Кавалькада, ведомая Великим инквизитором Кастилии Хуаном де Карабасом, въехала в селение, распугивая выбежавших на дорогу любопытных детишек и топча копытами беззаботно копавшихся в пыли кур. Испуганные жители, доселе лишь понаслышке знавшие об инквизиции, теперь с испугом глядели, как огромный черный всадник остановился перед стоявшим посреди Карабаса монастырем и три раза со всего маху ударил кулаком в дубовые ворота. Сильнейший грохот потряс мирных жителей. Этот грохот оповестил их и послушниц, что в селение пришла настоящая беда.
   Когда дон Хуан ударил в монастырские ворота, мимо них по двору проходила гордая и довольная нынешней жизнью Жануария. Она только что спускалась в погреб, дабы пересчитать продовольственные запасы, которые они с келаршей в достатке набрали в прошлое воскресенье в селении. Естественно, что Жануария не смогла удержаться и не отведать замечательного винца, коим в достатке снабжал «босых кармелиток» дон Октавио, прибравший в последние годы к рукам почти все местные виноградники. Легкое вино с кислинкою не только отлично утоляло жажду в погожий весенний денек, оно еще и слегка пьянило, но ключница не раз замечала, что сколь много его ни выпьешь, все равно пьяною не будешь.
   Когда у самого уха Жануарии раздался громкий, даже чересчур громкий стук, послушница отскочила в сторону и с глупым видом уставилась на ворота.
   – Кого там Бог послал? – удивленно спросила она, осторожно подходя к воротам и высовываясь в окошко.
   Прямо на нее смотрел изумительный вороной конь. Глаза его блестели. Конь разинул пасть, обнажил крепкие желтые зубы и требовательно заржал.
   – Открывай, – раздался сверху голосвсадника. – Святая служба!
   – Господи, спаси и помилуй мя, – зашептала Жануария, торопливо открывая ворота.
   Широкие дубовые ворота распахнулись, и дон Хуан медленно и величаво въехал во двор. Следом за ним один за другим проследовали фамильяры, грозно оглядывая монастырское подворье, как обычно рачительный хозяин окидывает взором только что приобретенный надел, мысленно уже деля его на участки и прикидывая, какой из них вспахать, а где выстроить амбар для хранения.
   Аббатиса почивала, когда тихо вбежавшая помощница сообщила ей о случившемся.
   – Как вы посмели впустить в монастырь мужчин! – завопила сонная Анна, вскакивая с мятой постели, на которой ей только что виделся сам Христос, благословлявший ее новую проповедь.
   Настоятельница пробежала по залу и высунулась в окно, откуда был хорошо виден двор, обычно тихий и пустынный, но ныне заполненный до отказа множеством спещивающихся всадников, которые, вот удивительно, все хранили почтительное молчание, бесшумно и деловито распрягая и устраивая лошадей, явно намереваясь провести в стенах монастыря долгое время. Все действия указывали на то, что прибывшие без приглашения люди были очень дисциплинированны и четко выполняли чьи-то инструкции.
   У самого окна, откуда высунулась Анна, стояли большие повозки, около одной из которых возился жуткого вида, громадного роста и могучего телосложения звероватый мужик, чья совершенно лысая голова блестела на солнце. Он один, ухватив впряженных в повозку волов за рога, справлялся с могучими животными, иногда похрапывая от напряжения. Анна хотела было прикрикнуть на сие безобразие, но слова застряли, когда взгляд случайно упал на знамя, красовавшееся у одной из повозок. На знамени зловеще виднелся символ инквизиции.
   – Это Святая служба, – испуганным шепотом подсказала, становясь позади настоятельницы «босых кармелиток» у окна, Маргарита. – Мы погибли…
   В этот момент все еще сидевший в седле черный всадник, круживший по монастырскому двору и смотревший за порядком, поднял голову и встретился взором с Анной. Аббатиса ахнула и резко отпрянула от окна. Она узнала бы эти глаза среди сотен тысяч других. Сколько раз виделись ей они томительными ночами, когда полнолуние не дает девушкам в монастырях спокойно спать. Глаза эти принадлежали тому самому юноше, чью любовь Анна отвергла.
   – Дон Хуан, маркиз де Карабас, – прошептала она, прижав к груди руки.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Маргарита Лабе уже имела дело с инквизицией. Ей даже пришлось бежать из Франции, где девушка была заключена в тюрьму за колдовство. Конечно, помощница аббатисы не являлась колдуньей, но ее страсть к разврату, а также тяга к власти, коей она не довольствовалась в монастыре Босых кармелиток, будучи вторым лицом после Анны, могли погубить Маргариту. Поэтому, не дожидаясь, пока инквизиторы приступят к следствию, хитрая француженка решила бежать. Она под каким-то предлогом оставила настоятельницу монастыря, сбегала к себе в келью, быстро собрала в узелок нехитрые пожитки, не забыв захватить несколько серебряных монет, украденных ею у Анны, и выскочила из монастыря через запасный выход.
   В это же самое время компаньон дона Хуана, брат Бернар, главный его советник, быстро и четко раздавал фамильярам указания, как лучше оцепить монастырь, чтобы ни одно подозрительное лицо не могло проникнуть вовнутрь. На самом деле оцепление создавалось скорее для того, чтобы никто не мог из монастыря выйти. Едва фамильяры спешились, двое из них тут же заняли места по обеим сторонам ворот, предварительно плотно закрыв их и задвинув все засовы. Затем еще двое, приставив лестницу, залезли на толстые монастырские стены и устроились на углах. Оттуда был прекрасно виден не только передний двор и церковь, но и боковые стены. Брат Бернар послал нескольких вооруженных людей проверить, нет ли под стенами подкопа. У самых стен во множестве были заросли кустов, что говорило о лености, сем страшном грехе, охватившем послушниц, так и не удосуживавшихся привести монастырь в порядок. Фамильяры медленно шли вдоль стен, старательно обрубая кусты. Подобные действия по поддержанию чистоты, более напоминавшие военные во время длительной осады крепости, крайне возмутили грубую Жануарию. Ключница недолго наблюдала за совершенно не обращавшими внимания на ее прелести мужчинами и, не выдержав, закричала:
   – А ну прекратите рубить мою жимолость!
   Видя, что и после такого демарша фамильяры, более походившие на солдат регулярной армии, только с более строгой выправкою и дисциплиной, даже не посмотрели в ее сторону, Жануария ринулась отнимать у одного из них топор. И тут совершено неожиданно, так как ключница считала, что она – монашка, а посему лицо неприкосновенное, к ней подошел лысый гигант, ухватил поперек пояса, взвалил к себе на широченное плечо и понес. У Жануарии так перехватило дыхание, что она даже запищать не смогла. Она только сдавленно хрипела, колотя кулаками крепкую, словно высеченную из камня спину знаменитого севильского палача Санчеса, пока он не отнес ключницу в подвал и не запер там. Наблюдавшая за этой сценой Анна поняла: все, ее играм в монастырь, в беату, в святость пришел конец. Аббатиса надеялась лишь, что ее отец, высокородный герцог Инфантадский, близкий друг короля Фердинанда, приехавший вместе с ним из Арагона, заступится за свою дочь и не даст в обиду. Анна еще лелеяла надежду, что ей удастся сохранить за собой высокий пост. Она ни разу до сего дня не сталкивалась с инквизицией, бедняжка.
   Между тем более осведомленная в делах и действенных методах очищения католической веры Святой службы Маргарита Лабе, памятуя о том, что у нее за дорогой под валуном припрятана одежда, в которой она частенько шлялась лунными ночами с местными шалопаями по сеновалам, подбежала к задней стене монастыря. Она ловко перекинула узелок и стала карабкаться вверх. Каждая выемка, каждый выступ были ей знакомы, потому первая помощница настоятельницы быстро забралась на стену. Она уже было перегнулась, чтобы спуститься и убежать, как сзади раздалось мерное цоканье копыт.
   – Не думаю, сестра, что это хорошая идея, – заметил дон Хуан, подъезжая на вороном коне к стене и пристально глядя на Маргариту.
   Послушница, если и испугалась, то виду не подала. Она деловито оглядела всадника, чье черное одеяние навевало окружающим ужас, оглядела пустынный задний двор и спросила:
   – Это почему это? Кто меня остановит? Ты? А ну, попробуй дотянуться. Еще минута, и я спущусь. И никто уже тогда меня не поймает.
   Сказав это, Маргарита оправилась от страха, тем более что черный всадник совершенно не делал никаких – движений, чтобы остановить ее. Инквизитор со спокойным видом взирал на послушницу.
   – Что ж, согласен. Положение твое, как говорят военные стратеги, чрезвычайно выгодное. Но только на первый взгляд, – сказал он и неожиданно достал из седельного кожаного мешка, притороченного с правого боку, пистолет. – Теперь ты не успеешь спокойно слезть, а стало быть, нужно прыгать. Готова ли ты, сестра, к такому повороту событий? – все тем же спокойным, ровным голосом спросил дон Хуан, выставляя пистолет на вытянутой руке и целясь в оторопевшую Маргариту. – Определенно при такой высоте ты либо вывихнешь, либо сломаешь себе ноги. А кроме того, побег у нас означает признание вины, так что никто не будет тебя лечить. Даже если тебе удастся доказать свою невиновность, ты на всю жизнь останешься калекой.
   Дон Хуан с интересом смотрел на жестокую борьбу, происходившую внутри француженки и отражавшуюся на ее смазливом лице. Наконец тяжкий вздох вырвался из груди послушницы. Этот вздох, полный отчаяния и злобы, заставил инквизитора опустить пистолет. Маргарита Лабе медленно и нехотя слезла со стены. Дон Хуан тут же громко свистнул. На свист прибежали двое фамильяров.
   – Заключите сестру под стражу, – приказал инквизитор и, более не глядя на Маргариту, направил коня в сторону ворот.
   Бывший маркиз, а ныне представитель доминиканского ордена, Великий инквизитор Кастилии намеренно оттягивал встречу с Анной. Вместо того чтобы пойти самому к аббатисе, в волнении ожидавшей его, он отправил к ней своего компаньона и советника, брата Бернара. Сам же дон Хуан в сопровождении четырех фамильяров-телохранителей, неотрывно следовавших за ним по пятам, направился осматривать родное селение. Доехав до самого конца оного, то есть до места, где начинался участок земли, когда-то давно проданный юным Хуанито герцогу, на котором теперь возвышалась усадьба, он остановился. Инквизитор долго глядел на потрескавшуюся и рассыпавшуюся уже кое-где кладку стены, окружавшей усадьбу престарелого дона Октавио, который своей нелепой затеей с монастырем привел Карабас в упадок, а затем повернул коня обратно и неспешно вернулся в монастырь.
   Пока дон Хуан изволил осматривать Карабас, брат Бернар вошел в зал, где с нетерпением ожидала Анна. Увидев совершенно не того, кто, как ей казалось, всей душою должен был стремиться к встрече, аббатиса, сидящая в кресле, скорее напоминающем трон, не смогла скрыть своего разочарования.
   Брат Бернар без всякого приглашения уселся на маленький табурет напротив. Еще в пути дон Хуан поведал ему, что за особа сидит сейчас перед ним и какие давние отношения связывают их. Поэтому компаньон без труда разгадал безмолвное разочарование, охватившее при его появлении настоятельницу «босых кармелиток».
   – Прошу покорно принять и прочесть письмо, адресованное вам епископом, – сказал брат Бернар, подавая Анне запечатанный красным сургучом пакет.
   – Прежде всего я хотела бы услышать, на каком основании толпа вооруженных мужланов ворвалась в мой монастырь, в обитель невест Господа, и распоряжается здесь, как в захваченной крепости? – грозным тоном произнесла аббатиса. – Сей же час выведите своих мужиков из монастыря! Прочь отсюда все!
   Брат Бернар, которому частенько приходилось слышать и более грозные речи, и бровью не повел.
   – И также прошу вас прочесть вот это указание. – Он протянул Анне свернутый в трубочку лист, перевязанный черной лентой.
   Все, кто хотя бы раз подозревался в ереси и имел дело с инквизицией, никогда не забудут, как сильно трепетало у них сердце, когда им подавали такой же свернутый в трубочку лист со свешивавшейся траурной лентой.
   Видя, что грозные слова не производят на противника никакого впечатления, настоятельница, хоть и против воли, взяла лист. Рука ее мелко дрожала, а потому траурная ленточка предательски затряслась. Чтобы советник Великого инквизитора не догадался о ее страхе, Анна быстро развернула лист и прочла:
   «Сим определяется в проведении расследования в монастыре Босых кармелиток, что в Карабасе, Великий инквизитор Кастилии… »
   Сердце застыло на секунду, а затем чуть не выпрыгнуло из груди Анны. Брат Бернар не без удовольствия наблюдал, как кровь отхлынула от лица высокомерной гордячки.
   «Все обязаны по первому же требованию всеми силами помогать в проведении расследования подателю сего документа… »
   Анна отстранила документ, не веря своим глазам. Мысли ее мешались. Брат Бернар, решивший, что хватит ломать перед настоятельницей комедию, суровым тоном сказал:
   – Монастырь закрыт. Никто не имеет права покидать его без разрешения Великого инквизитора. Мы не станем мешать проведению молебнов, а также внутреннему распорядку жизни вашей и ваших сестер, посему займем только гостевое крыло. Кроме того, мы займем подвал, а также тайные кельи. Есть ли в монастыре потайной подземный ход? – неожиданно спросил он, строго глядя на Анну.
   – Нет, – машинально ответила та.
   Внезапно, заморгав глазами, настоятельница вспомнила, чья она дочь, и воскликнула:
   – Да как вы со мной разговариваете? Пошли прочь отсюда!
   Брат Бернар резко встал, оттолкнув от себя низенький табуретик, который со стуком упал на каменный пол.
   – Советую вам, прежде чем сажать гостей, что выше вас, ниже себя, прочитать письмо епископа, – сказал он и вышел прочь из зала, оставив Анну наедине со своими смятенными мыслями.
   А во дворе перед воротами фамильяры под руководством Санчеса уже разгружали крытую повозку, вынося из нее и затаскивая в подвал страшные предметы пыток, изготовленные в основном из металла. Тут было и усыпанное шипами кресло, и дыба, и жуткого вида железная колодка под игривым названием «испанский сапожок». Сии предметы проносились мимо с ужасом глядевших на них Маргариты, викария и ключницы, которые выглядывали из дверных окошек. Палач и большой знаток пыток Санчес перед этим весьма придирчиво осмотрел подвал и нашел его вполне пригодным для своей «работы». Он самолично расставил по заранее облюбованным местам инструменты, а в самом центре установил огромную жаровню на треноге. Небольшое подвальное помещение, находившееся, судя по плану монастыря, прямо под библиотечной залой, с могучими сводами потолка, и без того мрачное, приобрело зловещий вид. Санчес прошелся по своим новым апартаментам, вызывая эхо звуками шагов с подкованными сапожищами, которые были сделаны в Севилье по особому заказу, так как ни у кого более не было такого огромного размера ноги. Это был мастер своего дела. Для эффекта имел значение даже резонанс криков в стенах подвала. Иной крикнет и сам же испугается своего крика.
   Тут в подвал с шумом вошли двое фамильяров, тащивших небольшое складное бюро секретаря. Просперо с важным видом следовал за ними, неся стопки чистых листов бумаги, чернильницу, связку перьев и корзину свечей.
   – Обживаешься, – довольно констатировал он, указывая, куда следует поставить бюро.
   Санчес угрюмо кивнул головой. У них с секретарем уже давно велась маленькая подковерная борьба за право именоваться правой рукой инквизитора взамен уходящего после этого следствия брата Бернара. Палач и пыточных дел мастер считал, что его работа является не только самой заметной и эффектной, но и основной, в отличие от крючкотворства секретаря. В свою очередь Просперо, итальянец по происхождению, присланный Великому инквизитору Кастилии из Рима в помощь, считал, что главное – это ведение протокола, который доказывал, что следствие ведется в рамках законов католической веры. Церковь крайне щепетильно относилась к ведению делопроизводства, а также к полной доказанности вины, боясь суда потомков. Поэтому-то дон Хуан де Карабас и принял постриг, став членом ордена доминиканцев, как и брат Бернар, который также вел допросы, а палач и секретарь были лицами светскими, что позволяло им вести судопроизводство и пытать подозреваемых.
   Просперо уселся за бюро и стал раскладывать бумаги, сургуч и перья по небольшим внутренним отделениям. Санчес же натаскал в подвал угля и разогрел, как он выразился, «подготовительно» свою жаровню.
   – Думаешь, многие из этой богадельни запылают? – неожиданно спросил его палач, подходя к бюро и, словно великан, нависая над низкорослым секретарем.
   Просперо задумчиво почесал лохматую голову. Если бы он не знал уже столько лет Санчеса, то мог бы предположить, что тот провоцирует его на богохульство, однако недалекий палач был на подобное просто неспособен. Подумав немного, секретарь сделал знак Санчесу пригнуться.
   – Ты слышал, почему наш Черный так рвался проводить это дело? – оглядевшись из осторожности, шепотом спросил он.
   Палач отрицательно замотал головою. Глаза его заблестели в свете зажженных секретарем свечей в предвкушении занимательной истории. Дело в том, что Санчес был в прошлом пиратом. Однажды корабль, на котором он плыл, был захвачен испанской военной галерой. Галерой той управлял нынешний Великий инквизитор Кастилии, прозываемый всеми за глаза Черным. Санчес сразу почувствовал в доне Хуане бывшего собрата, а потому быстренько покаялся в надежде на прощение и более достойное занятие. Он не обманулся в ожиданиях. Дон Хуан не только не повесил Санчеса, но даже сделал его своим приближенным. Вскоре у бывшего пирата обнаружился «талант». Он с такой ловкостью и умением причинял боль, с таким азартом пытал, а затем убивал, что инквизитор назначил его главным палачом и пыточных дел мастером.
   – Когда-то давным-давно Черный был помолвлен с местной аббатисой, но вскоре им пришлось расстаться, – шепотом поделился сплетней, невесть где услышанной, Просперо. – То ли невеста отвергла жениха, то ли родители ее нашли для дочери лучшую партию, но только свадьба у них не сладилась, и Черный стал инквизитором и ходит только в черных одеждах, потому что носит траур по своей загубленной любви. Он приехал сюда отомстить своей невесте.
   Санчес слушал, раскрыв рот.
   – Вот это да! – громко воскликнул он. – У Черного была невеста? А я думал, что он вообще никого никогда не любил. Постой-ка, а как же невеста его бросила ради другого, если она стала аббатисой?
   Секретарь снова почесал лохматую голову.
   – Ну, видимо, у нее и там что-то не срослось, – предположил он.
   Санчес со смехом отмахнулся огромной ладонью, волна воздуха от которой чуть не задула стоящие на бюро свечи.
   – Да ну тебя!
   В то время как секретарь и палач сплетничали в подвале, Великий инквизитор Кастилии тайком наблюдал за аббатисой. Анна, прочитав послание епископа, который требовал от нее беспрекословного подчинения следствию, вышла из залы и направилась вдоль галереи, что выходила на маленький внутренний дворик со статуей Девы Марии посередине. Обычно внутренний дворик всегда был полон послушниц, но нынче Анне, чьи чувства были в крайнем смятении от резко написанного письма, он показался особенно пустынным. «Босые кармелитки», напуганные заточением под стражу Маргариты и Жануарии, попрятались в свои кельи и сидели там, боясь высунуться даже в коридор.
   Дон Хуан медленно шел по балкону, что находился на противоположной стороне галереи, устремив на Анну пронзительный взгляд. Он видел, в каком состоянии находится сейчас аббатиса, но ни словом, ни жестом не собирался поддержать свою бывшую возлюбленную. Инквизитор упивался собственной властью, которую Анна еще не ощутила в полной мере, но обязательно ощутит, в этом дон Хуан дал себе слово. Его гордыня возносилась к небесам, трубя о себе во все трубы.
   Аббатиса монастыря Босых кармелиток дошла до конца галереи и вошла в библиотеку. Ранее она ни разу не соизволила входить сюда. Дон Октавио, и сам не читавший книг, однако, счел должным наполнить библиотеку самыми лучшими и роскошными трудами теософского содержания. Войдя в прохладную библиотечную залу, Анна уселась в удобное кресло и принялась неторопливо перебирать по памяти наиболее неприятные строки письма епископа. Таким образом она возбуждала в себе смелость в отношении инквизитора и желание отомстить. Ее гордыня не хотела смириться с подчинением в своем же монастыре, выстроенном на месте жалкой кучи нагроможденных друг на друга построек. Да если бы не монастырь, про Карабас бы вообще никто не знал. Селение-призрак, а не окружение монастыря – вот что сталось бы с Карабасом, не реши она, Анна, божественная беата, собеседница Богородицы, устроить здесь свое временное мирское пристанище!
   Стукнув кулачком по столику с весьма искусно вырезанной на столешнице сценкой исхода Святого семейства в Египет, аббатиса решительно зашагала обратно в зал. Проходя мимо трапезной, она не преминула зайти туда, пройти на кухню и крикнуть запуганной келарше, что обед следует готовить в то же самое время, как всегда. Келарша, которую только что посетил брат Бернар и объяснил, что она обязана за все время проведения следствия кормить еще и Великого инквизитора Кастилии со всею свитой, дрожа, сказала, что советник инквизитора лично распорядится, когда начать готовить обед.
   – Брат Бернар так и сказал, – добавила она, хлопая заплывшими жирком глазками, которые уже с трудом пробивались из огромных щек.
   – Значит, так и сказал? – надменно переспросила Анна.
   – Да, – затрясла головой келарша.
   – Так вот, слушай. Если не желаешь сей же час получить двадцать розог, а потом еще и полдня простоять на горохе, читая «Отче наш» сто раз подряд, немедленно приступай к готовке. Да, – добавила аббатиса, отойдя к двери и поворачиваясь к оторопевшей послушнице. – Запомни раз и навсегда. Это мой монастырь. И здесь правит мой устав. Знаешь пословицу, что со своим уставом в чужой монастырь лучше не соваться?
   – Простите меня, ваше высокопреподобие, – в голос заревела келарша.
   Анна с высоко поднятой головою вышла из кухни, миновала сквозь длинные столы трапезную и направилась в залу капитула, в которой обычно проводила время. Однако при подходе к зале ее раздутая гордость столкнулась с реальной преградой. Прямо у закрытых дверей залы стояли двое фамильяров, облаченных в красивые кирасы, и они преградили ей путь.
   – Позвольте! – с вызовом воскликнула Анна.
   – Сюда нельзя, – басом заявили ей телохранители инквизитора.
   – Это еще почему? Как вы смеете…
   – Там Великий инквизитор. Теперь это его кабинет. Он распорядился никого сюда не впускать.
   Анна огромными от удивления глазами глядела на высоких фамильяров, столь нагло преграждавших ей путь в ее же собственном монастыре. Ей особенно стало обидно, что ее осторожно, но явственно выживают, отгораживая все большую территорию. Только недавно аббатиса вышла из залы, где прочла письмо епископа, и вот она уже не может попасть туда.
   Настоятельница «босых кармелиток» даже не могла себе представить, что подобное постепенное давление на аббатов богатых монастырей, которые считали себя владыками своих аббатств, уже было отработано в других местах. Теперь же очередь дошла и до нее. Инквизиторы очень ловко пользовались обуявшей почти всех аббатов гордыней, которая при подобном давлении заставляла их делать глупейшие ошибки, за которыми немедленно следовало жестокое наказание. Но Анна не знала об этой психологической войне, а потому сама в порыве праведного негодования написала письмо отцу, изложив в нем жалобы на инквизитора и на епископа, и отправила его с посыльной послушницей.
   Послушница дошла до ворот, где была тотчас же перехвачена фамильярами, дежурившими там. Стражи отобрали письмо, а послушницу передали в руки Санчесу, который лишь показал напуганной посыльной свой только что оборудованный «рабочий кабинет», как та выложила все, что знала о письме, после чего была благополучно отпущена на свободу.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Великий инквизитор Кастилии, именуемый в мирской жизни доном Хуаном, маркизом де Карабасом, сидел в глубоком кресле, подперев руками подбородок, и с безразличным видом перечитывал в очередной раз послание аббатисы герцогу Инфантадскому. Он не был так удивлен безрассудным поведением жертвы, как в первый раз, когда брат Бернар показал ему прием скрытого давления, действующего на высокопоставленных господ весьма эффективно. Ради действа дон Хуан не носил ценных украшений. Тем самым он показывал, что инквизитора невозможно подкупить никакими денежными суммами или драгоценными подношениями. Инквизитор и так реквизирует то, что сочтет нужным. Ему дана власть много выше мирской. Власть дона Хуана теперь зиждилась на Божественной вере. Даже епископ преклонялся перед ним. Когда Великий инквизитор Кастилии явился, неся в руках доклад старшего экзорциста, отца Антония, доставленный желавшим выслужиться перед инквизицией молодым секретарем епископа, с требованием передать следствие об одержимости аббатства в его руки, епископ не прекословил.