– Ну, это еще не значит, что он убийца.
– Кто же тогда? – Реджине надоело наблюдать за горожанами без всяких результатов.
– Уже поздно, ты устала, – сказал Джонатан, закрывая объектив телескопа.
– Я начинаю нервничать, – призналась Реджина. – Мы должны найти убийцу.
– Остановись, или ты собираешься стать приманкой для преступника?
Реджина поспорила бы с мужем, но ей нужно думать о ребенке, которого она ждет. По утрам ее тошнило. Джонатан вставал рано и не замечал ее плохого самочувствия. Но рано или поздно он узнает ее тайну.
Удивленный тем, что жена сразу согласилась уйти, Джонатан подозрительно посмотрел на нее. Обычно, чтобы увести Реджину с крыши, ему требовалось не меньше часа. Что-то явно не так.
Его подозрения не развеялись и тогда, когда они оказались в доме. Ему казалось, что Реджина затеяла что-то очень опасное. Только бы она не провоцировала убийцу, привлекая его внимание к себе.
– Я же обещала быть осторожной, – сказала она. – Перестань хмуриться и идем спать. У меня ноги замерзли.
Через час, когда он согрел ей не только ноги, они уснули.
На следующий вечер состоялся прием, имевший оглушительный успех. Под наблюдением Бисби дом был вымыт и начищен до основания. Люси и ее будущий муж засияли, когда в столовую внесли огромный торт. Джонатан стоял во главе стола с бокалом шампанского в руке. Он провозгласил тост и пожелал будущим новобрачным счастья.
Реджина сидела на другом конце стола. Ее радовало, что гости веселятся. Даже преподобный Хейс улыбался, правда, за обедом он выпил несколько бокалов вина. Эмили Фаулер сидела напротив Дэвида Куинлана. Молодой священник углубился в беседу с мэром. Другие гости обсуждали предстоящую свадьбу. Фрэнк Фаулер похвалил молодую хозяйку за выбор блюд. Казалось, он забыл о случившемся на городском собрании.
В ярко-синем платье, которое; как догадались собравшиеся, было привезено из Парижа, Реджина выглядела необычайно счастливой. Она надеялась, что Люси Чалмерс тоже будет счастлива в браке. Однако сейчас Реджине было необходимо покинуть душную комнату, чтобы не упасть в обморок. Она задыхалась в корсете, хотя и не зашнуровала его слишком туго. Через полчаса Джонатан пригласит мужчин в библиотеку, а она поведет женщин в гостиную. Реджина через силу улыбалась гостям, моля Бога послать ей силы.
Если она сейчас упадет в обморок, Джонатан бросится к ней, а доктор Рамли пойдет за своим саквояжем, который оставил в прихожей. И все узнают ее секрет.
Реджина мелкими глотками пила воду и уговаривала себя не быть дурой. Все равно придется рассказать мужу, что она в положении. Почему же она не сообщала ему эту новость? Может, думала, что его чувства к ней изменятся? Нет. Мужчина не полюбит жену только потому, что она носит его ребенка. Джонатан хотел иметь детей, но не собирался изменить свои чувства к ней. Тогда почему?
Потому что она хотела радоваться этому ребенку так же, как Джонатан, призналась себе Реджина. Ричард Фергюсон принялся разрезать торт. Она хочет, чтобы муж полюбил ее так же, как будет любить их ребенка. Она ревнует и ничего не может с этим поделать.
Тут Реджина подумала, что надо возвратиться к гостям, и через силу улыбнулась. Наконец Джонатан поднялся из-за стола, объявляя тем самым окончание обеда.
– Джентльмены, вы можете пройти со мной в кабинет.
Со вздохом облегчения Реджина тоже поднялась. Вскоре к ней присоединилась Люси, вместе с остальными женщинами они направились в гостиную, где было прохладнее. Оживленно беседуя, женщины пили кофе, который разносили две служанки.
– У вас прекрасный дом, – похвалила жена мэра. – А картины просто великолепны.
– Да, – согласилась Реджина. Ей очень хотелось рассказать гостям, что почти все картины написаны Джонатаном. – Мы с мужем очень любим живопись.
Из разговоров женщин Реджина поняла, что многие из них чувствовали себя обиженными, поскольку не присутствовали на ее свадьбе.
Женщины надеялись, что предстоящие свадебные торжества положат конец трауру, в котором пребывал город после убийства Хейзл Глам и Элайзы Эмерсон.
Реджине стало жарко, и она незаметно вышла из гостиной.
Хорошо бы сейчас открыть окно и впустить свежий мартовский воздух. Дверь в кабинет была приоткрыта, и Джонатан видел, как жена прошла в холл. На лестнице, выходящей в холл, стояли гости и среди них преподобный Хейс. Поэтому пройти на второй этаж к себе в комнату она не могла. Преподобный Хейс снисходительно улыбнулся ей, что само по себе означало одобрение. Пастор не был любителем расточать женщинам комплименты. Реджина направилась к двери, через которую можно было попасть на другую лестницу. По ней слуги поднимались на второй этаж.
Закрыв за собой дверь, Реджина постояла, раздумывая, удастся ли ей подняться на второй этаж и не упасть в обморок. Одной рукой держась за перила, а другой – придерживая свои пышные юбки, она с трудом поднималась по узкой лестнице. На площадке второго этажа остановилась передохнуть. Если она преодолеет еще один пролет, то окажется на третьем этаже. Оттуда она сможет выйти на крышу и побыть в полном одиночестве.
Оказавшись на крыше, Реджина сразу почувствовала облегчение. Прохладный ветер обвевал ее разгоряченное лицо, и она с наслаждением вдыхала свежий воздух. Недавно прошел дождь, и крыша блестела в лунном свете. Реджина прислонилась, к двери, наслаждаясь холодным ночным воздухом и чувством свободы. Джонатан был прав, подумала она с улыбкой. Она – ночное создание.
Собравшись с силами, Реджина шагнула вперед. Небо было непроглядно темное, лишь редкие звезды выглядывали из-за плотных облаков, обещавших дождь еще до утра. Свет луны едва пробивался сквозь них, слабо освещая землю.
В этот момент Реджина услышала позади звук захлопнувшейся двери и застыла на месте. Она обернулась, ожидая увидеть мужа и услышать упреки в том, что она оставила гостей. Но это был не Джонатан.
Это был Дэвид Куинлан.
Реджина окаменела. Ветер бил ей в лицо. Взглянув на молодого священника, она сразу поняла, что это он убил ее самых близких подруг. Его янтарные глаза горели в темноте, лицо исказила гримаса злости.
Страх охватил Реджину. Она хотела закричать, но не смогла.
– Мисс Ван Бурен, – насмешливо произнес Дэвид.
– Миссис Паркер, – поправила она его, при этом голос ее дрогнул. Она огляделась в поисках пути к спасению. Плоская часть крыши была очень небольшой, а единственную дверь в дом загораживал Дэвид. Она попала в ловушку.
– Вы забыли о клятве, данной пред алтарем! – прорычал он. – Вы – распутная и наглая женщина, мисс Ван Бурен. Блудница вавилонская. – Он взглянул на телескоп. – Не звезды направляют нас, а Бог. А вы отвернулись от него.
Реджина понимала, что не имеет смысла объяснять семинаристу разницу между астрологией и астрономией. Дэвид Куинлан, очевидно, сошел с ума. Ни один нормальный человек не может так думать или смотреть на нее с такой ненавистью, как будто она навлекла беду на весь город.
– Я не распутная и не наглая, – сказала она. Надо выиграть время. Ее хватятся и начнут искать. Надо заставить Дэвида говорить с ней как можно дольше. – И Хейзл с Элайзой тоже не были такими.
– Они боготворили вас, – сказал Дэвид. – Вы заразили их своими мерзкими идеями. Из-за вас они забыли, какую роль отвел им Господь в своем царствии. Вы пытаетесь ослепить и мою дорогую Эмили. Я не хочу, чтобы вы отравили ее душу своими грязными мыслями о равенстве мужчин и женщин, – ровным, холодным тоном произнес он.
Реджина не отрываясь смотрела на него. Он кипел от лютой злобы. И вдруг она поняла. Дэвид – одержимый. Он не считает, что христианская вера основана на любви Бога и прощении, по его мнению, это – недостижимое совершенство. Не подлежащие обсуждению правила поведения, которые надлежит безоговорочно соблюдать. Молодой человек – умалишенный и достоин жалости.
Дэвид решительно двинулся к ней, сжав кулаки. Эти руки лишили жизни Хейзл и Элайзу.
– Гнев Господа велик и справедлив, – сказал он. Слезы застилали Реджине глаза. Она сделала шаг назад. Еще немного, и она окажется на краю крыши.
– Ваше тело найдут через несколько часов и подумают, что вы упали с крыши. Она такая скользкая, – добавил он.
Дэвид, пошатываясь, шагнул к ней и схватил за плечи. Лицо его исказила гримаса, губы кривились в злобной ухмылке. Он повернул Реджину так, чтобы она могла видеть край крыши и непроглядную тьму внизу.
– Вам не удастся скрыть еще одно убийство! – закричала она, пытаясь вырваться. Новый приступ тошноты потряс ее тело. Он тихо засмеялся. У нее в голове промелькнули тысячи мыслей: Джонатан, ее ребенок, будущее, которого уже не будет.
– Удастся, – насмешливо заверил ее Куинлан. – Все в городе знают о вашем пристрастии к необычным поступкам. Никто не удивится, узнав, что вы оставили гостей и пошли на крышу.
Собрав все силы, Реджина снова попыталась вырваться из тисков безумного. Он продолжал толкать ее к краю крыши. Ноги Реджины скользили на мокрой крыше, край пропасти становился все ближе. И вдруг в ночном воздухе прогремел грозный голос:
– Черт бы вас побрал! – Джонатан бросился на Куинлана, схватив за плечи, и впился пальцами в тело священника.
Воспользовавшись моментом, Реджина вырвалась от Дэвида и упала, дрожа всем телом.
Рядом с ней боролись мужчины. Куинлан и Джонатан были примерно одного роста и веса, но Дэвиду безумие придавало силы. Он толкнул Джонатана, и тот упал на спину. Дэвид осыпал его градом ударов.
Реджина закричала, ей стало страшно за мужа.
Но тут Джонатан нанес Дэвиду сильный удар в бок и перевернулся. Теперь противники поменялись ролями. Джонатан изо всех сил молотил кулаками по лицу Дэвида.
В этот момент на крыше стали собираться люди. Фрэнк Фаулер протиснулся в узкую дверь чердака, едва не сорвав ее с петель. Ему понадобилось несколько минут, чтобы оторвать Джонатана от молодого священника, у которого из носа и изо рта лилась кровь. Когда Джонатана поставили на ноги, Куинлан подскочил к нему, намереваясь нанести удар, но промахнулся и с такой силой заехал кулаком в челюсть полицейскому, что тот отлетел на край крыши. Какое-то время Фаулер, размахивая руками, балансировал. Реджина протянула руки к Джонатану в тот момент, когда он пытался удержать полицейского. Ей не удалось дотянуться до Джонатана, но Джонатан успел схватить Фаулера за пиджак и оттащить от края крыши. Едва мужчины перевели дыхание, как Куинлан снова бросился на них, пытаясь прорваться к Реджине.
Джонатан, как профессиональный боксер, сделал хук правой и попал в челюсть Куинлану. Молодой священник упал и съехал к самому краю крыши. Поднявшись на ноги, он попытался удержаться в поисках несуществующей опоры и, вопя от ужаса, рухнул с крыши на мокрую от дождя землю.
Джонатан схватил Реджину и прижал к себе так крепко, что она испугалась, как бы муж не сломал ей ребра.
– Со мной все в порядке, – пробормотала Реджина, дрожа от ужаса при мысли, что она сама и ее ребенок были на волосок от гибели. – Все хорошо.
Джонатан не отпускал ее. Лицо его было бледно, он тяжело дышал.
Ему хотелось сказать жене, как он ее любит, но во рту пересохло. Все тело горело как в огне. Увидев, что Куинлан собирается столкнуть Реджину с крыши, Джонатан почувствовал необыкновенный прилив сил. Им овладела жгучая ненависть к этому человеку, покусившемуся на жизнь его жены. А сейчас, когда опасность миновала, его била дрожь и он чувствовал себя слабым, как новорожденный котенок.
Они стояли обнявшись. Джонатан молчал, Реджина бормотала слова утешения. И никто из них не обращал ни малейшего внимания на мужчин, собравшихся на крыше. Мэр Гастон слушал рассказ полицейского о случившемся. Преподобный Хейс лишился дара речи, узнав, что будущий священник оказался убийцей. Ричард Фергюсон преградил путь на крышу женщинам, столпившимся на лестнице, ведущей на чердак.
– Думаю, нужно проводить леди вниз, – сказал Бисби, тронув хозяина за плечо.
Джонатан поднял голову. Реджина посмотрела на него. Лицо ее было мокрым от слез, губы дрожали от холода и пережитого страха.
– Я чуть не потерял тебя, – горячо прошептал он.
– Но этого не случилось, – сказала она. Слабая улыбка осветила ее лицо и глаза. Забыв о гостях, она решила, что настало время сказать Джонатану о своей любви. Смерть, оказывается, может прийти каждую минуту, и сознание этого заставило Реджину понять, что она не должна больше скрывать свои чувства.
– Бисби прав. Я замерзла.
Не замечая ничего вокруг, Джонатан поднял Реджину на руки и понес вниз. Бисби прокладывал ему дорогу в толпе. Он уверял собравшихся, что опасность миновала, и предлагал всем спуститься в гостиную, где желающим подадут нечто более существенное, чем шампанское.
Фрэнк Фаулер уже спускался вниз – кто-то должен был заняться телом Дэвида Куинлана. Его жена утешала дочь, остальные гости последовали предложению дворецкого.
Оказавшись в своей комнате, Джонатан ногой захлопнул за собой дверь и, не спуская Реджину с рук, опустился на пуховую перину.
– Все позади, – заверила она мужа. Джонатан все еще дрожал, как молодое деревце на ветру. Она прильнула к нему и гладила его руки. – Я в безопасности, – повторяла она. – Куинлан мертв.
Джонатан посмотрел на нее глазами, полными слез.
– Я люблю тебя, – произнес он слова, которых она так долго ждала. – Я так тебя люблю.
Он поцеловал ее.
– Я не собирался влюбляться в тебя, – сказал он. – Мне нужна была молодая, здоровая, страстная женщина, которая родила бы мне детей, но я не собирался отдавать ей свое сердце. Я и не отдал, ты просто украла его у меня. Ты, и твои сапфировые глаза, и твое упрямство. Посмотри на меня, – грозно сказал он. – У меня волосы уже поседели, и все из-за тебя. Меня просто трясет и хочется выпить. Я даже готов подняться на эту проклятую крышу за виски. И все из-за того, что я не могу представить себе свое будущее без тебя.
Он вздохнул и улыбнулся.
– Не проси меня объяснить это тебе. Я не могу. Мне не нужно было так наслаждаться обществом упрямой женщины, которая уверяет, будто мужчины равнодушные, эгоистичные и властные, но мне это нравится. Мне нравится звук твоего голоса. Когда ты улыбаешься, мое сердце тоже улыбается. Мне все в тебе нравится.
– Ты мне тоже нравишься, – сказала Реджина, целуя его. – Я люблю тебя.
Джонатан прижал ее к себе.
– Я видел, как Куинлан поднимается по лестнице. Что-то в его взгляде насторожило меня. Не знаю, что именно, но у меня мурашки побежали по телу. Мэр, наверное, принял меня за сумасшедшего, когда я оттолкнул его и помчался по лестнице наверх. Это моя вина, – поспешно добавил он. – Ты оказалась права относительно Куинлана, но я был слишком занят тобой, чтобы думать об этом человеке.
– Никто не может заглянуть в душу другого, – сказала Реджина. – И ты ни в чем не виноват. Не ты отравил его сердце и разум.
Их губы встретились в страстном поцелуе.
– Я испугалась, – тихо произнесла Реджина. – Как же я испугалась! Боялась умереть, не сказав тебе о своей любви.
– Теперь ты можешь повторять мне это каждый день, – заметил Джонатан.
– Я так и буду делать, – пообещала Реджина и, задрожав, прошептала: – Он был сумасшедший.
– Ш-ш-ш, не думай о нем, – сказал Джонатан. – Город переживет этот шок, и жизнь войдет в свою колею. Все будет как прежде.
– Не все, – возразила она, думая о предстоящих переменах в их жизни.
– Какого черта ты делала на крыше? – спросил Джонатан.
– Пошла подышать свежим воздухом, – ответила Реджина. – Не знаю, почему это называют утренним недомоганием, если чувствуешь себя плохо в десять вечера.
Джонатан на мгновение затих, потом воскликнул:
– Ты беременна!
Реджина радостно засмеялась:
– Да!
Они стали раздевать друг друга, и тут Реджина вспомнила про гостей.
– Бисби проводит их, – сказал Джонатан, стягивая с нее нижние юбки, касаясь ее все еще плоского живота. Он улыбнулся. – Ты уверена?
– Да. Через несколько месяцев я буду ходить по дому, переваливаясь как гусыня.
– Только по дому. Но не на крышу, – сказал Джонатан. – И никаких суфражистских собраний. До тех пор, пока не родится мой сын.
– А что, если девочка?
– Да пусть будет хоть дюжина дочерей, – сказал он и рассмеялся, когда Реджина швырнула в него подушку. – Я буду любить их, как люблю их мать.
– К тому времени как они вырастут, у них будет право голоса, – гордо заявила Реджина. – Я об этом позабочусь.
Джонатан зарычал и спрятал лицо у нее на шее.
– Я тоже не хотела влюбляться в тебя, – призналась Реджина. – Ты не украл мое сердце, ты его соблазнил, но это дела не меняет. Я не мыслю себе жизни без тебя.
– Значит, договорились, – сказал Джонатан. – До конца наших дней мы будем любоваться звездами и делать детей.
– И рисовать, и подписывать петиции в защиту женщин, и любить друг друга.
– Главное – любить друг друга, – согласился Джонатан. – И все-таки я предпочитаю сыновей. Дочери обычно идут по стопам своей матери. Одной страстной женщины в этом семействе более чем достаточно.
– Страсти никогда не бывает слишком много, – возразила Реджина и остаток ночи доказывала это мужу.
Эпилог
– Кто же тогда? – Реджине надоело наблюдать за горожанами без всяких результатов.
– Уже поздно, ты устала, – сказал Джонатан, закрывая объектив телескопа.
– Я начинаю нервничать, – призналась Реджина. – Мы должны найти убийцу.
– Остановись, или ты собираешься стать приманкой для преступника?
Реджина поспорила бы с мужем, но ей нужно думать о ребенке, которого она ждет. По утрам ее тошнило. Джонатан вставал рано и не замечал ее плохого самочувствия. Но рано или поздно он узнает ее тайну.
Удивленный тем, что жена сразу согласилась уйти, Джонатан подозрительно посмотрел на нее. Обычно, чтобы увести Реджину с крыши, ему требовалось не меньше часа. Что-то явно не так.
Его подозрения не развеялись и тогда, когда они оказались в доме. Ему казалось, что Реджина затеяла что-то очень опасное. Только бы она не провоцировала убийцу, привлекая его внимание к себе.
– Я же обещала быть осторожной, – сказала она. – Перестань хмуриться и идем спать. У меня ноги замерзли.
Через час, когда он согрел ей не только ноги, они уснули.
На следующий вечер состоялся прием, имевший оглушительный успех. Под наблюдением Бисби дом был вымыт и начищен до основания. Люси и ее будущий муж засияли, когда в столовую внесли огромный торт. Джонатан стоял во главе стола с бокалом шампанского в руке. Он провозгласил тост и пожелал будущим новобрачным счастья.
Реджина сидела на другом конце стола. Ее радовало, что гости веселятся. Даже преподобный Хейс улыбался, правда, за обедом он выпил несколько бокалов вина. Эмили Фаулер сидела напротив Дэвида Куинлана. Молодой священник углубился в беседу с мэром. Другие гости обсуждали предстоящую свадьбу. Фрэнк Фаулер похвалил молодую хозяйку за выбор блюд. Казалось, он забыл о случившемся на городском собрании.
В ярко-синем платье, которое; как догадались собравшиеся, было привезено из Парижа, Реджина выглядела необычайно счастливой. Она надеялась, что Люси Чалмерс тоже будет счастлива в браке. Однако сейчас Реджине было необходимо покинуть душную комнату, чтобы не упасть в обморок. Она задыхалась в корсете, хотя и не зашнуровала его слишком туго. Через полчаса Джонатан пригласит мужчин в библиотеку, а она поведет женщин в гостиную. Реджина через силу улыбалась гостям, моля Бога послать ей силы.
Если она сейчас упадет в обморок, Джонатан бросится к ней, а доктор Рамли пойдет за своим саквояжем, который оставил в прихожей. И все узнают ее секрет.
Реджина мелкими глотками пила воду и уговаривала себя не быть дурой. Все равно придется рассказать мужу, что она в положении. Почему же она не сообщала ему эту новость? Может, думала, что его чувства к ней изменятся? Нет. Мужчина не полюбит жену только потому, что она носит его ребенка. Джонатан хотел иметь детей, но не собирался изменить свои чувства к ней. Тогда почему?
Потому что она хотела радоваться этому ребенку так же, как Джонатан, призналась себе Реджина. Ричард Фергюсон принялся разрезать торт. Она хочет, чтобы муж полюбил ее так же, как будет любить их ребенка. Она ревнует и ничего не может с этим поделать.
Тут Реджина подумала, что надо возвратиться к гостям, и через силу улыбнулась. Наконец Джонатан поднялся из-за стола, объявляя тем самым окончание обеда.
– Джентльмены, вы можете пройти со мной в кабинет.
Со вздохом облегчения Реджина тоже поднялась. Вскоре к ней присоединилась Люси, вместе с остальными женщинами они направились в гостиную, где было прохладнее. Оживленно беседуя, женщины пили кофе, который разносили две служанки.
– У вас прекрасный дом, – похвалила жена мэра. – А картины просто великолепны.
– Да, – согласилась Реджина. Ей очень хотелось рассказать гостям, что почти все картины написаны Джонатаном. – Мы с мужем очень любим живопись.
Из разговоров женщин Реджина поняла, что многие из них чувствовали себя обиженными, поскольку не присутствовали на ее свадьбе.
Женщины надеялись, что предстоящие свадебные торжества положат конец трауру, в котором пребывал город после убийства Хейзл Глам и Элайзы Эмерсон.
Реджине стало жарко, и она незаметно вышла из гостиной.
Хорошо бы сейчас открыть окно и впустить свежий мартовский воздух. Дверь в кабинет была приоткрыта, и Джонатан видел, как жена прошла в холл. На лестнице, выходящей в холл, стояли гости и среди них преподобный Хейс. Поэтому пройти на второй этаж к себе в комнату она не могла. Преподобный Хейс снисходительно улыбнулся ей, что само по себе означало одобрение. Пастор не был любителем расточать женщинам комплименты. Реджина направилась к двери, через которую можно было попасть на другую лестницу. По ней слуги поднимались на второй этаж.
Закрыв за собой дверь, Реджина постояла, раздумывая, удастся ли ей подняться на второй этаж и не упасть в обморок. Одной рукой держась за перила, а другой – придерживая свои пышные юбки, она с трудом поднималась по узкой лестнице. На площадке второго этажа остановилась передохнуть. Если она преодолеет еще один пролет, то окажется на третьем этаже. Оттуда она сможет выйти на крышу и побыть в полном одиночестве.
Оказавшись на крыше, Реджина сразу почувствовала облегчение. Прохладный ветер обвевал ее разгоряченное лицо, и она с наслаждением вдыхала свежий воздух. Недавно прошел дождь, и крыша блестела в лунном свете. Реджина прислонилась, к двери, наслаждаясь холодным ночным воздухом и чувством свободы. Джонатан был прав, подумала она с улыбкой. Она – ночное создание.
Собравшись с силами, Реджина шагнула вперед. Небо было непроглядно темное, лишь редкие звезды выглядывали из-за плотных облаков, обещавших дождь еще до утра. Свет луны едва пробивался сквозь них, слабо освещая землю.
В этот момент Реджина услышала позади звук захлопнувшейся двери и застыла на месте. Она обернулась, ожидая увидеть мужа и услышать упреки в том, что она оставила гостей. Но это был не Джонатан.
Это был Дэвид Куинлан.
Реджина окаменела. Ветер бил ей в лицо. Взглянув на молодого священника, она сразу поняла, что это он убил ее самых близких подруг. Его янтарные глаза горели в темноте, лицо исказила гримаса злости.
Страх охватил Реджину. Она хотела закричать, но не смогла.
– Мисс Ван Бурен, – насмешливо произнес Дэвид.
– Миссис Паркер, – поправила она его, при этом голос ее дрогнул. Она огляделась в поисках пути к спасению. Плоская часть крыши была очень небольшой, а единственную дверь в дом загораживал Дэвид. Она попала в ловушку.
– Вы забыли о клятве, данной пред алтарем! – прорычал он. – Вы – распутная и наглая женщина, мисс Ван Бурен. Блудница вавилонская. – Он взглянул на телескоп. – Не звезды направляют нас, а Бог. А вы отвернулись от него.
Реджина понимала, что не имеет смысла объяснять семинаристу разницу между астрологией и астрономией. Дэвид Куинлан, очевидно, сошел с ума. Ни один нормальный человек не может так думать или смотреть на нее с такой ненавистью, как будто она навлекла беду на весь город.
– Я не распутная и не наглая, – сказала она. Надо выиграть время. Ее хватятся и начнут искать. Надо заставить Дэвида говорить с ней как можно дольше. – И Хейзл с Элайзой тоже не были такими.
– Они боготворили вас, – сказал Дэвид. – Вы заразили их своими мерзкими идеями. Из-за вас они забыли, какую роль отвел им Господь в своем царствии. Вы пытаетесь ослепить и мою дорогую Эмили. Я не хочу, чтобы вы отравили ее душу своими грязными мыслями о равенстве мужчин и женщин, – ровным, холодным тоном произнес он.
Реджина не отрываясь смотрела на него. Он кипел от лютой злобы. И вдруг она поняла. Дэвид – одержимый. Он не считает, что христианская вера основана на любви Бога и прощении, по его мнению, это – недостижимое совершенство. Не подлежащие обсуждению правила поведения, которые надлежит безоговорочно соблюдать. Молодой человек – умалишенный и достоин жалости.
Дэвид решительно двинулся к ней, сжав кулаки. Эти руки лишили жизни Хейзл и Элайзу.
– Гнев Господа велик и справедлив, – сказал он. Слезы застилали Реджине глаза. Она сделала шаг назад. Еще немного, и она окажется на краю крыши.
– Ваше тело найдут через несколько часов и подумают, что вы упали с крыши. Она такая скользкая, – добавил он.
Дэвид, пошатываясь, шагнул к ней и схватил за плечи. Лицо его исказила гримаса, губы кривились в злобной ухмылке. Он повернул Реджину так, чтобы она могла видеть край крыши и непроглядную тьму внизу.
– Вам не удастся скрыть еще одно убийство! – закричала она, пытаясь вырваться. Новый приступ тошноты потряс ее тело. Он тихо засмеялся. У нее в голове промелькнули тысячи мыслей: Джонатан, ее ребенок, будущее, которого уже не будет.
– Удастся, – насмешливо заверил ее Куинлан. – Все в городе знают о вашем пристрастии к необычным поступкам. Никто не удивится, узнав, что вы оставили гостей и пошли на крышу.
Собрав все силы, Реджина снова попыталась вырваться из тисков безумного. Он продолжал толкать ее к краю крыши. Ноги Реджины скользили на мокрой крыше, край пропасти становился все ближе. И вдруг в ночном воздухе прогремел грозный голос:
– Черт бы вас побрал! – Джонатан бросился на Куинлана, схватив за плечи, и впился пальцами в тело священника.
Воспользовавшись моментом, Реджина вырвалась от Дэвида и упала, дрожа всем телом.
Рядом с ней боролись мужчины. Куинлан и Джонатан были примерно одного роста и веса, но Дэвиду безумие придавало силы. Он толкнул Джонатана, и тот упал на спину. Дэвид осыпал его градом ударов.
Реджина закричала, ей стало страшно за мужа.
Но тут Джонатан нанес Дэвиду сильный удар в бок и перевернулся. Теперь противники поменялись ролями. Джонатан изо всех сил молотил кулаками по лицу Дэвида.
В этот момент на крыше стали собираться люди. Фрэнк Фаулер протиснулся в узкую дверь чердака, едва не сорвав ее с петель. Ему понадобилось несколько минут, чтобы оторвать Джонатана от молодого священника, у которого из носа и изо рта лилась кровь. Когда Джонатана поставили на ноги, Куинлан подскочил к нему, намереваясь нанести удар, но промахнулся и с такой силой заехал кулаком в челюсть полицейскому, что тот отлетел на край крыши. Какое-то время Фаулер, размахивая руками, балансировал. Реджина протянула руки к Джонатану в тот момент, когда он пытался удержать полицейского. Ей не удалось дотянуться до Джонатана, но Джонатан успел схватить Фаулера за пиджак и оттащить от края крыши. Едва мужчины перевели дыхание, как Куинлан снова бросился на них, пытаясь прорваться к Реджине.
Джонатан, как профессиональный боксер, сделал хук правой и попал в челюсть Куинлану. Молодой священник упал и съехал к самому краю крыши. Поднявшись на ноги, он попытался удержаться в поисках несуществующей опоры и, вопя от ужаса, рухнул с крыши на мокрую от дождя землю.
Джонатан схватил Реджину и прижал к себе так крепко, что она испугалась, как бы муж не сломал ей ребра.
– Со мной все в порядке, – пробормотала Реджина, дрожа от ужаса при мысли, что она сама и ее ребенок были на волосок от гибели. – Все хорошо.
Джонатан не отпускал ее. Лицо его было бледно, он тяжело дышал.
Ему хотелось сказать жене, как он ее любит, но во рту пересохло. Все тело горело как в огне. Увидев, что Куинлан собирается столкнуть Реджину с крыши, Джонатан почувствовал необыкновенный прилив сил. Им овладела жгучая ненависть к этому человеку, покусившемуся на жизнь его жены. А сейчас, когда опасность миновала, его била дрожь и он чувствовал себя слабым, как новорожденный котенок.
Они стояли обнявшись. Джонатан молчал, Реджина бормотала слова утешения. И никто из них не обращал ни малейшего внимания на мужчин, собравшихся на крыше. Мэр Гастон слушал рассказ полицейского о случившемся. Преподобный Хейс лишился дара речи, узнав, что будущий священник оказался убийцей. Ричард Фергюсон преградил путь на крышу женщинам, столпившимся на лестнице, ведущей на чердак.
– Думаю, нужно проводить леди вниз, – сказал Бисби, тронув хозяина за плечо.
Джонатан поднял голову. Реджина посмотрела на него. Лицо ее было мокрым от слез, губы дрожали от холода и пережитого страха.
– Я чуть не потерял тебя, – горячо прошептал он.
– Но этого не случилось, – сказала она. Слабая улыбка осветила ее лицо и глаза. Забыв о гостях, она решила, что настало время сказать Джонатану о своей любви. Смерть, оказывается, может прийти каждую минуту, и сознание этого заставило Реджину понять, что она не должна больше скрывать свои чувства.
– Бисби прав. Я замерзла.
Не замечая ничего вокруг, Джонатан поднял Реджину на руки и понес вниз. Бисби прокладывал ему дорогу в толпе. Он уверял собравшихся, что опасность миновала, и предлагал всем спуститься в гостиную, где желающим подадут нечто более существенное, чем шампанское.
Фрэнк Фаулер уже спускался вниз – кто-то должен был заняться телом Дэвида Куинлана. Его жена утешала дочь, остальные гости последовали предложению дворецкого.
Оказавшись в своей комнате, Джонатан ногой захлопнул за собой дверь и, не спуская Реджину с рук, опустился на пуховую перину.
– Все позади, – заверила она мужа. Джонатан все еще дрожал, как молодое деревце на ветру. Она прильнула к нему и гладила его руки. – Я в безопасности, – повторяла она. – Куинлан мертв.
Джонатан посмотрел на нее глазами, полными слез.
– Я люблю тебя, – произнес он слова, которых она так долго ждала. – Я так тебя люблю.
Он поцеловал ее.
– Я не собирался влюбляться в тебя, – сказал он. – Мне нужна была молодая, здоровая, страстная женщина, которая родила бы мне детей, но я не собирался отдавать ей свое сердце. Я и не отдал, ты просто украла его у меня. Ты, и твои сапфировые глаза, и твое упрямство. Посмотри на меня, – грозно сказал он. – У меня волосы уже поседели, и все из-за тебя. Меня просто трясет и хочется выпить. Я даже готов подняться на эту проклятую крышу за виски. И все из-за того, что я не могу представить себе свое будущее без тебя.
Он вздохнул и улыбнулся.
– Не проси меня объяснить это тебе. Я не могу. Мне не нужно было так наслаждаться обществом упрямой женщины, которая уверяет, будто мужчины равнодушные, эгоистичные и властные, но мне это нравится. Мне нравится звук твоего голоса. Когда ты улыбаешься, мое сердце тоже улыбается. Мне все в тебе нравится.
– Ты мне тоже нравишься, – сказала Реджина, целуя его. – Я люблю тебя.
Джонатан прижал ее к себе.
– Я видел, как Куинлан поднимается по лестнице. Что-то в его взгляде насторожило меня. Не знаю, что именно, но у меня мурашки побежали по телу. Мэр, наверное, принял меня за сумасшедшего, когда я оттолкнул его и помчался по лестнице наверх. Это моя вина, – поспешно добавил он. – Ты оказалась права относительно Куинлана, но я был слишком занят тобой, чтобы думать об этом человеке.
– Никто не может заглянуть в душу другого, – сказала Реджина. – И ты ни в чем не виноват. Не ты отравил его сердце и разум.
Их губы встретились в страстном поцелуе.
– Я испугалась, – тихо произнесла Реджина. – Как же я испугалась! Боялась умереть, не сказав тебе о своей любви.
– Теперь ты можешь повторять мне это каждый день, – заметил Джонатан.
– Я так и буду делать, – пообещала Реджина и, задрожав, прошептала: – Он был сумасшедший.
– Ш-ш-ш, не думай о нем, – сказал Джонатан. – Город переживет этот шок, и жизнь войдет в свою колею. Все будет как прежде.
– Не все, – возразила она, думая о предстоящих переменах в их жизни.
– Какого черта ты делала на крыше? – спросил Джонатан.
– Пошла подышать свежим воздухом, – ответила Реджина. – Не знаю, почему это называют утренним недомоганием, если чувствуешь себя плохо в десять вечера.
Джонатан на мгновение затих, потом воскликнул:
– Ты беременна!
Реджина радостно засмеялась:
– Да!
Они стали раздевать друг друга, и тут Реджина вспомнила про гостей.
– Бисби проводит их, – сказал Джонатан, стягивая с нее нижние юбки, касаясь ее все еще плоского живота. Он улыбнулся. – Ты уверена?
– Да. Через несколько месяцев я буду ходить по дому, переваливаясь как гусыня.
– Только по дому. Но не на крышу, – сказал Джонатан. – И никаких суфражистских собраний. До тех пор, пока не родится мой сын.
– А что, если девочка?
– Да пусть будет хоть дюжина дочерей, – сказал он и рассмеялся, когда Реджина швырнула в него подушку. – Я буду любить их, как люблю их мать.
– К тому времени как они вырастут, у них будет право голоса, – гордо заявила Реджина. – Я об этом позабочусь.
Джонатан зарычал и спрятал лицо у нее на шее.
– Я тоже не хотела влюбляться в тебя, – призналась Реджина. – Ты не украл мое сердце, ты его соблазнил, но это дела не меняет. Я не мыслю себе жизни без тебя.
– Значит, договорились, – сказал Джонатан. – До конца наших дней мы будем любоваться звездами и делать детей.
– И рисовать, и подписывать петиции в защиту женщин, и любить друг друга.
– Главное – любить друг друга, – согласился Джонатан. – И все-таки я предпочитаю сыновей. Дочери обычно идут по стопам своей матери. Одной страстной женщины в этом семействе более чем достаточно.
– Страсти никогда не бывает слишком много, – возразила Реджина и остаток ночи доказывала это мужу.
Эпилог
– Папа, папа! Иди скорее сюда!
Джонатан поднялся навстречу сыну Мэтью, вбежавшему в библиотеку.
– Что случилось?
– Абби, она забралась на дерево.
Джонатан поспешил к двери. Реджина подарила ему четверых сыновей и одну дочь. Абигайль Элизабет Паркер, пяти лет от роду, очаровательная, как ее мать, была сущим чертенком.
Джонатан пошел за сыном через дом к заднему входу. Из-за угла дома появился уже постаревший Бисби с лестницей. Остановившись под раскидистым дубом, Джонатан улыбнулся малышке с ангельским личиком усевшейся на ветке футах в двенадцати от земли.
– Что это вы там поделываете, юная леди? – спросил он строго.
Абби улыбнулась отцу.
– Хочу посмотреть, как высоко я могу забраться.
Джонатан снял пальто, отдал его Бисби и велел Абигайль сидеть тихо.
– Папа сейчас тебя снимет оттуда. Не бойся.
– Я и не боюсь, – звонким голосом ответила девочка. – Мне здесь нравится.
Джонатан чертыхнулся про себя.
– На этот раз я ее отшлепаю, – заверил он Бисби. – Вот увидишь.
Бисби кивнул, хорошо зная, что ничего подобного хозяин не сделает. Маленькая Абби могла обвести вокруг пальца любого мужчину в доме одним только взглядом своих серебристых глаз, в том числе и отца.
– О Боже! – воскликнула Реджина, выходя из дома со своим вторым сыном, Ричардом. Она была в детской с новым пополнением семейства, Бенджамином, здоровеньким мальчиком трех месяцев от роду. Ее взгляд скользнул по лестнице, и она увидела на ветке свою маленькую дочку. Подол платья Абби был порван, белые носочки в грязи.
– Ради всего святого, что она там делает? – спросила Реджина.
– Проверяет, как высоко может забраться, – сказал Джонатан. – Это ты виновата.
– Я виновата!
– Ты постоянно говоришь ей, что она сможет продвинуться в жизни, если захочет, – проворчал он. – Когда в следующий раз отправишься на встречу суфражисток, моя дочь останется дома.
– Я говорила продвинуться, а не взобраться, – возразила Реджина. – Не ворчи, лучше сними ее, пока она не упала.
– Я не упаду, – заверила их Абби. Она болтала ногами и смотрела на мать. – Папа меня спасет.
– Только этим и занимаюсь, – посетовал Джонатан. Он поднялся по лестнице до ветки, на которой как птичка сидела его дочь, подхватил ее на руки и спустился вниз. Отряхнул руки и строго сказал: – А теперь марш в свою комнату, юная леди. Немедленно.
Абби кивнула, поблагодарила отца за помощь и стремглав помчалась в дом вслед за матерью и братьями.
– Видишь, сколько у меня седых волос, – показал Джонатан на свои виски. – И каждым седым волосом я обязан Абигайль.
Реджина засмеялась.
– Не только. Ричарду, Эдварду и Мэтью тоже. После трех сыновей-буянов тебе захотелось тихую, послушную дочку.
Ричард и Мэтью пожали плечами и убежали. Они уже привыкли к ежедневным спасениям их маленькой сестры и спорам родителей по этому поводу. Их сначала удивляло, как люди, которые вечно спорят, могут без конца целоваться, обниматься и улыбаться друг другу. Но Бисби заверил их, что это совершенно нормально, и мальчики перестали волноваться по этому поводу.
Джонатан взглянул на свою жену. Она все еще была красива, как и в первый день их встречи, несмотря на то что за двенадцать лет родила ему пятерых детей. Ее лицо светилось любовью и радостью.
– Мальчикам полагается лазать по деревьям. Это естественно. А маленькая девочка должна…
– Не продолжай, – предостерегла мужа Реджина. Джонатан отдал лестницу дворецкому и посмотрел на крышу. За эти годы он немного перестроил дом. На чердаке теперь располагалась мастерская, которую солнце освещало с самого утра. Из мастерской был выход в оранжерею, где в горшках стояли разнообразные растения и телескоп Реджины. Когда ей хотелось, она могла открыть окна и смотреть на звездное небо.
– Сегодня будет лунное затмение, – сказала Реджина, обнимая мужа и взъерошив ему волосы. – Хочешь посмотреть вместе со мной?
– В одежде или без?
Джонатан вспомнил, как в последний раз жена пригласила его вместе посмотреть на звезды. Он вошел в оранжерею и обнаружил ее окутанной только лунным светом. Воспоминание об этом вечере вызвало улыбку на его лице.
– Уже пора кормить Бенджамина? – спросил он. – Я не могу без него закончить картину.
Реджина рассмеялась. Первая картина, для которой она позировала, все еще оставалась в Нью-Йорке. Она уговорила мужа держать ее под замком до тех пор, пока дети не повзрослеют, чтобы они могли оценить ее художественные достоинства. Картина, для которой она позировала теперь, не была такой откровенной, но, как и первую, ее нельзя будет повесить в гостиной. На ней изображена Реджина в момент кормления грудью их младшего сына. Она позировала для этой картины уже несколько недель. Конечно, не без помощи Бенджамина. – Однажды я все-таки смогу сказать тебе «нет», – заметила Реджина. Она знала, что ее любят и обожают, и наслаждалась свободой. И эти чувства она могла передать своим детям.
– Принеси сына в студию, – сказал Джонатан, улыбаясь своей чарующей улыбкой. – Я буду вас ждать.
Джонатан поднялся навстречу сыну Мэтью, вбежавшему в библиотеку.
– Что случилось?
– Абби, она забралась на дерево.
Джонатан поспешил к двери. Реджина подарила ему четверых сыновей и одну дочь. Абигайль Элизабет Паркер, пяти лет от роду, очаровательная, как ее мать, была сущим чертенком.
Джонатан пошел за сыном через дом к заднему входу. Из-за угла дома появился уже постаревший Бисби с лестницей. Остановившись под раскидистым дубом, Джонатан улыбнулся малышке с ангельским личиком усевшейся на ветке футах в двенадцати от земли.
– Что это вы там поделываете, юная леди? – спросил он строго.
Абби улыбнулась отцу.
– Хочу посмотреть, как высоко я могу забраться.
Джонатан снял пальто, отдал его Бисби и велел Абигайль сидеть тихо.
– Папа сейчас тебя снимет оттуда. Не бойся.
– Я и не боюсь, – звонким голосом ответила девочка. – Мне здесь нравится.
Джонатан чертыхнулся про себя.
– На этот раз я ее отшлепаю, – заверил он Бисби. – Вот увидишь.
Бисби кивнул, хорошо зная, что ничего подобного хозяин не сделает. Маленькая Абби могла обвести вокруг пальца любого мужчину в доме одним только взглядом своих серебристых глаз, в том числе и отца.
– О Боже! – воскликнула Реджина, выходя из дома со своим вторым сыном, Ричардом. Она была в детской с новым пополнением семейства, Бенджамином, здоровеньким мальчиком трех месяцев от роду. Ее взгляд скользнул по лестнице, и она увидела на ветке свою маленькую дочку. Подол платья Абби был порван, белые носочки в грязи.
– Ради всего святого, что она там делает? – спросила Реджина.
– Проверяет, как высоко может забраться, – сказал Джонатан. – Это ты виновата.
– Я виновата!
– Ты постоянно говоришь ей, что она сможет продвинуться в жизни, если захочет, – проворчал он. – Когда в следующий раз отправишься на встречу суфражисток, моя дочь останется дома.
– Я говорила продвинуться, а не взобраться, – возразила Реджина. – Не ворчи, лучше сними ее, пока она не упала.
– Я не упаду, – заверила их Абби. Она болтала ногами и смотрела на мать. – Папа меня спасет.
– Только этим и занимаюсь, – посетовал Джонатан. Он поднялся по лестнице до ветки, на которой как птичка сидела его дочь, подхватил ее на руки и спустился вниз. Отряхнул руки и строго сказал: – А теперь марш в свою комнату, юная леди. Немедленно.
Абби кивнула, поблагодарила отца за помощь и стремглав помчалась в дом вслед за матерью и братьями.
– Видишь, сколько у меня седых волос, – показал Джонатан на свои виски. – И каждым седым волосом я обязан Абигайль.
Реджина засмеялась.
– Не только. Ричарду, Эдварду и Мэтью тоже. После трех сыновей-буянов тебе захотелось тихую, послушную дочку.
Ричард и Мэтью пожали плечами и убежали. Они уже привыкли к ежедневным спасениям их маленькой сестры и спорам родителей по этому поводу. Их сначала удивляло, как люди, которые вечно спорят, могут без конца целоваться, обниматься и улыбаться друг другу. Но Бисби заверил их, что это совершенно нормально, и мальчики перестали волноваться по этому поводу.
Джонатан взглянул на свою жену. Она все еще была красива, как и в первый день их встречи, несмотря на то что за двенадцать лет родила ему пятерых детей. Ее лицо светилось любовью и радостью.
– Мальчикам полагается лазать по деревьям. Это естественно. А маленькая девочка должна…
– Не продолжай, – предостерегла мужа Реджина. Джонатан отдал лестницу дворецкому и посмотрел на крышу. За эти годы он немного перестроил дом. На чердаке теперь располагалась мастерская, которую солнце освещало с самого утра. Из мастерской был выход в оранжерею, где в горшках стояли разнообразные растения и телескоп Реджины. Когда ей хотелось, она могла открыть окна и смотреть на звездное небо.
– Сегодня будет лунное затмение, – сказала Реджина, обнимая мужа и взъерошив ему волосы. – Хочешь посмотреть вместе со мной?
– В одежде или без?
Джонатан вспомнил, как в последний раз жена пригласила его вместе посмотреть на звезды. Он вошел в оранжерею и обнаружил ее окутанной только лунным светом. Воспоминание об этом вечере вызвало улыбку на его лице.
– Уже пора кормить Бенджамина? – спросил он. – Я не могу без него закончить картину.
Реджина рассмеялась. Первая картина, для которой она позировала, все еще оставалась в Нью-Йорке. Она уговорила мужа держать ее под замком до тех пор, пока дети не повзрослеют, чтобы они могли оценить ее художественные достоинства. Картина, для которой она позировала теперь, не была такой откровенной, но, как и первую, ее нельзя будет повесить в гостиной. На ней изображена Реджина в момент кормления грудью их младшего сына. Она позировала для этой картины уже несколько недель. Конечно, не без помощи Бенджамина. – Однажды я все-таки смогу сказать тебе «нет», – заметила Реджина. Она знала, что ее любят и обожают, и наслаждалась свободой. И эти чувства она могла передать своим детям.
– Принеси сына в студию, – сказал Джонатан, улыбаясь своей чарующей улыбкой. – Я буду вас ждать.