Но другая Арабелла, о существовании которой она не подозревала, отдалась Роберту телом и душой. Арабелла отказывалась верить в то, что та женщина, которую она видит в зеркале, – это она сама. И в то же время было приятно осознавать, что это чувственное создание, обладающее огромной притягательной силой для мужчины, а значит, и властью, – неотъемлемая часть ее личности.
Арабелла всегда была хозяйкой собственной судьбы при условии, что она выполнит единственное требование матери: сохранит для будущего супруга девственность.
«Если ты согрешишь с каким-нибудь пажом – а для меня не секрет, что ты любишь с ними поразвлечься, – то останется только одно средство. И ты знаешь какое», – так сказала ей мать накануне двенадцатилетия.
Мария, у которой жизненного опыта было побольше, рассказала ей, как поступают с принцессами, утратившими невинность до свадьбы: повивальные бабки зашивают им девственную плеву. Одно описание этого процесса заставило Арабеллу тогда застонать от воображаемой боли.
Когда она выглядывала в окно и видела цыгана, сидевшего на корточках у костра, то ловила себя на мысли, что в нем есть то благородство, которым отнюдь не обладают люди, благородные по рождению. Он всегда чувствовал ее взгляд и оборачивался. В эти минуты она страстно вожделела его.
Около полудня она услышала стук копыт, хотя Калиф не издал ни единого звука, поскольку привык встречать хозяина с молчаливым достоинством. Она выглянула в окно и увидела, как цыган спешился и погладил по шее гнедого скакуна, которого привел в поводу. Арабелла бросилась к двери и, позабыв о мерах предосторожности, забарабанила в дверь кулаками.
– Выпусти меня! Я хочу посмотреть на него! Дверь распахнулась, и она готова была выбежать из кибитки, но цыган удержал ее за плечи.
– Еще светло. Надень плащ и спрячь волосы под капюшон, – сказал он.
Они вместе тщательно осмотрели коня, не упустив ни одной детали.
– Это не Соломон, – обронил цыган.
– Я и не ждала другого, – ответила она, хотя в голосе у нее звенели слезы.
– Такой же великолепный конь, как Соломон, стал бы привлекать к нам внимание. А это рискованно.
– Этот тоже очень хорош.
Арабелла прекрасно разбиралась в лошадях, не хуже, чем цыган. Возможно, это единственное, в чем она не уступала ему.
Жеребец косился на нее и беспокойно переступал с ноги на ногу, пока они с Робертом осматривали его со всех сторон. Казалось, он тоже оценивает своих новых хозяев.
– А он не слишком норовист?
– Нет. Я специально поинтересовался этим, потому что тебе некогда его объезжать.
– Это я умею! – рассмеялась она.
– Не сомневаюсь. Но тебе придется приучить его к мысли, что ты его хозяйка.
Он стал рассказывать ей, как цыгане приучают своих коней слушаться только хозяина. Она не раз замечала, как заботливо Роберт относится к своим лошадям. Проходя мимо, он не упускал случая ласково погладить их, потрепать по холке. В его движениях в этот миг сквозила та же нежность, с какой он прикасался к женщине.
«Почему европейцы обращаются с лошадьми иначе, для меня всегда оставалось загадкой», – говорил Роберт.
– Как его зовут? – спросила Арабелла, гладя жеребца по шее.
– Сарацин. Ему три года. Он уже привык к своему имени. Я думаю, его лучше не менять.
– Сарацин, – прошептала она, – нам с тобой предстоит долгий путь. – Она обернулась к цыгану. – Я могу проехаться на нем сейчас?
– Нет, еще слишком рано.
– Но поблизости никого нет.
– Я видел троих человек у реки. Проедешься позже, когда мы тронемся в путь. А пока вернись в кибитку.
Арабелла бросила на него укоризненный взгляд, однако повиновалась. Он последовал за ней.
– А кто был его хозяином раньше? Он любил его? Хорошо с ним обращался?
– Сарацин в прекрасной форме. Я проехал на нем несколько миль.
Роберт умывался, низко склонившись над тазом, а она наблюдала за ним. Когда он обернулся, вытираясь полотенцем, она медленно двинулась к нему.
Они долго смотрели друг на друга, словно пытались понять, насколько каждый из них важен для другого, чтобы пойти на риск сближения.
Роберт вышел задать корм лошадям, даже не прикоснувшись к ней.
Внутренне сжавшись от щемящей пустоты, как будто он сказал ей, что она ему больше не нужна, Арабелла смотрела в окно. Роберт не оглянулся, хотя она простояла у окна долго.
В последний раз они занимались любовью сутки назад, за полчаса до того, как покинуть цыганский табор.
Теперь она думала о том, что он ненавидит ее. Впрочем, не без оснований. То, что она осталась с ним, может стоить ему жизни. Она станет причиной его погибели, и это может случиться в любую минуту.
Он говорил, что независим. По-прежнему ли это так? Пожалуй, нет. Он зависит если не от ее любви к нему, то от своей любви к ней, которая стала для него почище любой опасности.
Так и есть.
Цыган отказался от своей жизненной философии ради нее и не сможет больше к ней вернуться.
Наконец Роберт вошел в кибитку с ведром воды. Она услышала, как дверь открылась, но не обернулась, решив, что если сейчас что-то и произойдет, то только по его инициативе.
Она продолжала изучать Сарацина, невольно сравнивая его с Соломоном. Отец высоко ценил чистокровность своих лошадей – не в меньшей степени, чем родословную семьи, – и научил Арабеллу тому же.
Слыша, как Роберт раздевается, как обливается водой, она решила не оборачиваться, ожидая, что он заговорит первым. Это ожидание казалось ей бесконечным. Стемнело, но она не зажигала свечу. Вскоре раздался шорох полотенца, затем шаги цыгана.
Он встал у нее за спиной. Немного погодя его руки коснулись ее обнаженной груди, проникнув под жилетку. Он сел на табурет и потянул ее за собой, не поворачивая к себе лицом. Его фаллос проник внутрь, и Арабелла невольно вскрикнула от неожиданности, боли и радости одновременно. Ее слух ласкали нежные слова, которые он шептал по-цыгански сквозь стиснутые зубы.
Ее страхи, ревность, мстительные мысли исчезли.
– Слава тебе Господи! Для тебя это стало такой же сладкой мукой, как и для меня, – прошептала Арабелла.
Каждая частичка ее тела пульсировала, когда он с силой сжимал ей грудь и живот, словно хотел преодолеть барьер, образованный плотью и мешающий им стать одним целым, слиться в едином потоке жизни.
Какое-то время он оставался недвижим, и пульсация усилилась.
Арабелла подумала о том, что вот так, наверное, наступает конец света, созданного за шесть дней и шесть ночей, который наконец-то стал для Роберта таким же непереносимо-мучительным, как и для нее. Они достигли такой несказанной близости, о какой раньше и не мечтали.
Несколько минут они лежали без движения. Она утратила страх перед миром и возможным предательством своего тела. Все ее чувства сконцентрировались на их соитии.
Роберт не мог быстро избавиться от напряжения, и Арабелла покорно ждала. Он приподнял ее и развернул к себе лицом в полной темноте. Они не видели друг друга, но достигли того уровня первозданного единения, которое свет только разрушал бы.
– Не покидай меня… Ради Бога, не оставляй меня…
– Я не могу тебе больше ничего дать, Арабелла, – вымолвил Роберт и заснул.
Она набросила плащ и вышла, чтобы поближе познакомиться с Сарацином. Темень была непроглядная, но она надеялась, что конь узнает ее голос. Цыган научил ее говорить с животным ласково, долго, успокаивающе, гладить его по шее.
У нее дрожали ноги от усталости, однако она надеялась, что общение с конем восстановит ее силы.
У Арабеллы было несколько часов, чтобы подружиться с конем, прежде чем они снова двинутся в путь. Сарацин стоял неподалеку от Одиссея и Птолемея. Арабелла заговорила с ним тем же тоном, каким она привыкла говорить с Соломоном, затем стала гладить его по морде и шее. Он дернулся, но вскоре затих и успокоился.
Арабелла общалась с конем и мечтала о том, чтобы оказаться в постели с Робертом. В последнее время Роберт чаще и дольше стал спать. Это дурной знак, подумала она. И, к сожалению, не единственный.
Глава 12
Глава 13
Арабелла всегда была хозяйкой собственной судьбы при условии, что она выполнит единственное требование матери: сохранит для будущего супруга девственность.
«Если ты согрешишь с каким-нибудь пажом – а для меня не секрет, что ты любишь с ними поразвлечься, – то останется только одно средство. И ты знаешь какое», – так сказала ей мать накануне двенадцатилетия.
Мария, у которой жизненного опыта было побольше, рассказала ей, как поступают с принцессами, утратившими невинность до свадьбы: повивальные бабки зашивают им девственную плеву. Одно описание этого процесса заставило Арабеллу тогда застонать от воображаемой боли.
Когда она выглядывала в окно и видела цыгана, сидевшего на корточках у костра, то ловила себя на мысли, что в нем есть то благородство, которым отнюдь не обладают люди, благородные по рождению. Он всегда чувствовал ее взгляд и оборачивался. В эти минуты она страстно вожделела его.
Около полудня она услышала стук копыт, хотя Калиф не издал ни единого звука, поскольку привык встречать хозяина с молчаливым достоинством. Она выглянула в окно и увидела, как цыган спешился и погладил по шее гнедого скакуна, которого привел в поводу. Арабелла бросилась к двери и, позабыв о мерах предосторожности, забарабанила в дверь кулаками.
– Выпусти меня! Я хочу посмотреть на него! Дверь распахнулась, и она готова была выбежать из кибитки, но цыган удержал ее за плечи.
– Еще светло. Надень плащ и спрячь волосы под капюшон, – сказал он.
Они вместе тщательно осмотрели коня, не упустив ни одной детали.
– Это не Соломон, – обронил цыган.
– Я и не ждала другого, – ответила она, хотя в голосе у нее звенели слезы.
– Такой же великолепный конь, как Соломон, стал бы привлекать к нам внимание. А это рискованно.
– Этот тоже очень хорош.
Арабелла прекрасно разбиралась в лошадях, не хуже, чем цыган. Возможно, это единственное, в чем она не уступала ему.
Жеребец косился на нее и беспокойно переступал с ноги на ногу, пока они с Робертом осматривали его со всех сторон. Казалось, он тоже оценивает своих новых хозяев.
– А он не слишком норовист?
– Нет. Я специально поинтересовался этим, потому что тебе некогда его объезжать.
– Это я умею! – рассмеялась она.
– Не сомневаюсь. Но тебе придется приучить его к мысли, что ты его хозяйка.
Он стал рассказывать ей, как цыгане приучают своих коней слушаться только хозяина. Она не раз замечала, как заботливо Роберт относится к своим лошадям. Проходя мимо, он не упускал случая ласково погладить их, потрепать по холке. В его движениях в этот миг сквозила та же нежность, с какой он прикасался к женщине.
«Почему европейцы обращаются с лошадьми иначе, для меня всегда оставалось загадкой», – говорил Роберт.
– Как его зовут? – спросила Арабелла, гладя жеребца по шее.
– Сарацин. Ему три года. Он уже привык к своему имени. Я думаю, его лучше не менять.
– Сарацин, – прошептала она, – нам с тобой предстоит долгий путь. – Она обернулась к цыгану. – Я могу проехаться на нем сейчас?
– Нет, еще слишком рано.
– Но поблизости никого нет.
– Я видел троих человек у реки. Проедешься позже, когда мы тронемся в путь. А пока вернись в кибитку.
Арабелла бросила на него укоризненный взгляд, однако повиновалась. Он последовал за ней.
– А кто был его хозяином раньше? Он любил его? Хорошо с ним обращался?
– Сарацин в прекрасной форме. Я проехал на нем несколько миль.
Роберт умывался, низко склонившись над тазом, а она наблюдала за ним. Когда он обернулся, вытираясь полотенцем, она медленно двинулась к нему.
Они долго смотрели друг на друга, словно пытались понять, насколько каждый из них важен для другого, чтобы пойти на риск сближения.
Роберт вышел задать корм лошадям, даже не прикоснувшись к ней.
Внутренне сжавшись от щемящей пустоты, как будто он сказал ей, что она ему больше не нужна, Арабелла смотрела в окно. Роберт не оглянулся, хотя она простояла у окна долго.
В последний раз они занимались любовью сутки назад, за полчаса до того, как покинуть цыганский табор.
Теперь она думала о том, что он ненавидит ее. Впрочем, не без оснований. То, что она осталась с ним, может стоить ему жизни. Она станет причиной его погибели, и это может случиться в любую минуту.
Он говорил, что независим. По-прежнему ли это так? Пожалуй, нет. Он зависит если не от ее любви к нему, то от своей любви к ней, которая стала для него почище любой опасности.
Так и есть.
Цыган отказался от своей жизненной философии ради нее и не сможет больше к ней вернуться.
Наконец Роберт вошел в кибитку с ведром воды. Она услышала, как дверь открылась, но не обернулась, решив, что если сейчас что-то и произойдет, то только по его инициативе.
Она продолжала изучать Сарацина, невольно сравнивая его с Соломоном. Отец высоко ценил чистокровность своих лошадей – не в меньшей степени, чем родословную семьи, – и научил Арабеллу тому же.
Слыша, как Роберт раздевается, как обливается водой, она решила не оборачиваться, ожидая, что он заговорит первым. Это ожидание казалось ей бесконечным. Стемнело, но она не зажигала свечу. Вскоре раздался шорох полотенца, затем шаги цыгана.
Он встал у нее за спиной. Немного погодя его руки коснулись ее обнаженной груди, проникнув под жилетку. Он сел на табурет и потянул ее за собой, не поворачивая к себе лицом. Его фаллос проник внутрь, и Арабелла невольно вскрикнула от неожиданности, боли и радости одновременно. Ее слух ласкали нежные слова, которые он шептал по-цыгански сквозь стиснутые зубы.
Ее страхи, ревность, мстительные мысли исчезли.
– Слава тебе Господи! Для тебя это стало такой же сладкой мукой, как и для меня, – прошептала Арабелла.
Каждая частичка ее тела пульсировала, когда он с силой сжимал ей грудь и живот, словно хотел преодолеть барьер, образованный плотью и мешающий им стать одним целым, слиться в едином потоке жизни.
Какое-то время он оставался недвижим, и пульсация усилилась.
Арабелла подумала о том, что вот так, наверное, наступает конец света, созданного за шесть дней и шесть ночей, который наконец-то стал для Роберта таким же непереносимо-мучительным, как и для нее. Они достигли такой несказанной близости, о какой раньше и не мечтали.
Несколько минут они лежали без движения. Она утратила страх перед миром и возможным предательством своего тела. Все ее чувства сконцентрировались на их соитии.
Роберт не мог быстро избавиться от напряжения, и Арабелла покорно ждала. Он приподнял ее и развернул к себе лицом в полной темноте. Они не видели друг друга, но достигли того уровня первозданного единения, которое свет только разрушал бы.
– Не покидай меня… Ради Бога, не оставляй меня…
– Я не могу тебе больше ничего дать, Арабелла, – вымолвил Роберт и заснул.
Она набросила плащ и вышла, чтобы поближе познакомиться с Сарацином. Темень была непроглядная, но она надеялась, что конь узнает ее голос. Цыган научил ее говорить с животным ласково, долго, успокаивающе, гладить его по шее.
У нее дрожали ноги от усталости, однако она надеялась, что общение с конем восстановит ее силы.
У Арабеллы было несколько часов, чтобы подружиться с конем, прежде чем они снова двинутся в путь. Сарацин стоял неподалеку от Одиссея и Птолемея. Арабелла заговорила с ним тем же тоном, каким она привыкла говорить с Соломоном, затем стала гладить его по морде и шее. Он дернулся, но вскоре затих и успокоился.
Арабелла общалась с конем и мечтала о том, чтобы оказаться в постели с Робертом. В последнее время Роберт чаще и дольше стал спать. Это дурной знак, подумала она. И, к сожалению, не единственный.
Глава 12
Сарацин не был оседлан, потому что Арабелла привыкла ездить без седла. Она вставила ногу в стремя и вскочила ему на спину так легко, словно только что слезла с Соломона.
– Не отъезжай далеко. Если захочешь проехаться быстро, не удаляйся от кибитки дальше чем на два корпуса.
Они тронулись в путь. Подвижное животное, на удивление послушное при том, что она ехала на нем впервые, приводило ее в восторг. Ей было приятно сжимать его бока коленями, чувствовать упругость уздечки.
Прежнее состояние умственного и физического истощения растаяло. Сарацин был послушен ее голосу и рукам, сжимавшим поводья. Арабелла понимала, что он уже воспринимает ее как свою хозяйку.
Она обогнала кибитку и услышала за спиной тяжелый стук копыт впряженных в нее лошадей. Время от времени Роберт обращался к ней, но никогда не называл ее по имени.
– Не торопись. Помедленнее.
Она подавляла в себе желание пустить коня вскачь, как когда-то Соломона, который в таких случаях тут же срывался с места и мчался по полям как безумный, до тех пор пока они оба не падали в изнеможении. Однако цыган, предполагая подобную выходку, предупредил ее о том, что такая верховая прогулка станет для нее последней.
Внезапно кибитка у нее за спиной остановилась – слишком быстро, как ей показалось.
– Пора, – окликнул ее Роберт.
– Можно я проедусь еще немного? – попросила она, подъезжая к нему.
Роберт не ответил. Она спрыгнула на землю и отдала ему поводья, а затем уселась рядом с ним на козлы. Сарацин пошел в поводу, Калиф бежал между Птолемеем и Одиссеем.
– Тебе понравился новый конь? – поинтересовался Роберт.
Она взяла его руку в свою и поцеловала, давая понять, что благодарна ему за попытку компенсировать отсутствие Соломона.
– Да, конечно! А я смогу немного проехать верхом следующей ночью?
Роберт долго хранил молчание и наконец спросил:
– У тебя нет неприятного ощущения в груди?
Арабелла машинально просунула руку под плащ и потрогала грудь, которая болезненно ныла.
– Есть, – неохотно подтвердила она.
– Почему бы тебе не поспать?
– Я не хочу спать. Я хочу остаться с тобой. Но уже через несколько минут она склонила голову ему на плечо и задремала.
Арабелла проснулась оттого, что кибитка остановилась. Она открыла глаза и увидела, что лежит на кровати, ее плащ отброшен в сторону, а Роберт снимает с нее турецкие шаровары.
– Спи. А мне еще нужно найти место, где мы могли бы спрятаться до темноты. – Он погладил ее по голове, поцеловал в лоб, как целуют на ночь ребенка, и накрыл простыней до подбородка, стараясь не разбудить ее окончательно. – Спи, – повторил он, и она послушалась.
Проснувшись в очередной раз, она обнаружила, что сквозь задернутые занавески пробивается дневной свет, а Роберт спит рядом с ней. Она хотела было разбудить его, но удержалась, вспомнив, что он всю ночь провел без сна на козлах.
Следующее пробуждение принесло ей новое разочарование: Роберта не было. Она догадалась, что он ушел раздобыть еду – вот уже полтора дня они ничего не ели.
Арабелла села на кровати и тут же легла обратно. Что это? Неприятное чувство зародилось у нее в желудке и стало подниматься вверх, к горлу. Неужели ее будет тошнить?
Она снова попыталась сесть, теперь медленно и осторожно. Тошнота отступила, но очень хотелось есть.
Арабелла умылась, расчесала волосы и почистила зубы, потом забралась в лохань, где ее и нашел Роберт по возвращении.
– Здесь неподалеку крестьянское хозяйство. Я принес жареный бок ягненка…
Она улыбнулась, а он стал выкладывать съестные припасы на стол.
– Иди сюда, пожалуйста.
Он неторопливо повернулся к ней и, словно повинуясь магическому заклинанию, снял с себя рубашку и штаны и влез в лохань, посадив ее сверху. Потом вошел в нее, и она почувствовала себя умиротворенной. Они долго смотрели друг на друга, задумчиво и серьезно.
– Бывают минуты, когда я чувствую, что мы стали одним целым, – нарушила молчание Арабелла.
– Я знаю. У меня тоже бывают такие минуты.
Четыре дня спустя она проснулась утром с ощущением, что ее стошнит. На сей раз, она понимала, что избежать этой неприятности ей не удастся. Она успела добежать до ночной вазы и склониться над ней. После нескольких позывов ее вырвало остатками вчерашнего ужина.
В таком положении ее нашел Роберт. Она попыталась отмахнуться от него.
– Не смотри на меня. Это ужасно.
Но он не оставил ее. Напротив, принес чистое полотенце, наполнил умывальник водой и дал соли, чтобы она могла почистить зубы, затем помог ей подняться на ноги, обнял за плечи и подвел к умывальнику. Через несколько минут Арабелла сидела за столом, с аппетитом ела и уверяла Роберта в том, что такое с ней случается, когда она голодна. Она старалась казаться веселой.
И вдруг она отодвинула миску.
– Роберт, что ты намерен делать? – Ее голос и взгляд были виноватыми.
– Мы подождем еще шесть недель. К тому времени приблизительный срок достигнет трех с небольшим месяцев.
– Тогда ты должен будешь… я должна буду…
– Да.
Она вгляделась в его лицо в поисках сожаления, отвращения или ненависти. Однако в его взгляде не было ничего, кроме сострадания и нежности.
Роберт слишком хорошо знал, к чему ей следует готовиться.
– Ты будешь по-прежнему хотеть меня?
– Ну конечно, – улыбнулся он. – Не думай об этом. Ты же понимаешь, что это так.
Ее стало тошнить каждое утро – к счастью, после того, как Роберт уходил. Сначала она ненавидела себя, затем ее гнев обратился против Роберта, которого она обвиняла в этой подлости. Однако к полудню жизненные силы возвращались к ней, а вместе с ними обожание.
Через шесть дней головокружение и тошнота бесследно прошли.
«Может быть, все кончилось?» – печально подумала она, опасаясь делиться с Робертом своими надеждами.
Последствия их близости не доставляли ему неприятных ощущений, в отличие от нее. Он принимал ее недомогания как любое другое проявление человеческой природы. И к ее огромному удивлению, потребность друг в друге у них возросла, а не уменьшилась.
«Некоторые женщины не испытывают тошноты на протяжении всех девяти месяцев. А некоторые наоборот». Когда он говорил так, она ненавидела его и ревновала.
Казалось, он исподволь готовит ее к тому, что должно произойти в один прекрасный день. Он хотел убедить ее в том, что та процедура, через которую ей придется пройти, вовсе не так уж отвратительна.
И откуда только он все это знает?
Каким-то чудесным образом неожиданно оказалось, что ее не волнуют женщины, которые были с ним раньше. Теперь он любит ее, а они для него больше не существуют. Странно, что эту истину, такую простую и неизменную, она не могла постичь с того самого дня, когда Роберт выехал на турнир в доспехах Гуиза.
Если бы она не поддавалась животному страху потерять его навсегда, то поняла бы это давно.
Каждую ночь она общалась с Сарацином, постепенно завоевывая его расположение и доверие. В конце концов, ей удалось добиться того, что он слушался ее, повинуясь малейшему движению поводьев. Стоило ей шепнуть ему на ухо пару ласковых слов, и он готов был мчаться, не разбирая дороги. В таких случаях цыган останавливал Арабеллу окриком.
– На дороге никого нет, – возражала она.
– Да как сказать. Есть люди, которые предпочитают путешествовать, оставаясь незамеченными. Они едут ночью, в спешке, по важным поручениям.
– Так же, как мы.
Арабелла стала ездить на Сарацине кругами, не удаляясь от кибитки. Она каталась по нескольку часов в ночь. Ее мышцы снова начали наливаться силой.
Вскоре они доберутся до моря – этого события она ждала со все возрастающим нетерпением – и будут в безопасности. Навсегда.
Арабелла не имела ясного представления об их будущем, несмотря на то, что они с Робертом часто говорили о нем. Она свято верила в то, что их души и тела навечно пребудут вместе: они были преданы друг другу, их взаимное желание близости становилось все более неутолимым, духовное родство все сильнее заявляло о себе. Она уверила себя в том, что они не причинят друг другу никакого зла.
– Я так счастлива, – сказала она ему однажды утром и обняла за плечи, привлекая к себе. – Как хорошо, что ты не отправил меня домой в ту ночь, которую мы провели в лесу! И все твои предупреждения…
– Они не голословны.
Физическая близость в последнее время приобрела для них обоих особую прелесть: она стонала от боли, а не от наслаждения, а он все чаще говорил с ней по-цыгански.
Арабелла помнила его предостережения; и не только его присутствие вынуждало ее к этому – она думала о них и тогда, когда примеряла юбки, шелковые шаровары, расшитые золотом жилетки, расчесывала волосы, красила глаза и соски или просто сидела у окна, перебирая струны лютни и напевая цыганские мелодии, которым он обучал ее. Они не были похожи на песни северян, которые она слышала с детства. Это были длинные, печальные мелодии – песни народа с трагической судьбой.
Она часто вспоминала, с какой горечью он говорил ей в лесу о присущем его народу чувстве юмора. Роберт высоко ценил цыганский юмор – достояние того народа, к которому он не переставал себя причислять.
Тогда он предупреждал ее, что она не отдает себе отчета в том, на какую жизнь обрекает себя. А она стояла на своем.
Она выбрала его. И этот выбор сделало ее сердце.
«Когда я оставлю тебя, я отправлюсь на юг, в тот край, где я вырос, туда, где моя родина. А твой отец найдет тебе подобающего мужа…»
Тот муж, которого найдут ей родители, никогда не узнает о ней столько, сколько знает цыган с того самого дня, когда они познакомились. С тех пор прошло уже семь недель.
– Если бы это могло разрешиться само собой, это давно уже произошло бы, – сказала она обреченно.
– Наверное, ты права. Но мы еще подождем. Арабелла была не против подождать, оттянуть событие, которого опасалась больше всего на свете.
Она не могла даже Роберту признаться в том, как боится.
Она притворялась, что боль, кровь, отвращение, ощущение того, что вместе с ребенком она теряет собственную жизнь, нисколько не пугают ее; что она легко перенесет цыганское снадобье, уничтожающее последствия любви.
– Ты не покинешь меня, когда я приму его? Ты останешься со мной?
– Оставить тебя?! – Он взглянул на нее с искренним недоумением. – Господи! Да как это могло прийти тебе в голову?
Арабелла попыталась забыть свои тревоги в близости с Робертом. Следующие несколько недель прошли в напрасном ожидании чудесного освобождения от нежелательного плода их любви. Она не предполагала, что тяга к жизни у этого создания окажется столь непреодолимой. Удивительно, что их первая ночь любви, когда они и думать забыли о средствах предохранения, о целебных травах и уксусе, имела такие серьезные последствия!
Каждый раз, пуская Сарацина вскачь, Арабелла надеялась, что именно сейчас произойдет избавление, доказательством чему будет кровавое пятно на попоне.
Со временем она запретила себе питать напрасные надежды.
Роберт даст ей снадобье, когда придет срок. Он узнает об этом, исследуя ее лоно, и не ошибется. Ее беременность станет ужасной обузой для них обоих, подвергнет их опасности быть обнаруженными ее отцом и Гуизом.
Каждую ночь она ездила верхом на Сарацине. Скачка опьяняла ее, ощущение свободы кружило голову, и все труднее было сдерживаться и не пренебрегать предостережением Роберта.
Арабелла мечтала изо всех сил пришпорить коня и сорваться с места вскачь, так, чтобы ветер засвистел в ушах и сердце восторженно забилось в груди. Она умела ездить на лошади только так.
– Ну, пожалуйста, – просила она, возвращаясь к кибитке на призыв цыгана. – Всего один раз.
– Это невозможно, Арабелла, – отвечал он добродушно, понимающе улыбаясь, но не терпящим возражений тоном. – Сарацин оказался гораздо лучше, чем я предполагал. Он вполне может обогнать Калифа. А мне нужно, чтобы на тот случай, если вдруг появятся нежданные гости, пес был рядом с тобой. Тогда у меня будет время прийти тебе на помощь.
Арабелла выслушала эту тираду и весело вонзила пятки в бока Сарацина, как будто слова цыгана не имели к ней отношения. Но стоило ей удалиться, как за спиной у нее раздался оклик по-цыгански. Она притворилась, что не услышала, но вскоре слух ей резанул громкий свист. Арабелла оглянулась и увидела, что следом за Сарацином по дороге, освещенной лунным светом, бежит Калиф.
Она вынуждена была остановиться и подождать, пока кибитка нагонит ее. Она полной грудью вдыхала аромат цветущих деревьев, такой густой, что казался осязаемым, и смотрела вдаль, на белеющую в темноте дорогу.
Она была счастлива и вместе с тем сердита. Когда кибитка остановилась рядом, она даже не захотела взглянуть на Роберта, хотя чувствовала, что он подошел к ней совсем близко.
Они долго молчали. Арабелла смотрела в сторону, неожиданно вспомнив о том, что она принцесса. Это случалось крайне редко с тех пор, как она примчалась в лес на свидание с человеком, чья красота заставила ее провести бессонную ночь.
– Арабелла, ты считаешь, что я пытаюсь подчинить тебя? – спросил вдруг Роберт, крепко ухватившись за поводья Сарацина. – Ты поэтому с каждым разом скачешь все быстрее и отъезжаешь все дальше от кибитки?
– Я так езжу потому, что это доставляет мне удовольствие, – ответила она, не глядя на него. – Огромное удовольствие. На дороге никого нет. Мы уже много часов не встречали ни единого человека.
– Ты прекрасно знаешь, что это опасно, – недовольно отозвался Роберт. Круто развернувшись, он быстрым шагом направился к кибитке. – Оставайся поблизости – или вообще не будешь ездить.
Арабелла молча наблюдала за тем, как он влез на козлы и взял в руки вожжи. Кибитка приблизилась к ней, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая на ухабах. Когда она поравнялась с Арабеллой, та заговорила с Робертом, желая напомнить ему его же слова, произнесенные в их первую ночь:
– «Никогда не подчиняйся мне, Арабелла. Если ты останешься со мной, у тебя и без того будет полно забот». Разве ты имел в виду не это?
Он даже не обернулся, и Арабелле пришлось догонять его. Поравнявшись с козлами, она стала терпеливо ждать ответа.
– Разумеется, и это тоже. Но в некоторых ситуациях ты должна меня слушаться. Для своего же блага.
Роберт так и не взглянул на нее, и Арабелла свесилась с коня, чтобы ласково коснуться его руки.
– Я больше не буду так поступать. Обещаю.
Они долго ехали бок о бок. Наконец цыган нарушил молчание:
– Я бы многое отдал за то, чтобы снова увидеть, как ты мчишься на коне по степи так, как в то утро… – Он осекся, словно ему тяжело было говорить об этом. – Тогда ты со своими спутницами была так весела и беззаботна.
– Я и теперь такая, – попыталась успокоить его Арабелла. – Правда, не так свободна, как раньше. Зато я радостна. Я счастлива так, как никогда прежде. И это потому, что…
У нее перехватило дыхание, и она замолчала, опасаясь, что расплачется. Взмахнув рукой, Арабелла пустила Сарацина вскачь, но не вперед по дороге, а вокруг кибитки. Ее радостный смех зазвенел в ночной темноте. Ей так хотелось вселить в себя и в Роберта уверенность в том, что их ждет счастливое будущее.
– Не отъезжай далеко. Если захочешь проехаться быстро, не удаляйся от кибитки дальше чем на два корпуса.
Они тронулись в путь. Подвижное животное, на удивление послушное при том, что она ехала на нем впервые, приводило ее в восторг. Ей было приятно сжимать его бока коленями, чувствовать упругость уздечки.
Прежнее состояние умственного и физического истощения растаяло. Сарацин был послушен ее голосу и рукам, сжимавшим поводья. Арабелла понимала, что он уже воспринимает ее как свою хозяйку.
Она обогнала кибитку и услышала за спиной тяжелый стук копыт впряженных в нее лошадей. Время от времени Роберт обращался к ней, но никогда не называл ее по имени.
– Не торопись. Помедленнее.
Она подавляла в себе желание пустить коня вскачь, как когда-то Соломона, который в таких случаях тут же срывался с места и мчался по полям как безумный, до тех пор пока они оба не падали в изнеможении. Однако цыган, предполагая подобную выходку, предупредил ее о том, что такая верховая прогулка станет для нее последней.
Внезапно кибитка у нее за спиной остановилась – слишком быстро, как ей показалось.
– Пора, – окликнул ее Роберт.
– Можно я проедусь еще немного? – попросила она, подъезжая к нему.
Роберт не ответил. Она спрыгнула на землю и отдала ему поводья, а затем уселась рядом с ним на козлы. Сарацин пошел в поводу, Калиф бежал между Птолемеем и Одиссеем.
– Тебе понравился новый конь? – поинтересовался Роберт.
Она взяла его руку в свою и поцеловала, давая понять, что благодарна ему за попытку компенсировать отсутствие Соломона.
– Да, конечно! А я смогу немного проехать верхом следующей ночью?
Роберт долго хранил молчание и наконец спросил:
– У тебя нет неприятного ощущения в груди?
Арабелла машинально просунула руку под плащ и потрогала грудь, которая болезненно ныла.
– Есть, – неохотно подтвердила она.
– Почему бы тебе не поспать?
– Я не хочу спать. Я хочу остаться с тобой. Но уже через несколько минут она склонила голову ему на плечо и задремала.
Арабелла проснулась оттого, что кибитка остановилась. Она открыла глаза и увидела, что лежит на кровати, ее плащ отброшен в сторону, а Роберт снимает с нее турецкие шаровары.
– Спи. А мне еще нужно найти место, где мы могли бы спрятаться до темноты. – Он погладил ее по голове, поцеловал в лоб, как целуют на ночь ребенка, и накрыл простыней до подбородка, стараясь не разбудить ее окончательно. – Спи, – повторил он, и она послушалась.
Проснувшись в очередной раз, она обнаружила, что сквозь задернутые занавески пробивается дневной свет, а Роберт спит рядом с ней. Она хотела было разбудить его, но удержалась, вспомнив, что он всю ночь провел без сна на козлах.
Следующее пробуждение принесло ей новое разочарование: Роберта не было. Она догадалась, что он ушел раздобыть еду – вот уже полтора дня они ничего не ели.
Арабелла села на кровати и тут же легла обратно. Что это? Неприятное чувство зародилось у нее в желудке и стало подниматься вверх, к горлу. Неужели ее будет тошнить?
Она снова попыталась сесть, теперь медленно и осторожно. Тошнота отступила, но очень хотелось есть.
Арабелла умылась, расчесала волосы и почистила зубы, потом забралась в лохань, где ее и нашел Роберт по возвращении.
– Здесь неподалеку крестьянское хозяйство. Я принес жареный бок ягненка…
Она улыбнулась, а он стал выкладывать съестные припасы на стол.
– Иди сюда, пожалуйста.
Он неторопливо повернулся к ней и, словно повинуясь магическому заклинанию, снял с себя рубашку и штаны и влез в лохань, посадив ее сверху. Потом вошел в нее, и она почувствовала себя умиротворенной. Они долго смотрели друг на друга, задумчиво и серьезно.
– Бывают минуты, когда я чувствую, что мы стали одним целым, – нарушила молчание Арабелла.
– Я знаю. У меня тоже бывают такие минуты.
Четыре дня спустя она проснулась утром с ощущением, что ее стошнит. На сей раз, она понимала, что избежать этой неприятности ей не удастся. Она успела добежать до ночной вазы и склониться над ней. После нескольких позывов ее вырвало остатками вчерашнего ужина.
В таком положении ее нашел Роберт. Она попыталась отмахнуться от него.
– Не смотри на меня. Это ужасно.
Но он не оставил ее. Напротив, принес чистое полотенце, наполнил умывальник водой и дал соли, чтобы она могла почистить зубы, затем помог ей подняться на ноги, обнял за плечи и подвел к умывальнику. Через несколько минут Арабелла сидела за столом, с аппетитом ела и уверяла Роберта в том, что такое с ней случается, когда она голодна. Она старалась казаться веселой.
И вдруг она отодвинула миску.
– Роберт, что ты намерен делать? – Ее голос и взгляд были виноватыми.
– Мы подождем еще шесть недель. К тому времени приблизительный срок достигнет трех с небольшим месяцев.
– Тогда ты должен будешь… я должна буду…
– Да.
Она вгляделась в его лицо в поисках сожаления, отвращения или ненависти. Однако в его взгляде не было ничего, кроме сострадания и нежности.
Роберт слишком хорошо знал, к чему ей следует готовиться.
– Ты будешь по-прежнему хотеть меня?
– Ну конечно, – улыбнулся он. – Не думай об этом. Ты же понимаешь, что это так.
Ее стало тошнить каждое утро – к счастью, после того, как Роберт уходил. Сначала она ненавидела себя, затем ее гнев обратился против Роберта, которого она обвиняла в этой подлости. Однако к полудню жизненные силы возвращались к ней, а вместе с ними обожание.
Через шесть дней головокружение и тошнота бесследно прошли.
«Может быть, все кончилось?» – печально подумала она, опасаясь делиться с Робертом своими надеждами.
Последствия их близости не доставляли ему неприятных ощущений, в отличие от нее. Он принимал ее недомогания как любое другое проявление человеческой природы. И к ее огромному удивлению, потребность друг в друге у них возросла, а не уменьшилась.
«Некоторые женщины не испытывают тошноты на протяжении всех девяти месяцев. А некоторые наоборот». Когда он говорил так, она ненавидела его и ревновала.
Казалось, он исподволь готовит ее к тому, что должно произойти в один прекрасный день. Он хотел убедить ее в том, что та процедура, через которую ей придется пройти, вовсе не так уж отвратительна.
И откуда только он все это знает?
Каким-то чудесным образом неожиданно оказалось, что ее не волнуют женщины, которые были с ним раньше. Теперь он любит ее, а они для него больше не существуют. Странно, что эту истину, такую простую и неизменную, она не могла постичь с того самого дня, когда Роберт выехал на турнир в доспехах Гуиза.
Если бы она не поддавалась животному страху потерять его навсегда, то поняла бы это давно.
Каждую ночь она общалась с Сарацином, постепенно завоевывая его расположение и доверие. В конце концов, ей удалось добиться того, что он слушался ее, повинуясь малейшему движению поводьев. Стоило ей шепнуть ему на ухо пару ласковых слов, и он готов был мчаться, не разбирая дороги. В таких случаях цыган останавливал Арабеллу окриком.
– На дороге никого нет, – возражала она.
– Да как сказать. Есть люди, которые предпочитают путешествовать, оставаясь незамеченными. Они едут ночью, в спешке, по важным поручениям.
– Так же, как мы.
Арабелла стала ездить на Сарацине кругами, не удаляясь от кибитки. Она каталась по нескольку часов в ночь. Ее мышцы снова начали наливаться силой.
Вскоре они доберутся до моря – этого события она ждала со все возрастающим нетерпением – и будут в безопасности. Навсегда.
Арабелла не имела ясного представления об их будущем, несмотря на то, что они с Робертом часто говорили о нем. Она свято верила в то, что их души и тела навечно пребудут вместе: они были преданы друг другу, их взаимное желание близости становилось все более неутолимым, духовное родство все сильнее заявляло о себе. Она уверила себя в том, что они не причинят друг другу никакого зла.
– Я так счастлива, – сказала она ему однажды утром и обняла за плечи, привлекая к себе. – Как хорошо, что ты не отправил меня домой в ту ночь, которую мы провели в лесу! И все твои предупреждения…
– Они не голословны.
Физическая близость в последнее время приобрела для них обоих особую прелесть: она стонала от боли, а не от наслаждения, а он все чаще говорил с ней по-цыгански.
Арабелла помнила его предостережения; и не только его присутствие вынуждало ее к этому – она думала о них и тогда, когда примеряла юбки, шелковые шаровары, расшитые золотом жилетки, расчесывала волосы, красила глаза и соски или просто сидела у окна, перебирая струны лютни и напевая цыганские мелодии, которым он обучал ее. Они не были похожи на песни северян, которые она слышала с детства. Это были длинные, печальные мелодии – песни народа с трагической судьбой.
Она часто вспоминала, с какой горечью он говорил ей в лесу о присущем его народу чувстве юмора. Роберт высоко ценил цыганский юмор – достояние того народа, к которому он не переставал себя причислять.
Тогда он предупреждал ее, что она не отдает себе отчета в том, на какую жизнь обрекает себя. А она стояла на своем.
Она выбрала его. И этот выбор сделало ее сердце.
«Когда я оставлю тебя, я отправлюсь на юг, в тот край, где я вырос, туда, где моя родина. А твой отец найдет тебе подобающего мужа…»
Тот муж, которого найдут ей родители, никогда не узнает о ней столько, сколько знает цыган с того самого дня, когда они познакомились. С тех пор прошло уже семь недель.
– Если бы это могло разрешиться само собой, это давно уже произошло бы, – сказала она обреченно.
– Наверное, ты права. Но мы еще подождем. Арабелла была не против подождать, оттянуть событие, которого опасалась больше всего на свете.
Она не могла даже Роберту признаться в том, как боится.
Она притворялась, что боль, кровь, отвращение, ощущение того, что вместе с ребенком она теряет собственную жизнь, нисколько не пугают ее; что она легко перенесет цыганское снадобье, уничтожающее последствия любви.
– Ты не покинешь меня, когда я приму его? Ты останешься со мной?
– Оставить тебя?! – Он взглянул на нее с искренним недоумением. – Господи! Да как это могло прийти тебе в голову?
Арабелла попыталась забыть свои тревоги в близости с Робертом. Следующие несколько недель прошли в напрасном ожидании чудесного освобождения от нежелательного плода их любви. Она не предполагала, что тяга к жизни у этого создания окажется столь непреодолимой. Удивительно, что их первая ночь любви, когда они и думать забыли о средствах предохранения, о целебных травах и уксусе, имела такие серьезные последствия!
Каждый раз, пуская Сарацина вскачь, Арабелла надеялась, что именно сейчас произойдет избавление, доказательством чему будет кровавое пятно на попоне.
Со временем она запретила себе питать напрасные надежды.
Роберт даст ей снадобье, когда придет срок. Он узнает об этом, исследуя ее лоно, и не ошибется. Ее беременность станет ужасной обузой для них обоих, подвергнет их опасности быть обнаруженными ее отцом и Гуизом.
Каждую ночь она ездила верхом на Сарацине. Скачка опьяняла ее, ощущение свободы кружило голову, и все труднее было сдерживаться и не пренебрегать предостережением Роберта.
Арабелла мечтала изо всех сил пришпорить коня и сорваться с места вскачь, так, чтобы ветер засвистел в ушах и сердце восторженно забилось в груди. Она умела ездить на лошади только так.
– Ну, пожалуйста, – просила она, возвращаясь к кибитке на призыв цыгана. – Всего один раз.
– Это невозможно, Арабелла, – отвечал он добродушно, понимающе улыбаясь, но не терпящим возражений тоном. – Сарацин оказался гораздо лучше, чем я предполагал. Он вполне может обогнать Калифа. А мне нужно, чтобы на тот случай, если вдруг появятся нежданные гости, пес был рядом с тобой. Тогда у меня будет время прийти тебе на помощь.
Арабелла выслушала эту тираду и весело вонзила пятки в бока Сарацина, как будто слова цыгана не имели к ней отношения. Но стоило ей удалиться, как за спиной у нее раздался оклик по-цыгански. Она притворилась, что не услышала, но вскоре слух ей резанул громкий свист. Арабелла оглянулась и увидела, что следом за Сарацином по дороге, освещенной лунным светом, бежит Калиф.
Она вынуждена была остановиться и подождать, пока кибитка нагонит ее. Она полной грудью вдыхала аромат цветущих деревьев, такой густой, что казался осязаемым, и смотрела вдаль, на белеющую в темноте дорогу.
Она была счастлива и вместе с тем сердита. Когда кибитка остановилась рядом, она даже не захотела взглянуть на Роберта, хотя чувствовала, что он подошел к ней совсем близко.
Они долго молчали. Арабелла смотрела в сторону, неожиданно вспомнив о том, что она принцесса. Это случалось крайне редко с тех пор, как она примчалась в лес на свидание с человеком, чья красота заставила ее провести бессонную ночь.
– Арабелла, ты считаешь, что я пытаюсь подчинить тебя? – спросил вдруг Роберт, крепко ухватившись за поводья Сарацина. – Ты поэтому с каждым разом скачешь все быстрее и отъезжаешь все дальше от кибитки?
– Я так езжу потому, что это доставляет мне удовольствие, – ответила она, не глядя на него. – Огромное удовольствие. На дороге никого нет. Мы уже много часов не встречали ни единого человека.
– Ты прекрасно знаешь, что это опасно, – недовольно отозвался Роберт. Круто развернувшись, он быстрым шагом направился к кибитке. – Оставайся поблизости – или вообще не будешь ездить.
Арабелла молча наблюдала за тем, как он влез на козлы и взял в руки вожжи. Кибитка приблизилась к ней, раскачиваясь из стороны в сторону и подпрыгивая на ухабах. Когда она поравнялась с Арабеллой, та заговорила с Робертом, желая напомнить ему его же слова, произнесенные в их первую ночь:
– «Никогда не подчиняйся мне, Арабелла. Если ты останешься со мной, у тебя и без того будет полно забот». Разве ты имел в виду не это?
Он даже не обернулся, и Арабелле пришлось догонять его. Поравнявшись с козлами, она стала терпеливо ждать ответа.
– Разумеется, и это тоже. Но в некоторых ситуациях ты должна меня слушаться. Для своего же блага.
Роберт так и не взглянул на нее, и Арабелла свесилась с коня, чтобы ласково коснуться его руки.
– Я больше не буду так поступать. Обещаю.
Они долго ехали бок о бок. Наконец цыган нарушил молчание:
– Я бы многое отдал за то, чтобы снова увидеть, как ты мчишься на коне по степи так, как в то утро… – Он осекся, словно ему тяжело было говорить об этом. – Тогда ты со своими спутницами была так весела и беззаботна.
– Я и теперь такая, – попыталась успокоить его Арабелла. – Правда, не так свободна, как раньше. Зато я радостна. Я счастлива так, как никогда прежде. И это потому, что…
У нее перехватило дыхание, и она замолчала, опасаясь, что расплачется. Взмахнув рукой, Арабелла пустила Сарацина вскачь, но не вперед по дороге, а вокруг кибитки. Ее радостный смех зазвенел в ночной темноте. Ей так хотелось вселить в себя и в Роберта уверенность в том, что их ждет счастливое будущее.
Глава 13
Спустя две недели, в ту ночь, когда дорога была прекрасно освещена луной и в безоблачном небе сияли огромные звезды, Арабелла неожиданно для самой себя нарушила приказание цыгана. Она пустила Сарацина галопом и быстро удалилась от кибитки на такое расстояние, что уже не слышала тревожных криков Роберта.
Лишь все учащавшийся стук копыт Одиссея и Птолемея преследовал ее – кибитка пыталась набрать скорость, но безуспешно. Арабеллу опьянила скачка, она пригнулась к гриве и крепко сжала поводья. Нашептывая на ухо Сарацину ласковые слова, она отдалась во власть восхитительного ощущения свободы и безотчетной радости.
Раздался свист, и Калиф отозвался на него лаем. Однако Арабелла даже не оглянулась. Она ехала без седла, и скачка требовала от нее полной самоотдачи: трудно было удержать равновесие на такой скорости.
И вдруг Арабелла перестала слышать стук копыт за спиной. Она бросила взгляд через плечо и увидела, что Роберт распрягает лошадь, чтобы броситься за ней в погоню. Калиф тем временем догонял Сарацина, расстояние между ними быстро сокращалось.
Арабелла распласталась по спине Сарацина и словно одержимая стала колотить голыми пятками по его бокам. Она как будто вызывала Роберта на поединок, предвкушая захватывающую борьбу. Впрочем, выносливые, но тяжеловесные тягловые лошади не были предназначены для скачек.
В эту минуту на дороге откуда ни возьмись появился всадник. Он скакал наперерез и скорее всего уже давно преследовал Арабеллу, однако она не заметила его раньше.
– Стой! Именем короля! – крикнул он, но Арабелла прекрасно знала, что такой трюк используют разбойники, чтобы остановить путников, поэтому не отреагировала на него.
Она не сразу поняла, что если продолжит скакать вперед, то он неминуемо настигнет ее. Упустив много времени, Арабелла стала разворачивать Сарацина. Всадник повторил свой призыв остановиться. Он настигал ее, и ему удалось схватить ее за край плаща. Арабелла дернулась, но не смогла освободиться. Тогда она на полном скаку развязала тесемку на шее и отшвырнула плащ в сторону преследователя.
Лишь все учащавшийся стук копыт Одиссея и Птолемея преследовал ее – кибитка пыталась набрать скорость, но безуспешно. Арабеллу опьянила скачка, она пригнулась к гриве и крепко сжала поводья. Нашептывая на ухо Сарацину ласковые слова, она отдалась во власть восхитительного ощущения свободы и безотчетной радости.
Раздался свист, и Калиф отозвался на него лаем. Однако Арабелла даже не оглянулась. Она ехала без седла, и скачка требовала от нее полной самоотдачи: трудно было удержать равновесие на такой скорости.
И вдруг Арабелла перестала слышать стук копыт за спиной. Она бросила взгляд через плечо и увидела, что Роберт распрягает лошадь, чтобы броситься за ней в погоню. Калиф тем временем догонял Сарацина, расстояние между ними быстро сокращалось.
Арабелла распласталась по спине Сарацина и словно одержимая стала колотить голыми пятками по его бокам. Она как будто вызывала Роберта на поединок, предвкушая захватывающую борьбу. Впрочем, выносливые, но тяжеловесные тягловые лошади не были предназначены для скачек.
В эту минуту на дороге откуда ни возьмись появился всадник. Он скакал наперерез и скорее всего уже давно преследовал Арабеллу, однако она не заметила его раньше.
– Стой! Именем короля! – крикнул он, но Арабелла прекрасно знала, что такой трюк используют разбойники, чтобы остановить путников, поэтому не отреагировала на него.
Она не сразу поняла, что если продолжит скакать вперед, то он неминуемо настигнет ее. Упустив много времени, Арабелла стала разворачивать Сарацина. Всадник повторил свой призыв остановиться. Он настигал ее, и ему удалось схватить ее за край плаща. Арабелла дернулась, но не смогла освободиться. Тогда она на полном скаку развязала тесемку на шее и отшвырнула плащ в сторону преследователя.