Уиндем Джон Паркс Лукас Бейнон Харрис. Кракен пробуждается

Джон Уиндем
 
Кракен пробуждается

   Огромный айсберг, выброшенный на мель приливом, прочно стоял на дне. Холодные волны Атлантического океана разбивались о него, как о скалу, взметая в воздух тучи брызг.
   Ослепительно белые утесы на фоне иссиня-черной воды: они были повсюду. Я невольно залюбовался. Мне показалось, что в то утро их было гораздо больше, чем обычно. Ледяные глыбы поменьше плавно раскачивались на волнах, ветер и течение медленно относили их к проливу.
   — Думаю, — сказал я, — мне стоит написать… отчет.
   — Ты хочешь сказать — книгу? — поправила Филлис, не отрывая взгляда от океана.
   — Книгу?! Вряд ли из этого выйдет нечто в коленкоровом переплете, но, пожалуй, ты права, действительно — книгу, — согласился я.
   — Книга — всегда книга, даже если никто кроме автора и его жены никогда ее не прочтет.
   — И все-таки не исключено, что кто-нибудь когда-нибудь и прочтет. Я чувствую, мне следует взяться за перо, ведь мы с тобой знаем о случившемся больше, чем кто другой. Есть, конечно, специалисты в своей узкой области более компетентные, но в целом общую картину мы можем описать куда лучше.
   — Без ссылок на документы?
   — Если хоть кто-нибудь прочитает книгу и она его заинтересует, он без труда отыщет необходимую документацию, то есть все, что от нее осталось. Я лишь опишу события, как они представляются мне… нам, — поправился я.
   — Если рассматривать что-то одновременно с двух точек зрения, ничего путного не получится, — резонно заметила Филлис и плотнее запахнулась в пальто.
   Ее дыхание становилось белым облачком пара на холодном воздухе. Мы любовались айсбергами. Их было не счесть сколько, самые дальние угадывались только по белоснежной пене разбивающихся о них волн.
   — Книга поможет нам скоротать зиму, — предположила Филлис, — а потом, когда настанет весна, может быть… С чего ты хочешь начать?
   — Не знаю, еще не думал об этом, — признался я.
   — Мне кажется, тебе стоит начать с той ночи на борту «Джиневры», когда мы увидели…
   — Но, дорогая, — возразил я, — еще никто не доказал, что эти явления взаимосвязаны.
   — Если ты собираешься подыскивать всему доказательства, то лучше не берись совсем.
   — Я начну с первого погружения.
   Филлис покачала головой.
   — Если читатель опустит что-либо несущественное — это полбеды. Много хуже, если нечто важное опустишь ты сам.
   Я насупился.
   — Да, я никогда не был убежден, что те болиды… Но, черт возьми, слово «совпадение» и существует потому, что в самом деле существуют совпадения.
   — Вот так и напиши. Только начни с «Джиневры».
   — Ладно, — уступил я. — Глава первая — «Любопытный феномен».
   — Милый, мы живем не в девятнадцатом веке! Я бы на твоем месте разделила книгу на три Фазы. Фаза первая…
   — Дорогая, чья это будет книга?
   — Конечно, твоя, милый.
   — Значит ли это, что она будет принадлежать мне больше, чем моя жизнь с тех пор, как я встретил тебя?
   — Да, милый. Итак, Фаза первая… Ой, посмотри скорей!
   Громадная льдина, подточенная водой, откололась от айсберга и, тяжело описав в воздухе дугу, со всего размаху обрушилась в воду, взметнув к небу миллионы сверкающих брызг. Продолжая по инерции вращение, она на какое-то мгновение замерла почти горизонтально и качнулась назад, оставляя за собой искрящийся водяной шлейф. Мы, как зачарованные, смотрели на затухающие колебания этого гигантского маятника, пока льдина не успокоилась, выставив на обозрение миру другую свою грань.
   Филлис вернулась к разговору.
   — Первая Фаза, — начала она уверенно, но вдруг остановилась. — Нет, в начале нужен эпиграф — на целую страницу, отражающий самую суть.
   — Пожалуй, — согласился я. — Думаю…
   Филлис замотала головой.
   — Подожди… сейчас… Вспомнила! — обрадовалась она. — Эмили Петифел! Ты о ней, вероятно, никогда и не слышал…
   — Совершенно верно, — вставил я. — Мне хотелось бы…
   — Это из «Розовой Книги Детства». Вот послушай. — И Филлис, вынув руку из кармана, продекламировала.
   — Слишком длинно, дорогая и, прости, немного не по теме.
   — Да, но последние две строчки, Майк, вот эти:
 

 
Но что это, мама, ответь мне скорее
Из моря украдкой выходит на берег?
 

 
   — Жаль, дорогая, но я вынужден повторить: нет.
   — Ты не найдешь ничего лучшего, — обиделась она. — Ну а что у тебя?
   — Я имел в виду Теннисона.
   — Теннисона?! — поморщилась Филлис.
   — Слушай, — сказал я и, в свою очередь, прочитал небольшой отрывок. — Конечно, это не шедевр, но ведь и Теннисон был когда-то начинающим поэтом.
   — Мои две последние строчки более точны.
   — По букве, но не по духу. И, кто знает, может быть, слова Теннисона, в конце концов, окажутся истиной.
   Мы еще немного поспорили, но я так считаю: книга моя, а Филлис, если захочет, может написать свою.
 

 
Под громоподобными волнами
Бездонного моря, на дне морском
Спит Кракен, не потревоженный снами,
Древним, как море, сном.
Тысячелетнего века и веса
Огромного водоросли глубин
Переплелись с лучами белесыми,
Солнечными над ним.
На нем многослойную тень рассеял
Коралловых древ неземной раскид.
Спит Кракен, день ото дня жирея,
На жирных червях морских,
Покуда последний огонь небесный
Не опалит Глубин, не всколыхнет вод, -
Тогда восстанет он с ревом из бездны
На зрелище ангелам… и умрет.
 

 
   Альфред Теннисон
 

ФАЗА ПЕРВАЯ

 
   Я — истинный свидетель, ты — истинный свидетель, практически все твари божьи — истинные свидетели: ума не приложу, как возникают совершенно различные версии одного и того же события! Я знаю только двух людей, чье описание происшедшего в ночь на 15 июля полностью совпадает, — эти двое — Филлис и я. Но, так как Филлис — моя жена, люди, по своей простоте, говорят за нашими спинами, будто я повлиял на нее. О, как плохо они знают Филлис!
   Итак, время: 23 часа 15 минут; место: 35 широта, 24 градуса западнее Гринвича, круизное судно «Джиневра»; ситуация: медовый месяц — вот факты, не вызывающие сомнений.
   Маршрут круиза проходил через Мадейру, Канарские острова, острова Зеленого Мыса и затем круто поворачивал на север, чтобы по пути домой захватить Азоры.
   Мы стояли на верхней палубе, облокотясь на перила, вдыхая прохладный ночной воздух. Из салона доносилась заунывная мелодия, красивый баритон страдал от неразделенной любви. Отдыхающие танцевали.
   Корабль шел плавно, как по реке. Мы молчали, уставившись в бесконечные просторы моря и неба. Эстрадный певец надрывно стенал за нашими спинами.
   — Как хорошо, что я не могу разделить его горе, это было бы ужасно, — пробурчала Филлис. — И зачем тиражировать подобные завывания?
   К счастью, мне не надо было отвечать — внимание Филлис неожиданно переключилось.
   — Как мрачен и зловещ сегодня Марс, — сказала она. — Хочется верить, что это не дурное знамение.
   Я взглянул на красную точку среди мириад белых. Надо признать, в тот вечер Марс действительно был ярок, как никогда. Хотя, возможно, все объяснялось тем, что мы находились в тропиках: звезды здесь тоже были совсем другие…
   — Да, — согласился я, — хочется верить…
   Некоторое время мы молча пялились на красную точку.
   — Странно, но, кажется, он увеличивается, — озадаченно заметила Филлис.
   Я сказал, что это скорее всего галлюцинация. Однако Филлис была права: Марс явно увеличился в размерах и более того…
   — Еще один! Нет, двух Марсов быть не может… — растерялась она.
   И тем не менее они были. Вторая точка, чуть меньше первой, мерцала таким же алым светом.
   — Еще! Видишь? Там, слева.
   — Вероятно, какой-то тип реактивных самолетов, — предположил я.
   Точки становились все ярче и все ниже опускались по небосклону, пока не оказались почти над линией горизонта. От них по воде побежала розовая дорожка отраженного света.
   — Пять, — насчитала Филлис.
   И сколько нас ни просили потом описать эти точки подробнее, мы говорили тогда и продолжаем утверждать сейчас, что установить их точные очертания было невозможно. Равномерно красный, слегка размытый по контуру шар — вот все, что мы тогда разглядели. Попытайтесь представить пурпурный источник света, окутанный густым туманом, таким, что образуется довольно отчетливый ореол, и вы получите примерное представление, на что это походило.
   Естественно, кроме нас на палубе слонялись и другие отдыхающие, и не мы одни обратили внимание на необычное явление. Но кому привиделись тела сигарообразной формы, кому — цилиндры, кому — диски, кому, естественно — блюдца; кто усмотрел восемь, кто — девять, кто — дюжину объектов. Мы — пять.
   Что же касается ореола, то даже если он и являлся следствием работы реактивных двигателей, приближались объекты сравнительно медленно, и у пассажиров «Джиневры» хватило времени, чтобы сбегать в салон и позвать своих друзей поглазеть на небо. Так что вскоре все перила облепили зеваки, наперебой высказывавшие догадки; — одна лучше другой.
   Взметнулось облако розового пара — первый объект с шипением погрузился в воду. Вскоре пар расстелился над водой, потерял розовый оттенок и стал просто белым туманом в лунном свете. Вода в месте погружения бурлила и пенилась. Когда туман рассеялся, на глади моря не осталось ничего, кроме постепенно успокаивающейся воронки.
   Следом погрузился второй шар, затем — третий, и, наконец, все пять небесных тел с громким свистом исчезли в море, оставив после себя бурлящие воронки.
   На «Джиневре» затрезвонили колокола, корабль изменил курс, и команда приготовилась к спуску шлюпок. Мужская половина пассажиров застыла наготове со спасательными жилетами.
   Четыре раза корабль прошел туда и обратно, исследуя район, однако никаких следов аварии мы не обнаружили — море было пустынным и спокойным.
   Я в то время являлся штатным сотрудником И-Би-Си^[1]; поэтому, не раздумывая, я поспешил к капитану, протянул ему свою визитную карточку и объяснил, что на радио, наверняка, заинтересуются происшедшим.
   — Здесь, наверное, опечатка: Би-Би-Си? — переспросил капитан.
   Конечно, И-Би-Си тогда уступала знаменитой радиовещательной компании, и мне вечно приходилось давать необходимые пояснения. Заверив капитана, что все напечатано правильно, я добавил:
   — Насколько я успел выяснить, у каждого пассажира есть своя версия. Я бы хотел услышать вашу, официальную, чтобы сравнить со своей.
   — Неплохая мысль, — согласился капитан, — но начнем с вас.
   Когда я закончил, он кивнул и протянул мне вахтенный журнал. В главном наши наблюдения совпадали: объектов — пять и форму их определить невозможно. Я отметил про себя, что все пять тел зарегистрированы радарами и отнесены к разряду НЛО.
   — А что вы лично об этом думаете? — спросил я его. — Не наблюдали ли вы нечто подобное раньше?
   — Нет… никогда, — как-то нерешительно отозвался капитан.
   — Но?
   — Хорошо, только не для печати. Видеть — не видел, но мне рассказывали о двух случаях, почти в точности совпадающих с этим. Оба они произошли в прошлом году. Первый раз это случилось ночью — было всего три… болида. Во втором случае — полдюжины, и несмотря на то, что их наблюдали при дневном свете, они выглядели так же, как вчерашние, — размытые красные пятна. И тоже над Тихим океаном, правда, в другой его части.
   — А почему не для печати?
   — Тогда было всего по два-три свидетеля, а вы сами понимаете… Какой моряк хочет прослыть пустозвоном?! Оба случая, конечно, стали известны, но только среди своих. Мы, так сказать, не столь скептичны, как остальные: в море иногда случаются странные вещи.
   — Ну, а хоть какое-нибудь объяснение, на которое я смог бы сослаться?
   — Я предпочел бы этого не делать и ограничиться записью в вахтенном журнале. Вчера я зафиксировал происшедшее только потому, что на сей раз было несколько сот свидетелей.
   — А почему бы нам не исследовать дно, вы же точно засекли место погружения?
   Он покачал головой.
   — Здесь больше тысячи саженей. Слишком глубоко.
   — А в тех двух случаях? Тоже никаких следов крушения?
   — Нет. Если б они были, то власти, наверняка, провели бы официальное расследование. Никаких доказательств.
   Мы поговорили еще немного, но больше ничего интересного мне не удалось из него вытянуть. Я вернулся в каюту и, написав короткий репортаж, передал его в Лондон. В тот же вечер материал пошел в эфир в рубрике «Любопытное происшествие».
   Вот так случилось, что я оказался одним из первых свидетелей того, что положило начало всем нашим бедам.
   Я убежден, что все взаимосвязано: и эта ночь, и рассказ капитана, и то, что произошло в дальнейшем, хотя, даже теперь, спустя годы, у меня нет никаких доказательств. Чем все закончится? Я боюсь заглядывать вперед, я бы даже предпочел вообще обо всем забыть, если б это было возможно. Да, все начиналось так незаметно! Ничто не предвещало катастрофы. Однако трудно представить, что можно было бы предпринять, заранее зная об опасности. Потенциальную угрозу расщепления атомного ядра человечество осознало довольно рано, но что от этого изменилось?!
   Возможно, если бы мы сразу атаковали… Но что или кого атаковать, мы не знали, а потом уже было слишком поздно. Да и не хочу я здесь оплакивать наши просчеты. Моя цель — четко и, по возможности, кратко описать события, послужившие причиной нашего сегодняшнего положения. Пусть даже сведения о них отрывочны и не связаны между собой.
 
   «Джиневра» прибыла в Саутгемптон по расписанию, без каких-либо прочих происшествий. Их никто и не ждал — то, что произошло, само по себе было из ряда вон, и когда-нибудь, в отдаленном будущем, мы могли сказать своим внукам нечто вроде: «Когда ваши дедушка и бабушка были молодыми, они видели морского дракона».
   Это был великолепный медовый месяц, лучшего я не мог себе и представить. Филлис тоже, когда мы, опершись на перила, смотрели на суету портового города, восторженно отозвалась о нашей морской прогулке.
   Мы славно устроились в нашем замечательном новом доме в Челси, наслаждаясь тишиной и уютом, позабыв о странных болидах. Лишь в понедельник утром, явившись в офис родной И-Би-Си, я с удивлением обнаружил, что коллеги в мое отсутствие окрестили меня Ватсон-болидом из-за огромного количества откликов на передачу. Всучив кипу писем, мне сказали: «Ты заварил эту кашу, тебе и расхлебывать».
   Оказывается, на свете существует несметное число любителей сверхъестественного, которые только тем и занимаются, что раскапывают душещипательные секреты и тайны. Им достаточно малейшего повода, чтобы усмотреть единомышленника в первом встречном. Разбирая корреспонденцию, я выявил целый букет загадочных явлений. Одного моего коллегу, сделавшего передачу о привидениях, слушатели завалили письмами о левитации, телепатии, материализации, гипнозе и тому подобном. Я же затронул несколько иную область. Большинство моих респондентов сочли, что коль я занимаюсь болидами, то мне будет интересно узнать о таких явлениях, как: дождь из лягушек, таинственное выпадение золы, все разновидности свечения на небе и морские чудовища.
   Просмотрев письма, я отложил с полдюжины, возможно, относящихся к моей теме. В одном из них рассказывалось о недавнем случае у Филиппин: явное подтверждение рассказа капитана «Джиневры». Другое письмо заинтересовало меня тем, что его автор в интригующей форме приглашал встретиться с ним в «Золотом пере». Я решил принять приглашение, тем более, что там всегда можно неплохо перекусить.
   Мы встретились неделю спустя. Пригласивший меня мужчина был всего на два-три года старше меня. Он заказал четыре стакана тио-пепе и первым делом признался, что имя на конверте — вымышленное и что сам он — капитан королевской авиации.
   — Видишь ли, — сказал он, — сейчас-то они уверены, что мне все померещилось, но едва найдутся доказательства, не преминут сделать это государственной тайной. Такая вот петрушка, дружище.
   Я посочувствовал…
   — Ладно, — продолжил он, — я все равно влип, а ты собираешь данные, поэтому я все тебе расскажу. Только на меня не ссылайся — не хочу неприятностей от начальства. Нет законов, запрещающих делиться галлюцинациями, но кто знает…
   Я понимающе кивнул…
   — Это случилось три месяца назад. Обычный патрульный полет примерно в нескольких сотнях миль от Формозы…
   — А… а разве…
   — Эх, парень, есть множество вещей, которые у нас не афишируют, но и не делают из них больших секретов, — сказал он. — Итак, я совершал обычный патрульный полет. Радар засек их еще вне зоны видимости, далеко за мной; они стремительно приближались с запада. Я решил выяснить, что это, и пошел на перехват; попытался связаться с ними, но безрезультатно. Три красные точки — я видел их — три красные точки, яркие даже при солнечном свете. Я снова и снова вызывал их — ни ответа, ни привета. Не обращая на меня никакого внимания, они неслись с бешеной скоростью, хотя я сам летел со скоростью близкой к пятистам.
   Так вот… — Он перевел дыхание. — Я — капитан патрульной службы, и я доложил на базу, что передо мной неизвестный тип летательных аппаратов — если это вообще можно назвать летательным аппаратом — и, так как они не отвечают, я предложил пальнуть по ним. А что еще оставалось? Дать им уйти? Тогда какого черта я вообще патрулирую! Неохотно, но база все же согласилась.
   Для очистки совести я еще разок попытался выйти с ними на связь, но им было плевать на меня и на мои сигналы.
   Мы сближались. Нет, это точно были никакие не летательные аппараты, это было именно то самое, что ты описал в передаче: темно-красное ядро с розовым ореолом. Я сказал бы — миниатюрные красные солнца. И чем дольше я на них смотрел, тем меньше они мне нравились. Я установил гашетку под контроль радара и позволил им обогнать меня. По моим подсчетам они двигались со скоростью более семисот.
   Секунда-две, и орудие выстрелило. Казалось, шар взорвался одновременно со спуском гашетки. Эх, парень, видел бы ты, как он взорвался! Мгновенно разбух до неимоверных размеров, становясь из темно-красного — розовым, из розового — белым и весь в эдакую малиновую крапинку. Ну и зрелище, доложу я тебе! Самолет мой тряхнуло взрывной волной, может быть, попали осколки… Не знаю, сколько прошло времени, наверно, немного (я — счастливчик, парень), потому что когда пришел в себя, обнаружил, что еще жив, а самолет быстро теряет высоту. Три четверти моего правого крыла — как не бывало, левое тоже выглядело не лучшим образом. Я понял, что пора катапультироваться, и, к моему удивлению, катапульта сработала.
   Он призадумался, а потом добавил:
   — Я понимаю, что не сказал тебе ничего нового, но обрати внимание на два момента: они перемещались значительно быстрее, чем те, которые видел ты, это — во-первых. И во-вторых, что бы это ни было, оно очень уязвимо.
   Единственное, что мне еще удалось из него выпытать, это то, что после взрыва шар не развалился на части, а исчез, лопнул, взорвался весь, целиком, полностью. И, как ни странно, это обстоятельство впоследствии оказалось более значимым, чем думалось вначале.
   В последующие недели пришло всего несколько писем, а затем болидная эпопея вовсе стала напоминать историю с Лохнесским чудовищем.
   Все, касающееся болидов, спихивали мне — на И-Би-Си это считалось моим делом.
   Изредка из обсерваторий сообщали, что ими зафиксированы красные объекты, перемещавшиеся на высоких скоростях. Однако там были очень осторожны в своих утверждениях, да и ни одна газета все равно б не напечатала об этом ни строчки, хотя бы потому, что все это сильно смахивало на НЛО, а читатели, по мнению редакторов, предпочли бы в качестве сенсации что-нибудь новенькое.
   Но все же материал постепенно накапливался и спустя два года события получили должную огласку и внимание.
   Тринадцать болидов! Первой их засекла радарная станция на севере Финляндии. Болиды двигались в юго-западном направлении со скоростью тысяча пятьсот миль в час. Финны в своем сообщении назвали их «неопознанными летающими объектами». Шведы тоже засекли их, когда они пересекали территорию страны; им даже удалось наблюдать объекты, и они описали их как маленькие красные точки. Норвежцы подтвердили информацию, но, по их данным, скорость точек не превышала тысячи трехсот миль в час. Шотландская станция доложила о них как о телах, «видимых невооруженным глазом», перемещающихся со скоростью тысяча миль. Две станции в Ирландии сообщили, что «неопознанные летающие объекты» пролетают прямо над ними в юго-западном направлении с небольшим отклонением. Еще более южная станция определила их скорость — восемьсот миль в час и утверждала, что они «отчетливо видны». Метеорологическое судно на 65 градусе северной широты зафиксировало скорость тел — пятьсот миль, и это было последнее известие.
   Причина, по которой сообщение именно об этом полете болидов оказалось в передовицах, тогда как предыдущие остались без внимания, заключалась не только в обилии поступивших сообщений, позволявших вычертить траекторию полета, причина была — в самой траектории. Но, несмотря на окольные намеки и даже прямые выпады, на Востоке молчали.
   После первых атомных испытаний в России и последовавших за ними поспешных и нехарактерных для Востока объяснений, Москва взяла за правило в подобных вопросах симулировать глухоту. Такая политика имела определенный успех, создавалось впечатление, что за молчанием непременно стоит сила. Ну, а поскольку те, кто был хорошо знаком с действительным состоянием дел в России, не собирались афишировать своей осведомленности, то игру в непричастность можно было продолжать и впредь.
   Швеция, избегая конкретизации, объявила, что они предпримут меры против любого посягательства на их воздушное пространство со стороны кого бы то ни было. Британские газеты заявляли, что некая супердержава, столь ревностно охраняющая свои границы, должна признать подобное право и за другими странами. В американских журналах говорилось, что, имея дело с русскими, надо стрелять первым.
   Кремль… не реагировал.
   В редакцию посыпались письма. Сообщения о болидах шли отовсюду, я только успевал отбирать наиболее яркие, откладывал в сторону остальные. Было в них и несколько описаний болидов, спускающихся в море, причем настолько похожих на мои собственные наблюдения, что я не был уверен в том, что их не позаимствовали из моей же радиопередачи. В целом, вся корреспонденция оказалась кучей предположений, догадок, бесконечных историй, информации из третьих рук, чистых фантазий, и я мало что извлек из этой кипы бумаг. Но два вывода я все-таки сделал: ни один человек не видел, чтобы болид приземлялся на сушу; ни одно из погружений не наблюдалось с берега — все они были замечены с борта корабля или самолета, далеко в море.
   Сообщения поступали еще несколько недель. Скептики сдались, и только самые стойкие из них продолжали твердить: это не более чем галлюцинации. Письма приходили, но мы тем не менее не узнали о болидах ничего нового, ни одной фотографии — как у охотника, который в ответственный момент всегда оказывается без ружья.
   Но зато следующая вереница болидов пролетела как раз над тем, у кого оружие оказалось, причем, в буквальном смысле слова.
   Авианосец военно-морских сил США «Тускиги», находясь вблизи Сан-Хуана, о.Пуэрто-Рико, принял сообщение из Кюрасао о том, что в их направлении летят восемь болидов. Капитан, уверенный, что это посягательство на воздушное пространство острова, сделал необходимые приготовления и, потирая руки, наблюдал за приближением болидов на экране радара. Выждав, пока нарушение воздушных границ стало бесспорным, он отдал приказ произвести шесть залпов с интервалом в три секунды и вышел на палубу полюбоваться ночным небом.
   В бинокль он увидел, как шесть красных точек одна за другой превратились в большие клубы розоватого дыма.
   — Так, — сказал он самодовольно, — с этими покончено. Посмотрим теперь, кто станет жаловаться.
   Закинув голову, капитан стоял и смотрел, как оставшиеся две точки удалялись в северном направлении.
 
   Шли дни, жалоб не поступало, но не уменьшалось и число сообщений о болидах; политика же искусственного замалчивания лишний раз доказывала, чьих рук это дело.
   На следующей неделе еще два болида оказались достаточно неосторожны, пролетев в радиусе действия разведывательной станции Вумера, за что и поплатились; еще три были уничтожены морским судном в районе Кодиака.
   Вашингтон отправил Москве ноту протеста с указанием на неоднократные нарушения воздушных границ и, выражая соболезнования родственникам погибших, подчеркнул, что ответственность лежит не на тех, кто находился на борту летательных аппаратов, а на тех, кто, вопреки международным соглашениям, послал их на смерть.
   Кремль после нескольких дней «созревания» выдал ответный протест, заявив, что тактикой приписывания своих преступлений другим Запад никого не удивил, что оружием, разработанным советскими учеными для дела мира, недавно уничтожено более двадцати летательных аппаратов над территорией Союза; и это должно вразумить всякого, кто еще промышляет шпионажем.
   Положение осталось невыясненным, а весь несоветский мир разделился на два лагеря: тех, кто верил русским, и тех, кто не верил им. У первых не возникало никаких вопросов — их вера была тверда. Вторые сомневались — считать ли заявление Москвы чистой ложью или, может, русские все-таки сбили — пусть не двадцать — ну хоть пяток болидов.