Уолкер Кейт. Рождественская карусель

   Теперь она понимала, что задумал Шон. То, что недавно предлагала и она. Начать сначала, вести себя так, словно они незнакомы и это их первое свидание.
   Шон стал расспрашивать ее о детских годах, о книгах, о музыке. Сперва Лия робела и отвечала односложно, но вино и дружелюбие Шона помогли ей расслабиться, и скоро она уже сама задавала вопросы, перебивала Шона и звонко смеялась его шуткам.
   — Расскажите мне о своей матери, — попросила она, когда они сели за стол. — Вы говорили, что она очень тяжело переживала уход мужа. Но в конце-то концов утешилась?
   — Очень не скоро. Почти двадцать лет она была безутешна. Но наконец встретила человека — кстати сказать, намного моложе себя, — который сумел вернуть ей вкус к жизни. Они поженились в этом году, в августе.
   — И вы не возражали?
   — С чего бы? Потому только, что он всего на несколько лет меня старше? Какое это имеет значение? — пожал плечами Шон. — Он подарил ей радость — вот что важно, а не то, девятнадцать ему или девяносто. Пусть хоть кому-то из нашей семьи повезет в любви.
   Эти слова напомнили Лии о вопросе, который она уже давно хотела задать Шону.
   — Вы говорили, что начали встречаться с другой женщиной… — робко заговорила она.
   Шон вздернул голову, меж бровями пролегла глубокая морщина.
   — После Марни? Это длилось недолго.
   — Вы порвали с ней?
   Она не понимала — точнее, боялась понять, — почему с таким страхом ждет ответа.
   — Нет, она сама порвала со мной, — ответил Шон, наливая себе в бокал красного вина. — После катастрофы.
   — Из-за шрама?! — ахнула Лия. Ей не верилось, что женщина может быть способна на такую черствость.
   — Из-за того, что означает для меня этот шрам. — Шон невесело рассмеялся, горько скривив рот. — Конец карьеры. Ни ролей, ни рекламы, ни славы секс-символа. А быть женой обыкновенного человека она не желала.
   — Какой ужас!
   Шон снова равнодушно пожал плечами.
   — По крайней мере, она была честна со мной.
   — Значит, она ни капли вас не любила!
   "Любила». Это слово сигнальным колоколом отдалось у нее в мозгу, и все странности последних дней внезапно обрели кристально ясный, пугающий смысл.
   Любовь. Вот с чем боролась она все эти дни! Вот что за чувство властно росло в ней с той роковой встречи на заснеженном проселке!
   — Любила? — повторил Шон так, словно услышал незнакомое слово чужого языка. — Я и не искал любви. Марни меня от этого отучила.
   — Но как же так? Каждый человек…
   — Каждый человек хочет быть любимым? Вы это хотели сказать? — иронически переспросил Шон. — Я бы не стал принимать это за аксиому. Отнюдь не все стремятся к душевной близости.
   — Но…
   «Да уймись же наконец! — кричал ей рассудок. — Ты же выдаешь себя!»
   — Но вы стремитесь, — закончил он за нее. Эти слова больно ударили ее по сердцу.
   — Это и предложил вам жених? Любовь, поклонение и счастье до гроба?
   Любовь. Это слово, произнесенное низким бархатным голосом Шона, пробудило в ней воспоминание о вчерашнем вечере. Она заснула, не дождавшись его возвращения… Но не совсем.
   В полусне она слышала, как Шон вошел в спальню и остановился у кровати. Сон одолевал ее; не было сил пошевелиться или хотя бы открыть глаза. Но она услышала нежные слова и ощутила на щеке нежнейший поцелуй.
   "Спокойной ночи, любовь моя!» — прошептал ей Шон. Но разве не повторял он много раз, что любовь — сказка, горячечный бред поэтов и романтических юнцов?
   — Я же вам сказала, Энди не жених мне! — С этими словами она схватила ложку и принялась свирепо размешивать соус.
   — Да, говорили.
   Он снова наполнил бокалы. Лия хотела сказать, что ей вина достаточно, но огненная мексиканская смесь обожгла ей рот, а скользкий перчик, прыгнув с тарелки, испачкал руку.
   Отложив ложку, Лия принялась облизывать пальцы. Не сразу она заметила, каким неотрывным взглядом следит за ней Шон.
   — У вас и на подбородке пятно, — мягко заметил он. — Позвольте мне… — И он аккуратно вытер ей подбородок платком. — О, и здесь, и здесь — да вы вся в томатном соусе!
   Сердце ее приостановилось, затем забилось вдвое быстрее. Лия замерла, боясь пошевельнуться, пока Шон белоснежным платком вытирал ей щеки и губы.
   — Беда с этими мексиканскими кушаньями! — заметила она с показной шутливостью, когда вновь обрела дар речи. — Не успеешь оглянуться, как перемажешься с ног до головы. По-моему, чили можно есть только в компании с близкими людьми или с теми, кого уже никогда больше не увидишь, иначе придется вечно краснеть от стыда!
   Слишком поздно она сообразила, что загнала себя в западню, из которой уже не выбраться. Синие глаза Шона вмиг посерьезнели.
   — И к какой же категории вы причисляете меня?
   — М-м… — Она нервно облизнула пересохшие губы. — Не знаю.
   — А как вам хотелось бы? — спросил он уже гораздо мягче.
   — Мне…
   Она не находила слов для ответа, не могла оторваться от его глаз.
   — Хорошо, задам вопрос полегче. Когда растает снег и вы уедете отсюда, что станете делать?
   Лия замерла. Она могла бы притвориться, что не понимает, о чем он, — но зачем? Ведь Шон, несомненно, видит ее колебания. Он не стал спрашивать о родителях, о карьере или о том, что она собирается делать с машиной. Он задал иной вопрос, бьющий прямо в точку. Но что она могла ответить? Ведь судьба ее решалась здесь и сейчас и была еще не решена.
   — Лия! — поторопил Шон.
   Лия молчала, глядя на него, словно испуганный кролик — на приближающиеся фары машины на дороге.
   — Вы должны знать. Что вы ответите Энди? Лия глубоко вздохнула — и вдруг словно ослепительный свет вспыхнул у нее в мозгу, и все стало предельно ясно. О чем тут думать? Можно ли колебаться? Для нее возможен лишь один ответ. Разве не знала она этого с самого начала? Еще тогда, когда поняла, что Шон заставил ее забыть о «женихе», что чувство ее к Энди было чем угодно, только не любовью?
   — Нет, — тихо и убежденно ответила она. — Я отвечу «нет». Не выйду за него замуж.
   Синие глаза Шона сверкнули, и Лии стало ясно: он понял все, что заключено в ее ответе, что прячется за ее скупыми словами, все несказанное, может быть, и вовсе невыразимое словами, но ясное как день.
   — Лия!
   Он приподнялся, не сводя пламенного взора с ее лица. Лия поняла, что должна рассеять его последние сомнения.
   — На другой вопрос ответ «да», — произнесла она громко и твердо, без тени колебания. — Я говорю «нет» Энди и «да» — вам.
   Шон оттолкнул стул и шагнул к ней.
   Она больше не сомневалась, не раздумывала. Не осталось ничего, кроме страсти и желания. Он прикоснулся к ней, прильнул к ее губам, и тело ее зажглось огнем, неотвратимым, как судьба.
   Грудь к груди, рука к руке, уста к устам. На ласки не было времени: оба слишком изголодались друг по другу. Дрожа от нетерпения, они срывали друг с друга одежду. Лия громко вскрикнула, ощутив пальцами его обнаженную грудь, и Шон ответил ей хриплым стоном.
   — Не думаешь, что нам будет удобнее наверху? — прошептал он, сипло и неровно дыша.
   — И ты еще заботишься об удобствах? — пробормотала она в ответ. — Поздно, милый, слишком поздно!
   Шон вздохнул, признавая справедливость ее слов. Оба они не могли ждать ни секунды.
   Не было нужды в прелюдии, в ласках, призванных возбудить желание и подготовить к грядущему наслаждению. Каждая минута, проведенная вместе, раздувала в них пламя влечения, и все эти пять дней стали одной большой прелюдией любви.
   Шон подхватил ее на руки и уложил на ковер перед камином. Дрожащими от нетерпения руками Лия помогла ему стянуть алое платье; она извивалась в его руках, и пламя бросало на ее кожу огненные отсветы.
   — А ты? — протянула она с капризной гримаской, заметив, что Шон еще одет.
   — Я тоже, — рассмеявшись, ответил он. Рубашка полетела в сторону; Шон прильнул губами к груди Лии, а ловкие руки его тем временем возились с застежкой на брюках. Наконец, сорвав с себя остатки одежды, он лег рядом с ней, обнаженный и прекрасный, словно древнее божество.
   — Так лучше?
   — Гораздо лучше! — томным, грудным голосом ответила она. — А теперь…
   — Нет!
   Он накрыл ее руки своими, не дав расстегнуть лифчик.
   — Это удовольствие принадлежит мне! — произнес он хрипло. — Лежи спокойно, я сам все сделаю.
   Она старалась. О, как она старалась сохранить рассудок! Как боролась с нетерпением, пронизывающим все ее существо, пульсирующим в каждой жилке! Но когда Шон, вместо того чтобы дать ей такое долгожданное наслаждение, принялся гладить ее бока и талию, Лия не выдержала. Тело ее изогнулось в сладкой муке, словно лук в руках умелого стрелка. Глаза вспыхнули желанием, которое она и не пыталась скрыть. Она вскрикнула, и голос ее эхом разнесся по пустынному коттеджу.
   — Терпение, милая, терпение!
   Руками и губами он играл на ней, словно на дивном инструменте, пока стоны ее не подсказали Шону, что возлюбленная достигла той грани, за которой наслаждение становится непереносимым.
   Только тогда он навис над ней и раздвинул ей бедра. Опираясь на руки, темными от сдерживаемой страсти глазами взглянул ей в лицо.
   — Этого ты хотела, Лия? Этого?
   — Да, да! — кричала она, извиваясь под ним. — Хочу… и хотела… всегда…
   Он вошел в нее мощно и уверенно, и Лия умолкла. То, что происходило с ней, казалось выше слов. Он двигался сильными толчками, и Лия подстраивалась под его ритм. Вместе они вели друг друга все выше и выше, к высотам наслаждения, откуда лишь один путь — в космическую бездну, где — ничего, только они двое и их любовь…
   Много, много позже она свернулась клубочком в его объятиях, не в силах ни говорить, ни даже думать. И Шон молча прижал ее к себе, словно тоже был потрясен всем происшедшим, словно и ему требовалось время, чтобы прийти в себя.
   Должно быть, она задремала; Шон разбудил ее, положив руку ей на плечо.
   — Лия! — хрипло прошептал он. — Лия, проснись!
   — М-м… — Ей не хотелось двигаться. Плыть бы и дальше в теплом море дремы, наслаждаясь своим счастьем.
   — Лия! — не отставал он. — Я хочу тебе кое-что показать.
   Лия зевнула и села, сонно моргая и оглядываясь вокруг. Шон уже натянул брюки и рубашку, но застегивать ее не стал.
   — Что?
   — Да не здесь! — рассмеялся он. — На улице. Пойдем, тебе понравится.
   Он взял кремовый свитер, небрежно брошенный на спинку кресла, натянул его на Лию и помог просунуть руки в рукава.
   Свитер был ей велик и болтался, словно греческая туника. При взгляде на нее у Шона вновь потемнели глаза, а из горла вырвался мучительно счастливый стон.
   — Господи, ты способна соблазнить и святого! Иди сюда!
   Лия думала, что Шон хочет ее поцеловать, но вместо этого он подхватил ее на руки.
   — О, Шон!
   — Тише, милая. Я покажу тебе что-то особенное.
   Он пронес ее через кухню и поставил на ноги у двери черного хода, а затем распахнул дверь.
   — Смотри!
   — Неужели ты разбудил меня, чтобы показать гору снега? — разочарованно спросила Лия.
   — Да нет! — Он нежно приподнял ее голову, заставив взглянуть вверх. — Смотри же!
   Теперь она увидела. Высоко в небесах, среди звездных россыпей, бледно мерцала огромная круглая луна. Приглядевшись, Лия заметила, что луна словно надкушена с одного бока; на нее медленно наползает тень.
   — Лунное затмение! — ахнула она. — Я всегда мечтала увидеть…
   Бог знает, сколько они простояли там, обнявшись, устремив глаза в небо. А луна скрывалась медленно, но неотвратимо, пока наконец не исчезла совсем. Лишь слабое мерцание вокруг темного круга напоминало об ее существовании.
   — О, Шон! — обернулась к нему Лия. — Что за волшебное зрелище!
   — Не звезда волхвов, но что-то вроде этого, — улыбнулся он.
   Но в миг, когда он наклонился, чтобы ее поцеловать, внезапный порыв ветра словно вонзил им в кожу сотни ледяных игл, и Лия задрожала.
   — Ты замерзла! — с каким-то даже испугом воскликнул Шон. — Тебе пора в дом!
   — Да нет, все в порядке, — возразила Лия. Но голос ее звучал слабо и неуверенно, а сердце болезненно сжалось, словно затмение предвещало ей что-то недоброе.
   — Какой же я дурень! Забыл, что ты едва оправилась после болезни. Прости, дорогая. Я отнесу тебя в постель.
   "Но спать нам сегодня не придется!» — молчаливо пообещали его глаза и тепло улыбки. И Лия забыла о мрачных предчувствиях. Закрыв глаза и обхватив любимого руками, она позволила вознести себя по крутым ступеням в спальню.

Глава 10

   Шон забыл, когда последний раз просыпался с улыбкой.
   Он потянулся и тряхнул головой, еще сам не понимая, чему улыбается. Знал одно — жизнь прекрасна. Рядом вздохнула и сонно пошевелилась Лия, и улыбка Шона стала еще шире.
   Лия! Имя ее звучало в его душе, как музыка, эхом отдаваясь в сердце, мозгу… и иных, еще более чувствительных частях тела.
   — Лия! — счастливо прошептал он и потянулся к ней.
   Но вдруг замер, пораженный неожиданным звуком. Звуком, которого он не слыхал так давно, что теперь не сразу понял, что это.
   Дождь. Сонная снежная тишина осталась в прошлом; по крыше мерно барабанили тяжелые капли дождя.
   Дождь? При мысли о том, что означает для них перемена погоды, Шон бросил нетерпеливый взгляд в окно.
   Может быть, это ему кажется? Или и вправду исчезло серебристое мерцание снега за окном?
   Осторожно, чтобы не потревожить сон любимой, он соскользнул с кровати, подхватил в охапку свою одежду и вышел на цыпочках.
   Отворив входную дверь, Шон невольно ахнул. Высокие белоснежные сугробы исчезли за одну ночь; на их месте оседало ноздреватое серое месиво из подтаявшего снега.
   Должно быть, дождь начался еще ночью. Но ни он, ни Лия этого не заметили. Они были заняты иным… Сегодня двадцать седьмое. Да, уже почти три дня они не замечают ничего вокруг. Им все равно — ночь ли, день ли; они выходят из спальни лишь для того, чтобы поесть, а наскоро сваренный кофе и торопливо проглоченные бутерброды кажутся им вкуснее любой рождественской индейки!
   Он снова расплылся в улыбке: не мог не улыбаться, когда думал о ней. Решено: сейчас он вскипятит чай, приготовит завтрак и принесет его Лии в постель. Разбудит ее поцелуем… и, если повезет, о еде они вспомнят лишь много, много времени спустя.
   И в этот миг тишину разорвал новый звук, доносящийся из кабинета, — резкий пронзительный звон. Шон не сразу сообразил, что это. Ах да, телефон! Наконец-то починили!
   Шон вошел в кабинет и снял трубку.
   — Привет, Шон!
   Он не сразу узнал брата. На сей раз в голосе Пита не было и следа уныния и отчаяния.
   — С Рождеством, братец! Прими запоздалые поздравления!
   — Пит, это ты? — спросил Шон, с трудом отвлекаясь от сладостных мыслей о Лии. — Откуда ты звонишь?
   Может быть, он уже едет сюда? Но тогда…
   — Из дому, откуда же еще? — радостно сообщил Пит. — Знаешь, я провел самое счастливое в жизни Рождество. Ты не представляешь, как нам с Энни было здорово!
   Энни? Это имя поразило Шона, словно разорвавшийся снаряд.
   — Погоди, братишка! Что ты сказал? С Энни?
   — Ну да! Она здесь, со мной рядом. Я хотел позвонить раньше и все рассказать, но никак не мог дозвониться…
   — Ветер порвал телефонные провода, — рассеянно ответил Шон. Он переваривал новую информацию. Значит, у Пита с Энни все наладилось. Когда же? Подумать только, если бы он узнал об этом раньше…
   — Понимаешь, — вдохновенно вещал Пит, нимало не смущаясь тем, что брат его почти не слушает, — этой глупышке стукнуло в голову, что я для нее слишком хорош. Я — для нее, представляешь? Что она испортит мне карьеру и все такое. Вот и выдумала дурацкую историю о другом мужчине, для того чтобы меня, как она сказала, освободить. Как будто мне нужна свобода без нее! В ответ Шон пробормотал что-то нечленораздельное. За спиной он услышал легкие шаги: Лия проснулась и встала с постели.
   — Она хотела сбежать от меня к родителям, но тут повалил такой снег, что ей пришлось вернуться. В тот же вечер я отправился к ней домой и…
   Окончания рассказа Шон уже не слышал, в дверях появилась Лия, заспанная, с растрепанными волосами, в синем халате Шона, спадающем с обнаженного плеча. Было что-то упоительно интимное в том, что она надела халат, только вчера облегавший его тело.
   Она улыбнулась, и у Шона вмиг пересохло во рту. Он протянул руку, и Лия сплела его пальцы со своими. Он притянул ее к себе и усадил на колени. Тело его немедленно отреагировало на близость соблазнительно нежного женского тела. Мягкая прядь волос пощекотала ему щеку. Не в силах сопротивляться нахлынувшей нежности, Шон прильнул губами к ее виску.
   Она бросила взгляд на телефон, глаза выражали молчаливый вопрос.
   — Это Пит, — шепнул он, прикрыв трубку рукой. — И знаешь что? У них с Энни все наладилось. Так что я по его милости зря потратил время.
   — Шон!
   Кажется, Пит заметил, что старший брат его не слушает. Скорчив гримасу, Шон прижал трубку к уху.
   — Ты пока свари кофе, — прошептал он Лии. Когда она неохотно слезла с его колен, Шон ласково подтолкнул ее к дверям.
   — Сейчас закончу разговор и приду. Лия вышла; Шон следил за ней взглядом, наслаждаясь грациозными движениями, плавным покачиванием бедер. Он не мог думать ни о чем ином, пока за ней не закрылась дверь.
   — Шон! — Теперь в голосе Пита звучало жгучее любопытство. — С кем ты там разговариваешь?
   Шон мысленно выругал себя за то, что плохо прикрыл трубку.
   — Да так, неважно, — пробормотал он. Пока что Шон не готов был делиться своей рождественской тайной даже с братом. Снег уже тает, и они с Лией недолго останутся отрезаны от мира. В их святилище уже вторгся первый непрошеный гость — и это лишь начало. Но, пока еще возможно, Шон хотел сохранить свое счастье для себя.
   — Скажем так: с маленьким рождественским подарком, который я сделал самому себе.
   — Понятно! — рассмеялся Пит. — Мы с тобой всегда любили подарки. Только я еще задолго до Рождества рыскал по дому в поисках сюрприза, а ты предпочитал терпеть и ждать. И еще мне помнится, — продолжал Пит, — что ты уже в детстве был скрытен донельзя. Я хвастался своими подарками всем соседям, а ты предпочитал держать их при себе и для себя.
   — Да и теперь оба мы не слишком изменились, — согласился Шон, надеясь, что брат поймет намек.
   — Что ж, оставляю тебя в обществе прекрасной незнакомки, — рассмеялся Пит. — Свадьба состоится, как и было обещано, в Новый год. Привезешь с собой свой подарочек?
   — Видишь ли, — поторопился ответить Шон, — знакомство с семьей накладывает некоторые обязательства, которых я брать на себя не хочу. — Он говорил искренне. Да, они с Лией провели шесть волшебных дней (точнее, три), но кто сказал, что волшебство будет длиться вечно? Этот срок слишком мал, чтобы давать какие-то обещания. — Она не из тех женщин, которых стоит привозить на семейный праздник, — добавил он уже не вполне искренне, повторяя слова, которые говорил уже много раз о многих других женщинах. Пусть это не правда, зато объяснение удобное, и можно надеяться, что Пит больше не станет приставать к нему с расспросами.
   — Типичное высказывание Шона Галлахера! — рассмеялся Пит. — Но, если спросишь мое мнение, старик, кажется, эта девчонка уложила тебя на лопатки. Сужу по голосу и по собственному опыту. Со мной тоже так было: сначала кажется, что это несерьезно, а потом… Ты просто еще сам не осознал, что влюбился по уши.
   "Ошибаешься, Пит, — думал Шон несколько минут спустя, повесив трубку. — Я прекрасно знаю, что влюблен. Не понимаю только, что с этим делать. Согласись, трудно признаться самому себе, что испытываешь нечто такое, что всего несколько дней назад полагал выдумкой рифмоплетов».
   Он был в разлуке с Лией менее пяти минут, а уже скучал по ней. Скучал по ее улыбке, мелодичному голосу, поцелуям…
   Шон уже направился к дверям, когда какая-то мысль заставила его остановиться. Он вернулся к телефону и, полистав справочник, набрал номер.
   — Кофе остыл, — холодно заметила Лия. Шон удивленно нахмурился. Почему она так холодна с ним? Обижается, что он заставил ее ждать?
   — Извини, я не мог распрощаться раньше. А потом сделал еще один звонок, для тебя.
   — Для меня? — переспросила она, разливая кофе по чашкам. — О чем ты?
   — О твоей машине. — Благодарно улыбнувшись, Шон взял у нее из рук чашку. — Позвонил в гараж, попросил их забрать твой автомобиль с дороги, проверить и, если что-то сломалось, починить. Они позвонят, когда все будет готово.
   — Очень мило с твоей стороны. Спасибо. — Улыбка ее сверкнула и погасла, словно неоновая вывеска.
   — Теперь, когда телефон заработал, можешь позвонить своей маме и сказать, что у тебя все в порядке. И в агентство, если нужно. Когда ты выходишь на работу?
   — После Нового года. Я взяла отгул, чтобы подольше побыть с мамой.
   Шон нахмурился. Со словами все в порядке, но тон… Лия говорила, словно робот, запрограммированный на определенные реплики — без выражения, без интонаций, придающих словам смысл. Поставив чашку, Шон потянулся к ней.
   — Иди ко мне!
   Но она не двигалась, глядя на него тяжелым, сумрачным взглядом.
   — Что-то случилось?
   — Случилось? — с иронией повторила она. — Да, пожалуй. Кое-что. Так, пустяки. — Она вздернула голову; голос зазвучал резко. Но Шон чувствовал, что ее уверенность напускная. В душе идет какая-то внутренняя борьба. — Уже жалеешь о том, что в руки тебе свалился «маленький рождественский подарочек»?
   Так вот в чем дело!
   — Ты не должна была этого слушать! Только теперь, услышав собственные слова из ее уст, Шон понял, каким страшным оскорблением прозвучали они для гордой и ранимой девушки.
   — Еще бы! — Лия вздернула подбородок, аметистовые глаза сверкнули золотистыми искрами. — Я же для тебя никто! Сувенир в честь праздника.
   Эти ужасные слова, словно кислотой, обожгли ему сердце. Шон понял: чтобы защитить себя, он должен вступить на путь, по которому еще не готов идти, по которому, может быть, не сможет пойти никогда. Поэтому он выбрал иной путь — самый простой, испытанный и губительный. Гнев. Скрыть свое смятение под маской ярости.
   Отвернувшись, Шон подошел к окну, за которым плакало дождем сумрачное небо.
   — Так ты подслушивала у дверей! Тебе что, неизвестна старая пословица: «Не подслушивай — ничего хорошего о себе все равно не услышишь»?
   — Я не подслушивала!
   — Да неужто? Сколько мне помнится, я послал тебя сварить кофе!
   — А я, сколько мне помнится, тебе не рабыня! Я могу спать с тобой, но это не дает тебе никаких прав ни на тело мое, ни на душу!
   — А я могу спать с тобой, но это не дает тебе права лезть в мою личную жизнь! Какое тебе дело, о чем я разговариваю с братом? Тебя это не касается.
   — Разумеется! Какое тебе дело до того, что чувствует игрушка, с которой ты уже наигрался и жаждешь от нее избавиться?
   — Лия, нет!
   Проклятье! Какой идиот придумал, что лучшая защита — нападение? Шон принял этот принцип на веру — и чего добился? Только еще сильнее обидел Лию, оттолкнул ее от себя еще дальше.
   — Лия, все совсем не так!
   Он взял ее за руку. Лия не отпрянула, но застыла, словно ледяная статуя. Глаза ее были темны от обиды. Внутри у Шона что-то болезненно заныло, и он так сжал ее руку, что Лия поморщилась от боли.
   — Извини.
   Он ослабил хватку, но не отпустил ее. Лия нервно озиралась, словно птица, готовая взлететь:
   Шон боялся, что, стоит отпустить ее, она исчезнет и никогда не вернется.
   — Лия, ты все не так поняла! Ты же слышала только половину разговора! Это все Пит…
   — Ах, значит, Пит во всем виноват? Пит не хочет брать на себя обязательства? Пит не собирается знакомить меня с родителями, потому что я «из тех женщин»?
   Шон вздрогнул: он и не подозревал, как отвратительно звучат его собственные слова. Как он мог такое сказать о ней? Каждым словом Лия будто произносила ему смертный приговор.
   — Прошу тебя… я совсем не то хотел сказать… Он видел только один путь достучаться до нее.
   Только так она его не оттолкнет. Подняв руку, Шон погладил ее по щеке, и сердце его дрогнуло при виде того, как под его лаской теплеет, оживает каменная маска безразличия.
   Он притянул ее к себе, она не противилась. Не сопротивлялась и поцелую в лоб. В душе Шона вновь затеплилась надежда.
   — Лия, ты же знаешь, что ты со мной делаешь! Знаешь, что я к тебе чувствую!
   Он скользнул губами по ее щеке и впился в алый рот. Лия поддалась неохотно, но все же поддалась и с тихим покорным стоном встретила победное движение его языка.
   — Милая, что еще тебе нужно? Чего недостает?
   Она таяла в его объятиях — слабая, нежная, покорная. Халат распахнулся, обнажив шею и грудь — нежную, ждущую…
   — Видишь! — с торжеством воскликнул он. — Не стоит ссориться. Все равно в постели мы всегда договоримся. Идем, дорогая, я покажу тебе, как…
   — Нет!!
   С отчаянным воплем она вырвалась из его рук и, запахнув халат, крепко затянула пояс.
   — Нет! Не хочу!
   — Лжешь! Все эти три дня ты не хотела ничего другого!
   Едва у него вырвались эти слова, Шон в ужасе от сказанного пожелал себе мгновенно онеметь. Что бы он ни сказал, все звучит как оскорбление! Но он уже не владел собой: какой-то злобный демон, вселившийся в его мозг, язвил Лию злобными и несправедливыми словами.
   — Ты прав, — неохотно признала она. — Я Он не дождался ответа — в мозгу ледяной молнией сверкнула догадка.
   — Энди! — зловеще протянул он. — Так это подарок для Энди?
   Казалось, сильнее побледнеть невозможно. До сих пор Лия была бледна как мрамор; но теперь лицо ее приобрело какой-то неживой, мертвенный оттенок.