Домини надела голубое платье с длинным рукавом, чтобы Кара не расстраивалась при виде ее рук, до сих пор покрытых синяками. Лицо в зеркале выглядело бледным, с темными кругами вокруг глаз, и Домини воспользовалась косметикой, чтобы скрыть следы несчастья, теперь уже, слава Богу, начинающие исчезать!
Да, платье слишком просто, надо оживить его каким-нибудь ожерельем. Домини открыла ящик, где хранила драгоценности. Там вместо простой, обтянутой кожей коробки была филигранная шкатулка с вырезанными на ней очаровательными чертенятами и фавнами, рыбками и ракушками, летящими птицами. Домини открыла шкатулку. Да, внутри ее драгоценности, аккуратно разложенные по изящным и удобным крохотным выдвижным ящичкам.
Антикварная шкатулка для драгоценностей была подарком Поля. Молчаливое выражение сочувствия, как предположила Домини, потому что за прошедшие восемь дней он ни слова не сказал о потерянном ребенке. Он вообще казался замкнутым более обычного.
Домини провела пальцем по изящной резьбе шкатулки, получая удовольствие от осязания, которое, однако не согревало ей сердце. Она взяла простую нить жемчуга, когда-то принадлежавшего матери, и, надевая ее, вспоминала о дне своего венчания. Жемчуг считается несчастливым для невесты, но она ожидала, что ей придется плакать в тот день, и потому, остановив выбор на ожерелье, бросила вызов судьбе.
По дороге на первый этаж Домини приостановилась у лирообразного окна на повороте лестницы и увидела, что туман стал совершенно непроницаемым. Шуршание ветвей, доносившееся со стороны сосновой рощи, казалось таинственным и жутковатым, а дом — пустым и нежилым. Она была рада застать в salotto Яниса, с уютным посвистыванием задергивающего шторы. Все лампы были зажжены, а в камине пылающие сосновые поленья шипели и распространяли аромат хвои.
Ее нервное напряжение, казалось, немного ослабло в тепле и уюте комнаты, и Домини осторожно потрогала цветы, поставленные Янисом в вазу на маленьком столике, подвинутом к камину. Он включил приемник и до них донеслась из-за закрытого туманом моря, из Афин, нежная мелодия из «Сельфид».
— Туман, вроде бы, стал еще гуще, а, Янис? — Домини уселась в пододвинутое им кресло.
— Я бы сказал, что он все такой же, мадам. — Он налил в ее бокал вина… критского вина, которое, как всегда говорил Поль, надо пить с диким инжиром и медовыми кексами, так, как в старину, — без них не обходился ни один ужин любовников.
Она чуть поежилась, ей почудилось, что она слышит его смех, и, чтобы согреться, отхлебнула немного вина.
— Я уверен, что месье Стефанос не выедет в такой туман, мадам. — Янис посыпал на горящие поленья можжевеловые иголки, и их аромат сразу же распространился по всей комнате. — А теперь я принесу вам суп.
Домини ела только чтобы сделать приятное Янису и его жене, у нее совсем не было аппетита. Столик убрали, и она пила кофе, сидя в глубоком кресле Поля, когда в дверь вдруг громко постучали. Сердце у Домини бешено заколотилось от волнения. Когда дверь в salotto распахнулась, Домини стояла… поспешно вошел Никое Стефанос… а за ним высокий и светловолосый Берри Созерн.
Глава 14
Глава 15
Да, платье слишком просто, надо оживить его каким-нибудь ожерельем. Домини открыла ящик, где хранила драгоценности. Там вместо простой, обтянутой кожей коробки была филигранная шкатулка с вырезанными на ней очаровательными чертенятами и фавнами, рыбками и ракушками, летящими птицами. Домини открыла шкатулку. Да, внутри ее драгоценности, аккуратно разложенные по изящным и удобным крохотным выдвижным ящичкам.
Антикварная шкатулка для драгоценностей была подарком Поля. Молчаливое выражение сочувствия, как предположила Домини, потому что за прошедшие восемь дней он ни слова не сказал о потерянном ребенке. Он вообще казался замкнутым более обычного.
Домини провела пальцем по изящной резьбе шкатулки, получая удовольствие от осязания, которое, однако не согревало ей сердце. Она взяла простую нить жемчуга, когда-то принадлежавшего матери, и, надевая ее, вспоминала о дне своего венчания. Жемчуг считается несчастливым для невесты, но она ожидала, что ей придется плакать в тот день, и потому, остановив выбор на ожерелье, бросила вызов судьбе.
По дороге на первый этаж Домини приостановилась у лирообразного окна на повороте лестницы и увидела, что туман стал совершенно непроницаемым. Шуршание ветвей, доносившееся со стороны сосновой рощи, казалось таинственным и жутковатым, а дом — пустым и нежилым. Она была рада застать в salotto Яниса, с уютным посвистыванием задергивающего шторы. Все лампы были зажжены, а в камине пылающие сосновые поленья шипели и распространяли аромат хвои.
Ее нервное напряжение, казалось, немного ослабло в тепле и уюте комнаты, и Домини осторожно потрогала цветы, поставленные Янисом в вазу на маленьком столике, подвинутом к камину. Он включил приемник и до них донеслась из-за закрытого туманом моря, из Афин, нежная мелодия из «Сельфид».
— Туман, вроде бы, стал еще гуще, а, Янис? — Домини уселась в пододвинутое им кресло.
— Я бы сказал, что он все такой же, мадам. — Он налил в ее бокал вина… критского вина, которое, как всегда говорил Поль, надо пить с диким инжиром и медовыми кексами, так, как в старину, — без них не обходился ни один ужин любовников.
Она чуть поежилась, ей почудилось, что она слышит его смех, и, чтобы согреться, отхлебнула немного вина.
— Я уверен, что месье Стефанос не выедет в такой туман, мадам. — Янис посыпал на горящие поленья можжевеловые иголки, и их аромат сразу же распространился по всей комнате. — А теперь я принесу вам суп.
Домини ела только чтобы сделать приятное Янису и его жене, у нее совсем не было аппетита. Столик убрали, и она пила кофе, сидя в глубоком кресле Поля, когда в дверь вдруг громко постучали. Сердце у Домини бешено заколотилось от волнения. Когда дверь в salotto распахнулась, Домини стояла… поспешно вошел Никое Стефанос… а за ним высокий и светловолосый Берри Созерн.
Глава 14
Никос с завившимися от влаги в кольца волосами сразу же подошел к Домини и взял ее за руки. Пальцы Домини в его руках были холодны, как лед, и сильно дрожали. Она была уверена: что-то случилось… Поль с Карой попали в аварию по дороге домой. Глаза ее, как бы с мольбой, обратились к Берри, потом она обернулась Никосу:
— Это Кара и Поль, да? Они разбились на машине? Никое закусил губу, а Берри сунул руки в карманы автомобильной куртки. Поднятый воротник лохматил ему волосы, а глаза, когда он встретился с Домини взглядом, потемнели.
— Скажите же мне! — Она впилась ногтями в руки Никоса.
— С Карой все в порядке, — сказал он. — Поль… его увезли в больницу… Домини болезненно перевела дыхание.
— Он сильно пострадал?
Никое взглянул на Берри, потом заставил Домини усесться в кресло, а Берри поспешно подошел к бару, где стояли графины. Послышался звон открываемой пробки, Берри удостоверился, что в графине находится бренди, и налил в маленькую рюмочку. Когда он шел через комнату с рюмкой к Домини, Никое сказал ей:
— Никакой аварии не было. Поль заболел… очень серьезно…
— Возьми, выпей, моя хорошая. — Теплая рука Берри легла на ее плечо, и рюмка оказалась у самых ее губ. Она выпила, сознавая, что он дает ей бренди, так как Никое должен сказать что-то еще, гораздо худшее, чем то, что он уже сказал ей.
Никое стоял, не сводя глаз с Домини, бледное молодое лицо над высоким воротником черного матросского свитера страшно расстроено.
— Мой кузен не выживет, — хрипло выговорил он, — и я подумал, что ты, Домини, захочешь побыть с ним.
Поль умирает? Она недоверчиво взглянула на Никоса.
— Нехорошо, если бы ты услышала такую новость по телефону, — продолжил Никое, расстроенный и не совсем уверенный что нужно говорить в подобных случаях. — Берри как раз был у нас в доме, потому мы приехали на машине вместе. На нижних склонах туман был очень густ, но сейчас стало немного получше…
Туман, ошарашенно думала Домини. Какое значение имеет туман?
Она вскочила на ноги и увидела Яниса, обеспокоенно топтавшегося в дверях. По лицу слуги ясно, что он слышал все, что Никое сказал о Поле. Печально покачивая головой, Янис пошел за пальто и шарфом для Домини. Это было очень красивое пальто из меха оцелота, и Берри помог Домини надеть его и поднял большой воротник, чтобы закрыть от влаги голову, застегнул пуговицы, а волосы она сама прикрыла шелковым шарфом, купленным у уличного торговца на Плаке. На Плаке, где она бродила с Полем.
Поль… умирает!
Она оказалась в машине, сидящей на заднем сиденьи рядом с Берри. Янис и Лита стояли в дверях дома, похожие на призраков, и наблюдали, как Никое развернул машину и направил ее в почти непроницаемую массу тумана. Голова у Литы прикрыта черной шалью и глаза — мокрые.
А у Домини на глазах не было слез, но она чувствовала их горячую тяжесть в голове; ею овладело чувство, будто она долго-долго всматривалась в туман и только теперь начала различать что-то.
Поль давно знал о наступлении этой болезни: головные боли служили ее предвестниками, и это объясняло многие его слова и поступки.
Поль уже давно знал, что должен умереть!
Домини чувствовала, как теплая рука Берри сжимает ее пальцы, стараясь уменьшить тревогу. Машина шла очень медленно в этом густом тумане по крутому склону горы, то продвигаясь на несколько ярдов, то снова приостанавливаясь, когда Никое чувствовал, что колеса начинают проскальзывать на покрытом травой склоне.
Когда Домини с Полем ехали по этой дороге в последний раз, ей казалось, что машина парит рядом со звездами, как колесница Аполлона. Сейчас звезд не видно, только в тумане, начавшем немного рассеиваться, изредка появлялись силуэты деревьев.
Через некоторое время Никое сказал им через плечо, что заметил проблеск огня маяка, находящегося между Анделосом и соседним островом. Это означало, что они приближались к гавани и больнице.
У Домини быстро и гулко застучало сердце, она болезненно напряглась. Она сидела, откинувшись на плечо Берри, благодарная за его силу и молчаливую поддержку. О чем он думал, сидя так тихо и держа ее за руку? Что судьба туже натягивает связывающую их нить, сближая все теснее по мере того, как уходила жизнь человека, вставшего между ними?
— Что произошло, Берри? — Она, наконец, проглотила комок, стоявший в горле и не дававший ей говорить. — Ты был в доме тети Софулы, когда… когда Полю стало плохо?
— Я ходил на яхте с Ванхузенами… и с Алексис, — объяснил он. — Туман сгущался, и мы вернулись в гавань. Мы с Алексис немного выпили у Ванхузенов. Потом я проводил ее до дома, так как туман стал очень густым. Мы пришли как раз когда отъезжала машина скорой помощи с Полем. Кара и ее тетка поехали с ним. Никое был дома, чтобы рассказать нам о случившемся… Алексис и мне.
— Бедная Кара, она, наверное, очень расстроилась, — тихо проговорила Домини, знавшая, как девочка обожала Поля.
— Она уехала без слез, — ответил ей Никое, вглядываясь в туман сквозь очищенные «дворниками» участки ветрового стекла. — Она как будто сразу стала взрослой.
Без слез, подумала Домини, греки, так часто плачущие от радости, горе встречают с сухими глазами, не показывая сердечную боль. Все равно, очень хорошо, что рядом с Карой есть Никое, к которому она может обратиться за поддержкой. Их поездка сквозь туман заняла около двух часов, но вот наконец они разворачиваются на стоянке перед зданием больницы. Никое помог Домини выйти из машины. Все трое направились к входу, где швейцар в форме направил их по лестнице, ведущей на тот этаж, где находилась отдельная палата месье Стефаноса.
— Хочешь, чтобы я поднялся с тобой? — спросил Берри у Домини. Она кивнула и, уже поднимаясь по лестнице, заметила, что у нее на ногах греческие домашние шлепанцы без каблуков. Они были разукрашены яркой вышивкой и выглядели нелепо на солидных каменных ступенях.
Коридор освещался очень слабо. Комната Поля находилась почти в середине, и когда они подходили, из дверей вышла медсестра, держа небольшой поднос с инструментами, накрытыми белой тканью. Никое подошел к ней и спросил, можно ли жене пациента увидеть его. Сестра повернулась к Домини и что-то сказала по-гречески. Никосу пришлось объяснить ей, что мадам Стефанос — англичанка. Потом он перевел Домини, что сказала сестра: сейчас у Поля врачи и им придется подождать вместе с остальными родственниками в комнате для ожидания. Сестра показала им куда пройти, комната находилась чуть дальше по коридору.
Там они нашли Кару и ее тетю. Кара вскочила на ноги и подбежала к Домини. Ее огромные глаза на побледневшем личике напоминали об испуганной серне, — темные, полные боли и недоумения.
— Ох, Домини, — беспомощно проговорила она. — Что мы будем делать без Поля?
Домини обняла девочку. Она ничего не могла ответить ни Каре, ни самой себе.
Они ждали, почти не разговаривая, а часы, висящие на стене, упорно тикали, и туман за окнами постепенно рассеивался и открывал полуночное небо. Вошла молодая нянечка с горячим кофе на подносе, и Домини, обеими руками обхватив чашку, старалась согреться, когда вдруг открылась дверь и вошла медсестра, которую они встретили у палаты Поля. Она поманила за собой Домини, но когда вскочила и Кара, сестра сочувственно сказала, что пока видеть месье Стефаноса разрешили только его жене.
Кара, изо всех сил держащая себя в руках, забрала из рук Домини недопитую чашку с кофе и чуть охрипшим голосом сказала:
— Иди к нему, kyria. Это твое право.
Домини последовала за медсестрой к палате Поля и, войдя, не сразу заметила мужчину в белом медицинском халате, тихо стоящего в тени у окна. Домини медленно подошла к белой кровати, где неподвижно лежал Поль. Глаза его были закрыты, черные волосы, повлажневшие от перенесенной боли, завились на лбу колечками. Невыносимая боль оставила след на его лице, сделав его изможденным и осунувшимся. Очень осторожно коснулась Домини его щеки. Он не пошевелился. Не почувствовал прикосновения, он уже ее не воспринимал.
Она не слышала, как подходил доктор, но, почувствовав чье-то присутствие рядом, повернула голову и встретила взгляд добрых и мудрых глаз Метроса Суиза. — Так странно видеть Поля беспомощным, — проговорила она. — Доктор, — Домини ухватилась за его руку, — неужели ничего нельзя сделать? Неужели мы можем только стоять рядом и смотреть, как он… умирает?
Доктор Суиза долго всматривался в ее лицо, потом взял за руку и вывел из палаты, в которую сразу же проскользнула медсестра. Доктор Суиза вел Домини по коридору в комнату для консультаций. Он очень плотно прикрыл дверь и велел ей сесть. Она подчинилась, устало опустившись на стул лицом к письменному столу, за который уселся он.
— Что убивает моего мужа? — с трудом выговорила Домини.
— Кусок металла, — тихо сообщил ей Метрос. — Осколок гранаты, взорвавшейся ему в лицо, когда он совсем еще мальчиком воевал во время восстания, надвое раздиравшего его любимую Грецию.
— Но это было так давно, — возразила Домини — как он мог прожить все эти годы?..
— Случались и более странные события, дорогая моя, и этот роковой кусок металла мог бы себе спокойно оставаться на месте, практически не беспокоя его… но произошло кое-что около двух лет назад. Вы знаете, что у Поля был брат?
Домини почувствовала, как расширяются ее зрачки, она не отводила взгляда от доктора.
— Лукас утонул почти два года назад, — сказала она. — Поль нырнул, чтобы попытаться его спасти.
— Совершенно верно. — Метрос наклонил голову. — А выбравшись на поверхность, он надолго потерял сознание. Мы подумали, что его следует подержать под наблюдением на случай осложнений, и именно тогда, во время обследований узнали, что из-за слишком поспешного подъема с малым количеством воздуха металлический осколок под действием давления переместился к опасной части мозга. С того самого момента, как осколок переместился, Домини, ваш муж мог умереть в любой момент.
— Вы… вы рассказали ему об этом? — Спросила Домини, ухватившись рукой за горло, не в силах вздохнуть.
— Поль Стефанос не такой человек, от которого можно прятать правду. — Метрос пожал плечами, слабая улыбка на его губах говорила Домини о его грусти и одновременно о восхищении ее мужем. — Отважный шестнадцатилетний andarte с годами превратился в замечательного мужчину. Мужественного и отчаянно храброго, слишком уважающего трудную правду жизни, чтобы можно было обмануть его какими-то сказками. Головные боли начались почти сразу. Неимоверные боли, которые могли быть ослаблены лекарствами… но не всегда.
Домини сидела совершенно неподвижно, вспоминая случаи, когда Поль замыкался в одиночестве, в плену боли. Она сочувствовала ему — помоги ей Боже — но его упрямая гордость удерживала ее от приближения к тигру, желавшему зализывать раны в одиночестве.
Беззвучное, сухое рыдание сдавило ей горло.
— И ничего нельзя сделать? — выкрикнула она через стол доктору Суиза. — Неужели невозможно удалить этот кусок металла? У Поля есть деньги. Он может себе позволить вызвать самых знаменитых хирургов, делающих подобные операции…
— Я совершенно согласен. — Метрос наклонился к ней, крепко сжал ее руки. — Возможна операция, которая могла бы его спасти, а без нее он совершенно определенно умрет. Это неизбежно, как восход солнца. Он уйдет с одним из приливов, если в течение еще нескольких часов хирург не удалит убивающий его осколок… но это даст ему темную жизнь взамен еще более темной смерти!
Домини уставилась на Метроса, сердце ее билось где-то в горле.
— Темную жизнь? — прошептала она. — Слепота?
— Слепота, определенно, неизвестно только, будет ли она полной. — Метрос поднялся на ноги и облокотился о стол возле стула Домини. Лицо у него казалось осунувшимся, но в глазах вспыхивали огоньки, которые будто насквозь прожигали Домини. — Я умолял Поля быть разумным и согласиться на операцию, но он приходит в ужас при мысли о слепоте и том, что он может оказаться обузой для тех, о ком всегда заботился… маленькой Кары, а теперь еще и вас, моя дорогая.
— Ох, почему же он не сказал мне? — прошептала Домини, скорее для самой себя, чем для него.
— Он не из тех, кто хочет жалости, — тихо заметил Метрос. — Он сильный. У него сердце тигра. Но для грека слепота гораздо страшнее смерти. Разве вы не заметили, как любят греки находиться с самого раннего утра до сумерек под ослепительным греческим солнцем? Поль грек во всем. Он предпочел умереть, но не жить в темноте.
— Но он не может умереть! — Домини ухватилась за край стола. — Что мы будем без него делать… Кара и я… и все другие на острове, все, кто так привязан к нему?
— Вы понимаете, что сказали, дорогая моя? — тихо улыбнулся Метрос.
Она кивнула, из глаз ее лились слезы, чтобы не разрыдаться, она прижала к кривившемуся от боли рту кулак.
— Ему надо сделать операцию, — отчаянно прошептала Домини. — Я могу разрешить вам оперировать, доктор Суиза? Жена имеет такое право?
— Еще как имеет! — Метрос торопливо обошел стол, схватил телефон, не отводя взгляда от Домини, воинственно настроенный и похожий на типичного грека. — А хватит у вас мужества отвечать перед Полем… живым и разъяренным тигром Полем, через неделю или около того?
Домини стояла, высоко подняв голову, глаза блестели синевой, особенно ярко из-за слез, наполнявших их.
— Да пусть хоть убьет меня тогда, если захочет, — отчаянно объявила она. — Где мне подписать, доктор?
— Сначала мне надо дозвониться до Афин. — Он поспешно стал набирать номер. — Слава Богу, туман рассеялся, станем молиться, чтобы нужный нам хирург был готов сразу же вылететь.
Домини прикрыла глаза и молча молилась, пока Метрос Суиза отрывисто говорил в трубку телефона.
В больничном саду сыро от предрассветной росы. Крошечные опалы влаги свисали со стеблей травы и еще сомкнутых с ночи цветов утренней красавицы. Ранние птицы уже во всю распевали, а поднимающееся солнце золотило верхушки деревьев. После вчерашнего тумана наступал замечательный день, Домини наблюдала за его приходом из окна больничной комнаты, в которой она ночевала вместе с Карой.
Кара все еще спала. Никое ночью увез свою мать домой. Берри тоже уехал, пожав Домини руку, как сделал это давно, в Найтли, когда они прощались на берегу моря… они снова прощались, и теперь оба знали, что навсегда.
Домини покрепче запахнулась в пальто и осторожно подошла к двери, ей не хотелось будить Кару. Столь же осторожно она открыла дверь и вышла в прохладный больничный коридор, ослепительно чистый и слегка пахнущий лекарствами, где уже деловито сновали медсестры и нянечки. Некоторые из них с любопытством поглядывали на Домини, но все они были слишком заняты, чтобы разговаривать с ней. И Домини свободно дошла до палаты Поля. У дверей она поколебалась, потом открыла и заглянула внутрь… Постель Поля была пуста, покрывало откинуто, матрас показался голым.
Никогда еще Домини не чувствовала такого холода, такого острого чувства одиночества, как сейчас, стоя у этой пустой кровати. На подушке еще виднелось углубление от головы Поля, на тумбочке у кровати лежали его часы, их ремешок еще хранил форму его запястья…
— Тихо! — Сильные руки обхватили ее и повлекли в комнату, и усадили на стул. Она сидела и тряслась, пока доктор наливал ей холодной воды и подносил стакан к ее губам.
— Ах ты, глупое дитя, так напугала себя! — говорил он грубовато. — Надо было подождать меня, я бы сказал вам, что Поля увезли в операционную. Полчаса назад прибыл хирург.
Вода была очень холодная, но новость согрела ее, принеся облегчение.
— Сколько продлится операция? — спросила она.
— Боюсь, что несколько часов. Послушайте, дитя мое, почему бы вам не поехать домой? Вы уже измучились, а больничная атмосфера будет с каждым часом все больше действовать вам на нервы.
— Я бы предпочла остаться, — тихо возразила Домини. — Обещаю вести себя хорошо. Мы с Карой попьем кофе в буфете, а потом будем ждать на скамейке в саду.
— Как вашему доктору мне следовало бы приказать вам отправиться домой. — Матрос укоризненно покачал головой, глядя на нес. — Но там вы, без сомнения, в ожидании сообщений станете беспокоиться еще больше. Ну ладно, сидите в саду. Солнце поднимается, теплеет. Вам с сестренкой будет не вредно посидеть несколько часов в саду.
— Хирург хороший, Метрос? — Домини смотрела на него глазами, казавшимися огромными на ее очень бледном лице.
— Один из самых лучших, — уверил Суиза. — Он такой же твердый и беспощадный, как сам Поль… а такие люди умеют добиться чего угодно, верно?
— Не совсем… на этот раз… — Домини прикусила губу. — Поль наверняка возненавидит меня, когда все кончится… Но как я могла бы позволить ему умереть?
Метрос все еще слышал ее слова, сказанные так просто и тихо, когда она уже вышла от него и шла по коридору, и спускалась по лестнице, что вела к комнате, где уже могла проснуться Кара и обнаружить, что осталась одна. Домини ускорила шаг, ей не терпелось поделиться с Карой новостью о том, что Поль уже находится в руках хирурга, и надеждой на то, что его мастерство подарит Полю не только жизнь, но и зрение.
Время шло очень медленно и все же, когда Домини увидела подходящую к ним медсестру, ее появление показалось ей неожиданностью. Они с Карой поднялись навстречу сестре.
— Месье Стефанос уже не в операционной, можете заглянуть к нему на минутку в реанимационную палату.
Сестра добавила, уже по-гречески, а Кара перевела ее слова, что хирург хотел бы поговорить с мадам Стефанос.
Сердце у Домини резко дернулось. Она умоляюще взглянула на Кару, и та поспешила расспросить медсестру.
— Она говорит, что это просто формальность. — успокоила ее Кара, но, идя по тропинке между двумя рядами цветов, они крепко держались за руки. Так они и вошли в больничные двери.
— Это Кара и Поль, да? Они разбились на машине? Никое закусил губу, а Берри сунул руки в карманы автомобильной куртки. Поднятый воротник лохматил ему волосы, а глаза, когда он встретился с Домини взглядом, потемнели.
— Скажите же мне! — Она впилась ногтями в руки Никоса.
— С Карой все в порядке, — сказал он. — Поль… его увезли в больницу… Домини болезненно перевела дыхание.
— Он сильно пострадал?
Никое взглянул на Берри, потом заставил Домини усесться в кресло, а Берри поспешно подошел к бару, где стояли графины. Послышался звон открываемой пробки, Берри удостоверился, что в графине находится бренди, и налил в маленькую рюмочку. Когда он шел через комнату с рюмкой к Домини, Никое сказал ей:
— Никакой аварии не было. Поль заболел… очень серьезно…
— Возьми, выпей, моя хорошая. — Теплая рука Берри легла на ее плечо, и рюмка оказалась у самых ее губ. Она выпила, сознавая, что он дает ей бренди, так как Никое должен сказать что-то еще, гораздо худшее, чем то, что он уже сказал ей.
Никое стоял, не сводя глаз с Домини, бледное молодое лицо над высоким воротником черного матросского свитера страшно расстроено.
— Мой кузен не выживет, — хрипло выговорил он, — и я подумал, что ты, Домини, захочешь побыть с ним.
Поль умирает? Она недоверчиво взглянула на Никоса.
— Нехорошо, если бы ты услышала такую новость по телефону, — продолжил Никое, расстроенный и не совсем уверенный что нужно говорить в подобных случаях. — Берри как раз был у нас в доме, потому мы приехали на машине вместе. На нижних склонах туман был очень густ, но сейчас стало немного получше…
Туман, ошарашенно думала Домини. Какое значение имеет туман?
Она вскочила на ноги и увидела Яниса, обеспокоенно топтавшегося в дверях. По лицу слуги ясно, что он слышал все, что Никое сказал о Поле. Печально покачивая головой, Янис пошел за пальто и шарфом для Домини. Это было очень красивое пальто из меха оцелота, и Берри помог Домини надеть его и поднял большой воротник, чтобы закрыть от влаги голову, застегнул пуговицы, а волосы она сама прикрыла шелковым шарфом, купленным у уличного торговца на Плаке. На Плаке, где она бродила с Полем.
Поль… умирает!
Она оказалась в машине, сидящей на заднем сиденьи рядом с Берри. Янис и Лита стояли в дверях дома, похожие на призраков, и наблюдали, как Никое развернул машину и направил ее в почти непроницаемую массу тумана. Голова у Литы прикрыта черной шалью и глаза — мокрые.
А у Домини на глазах не было слез, но она чувствовала их горячую тяжесть в голове; ею овладело чувство, будто она долго-долго всматривалась в туман и только теперь начала различать что-то.
Поль давно знал о наступлении этой болезни: головные боли служили ее предвестниками, и это объясняло многие его слова и поступки.
Поль уже давно знал, что должен умереть!
Домини чувствовала, как теплая рука Берри сжимает ее пальцы, стараясь уменьшить тревогу. Машина шла очень медленно в этом густом тумане по крутому склону горы, то продвигаясь на несколько ярдов, то снова приостанавливаясь, когда Никое чувствовал, что колеса начинают проскальзывать на покрытом травой склоне.
Когда Домини с Полем ехали по этой дороге в последний раз, ей казалось, что машина парит рядом со звездами, как колесница Аполлона. Сейчас звезд не видно, только в тумане, начавшем немного рассеиваться, изредка появлялись силуэты деревьев.
Через некоторое время Никое сказал им через плечо, что заметил проблеск огня маяка, находящегося между Анделосом и соседним островом. Это означало, что они приближались к гавани и больнице.
У Домини быстро и гулко застучало сердце, она болезненно напряглась. Она сидела, откинувшись на плечо Берри, благодарная за его силу и молчаливую поддержку. О чем он думал, сидя так тихо и держа ее за руку? Что судьба туже натягивает связывающую их нить, сближая все теснее по мере того, как уходила жизнь человека, вставшего между ними?
— Что произошло, Берри? — Она, наконец, проглотила комок, стоявший в горле и не дававший ей говорить. — Ты был в доме тети Софулы, когда… когда Полю стало плохо?
— Я ходил на яхте с Ванхузенами… и с Алексис, — объяснил он. — Туман сгущался, и мы вернулись в гавань. Мы с Алексис немного выпили у Ванхузенов. Потом я проводил ее до дома, так как туман стал очень густым. Мы пришли как раз когда отъезжала машина скорой помощи с Полем. Кара и ее тетка поехали с ним. Никое был дома, чтобы рассказать нам о случившемся… Алексис и мне.
— Бедная Кара, она, наверное, очень расстроилась, — тихо проговорила Домини, знавшая, как девочка обожала Поля.
— Она уехала без слез, — ответил ей Никое, вглядываясь в туман сквозь очищенные «дворниками» участки ветрового стекла. — Она как будто сразу стала взрослой.
Без слез, подумала Домини, греки, так часто плачущие от радости, горе встречают с сухими глазами, не показывая сердечную боль. Все равно, очень хорошо, что рядом с Карой есть Никое, к которому она может обратиться за поддержкой. Их поездка сквозь туман заняла около двух часов, но вот наконец они разворачиваются на стоянке перед зданием больницы. Никое помог Домини выйти из машины. Все трое направились к входу, где швейцар в форме направил их по лестнице, ведущей на тот этаж, где находилась отдельная палата месье Стефаноса.
— Хочешь, чтобы я поднялся с тобой? — спросил Берри у Домини. Она кивнула и, уже поднимаясь по лестнице, заметила, что у нее на ногах греческие домашние шлепанцы без каблуков. Они были разукрашены яркой вышивкой и выглядели нелепо на солидных каменных ступенях.
Коридор освещался очень слабо. Комната Поля находилась почти в середине, и когда они подходили, из дверей вышла медсестра, держа небольшой поднос с инструментами, накрытыми белой тканью. Никое подошел к ней и спросил, можно ли жене пациента увидеть его. Сестра повернулась к Домини и что-то сказала по-гречески. Никосу пришлось объяснить ей, что мадам Стефанос — англичанка. Потом он перевел Домини, что сказала сестра: сейчас у Поля врачи и им придется подождать вместе с остальными родственниками в комнате для ожидания. Сестра показала им куда пройти, комната находилась чуть дальше по коридору.
Там они нашли Кару и ее тетю. Кара вскочила на ноги и подбежала к Домини. Ее огромные глаза на побледневшем личике напоминали об испуганной серне, — темные, полные боли и недоумения.
— Ох, Домини, — беспомощно проговорила она. — Что мы будем делать без Поля?
Домини обняла девочку. Она ничего не могла ответить ни Каре, ни самой себе.
Они ждали, почти не разговаривая, а часы, висящие на стене, упорно тикали, и туман за окнами постепенно рассеивался и открывал полуночное небо. Вошла молодая нянечка с горячим кофе на подносе, и Домини, обеими руками обхватив чашку, старалась согреться, когда вдруг открылась дверь и вошла медсестра, которую они встретили у палаты Поля. Она поманила за собой Домини, но когда вскочила и Кара, сестра сочувственно сказала, что пока видеть месье Стефаноса разрешили только его жене.
Кара, изо всех сил держащая себя в руках, забрала из рук Домини недопитую чашку с кофе и чуть охрипшим голосом сказала:
— Иди к нему, kyria. Это твое право.
Домини последовала за медсестрой к палате Поля и, войдя, не сразу заметила мужчину в белом медицинском халате, тихо стоящего в тени у окна. Домини медленно подошла к белой кровати, где неподвижно лежал Поль. Глаза его были закрыты, черные волосы, повлажневшие от перенесенной боли, завились на лбу колечками. Невыносимая боль оставила след на его лице, сделав его изможденным и осунувшимся. Очень осторожно коснулась Домини его щеки. Он не пошевелился. Не почувствовал прикосновения, он уже ее не воспринимал.
Она не слышала, как подходил доктор, но, почувствовав чье-то присутствие рядом, повернула голову и встретила взгляд добрых и мудрых глаз Метроса Суиза. — Так странно видеть Поля беспомощным, — проговорила она. — Доктор, — Домини ухватилась за его руку, — неужели ничего нельзя сделать? Неужели мы можем только стоять рядом и смотреть, как он… умирает?
Доктор Суиза долго всматривался в ее лицо, потом взял за руку и вывел из палаты, в которую сразу же проскользнула медсестра. Доктор Суиза вел Домини по коридору в комнату для консультаций. Он очень плотно прикрыл дверь и велел ей сесть. Она подчинилась, устало опустившись на стул лицом к письменному столу, за который уселся он.
— Что убивает моего мужа? — с трудом выговорила Домини.
— Кусок металла, — тихо сообщил ей Метрос. — Осколок гранаты, взорвавшейся ему в лицо, когда он совсем еще мальчиком воевал во время восстания, надвое раздиравшего его любимую Грецию.
— Но это было так давно, — возразила Домини — как он мог прожить все эти годы?..
— Случались и более странные события, дорогая моя, и этот роковой кусок металла мог бы себе спокойно оставаться на месте, практически не беспокоя его… но произошло кое-что около двух лет назад. Вы знаете, что у Поля был брат?
Домини почувствовала, как расширяются ее зрачки, она не отводила взгляда от доктора.
— Лукас утонул почти два года назад, — сказала она. — Поль нырнул, чтобы попытаться его спасти.
— Совершенно верно. — Метрос наклонил голову. — А выбравшись на поверхность, он надолго потерял сознание. Мы подумали, что его следует подержать под наблюдением на случай осложнений, и именно тогда, во время обследований узнали, что из-за слишком поспешного подъема с малым количеством воздуха металлический осколок под действием давления переместился к опасной части мозга. С того самого момента, как осколок переместился, Домини, ваш муж мог умереть в любой момент.
— Вы… вы рассказали ему об этом? — Спросила Домини, ухватившись рукой за горло, не в силах вздохнуть.
— Поль Стефанос не такой человек, от которого можно прятать правду. — Метрос пожал плечами, слабая улыбка на его губах говорила Домини о его грусти и одновременно о восхищении ее мужем. — Отважный шестнадцатилетний andarte с годами превратился в замечательного мужчину. Мужественного и отчаянно храброго, слишком уважающего трудную правду жизни, чтобы можно было обмануть его какими-то сказками. Головные боли начались почти сразу. Неимоверные боли, которые могли быть ослаблены лекарствами… но не всегда.
Домини сидела совершенно неподвижно, вспоминая случаи, когда Поль замыкался в одиночестве, в плену боли. Она сочувствовала ему — помоги ей Боже — но его упрямая гордость удерживала ее от приближения к тигру, желавшему зализывать раны в одиночестве.
Беззвучное, сухое рыдание сдавило ей горло.
— И ничего нельзя сделать? — выкрикнула она через стол доктору Суиза. — Неужели невозможно удалить этот кусок металла? У Поля есть деньги. Он может себе позволить вызвать самых знаменитых хирургов, делающих подобные операции…
— Я совершенно согласен. — Метрос наклонился к ней, крепко сжал ее руки. — Возможна операция, которая могла бы его спасти, а без нее он совершенно определенно умрет. Это неизбежно, как восход солнца. Он уйдет с одним из приливов, если в течение еще нескольких часов хирург не удалит убивающий его осколок… но это даст ему темную жизнь взамен еще более темной смерти!
Домини уставилась на Метроса, сердце ее билось где-то в горле.
— Темную жизнь? — прошептала она. — Слепота?
— Слепота, определенно, неизвестно только, будет ли она полной. — Метрос поднялся на ноги и облокотился о стол возле стула Домини. Лицо у него казалось осунувшимся, но в глазах вспыхивали огоньки, которые будто насквозь прожигали Домини. — Я умолял Поля быть разумным и согласиться на операцию, но он приходит в ужас при мысли о слепоте и том, что он может оказаться обузой для тех, о ком всегда заботился… маленькой Кары, а теперь еще и вас, моя дорогая.
— Ох, почему же он не сказал мне? — прошептала Домини, скорее для самой себя, чем для него.
— Он не из тех, кто хочет жалости, — тихо заметил Метрос. — Он сильный. У него сердце тигра. Но для грека слепота гораздо страшнее смерти. Разве вы не заметили, как любят греки находиться с самого раннего утра до сумерек под ослепительным греческим солнцем? Поль грек во всем. Он предпочел умереть, но не жить в темноте.
— Но он не может умереть! — Домини ухватилась за край стола. — Что мы будем без него делать… Кара и я… и все другие на острове, все, кто так привязан к нему?
— Вы понимаете, что сказали, дорогая моя? — тихо улыбнулся Метрос.
Она кивнула, из глаз ее лились слезы, чтобы не разрыдаться, она прижала к кривившемуся от боли рту кулак.
— Ему надо сделать операцию, — отчаянно прошептала Домини. — Я могу разрешить вам оперировать, доктор Суиза? Жена имеет такое право?
— Еще как имеет! — Метрос торопливо обошел стол, схватил телефон, не отводя взгляда от Домини, воинственно настроенный и похожий на типичного грека. — А хватит у вас мужества отвечать перед Полем… живым и разъяренным тигром Полем, через неделю или около того?
Домини стояла, высоко подняв голову, глаза блестели синевой, особенно ярко из-за слез, наполнявших их.
— Да пусть хоть убьет меня тогда, если захочет, — отчаянно объявила она. — Где мне подписать, доктор?
— Сначала мне надо дозвониться до Афин. — Он поспешно стал набирать номер. — Слава Богу, туман рассеялся, станем молиться, чтобы нужный нам хирург был готов сразу же вылететь.
Домини прикрыла глаза и молча молилась, пока Метрос Суиза отрывисто говорил в трубку телефона.
В больничном саду сыро от предрассветной росы. Крошечные опалы влаги свисали со стеблей травы и еще сомкнутых с ночи цветов утренней красавицы. Ранние птицы уже во всю распевали, а поднимающееся солнце золотило верхушки деревьев. После вчерашнего тумана наступал замечательный день, Домини наблюдала за его приходом из окна больничной комнаты, в которой она ночевала вместе с Карой.
Кара все еще спала. Никое ночью увез свою мать домой. Берри тоже уехал, пожав Домини руку, как сделал это давно, в Найтли, когда они прощались на берегу моря… они снова прощались, и теперь оба знали, что навсегда.
Домини покрепче запахнулась в пальто и осторожно подошла к двери, ей не хотелось будить Кару. Столь же осторожно она открыла дверь и вышла в прохладный больничный коридор, ослепительно чистый и слегка пахнущий лекарствами, где уже деловито сновали медсестры и нянечки. Некоторые из них с любопытством поглядывали на Домини, но все они были слишком заняты, чтобы разговаривать с ней. И Домини свободно дошла до палаты Поля. У дверей она поколебалась, потом открыла и заглянула внутрь… Постель Поля была пуста, покрывало откинуто, матрас показался голым.
Никогда еще Домини не чувствовала такого холода, такого острого чувства одиночества, как сейчас, стоя у этой пустой кровати. На подушке еще виднелось углубление от головы Поля, на тумбочке у кровати лежали его часы, их ремешок еще хранил форму его запястья…
— Тихо! — Сильные руки обхватили ее и повлекли в комнату, и усадили на стул. Она сидела и тряслась, пока доктор наливал ей холодной воды и подносил стакан к ее губам.
— Ах ты, глупое дитя, так напугала себя! — говорил он грубовато. — Надо было подождать меня, я бы сказал вам, что Поля увезли в операционную. Полчаса назад прибыл хирург.
Вода была очень холодная, но новость согрела ее, принеся облегчение.
— Сколько продлится операция? — спросила она.
— Боюсь, что несколько часов. Послушайте, дитя мое, почему бы вам не поехать домой? Вы уже измучились, а больничная атмосфера будет с каждым часом все больше действовать вам на нервы.
— Я бы предпочла остаться, — тихо возразила Домини. — Обещаю вести себя хорошо. Мы с Карой попьем кофе в буфете, а потом будем ждать на скамейке в саду.
— Как вашему доктору мне следовало бы приказать вам отправиться домой. — Матрос укоризненно покачал головой, глядя на нес. — Но там вы, без сомнения, в ожидании сообщений станете беспокоиться еще больше. Ну ладно, сидите в саду. Солнце поднимается, теплеет. Вам с сестренкой будет не вредно посидеть несколько часов в саду.
— Хирург хороший, Метрос? — Домини смотрела на него глазами, казавшимися огромными на ее очень бледном лице.
— Один из самых лучших, — уверил Суиза. — Он такой же твердый и беспощадный, как сам Поль… а такие люди умеют добиться чего угодно, верно?
— Не совсем… на этот раз… — Домини прикусила губу. — Поль наверняка возненавидит меня, когда все кончится… Но как я могла бы позволить ему умереть?
Метрос все еще слышал ее слова, сказанные так просто и тихо, когда она уже вышла от него и шла по коридору, и спускалась по лестнице, что вела к комнате, где уже могла проснуться Кара и обнаружить, что осталась одна. Домини ускорила шаг, ей не терпелось поделиться с Карой новостью о том, что Поль уже находится в руках хирурга, и надеждой на то, что его мастерство подарит Полю не только жизнь, но и зрение.
Время шло очень медленно и все же, когда Домини увидела подходящую к ним медсестру, ее появление показалось ей неожиданностью. Они с Карой поднялись навстречу сестре.
— Месье Стефанос уже не в операционной, можете заглянуть к нему на минутку в реанимационную палату.
Сестра добавила, уже по-гречески, а Кара перевела ее слова, что хирург хотел бы поговорить с мадам Стефанос.
Сердце у Домини резко дернулось. Она умоляюще взглянула на Кару, и та поспешила расспросить медсестру.
— Она говорит, что это просто формальность. — успокоила ее Кара, но, идя по тропинке между двумя рядами цветов, они крепко держались за руки. Так они и вошли в больничные двери.
Глава 15
Поль, как и все, перенесшие изнурительную и длительную операцию, выглядел так, будто никогда не сможет проснуться. Голова была завернута в белые бинты, и тишину комнаты для выздоравливающих нарушила наконец расплакавшаяся Кара.
— Я-я… это я от счастья, — рыдала она. — Я т-так счастлива, что Поль в-выздоровеет.
Хирург был высоким темнобровым мужчиной с тяжелыми плечами и категоричным тоном. Мадам должна понять, сказал он, что на этой стадии невозможно предугадать, будет ли слепота ее мужа полной или частичной. В процессе извлечения осколка невозможно было не задеть зрительные нервы… короче, мадам Стефанос должна быть готова к худшему и надеяться на лучшее.
В лучшем случае, как выяснилось, Поль сможет видеть только левым глазом.
Тетя Софула настояла на том, чтобы Домини провела следующую неделю в ее доме. Он был ближе к больнице; кроме того, Домини вовсе незачем переживать одной в огромном и пустом доме на Орлином утесе. Домини согласилась, но ей пришлось съездить домой кое за какой одеждой и к тому же ей надо успокоить Яниса и Литу, рассказав им, что с Полем все будет хорошо.
Как же тихо в доме, хотя далеко внизу, на пляже, работают люди, как муравьи, бегая взад и вперед. Одни замуровывают вход в обвалившийся туннель, пользоваться которым теперь было опасно. Другие устанавливают электрический подъемник, в кабине которого можно подниматься к дому и опускаться на берег. Это воплощалась идея Поля. Работы начались уже несколько дней назад. Теперь этот подъемник очень пригодится, подумала Домини. Поль еще много недель не сможет взбегать как горный баран, по крутой извилистой тропочке. А может быть, и никогда вообще не сможет, если не свершится чудо, о котором она молится.
До того как Янис отвез ее в старый особняк у гавани, Домини написала длинное письмо своему дяде. Письмо она писала, сидя за столом Поля в его личном кабинете, резной ручкой, принадлежавшей еще его деду. Ей было что рассказать дяде, но Домини не хотелось заставлять его беспокоиться, и она не упомянула о том, что потеряла ребенка. Письмо получилось на нескольких страницах, и помогло ей выразить словами все беспокойство за Поля, которое она испытывала. Наконец, Домини положила ручку и запечатала письмо, приклеив греческую марку и представляя себе, как ее дядя станет распечатывать ее письмо за завтраком в обшарпанной утренней комнате в Фэрдейне.
Фэрдейн казался ей таким далеким, дом из мечты, где она бродила и играла, как Алиса, и где оставалась ребенком.
Она тихо сидела за столом Поля, поглаживая отполированную веками деревянную резьбу, потом взяла в руки маленького медного единорога, которого подарила Полю в тот день в Лоуэ. В тот роковой день, когда ночь, проведенная вместе, подарила им счастье, обреченное разрушиться еще до захода солнца.
Она очертила пальцем контуры единорога… символа самой неуловимой вещи на свете, как сказал Поль. Символа счастья, создания мечты, дара богов. Домини поднялась и вышла из комнаты, унося единорога с собой как талисман.
Лита собрала для Домини чемодан и вынесла его к парадной двери. Дверь осталась открытой, и небольшая толпа стояла на ступенях, всем не терпелось из уст самой Домини услышать, что ее муж выздоравливает и снова будет здоровым и сильным. Они принесли для него фрукты и цветы и просили Домини передать их Полю. Скоро у Домини были полны руки, а в горле стоял болезненный комок, и она не могла выговорить ни слова. Глаза наполнились слезами, слезы падали на изумительную благоухающую массу цветов, Домини зарылась в них лицом и побежала к машине.
Женщины в толпе переглядывались и кивали друг другу. Маленькую англичанку тронули их дары… такая милая девушка, хотя и иностранка… и так любит мужа.
Пережить следующие несколько дней Домини помогло постоянное присутствие Кары и Никоса, когда он не был занят на работе. Оставшись один во главе местного офиса, он сразу повзрослел и казался серьезнее.
— Мой сын уже почти мужчина, — вздыхала над своими кружевами тетя Софула, как вздыхают все матери, когда замечают, как исчезают с лиц их сыновей последние следы ребячества. — Кажется, всего несколько дней назад я держала его на руках младенцем… ох, прости меня, Домини, еще не следовало бы говорить при тебе о младенцах. Хотя я нисколько не сомневаюсь, что у тебя будут другие, тем более, что Поль так быстро выздоравливает после операции. Теперь, дитя мое, уже совсем скоро он вернется домой.
— Я-я… это я от счастья, — рыдала она. — Я т-так счастлива, что Поль в-выздоровеет.
Хирург был высоким темнобровым мужчиной с тяжелыми плечами и категоричным тоном. Мадам должна понять, сказал он, что на этой стадии невозможно предугадать, будет ли слепота ее мужа полной или частичной. В процессе извлечения осколка невозможно было не задеть зрительные нервы… короче, мадам Стефанос должна быть готова к худшему и надеяться на лучшее.
В лучшем случае, как выяснилось, Поль сможет видеть только левым глазом.
Тетя Софула настояла на том, чтобы Домини провела следующую неделю в ее доме. Он был ближе к больнице; кроме того, Домини вовсе незачем переживать одной в огромном и пустом доме на Орлином утесе. Домини согласилась, но ей пришлось съездить домой кое за какой одеждой и к тому же ей надо успокоить Яниса и Литу, рассказав им, что с Полем все будет хорошо.
Как же тихо в доме, хотя далеко внизу, на пляже, работают люди, как муравьи, бегая взад и вперед. Одни замуровывают вход в обвалившийся туннель, пользоваться которым теперь было опасно. Другие устанавливают электрический подъемник, в кабине которого можно подниматься к дому и опускаться на берег. Это воплощалась идея Поля. Работы начались уже несколько дней назад. Теперь этот подъемник очень пригодится, подумала Домини. Поль еще много недель не сможет взбегать как горный баран, по крутой извилистой тропочке. А может быть, и никогда вообще не сможет, если не свершится чудо, о котором она молится.
До того как Янис отвез ее в старый особняк у гавани, Домини написала длинное письмо своему дяде. Письмо она писала, сидя за столом Поля в его личном кабинете, резной ручкой, принадлежавшей еще его деду. Ей было что рассказать дяде, но Домини не хотелось заставлять его беспокоиться, и она не упомянула о том, что потеряла ребенка. Письмо получилось на нескольких страницах, и помогло ей выразить словами все беспокойство за Поля, которое она испытывала. Наконец, Домини положила ручку и запечатала письмо, приклеив греческую марку и представляя себе, как ее дядя станет распечатывать ее письмо за завтраком в обшарпанной утренней комнате в Фэрдейне.
Фэрдейн казался ей таким далеким, дом из мечты, где она бродила и играла, как Алиса, и где оставалась ребенком.
Она тихо сидела за столом Поля, поглаживая отполированную веками деревянную резьбу, потом взяла в руки маленького медного единорога, которого подарила Полю в тот день в Лоуэ. В тот роковой день, когда ночь, проведенная вместе, подарила им счастье, обреченное разрушиться еще до захода солнца.
Она очертила пальцем контуры единорога… символа самой неуловимой вещи на свете, как сказал Поль. Символа счастья, создания мечты, дара богов. Домини поднялась и вышла из комнаты, унося единорога с собой как талисман.
Лита собрала для Домини чемодан и вынесла его к парадной двери. Дверь осталась открытой, и небольшая толпа стояла на ступенях, всем не терпелось из уст самой Домини услышать, что ее муж выздоравливает и снова будет здоровым и сильным. Они принесли для него фрукты и цветы и просили Домини передать их Полю. Скоро у Домини были полны руки, а в горле стоял болезненный комок, и она не могла выговорить ни слова. Глаза наполнились слезами, слезы падали на изумительную благоухающую массу цветов, Домини зарылась в них лицом и побежала к машине.
Женщины в толпе переглядывались и кивали друг другу. Маленькую англичанку тронули их дары… такая милая девушка, хотя и иностранка… и так любит мужа.
Пережить следующие несколько дней Домини помогло постоянное присутствие Кары и Никоса, когда он не был занят на работе. Оставшись один во главе местного офиса, он сразу повзрослел и казался серьезнее.
— Мой сын уже почти мужчина, — вздыхала над своими кружевами тетя Софула, как вздыхают все матери, когда замечают, как исчезают с лиц их сыновей последние следы ребячества. — Кажется, всего несколько дней назад я держала его на руках младенцем… ох, прости меня, Домини, еще не следовало бы говорить при тебе о младенцах. Хотя я нисколько не сомневаюсь, что у тебя будут другие, тем более, что Поль так быстро выздоравливает после операции. Теперь, дитя мое, уже совсем скоро он вернется домой.