Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис. Кракен пробуждается

   Обмен нотами затянулся на несколько месяцев.
   Поток информации о небесных телах рос с каждым днем, но о чем это свидетельствовало, сказать было трудно: то ли об увеличении интереса к проблеме, то ли об активизации самих болидов. Частенько попадались сообщения о новых столкновениях ВВС с «неизвестными летательными аппаратами», время от времени в газетах появлялись перепечатки из советских изданий с угрозами в адрес капиталистического мира и обещаниями показать всем милитаристским болидам силу и мощь единственно истинной Народной Демократии.
   Однако для поддержания интереса публики необходимо «топливо» — без новых дров он быстро угасает. Да, болиды существовали, они проносились по небу на высоких скоростях, взрывались, если в них стреляли… Ну и что из этого? Они не проявляли никаких признаков агрессии, во всяком случае никто об этом не знал. Они не оправдывали ожиданий, а публика жаждала сенсаций.
   Интерес к ним пошел на убыль. Началась пора спокойных рассуждении. Все вернулось к истокам, к версии огней Святого Эльма, новой формы природного электричества. Атаки на болиды со стороны военных судов и наземных станций прекратились. Загадочным телам позволили беспрепятственно совершать их непонятные маршруты. Регистрировалось только время появления, скорость и направление движения. Красные точки в небе всех разочаровали.
   Тем не менее в Адмиралтейство и штаб-квартиру ВВС стекались со всего мира всевозможные данные. На военных картах отмечались маршруты болидов, созывались совещания, и постепенно кое-что начало вырисовываться.
   В редакции И-Би-Си мой стол продолжал считаться местом, где оседало все, связанное с болидами, и хотя, казалось, дело совсем дохлое, на случай, если оно вдруг оживет, я держал порох сухим. В то же время я вкладывал свою лепту в создание общей картины, посылая специалистам информацию, которая, на мой взгляд, могла их заинтересовать.
   Таким образом, я оказался в числе отмеченных и был приглашен в Адмиралтейство для ознакомления с некоторыми результатами работы комиссий.
   Меня пригласил капитан Винтерс. Сообщив, что материалы, которые мне покажут, не являются государственной тайной, он подчеркнул, что желательно пока не использовать их в передачах.
   Я пообещал, и тогда он извлек из стола карту мира, сплошь заштрихованную тонкими линиями, каждая из которых была помечена цифиркой и датой. Казалось, что на карту наброшена паутина, и это впечатление усиливали крохотные красные точки, разбросанные по всей ее поверхности и напоминающие паучков-крестовичков.
   Капитан Винтерс взял лупу и склонился над столом.
   — Вот, — сказал он, наведя лупу на Азорские острова, — это ваш вклад.
   Я посмотрел на карту и различил маленькую красную точку, отмеченную цифрой пять и датированную днем, когда мы с Филлис наблюдали исчезающие в Глубинах болиды. Рядом, ближе к северо-востоку, тянулась полоса точно таких же точек.
   — Точка — это болид? — спросил я.
   — Один или более, — ответил капитан. — А это их курсы, — добавил он, указывая на тонкие линии. — Естественно, только те, о которых нам известно. Итак, что скажете?
   — М-да. Первое, что бросается в глаза, это то, что их чертовски много, гораздо больше, чем я мог вообразить. А второе — какого дьявола они группируются в скопления вроде этого?! — Я ткнул пальцем.
   — А! — воскликнул капитан. — Теперь на минуту отвлекитесь и прищурьтесь.
   Я прищурился и понял, что он имеет в виду.
   — Области концентрации…
   Капитан кивнул:
   — Вот именно! Пять основных и целый ряд поменьше. Самая большая — юго-западнее Кубы, вторая по плотности — в шестистах милях от Кокосовых островов, огромные скопления — у Филиппин, Японии и Алеутов. Я не обольщаюсь и не утверждаю, что места скоплений определены с абсолютной точностью, даже наоборот. Вот, посмотрите, сколько линий ведет в район к северо-востоку от Фолклендов, а ведь здесь зафиксировано всего три погружения. О чем это говорит? Только о том, что это место — вдалеке от водных трасс и, следовательно, нет очевидцев. Что-нибудь еще привлекло ваше внимание?
   Я отрицательно покачал головой, пытаясь сообразить, к чему он клонит. Капитан достал карту промеров глубин и развернул ее на столе рядом с первой.
   — Области концентрации в районе больших глубин? — догадался я.
   — Да, и почти нет сообщений о погружениях в местах мельче, чем четыре тысячи саженей.
   Я задумался. Капитан тоже молчал.
   — Ну и что? — не выдержал я.
   — Вот именно: ну и что?
   Мы снова склонились над картами.
   — Да, еще! — вспомнил он. — Все сообщения касаются исключительно погружений, и ни одного — о взлете.
   — Капитан, — спросил я, — что вы обо всем этом думаете? У вас есть хоть какие-нибудь предположения? И если есть, собираетесь ли поделиться со мной?
   — У нас есть целый ряд теорий, но все они, по тем или иным причинам, неудовлетворительны. Ну, а ответ на второй вопрос вытекает из первого.
   — А как насчет русских?
   — Они здесь ни при чем. В действительности они обеспокоены еще больше нашего. Русские с молоком матери впитали ненависть к капиталистам и всегда во всем подозревают Запад. Вот и теперь они не могут отделаться от мысли, что эти болиды — наши козни и происки, хоть и не понимают, что за игру мы ведем. Единственное, в чем сходятся мнения Востока и Запада, — эти штуки — не природное явление, и появление их не случайно.
   — А если не Россия, а какая-то другая страна, вы бы об этом знали?
   — Без сомнения.
   Мы снова погрузились в изучение карт.
   — Мне постоянно напоминают, — нарушил молчание я, — слова небезызвестного Шерлока Холмса, сказанные им моему тезке: «Когда вы устраните невозможное, то все, что останется — каким бы невероятным оно ни было — и будет истиной». Кто может утверждать, что если болиды — не продукт земной цивилизации…
   — Мне не нравится такое разрешение вопроса, — оборвал меня капитан.
   — Оно никому не понравится, — согласился я, — и тем не менее… Или почему, например, не предположить, что нечто в Глубинах достигло высокой стадии эволюции и теперь объявилось на поверхности во всей красе высокоразвитой технологии. Почему бы и нет?
   — Еще менее вероятно, — заметил капитан.
   — В таком случае, мы опровергаем Холмса — мы устранили все возможное и невозможное. А Глубины — совсем неплохое место, чтобы схоронить что-либо от глаз человеческих, преодолев, естественно, технические трудности.
   — Кто спорит, — согласился капитан, — но среди этих, как вы выразились, трудностей — давление в четыре-пять тонн на квадратный дюйм.
   — Гм, об этом стоит поразмыслить. — Я нахмурился. — Возникает еще один вопрос: что они здесь делают?
   — Вот-вот.
   — И никакой зацепки?
   — Они прилетают, — задумчиво рассуждал он, — возможно, и улетают. Но преобладает явно первое — вот в чем дело.
   Я взглянул на карту, испещренную линиями и точками.
   — Вы что-нибудь предпринимаете? Или мне не следует задавать подобных вопросов?
   — Для этого мы вас, собственно, и пригласили, к этому я и вел весь разговор. Мы собираемся произвести разведку. Само собой разумеется, что ни о каких радиопередачах не может идти и речи, но нам необходимо все записать и заснять, от и до. Так что, если ваши люди заинтересуются…
   — И куда мы отправляемся?
   Он показал пальцем на карте.
   — О! — воскликнул я. — Моя жена питает пристрастие к тропическому солнцу, особенно в Вест-Индии.
   — Сколько мне помнится, у нее было несколько довольно неплохих документальных сценариев.
   — Да, да, — размышляя, пробубнил я. — Если И-Би-Си откажется, это будет непростительной ошибкой.
 
   Пока берег не исчез за горизонтом, огромный предмет, возбуждавший наше любопытство, был скрыт под чехлом. Он, как гора, возвышался посреди кормы на специально сконструированной опоре.
   Снимали чехол в торжественной обстановке, но «разоблаченная» тайна оказалась всего лишь металлической сферой около десяти футов в диаметре с круглыми, похожими на иллюминаторы, окнами и с большим кольцом для троса сверху.
   Начальник экспедиции, капитан-лейтенант, окинув влюбленным взглядом свое детище, обратился к присутствующим:
   — Аппарат, который вы сейчас видите, называется батископ.
   Он сделал значительную паузу.
   — Кажется, Бибе… — шепнул я Филлис.
   — Нет, — ответила она, — у того была батисфера.
   — А…
   — Он сконструирован так, — продолжал капитан-лейтенант, — что способен противостоять давлению в две тонны на квадратный дюйм и теоретически может опуститься до глубины в тысячу пятьсот саженей. Однако мы не планируем погружение более, чем на тысячу двести саженей, оставляя, таким образом, запас прочности в семьсот двадцать фунтов на квадратный дюйм. Даже в этом случае мы побьем достижения доктора Бибе, погрузившегося на глубину немногим более пятисот саженей, и Бартона, который достиг отметки семьсот пятьдесят саженей…
   Мне стало скучно, и я обратился к Филлис:
   — Я как-то не очень разбираюсь в этих саженях. Сколько это будет в нормальных человеческих футах?
   Филлис сверилась со своими записями.
   — Глубина, которой они собираются достичь — семь тысяч двести футов, а которой могут достичь — девять тысяч.
   — Внушительно.
   Филлис в некоторых отношениях гораздо практичнее меня.
   — Семь тысяч двести футов, — сообщила она, — это чуть больше мили с третью. А давление на этой глубине немногим больше тонны с третью.
   — Ах, ты, моя сценаристочка, — восхитился я, — что б я без тебя делал? Но все же…
   — Что?
   — Тот парень из Адмиралтейства, капитан Винтерс, говорил о давлении в четыре-пять тонн… — Я повернулся к начальнику экспедиции. — Какая здесь примерно глубина?
   — В районе Кайманской впадины, между Ямайкой и Кубой, — ответил он, — более пяти тысяч.
   — Но… — начал я удивленно.
   — Саженей, милый, — подсказала мне Филлис, — в футах — тридцать тысяч.
   — А-а-а, — протянул я. — Это около пяти с половиной миль?
   — Да, — подтвердил капитан-лейтенант.
   — А… — начал было я.
   Но он уже вернулся к своему докладу.
   — Это, — обратился он к собравшейся толпе, состоявшей к тому времени из меня и Филлис, — на сегодняшний день предел наших возможностей. Хотя… — Он сделал многозначительный жест и указал на точно такую же сферу, но гораздо меньшего диаметра. — Здесь перед нами совершенно другой аппарат, способный достичь в два раза большей глубины, нежели батископ, а, возможно, и еще большей. Этот аппарат полностью автоматизирован и кроме всевозможных измерительных приборов оснащен пятью телевизионными камерами. Четыре из них дают изображение в горизонтальной плоскости, а пятая — в вертикальной, под самой сферой.
   — Этот прибор, — вдруг раздался чей-то голос, имитирующий интонацию начальника, — мы называем «телебат».
   Однако никакая насмешка не могла смутить капитан-лейтенанта — никак не отреагировав, он невозмутимо продолжал лекцию. Но аппарат уже был окрещен и так и остался телебатом.
 
   В течение трех дней мы занимались испытанием и наладкой оборудования. Нам с Филлис тоже позволили влезть в батископ и погрузиться на триста футов, — просто так, чтобы прочувствовать, что это такое — после чего мы уже не завидовали тем, кому предстояло погружение на тысячу саженей.
   Утром четвертого дня все столпились вокруг батископа. Два участника экспедиции — Вайзман и Трэнт, протиснулись сквозь узкое отверстие внутрь аппарата, затем им передали необходимую на глубине теплую одежду, пакеты с едой, термосы с горячим чаем и кофе.
   — О'кей, — махнул на прощание Трэнт, показавшись из люка.
   Матросы задраили крышку люка и при помощи лебедки перенесли батископ за борт. Он висел, сверкая в солнечных лучах, и слегка покачивался. Неожиданно на телеэкранах возникло наше изображение — кто-то из парней внутри батископа включил камеру.
   — О'кей! — уже из динамика раздался голос Трэнта. — Опускайте!
   Батископ коснулся воды, и через мгновение волны океана сомкнулись над ним.
   Я не хочу описывать детально все погружение — оно было долгим и утомительным. Надо сказать, смотреть на экран, ничего не делая, довольно скучное занятие. Вся жизнь моря, оказывается, четко разграничена на определенные слои-уровни. Верхний, самый обитаемый слой, кишит планктоном, подобно непрекращающейся пылевой буре. Разглядеть можно только существа, вплотную приблизившиеся к иллюминаторам. Глубже, из-за отсутствия питательного планктона, жизни почти нет, лишь изредка на экранах проскальзывают тени каких-то рыб: мрак и пустота — однообразный вид до тошноты. Поэтому большую часть времени мы провели с закрытыми глазами и лишь изредка выходили на воздух перекурить. Солнце палило нещадно, и матросам приходилось то и дело поливать раскаленную палубу водой. Флаг, что тряпка, болтался на флагштоке, разморенный океан распластался под тяжелым куполом неба и только где-то над Кубой виднелась тонкая полоска облаков. Кроме помех в наушниках, тихого гудения лебедки и голоса матроса, отсчитывающего пройденные сажени, ничто не нарушало безмолвие дня.
   Иногда неожиданно раздавался бодрый баритон начальника экспедиции:
   — Эй, там, внизу, все в порядке?
   И мгновенно в наушниках отзывалось:
   — Да, да, сэр.
   Один раз, кажется, Вайзман, спросил:
   — Был ли у Бибе костюм с электроподогревом?
   Выяснилось, что никто не знает.
   — Если нет, снимаю перед ним шляпу!
   — Полмили, сэр! — раздался скрипучий голос матроса.
   Лебедка продолжала вращаться, на экранах было все то же: отдельные стайки рыб, тут же исчезающие в темноте. Смотреть было не на что. В наушниках пожаловались:
   — Эти твари неуловимы! Стоит поднести камеру к одному иллюминатору — появляются в другом!
   — Пятьсот саженей. Вы обходите Бибе! — объявил капитан-лейтенант.
   — Чао-чао, Бибе! — отозвались на глубине, и снова на долгое время наступила тишина.
   Внезапно молчание прервал далекий голос:
   — Удивительно! Здесь опять жизнь: куча головоногих, больших и малых. Вы должны видеть! Что-то еще, на границе света… очень большое… не могу точно… Возможно, гигантский кальмар… Нет, черт побери! Не может быть!.. Кит… на такой глубине!
   — Маловероятно, но возможно, — авторитетно заметил начальник экспедиции.
   — Но в этом случае… эх, черт, он скрылся! Н-да! Мы, млекопитающие, иногда добираемся и сюда.
   — Обходим Бартона! — объявил капитан-лейтенант и добавил, неожиданно сменив тон: — Теперь, ребятки, все зависит только от вас. У вас все в порядке?
   — Все о'кей, сэр!
   И снова тишина.
   — Скоро миля! Как самочувствие?
   — А как там погода наверху?
   — Полный штиль, ни ветерка.
   — Тогда продолжим, сэр. Неизвестно, что будет завтра: может быть, придется ждать благоприятной погоды не одну неделю.
   — Хорошо, пусть так. Раз вы уверены в себе…
   — Мы уверены, сэр.
   — В таком случае, еще триста саженей.
   Прошло немало времени, прежде чем до нас донесся голос Трэнта:
   — Пусто, пусто и темно. Любопытно, как отличаются слои друг от друга.
   И через несколько секунд:
   — Опять кальмары?! Светящиеся рыбы… целый косяк! Ух! Видите?
   Мы, не отрываясь, глядели на экраны, с которых на нас уставились диковинные существа — видения ночных кошмаров.
   — Ошибка природы, — сказал Трэнт, — или безумие.
   — Все, — вдруг объявил начальник экспедиции. — Тысяча двести саженей. Отбой, мальчики.
   — Хм, — прозвучало в наушниках. — То, что хотели, мы не обнаружили…
   Лицо капитан-лейтенанта ничего не выражало. Ожидал ли он от этого погружения какого-нибудь результата или нет — трудно сказать. Думаю, нет. Думаю даже, никто ни на что не рассчитывал: болиды, или что бы там ни было, должны были располагаться на самом дне, а до дна от того места, где зависли двое парней, как показывала эхограмма, оставалось не менее трех миль.
   — Эй, там, на батископе, начинаем подъем. Готовы?
   — Да, да, сэр.
   Заработала лебедка, и ворот медленно начал набирать обороты.
   — Как у вас, порядок?
   — Порядок, сэр.
   Минут десять прошло в молчании.
   — Здесь что-то есть, — раздалось в наушниках. — Что-то большое. Плохо видно. Неужели опять кит? Постараемся вам показать.
   Мы увидели пойманные лучом прожектора яркие точки каких-то крохотных организмов. Затем камера метнулась в сторону, на мгновение все исчезло, и, когда появилось снова, мы разглядели на самой границе света странную большую тень — что-то очень неясное.
   — Кружит вокруг нас. Попробую… вот теперь должно быть лучше видно. Это не кит… видите?
   На экранах вырисовалось светлое пятно, несколько овальное, неясных размеров.
   — М-да, — звучал голос в наушниках, — это что-то новенькое. Конечно, может быть, и рыба, но больше похоже на черепахообразное. В любом случае, ужасно огромное. Держится на расстоянии… не могу различить никаких деталей.
   Камера снова показала нам нечто, проплывающее мимо.
   — Пошло вверх. Идет быстрее, чем мы. Все, уходит из поля зрения… Может быть…
   Внезапно голос оборвался, экран на секунду вспыхнул и погас. Звук лебедки резко изменился: она заработала вхолостую.
   Мы некоторое время сидели в молчании, тупо уставившись на черные пятна экранов. Филлис нащупала мою руку и крепко стиснула.
   Начальник экспедиции, не проронив ни слова, вышел на палубу.
   Чтобы смотать более мили кабеля, требуется время. Возникла пауза. Все почувствовали себя как-то странно неловко и разбрелись по кораблю. Мы с Филлис прошли на нос и сидели там, опустив головы, боясь взглянуть друг другу в глаза.
   Прошел, казалось, не один час, прежде чем до нас долетел характерный звук последних оборотов лебедки. Не сговариваясь, мы поспешили на корму.
   Из воды показался конец троса. Все, полагаю, ожидали увидеть его измочаленным, раскрученным, похожим на щетку, но вместо этого перед нами предстало нечто иное: оба главных кабеля и кабель коммуникации оканчивались гладкими шарами расплавленного металла. Ошарашенные, мы уставились на них не в силах оторваться.
   Вечером капитан корабля прочел молитву, и над океаном прогремело три орудийных залпа.
 
   На следующий день погода не изменилась: палило солнце, море лениво и томно переливалось в его лучах. В полдень начальник экспедиции собрал нас всех вместе. Выглядел он очень усталым и больным.
   — Я приказываю продолжать исследования, — коротко и бесстрастно произнес он. — Если ничего не изменится и мы успеем провести соответствующие приготовления, то погружение начнем завтра утром, сразу после рассвета. У меня есть указание проводить погружения, вплоть до гибели аппарата, так как другой возможности для наблюдений не представится.
 
   Мы сидели перед мониторами. Снова перед нашими глазами проносились океанические слои, каждый со своими особенностями. Все было, как и в предыдущий раз, только теперь, вместо голосов Вайзмана и Трэнта, в наушниках раздавались всевозможные помехи: треск, скрежетание, хлюпанье, чавканье — звуки, улавливаемые установленными на телебате микрофонами — адская какофония Глубин. Мы испытали своего рода облегчение, когда на глубине в три четверти мили все стихло.
   Кто-то пробормотал:
   — А говорили, что никакое давление не может раздавить микрофоны.
   Мимо камер скользили головоногие, нервно метались косяки рыб, вспугнутые лучами прожекторов, иногда мелькали смутные очертания гротескных чудовищ.
   Миля… миля с половиной… две мили… две с половиной… И тут на экране возникло нечто, привлекшее всеобщее внимание. Необъятное, неопределенное, овальной формы — оно перемещалось с экрана на экран, кружась вокруг аппарата. Три-четыре минуты оно как бы наплывало на нас — всегда мучительно неясное, таинственное, страшное… Затем поднялось вверх и исчезло.
   Спустя полминуты экраны погасли.
 
   Почему бы иногда не похвалить свою жену?! Филлис пишет сногсшибательные сценарии, и этот был несомненно один из лучших. Жаль только, что его не приняли так, как он того заслуживал.
   Мы послали его в Адмиралтейство на согласование, и через неделю нас принял капитан Винтерс. Он прямо с порога начал расхваливать Филлис ее сценарий, было видно, что он не на шутку очарован моей женой, и лишь, когда мы устроились в мягких креслах, с сожалением покачал головой.
   — Тем не менее, — сказал он, — я хочу попросить вас пока повременить с оглашением материала.
   Филлис, естественно, огорчилась, она много и серьезно работала над сценарием не только ради денег: ей хотелось отдать должное погибшим Вайзману и Трэнту.
   — Мне жаль, — сказал капитан, — но я предупреждал вашего мужа.
   Филлис подняла глаза на Винтерса.
   — Почему?
   Меня волновал этот вопрос не меньше, чем Филлис: мои личные наблюдения и записи, не занесенные в официальные протоколы, тоже приходилось откладывать в долгий ящик. Я посмотрел на капитана.
   — Постараюсь объяснить, я просто обязан это сделать, — согласился Винтерс, переводя взгляд с меня на Филлис. Он чуть подался вперед. — Сложность заключается в оплавленных тросах, вы сами это должны понимать. Одна только мысль о существе, способном перекусить стальной канат, поражает воображение; даже если только представить возможность его существования. А что будет, когда эта новость выплывет наружу: «Тварь, перекусывающая стальные канаты», «Автоген — вместо зубов»? Начнется паника. Мне очень жаль, но, согласитесь, это не совсем обычная опасность, подстерегающая людей при глубоководном погружении. Мы должны прежде выяснить, в чем она заключается, а уж потом объявить о ней.
   Капитан все понимал и сожалел, но должен был подчиняться приказам.
   Мы поговорили еще немного, он уверил, что сам лично известит нас, как только настанет время огласить материал. Нам пришлось смириться.
   Перед самым уходом Филлис спросила:
   — Капитан, если откровенно, что вы сами об этом думаете? Кто это?
   — Если откровенно, миссис Ватсон, то не только у меня, а вообще ни у кого нет правдоподобного объяснения.
   Так мы и расстались, ничего не добившись.
 
   Спустя неделю, во время обеда, раздался звонок. Филлис сняла трубку.
   — Миссис Филлис? Здравствуйте, рад вас слышать. У меня хорошие новости, — раздался в трубке голос капитана Винтерса. — Только что я говорил с И-Би-Си и дал «добро» на ваш материал.
   Филлис поблагодарила за приятное сообщение и поинтересовалась:
   — Но что же все-таки произошло?
   — Видите ли, несмотря на все наши старания, информация просочилась. Вы услышите это вечером в новостях и прочитаете во всех утренних газетах. В создавшемся положении, я считаю, вы вправе использовать свои шанс. Лорды Адмиралтейства со мной согласны, они заинтересованы, чтобы передача как можно быстрее вышла в эфир. Они подтвердят ваш материал. Вот такие дела. Удачи вам.
   Филлис еще раз поблагодарила его и повесила трубку.
   — Но что же могло произойти? — спросила она у меня.
   У меня, конечно, ответа не было, и нам пришлось ждать девятичасовой сводки новостей.
   Сообщение было кратким, но, на наш взгляд, существенным. По радио передали, что американское судно, проводя подводные исследования в районе Филиппин, лишилось глубинной камеры с экипажем из двух человек.
   И тут же после новостей нам позвонили с И-Би-Си и стали твердить о приоритете, сообщив, что они изменили программу, чтобы вставить нашу передачу.
 
   Передача вызвала много шума. Выйдя в эфир сразу за американцами, мы достигли пика общественного интереса. Лорды остались довольны. Передача показала, что они отнюдь не всегда плетутся в хвосте. Хотя, я считаю, им не следовало делать подарков янки, придерживая наш материал. Правда, с учетом дальнейших событий все это не имеет большого значения.
   На нас посыпалась корреспонденция с самыми разными объяснениями и догадками, но никакого света на загадку оплавленных тросов они не пролили.
   Другое дело, что мы ничего и не ждали: людям и в голову не могло прийти, что между гибелью аппаратов и устаревшей темой болидов существует какая-то связь.
   Однако, тогда как Королевский Флот, казалось, не собирался предпринимать никаких конкретных шагов, занимаясь теоретическими изысканиями, флот США действовал несколько иначе. Окольными путями мы разузнали, что американцы готовят вторую экспедицию. Мы с Филлис сразу же обратились с прошением о включении в ее состав, но нам отказали. Сколько человек, кроме нас, обратилось с подобной просьбой — я не знаю, однако народу набралось столько, что американцам пришлось снарядить еще одно судно. Но и на нем нам места не нашлось, все места были отданы американским журналистам и обозревателям, которые собирались вещать не только на Америку, но и на всю Европу.
   Что ж, это было их шоу. Жаль было, конечно, терять такую возможность, да что делать?!
   Мы подозревали, что американцы снова потеряют свой аппарат, но не могли даже предположить, что они потеряют и судно.
   Неделю спустя объявился один парень с Эн-Би-Си — свидетель происшествия. Мы с трудом заманили его к себе на ленч, пообещав поделиться кое-какой информацией.
   — Никогда не видел ничего подобного, — сказал он, — и не хочу увидеть впредь. Идея была — послать первым аппарат типа вашего телебата, и, если все сойдет удачно, второе погружение произвести с экипажем. Добровольцев на это у них хватало. Даже смешно, всегда находятся молодцы, которым наскучило пребывание на земле.