Бранд усмехнулся.
— Это и стало началом…
Через несколько дней Бранд так увлекся планом создания нового парагравитационного кессона, что забыл золотоволосую певицу из «Млечного пути». Поглощенный этим грандиозным проектом он охладел ко всему остальному, даже идея экономического освобождения человечества оказалась забытой.
Вернувшись к собственным инженерным изысканиям, после того как Бранд отбыл в Мандат с планами и проектами для Юпитерианского Совета, Ник все еще хранил экземпляр великой книги на рабочем столе. Но не так-то легко было сохранить юношескую веру в завоевание энергии.
Он вырос в Солнечном городе, и теперь ему нужно было привыкать к угнетающей атмосфере серой пустоты, которая пришла на Землю, с тех пор, как люди променяли личную свободу на смутную перспективу ограниченной безопасности. Ник видел, что все планеты медленно погружались в финансовый кризис, а цены на радиоактивные материалы росли.
Два года цензура Юпитерианского Совета не пропускала писем Бранда, хотя банк продолжал платить за инженерное образование Ника. Отсутствие дяди и смерть матери заставляли Ника усомниться в своем будущем. Он не хотел больше принимать великодушную помощь Мартина и не видел пути, чтобы начать карьеру, о которой так давно мечтал.
Исследования сити все еще были запрещены. Открытия в других областях мирной космической инженерии становились все более редкими. Энергетический голод душил промышленность. Дженкинс отказался от службы в космических войсках Земли, хотя ему обещали быстрый перевод в Гвардию Глубокого Космоса, охранявшую Мандат и даже намекали на возможное участие в секретных военных проектах. Он не хотел участвовать в этом.
Приближались выпускные экзамены, и Ник начал сравнивать мрачную перспективу бесплодных поисков работы с блестящим великолепием тропических городов. Ожили его прежние мечты. Ник понимал, что изменило жизнь его дяди, и его охватил страх, что он тоже не выдержит соблазна.
Письмо Бранда решило все.
Это письмо из Палласпорта было напечатано на фольге с рельефными золотыми буквами «Сити инкорпорейтед». Мартин Бранд стал президентом компании, а Джим Дрейк — руководителем исследований и инженерных работ организации. Читая список директоров, Ник с удивлением обнаружил что в руководство входят все ответственные члены Высокой Комиссии Мандата, включая даже юпитерианца Вячеслава Скрябина.
«Дорогой Ник, — писал блудный родственник. Извини, что так долго не отвечал на твои письма, которые передал мне мистер Гаст, но наши юпитерианские друзья доставили мне неожиданно много хлопот. Мне наконец удалось взятками добиться приема в Мандатном правительстве, прежде чем кессон был окончательно испытан в атмосфере Юпитера. С присущей для них двуличностью они объявили проект авантюрой и пригрозили подать на меня в суд, чтобы востребовать назад авансированные деньги.
Я не собираюсь, утруждать тебя подробностями. Адам Гаст подготовил обвинение в их адрес по поводу неуплаты причитающихся мне денег и обещает отсудить несколько миллионов за необоснованный арест и клевету. Но самое важное — это то, что упрямые красные наконец согласились финансировать другое предприятие, которое ближе моему сердцу и, как я надеюсь, понравится тебе.
Ты поймешь мое удивление, когда узнаешь, что моим друзьям, Джиму Дрейку и Робу Мак-Джи, было предъявлено уголовное обвинение в том же суде, где мы с Адамом сражались с юпитерианцами. Эти старые горные грызуны обвинялись в незаконных исследованиях и в измене родине.
Как показало расследование, они вкладывали все доходы от контракта по маркерам в незаконные научно-исследовательские работы. При этом они добились успех, что напугало суд Мандата. Не имея средств для того, чтобы нанять адвоката, они могли быть осуждены на длительное тюремное заключение, и даже на смертную казнь, принимая во внимание обвинение в измене родине.
Других тоже привлекли как участников заговора. Пола Андерса и сына Дрейка, Рика. Андерс — землянин, бывший офицер Гвардии глубокого Космоса, который ушел со службы, женившись на девушке с астероидов — Анне О'Банион, дочери бывшего лидера повстанцев. Рик Дрейк тогда работал инженером в ассоциации, его жена, в девичестве Карен Худ, была наследницей одного из руководителей компании, но лишилась наследства, выйдя замуж за обитателя астероидов.
Молодой Рик Дрейк и Андерс были, однако, еще на свободе, на астероиде Фридония, который, как подозревалось, являлся лабораторией сити. Гвардия оставила надежду арестовать их там после того, как три военных корабля погибли в дрейфующей сити, окружающей Фридонию.
Только один свидетель обвинения своими глазами видел лабораторию на фридонии. Это был коренной астерит с уголовным прошлым. Его освободили условно, и он вел разведывательные работы на астероидах для Интерпланетной Ассоциации. Для этого он внедрился в нелегальную Свободную Космическую партию. Как утверждал шпион, эта подпольная группа готовила заговор против Мандата с целью освободить обитателей планетоидов.
Он показал, что, по слухам, руководителем группы был Брюс О'Банион (бывший лидер повстанцев), хотя и не привел прямых доказательств участия последнего в заговоре.
Обвинение пыталось доказать, что Дрейк и Мак-Джи получали поддержку и финансовую помощь от Свободной Космической партии, добавлю, что осведомителем был один из ее членов, которого привезли на Фридонию для проведения предварительных раскопок и строительных работ в сити-лаборатории. Эти улики послужили основой обвинения.
Инженеры-астериты были арестованы в тот момент, когда Мак-Джи привез Дрейка в Палласпорт для лечения тяжелых радиационных ожогов на обеих руках, и доктор Ворринджер — знаменитый специалист по радиации — признал, что ожоги могли быть следствием взрыва сити-материи.
Доказательства казались неоспоримыми. Дрейк все еще находился на лечении у Ворринджера и не мог выступить в свою защиту. Мак-Джи отказался говорить даже после того, как его жестоко избили в камере. Жена Рика Дрейка обратилась за помощью к своим родственникам в Солнечном городе, но чванливое семейство Худов снова отвернулось от нее. Миссис Андерс вернулась на Обанию, умоляя отца сделать что-нибудь, но старый О'Банион и так уже был сильно скомпрометирован и не осмелился шевельнуть пальцем. Все сходилось к тому, что Дрейк будет казнен по обвинению в измене. И вот тут появился я!»
8
9
— Это и стало началом…
Через несколько дней Бранд так увлекся планом создания нового парагравитационного кессона, что забыл золотоволосую певицу из «Млечного пути». Поглощенный этим грандиозным проектом он охладел ко всему остальному, даже идея экономического освобождения человечества оказалась забытой.
Вернувшись к собственным инженерным изысканиям, после того как Бранд отбыл в Мандат с планами и проектами для Юпитерианского Совета, Ник все еще хранил экземпляр великой книги на рабочем столе. Но не так-то легко было сохранить юношескую веру в завоевание энергии.
Он вырос в Солнечном городе, и теперь ему нужно было привыкать к угнетающей атмосфере серой пустоты, которая пришла на Землю, с тех пор, как люди променяли личную свободу на смутную перспективу ограниченной безопасности. Ник видел, что все планеты медленно погружались в финансовый кризис, а цены на радиоактивные материалы росли.
Два года цензура Юпитерианского Совета не пропускала писем Бранда, хотя банк продолжал платить за инженерное образование Ника. Отсутствие дяди и смерть матери заставляли Ника усомниться в своем будущем. Он не хотел больше принимать великодушную помощь Мартина и не видел пути, чтобы начать карьеру, о которой так давно мечтал.
Исследования сити все еще были запрещены. Открытия в других областях мирной космической инженерии становились все более редкими. Энергетический голод душил промышленность. Дженкинс отказался от службы в космических войсках Земли, хотя ему обещали быстрый перевод в Гвардию Глубокого Космоса, охранявшую Мандат и даже намекали на возможное участие в секретных военных проектах. Он не хотел участвовать в этом.
Приближались выпускные экзамены, и Ник начал сравнивать мрачную перспективу бесплодных поисков работы с блестящим великолепием тропических городов. Ожили его прежние мечты. Ник понимал, что изменило жизнь его дяди, и его охватил страх, что он тоже не выдержит соблазна.
Письмо Бранда решило все.
Это письмо из Палласпорта было напечатано на фольге с рельефными золотыми буквами «Сити инкорпорейтед». Мартин Бранд стал президентом компании, а Джим Дрейк — руководителем исследований и инженерных работ организации. Читая список директоров, Ник с удивлением обнаружил что в руководство входят все ответственные члены Высокой Комиссии Мандата, включая даже юпитерианца Вячеслава Скрябина.
«Дорогой Ник, — писал блудный родственник. Извини, что так долго не отвечал на твои письма, которые передал мне мистер Гаст, но наши юпитерианские друзья доставили мне неожиданно много хлопот. Мне наконец удалось взятками добиться приема в Мандатном правительстве, прежде чем кессон был окончательно испытан в атмосфере Юпитера. С присущей для них двуличностью они объявили проект авантюрой и пригрозили подать на меня в суд, чтобы востребовать назад авансированные деньги.
Я не собираюсь, утруждать тебя подробностями. Адам Гаст подготовил обвинение в их адрес по поводу неуплаты причитающихся мне денег и обещает отсудить несколько миллионов за необоснованный арест и клевету. Но самое важное — это то, что упрямые красные наконец согласились финансировать другое предприятие, которое ближе моему сердцу и, как я надеюсь, понравится тебе.
Ты поймешь мое удивление, когда узнаешь, что моим друзьям, Джиму Дрейку и Робу Мак-Джи, было предъявлено уголовное обвинение в том же суде, где мы с Адамом сражались с юпитерианцами. Эти старые горные грызуны обвинялись в незаконных исследованиях и в измене родине.
Как показало расследование, они вкладывали все доходы от контракта по маркерам в незаконные научно-исследовательские работы. При этом они добились успех, что напугало суд Мандата. Не имея средств для того, чтобы нанять адвоката, они могли быть осуждены на длительное тюремное заключение, и даже на смертную казнь, принимая во внимание обвинение в измене родине.
Других тоже привлекли как участников заговора. Пола Андерса и сына Дрейка, Рика. Андерс — землянин, бывший офицер Гвардии глубокого Космоса, который ушел со службы, женившись на девушке с астероидов — Анне О'Банион, дочери бывшего лидера повстанцев. Рик Дрейк тогда работал инженером в ассоциации, его жена, в девичестве Карен Худ, была наследницей одного из руководителей компании, но лишилась наследства, выйдя замуж за обитателя астероидов.
Молодой Рик Дрейк и Андерс были, однако, еще на свободе, на астероиде Фридония, который, как подозревалось, являлся лабораторией сити. Гвардия оставила надежду арестовать их там после того, как три военных корабля погибли в дрейфующей сити, окружающей Фридонию.
Только один свидетель обвинения своими глазами видел лабораторию на фридонии. Это был коренной астерит с уголовным прошлым. Его освободили условно, и он вел разведывательные работы на астероидах для Интерпланетной Ассоциации. Для этого он внедрился в нелегальную Свободную Космическую партию. Как утверждал шпион, эта подпольная группа готовила заговор против Мандата с целью освободить обитателей планетоидов.
Он показал, что, по слухам, руководителем группы был Брюс О'Банион (бывший лидер повстанцев), хотя и не привел прямых доказательств участия последнего в заговоре.
Обвинение пыталось доказать, что Дрейк и Мак-Джи получали поддержку и финансовую помощь от Свободной Космической партии, добавлю, что осведомителем был один из ее членов, которого привезли на Фридонию для проведения предварительных раскопок и строительных работ в сити-лаборатории. Эти улики послужили основой обвинения.
Инженеры-астериты были арестованы в тот момент, когда Мак-Джи привез Дрейка в Палласпорт для лечения тяжелых радиационных ожогов на обеих руках, и доктор Ворринджер — знаменитый специалист по радиации — признал, что ожоги могли быть следствием взрыва сити-материи.
Доказательства казались неоспоримыми. Дрейк все еще находился на лечении у Ворринджера и не мог выступить в свою защиту. Мак-Джи отказался говорить даже после того, как его жестоко избили в камере. Жена Рика Дрейка обратилась за помощью к своим родственникам в Солнечном городе, но чванливое семейство Худов снова отвернулось от нее. Миссис Андерс вернулась на Обанию, умоляя отца сделать что-нибудь, но старый О'Банион и так уже был сильно скомпрометирован и не осмелился шевельнуть пальцем. Все сходилось к тому, что Дрейк будет казнен по обвинению в измене. И вот тут появился я!»
8
Далее Мартин Бранд писал:
«Бедняга Мак-Джи был так потрясен, что не доверял никому, но когда я добился разрешения посетить Дрейка в госпитале, он разговорился. Он рассказал мне, как получил разрешение на исследование небольшого участка дрейфующей породы, и признался, что он и его помощники действительно работали там с сити.
Они сделали невероятные вещи. Дрейк сказал, что создал устойчивые подставки и надежные сочленения для соединения материи с антиматерией, собранные из листов земной стали вперемешку с прокладками сити, изолированными друг от друга мощными магнитными и парагравитационными полями. Ты спросишь, как он обрабатывал сити? На токарных сити-станках с дистанционным управлением. А как изготовил токарные сити-станки? В ответ на этот мой вопрос Дрейк только показал забинтованные руки. Я никогда не был на Фридонии и не намереваюсь ехать туда, но все же верю, что Дрейк может работать с сити.
Конечной целью заговора, как я вскоре выяснил, было не просто создание сити-машин для изготовления сити-механизмов. Дрейк уже устанавливал опоры реактивного генератора и создал чертежи передатчика, основываясь на моей старой книге. К моему удивлению, он все еще верил в освобождение человечества посредством завоевания энергии.
Эта донкихотская цель обеспечила ему поддержку подпольных астероидных групп. Он не выдал мне своих политических тайн, но в наличии такой поддержки я уверен Дрейк поведал мне, что, по его мнению, свободная энергия обесценит радиоактивные элементы и автоматически разрушит Мандат, что в свою очередь, вернет независимость планетоидам.
Кроме моей старой дружбы с Мак-Джи и Дрейком, меня привлекло к участию в проекте послание расквитаться с грабителями из Интерпланетной Ассоциации, которые разрушили мою мечту двадцать лет назад. Я обсудил ситуацию с Адамом Гастом, и мы сразу приступили к работе.
В процессе защиты Дрейка и Мак-Джи Адам откопал такие факты, которые заставили осведомителя изменить свои показания. Мы опрокинули все доводы обвинения, и в тот же день Высокая Комиссия пересмотрела законодательство, касающееся разработок сити, и выдала нашей новой корпорации лицензию на научно-исследовательские работы.
Рад сообщить, что старина Дрейк отделался ампутацией двух гангренозных пальцев и вскоре вернется на Фридонию продолжать работу под нашим руководством.
Для меня, Ник, было огромным удовольствием вернуться к проекту моей юности. Зная твой давнишний интерес к укрощению сити, я надеюсь, что ты, окончив институт, приедешь в Палласпорт и будешь работать в нашей компании.
Нисколько не сомневаюсь, что ты примешь это предложение. Я даже попросил архитекторов подготовить тебе личный офис в нашем новом здании. Хочу, чтобы ты попробовал создать рекламу проекту — при твоем энтузиазме в деле укрощения породы ты, наверное, найдешь интересный и убедительный материал для этого.
С твоей помощью, Ник, я надеюсь завершить этот проект, который станет самым грандиозным моим достижением. Мои банкиры в Солнечном городе оплатят тебе проезд в первом классе и покроют все личные расходы.
Любящий тебя дядя Мартин.
Р.S. Посылаю тебе экземпляр нашего первого проспекта».
Ник взял в руки прилагавшуюся к письму листовку. Алые буквы взывали:
«Поддержите космических инженеров! Помогите разбудить спящего гиганта антиземной энергии, и он решит ваши финансовые проблемы! Ваши сити — акции
— это билет в счастливое будущее!»
Эти безвкусные увещевания несколько омрачили восторг Ника, хотя он и попытался оправдать дядю. Конечно же, реакторы и передатчик обойдутся невероятно дорого. Он признавал, что реклама необходима для привлечения средств, но сам он заниматься этим не собирался. Ник не был ни финансистом, ни агентом по рекламе, зато он был инженером.
И он написал Бранду: «Пожалуйста, отдай личный офис кому-нибудь другому. Я заказал билет на „Весту“, отбывающую в Палласпорт, на вечер того дня, когда я должен получить диплом. Но мне нужна инженерная работа рядом с Дрейком и Мак-Джи, в сити-лаборатории на Фридонии».
Это было почти три года назад. После этого письма последовали месяцы ожидания, пока Дрейк не начал доверять ему. Затем Фридония — адский труд и удовлетворение от возможности управлять сити-буксиром, добывать ужасную и удивительную породу, которая способна создать совершенно новый замечательный мир.
Ник с горечью подумал, что все мыльные пузыри лопнули: и кричащие обещания брандовского проспекта, и яркие мечты таких инженеров, как он. Беспокойно переводя взгляд от панели автоматического управления маленького буксирчика на трюм, где неподвижно лежали тела его друзей, Ник печально улыбнулся от возникшей у него мысли. Его дорожные воспоминания походили на мгновенный обзор прожитого, проносящийся в мозгу умирающего человека. Потому что сити и великая мечта его дяди усмирить ее были единственной реальностью его жизни и стали причиной его гибели.
«Бедняга Мак-Джи был так потрясен, что не доверял никому, но когда я добился разрешения посетить Дрейка в госпитале, он разговорился. Он рассказал мне, как получил разрешение на исследование небольшого участка дрейфующей породы, и признался, что он и его помощники действительно работали там с сити.
Они сделали невероятные вещи. Дрейк сказал, что создал устойчивые подставки и надежные сочленения для соединения материи с антиматерией, собранные из листов земной стали вперемешку с прокладками сити, изолированными друг от друга мощными магнитными и парагравитационными полями. Ты спросишь, как он обрабатывал сити? На токарных сити-станках с дистанционным управлением. А как изготовил токарные сити-станки? В ответ на этот мой вопрос Дрейк только показал забинтованные руки. Я никогда не был на Фридонии и не намереваюсь ехать туда, но все же верю, что Дрейк может работать с сити.
Конечной целью заговора, как я вскоре выяснил, было не просто создание сити-машин для изготовления сити-механизмов. Дрейк уже устанавливал опоры реактивного генератора и создал чертежи передатчика, основываясь на моей старой книге. К моему удивлению, он все еще верил в освобождение человечества посредством завоевания энергии.
Эта донкихотская цель обеспечила ему поддержку подпольных астероидных групп. Он не выдал мне своих политических тайн, но в наличии такой поддержки я уверен Дрейк поведал мне, что, по его мнению, свободная энергия обесценит радиоактивные элементы и автоматически разрушит Мандат, что в свою очередь, вернет независимость планетоидам.
Кроме моей старой дружбы с Мак-Джи и Дрейком, меня привлекло к участию в проекте послание расквитаться с грабителями из Интерпланетной Ассоциации, которые разрушили мою мечту двадцать лет назад. Я обсудил ситуацию с Адамом Гастом, и мы сразу приступили к работе.
В процессе защиты Дрейка и Мак-Джи Адам откопал такие факты, которые заставили осведомителя изменить свои показания. Мы опрокинули все доводы обвинения, и в тот же день Высокая Комиссия пересмотрела законодательство, касающееся разработок сити, и выдала нашей новой корпорации лицензию на научно-исследовательские работы.
Рад сообщить, что старина Дрейк отделался ампутацией двух гангренозных пальцев и вскоре вернется на Фридонию продолжать работу под нашим руководством.
Для меня, Ник, было огромным удовольствием вернуться к проекту моей юности. Зная твой давнишний интерес к укрощению сити, я надеюсь, что ты, окончив институт, приедешь в Палласпорт и будешь работать в нашей компании.
Нисколько не сомневаюсь, что ты примешь это предложение. Я даже попросил архитекторов подготовить тебе личный офис в нашем новом здании. Хочу, чтобы ты попробовал создать рекламу проекту — при твоем энтузиазме в деле укрощения породы ты, наверное, найдешь интересный и убедительный материал для этого.
С твоей помощью, Ник, я надеюсь завершить этот проект, который станет самым грандиозным моим достижением. Мои банкиры в Солнечном городе оплатят тебе проезд в первом классе и покроют все личные расходы.
Любящий тебя дядя Мартин.
Р.S. Посылаю тебе экземпляр нашего первого проспекта».
Ник взял в руки прилагавшуюся к письму листовку. Алые буквы взывали:
«Поддержите космических инженеров! Помогите разбудить спящего гиганта антиземной энергии, и он решит ваши финансовые проблемы! Ваши сити — акции
— это билет в счастливое будущее!»
Эти безвкусные увещевания несколько омрачили восторг Ника, хотя он и попытался оправдать дядю. Конечно же, реакторы и передатчик обойдутся невероятно дорого. Он признавал, что реклама необходима для привлечения средств, но сам он заниматься этим не собирался. Ник не был ни финансистом, ни агентом по рекламе, зато он был инженером.
И он написал Бранду: «Пожалуйста, отдай личный офис кому-нибудь другому. Я заказал билет на „Весту“, отбывающую в Палласпорт, на вечер того дня, когда я должен получить диплом. Но мне нужна инженерная работа рядом с Дрейком и Мак-Джи, в сити-лаборатории на Фридонии».
Это было почти три года назад. После этого письма последовали месяцы ожидания, пока Дрейк не начал доверять ему. Затем Фридония — адский труд и удовлетворение от возможности управлять сити-буксиром, добывать ужасную и удивительную породу, которая способна создать совершенно новый замечательный мир.
Ник с горечью подумал, что все мыльные пузыри лопнули: и кричащие обещания брандовского проспекта, и яркие мечты таких инженеров, как он. Беспокойно переводя взгляд от панели автоматического управления маленького буксирчика на трюм, где неподвижно лежали тела его друзей, Ник печально улыбнулся от возникшей у него мысли. Его дорожные воспоминания походили на мгновенный обзор прожитого, проносящийся в мозгу умирающего человека. Потому что сити и великая мечта его дяди усмирить ее были единственной реальностью его жизни и стали причиной его гибели.
9
Ник вез пострадавших на Обанию. Находясь на безопасном расстоянии от шахт и дрейфа, этот планетоид служил базой для безвоздушной сити-лаборатории, прожив там несколько месяцев в ожидании решения Дрейка, Ник полюбил эту крошечную планетку и ее народ.
Когда-то она была свободной. После того, как на ней впервые обнаружили уран, Обания стала процветающим горно-рудным и торговым центром довоенного времени, а затем превратилась в оплот команды О'Баниона. Несколько послевоенных месяцев город служил временной столицей Союза Великого Космоса, пока у планетоидов не отобрали свободу и не обрекли их население на годы бесправного существования.
Теперь новая корпорация Бранда возродила слабую надежду на процветание. Единственная улица, когда-то мертвая, снова ожила. Здесь появились рабочие земных цехов и семьи тех, кто работал на Фридонии. Даже старый Брюс О'Банион получил работу. После многих лет бездеятельности он стал заведовать складом сырья.
Сити принесла не столько богатства, сколько надежд. Ник видел это во вновь ожившем взгляде старого О'Баниона, слышал это в голосах детей, играющих на улице. Безграничный поток энергии мог опрокинуть удушающую власть Мандата и принести обещанную, но не полученную свободу союзным планетам.
Итак, великая мечта Дрейка и Бранда осуществилась. Но смелая надежда казалась все еще туманной и отдаленной. Народ планетоидов продолжал оставаться под властью Мандата, и Дженкинс чувствовал холод приближавшейся сити-войны.
Приблизившись к планетоиду, Дженкинс вызвал Гвардию глубокого Космоса Обании: «Буксир „Прощай, Джейн“ просит разрешить срочное приземление. На борту пораженные радиацией. Девятнадцать человек в аметиновой коме».
«Не приближайтесь к гражданскому космодрому. — Голос диспетчера звучал взволнованно. — Вызываем клинику Ворринджера. Он выйдет на связь и зажжет сигнал. Приземляйтесь на изолированной территории клиники».
Сити-катастрофы не были неожиданностью. Под впечатлением успешного лечения ожогов Дрейка, Мартин Бранд послал в клинику доктора Ворринджера специалистов с заданием построить новые помещения, оборудованные под крупнейший центр космической медицины. Приземляясь, Дженкинс почти надеялся на успех.
Его тело онемело от четырех напряженных часов, проведенных у перископа, но признаки тошноты прошли. Чувство усталого умиротворения охватило его. Он старался убедить себя, что его наручный счетчик был просто не в порядке. А может быть, толстый свинцовый щит за рудной корзиной буксира защитил его тело, оставив открытой только руку с прибором.
Он не мог поверить, что умрет.
Клиника располагалась в длинном белом здании, сверкающем чистотой, изолированным в узком железном ущелье — одной из заброшенных урановых шахт. Отгороженная территория представляла собой колодец со свинцовыми стенами, где приземлялись пораженные радиацией в своих загрязненных радиоактивными веществами кораблях, таких, как «Прощай, Джейн». Красный сигнал фотофона клиники вел Дженкинса к месту приземления. Взволнованный голос спрашивал имена пораженных.
«Я назову их, — обещал Дженкинс, — но пока не сообщайте родственникам. Я сделаю это сам после того, как доктор Ворринджер поставит диагноз».
Он аккуратно посадил буксир в узкий колодец, подумав, что Роб Мак-Джи сделал бы это еще более умело. Служители в белых халатах быстро взошли на борт, внимательно прислушиваясь к предупредительным сигналам своих наручных счетчиков Гейгера. Они вынесли безжизненные тела, которые Дженкинс с трудом расположил в крохотных кабинах и узких трюмах.
Высокий чернобородый человек с острым взглядом — доктор Ворринджер — ожидал в реанимационном отделении с белыми стенами. Ник понимал, что доктор был огорчен своим поражением в долгой борьбе за иммунитет человека к радиации.
— Они работали с сити? — спросил Ворринджер, глядя на ряд неподвижных тел, накрытых простынями, на белых кроватях. — Напоролись на тучу сити-пыли, да? И какой-то паникер взорвал аметиновую бомбу?
Дженкинс медленно кивнул. Он ничего не сказал о Лазарини и неизвестных налетчиках. Одного только намека на случившееся могло оказаться достаточно, чтобы нарушить шаткий мир Мандата. Он был искушенным политиком, но хотел как-то защитить дядю и его корпорацию.
Дженкинс называл имена пострадавших медсестре, которая выписывала им карточки, и наблюдал, как Ворринджер быстро ощупывал больных, прослушивал их через стетоскоп и хмуро заглядывал в зрачки через блестящий офтальмоскоп. Медсестры, не спеша, брали образцы тканей, делали анализы крови, готовили капельницы. Дженкинс подошел к бородачу и хрипло прошептал:
— Они будут жить?
— Анализы покажут. Ворринджер резко повернулся к нему: — А вы сами какую дозу получили?
— Индикатор показывал черное. — Дженкинс облизнул губы и с надеждой добавил: — Может, он был неисправен. Сначала меня тошнило, но теперь я чувствую себя нормально.
— Это ничего не значит, — отрезал бородач. — При поражениях пятой степени все чувствуют себя прекрасно, пока не потеряют сознание. Раздевайтесь, посмотрим.
У Дженкинса не было времени на лечение. Он даже не имел права умереть. Предатель Лазарини и неизвестные силы, поддерживающие его, готовятся распространить смертельный яд сити-войны по всему миру, и только незаконченный передатчик Бранда на пораженной Фридонии мог остановить их.
Какое-то мгновение он стоял, уставившись на бескровные тела людей, лежащих на койках так странно неподвижно. Дженкинс надеялся, что Ворринджер сможет вылечить их, чтобы они успели закончить генератор и запустить передатчик, — конечно, если смогут найти восемьдесят тонн драгоценного кондюллоя.
Но если Ворринджеру не удастся…
— Раздевайтесь, — повторил врач. — Покажите горло.
Дженкинс покорно разделся, лег, слегка дрожа, на узкую жесткую койку и укрылся тонкой простыней. Ворринджер ощупывал его, выслушивал грудь, осматривал горло и исследовал зрачки с помощью яркого луча маленького фонарика.
Одна медсестра наполнила шприц его темной кровью, другая протерла ему грудь холодным антисептиком и покрыла кожу бесцветной жидкостью, которая медленно приобретала окраску его тела. Когда они ушли, он сел и с волнением обратился к Ворринджеру:
— Ну что, доктор?
— Лечь! — рявкнул то. — Надо подождать результаты анализов, хотя мазь уже показывает, что вы хватили достаточно. Я поставлю вам капельницу. Иногда это помогает, но не следует ожидать многого.
Дженкинс неохотно лег. Он почувствовал жало иглы в руке и лежал час, наблюдая, как бледно-желтая жидкость капля за каплей проникает ему в кровь. Ему было холодно и немного подташнивало. Он был рад, когда сестра вытащила иглу и разрешила одеться.
Затем Дженкинс бесцельно бродил между кроватями, где лежали два гиганта Дрейка, длинный Андерс, малыш Роб Мак-Джи и другие, спящие в аметиновой коме. Он содрогался при мысли о том, что скажет молодым женам Рика Дрейка и Андерса, друзьям старого Джима Дрейка и Мак-Джи.
В ожидании Ворринджера Дженкинс тяжело опустился на кушетку. Ему слегка нездоровилось после внутривенного вливания, и усталость валила его с ног. Он пытался продумать свои действия в период лечения коллег-инженеров, но отяжелевший мозг отказывался работать.
— Мистер Дженкинс, — должно быть он уснул, так как сестра тормошила его. — Доктор хочет видеть вас.
Ворринджер сидел за огромным никелированным столом в сверкающей приемной. Он кивком пригласил Ника сесть, отложил офтальмоскоп и устало потянулся. Его черные глаза неотрывно глядели на Дженкинса с глубоким сочувствием.
— Они умрут? — Дженкинс взволнованно кивнул в сторону реанимационной палаты. — Все?
Бородатый врач неторопливо надел очки в тяжелой оправе и нахмурился.
— Анализы кожи и крови показывают радиационные ожоги пятой степени. Это означает смерть через восемь-двенадцать дней в зависимости от сопротивляемости и чувствительности организма.
Дженкинс вцепился в ручки кресла.
— Но вы же лечите их. Это что — не поможет?
— Этого не достаточно, — Ворринджер сдвинул брови. — Без лечения вы бы все не протянули и недели.
Дженкинс попытался сглотнуть сухой комок:
— А я?
— Счетчики редко ошибаются, мистер Дженкинс. Ваши анализы показывают ту же самую степень поражения.
Темные глаза Ворринджера, казалось, излучали злость на каприз людей, желающих усмирить сити.
— Однако, — добавил он, — вам повезло немного больше, чем остальным. У вас есть один шанс из десяти на выздоровление.
Наклонившись вперед, Дженкинс облизнул губы и внимательно слушал.
— Никаких гарантий, мистер Дженкинс, — Ворринджер отрицательно покачал голой. — Я экспериментировал в области радиационной терапии: сильные поражения интенсивными частотами. Иногда это стимулирует перерождение пораженных тканей. Но чаще всего это ускоряет общее разрушение организма. Результат пока что непредсказуем.
Он поднял глаза на Ника.
— Большинство пораженных пятой степени охотно идут на этот риск.
Дженкинс облизнул пересохшие губы.
— Но я не могу, — хрипло прошептал он. — «Мне нужны эти восемь-двенадцать дней.
Ворринджер резко бросил:
— Не говорите глупостей, мистер Дженкинс. Вы рискуете только неделей. В случае же удачи вы останетесь жить. Игра стоит свеч.
Дженкинс выпрямился в кресле, борясь с оцепенением, которое постепенно захватывало его.
— Мне нужна эта неделя, — слабо пробормотал он. — Мне важен каждый день. Мы не закончили работу на Фридонии. Я должен продолжить ее, пока другие инженеры не смогут сменить меня.
Ворринджер опять грозно нахмурился.
— Какая работа может быть важнее жизни?
Дженкинс молчал, слишком долго было рассказывать Ворринджеру, несколько ему было важно найти восемьдесят тонн кондюллоя. Если бы он смог достать этот металл к моменту, когда другие будут выведены из комы, передатчик Бранда мог быть запущен прежде, чем война смете целые народы. Ник сглотнул и спросил:
— Сколько у меня есть времени?
— Уладить свои дела? — Ворринджер испытующе посмотрел на него. — При облучении, которое вы получили, вы будете способны на среднюю активность в течение четырех-шести дней.
Дженкинс тяжело опустился в кресло с невысказанным протестом. Этого было мало! Он уставился на бородача, оцепенев от отчаяния.
Исчезновение ракет и оборудования с Фридонии, измена Лазарини представлялись его уставшему мозгу своего рода сити-шоком, поразившем все человечество. Люди еще не ощутили его, как и его собственный организм. Но час смерти уже пробил.
В этот момент — он знал это наверняка — в далеком уголке космоса украденными сити-ракетами оснащается эскадра Венеры, Марса или Юпитерианского Совета. А может, это затевает сама Земля?
Лазарини — землянин, но это еще ни о чем не говорит. Один из немногих ведущих инженеров-землян, не работавших по контракту с ассоциацией, он иногда подрабатывал на Венере, Марсе или в Юпитерианском Совете.
Дженкинс выпрямился в большом кресле с отсутствующим видом, вытирая пот со лба, и заставил себя слушать:
— …Посоветовать вам вернуться в клинику при первых признаках ухудшения, — мрачно продолжал Ворринджер. — Например, кровотечении при рвоте. Будет слишком поздно для экспериментов, но мы можем, по крайней мере, облегчить финальную стадию.
— Я буду занят, — хрипло сказал Дженкинс. — Я не надеюсь вернуться сюда.
Ворринджер скривился.
— Молодой человек, вы знаете, что такое лейкемия?
— Я… — Дженкинсу стало не по себе. — Думаю, что да.
— Во-первых, это слепота, — Ворринджер моргнул за стеклами очков. — В вашем случае это может произойти через шесть-семь дней.
Дженкинс похолодел.
— Распад тканей, — голос врача был размеренным и громким. — Пораженные клетки умирают. Усиливается кровотечение из носа и горла. Малейший порез, легкий удар послужат причиной кровоизлияния. Тем временем, кровотворящие клетки отмирают.
Дженкинс слабо кивнул.
— Повышается температура, — продолжал бородач. — Обезвоживание. Истощение. Облысение. Некроз тканей. Мертвые ткани отслаивают во рту и горле. Смерть — как-будто вам перерезали горло. Вот ваше будущее, мистер Дженкинс, если вы не останетесь на лечении.
— А есть выбор?
— Да, — Ворринджер кивнул темноволосой головой. — Контррадиация в некоторых случаях способствует выздоровлению больных. Менее сложные случаи иногда лечатся старыми методами — рутин для ослабления кровотечения, питание через капельницу, синтетическая плазма — для замены отмирающей крови. Препарат, который вам сейчас вводили, содержит вещества, в какой-то мере повышающие сопротивляемость организма и отодвигающие распад. Но самое большее, что мы можем вам гарантировать, мистер Дженкинс, — это безболезненная смерть.
Ворринджер вздохнул и посмотрел на настольные часы.
— Мы говорим о победах медицины! — выкрикнул он в сердцах. — И это все, чего мы достигли через два с половиной столетия после Хиросимы.
Он хрипло откашлялся.
— Если вы решите остаться, мы немедленно начнем лечение.
Дженкинс встал, колени его дрожали, но он старался скрыть это. Он вздохнул и покачал головой.
— Нет, доктор, — его удивило спокойствие собственного голоса. — Я должен буду продолжать работу на Фридонии до тех пор, пока кто-то не сможет сменить меня. Пожалуйста, выведите их из комы как можно скорее. Думаю, что большинство из них решит попробовать ваше лечение, но наверняка некоторые…
Ворринджер сухо прервал его:
— Ерунда, мистер Дженкинс. Эти паникеры получили слишком большую дозу аметина — в шесть раз больше допустимой. Вывести его из организма даже при нашем интенсивном лечении… К тому времени уже будет поздно пробовать применить радиационную терапию.
Он мрачно посмотрел через очки.
Когда-то она была свободной. После того, как на ней впервые обнаружили уран, Обания стала процветающим горно-рудным и торговым центром довоенного времени, а затем превратилась в оплот команды О'Баниона. Несколько послевоенных месяцев город служил временной столицей Союза Великого Космоса, пока у планетоидов не отобрали свободу и не обрекли их население на годы бесправного существования.
Теперь новая корпорация Бранда возродила слабую надежду на процветание. Единственная улица, когда-то мертвая, снова ожила. Здесь появились рабочие земных цехов и семьи тех, кто работал на Фридонии. Даже старый Брюс О'Банион получил работу. После многих лет бездеятельности он стал заведовать складом сырья.
Сити принесла не столько богатства, сколько надежд. Ник видел это во вновь ожившем взгляде старого О'Баниона, слышал это в голосах детей, играющих на улице. Безграничный поток энергии мог опрокинуть удушающую власть Мандата и принести обещанную, но не полученную свободу союзным планетам.
Итак, великая мечта Дрейка и Бранда осуществилась. Но смелая надежда казалась все еще туманной и отдаленной. Народ планетоидов продолжал оставаться под властью Мандата, и Дженкинс чувствовал холод приближавшейся сити-войны.
Приблизившись к планетоиду, Дженкинс вызвал Гвардию глубокого Космоса Обании: «Буксир „Прощай, Джейн“ просит разрешить срочное приземление. На борту пораженные радиацией. Девятнадцать человек в аметиновой коме».
«Не приближайтесь к гражданскому космодрому. — Голос диспетчера звучал взволнованно. — Вызываем клинику Ворринджера. Он выйдет на связь и зажжет сигнал. Приземляйтесь на изолированной территории клиники».
Сити-катастрофы не были неожиданностью. Под впечатлением успешного лечения ожогов Дрейка, Мартин Бранд послал в клинику доктора Ворринджера специалистов с заданием построить новые помещения, оборудованные под крупнейший центр космической медицины. Приземляясь, Дженкинс почти надеялся на успех.
Его тело онемело от четырех напряженных часов, проведенных у перископа, но признаки тошноты прошли. Чувство усталого умиротворения охватило его. Он старался убедить себя, что его наручный счетчик был просто не в порядке. А может быть, толстый свинцовый щит за рудной корзиной буксира защитил его тело, оставив открытой только руку с прибором.
Он не мог поверить, что умрет.
Клиника располагалась в длинном белом здании, сверкающем чистотой, изолированным в узком железном ущелье — одной из заброшенных урановых шахт. Отгороженная территория представляла собой колодец со свинцовыми стенами, где приземлялись пораженные радиацией в своих загрязненных радиоактивными веществами кораблях, таких, как «Прощай, Джейн». Красный сигнал фотофона клиники вел Дженкинса к месту приземления. Взволнованный голос спрашивал имена пораженных.
«Я назову их, — обещал Дженкинс, — но пока не сообщайте родственникам. Я сделаю это сам после того, как доктор Ворринджер поставит диагноз».
Он аккуратно посадил буксир в узкий колодец, подумав, что Роб Мак-Джи сделал бы это еще более умело. Служители в белых халатах быстро взошли на борт, внимательно прислушиваясь к предупредительным сигналам своих наручных счетчиков Гейгера. Они вынесли безжизненные тела, которые Дженкинс с трудом расположил в крохотных кабинах и узких трюмах.
Высокий чернобородый человек с острым взглядом — доктор Ворринджер — ожидал в реанимационном отделении с белыми стенами. Ник понимал, что доктор был огорчен своим поражением в долгой борьбе за иммунитет человека к радиации.
— Они работали с сити? — спросил Ворринджер, глядя на ряд неподвижных тел, накрытых простынями, на белых кроватях. — Напоролись на тучу сити-пыли, да? И какой-то паникер взорвал аметиновую бомбу?
Дженкинс медленно кивнул. Он ничего не сказал о Лазарини и неизвестных налетчиках. Одного только намека на случившееся могло оказаться достаточно, чтобы нарушить шаткий мир Мандата. Он был искушенным политиком, но хотел как-то защитить дядю и его корпорацию.
Дженкинс называл имена пострадавших медсестре, которая выписывала им карточки, и наблюдал, как Ворринджер быстро ощупывал больных, прослушивал их через стетоскоп и хмуро заглядывал в зрачки через блестящий офтальмоскоп. Медсестры, не спеша, брали образцы тканей, делали анализы крови, готовили капельницы. Дженкинс подошел к бородачу и хрипло прошептал:
— Они будут жить?
— Анализы покажут. Ворринджер резко повернулся к нему: — А вы сами какую дозу получили?
— Индикатор показывал черное. — Дженкинс облизнул губы и с надеждой добавил: — Может, он был неисправен. Сначала меня тошнило, но теперь я чувствую себя нормально.
— Это ничего не значит, — отрезал бородач. — При поражениях пятой степени все чувствуют себя прекрасно, пока не потеряют сознание. Раздевайтесь, посмотрим.
У Дженкинса не было времени на лечение. Он даже не имел права умереть. Предатель Лазарини и неизвестные силы, поддерживающие его, готовятся распространить смертельный яд сити-войны по всему миру, и только незаконченный передатчик Бранда на пораженной Фридонии мог остановить их.
Какое-то мгновение он стоял, уставившись на бескровные тела людей, лежащих на койках так странно неподвижно. Дженкинс надеялся, что Ворринджер сможет вылечить их, чтобы они успели закончить генератор и запустить передатчик, — конечно, если смогут найти восемьдесят тонн драгоценного кондюллоя.
Но если Ворринджеру не удастся…
— Раздевайтесь, — повторил врач. — Покажите горло.
Дженкинс покорно разделся, лег, слегка дрожа, на узкую жесткую койку и укрылся тонкой простыней. Ворринджер ощупывал его, выслушивал грудь, осматривал горло и исследовал зрачки с помощью яркого луча маленького фонарика.
Одна медсестра наполнила шприц его темной кровью, другая протерла ему грудь холодным антисептиком и покрыла кожу бесцветной жидкостью, которая медленно приобретала окраску его тела. Когда они ушли, он сел и с волнением обратился к Ворринджеру:
— Ну что, доктор?
— Лечь! — рявкнул то. — Надо подождать результаты анализов, хотя мазь уже показывает, что вы хватили достаточно. Я поставлю вам капельницу. Иногда это помогает, но не следует ожидать многого.
Дженкинс неохотно лег. Он почувствовал жало иглы в руке и лежал час, наблюдая, как бледно-желтая жидкость капля за каплей проникает ему в кровь. Ему было холодно и немного подташнивало. Он был рад, когда сестра вытащила иглу и разрешила одеться.
Затем Дженкинс бесцельно бродил между кроватями, где лежали два гиганта Дрейка, длинный Андерс, малыш Роб Мак-Джи и другие, спящие в аметиновой коме. Он содрогался при мысли о том, что скажет молодым женам Рика Дрейка и Андерса, друзьям старого Джима Дрейка и Мак-Джи.
В ожидании Ворринджера Дженкинс тяжело опустился на кушетку. Ему слегка нездоровилось после внутривенного вливания, и усталость валила его с ног. Он пытался продумать свои действия в период лечения коллег-инженеров, но отяжелевший мозг отказывался работать.
— Мистер Дженкинс, — должно быть он уснул, так как сестра тормошила его. — Доктор хочет видеть вас.
Ворринджер сидел за огромным никелированным столом в сверкающей приемной. Он кивком пригласил Ника сесть, отложил офтальмоскоп и устало потянулся. Его черные глаза неотрывно глядели на Дженкинса с глубоким сочувствием.
— Они умрут? — Дженкинс взволнованно кивнул в сторону реанимационной палаты. — Все?
Бородатый врач неторопливо надел очки в тяжелой оправе и нахмурился.
— Анализы кожи и крови показывают радиационные ожоги пятой степени. Это означает смерть через восемь-двенадцать дней в зависимости от сопротивляемости и чувствительности организма.
Дженкинс вцепился в ручки кресла.
— Но вы же лечите их. Это что — не поможет?
— Этого не достаточно, — Ворринджер сдвинул брови. — Без лечения вы бы все не протянули и недели.
Дженкинс попытался сглотнуть сухой комок:
— А я?
— Счетчики редко ошибаются, мистер Дженкинс. Ваши анализы показывают ту же самую степень поражения.
Темные глаза Ворринджера, казалось, излучали злость на каприз людей, желающих усмирить сити.
— Однако, — добавил он, — вам повезло немного больше, чем остальным. У вас есть один шанс из десяти на выздоровление.
Наклонившись вперед, Дженкинс облизнул губы и внимательно слушал.
— Никаких гарантий, мистер Дженкинс, — Ворринджер отрицательно покачал голой. — Я экспериментировал в области радиационной терапии: сильные поражения интенсивными частотами. Иногда это стимулирует перерождение пораженных тканей. Но чаще всего это ускоряет общее разрушение организма. Результат пока что непредсказуем.
Он поднял глаза на Ника.
— Большинство пораженных пятой степени охотно идут на этот риск.
Дженкинс облизнул пересохшие губы.
— Но я не могу, — хрипло прошептал он. — «Мне нужны эти восемь-двенадцать дней.
Ворринджер резко бросил:
— Не говорите глупостей, мистер Дженкинс. Вы рискуете только неделей. В случае же удачи вы останетесь жить. Игра стоит свеч.
Дженкинс выпрямился в кресле, борясь с оцепенением, которое постепенно захватывало его.
— Мне нужна эта неделя, — слабо пробормотал он. — Мне важен каждый день. Мы не закончили работу на Фридонии. Я должен продолжить ее, пока другие инженеры не смогут сменить меня.
Ворринджер опять грозно нахмурился.
— Какая работа может быть важнее жизни?
Дженкинс молчал, слишком долго было рассказывать Ворринджеру, несколько ему было важно найти восемьдесят тонн кондюллоя. Если бы он смог достать этот металл к моменту, когда другие будут выведены из комы, передатчик Бранда мог быть запущен прежде, чем война смете целые народы. Ник сглотнул и спросил:
— Сколько у меня есть времени?
— Уладить свои дела? — Ворринджер испытующе посмотрел на него. — При облучении, которое вы получили, вы будете способны на среднюю активность в течение четырех-шести дней.
Дженкинс тяжело опустился в кресло с невысказанным протестом. Этого было мало! Он уставился на бородача, оцепенев от отчаяния.
Исчезновение ракет и оборудования с Фридонии, измена Лазарини представлялись его уставшему мозгу своего рода сити-шоком, поразившем все человечество. Люди еще не ощутили его, как и его собственный организм. Но час смерти уже пробил.
В этот момент — он знал это наверняка — в далеком уголке космоса украденными сити-ракетами оснащается эскадра Венеры, Марса или Юпитерианского Совета. А может, это затевает сама Земля?
Лазарини — землянин, но это еще ни о чем не говорит. Один из немногих ведущих инженеров-землян, не работавших по контракту с ассоциацией, он иногда подрабатывал на Венере, Марсе или в Юпитерианском Совете.
Дженкинс выпрямился в большом кресле с отсутствующим видом, вытирая пот со лба, и заставил себя слушать:
— …Посоветовать вам вернуться в клинику при первых признаках ухудшения, — мрачно продолжал Ворринджер. — Например, кровотечении при рвоте. Будет слишком поздно для экспериментов, но мы можем, по крайней мере, облегчить финальную стадию.
— Я буду занят, — хрипло сказал Дженкинс. — Я не надеюсь вернуться сюда.
Ворринджер скривился.
— Молодой человек, вы знаете, что такое лейкемия?
— Я… — Дженкинсу стало не по себе. — Думаю, что да.
— Во-первых, это слепота, — Ворринджер моргнул за стеклами очков. — В вашем случае это может произойти через шесть-семь дней.
Дженкинс похолодел.
— Распад тканей, — голос врача был размеренным и громким. — Пораженные клетки умирают. Усиливается кровотечение из носа и горла. Малейший порез, легкий удар послужат причиной кровоизлияния. Тем временем, кровотворящие клетки отмирают.
Дженкинс слабо кивнул.
— Повышается температура, — продолжал бородач. — Обезвоживание. Истощение. Облысение. Некроз тканей. Мертвые ткани отслаивают во рту и горле. Смерть — как-будто вам перерезали горло. Вот ваше будущее, мистер Дженкинс, если вы не останетесь на лечении.
— А есть выбор?
— Да, — Ворринджер кивнул темноволосой головой. — Контррадиация в некоторых случаях способствует выздоровлению больных. Менее сложные случаи иногда лечатся старыми методами — рутин для ослабления кровотечения, питание через капельницу, синтетическая плазма — для замены отмирающей крови. Препарат, который вам сейчас вводили, содержит вещества, в какой-то мере повышающие сопротивляемость организма и отодвигающие распад. Но самое большее, что мы можем вам гарантировать, мистер Дженкинс, — это безболезненная смерть.
Ворринджер вздохнул и посмотрел на настольные часы.
— Мы говорим о победах медицины! — выкрикнул он в сердцах. — И это все, чего мы достигли через два с половиной столетия после Хиросимы.
Он хрипло откашлялся.
— Если вы решите остаться, мы немедленно начнем лечение.
Дженкинс встал, колени его дрожали, но он старался скрыть это. Он вздохнул и покачал головой.
— Нет, доктор, — его удивило спокойствие собственного голоса. — Я должен буду продолжать работу на Фридонии до тех пор, пока кто-то не сможет сменить меня. Пожалуйста, выведите их из комы как можно скорее. Думаю, что большинство из них решит попробовать ваше лечение, но наверняка некоторые…
Ворринджер сухо прервал его:
— Ерунда, мистер Дженкинс. Эти паникеры получили слишком большую дозу аметина — в шесть раз больше допустимой. Вывести его из организма даже при нашем интенсивном лечении… К тому времени уже будет поздно пробовать применить радиационную терапию.
Он мрачно посмотрел через очки.