Страница:
Неожиданно он запнулся, увидев в зеркале искаженное будто смертельной мукой лицо Гилберта. Лесли вскочил и бросился к нему.
— Ради Бога, что с вами, мой милый друг? — воскликнул он.
— О, ничего, — сказал Гилберт. — Право, пустяки.
Он поднес руку к глазам, словно пытаясь освободиться от навязчивой мучительной картины.
— Я боюсь, что был слишком легкомыслен. Я слишком надеялся на состояние своего дядюшки. Мне следовало бы застраховать свою жизнь…
— И от мысли об этом вы сейчас так разволновались? — изумился Лесли.
— Да, именно от этой мысли. Никогда нельзя знать заранее, что случится… — сказал Гилберт.
Задумчиво глядя на своего друга, он добавил:
— Я бы многое отдал, чтобы отсрочить эту свадьбу…
Лесли расхохотался.
— Да не переживайте вы так! Все образуется, — похлопал он Гилберта по плечу.
Он взглянул на часы.
— Впрочем, вам пора поспешить, иначе вы опоздаете и приедете после невесты! Сегодняшний день — не для черных мыслей! Сегодняшний день должен быть праздничным днем, мой дорогой друг!
В глазах Гилберта промелькнуло умиротворение, и Лесли остался доволен впечатлением, которое произвели его слова.
— Вы правы, — мягко заметил Гилберт Стендертон. — Я забыл на мгновение о том счастье, которое выпало на мою долю…
Выйдя из дому, Гилберт спросил:
— Я полагаю, что у вас имеется список приглашенных на свадьбу гостей?
— Да, — ответил Лесли. — Миссис Каткарт позаботилась обо всем.
— Доктор Беркли Сеймур также будет присутствовать на свадьбе? — осведомился Гилберт.
— Беркли Сеймур? Нет, его нет в списке приглашенных, — ответил Лесли. — Ведь это доктор из Лидса, не так ли? Он вчера уехал из Лондона. Кстати, отчего вы исчезли в тот вечер?
— У меня было очень важное свидание, — заметил Гилберт. — Я должен был во что бы то ни стало повидаться с одним человеком…
Лесли понял, что заданный им вопрос не совсем уместен и поспешил переменить тему разговора:
— Я бы, на вашем месте, — сказал он, — не стал беседовать с миссис Каткарт на денежные темы до того как переехать с женой в свой дом…
— Вы правы, — мрачно согласился с ним Гилберт.
По пути в церковь он снова оценил все стоящие перед ним трудности. Быть может, все обойдется к лучшему и сложится вовсе не так скверно, как он предполагал. Видимо, одна из особенностей его характера заключается в том, что он всегда склонен преувеличивать возникающие трудности. Довольно часто случалось, что он опасался каких-либо невзгод, а его опасения оказывались напрасными. Очевидно, все дело в том, что он слишком долго был холостяком; мужчине поздновато жениться в тридцать один год…
…Свадебный обряд походил на сон. Нарядная публика, наполнившая церковь, мощные звуки органа, хор в белых облачениях, пастор со своими прислужниками, появление Эдит, казавшейся в своем белом платье неземным созданием, торжественный церемониал, вопросы и последующие ответы, коленопреклонение — все это казалось далеким от обыденности и прекрасным…
После того как они вернулись домой и сели за богато накрытый стол, он рассеянно прислушивался к застольным речам и поздравлениям. Затем взял ответное слово он; его речь лилась плавно и гладко, но он вряд ли потом смог бы вспомнить о том, что именно говорил…
Во время своей ответной речи он на мгновение обратил свой взгляд на свою молодую жену; глаза их встретились, и ему почудилось, что на сей раз в ее глазах было меньше боязни и отчужденности, чем обычно.
Он прикоснулся к ее руке и пожал…
После завтрака все прошли в гостиную.
Постепенно Гилберт начинал осознавать происходящее.
Од вытер потный лоб и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он приходит в себя после действия наркоза, оказавшегося слабее, чем следовало. Смутно припоминал он то, что произошло с ним. Он видел себя перед алтарем — стоящим на коленях и шепчущим торжественные слова. И в то же время это был как бы не он, а кто-то другой…
Так как медовый месяц молодые решили провести в самом Лондоне, они сели в пригородный поезд, направлявшийся на лондонский вокзал Кингз-Кросс.
Поездка прошла в полном молчании. Гилберт чувствовал какое-то стеснение, от которого не мог избавиться. Он заметил, что в глазах его молодой жены снова появилось выражение страха, которому он не мог найти объяснения. Гилберт ободряюще прикоснулся к ее руке, но она вдруг отпрянула от него.
Он закусил губу.
На вокзале Кингз-Кросс они пересели в такси и поехали домой — на Сент-Джонс-Вуд. Прислуга находилась в отпуске, и дом был пуст. Этот дом был безукоризненно оборудованным, комфортабельным гнездышком, где имелись в избытке всевозможные приспособления, избавлявшие от необходимости заниматься черной работой.
Но Гилберт не испытывал радости, показывая ей свою квартиру. Тревожное предчувствие не давало ему покоя…
Затем Эдит направилась к себе в комнату переодеться, так как было решено пообедать вне дома.
Они пробыли в ресторане до десяти часов вечера, а затем вернулись домой.
Гилберт направился в кабинет, его жена прошла к себе, сказав, что вернется к кофе.
В ее отсутствие он добросовестно занялся приготовлением кофе, затем наполнил две чашки душистым напитком.
Она вошла…
Чудесный утренний сон развеялся окончательно, и к Гилберту вернулся ясный ум. Увидев Эдит, он поднялся со своего кресла и шагнул ей навстречу…
Гилберт понял, что именно сейчас и произойдет то, чего он боялся. Тревожное предчувствие не обмануло его.
Эдит еще не начала говорить, а он уже знал, о чем пойдет речь.
Прошло несколько минут, прежде чем она сумела найти нужные ей слова. Видно было, что давались они ей с трудом.
— Гилберт, — начала она, — я поступила дурно с тобой, и вдвойне дурно то, что я не могла найти в себе мужества рассказать тебе обо всем раньше…
От этих слов у Гилберта сжалось сердце.
— Я никогда не любила тебя, — продолжала Эдит. — Ты всегда был для меня только милым другом. Но…
Она внезапно замолчала, так как поняла, что сейчас чуть было не предала родную мать, собираясь обвинить ее. А не лежит ли большая доля вины на ней самой? Ведь могла же она, в конце концов, воспротивиться этому пошлому браку! И Эдит решила всю вину взять на себя.
— Я вышла за тебя замуж… — медленно произнесла она, — потому что… ты… богат… потому что ты… будешь богат…
Последние слова она прошептала чуть слышно. В ней происходила тяжелая борьба: ей не хотелось, чтобы он слишком дурно думал о ней, и в то же время она хотела сказать ему всю правду.
— Значит, все это… из-за моих денег? — изумился Гилберт.
— Да, я… я хотела выйти замуж за богатого человека. Наши обстоятельства… наше материальное положение… сильно пошатнулось…
Она сжала виски ладонями.
— Не упрекай, пожалуйста, ни в чем мою мать. Это я виновата во всем…
— Понимаю, — медленно произнес Гилберт.
Удивительно, какие порой бывают запасы сил в человеке, когда ему приходится предстать перед тяжелым испытанием!
В эту ужасную минуту, когда все мечты его разлетелись в прах, когда рушилось, словно карточный домик, его счастье, Гилберт сумел овладеть собой.
Он увидел, как Эдит внезапно покачнулась; подскочив к ней, он подхватил ее под руки.
— Присядь, — произнес он ровным голосом.
Она была смертельно бледна. Он усадил ее поудобнее на диван, заботливо подложил ей под спину подушку и вернулся на свое место у камина.
— Итак… Ты, значит, вышла за меня замуж ради моих денег, — сказал он и неожиданно расхохотался. — Бедное дитя! — добавил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему ирония. — Мне, право, жаль тебя, но ты, увы, ошиблась: денег у меня нет и не предвидится!
Эдит быстро взглянула на него.
— Не предвидится? — переспросила она. Но в ее голосе не было разочарования, только искреннее любопытство. Гилберт понял, что девушка не виновата: это мать заставила ее сделать «хорошую партию».
— Ты не получила ни мужа, ни денег, — резко бросил он, хотя его сердце было полно сострадания и подсказывало ему, что следовало бы пощадить ее…
— Но не это самое ужасное, — продолжал он, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужаснее всего то, что…
Эдит так и не узнала, что же ужаснее всего: он внезапно замер, словно пораженный молнией.
Девушка увидела, как его лицо исказилось и стало землистого цвета. Взгляд устремился куда-то вдаль, а полураскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Она быстро вскочила на ноги.
— Что с тобой? — растерянно прошептала она.
— Боже…
В его голосе отразился смертельный страх. Она прислушалась. Откуда-то, казалось, из-за окна, доносились печальные звуки скрипки. Это была полная страсти и тоски мелодия. Эдит подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу стояла юная девушка, одетая в убогое платьице, и играла на скрипке. Несмотря на свой скромный наряд, она была прекрасна.
Уличный фонарь озарял желтым светом бледное лицо скрипачки. Взгляд ее был устремлен на окно, в котором стоял Гилберт.
Эдит взглянула на своего мужа. Что-то в его облике заставило ее содрогнуться.
— «Мелодия в фа-миноре» — прошептал он. — Боже! «Мелодия в фа-миноре»… и в день моей свадьбы…
Глава 5.
— Ради Бога, что с вами, мой милый друг? — воскликнул он.
— О, ничего, — сказал Гилберт. — Право, пустяки.
Он поднес руку к глазам, словно пытаясь освободиться от навязчивой мучительной картины.
— Я боюсь, что был слишком легкомыслен. Я слишком надеялся на состояние своего дядюшки. Мне следовало бы застраховать свою жизнь…
— И от мысли об этом вы сейчас так разволновались? — изумился Лесли.
— Да, именно от этой мысли. Никогда нельзя знать заранее, что случится… — сказал Гилберт.
Задумчиво глядя на своего друга, он добавил:
— Я бы многое отдал, чтобы отсрочить эту свадьбу…
Лесли расхохотался.
— Да не переживайте вы так! Все образуется, — похлопал он Гилберта по плечу.
Он взглянул на часы.
— Впрочем, вам пора поспешить, иначе вы опоздаете и приедете после невесты! Сегодняшний день — не для черных мыслей! Сегодняшний день должен быть праздничным днем, мой дорогой друг!
В глазах Гилберта промелькнуло умиротворение, и Лесли остался доволен впечатлением, которое произвели его слова.
— Вы правы, — мягко заметил Гилберт Стендертон. — Я забыл на мгновение о том счастье, которое выпало на мою долю…
Выйдя из дому, Гилберт спросил:
— Я полагаю, что у вас имеется список приглашенных на свадьбу гостей?
— Да, — ответил Лесли. — Миссис Каткарт позаботилась обо всем.
— Доктор Беркли Сеймур также будет присутствовать на свадьбе? — осведомился Гилберт.
— Беркли Сеймур? Нет, его нет в списке приглашенных, — ответил Лесли. — Ведь это доктор из Лидса, не так ли? Он вчера уехал из Лондона. Кстати, отчего вы исчезли в тот вечер?
— У меня было очень важное свидание, — заметил Гилберт. — Я должен был во что бы то ни стало повидаться с одним человеком…
Лесли понял, что заданный им вопрос не совсем уместен и поспешил переменить тему разговора:
— Я бы, на вашем месте, — сказал он, — не стал беседовать с миссис Каткарт на денежные темы до того как переехать с женой в свой дом…
— Вы правы, — мрачно согласился с ним Гилберт.
По пути в церковь он снова оценил все стоящие перед ним трудности. Быть может, все обойдется к лучшему и сложится вовсе не так скверно, как он предполагал. Видимо, одна из особенностей его характера заключается в том, что он всегда склонен преувеличивать возникающие трудности. Довольно часто случалось, что он опасался каких-либо невзгод, а его опасения оказывались напрасными. Очевидно, все дело в том, что он слишком долго был холостяком; мужчине поздновато жениться в тридцать один год…
…Свадебный обряд походил на сон. Нарядная публика, наполнившая церковь, мощные звуки органа, хор в белых облачениях, пастор со своими прислужниками, появление Эдит, казавшейся в своем белом платье неземным созданием, торжественный церемониал, вопросы и последующие ответы, коленопреклонение — все это казалось далеким от обыденности и прекрасным…
После того как они вернулись домой и сели за богато накрытый стол, он рассеянно прислушивался к застольным речам и поздравлениям. Затем взял ответное слово он; его речь лилась плавно и гладко, но он вряд ли потом смог бы вспомнить о том, что именно говорил…
Во время своей ответной речи он на мгновение обратил свой взгляд на свою молодую жену; глаза их встретились, и ему почудилось, что на сей раз в ее глазах было меньше боязни и отчужденности, чем обычно.
Он прикоснулся к ее руке и пожал…
После завтрака все прошли в гостиную.
Постепенно Гилберт начинал осознавать происходящее.
Од вытер потный лоб и тяжело вздохнул. Ему казалось, что он приходит в себя после действия наркоза, оказавшегося слабее, чем следовало. Смутно припоминал он то, что произошло с ним. Он видел себя перед алтарем — стоящим на коленях и шепчущим торжественные слова. И в то же время это был как бы не он, а кто-то другой…
Так как медовый месяц молодые решили провести в самом Лондоне, они сели в пригородный поезд, направлявшийся на лондонский вокзал Кингз-Кросс.
Поездка прошла в полном молчании. Гилберт чувствовал какое-то стеснение, от которого не мог избавиться. Он заметил, что в глазах его молодой жены снова появилось выражение страха, которому он не мог найти объяснения. Гилберт ободряюще прикоснулся к ее руке, но она вдруг отпрянула от него.
Он закусил губу.
На вокзале Кингз-Кросс они пересели в такси и поехали домой — на Сент-Джонс-Вуд. Прислуга находилась в отпуске, и дом был пуст. Этот дом был безукоризненно оборудованным, комфортабельным гнездышком, где имелись в избытке всевозможные приспособления, избавлявшие от необходимости заниматься черной работой.
Но Гилберт не испытывал радости, показывая ей свою квартиру. Тревожное предчувствие не давало ему покоя…
Затем Эдит направилась к себе в комнату переодеться, так как было решено пообедать вне дома.
Они пробыли в ресторане до десяти часов вечера, а затем вернулись домой.
Гилберт направился в кабинет, его жена прошла к себе, сказав, что вернется к кофе.
В ее отсутствие он добросовестно занялся приготовлением кофе, затем наполнил две чашки душистым напитком.
Она вошла…
Чудесный утренний сон развеялся окончательно, и к Гилберту вернулся ясный ум. Увидев Эдит, он поднялся со своего кресла и шагнул ей навстречу…
Гилберт понял, что именно сейчас и произойдет то, чего он боялся. Тревожное предчувствие не обмануло его.
Эдит еще не начала говорить, а он уже знал, о чем пойдет речь.
Прошло несколько минут, прежде чем она сумела найти нужные ей слова. Видно было, что давались они ей с трудом.
— Гилберт, — начала она, — я поступила дурно с тобой, и вдвойне дурно то, что я не могла найти в себе мужества рассказать тебе обо всем раньше…
От этих слов у Гилберта сжалось сердце.
— Я никогда не любила тебя, — продолжала Эдит. — Ты всегда был для меня только милым другом. Но…
Она внезапно замолчала, так как поняла, что сейчас чуть было не предала родную мать, собираясь обвинить ее. А не лежит ли большая доля вины на ней самой? Ведь могла же она, в конце концов, воспротивиться этому пошлому браку! И Эдит решила всю вину взять на себя.
— Я вышла за тебя замуж… — медленно произнесла она, — потому что… ты… богат… потому что ты… будешь богат…
Последние слова она прошептала чуть слышно. В ней происходила тяжелая борьба: ей не хотелось, чтобы он слишком дурно думал о ней, и в то же время она хотела сказать ему всю правду.
— Значит, все это… из-за моих денег? — изумился Гилберт.
— Да, я… я хотела выйти замуж за богатого человека. Наши обстоятельства… наше материальное положение… сильно пошатнулось…
Она сжала виски ладонями.
— Не упрекай, пожалуйста, ни в чем мою мать. Это я виновата во всем…
— Понимаю, — медленно произнес Гилберт.
Удивительно, какие порой бывают запасы сил в человеке, когда ему приходится предстать перед тяжелым испытанием!
В эту ужасную минуту, когда все мечты его разлетелись в прах, когда рушилось, словно карточный домик, его счастье, Гилберт сумел овладеть собой.
Он увидел, как Эдит внезапно покачнулась; подскочив к ней, он подхватил ее под руки.
— Присядь, — произнес он ровным голосом.
Она была смертельно бледна. Он усадил ее поудобнее на диван, заботливо подложил ей под спину подушку и вернулся на свое место у камина.
— Итак… Ты, значит, вышла за меня замуж ради моих денег, — сказал он и неожиданно расхохотался. — Бедное дитя! — добавил он, и в его голосе зазвучала несвойственная ему ирония. — Мне, право, жаль тебя, но ты, увы, ошиблась: денег у меня нет и не предвидится!
Эдит быстро взглянула на него.
— Не предвидится? — переспросила она. Но в ее голосе не было разочарования, только искреннее любопытство. Гилберт понял, что девушка не виновата: это мать заставила ее сделать «хорошую партию».
— Ты не получила ни мужа, ни денег, — резко бросил он, хотя его сердце было полно сострадания и подсказывало ему, что следовало бы пощадить ее…
— Но не это самое ужасное, — продолжал он, наклонившись к ней и понизив голос. — Ужаснее всего то, что…
Эдит так и не узнала, что же ужаснее всего: он внезапно замер, словно пораженный молнией.
Девушка увидела, как его лицо исказилось и стало землистого цвета. Взгляд устремился куда-то вдаль, а полураскрытый рот застыл в жуткой гримасе. Она быстро вскочила на ноги.
— Что с тобой? — растерянно прошептала она.
— Боже…
В его голосе отразился смертельный страх. Она прислушалась. Откуда-то, казалось, из-за окна, доносились печальные звуки скрипки. Это была полная страсти и тоски мелодия. Эдит подошла к окну и выглянула на улицу. Внизу стояла юная девушка, одетая в убогое платьице, и играла на скрипке. Несмотря на свой скромный наряд, она была прекрасна.
Уличный фонарь озарял желтым светом бледное лицо скрипачки. Взгляд ее был устремлен на окно, в котором стоял Гилберт.
Эдит взглянула на своего мужа. Что-то в его облике заставило ее содрогнуться.
— «Мелодия в фа-миноре» — прошептал он. — Боже! «Мелодия в фа-миноре»… и в день моей свадьбы…
Глава 5.
ЧЕЛОВЕК, ЖЕЛАВШИЙ РАЗБОГАТЕТЬ
Группа, состоящая из трех человек, одним из которых был Лесли Франкфорт, в этот час находилась в конторе фирмы «Уоррел энд Берд» и внимательно разглядывала несгораемый шкаф.
Да и было на что посмотреть: на полу перед шкафом лежали всевозможные инструменты, а сам он носил на себе следы взлома.
Вокруг замка расположились полукругом отверстия, выжженные газовой трубкой.
Один из мужчин указал рукой на некоторые из лежавших перед ним инструментов и сказал:
— Они основательно поработали. Хотел бы я знать, что помешало им довести свое дело до конца.
Самый старший из находившихся перед шкафом мужчин покачал головой.
— Я предполагаю, что им помешал ночной сторож, — сказал он. — А каково ваше мнение, мистер Франкфорт?
— Я никак не могу успокоиться. Ведь до чего они ловки в своей работе! — сказал Лесли. — Одни их инструменты, по-моему, должны стоить не меньше чем двести фунтов!
И он указал на целый арсенал, разложенный на полу. Сыщик также взглянул на пол.
— Да, эти люди знают толк в своем деле, — сказал он, ухмыльнувшись. — Но у вас ничего не пропало, не так ли?
— И да, и нет, — осторожно ответил Лесли. — Здесь находилось бриллиантовое колье, сданное на хранение одним из наших клиентов. И оно исчезло. Но я бы не желал, чтобы эта пропажа стала достоянием гласности…
Сыщик удивленно взглянул на него.
— Ваше желание несколько странно, — сказал он. — И если мне позволено будет сделать замечание, то я скажу, что обычно не принято хранить бриллиантовое колье в конторах биржевых маклеров.
— Хоть это и не принято… — сказал Уоррел, — но вышло так, что один из наших клиентов, уезжая на прошлой неделе за границу, за двадцать минут до отхода поезда явился к нам и попросил принять на хранение это колье…
Мистер Уоррел не счел нужным сообщить детективу всю правду: колье это было оставлено в залог, в обеспечение чрезмерно возросшего долга. Оно должно было храниться в конторе до того времени, пока у клиента поправится положение, и он сможет выкупить свою драгоценность обратно.
— Помимо вас и ваших компаньонов кто-нибудь знал о том, что это колье находится здесь, в несгораемом шкафу?
Уоррел покачал головой.
— Не думаю. Я никогда никому не говорил об этом. А вы, Лесли?
Лесли заколебался.
— Я не могу утверждать, что последовал вашему примеру, — сказал он. — Но тот, кому я рассказал об этом, конечно, не станет об этом распространяться.
— И кому вы рассказали о колье?
— Я рассказал о нем Гилберту Стендертону. Я упомянул о колье как-то в разговоре, когда мы коснулись краж со взломом.
Старший компаньон покачал головой.
— Я не думаю, что его можно отнести к разряду людей, способных на взлом несгораемого шкафа, — сказал он.
— Странное совпадение, — продолжал задумчиво Лесли. — Всего лишь за два дня до его свадьбы мы говорили с ним об этой знаменитой шайке взломщиков. Я подозреваю, — обратился он к детективу, — что это работа вашего знаменитого приятеля. А вы как считаете?
Старший инспектор Голдберг утвердительно кивнул головой.
— В этом нет никакого сомнения, сэр, — сказал он. — В Лондоне существует только одна банда, способная выполнить такую работу. Я мог бы их арестовать сегодня же, но готов побиться об заклад, что едва ли смог бы добыть веские улики против них.
Лесли оживленно поддакнул.
— Вот и я сказал Гилберту то же самое! Разве не удивительно, что в двадцатом веке возможно такое? Существуют три или четыре человека — имена их известны полиции, вы ведь назвали мне их после последней их проделки, и в то же время полиция бессильна предпринять что-нибудь против них, не имея возможности доказать их причастность ко взлому!
Инспектор Голдберг почувствовал себя в некоторой степени задетым, но все же заставил себя любезно улыбнуться.
— Но, с другой стороны, вы не должны забывать о трудностях, стоящих перед нами, когда приходится добывать улики против людей, работающих с таким мастерством и с такой ловкостью… Тут имеется еще одно странное обстоятельство, — сказал он. — Почему ваш шкаф обладает для них такой притягательной силой? Это уже вторая попытка взломать его.
— Да, на сей раз, — заявил глава фирмы, — они действовали основательно.
— Я полагаю, что вы хотите, чтобы в газету попало обо всей этой истории только самое необходимое? — осведомился инспектор.
Уоррел отрицательно покачал головой.
— Нет. Я бы предпочел, чтобы эта история вообще не получила огласки, — сказал он. — Впрочем, решать все равно вам…
— Прекрасно, — заметил детектив. — Я полагаю, что пока нет надобности в том, чтобы о происшествии узнали все. Если репортеры все же пронюхают кое-что, я предоставлю вам возможность рассказать им ровно столько, сколько вы сочтете нужным. Но я надеюсь, что никто ничего не узнает об этом. Вы очень благоразумно поступили, обратившись непосредственно в полицейское управление.
В течение ближайшего получаса полицейский инспектор занимался изучением места преступления в надежде напасть на какой-нибудь след, поминутно делая в своей записной книжке какие-то пометки. Затем он вызвал из полицейского управления двух сыщиков, которые забрали из помещения фирмы инструменты взломщиков.
По-видимому, взломщики забрались в контору накануне, после окончания рабочего дня, и проработали весь вечер, а, может, и до поздней ночи. Они успешно потрудились над удалением замка несгораемого шкафа, но что-то помешало им закончить работу, потому что они исчезли, даже не захватив с собой инструменты. То был не первый их взлом в Сити. В течение последних шести месяцев Сити так и лихорадило от дерзких ограблений, из которых большинство были удачными.
Так как взломщики были хорошо осведомлены о том, что хранилось в этом несгораемом шкафу, то полиция сконцентрировала свое внимание на трех совершенно безобидных совладельцах небольшой маклерской конторы. Но, несмотря на все усилия, попытки установить связь между этими людьми и теми, кто взломал несгораемый шкаф, оказались безрезультатными.
Лесли вспомнил, как он шутя предложил Гилберту Стендертону попытаться заработать вознаграждение, объявленное двумя фирмами на случай обнаружения преступников и возвращения похищенных ценностей.
— В конце концов, — сказал он ему, — вы с вашей проницательностью и фантазией были бы идеальным сыщиком.
— Или вором, — проворчал тогда Гилберт.
Он был в скверном настроении, так как его по-видимому тяготили изменившиеся к худшему материальные обстоятельства.
…Закончив осмотр шкафа и распрощавшись со своим компаньоном и полицейским инспектором, Лесли направился в свой «Просцениум-клуб». Там его ожидала телеграмма. Он распечатал ее и, ознакомившись с содержанием, удивленно поднял брови. Телеграмма гласила:
Ровно в назначенный час Лесли был на вокзале. Гилберт ожидал его под большими часами.
— Боже мой, что с вами? — спросил Лесли, взглянув на его лицо.
— Что со мной?.. — переспросил резко Гилберт. — Ничего…
— Быть может, с вами случилось что-нибудь неприятное? — озабоченно осведомился Лесли. Он искренне был привязан к своему другу и был полон желания помочь.
— Неприятное? — Гилберт горько усмехнулся. — Дорогой друг, все, что совершается сейчас вокруг меня — неприятно. Я не вылезаю из неприятностей… У меня будет к вам просьба, — быстро продолжал он, — вы как-то говорили со мной о деньгах… Так вот, я уяснил всю тяжесть моего положения, и теперь я должен добыть любым путем денег. Причем, как можно скорее…
Гилберт говорил быстро, деловым тоном, и в его голосе звучала решимость.
— Я хотел бы от вас получить информацию об акциях, облигациях и прочих бумагах, — продолжал Гилберт. — Прошу вас, просветите меня на этот счет, расскажите все, что знаете.
— Мой дорогой! — ответил Лесли. — Черт вас побери, — чего ради ломаете себе голову над всем этим? Сейчас же ваш медовый месяц! Кстати, где ваша супруга?
— Она осталась дома, — быстро ответил Гилберт. Он не испытывал ни малейшего желания говорить о ней, и у Лесли оказалось достаточно такта для того, чтобы не задавать ему больше никаких вопросов.
— Я могу вам сообщить все, что мне известно, но мне не ясно, что же именно интересует вас.
— Меня интересует вопрос о помещении капитала. Я хотел бы получить сведения, на основании которых мог бы иметь двадцать тысяч годового дохода.
Лесли застыл на месте и изумленно посмотрел на своего друга.
— Вы в своем… — начал он.
Гилберт несколько принужденно улыбнулся.
— В своем ли я уме, хотели вы спросить? — закончил он вопрос за своего друга. — О да!
— Но разве вам неизвестно, что для того, чтобы получить на такую сумму столько процентов, вам надо располагать капиталом в четверть миллиона фунтов?
Гилберт кивнул.
— Да. Я знаю, что примерно такая сумма понадобится мне для того, чтобы иметь доход в этих размерах. Я бы хотел, чтобы вы в течение сегодняшнего вечера составили для меня список надежных бумаг, которые мне необходимо приобрести, чтобы мои наследники имели гарантированный доход в вышеупомянутой сумме.
— Послушайте, Гилберт, неужели действительно было необходимо вызывать меня в жаркий летний день на этот отвратительный вокзал для того, чтобы обсудить фантастический план размещения каких-то вкладов?
Однако что-то неуловимое в облике Гилберта подсказывало ему, что все это отнюдь не шутка.
— Значит, все это серьезно? — переспросил он.
— Разумеется, серьезно.
— В таком случае я составлю для вас полный список. А что, собственно говоря, произошло? Дядюшка изменил свое решение?
Гилберт покачал головой.
— Не думаю, чтобы он уже когда-либо изменит свое решение, — сказал он. — Сегодня я получил извещение от его секретаря, в котором до моего сведения доводится, что здоровье дяди сильно пошатнулось. Право, мне его очень жаль…
И в его голосе прозвучало искреннее сожаление.
— Он очень порядочный человек, — добавил Гилберт.
— Но это еще не основание для того, чтобы завещать все свое состояние какому-то заведению для собак, — заметил Лесли. — Однако, чего ради заставили вы меня явиться на этот вокзал, когда ваш клуб находится здесь же, за углом?
— Да, это так, — ответил Гилберт, — но… Я скажу вам всю правду, я… собираюсь выйти из клуба.
— Что такое? Выйти из клуба? Теперь-то, надеюсь, вы мне скажете, что все это означает? Быть может, вы собираетесь также отказаться от вашей должности в министерстве иностранных дел, господин Крез?
Гилберт улыбнулся.
— Я уже отказался от своей должности, — спокойно заметил он. — Я должен располагать временем для своих личных дел, — продолжал он. Вам трудно свыкнуться с мыслью, что у меня завелись дела, мой дорогой, — он мягко положил свою руку на плечо Лесли, — но это так. И поэтому я действительно нуждаюсь в вашем совете. Но только в совете…
— Это, видимо, означает, что мне не следует совать свой нос в ваши дела, пока меня специально не попросят об этом… Прекрасно, — сказал Лесли. — А теперь идемте-ка в мой клуб. Надеюсь вы не все клубы возненавидели?
Гилберт уклонился от ответа, и возобновили свою беседу они лишь тогда, когда очутились в просторной курительной клуба Лесли.
Два часа подряд Гилберт дотошно расспрашивал Лесли и тщательно заносил на бумагу полученные от него ответы. Лесли добросовестно пытался удовлетворить жажду, внезапно обуявшую его друга, никогда не проявлявшего интереса к биржевым делам.
— Я и не предполагал, что так мало знаю, — сказал молодой человек после того, как Гилберт занес на бумагу последний его ответ. — Сколько вопросов вы мне задали! Вы врожденный экзаменатор, Гилберт!
Тот слабо улыбнулся и спрятал листок с записями в карман.
— Надо вам сказать, — произнес он, — что я сегодня утром составил свое завещание, и буду просить вас быть моим душеприказчиком.
Лесли изумленно воззрился на него.
— Вы самый большой чудак из всех, которых мне приходилось встречать в своей жизни, — сказал он смущенно. — Вы лишь вчера женились, а сегодня уже бродите с печальным лицом, словно факельщик из похоронного бюро… Поспешили зачем-то составить завещание… Теперь целых два часа вы расспрашивали меня о ценных бумагах, толковали о биржевых тонкостях… Очень оригинально!
Гилберт снова улыбнулся, затем пожал Лесли руку и направился к выходу.
— Я еду в Сент-Джонс-Вуд, — сказал он на прощанье приятелю. — Полагаю, что вам со мной не по пути…
— Мне очень приятно слышать, что вы едете именно в Сент-Джонс-Вуд, — заметил Лесли, насмешливо улыбаясь. — А я было опасался, что вы поедете в какой-нибудь крематорий или похоронное бюро!
Вернувшись домой, Гилберт застал свою жену в кабинете. Эдит сидела в глубоком кресле. От волнений вчерашнего вечера не осталось и следа. Она приветливо улыбнулась ему. Эдит почувствовала, что начинает уважать его, оценив самообладание, не покинувшее его даже в ту ужасную минуту объяснения…
…За завтраком он приветливо поздоровался с ней, но она не сомневалась в том, что ему пришлось пережить тяжелую, бессонную ночь — это было видно по его усталым глазам и напряженному голосу…
…Войдя в комнату, Гилберт направился к столу.
— Ты хочешь остаться один? — спросила Эдит.
Он вздрогнул и повернулся к ней.
— Нет, нет, — возразил он. — У меня нет необходимости оставаться наедине с собой. Я хочу поработать, но ты мне не мешаешь. Кстати, должен тебе сообщить, — добавил он равнодушно, — что я отказался от своей должности.
— От должности? — изумилась она.
— Да. Дело в том, что у меня сейчас слишком много других дел, исключающих мою дальнейшую службу в министерстве иностранных дел. Мне пришлось сделать выбор и пожертвовать службой во имя другого…
Эдит пребывала в полной неизвестности, не имея представления о том, чем, собственно, могло быть это занятие, ради которого Гилберт пожертвовал службой. Ее муж становился для нее загадкой. Но по мере того, как его начала окружать какая-то загадочность, он начинал интересовать ее. В том, что его жизнь была связана с какой-то трагедией, она не сомневалась. Он спокойно сообщил ей о том, что дядя лишил его наследства; по ее настоянию он изложил эту историю в письме, адресованном ее матери. В ожидании предстоящего бурного объяснения со своей матерью она не испытывала ни боязни, ни угрызений совести.
В глубине души она надеялась, что письмо немедленно возымеет свое действие, и что объяснение с матерью закончится прежде, чем ее супруг вернется домой. Но Гилберт вернулся ранее, чем его ожидали, а через полчаса после его возвращения разразилась гроза…
Внизу зазвонил звонок. Эдит вздрогнула. Затем она сбежала по лестнице и открыла дверь…
— Где твой милейший муженек? — хриплым голосом спросила мать.
— Мой муж у себя в кабинете, — ответила Эдит, не теряя спокойствия. — Ты желаешь его видеть? Тебе что-нибудь нужно от него?
— Нужно ли мне что-нибудь от него?! — переспросила миссис Каткарт, теряя самообладание.
Глаза ее гневно сверкали и, глядя на ее впалые щеки, Эдит на мгновение почувствовала к ней жалость: этой женщине пришлось в одно мгновение расстаться со всеми своими воздушными замками, и случилось это с ней именно тогда, когда она, казалось, была ближе всего к цели…
— Он знал, что я приду? — спросила мать.
— Я полагаю, что ему не только известно о твоем приходе, но и что он ожидает тебя, — сухо заметила молодая женщина.
— Я хочу переговорить с ним наедине, — заявила миссис Каткарт.
— Нет, ты будешь говорить с ним в моем присутствии, иначе тебе вообще не удастся переговорить с ним.
— Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, — попыталась овладеть положением мать.
Эдит улыбнулась.
— Мама, — заметила она мягко, — ты утратила свое право отдавать мне приказания и распоряжаться мною. Ты вручила мою судьбу другому человеку, и твои права должны теперь уступить место его правам…
Да и было на что посмотреть: на полу перед шкафом лежали всевозможные инструменты, а сам он носил на себе следы взлома.
Вокруг замка расположились полукругом отверстия, выжженные газовой трубкой.
Один из мужчин указал рукой на некоторые из лежавших перед ним инструментов и сказал:
— Они основательно поработали. Хотел бы я знать, что помешало им довести свое дело до конца.
Самый старший из находившихся перед шкафом мужчин покачал головой.
— Я предполагаю, что им помешал ночной сторож, — сказал он. — А каково ваше мнение, мистер Франкфорт?
— Я никак не могу успокоиться. Ведь до чего они ловки в своей работе! — сказал Лесли. — Одни их инструменты, по-моему, должны стоить не меньше чем двести фунтов!
И он указал на целый арсенал, разложенный на полу. Сыщик также взглянул на пол.
— Да, эти люди знают толк в своем деле, — сказал он, ухмыльнувшись. — Но у вас ничего не пропало, не так ли?
— И да, и нет, — осторожно ответил Лесли. — Здесь находилось бриллиантовое колье, сданное на хранение одним из наших клиентов. И оно исчезло. Но я бы не желал, чтобы эта пропажа стала достоянием гласности…
Сыщик удивленно взглянул на него.
— Ваше желание несколько странно, — сказал он. — И если мне позволено будет сделать замечание, то я скажу, что обычно не принято хранить бриллиантовое колье в конторах биржевых маклеров.
— Хоть это и не принято… — сказал Уоррел, — но вышло так, что один из наших клиентов, уезжая на прошлой неделе за границу, за двадцать минут до отхода поезда явился к нам и попросил принять на хранение это колье…
Мистер Уоррел не счел нужным сообщить детективу всю правду: колье это было оставлено в залог, в обеспечение чрезмерно возросшего долга. Оно должно было храниться в конторе до того времени, пока у клиента поправится положение, и он сможет выкупить свою драгоценность обратно.
— Помимо вас и ваших компаньонов кто-нибудь знал о том, что это колье находится здесь, в несгораемом шкафу?
Уоррел покачал головой.
— Не думаю. Я никогда никому не говорил об этом. А вы, Лесли?
Лесли заколебался.
— Я не могу утверждать, что последовал вашему примеру, — сказал он. — Но тот, кому я рассказал об этом, конечно, не станет об этом распространяться.
— И кому вы рассказали о колье?
— Я рассказал о нем Гилберту Стендертону. Я упомянул о колье как-то в разговоре, когда мы коснулись краж со взломом.
Старший компаньон покачал головой.
— Я не думаю, что его можно отнести к разряду людей, способных на взлом несгораемого шкафа, — сказал он.
— Странное совпадение, — продолжал задумчиво Лесли. — Всего лишь за два дня до его свадьбы мы говорили с ним об этой знаменитой шайке взломщиков. Я подозреваю, — обратился он к детективу, — что это работа вашего знаменитого приятеля. А вы как считаете?
Старший инспектор Голдберг утвердительно кивнул головой.
— В этом нет никакого сомнения, сэр, — сказал он. — В Лондоне существует только одна банда, способная выполнить такую работу. Я мог бы их арестовать сегодня же, но готов побиться об заклад, что едва ли смог бы добыть веские улики против них.
Лесли оживленно поддакнул.
— Вот и я сказал Гилберту то же самое! Разве не удивительно, что в двадцатом веке возможно такое? Существуют три или четыре человека — имена их известны полиции, вы ведь назвали мне их после последней их проделки, и в то же время полиция бессильна предпринять что-нибудь против них, не имея возможности доказать их причастность ко взлому!
Инспектор Голдберг почувствовал себя в некоторой степени задетым, но все же заставил себя любезно улыбнуться.
— Но, с другой стороны, вы не должны забывать о трудностях, стоящих перед нами, когда приходится добывать улики против людей, работающих с таким мастерством и с такой ловкостью… Тут имеется еще одно странное обстоятельство, — сказал он. — Почему ваш шкаф обладает для них такой притягательной силой? Это уже вторая попытка взломать его.
— Да, на сей раз, — заявил глава фирмы, — они действовали основательно.
— Я полагаю, что вы хотите, чтобы в газету попало обо всей этой истории только самое необходимое? — осведомился инспектор.
Уоррел отрицательно покачал головой.
— Нет. Я бы предпочел, чтобы эта история вообще не получила огласки, — сказал он. — Впрочем, решать все равно вам…
— Прекрасно, — заметил детектив. — Я полагаю, что пока нет надобности в том, чтобы о происшествии узнали все. Если репортеры все же пронюхают кое-что, я предоставлю вам возможность рассказать им ровно столько, сколько вы сочтете нужным. Но я надеюсь, что никто ничего не узнает об этом. Вы очень благоразумно поступили, обратившись непосредственно в полицейское управление.
В течение ближайшего получаса полицейский инспектор занимался изучением места преступления в надежде напасть на какой-нибудь след, поминутно делая в своей записной книжке какие-то пометки. Затем он вызвал из полицейского управления двух сыщиков, которые забрали из помещения фирмы инструменты взломщиков.
По-видимому, взломщики забрались в контору накануне, после окончания рабочего дня, и проработали весь вечер, а, может, и до поздней ночи. Они успешно потрудились над удалением замка несгораемого шкафа, но что-то помешало им закончить работу, потому что они исчезли, даже не захватив с собой инструменты. То был не первый их взлом в Сити. В течение последних шести месяцев Сити так и лихорадило от дерзких ограблений, из которых большинство были удачными.
Так как взломщики были хорошо осведомлены о том, что хранилось в этом несгораемом шкафу, то полиция сконцентрировала свое внимание на трех совершенно безобидных совладельцах небольшой маклерской конторы. Но, несмотря на все усилия, попытки установить связь между этими людьми и теми, кто взломал несгораемый шкаф, оказались безрезультатными.
Лесли вспомнил, как он шутя предложил Гилберту Стендертону попытаться заработать вознаграждение, объявленное двумя фирмами на случай обнаружения преступников и возвращения похищенных ценностей.
— В конце концов, — сказал он ему, — вы с вашей проницательностью и фантазией были бы идеальным сыщиком.
— Или вором, — проворчал тогда Гилберт.
Он был в скверном настроении, так как его по-видимому тяготили изменившиеся к худшему материальные обстоятельства.
…Закончив осмотр шкафа и распрощавшись со своим компаньоном и полицейским инспектором, Лесли направился в свой «Просцениум-клуб». Там его ожидала телеграмма. Он распечатал ее и, ознакомившись с содержанием, удивленно поднял брови. Телеграмма гласила:
«Должен сегодня после обеда переговорить с вами. Встретимся в четыре часа — станция Чаринг-Кросс. Гилберт».
Ровно в назначенный час Лесли был на вокзале. Гилберт ожидал его под большими часами.
— Боже мой, что с вами? — спросил Лесли, взглянув на его лицо.
— Что со мной?.. — переспросил резко Гилберт. — Ничего…
— Быть может, с вами случилось что-нибудь неприятное? — озабоченно осведомился Лесли. Он искренне был привязан к своему другу и был полон желания помочь.
— Неприятное? — Гилберт горько усмехнулся. — Дорогой друг, все, что совершается сейчас вокруг меня — неприятно. Я не вылезаю из неприятностей… У меня будет к вам просьба, — быстро продолжал он, — вы как-то говорили со мной о деньгах… Так вот, я уяснил всю тяжесть моего положения, и теперь я должен добыть любым путем денег. Причем, как можно скорее…
Гилберт говорил быстро, деловым тоном, и в его голосе звучала решимость.
— Я хотел бы от вас получить информацию об акциях, облигациях и прочих бумагах, — продолжал Гилберт. — Прошу вас, просветите меня на этот счет, расскажите все, что знаете.
— Мой дорогой! — ответил Лесли. — Черт вас побери, — чего ради ломаете себе голову над всем этим? Сейчас же ваш медовый месяц! Кстати, где ваша супруга?
— Она осталась дома, — быстро ответил Гилберт. Он не испытывал ни малейшего желания говорить о ней, и у Лесли оказалось достаточно такта для того, чтобы не задавать ему больше никаких вопросов.
— Я могу вам сообщить все, что мне известно, но мне не ясно, что же именно интересует вас.
— Меня интересует вопрос о помещении капитала. Я хотел бы получить сведения, на основании которых мог бы иметь двадцать тысяч годового дохода.
Лесли застыл на месте и изумленно посмотрел на своего друга.
— Вы в своем… — начал он.
Гилберт несколько принужденно улыбнулся.
— В своем ли я уме, хотели вы спросить? — закончил он вопрос за своего друга. — О да!
— Но разве вам неизвестно, что для того, чтобы получить на такую сумму столько процентов, вам надо располагать капиталом в четверть миллиона фунтов?
Гилберт кивнул.
— Да. Я знаю, что примерно такая сумма понадобится мне для того, чтобы иметь доход в этих размерах. Я бы хотел, чтобы вы в течение сегодняшнего вечера составили для меня список надежных бумаг, которые мне необходимо приобрести, чтобы мои наследники имели гарантированный доход в вышеупомянутой сумме.
— Послушайте, Гилберт, неужели действительно было необходимо вызывать меня в жаркий летний день на этот отвратительный вокзал для того, чтобы обсудить фантастический план размещения каких-то вкладов?
Однако что-то неуловимое в облике Гилберта подсказывало ему, что все это отнюдь не шутка.
— Значит, все это серьезно? — переспросил он.
— Разумеется, серьезно.
— В таком случае я составлю для вас полный список. А что, собственно говоря, произошло? Дядюшка изменил свое решение?
Гилберт покачал головой.
— Не думаю, чтобы он уже когда-либо изменит свое решение, — сказал он. — Сегодня я получил извещение от его секретаря, в котором до моего сведения доводится, что здоровье дяди сильно пошатнулось. Право, мне его очень жаль…
И в его голосе прозвучало искреннее сожаление.
— Он очень порядочный человек, — добавил Гилберт.
— Но это еще не основание для того, чтобы завещать все свое состояние какому-то заведению для собак, — заметил Лесли. — Однако, чего ради заставили вы меня явиться на этот вокзал, когда ваш клуб находится здесь же, за углом?
— Да, это так, — ответил Гилберт, — но… Я скажу вам всю правду, я… собираюсь выйти из клуба.
— Что такое? Выйти из клуба? Теперь-то, надеюсь, вы мне скажете, что все это означает? Быть может, вы собираетесь также отказаться от вашей должности в министерстве иностранных дел, господин Крез?
Гилберт улыбнулся.
— Я уже отказался от своей должности, — спокойно заметил он. — Я должен располагать временем для своих личных дел, — продолжал он. Вам трудно свыкнуться с мыслью, что у меня завелись дела, мой дорогой, — он мягко положил свою руку на плечо Лесли, — но это так. И поэтому я действительно нуждаюсь в вашем совете. Но только в совете…
— Это, видимо, означает, что мне не следует совать свой нос в ваши дела, пока меня специально не попросят об этом… Прекрасно, — сказал Лесли. — А теперь идемте-ка в мой клуб. Надеюсь вы не все клубы возненавидели?
Гилберт уклонился от ответа, и возобновили свою беседу они лишь тогда, когда очутились в просторной курительной клуба Лесли.
Два часа подряд Гилберт дотошно расспрашивал Лесли и тщательно заносил на бумагу полученные от него ответы. Лесли добросовестно пытался удовлетворить жажду, внезапно обуявшую его друга, никогда не проявлявшего интереса к биржевым делам.
— Я и не предполагал, что так мало знаю, — сказал молодой человек после того, как Гилберт занес на бумагу последний его ответ. — Сколько вопросов вы мне задали! Вы врожденный экзаменатор, Гилберт!
Тот слабо улыбнулся и спрятал листок с записями в карман.
— Надо вам сказать, — произнес он, — что я сегодня утром составил свое завещание, и буду просить вас быть моим душеприказчиком.
Лесли изумленно воззрился на него.
— Вы самый большой чудак из всех, которых мне приходилось встречать в своей жизни, — сказал он смущенно. — Вы лишь вчера женились, а сегодня уже бродите с печальным лицом, словно факельщик из похоронного бюро… Поспешили зачем-то составить завещание… Теперь целых два часа вы расспрашивали меня о ценных бумагах, толковали о биржевых тонкостях… Очень оригинально!
Гилберт снова улыбнулся, затем пожал Лесли руку и направился к выходу.
— Я еду в Сент-Джонс-Вуд, — сказал он на прощанье приятелю. — Полагаю, что вам со мной не по пути…
— Мне очень приятно слышать, что вы едете именно в Сент-Джонс-Вуд, — заметил Лесли, насмешливо улыбаясь. — А я было опасался, что вы поедете в какой-нибудь крематорий или похоронное бюро!
Вернувшись домой, Гилберт застал свою жену в кабинете. Эдит сидела в глубоком кресле. От волнений вчерашнего вечера не осталось и следа. Она приветливо улыбнулась ему. Эдит почувствовала, что начинает уважать его, оценив самообладание, не покинувшее его даже в ту ужасную минуту объяснения…
…За завтраком он приветливо поздоровался с ней, но она не сомневалась в том, что ему пришлось пережить тяжелую, бессонную ночь — это было видно по его усталым глазам и напряженному голосу…
…Войдя в комнату, Гилберт направился к столу.
— Ты хочешь остаться один? — спросила Эдит.
Он вздрогнул и повернулся к ней.
— Нет, нет, — возразил он. — У меня нет необходимости оставаться наедине с собой. Я хочу поработать, но ты мне не мешаешь. Кстати, должен тебе сообщить, — добавил он равнодушно, — что я отказался от своей должности.
— От должности? — изумилась она.
— Да. Дело в том, что у меня сейчас слишком много других дел, исключающих мою дальнейшую службу в министерстве иностранных дел. Мне пришлось сделать выбор и пожертвовать службой во имя другого…
Эдит пребывала в полной неизвестности, не имея представления о том, чем, собственно, могло быть это занятие, ради которого Гилберт пожертвовал службой. Ее муж становился для нее загадкой. Но по мере того, как его начала окружать какая-то загадочность, он начинал интересовать ее. В том, что его жизнь была связана с какой-то трагедией, она не сомневалась. Он спокойно сообщил ей о том, что дядя лишил его наследства; по ее настоянию он изложил эту историю в письме, адресованном ее матери. В ожидании предстоящего бурного объяснения со своей матерью она не испытывала ни боязни, ни угрызений совести.
В глубине души она надеялась, что письмо немедленно возымеет свое действие, и что объяснение с матерью закончится прежде, чем ее супруг вернется домой. Но Гилберт вернулся ранее, чем его ожидали, а через полчаса после его возвращения разразилась гроза…
Внизу зазвонил звонок. Эдит вздрогнула. Затем она сбежала по лестнице и открыла дверь…
— Где твой милейший муженек? — хриплым голосом спросила мать.
— Мой муж у себя в кабинете, — ответила Эдит, не теряя спокойствия. — Ты желаешь его видеть? Тебе что-нибудь нужно от него?
— Нужно ли мне что-нибудь от него?! — переспросила миссис Каткарт, теряя самообладание.
Глаза ее гневно сверкали и, глядя на ее впалые щеки, Эдит на мгновение почувствовала к ней жалость: этой женщине пришлось в одно мгновение расстаться со всеми своими воздушными замками, и случилось это с ней именно тогда, когда она, казалось, была ближе всего к цели…
— Он знал, что я приду? — спросила мать.
— Я полагаю, что ему не только известно о твоем приходе, но и что он ожидает тебя, — сухо заметила молодая женщина.
— Я хочу переговорить с ним наедине, — заявила миссис Каткарт.
— Нет, ты будешь говорить с ним в моем присутствии, иначе тебе вообще не удастся переговорить с ним.
— Ты сделаешь то, что я тебе прикажу, — попыталась овладеть положением мать.
Эдит улыбнулась.
— Мама, — заметила она мягко, — ты утратила свое право отдавать мне приказания и распоряжаться мною. Ты вручила мою судьбу другому человеку, и твои права должны теперь уступить место его правам…