ник бережно хранил этот бесценный подарок в своем космическом рюкзаке. Он знал наизусть каждое слово книги, каждый знак — он был все еще во власти этой невинной страсти.
«Покорение космоса — это эпопея ошибок, — писал Бранд в предисловии.
— Это обычно ошибки политиков, военных, финансистов, которые приходится исправлять космическим инженерам».
Зачитывая эту цитату Дженкинсу, великий ученый усмехнулся.
— Я тогда был таким дураком! — Лукавые морщинки поползли от красивых глаз. — Только от политиканов, вояк и денежных мешков зависело дать ход моему проекту или положить его на полку. Я кое-чему научился с тех пор.
Наверное, научился, но в той книге он уже пообещал людям самый ценный приз в космической игре, и величие этого обещания освящало все его дальнейшие проекты, какими бы честолюбивыми они ни были.
«Ошибки начались на Земле, когда космические полеты все еще были мечтой, — гласило эпохальное предисловие. — На пути к звездам долгие годы стояли жесткие политические и военные заслоны, ограничивающие атомные исследования в Америке, что чуть не погубило нацию в третьей мировой войне. К счастью, коммунисты закрыли свои собственные исследования еще более глупым образом. Американцы одержали неубедительную победу, и их примитивные ракеты в конце концов достигли Луны».
Этот первый значительный успех космических инженеров стал началом еще одной ошибки. Близорукие американские политики восприняли Луну как предел космического пространства, а генералы задумали превратить ее в военную базу. Стремясь закрепиться на Луне, американцы отказались от планет, которые казались им недостижимыми.
Соглашение Санта Фе, подписанное в старинном мексиканском городе разделило Солнечную систему. Венера отошла к Китайско-японской империи, которую Америка восстановила после третьей мировой войны. Марс был закреплен за Западноевропейским Союзом, находящимся тогда под протекторатом Германии. Спутники Юпитера, которые считались недосягаемыми и бесполезными, были брошены России, как презрительная подачка. Россия была так ослаблена войной и своей собственной экономической системой, что даже не прореагировала на оскорбление. Америке досталась только Луна.
Грандиозность промаха обнаружилась уже в следующем году англичанином Максим-Горе, ученым-одиночкой, сбежавшим в Перу от убожества социалистического благополучия, захватившего его родину. Ему было разрешено вести независимые исследования, так как он был чистый астрофизик, не вторгавшийся в военные, политические и финансовые сферы. Он проводил спектрографию лунной атмосферы.
Но Максим-Горе открыл парагравитацию. Изучая процесс отделения водорода от других элементов в огненных протуберанцах, которые взрываются от колоссальных завихрений солнечных пятен, он заподозрил, что здесь замешана неведомая доселе сила. Он теоретически определил место этой энергии в ранее неизвестном спектре энергий между гравитацией и магнетизмом. Теория вскоре подтвердилась серией очень простых лабораторных опытов.
Не являясь ни магнетизмом, ни обычной гравитацией, парагравитация обладает некоторыми характеристиками того и другого плюс своими собственными свойствами. Парагравитационные поля, порождаемые действием обычных электромагнитных полей на определенные кристаллы, являются однополярными, и их необычная полярность может меняться, поддается настройке и даже деформации.
Максим-Горе сразу же понял, как широки возможности применения этого открытия. Он понял, что эта удивительная селективная сила притяжения может быть использована для выделения изотопов из урана, а также для очистки этого металла от бесполезных примесей.
Не имея понятия о научной цензуре, Максим-Горе тут же обнародовал результаты своих лабораторных исследований в прессе, на радио и телевидении.
Это нечаянный вызов бюрократии чуть не стоил ему жизни. Атомные монополии отчаянно старались замолчать это открытие, одновременно дав задание своим агентам выкрасть и уничтожить ученого. Ядерные власти Западного Союза с негодованием требовали выдачи и казни преступника за нелегальное разглашение информации военного значения. Американцы пытались заполучить его, предложив убежище в Лос-Анджелесе, русские дали приказ прокоммунистическим рабочим силам Перу захватить ученого.
Толпа шахтеров спровоцированных красными, сожгла обсерваторию Максим-Горе, ему удалось скрыться в горах, а затем жить в убежище до тех пор, пока мощная волна свободных научных исследований не снесла уже отжившую свой век бюрократическую машину и не отменила ограничения, стоявшие на пути научной мысли. Тогда он вернулся в Америку, опять свободную, и продолжил прерванную работу.
И новый виток гонки вооружений не состоялся. Целое поколение лучших умов человечества было отвлечено от решения военных задач, порождаемых земными междоусобицами. Как оказалось, парагравитация могла не только очищать уран. Она стала мостом к другим планетам.
«Несовершенные атомные ракеты, которые впервые доставили американцев на Луну были дорогостоящими, малоэффективными и очень опасными, — писал Мартин Бранд в предисловии к своей знаменитой книге. — Управляемое парагравитационное поле стало первым по-настоящему реальным космическим средством, несравненно более надежным и универсальным, чем любая ракета. Мир человека раздвинул границы от ближайших окрестностей Земли до отдаленнейших уголков Солнечной системы».
Межпланетные полеты всегда потребляли много энергии, и парагравитация стала ее основным источником.
Именно космические инженеры, чередуя успехи с неудачами заложили основы парагравитации и дали миру лучших ученых в этой области.
Рене Лемуан, сбежавший в Америку в поисках свободы от прусского засилья в Европе, поплатился жизнью за свою ошибку, но сделал шаг вперед. Создав экспериментальный межпланетный корабль, он попытался заменить свинцово-цементный заслон реактора на парагравитационное поле, достаточно мощное, чтобы отразить гамма-лучи и направить их в турбину для преобразования в реактивную тягу. Реактор сразу взорвался, потому что поле поглотило лучи, которые оно должно было отклонить. Перегруженные сердечник расплавился, и Лемуан погиб от радиационных ожогов.
Американский инженер Далберг сделал правильные выводы из происшедшего и завершил эту работу. Вместо того, чтобы направлять гамма-лучи в турбины, он заключил их в специальное поле, где энергия распада ядерного топлива полностью поглощалась, при этом задержанные ионы создавали вторичное магнитное поле, которое, в свою очередь, давало переменный ток во внешнем сердечнике. Взбунтовавшаяся энергия, убившая Лемуана, была превращена в электричество, освещающее города, очищающее уран, несущее космические корабли к звездам.
Попытка американцев скрыть секрет реактора Лемуана-Далберга провалилась, так как за границей были изобретены подобные, хотя и менее совершенные установки. Они все были способны производить электричество из уранового сырья, получая плутоний в качестве продуктов распада. Все нации вскоре получили запасы атомного оружия и эскадрилья космических кораблей для их размещения возник паритет, прорицатели атомного конца света были посрамлены.
Национальные распри были забыты в ту эпоху грандиозных завоеваний человечества. Агрессивные устремления китайско-японской империи нашли свое осуществление на Венере. Европа была занята освоением марсианских пустынь, русские реализовали остатки своего былого энтузиазма в дальних полетах к пронзительно холодному, окруженному разреженной атмосферой Юпитеру.
Ограниченные в сфере освоения космоса из-за своей неразумной позиции в Санта Фе, американцы оказались в еще более жестких рамках. Новая политика свободных исследований привлекла в Америку таких иностранцев, как Лемуан и Максим-Горе, которые частично вернули стране ее технологическое превосходство; новое поколение инженеров подчинило себе гравитацию и вакуум, смертоносную метеоритную пыль и солнечную радиацию.
Эти первые космические инженеры построили заводы, высвобождающие кислород из лунной породы. Они поставили парагравитационные установки в шахты для создания селективных полей, способных образовывать купола синтетического воздуха над лунными городами. Они создали установки для производства воды, управляемые скафандры для работы в космосе и фотофонную связь. Они превратили Луну в богатую колонию и мощную американскую крепость.
Но даже после того, как американские лунные базы стали мощной политической силой на Земле, прогноз войны не оправдался. Соперничающие державы перенесли свои правительства в планетные колонии, где уже обосновались наиболее предприимчивые земляне, — подальше от космического оружия. Хотя американцы постепенно создавали лунно-земной союз под началом своих баз на Луне, другие великие планеты все еще сохраняли независимость.
Свобода всех планет вскоре была ограничена учреждением Интерпланетной Ассоциации. Сначала это была просто транспортная фирма, основанная американскими финансовыми кругами и захватившая монополию на транспортные перевозки Земля — Луна. Компания быстро росла. Покорение Луны стимулировало создание новых технологий в космической инженерии, и появление новой породы астронавтов, выдерживающих бездонную пустоту космоса и с презрением относившихся к слабым существам с других планет.
Корабли ассоциации перевозили рис и тропические породы твердого дерева с Венеры на Землю, прецизионные станки с Марса и торий с Каллисто, а с Земли доставляли на эти планеты иммигрантов. Однако и эта фирма поначалу в состоянии была осуществить промышленное освоение астероидов.
Политики, пытавшиеся в Санта Фе разделить Солнечную систему, не подумали об этих мирах. Первые исследователи метеоритов погибли от сити, и целое поколение астронавтов обходило планетоиды, располагающиеся на пути к Юпитеру.
Американские астронавты, взращенные на Луне, старались вырваться из-под власти земных законов и бюрократических запретов, ограничивавших их инициативу. Космические инженеры, освоившие этот мрачный спутник, жаждали открытия новых материальных миров. Они забредали в глубины космоса, обосновавшись сначала на Палласе и некоторых других планетоидах, земная природа которых не вызывала сомнения.
Новые Миры были еще более безжалостными, чем Луна. Все эти осколки бывших планет не имели атмосферы, и ни один из них не обладал достаточной гравитацией, чтобы удержать синтетический воздух. Удаленные от Солнца, они были такими же холодными, как и спутники Юпитера. А самой большой опасностью являлись куску сити-породы, дрейфовавшие в космосе и достигавшие в диаметре нескольких километров.
Иногда встречались скопления обломков и пыли, полностью состоящие из сити.
Глубокий космос был безжалостен к людям. Однако для смелых и выносливых смертоносные недра астероидов таили огромные богатства. Сотни астероидов были вырваны только из чрева изобилующего металлом Адониса. Добываемое золото, часто оказывалось дешевле, чем ввозимые продукты и производимая на месте вода.
Свобода стала для смельчаков еще более высокой наградой, чем богатства. Земные законы не действовали на разбросанных в космосе станциях Интерпланетной Ассоциации, и только там могли жить люди с чувством собственного достоинства. В эпоху, когда на всех планетах свобода была ограничена, тысячи жителей Земли влились в первую волну лунных поселенцев. К ним присоединились беженцы с колонизированных планет.