У окна – выгоревшая на солнце занавеска, под ней – серый от пыли марлевый тюль. Соседская семья мечется среди хромых тумбочек и шкафов с перекошенными дверцами. Трое людей, давно ставшие чужими, бегают друг за другом, вопят и размахивают кулаками. Трое людей, которым тяжело вдохнуть и выдохнуть из-за жгучей ненависти, из-за отчаяния, переходящего в рык, ведь все складывается вразрез с любыми ожиданиями, с любыми мечтами. Женщина с серыми взъерошенными волосами и выпученными слезливыми глазищами старается спасти вазу. На ее домашних штанах пузырятся колени. Мужик в олимпийке с заплатами на локтях хватает с полок памятные тарелки, купленные лет двадцать назад на отдыхе в Пицунде. И с размаху швыряет одну за другой. Высоченный парень с маленькой головой и пухлыми полнокровными губами ловит отчима за локоть. Они кричат, то защищаясь, то отвешивая друг другу оплеухи. Руки-ноги-тела сплетаются в узел, сматываются в клубок. В эту минуту за перегородкой из фанеры, за рядком пористых кирпичей безработный и бездомный человек под тридцать оттирает мочалкой уже совершенно чужой палас. Преодолевая скорбь и отчаяние, пытается мысленно отделиться от этой комнаты, безжалостно отрубает щупальца-воспоминания от деревянной статуэтки кота с дудкой, от настенной лампы с плафоном-жестянкой, от икеевского комода «Аспелунд», в ящиках которого все еще пахнет пудрой и персиковым массажным маслом. А потом бесцветный, невзрачный и задумчивый человек неожиданно понимает, что в квартире уже давно и настойчиво звонит телефон.
После писка автоответчика бодрый голос врывается в безразличную пенопластовую тишину квартиры: «Здравствуйтя! Это я… Василь Василич… Дыдылдин. Как вы убедились, погодка сегодня неважная, в некоторых районах столицы накрапывал противный дождь со снегом. Я не оправдываюсь, но так вышло неспроста. Вернувшись с ночной смены, я принял душ, прилег отдохнуть и задремал часика на три. Отключился напрочь, так как очень устал на работе. Извините, сейчас дожую грушу: как раз заканчиваю свой традиционный ужин… Так вот. Если помните, я тружусь на контрольно-пропускном пункте железнодорожной станции. А знаете ли вы, что ежедневно меня очень выматывают наглые и бессовестные пассажиры, норовящие пройти бесплатно. Их ведь вы не представляете как много. И в арсенале у хулиганов множество способов, как надуть контролера и обмануть бдительность турникета. Например, некоторые бесстыжие люди проходят по одному билету, прижимаясь друг к другу бутербродом. Так поступают даже приличные на вид граждане, с портфелями и в очках. Хулиганы помладше с разбегу перепрыгивают через турникет и устремляются на платформу. Есть и такие, кто пытается проскользнуть, используя пенсионные удостоверения бабушек и поддельные пропуска, принимая контролера за выжившего из ума дурака. Я этих зайцев от мала до велика очень не люблю. Из-за них всегда выхожу из себя, срываюсь, начинаю кричать, бегу вдогонку на платформу, требую показать удостоверение. А они грубят. Недели две назад безбилетник хватил меня со всей силы мешком. Палец вывихнул, голову пробил, пришлось ехать в медпункт. До сих пор весь исцарапанный, с лейкопластырем на носу хожу. Из-за этого чрезвычайного происшествия раньше намеченного проскользнул в столицу снег – было тяжело на сердце. И очень обидно. Но еще тяжелее я переношу, когда мальчишки ездят, уцепившись за задний вагон электрички. Видели такое когда-нибудь? А я каждый день это безобразие наблюдаю. Выбегаю из будки, кричу благим матом: “Вы же зашибетесь, неразумные! Вам же родители на билет дали, а вы деньги прокуриваете и катаетесь зайцами. А потом будете без рук, без ног, без топоренка!” Я так переживаю, что погода в столице выходит из-под моего контроля: становится пасмурно, дует порывистый ветер, не в сезон моросит дождь, сыплет колючий снег, загоняя всех по домам. Так было и сегодня. Но, хорошенько выспавшись, под вечер я был обрадован победой нашей хоккейной сборной над командой Казахстана. Я снова обрел веру в людей, выпил исцеляющего душу кефирчика, сконцентрировал мечты. И небо над моим домом стало проясняться. Мелкие облачка были стерты полностью, тучи поплотнее – свернуты в компактные войлочные рулоны и высланы вон из города. Выглянете сейчас же в окно и убедитесь: там ясно, безветренно, сухо. Поэтому, если вы заинтересованы, чтобы в столице и окрестностях сохранялась приятная, симпатичная погода, призовите друзей, родных и коллег ездить на электричках строго по билетам. Не надо превращаться в зайцев. Это не к лицу людям. Примите к сведенью все, что я сейчас сказал. Внесите свой посильный вклад в установление хорошей погоды в городе. И будет вам за это от меня большое спасибо. И будете за это вы как дома всегда и везде. Еще, сказочник, вспомни, о чем мы с тобой говорили на прудах. Зайди на мою домашнюю страничку. Сейчас адрес продиктую. Погоди, очки найду. Так, пиши: Дима, Игорь, Дарья, Ирина, Люба, Дима, Инна, Надя. Точка ру. Записал? Зайди, исследуй мою творческую биографию. Жизненный путь внимательно изучи. Поразмысли хорошенько, и если надумаешь работать со мной, телефон у тебя есть. Позвони, дам множество ценных советов, научу, что надо делать. Увидишь: жизнь твоя безвозвратно изменится к лучшему… Главное, больше не бейся об лед. Я теперь часто думаю о бобине, которой ты себя опутал. Я почему-то тревожусь за тебя. По возможности направляю тебе в помощь спасительные мысли, чтобы все как-нибудь сложилось. И увидишь – дела начнут исправляться в ближайшем будущем. Ты только не пропадай. Верь в мага и чародея Дыдылдина. Думай о лучшем, слышишь? И перезвони, как сможешь».
Сообщение оборвалось. Сбились и замигали электронные часы. Зашаталась деревянная статуэтка кота с дудой. В приоткрытую форточку неизвестно откуда влетел майский жук, торжественно облетел комнату и опустился передохнуть на комод «Аспелунд». Ничего особенного не произошло, но все слегка изменилось. И в первую очередь мой сегодняшний черно-белый режим неожиданно переключился. В пустой квартире, дверь которой я завтра закрою в последний раз, снова возникли цвета. Тогда я, не такой уж безнадежный парень, каким казался себе всего три минуты назад, признал, что по-прежнему упрямо хочу понимать происходящее вокруг меня совершенно иначе. И прежде всего я хочу думать, что за тонкой стеной из фанеры, за рядком пористого кирпича, в тесной комнатке соседей, обставленной старой мебелью от разных гарнитуров, на самом деле парень-актер репетирует сцену драки для фильма, в котором собирается сниматься. Он усадил отчима и мать на диван, расчистил площадку-сцену от стульев, кресел и стола. Теперь у них на глазах он хрипло ругается, изображает схватку с главным злодеем в здании разрушенной кондитерской фабрики. Вот он швыряет об стену подушки. Включает на магнитофоне запись разлетающихся вдребезги ваз и разбиваемых оконных стекол. Спрашивает отчима, как лучше? Тот в ответ хрипит: «Вспомни школьные драки», – щелкает пальцами и напоминает, как правильно выкручивать руку за спину. Что-то вспыхивает, проясняется, соседский парень вживается в роль. И в эту самую секунду за тонкой стеной и пятью слоями обоев начинает верить, что у него все получится. Я понял, что хочу думать и представлять именно так. Назло унылым царицынским дворам и пасмурному буднему дню. И мне бы очень хотелось верить, что погода в Москве и в самом деле зависит от настроения взъерошенного и беззубого контролера окраинной станции железной дороги. В комнате становится теплее. Срезанные воспоминания больше не кровоточат. Телефон настойчиво звонит еще раз. Разыскивая трубку под ворохом свитеров, я готов объявить, что согласен, что буду работать на него весь этот год. Совершенно бесплатно. Потому что мне хочется узнать, что надо делать, как быть, чтобы над моим домом, над моей головой, над большим и шумным городом хоть иногда рассеивались облака, прекращался нескончаемый дождь и светило солнце. Но вопреки ожиданиям из трубки доносится совершенно другой, сиплый и смутно знакомый голос.
Глава 4
После писка автоответчика бодрый голос врывается в безразличную пенопластовую тишину квартиры: «Здравствуйтя! Это я… Василь Василич… Дыдылдин. Как вы убедились, погодка сегодня неважная, в некоторых районах столицы накрапывал противный дождь со снегом. Я не оправдываюсь, но так вышло неспроста. Вернувшись с ночной смены, я принял душ, прилег отдохнуть и задремал часика на три. Отключился напрочь, так как очень устал на работе. Извините, сейчас дожую грушу: как раз заканчиваю свой традиционный ужин… Так вот. Если помните, я тружусь на контрольно-пропускном пункте железнодорожной станции. А знаете ли вы, что ежедневно меня очень выматывают наглые и бессовестные пассажиры, норовящие пройти бесплатно. Их ведь вы не представляете как много. И в арсенале у хулиганов множество способов, как надуть контролера и обмануть бдительность турникета. Например, некоторые бесстыжие люди проходят по одному билету, прижимаясь друг к другу бутербродом. Так поступают даже приличные на вид граждане, с портфелями и в очках. Хулиганы помладше с разбегу перепрыгивают через турникет и устремляются на платформу. Есть и такие, кто пытается проскользнуть, используя пенсионные удостоверения бабушек и поддельные пропуска, принимая контролера за выжившего из ума дурака. Я этих зайцев от мала до велика очень не люблю. Из-за них всегда выхожу из себя, срываюсь, начинаю кричать, бегу вдогонку на платформу, требую показать удостоверение. А они грубят. Недели две назад безбилетник хватил меня со всей силы мешком. Палец вывихнул, голову пробил, пришлось ехать в медпункт. До сих пор весь исцарапанный, с лейкопластырем на носу хожу. Из-за этого чрезвычайного происшествия раньше намеченного проскользнул в столицу снег – было тяжело на сердце. И очень обидно. Но еще тяжелее я переношу, когда мальчишки ездят, уцепившись за задний вагон электрички. Видели такое когда-нибудь? А я каждый день это безобразие наблюдаю. Выбегаю из будки, кричу благим матом: “Вы же зашибетесь, неразумные! Вам же родители на билет дали, а вы деньги прокуриваете и катаетесь зайцами. А потом будете без рук, без ног, без топоренка!” Я так переживаю, что погода в столице выходит из-под моего контроля: становится пасмурно, дует порывистый ветер, не в сезон моросит дождь, сыплет колючий снег, загоняя всех по домам. Так было и сегодня. Но, хорошенько выспавшись, под вечер я был обрадован победой нашей хоккейной сборной над командой Казахстана. Я снова обрел веру в людей, выпил исцеляющего душу кефирчика, сконцентрировал мечты. И небо над моим домом стало проясняться. Мелкие облачка были стерты полностью, тучи поплотнее – свернуты в компактные войлочные рулоны и высланы вон из города. Выглянете сейчас же в окно и убедитесь: там ясно, безветренно, сухо. Поэтому, если вы заинтересованы, чтобы в столице и окрестностях сохранялась приятная, симпатичная погода, призовите друзей, родных и коллег ездить на электричках строго по билетам. Не надо превращаться в зайцев. Это не к лицу людям. Примите к сведенью все, что я сейчас сказал. Внесите свой посильный вклад в установление хорошей погоды в городе. И будет вам за это от меня большое спасибо. И будете за это вы как дома всегда и везде. Еще, сказочник, вспомни, о чем мы с тобой говорили на прудах. Зайди на мою домашнюю страничку. Сейчас адрес продиктую. Погоди, очки найду. Так, пиши: Дима, Игорь, Дарья, Ирина, Люба, Дима, Инна, Надя. Точка ру. Записал? Зайди, исследуй мою творческую биографию. Жизненный путь внимательно изучи. Поразмысли хорошенько, и если надумаешь работать со мной, телефон у тебя есть. Позвони, дам множество ценных советов, научу, что надо делать. Увидишь: жизнь твоя безвозвратно изменится к лучшему… Главное, больше не бейся об лед. Я теперь часто думаю о бобине, которой ты себя опутал. Я почему-то тревожусь за тебя. По возможности направляю тебе в помощь спасительные мысли, чтобы все как-нибудь сложилось. И увидишь – дела начнут исправляться в ближайшем будущем. Ты только не пропадай. Верь в мага и чародея Дыдылдина. Думай о лучшем, слышишь? И перезвони, как сможешь».
Сообщение оборвалось. Сбились и замигали электронные часы. Зашаталась деревянная статуэтка кота с дудой. В приоткрытую форточку неизвестно откуда влетел майский жук, торжественно облетел комнату и опустился передохнуть на комод «Аспелунд». Ничего особенного не произошло, но все слегка изменилось. И в первую очередь мой сегодняшний черно-белый режим неожиданно переключился. В пустой квартире, дверь которой я завтра закрою в последний раз, снова возникли цвета. Тогда я, не такой уж безнадежный парень, каким казался себе всего три минуты назад, признал, что по-прежнему упрямо хочу понимать происходящее вокруг меня совершенно иначе. И прежде всего я хочу думать, что за тонкой стеной из фанеры, за рядком пористого кирпича, в тесной комнатке соседей, обставленной старой мебелью от разных гарнитуров, на самом деле парень-актер репетирует сцену драки для фильма, в котором собирается сниматься. Он усадил отчима и мать на диван, расчистил площадку-сцену от стульев, кресел и стола. Теперь у них на глазах он хрипло ругается, изображает схватку с главным злодеем в здании разрушенной кондитерской фабрики. Вот он швыряет об стену подушки. Включает на магнитофоне запись разлетающихся вдребезги ваз и разбиваемых оконных стекол. Спрашивает отчима, как лучше? Тот в ответ хрипит: «Вспомни школьные драки», – щелкает пальцами и напоминает, как правильно выкручивать руку за спину. Что-то вспыхивает, проясняется, соседский парень вживается в роль. И в эту самую секунду за тонкой стеной и пятью слоями обоев начинает верить, что у него все получится. Я понял, что хочу думать и представлять именно так. Назло унылым царицынским дворам и пасмурному буднему дню. И мне бы очень хотелось верить, что погода в Москве и в самом деле зависит от настроения взъерошенного и беззубого контролера окраинной станции железной дороги. В комнате становится теплее. Срезанные воспоминания больше не кровоточат. Телефон настойчиво звонит еще раз. Разыскивая трубку под ворохом свитеров, я готов объявить, что согласен, что буду работать на него весь этот год. Совершенно бесплатно. Потому что мне хочется узнать, что надо делать, как быть, чтобы над моим домом, над моей головой, над большим и шумным городом хоть иногда рассеивались облака, прекращался нескончаемый дождь и светило солнце. Но вопреки ожиданиям из трубки доносится совершенно другой, сиплый и смутно знакомый голос.
Глава 4
На дорогах гололедица
– Привет, Митяй! Куда пропал-то? Женился? Ну и ладно, все к лучшему, чел. Узнал? Костян Терняк. Богатым буду. Тут такие дела… Я за зиму отложил, завтра лечу в Лондон, на курсы 3D-аниматоров. Еще в школе мечтал. И, наконец, сбылось. Визу взял на год. Все мегакруто. Попробую по ходу обучения поискать работу… Нет, навсегда не собираюсь, хочу попутешествовать. Со мной едет парень, ты его не знаешь, админ с бывшей работы. Все зашибись. Но обязательно какая-нибудь фигня испортит нам праздник. Есть проблема, Митяй: Фросю не выпускают. Завтра улетать, а на днях оказалось, что у нее не тот паспорт. Нет медицинской страховки и важной прививки-шпрививки. Дело даже не в этом. Девочка нежная, привыкла к комфорту. К тому же она гипертоник. Даже если бы дали чертов паспорт, не представляю, как бы она перенесла перелет. На мопеде, правда, мы с ней гоняем по городу, но самолет и Фрося несовместимы. Ты пойми, она впечатлительная. У нее слабое сердце. В общем, по-любому Фрося остается в Москве. Родители наотрез отказались за ней присматривать. Мать час визжала, что я эгоист, никого не люблю и не уважаю. Беда, чел. Что делать, не знаю. Соседка по лестничной клетке слушать не хочет. Раз в неделю покататься на мопеде ей в лом. Сказку на ночь прочесть не может, коза. Как до дела дойдет, обнаруживаешь, что за дрянь эти люди вокруг. Причем практически все. Я соседке сверху, старой дуре, денег предлагал – она перед носом дверь захлопнула, палец мне чуть не прищемила. Кому из знакомых ни позвоню, все отшучиваются. Или заняты. Или едут в отпуск. Поездка моя на глазах срывается. 3D-аниматором я не стану. Все накрывается медным тазом. Сам посуди, не могу же оставить Фроську одну. Если через кого-нибудь вот так перешагнешь – потом обязательно точно так же перешагнут через тебя. Митяй! Выручи! Я оставлю ключи от квартиры – можешь пожить у меня. Или приходи, когда тебе удобно, как хочешь. Только присмотри за Фросей, будь другом! Я же тебя тогда выручил. Ты мне, кстати, двести долларов не отдал. Ну и ладно, фиг с ними. Я оставлю денег, чтобы она полноценно питалась. Главное, не покупай консервы и жевательный мармелад. Позже подкину на книги и музыку, чтобы Фрося была в курсе последних новинок. Я все тебе расскажу. Только помоги, чел!
На следующий день я в последний раз обошел пустую и безразличную квартиру, похожую на номер гостиницы, с нетерпением ждущий прибытия следующих постояльцев. Ни одна шерстинка ковра не шелохнулась на прощание. Ни одна деревянная статуэтка или настенная лампа не дрогнула вослед. Комод, тумбочки, диван и даже обои – все казалось надменным, тактично жестоким, каким и принято быть, ожидая, когда кто-то покинет эти стены навсегда. В коридоре я замешкался, надевая кроссовки. Оттягивая до последнего выход, стал по-другому вдевать шнурки. Почистил щеточкой рукав куртки, все еще втайне ожидая. Казалось, вот-вот, еще немного, Алена позвонит. Можно будет все отменить. И исправить. Уже на лестнице, названивая соседке, глуховатой старушенции, чтобы отдать ключи не просто от квартиры, а от всего моего прошлого, я прислушивался, не звонит ли телефон в глубине покинутых комнат. Появившись в щелочке не снятой с цепочки двери, старушенция ухватила узловатыми пальцами медный ключ от нижнего замка. Маленькая связка с обломанным якорем-брелком исчезла в сухом сером кулачке. Высунув нос из сумрака, не вдаваясь в подробности, она сонно кивала на объяснения. И захлопнула дверь. Ожидая лифта, я продолжал вслушиваться в тишину опустевшей квартиры. Лифт грузно пыхнул. Лязгнул отворившимися дверями. Я ногой передвинул туда коробку с микроволновкой. Втащил необъятную сумку. Застыл, надеясь, что в последний момент вдалеке раздастся знакомый писк радиотелефона. Нажал кнопку «1», уверенный, что через тридцать секунд, выйдя из подъезда, обнаружу на улице дождь со снегом. И порывистый ветер. С утра было пасмурно. Но дождь со снегом обязательно должен пойти именно сейчас, по закону подлости, ведь мои руки заняты коробкой, а зонт завален рубашками и свитерами на самом дне сумки. Потому что именно так случалось множество раз. Я вышел в сизый зяб – вспаханное поле безлюдных дворов. Отошел на несколько шагов от подъезда. И подошвы моих кроссовок будто бы намертво приклеились к заледенелому асфальту. Ясно представилось, как вечером Алена вернется в очищенную от следов моего пребывания квартиру. Энергично обойдет комнаты, заглянет в освободившиеся ящики комода, осмотрит пустые шкафы. Отворит форточки, чтобы изгнать из помещения мой запах. В это время зазвонит телефон. А она будет с нетерпением ждать звонка. Невесомая, спрыгнет с табуретки, побежит в коридор, вытирая на бегу руки о джинсы. Подлетит к телефонному столику, как всегда чуть споткнется о завернувшийся уголок ковра. С жадностью и жаждой схватит трубку. И через мгновение улыбка сползет с ее лица, а черты начнут медленно растекаться в гримаске удивления, растерянности, горечи. И, наконец, ярости. Ведь вместо ожидаемого бархатного баритона громкий и бодрый голос кукарекнет ей в самое ухо: «Здравствуйтя! Хорошего трудового дня! Это я, маг и чародей Дыдылдин, занесенный во всемирную энциклопедию феноменов. Как вам погодка? Видите, за окном солнце, а по прогнозу обещали дождь. И в отдельных районах снег. Но их и в помине, вы свидетели, нет! А потому что вмешался добрый волшебник и посвятил сегодняшний солнечный день вам, Алена! Я дома, контролирую снеговую тучу, не впускаю ее в пределы МКАДа ради вас, по просьбе нашего общего друга, сказочника». Представив это, распираемый тайным восторгом и тихим торжеством, я направился по заледенелой тропинке к метро. Зимнее белесое солнце, похожее на таблетку, подмигивало, пробиваясь сквозь черные ветви лип и кленов, сжимавших пятернями сучьев пустые и выстуженные гнезда. Вопреки ожиданиям дождь со снегом так и не начался. Я не стал слушать выпуск столичных радионовостей, не вспоминал мамины печальные предсказания и вообще ни о чем не думал, перебирая ногами серые клавиши-ступеньки метро. Прогуливаясь туда-сюда по краю платформы, ожидая поезда, который унесет меня из родного Царицына, я насвистывал грустный мотив песни «Миллион алых роз», а потом напевал: «Жил-был волшебник один, много он бед перенес, но в его жизни была целая площадь цветов!»
Час спустя я, Митя Ниточкин, отдавший ключи от своего прошлого глуховатой старушенции с пекинесом, бочком спешу вниз по Пятницкой, стараясь не поскользнуться на заледенелом тротуаре. Ветер центра столицы насыщен кружевным выхлопом рычащих в пробке машин, тонкой наледью, запеченной корочкой сыра, шоколадной глазурью, бетоном, застоявшейся водой прудов и жидкостью для мытья стекол. Повсюду, настигая и поддразнивая, снуют игривые запашки закусочных: перченый выдох пиццерии, кофейно-коричный сквозняк из распахнутой двери кондитерской, пар курицы-гриль из приоткрытого оконца багетной, пережаренный лук и сливочный соус из окна чьей-то квартиры. Плечо привычно тянет к земле необъятная сумка с пожитками. В руках – огромная коробка с микроволновкой и посудой. Сказки сочинять некогда, голова забита единственным вопросом: кто такая Фрося, как быть, если она окажется:
а) грудным ребенком;
б) несовершеннолетней сексапильной мулаткой;
в) нездоровой женщиной в возрасте;
г) ядовитым пресмыкающимся;
д) хищным животным.
Трудно сказать, который из перечисленных вариантов кажется наиболее привлекательным. Пунктов «затрудняюсь» или «пропустить» этот вопрос не содержит. Ноги осторожно ступают по заледенелому тротуару, а воображение в красках прорабатывает каждый возможный ответ. Например, вот неделю спустя я катаю на мопеде по ночной Москве тигрицу в наморднике. Вкрадчиво читаю русские народные сказки на ночь гремучей змее. Обедаю вместе с семидесятилетней карлицей-йогиней. Громко оглашаю перечень книжных новинок несовершеннолетней пигалице в алых колготах и коротенькой сиреневой маечке. А она, не слушая, бегает по комнате, разыскивает туфли на шпильках, опаздывая к репетитору по физике. От представленных сцен бросает в жар, окатывает ледяным потом. Я мечтаю сейчас же опуститься в горячую ванну. Постоять прямо в одежде под освежающим душем. А еще лучше – спрятаться с головой в огромном облаке пены для бритья. Исчезнуть на некоторое время, сбежать от необходимости принимать взвешенные решения и доказывать свое право на существование. Разволновавшись, делаю неверный шаг. Нога соскальзывает, земля дергается, норовя перевернуться. Я оказываюсь в воздухе с коробкой в руках. Безумно сучу ногами, соскальзывая еще и еще. Сердце срывается со всех ниточек, готовое вырваться маленькой мокрой синицей в пасмурное небо столицы. Вдали визжит «скорая». Глаза прохожих устремлены вдаль. Никто не видит меня, барахтающегося на вздыбленном горбу блеклого льда. И тут совершенно неожиданно вспоминается: «Пропащий, хватит биться об лед!» Сердце сжимается в кулак. Нога опускается на крошечный наждачный треугольник асфальта. Не соскальзывает, а упирается и снова обретает опору. Земля слабеет и, не в силах вывернуться, сдается. Равновесие возникает. В висках пульсирует тише. Сирена «скорой» смолкает. Сердце возвращается на место. Немного отдышавшись, я припоминаю, что в запасе все-таки имеется комнатка-чулан с раскладушкой в Алтуфьеве, спальный мешок у мамы на кухне. За последние пару дней в мой адрес поступили три разнообразных предложения трудоустройства. Еще не поздно согласиться поработать ассистентом фотографа и тамады свадеб, попробовать себя в качестве дилера чудо-пылесосов Dirby или около года бесплатно потрудиться под руководством беззубого феномена, наделенного разносторонними талантами и способностями. Все это лишний раз доказывает, что Митя Ниточкин не обреченный, а подающий большие надежды человек с морем возможностей. Поэтому я гоню прочь опасения. Радуюсь, что не упал. Стараюсь верить в себя, думаю о лучшем, как и советовал мой новый знакомый и потенциальный работодатель Дыдылдин. Гордо несу коробку с микроволновкой, любуясь разноцветными особняками Пятницкой. Смело ступаю по горбатой наледи тротуара. Старательно лавирую среди несущихся навстречу, помня, что обычным людям не дано рассмотреть бобину невидимых ниток, в которой я по сей день пребываю.
Нумерация домов В-ского переулка заставляет предположить, что кто-то умышленно раскидывал особняки, рассчитывая свести с ума всех, явившихся сюда в гости или по делам. За домом № 24 для конспирации следует запущенный до аварийного состояния деревянный флигель № 15/а, а далее – серый девятиэтажный дом № 33. Случайные прохожие: сонная тетушка в нейлоновой ушанке, ссутуленный старичок со сросшимися бровями, две смешливые пигалицы в валенках-уггах, вглядываясь сквозь меня вдаль, отсылают, куда не жалко. Указывая в противоположных направлениях, они убежденно бормочут: «Это как раз следующий дом». Минут двадцать я разгуливаю вверх и вниз по накатанной гололедице В-ского переулка, всего три раза поскользнувшись и почти ни разу не упав. Обойдя по кругу двор с пятачком детской площадки, оставив позади рядок гаражей, заснеженную клумбу и волейбольный прямоугольник, выучив все мелочи двора наизусть, наконец, замечаю покосившуюся дверь подъезда. Обветренное лицо обдает горячий сквозняк, пропитанный натуральными ароматами застарелого поролона, ментола, музея и морилки от клопов. Кивнув старушке-вахтерше, оказываюсь в полутемном вестибюле, застеленном поглощающими любые шаги ковровыми дорожками. На широченном подоконнике лежит стопка журналов, рядом – жестянка-пепельница и два пластиковых горшка с алоэ, передающие тайное сообщение, что я очутился в ухоженном мире, где царят порядок и равновесие. Лестница завивается полукругом мимо почтовых ящиков и высоченных дверей с железными решетками, позолоченными ручками и изысканными табличками под гжель, под старину, под чеканку с номерами квартир. Правда, попадаются и вполне привычные, обшарпанные двери с цифрами, кое-как нарисованными сбоку зеленой масляной краской. Я останавливаюсь немного передохнуть на площадке между третьим и четвертым этажами. Опускаю коробку на широченный подоконник. Окно приоткрыто. Внизу по улочке проносятся машины. В соседней церквушке бьет колокол. Вдали повизгивает сигнализация, гудят и стреляют петардами. Зимний сырой ветер, пахнущий карамелью кондитерской фабрики, ерошит волосы, рассыпает их по лицу. И тут неожиданно меня захлестывает. Сильнейшее, ни с чем несравнимое, разрушающее все на своем пути предчувствие. Оно вторгается порывом урагана из сизого и низкого неба, застеленного войлочными клубками облаков. Оно ввинчивается внутрь на уровне солнечного сплетения, сметая все на пути, разнося в щепки любые возражения и опасения. Ничего подобного со мной никогда не происходило раньше. Ничего подобного никогда не случится впредь. Прямо сейчас, между третьим и четвертым этажами, во втором подъезде дома № 23 В-ского переулка, подставив лицо пощечинам карамельного ветра, пропитанного лужами и снегом, я узнаю, что через пару минут, через десяток шагов встречу свою единственную и безграничную любовь на все времена. Теперь я совершенно уверен: у Фроси короткие каштановые волосы. Серьги-слезки с нефритом. Квадратные очки в бордовой оправе. Она носит фиолетовые джинсы-стрейч, широкие футболки-балахоны, съезжающие набок, чтобы оголять синюю бретель лифчика и худенькое детское плечо. «Терпение, Митяй. Осталось совсем немного. Только дотащи коробку до шестого этажа, и с твоим одиночеством будет покончено навсегда. Начнется тепло, нежность и взаимопонимание», – подбадриваю я себя. И уже точно знаю, как это будет. Через пару лестничных пролетов, через пару минут она возникнет в дверях комнаты, похожая на статуэтку, выточенную из дерева. Ее руки будут спрятаны в задние карманы джинсов. Волосы чуть взъерошены. Глаза удивленно распахнуты. Она тихо произнесет: «Привет, я – Фрося», – посмотрится сквозь меня в огромное зеркало шкафа-купе. Заметит коробку возле двери, потрепанную синюю сумку, от которой пахнет электричками, поморщится из-за того, что я здорово наследил на старинном паркете прихожей. Секунду постояв, привалившись к косяку двери, она неслышно ускользнет в глубь комнаты. И будет напоминать о себе едва различимым свинганьем джинсов, кликаньем клавиатуры, щелчком раскладушки-мобильного, пшиканьем пульверизатора. Окончательно убедившись, что все именно так и случится, с нетерпением хватаю коробку и устремляюсь навстречу будущему, в два прыжка преодолевая лестничный пролет. Но с каждой новой ступенькой меня нагоняют неизбежные, горькие истины. Они воют и ноют приблизительно так: «Митяй, постой! И остынь. Куда тебя несет? Это девушка твоего бывшего одноклассника и друга Костяна Терняка. Это не твоя история, ты сейчас влипнешь, запутаешься и надолго увязнешь. Тебе что, мало разочарований? Ты что, не сыт по горло любовными треугольниками, квадратами, ромбами и прочими геометрическими фигурами, исколовшими тебя изнутри и снаружи острыми углами? Не впадай в эйфорию раньше времени, парень. И ничего не жди. Подумай, как ты будешь выкручиваться. Пора уже, Митяй, немного остепеняться, стать мудрее. Возможно, лучшим выходом из создавшейся ситуации будет, если ты прямо сейчас, с коробкой в руках, с потрепанной сумкой на плече спасешься бегством. Несись, пока не поздно, без оглядки вниз по этой завивающейся лестнице, из обманчивого уюта, тепла и музейной тишины чужого дома. От новых приключений и огорчений, которые всегда приходят парами».
На следующий день я в последний раз обошел пустую и безразличную квартиру, похожую на номер гостиницы, с нетерпением ждущий прибытия следующих постояльцев. Ни одна шерстинка ковра не шелохнулась на прощание. Ни одна деревянная статуэтка или настенная лампа не дрогнула вослед. Комод, тумбочки, диван и даже обои – все казалось надменным, тактично жестоким, каким и принято быть, ожидая, когда кто-то покинет эти стены навсегда. В коридоре я замешкался, надевая кроссовки. Оттягивая до последнего выход, стал по-другому вдевать шнурки. Почистил щеточкой рукав куртки, все еще втайне ожидая. Казалось, вот-вот, еще немного, Алена позвонит. Можно будет все отменить. И исправить. Уже на лестнице, названивая соседке, глуховатой старушенции, чтобы отдать ключи не просто от квартиры, а от всего моего прошлого, я прислушивался, не звонит ли телефон в глубине покинутых комнат. Появившись в щелочке не снятой с цепочки двери, старушенция ухватила узловатыми пальцами медный ключ от нижнего замка. Маленькая связка с обломанным якорем-брелком исчезла в сухом сером кулачке. Высунув нос из сумрака, не вдаваясь в подробности, она сонно кивала на объяснения. И захлопнула дверь. Ожидая лифта, я продолжал вслушиваться в тишину опустевшей квартиры. Лифт грузно пыхнул. Лязгнул отворившимися дверями. Я ногой передвинул туда коробку с микроволновкой. Втащил необъятную сумку. Застыл, надеясь, что в последний момент вдалеке раздастся знакомый писк радиотелефона. Нажал кнопку «1», уверенный, что через тридцать секунд, выйдя из подъезда, обнаружу на улице дождь со снегом. И порывистый ветер. С утра было пасмурно. Но дождь со снегом обязательно должен пойти именно сейчас, по закону подлости, ведь мои руки заняты коробкой, а зонт завален рубашками и свитерами на самом дне сумки. Потому что именно так случалось множество раз. Я вышел в сизый зяб – вспаханное поле безлюдных дворов. Отошел на несколько шагов от подъезда. И подошвы моих кроссовок будто бы намертво приклеились к заледенелому асфальту. Ясно представилось, как вечером Алена вернется в очищенную от следов моего пребывания квартиру. Энергично обойдет комнаты, заглянет в освободившиеся ящики комода, осмотрит пустые шкафы. Отворит форточки, чтобы изгнать из помещения мой запах. В это время зазвонит телефон. А она будет с нетерпением ждать звонка. Невесомая, спрыгнет с табуретки, побежит в коридор, вытирая на бегу руки о джинсы. Подлетит к телефонному столику, как всегда чуть споткнется о завернувшийся уголок ковра. С жадностью и жаждой схватит трубку. И через мгновение улыбка сползет с ее лица, а черты начнут медленно растекаться в гримаске удивления, растерянности, горечи. И, наконец, ярости. Ведь вместо ожидаемого бархатного баритона громкий и бодрый голос кукарекнет ей в самое ухо: «Здравствуйтя! Хорошего трудового дня! Это я, маг и чародей Дыдылдин, занесенный во всемирную энциклопедию феноменов. Как вам погодка? Видите, за окном солнце, а по прогнозу обещали дождь. И в отдельных районах снег. Но их и в помине, вы свидетели, нет! А потому что вмешался добрый волшебник и посвятил сегодняшний солнечный день вам, Алена! Я дома, контролирую снеговую тучу, не впускаю ее в пределы МКАДа ради вас, по просьбе нашего общего друга, сказочника». Представив это, распираемый тайным восторгом и тихим торжеством, я направился по заледенелой тропинке к метро. Зимнее белесое солнце, похожее на таблетку, подмигивало, пробиваясь сквозь черные ветви лип и кленов, сжимавших пятернями сучьев пустые и выстуженные гнезда. Вопреки ожиданиям дождь со снегом так и не начался. Я не стал слушать выпуск столичных радионовостей, не вспоминал мамины печальные предсказания и вообще ни о чем не думал, перебирая ногами серые клавиши-ступеньки метро. Прогуливаясь туда-сюда по краю платформы, ожидая поезда, который унесет меня из родного Царицына, я насвистывал грустный мотив песни «Миллион алых роз», а потом напевал: «Жил-был волшебник один, много он бед перенес, но в его жизни была целая площадь цветов!»
Час спустя я, Митя Ниточкин, отдавший ключи от своего прошлого глуховатой старушенции с пекинесом, бочком спешу вниз по Пятницкой, стараясь не поскользнуться на заледенелом тротуаре. Ветер центра столицы насыщен кружевным выхлопом рычащих в пробке машин, тонкой наледью, запеченной корочкой сыра, шоколадной глазурью, бетоном, застоявшейся водой прудов и жидкостью для мытья стекол. Повсюду, настигая и поддразнивая, снуют игривые запашки закусочных: перченый выдох пиццерии, кофейно-коричный сквозняк из распахнутой двери кондитерской, пар курицы-гриль из приоткрытого оконца багетной, пережаренный лук и сливочный соус из окна чьей-то квартиры. Плечо привычно тянет к земле необъятная сумка с пожитками. В руках – огромная коробка с микроволновкой и посудой. Сказки сочинять некогда, голова забита единственным вопросом: кто такая Фрося, как быть, если она окажется:
а) грудным ребенком;
б) несовершеннолетней сексапильной мулаткой;
в) нездоровой женщиной в возрасте;
г) ядовитым пресмыкающимся;
д) хищным животным.
Трудно сказать, который из перечисленных вариантов кажется наиболее привлекательным. Пунктов «затрудняюсь» или «пропустить» этот вопрос не содержит. Ноги осторожно ступают по заледенелому тротуару, а воображение в красках прорабатывает каждый возможный ответ. Например, вот неделю спустя я катаю на мопеде по ночной Москве тигрицу в наморднике. Вкрадчиво читаю русские народные сказки на ночь гремучей змее. Обедаю вместе с семидесятилетней карлицей-йогиней. Громко оглашаю перечень книжных новинок несовершеннолетней пигалице в алых колготах и коротенькой сиреневой маечке. А она, не слушая, бегает по комнате, разыскивает туфли на шпильках, опаздывая к репетитору по физике. От представленных сцен бросает в жар, окатывает ледяным потом. Я мечтаю сейчас же опуститься в горячую ванну. Постоять прямо в одежде под освежающим душем. А еще лучше – спрятаться с головой в огромном облаке пены для бритья. Исчезнуть на некоторое время, сбежать от необходимости принимать взвешенные решения и доказывать свое право на существование. Разволновавшись, делаю неверный шаг. Нога соскальзывает, земля дергается, норовя перевернуться. Я оказываюсь в воздухе с коробкой в руках. Безумно сучу ногами, соскальзывая еще и еще. Сердце срывается со всех ниточек, готовое вырваться маленькой мокрой синицей в пасмурное небо столицы. Вдали визжит «скорая». Глаза прохожих устремлены вдаль. Никто не видит меня, барахтающегося на вздыбленном горбу блеклого льда. И тут совершенно неожиданно вспоминается: «Пропащий, хватит биться об лед!» Сердце сжимается в кулак. Нога опускается на крошечный наждачный треугольник асфальта. Не соскальзывает, а упирается и снова обретает опору. Земля слабеет и, не в силах вывернуться, сдается. Равновесие возникает. В висках пульсирует тише. Сирена «скорой» смолкает. Сердце возвращается на место. Немного отдышавшись, я припоминаю, что в запасе все-таки имеется комнатка-чулан с раскладушкой в Алтуфьеве, спальный мешок у мамы на кухне. За последние пару дней в мой адрес поступили три разнообразных предложения трудоустройства. Еще не поздно согласиться поработать ассистентом фотографа и тамады свадеб, попробовать себя в качестве дилера чудо-пылесосов Dirby или около года бесплатно потрудиться под руководством беззубого феномена, наделенного разносторонними талантами и способностями. Все это лишний раз доказывает, что Митя Ниточкин не обреченный, а подающий большие надежды человек с морем возможностей. Поэтому я гоню прочь опасения. Радуюсь, что не упал. Стараюсь верить в себя, думаю о лучшем, как и советовал мой новый знакомый и потенциальный работодатель Дыдылдин. Гордо несу коробку с микроволновкой, любуясь разноцветными особняками Пятницкой. Смело ступаю по горбатой наледи тротуара. Старательно лавирую среди несущихся навстречу, помня, что обычным людям не дано рассмотреть бобину невидимых ниток, в которой я по сей день пребываю.
Нумерация домов В-ского переулка заставляет предположить, что кто-то умышленно раскидывал особняки, рассчитывая свести с ума всех, явившихся сюда в гости или по делам. За домом № 24 для конспирации следует запущенный до аварийного состояния деревянный флигель № 15/а, а далее – серый девятиэтажный дом № 33. Случайные прохожие: сонная тетушка в нейлоновой ушанке, ссутуленный старичок со сросшимися бровями, две смешливые пигалицы в валенках-уггах, вглядываясь сквозь меня вдаль, отсылают, куда не жалко. Указывая в противоположных направлениях, они убежденно бормочут: «Это как раз следующий дом». Минут двадцать я разгуливаю вверх и вниз по накатанной гололедице В-ского переулка, всего три раза поскользнувшись и почти ни разу не упав. Обойдя по кругу двор с пятачком детской площадки, оставив позади рядок гаражей, заснеженную клумбу и волейбольный прямоугольник, выучив все мелочи двора наизусть, наконец, замечаю покосившуюся дверь подъезда. Обветренное лицо обдает горячий сквозняк, пропитанный натуральными ароматами застарелого поролона, ментола, музея и морилки от клопов. Кивнув старушке-вахтерше, оказываюсь в полутемном вестибюле, застеленном поглощающими любые шаги ковровыми дорожками. На широченном подоконнике лежит стопка журналов, рядом – жестянка-пепельница и два пластиковых горшка с алоэ, передающие тайное сообщение, что я очутился в ухоженном мире, где царят порядок и равновесие. Лестница завивается полукругом мимо почтовых ящиков и высоченных дверей с железными решетками, позолоченными ручками и изысканными табличками под гжель, под старину, под чеканку с номерами квартир. Правда, попадаются и вполне привычные, обшарпанные двери с цифрами, кое-как нарисованными сбоку зеленой масляной краской. Я останавливаюсь немного передохнуть на площадке между третьим и четвертым этажами. Опускаю коробку на широченный подоконник. Окно приоткрыто. Внизу по улочке проносятся машины. В соседней церквушке бьет колокол. Вдали повизгивает сигнализация, гудят и стреляют петардами. Зимний сырой ветер, пахнущий карамелью кондитерской фабрики, ерошит волосы, рассыпает их по лицу. И тут неожиданно меня захлестывает. Сильнейшее, ни с чем несравнимое, разрушающее все на своем пути предчувствие. Оно вторгается порывом урагана из сизого и низкого неба, застеленного войлочными клубками облаков. Оно ввинчивается внутрь на уровне солнечного сплетения, сметая все на пути, разнося в щепки любые возражения и опасения. Ничего подобного со мной никогда не происходило раньше. Ничего подобного никогда не случится впредь. Прямо сейчас, между третьим и четвертым этажами, во втором подъезде дома № 23 В-ского переулка, подставив лицо пощечинам карамельного ветра, пропитанного лужами и снегом, я узнаю, что через пару минут, через десяток шагов встречу свою единственную и безграничную любовь на все времена. Теперь я совершенно уверен: у Фроси короткие каштановые волосы. Серьги-слезки с нефритом. Квадратные очки в бордовой оправе. Она носит фиолетовые джинсы-стрейч, широкие футболки-балахоны, съезжающие набок, чтобы оголять синюю бретель лифчика и худенькое детское плечо. «Терпение, Митяй. Осталось совсем немного. Только дотащи коробку до шестого этажа, и с твоим одиночеством будет покончено навсегда. Начнется тепло, нежность и взаимопонимание», – подбадриваю я себя. И уже точно знаю, как это будет. Через пару лестничных пролетов, через пару минут она возникнет в дверях комнаты, похожая на статуэтку, выточенную из дерева. Ее руки будут спрятаны в задние карманы джинсов. Волосы чуть взъерошены. Глаза удивленно распахнуты. Она тихо произнесет: «Привет, я – Фрося», – посмотрится сквозь меня в огромное зеркало шкафа-купе. Заметит коробку возле двери, потрепанную синюю сумку, от которой пахнет электричками, поморщится из-за того, что я здорово наследил на старинном паркете прихожей. Секунду постояв, привалившись к косяку двери, она неслышно ускользнет в глубь комнаты. И будет напоминать о себе едва различимым свинганьем джинсов, кликаньем клавиатуры, щелчком раскладушки-мобильного, пшиканьем пульверизатора. Окончательно убедившись, что все именно так и случится, с нетерпением хватаю коробку и устремляюсь навстречу будущему, в два прыжка преодолевая лестничный пролет. Но с каждой новой ступенькой меня нагоняют неизбежные, горькие истины. Они воют и ноют приблизительно так: «Митяй, постой! И остынь. Куда тебя несет? Это девушка твоего бывшего одноклассника и друга Костяна Терняка. Это не твоя история, ты сейчас влипнешь, запутаешься и надолго увязнешь. Тебе что, мало разочарований? Ты что, не сыт по горло любовными треугольниками, квадратами, ромбами и прочими геометрическими фигурами, исколовшими тебя изнутри и снаружи острыми углами? Не впадай в эйфорию раньше времени, парень. И ничего не жди. Подумай, как ты будешь выкручиваться. Пора уже, Митяй, немного остепеняться, стать мудрее. Возможно, лучшим выходом из создавшейся ситуации будет, если ты прямо сейчас, с коробкой в руках, с потрепанной сумкой на плече спасешься бегством. Несись, пока не поздно, без оглядки вниз по этой завивающейся лестнице, из обманчивого уюта, тепла и музейной тишины чужого дома. От новых приключений и огорчений, которые всегда приходят парами».
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента