Страница:
189
Совесть: поиск истины
пов. Но он -- англичанин, и, ты понимаешь, у него столько предрассудков и лицемерия в этой области, что всегда можно за что-нибудь зацепиться. Он очень многого боится в себе, очень многому не верит. Чувствует в тоже время, что виноват перед собой, а чтобы оправдать себя в своих глазах, старается низвести все это на самую последнюю материальную плоскость. Вот тут мы и берем его. Кроме того, ты помнишь, что я тебе говорил про "игру". Так вот, пока люди понимают, что в чувстве пола факты -- не настоящие, а настоящее что-то другое, они нам не доступны, но как только они начинают все это принимать серьезно, и в результате этого бояться, ненавидеть, ревновать, страдать -- они наши. Ты понимаешь, есть эмоции материального порядка, через которые люди делаются доступными нам. И эти эмоции легче всего затронуть со стороны пола.
Я опять перевел взгляд на комнату Лесли. Бой принес еще виски с содой, и Лесли разрезал и перелистывал уже третью книгу. Черт, по-видимому, уже отчаялся его найти и сидел в углу страшно печальный и о чем-то, видимо, из всех сил думал. Потом он лег на пол, распластался, как лягушка, стал при этом совсем плоским, как лист бумаги, и, работая руками и ногами, вылез под дверь. Меня заинтересовало, куда он пойдет. Поднявшись с пола, черт отряхнулся, надулся опять, как резиновый, и побежал вниз по лестнице. Я стал следить за ним, оставив пока Лесли. Черт вышел через запертую дверь к морскому берегу и пошел, переваливаясь, по песку. Набегала темная волна, оставляя после себя белую пену. Ночь была темная и теплая, точно бархатная. Сверкали звезды, и между пальмами перелетали светящиеся мухи, похожие на летающие звезды. Но черт не обращал внимания на это, и в этот момент он показался мне похожим на какого-то старьевщика, мелкого торговца или барышника, обдумывающего грошовый гешефт на морском берегу под пальмами. Что ему за дело до этих пальм, все равно их срубить и продать нельзя, а летающие светляки -- ведь, они уже ровно ничего не стоят. Такому барышнику или старьевщику показалось бы ужасно глупым, если кто-нибудь сказал, что все это сказочно и прекрасно. И, вероятно, он стал бы думать, нельзя ли на этом дураке зашибить рупию, другую, продать ему какую-нибудь фальшивую жемчужину, что-нибудь в таком роде. Черт именно казался таким мелким комиссионером. Он представлял собой невозможность ощущений прекрасного и сказочного. В этот момент я понял, что мы больше всего ошибаемся, когда приписываем черту какие-то положительные злые силы -- демонические черты. Ничего положительного в черте нет и быть не может. Это я видел совершенно ясно. Черт, это -- отсутствие всего высокого и утонченного, что есть в человеке, отсутствие религиозного чувства, отсутствие мечты, отсутствие чувства красоты, отсутствие чувства чудесного. Переваливаясь, но довольно быстро, черт шел по песку вдоль
190
П. Д. Успенский
пальм, и все время он пристально вглядывался в темноту, точно искал чего-то. Наконец, он свернул в сторону, и я заметил, что на песке у толстого ствола пальмы сидел другой черт, довольно важный на вид, с толстым животом, с седой козлиной бородкой и в ермолке. Маленький черт сел против него на песок и начал рассказывать, очевидное своих неудачах с Лесли, временами показывая рукой в сторону отеля. Что он говорил, я не понимал. Но меня поразило, до какой степени он на самом деле стал похож на женщину, точно он совместил в себе все неприятное и отталкивающее, что может быть в пошлой и вульгарной женщине. Старый черт внимательно слушал, потом начал говорить видимо наставительным тоном, и чертик сидел перед ним, скривив голову на бок и опершись подбородком на ладонь и внимательно слушал, точно боясь пропустить слово. Я вернулся к Лесли. Он еще долго читал, записывал пришедшие мысли и потом лег спать.
Ночь быстро промелькнула передо мной, и наступил короткий тропический рассвет. И в Индии, и на Цейлоне встают рано. Слуги мели коридоры, несли в комнаты чай и кофе. Бой -- сингалезсц в белой узкой юбке и куртке, босиком и с черепаховым гребнем на голове, с большим подносом в руках неслышно вошел в комнату Лесли. Лесли еще спал под пологом-сеткой от москитов. Осторожно ступая, бой наклонился и поставил поднос на низенький столик около кровати. Я посмотрел на поднос и к своему глубокому изумлению увидел, что все помещавшееся на подносе, это был черт, которого я оставил под пальмой. Теперь черт принял самые разнообразные формы и, надо отдать ему справедливость, имел очень привлекательный и аппетитный вид. Во-первых, это был чай, два небольших темных чайника, один с кипятком, другой с крепким и душистым цейлонским чаем; янтарное австралийское масло с кусочком льда на тарелке, густое апельсиновое варенье, горячее яйцо всмятку в фарфоровой рюмочке; два кусочка сыру; горка горячих поджаренных тостов, четыре темно-желтых, изогнутых банана; два черно-фиолетовых мангустана, плод, который так нежен, что никогда не может быть привезен в Европу. -- И все это был черт! Лесли открыл один глаз и посмотрел на поднос. Потом он потянулся, зевнул, открыл другой глаз и сел на кровати. Я видел, как сразу нахлынули на него вчерашние мысли, и как ему было весело и приятно все это вспоминать: и разговоры с индусом, и свои намерения заняться йогой, и все мысли, приходившие ему в голову вечером. -- Все дело в тренировке, старик прав, -сказал себе Лесли. Главное, нужно всегда следить за собой, не позволять себе делать ничего, не спросив себя, нужно ли это для той цели. Следить за своими мыслями и словами, и действиями, чтобы все было сознательно! И я видел, что Лесли очень приятно говорить себе это и приятно чувствовать, что он это знает, и что он может это говорить себе. Затем Лесли приподнял сетку от москитов и вылез наружу. Он хотел было
191
Совесть: поиск истины
встать, но поднос с чертом остановил его внимание, и он невольно посмотрел на бананы. Я уже чувствовал поставленную ему западню. Одну десятую секунды, он как будто колебался, но потом с деловым видом он налил себе большую чашку крепкого чая и густо намазал апельсиновым вареньем кусок тоста. Лесли чувствовал себя так удивительно хорошо. Все в нем рвалось скорее за дело, за работу, и он по совести не мог отказать себе в маленьком удовольствии. Чай, тосты, масло, варенье, яйцо, бананы, сыр-все это очень быстро исчезло. Сделав кругом надрез ножом, Лесли разломил толстую черную кору мангустана и вынул нежный белый плод, по виду похожий на мандарин, чуть-чуть кисловатый, душистый и тающий во рту. За первым последовал второй. Это было последнее. С некоторым сожалением, поглядев на поднос, Лесли начал вставать. Пока он умывался и брился, черт опять появился около него. У него был немного помятый вид, но теперь он, несомненно, видел Лесли. Лесли думал все о том же, только мысли его как будто немножко потускнели. Того творчества, которое было в них вчера вечером, сейчас я не замечал. Мысли, как будто шли по одному кругу. Но Лесли крепко держался за них, и, видимо, они были ему приятны. Одевшись, Лесли спустился вниз и, через столовую, прошел на веранду, выходившую к морю. Перед верандой была небольшая площадка, поросшая травой, и дальше за пальмами синело и золотилось море. Направо зеленый берег убегал к Коломбо, и виднелись верхушки сушившихся парусов на рыбачьих "катамаранах", вытащенных на песок. Лесли невольно поглядел в эту сторону. Правда он шел сюда просто, пока бой убирает комнату, и собирался работать до завтрака. Но теперь его потянуло море. Здесь было столько солнца, и дул такой приятный ветерок с запахом воды. Лесли почувствовал, как хорошо будет покачаться на катамаране над прозрачной волной и еще раз продумать хорошенько вчерашние разговоры. -- Нет, лучше буду работать, -- сказал он себе, -- не нужно начинать сразу с уступок. Пойду только взгляну, в порядке ли все на катамаране. Насвистывая, он сбежал вниз по каменным ступенькам над самым морем, и я видел, как черт, совсем как собачонка, что было духу понесся вперед.
Молодой рыбак-сингалезец, которого Лесли всегда брал с собой в море, стоял в это время около лодок и с огромным интересом, стараясь не проронить ни слова, слушал, что рассказывал один из старых рыбаков, с седой косичкой на затылке, о своем судебном процессе с местным богачом де Сильва из-за теленка, задавленного автомобилем. И сингалезцы, и тамилы, на Цейлоне, и все население Индии до Гималаев ничем на свете не увлекается так, как судебными делами. Суд -- это любимое развлечение индусов, любимая тема разговоров. В прежние времена, при раджах, не было никакого суда, потому что правым оказывался тот, кто больше заплатил. И это не представляло
192
П. Д. Успенский
никакого интереса, потому что заранее было известно, кто может заплатить больше, и кто будет прав. Но англичане ввели настоящий суд, в котором никогда неизвестно заранее, кто выиграет. Такой суд создает азарт, спорт. И население Индии с жаром воспользовались новым развлечением. Суд, это театр, клуб, цирк, представление заклинателей змей, состязание борцов и петушиный бой-вес в одно время и в одном месте. Знатоки законов и суда пользуются огромным уважением и авторитетом. И все с кем-нибудь судятся. Только у самого бедного и несчастного человека нет никаких судебных дел. Но тогда его самого за что-нибудь судят. Молодой рыбак совершенно ушел в тонкости доказательств, представленным владельцем убитого теленка. Но в этот момент подбежавший черт ударил его кулаком в плечо и толкнул в сторону отеля. Увидав Лесли, спускавшегося вниз к морю, бой заключил, что он собирается выйти в море на своем катамаране, и, оторвавшись с некоторым сожалением от увлекательного рассказа, сразу устремился навстречу Лесли с самой сияющей физиономией. Мастэр хочет идти в море. Прекрасная погода, мастэр. Ветер немного слаб, но мы сразу поставим парус. Сейчас все будет готово, мастэр! И, не слушая, что говорил Лесли, бой, нагнув голову, и сверкая голыми пятками, помчался к его катамарану, стоящему на песке, в стороне от других. Лесли невольно заразился его энтузиазмом и, улыбаясь, шел за ним, решив раз уж так полчаса покататься. Ветер в море оказался сильнее, чем можно было думать на берегу. Катамаран поднимался и опускался, скользя по волнам, как буер по льду, и повинуясь каждому движению рулевого весла. И у Лесли долго не хватало духу поворачивать назад. А, возвращаясь, пришлось лавировать против набежавшего бриза, и в результате Лесли вернулся в отель только в половине десятого. В столовой отеля, через которую проходил Лесли, уже кончался "брейкфаст". И хотя Лесли чувствовал порядочный аппетит после двух часов на воде, он хотел пройти к себе, чтобы больше не терять времени. Но "старший бой", в белой узкой юбке, с черепаховым гребнем на голове, в белом смокинге и босиком, поклонился ему так почтительно-фамильярно, как умеют это делать только индийские слуги, и Лесли невольно подошел к своему столику и сел. Черт забежал вперед его, прыгнул на стол и превратился в карточку кушаний, кокетливо прислонившуюся к вазочке с цветами. Молодой бой принес чай и варенье, как это полагается к первому завтраку и остановился, ожидая распоряжений. Лесли налил себе большую чашку крепкого чаю и, отхлебнув, взглянул мельком на карточку и велел подать себе традиционную английскую жареную копченую селедку. После селедки он спросил, также национальную, яичницу с поджаренными ломтиками страшно соленой свиной грудинки, потом небольшой бифштекс с жареным луком, потом индийское кушание -- керри, которое нигде не подают так, как на
7-1876
193
Совесть: поиск испиты
Цейлоне. Ксррм -- это целый ритуал. Сначала старший бой принес горячий, рассыпчатый, душистый рис. Лесли положил на тарелку порядочную порцию. Потом другой бой принес два блюда с судочками с разными соусами -- соус из раковых шеек, соус из рыбы, соус из яиц с томатом, соус из кусочков рубленного мяса, очень противный желтый соус из корня ксрри и соус из какой-то зелени вроде стручков. Лесли положил себе из трех судочков. Потом третий бой принес большое блюдо, разделенное чуть не на двенадцать отделений, туг были -тертые кокосовые орехи и маленькая сушеная, довольно вонючая рыбка, перец во всевозможных видах, рубленый лук, какая-то очень едкая желтая паста и еще разные странные приправы. И в заключение опять старший бой поставил перед Лесли вазу с жгучим четни, консервированным манго. Пока Лесли клал себе разные ингредиенты керри и перемешивал их на тарелке, как это полагается, я с ужасом увидел, что все это был черт. Из одной миски торчали его ножки, в другой плавала голова и т.д. После керри, от которого страшно жгло во рту, Лесли выпил две чашки чаю и съел несколько тостов с вареньем. Потом он взял себе сыру и, отказавшись от сладкого, принялся за фрукты. Апельсин, несколько бананов и потом манго. Манго, это довольно большой, темно-зеленый, тяжелый и холодный плод. Держа его левой рукой на тарелке, вы отрезаете ножом большие куски вокруг косточки и потом едите ложкой холодную, ароматную и сочную мякоть, похожую на смесь ананасового и персикового мороженого, иногда еще и с отвкусом земляники. Два манго, бутылка джинжера и папироска, это был конец завтрака Лесли Уайта. Докуривая папироску, Лесли вспомнил, что ему необходимо поехать в город. Это было досадно, приходилось опять отложить работу.
Поезд железной дороги бежал под пальмами вдоль морского берега, зеленная волна поднималась стеклянным валом и падала, разбегаясь по песку белой пеной и подкатываясь к самому поезду. В море было столько сияния и блеска, что глазам на него было больно смотреть. Но Лесли и не особенно хотелось на это смотреть. Сейчас он ясно чувствовал, что видел все это каждый день, и он думал, что поезд идет очень медленно. Ему нужно было зайти на службу и к портному и вернуться к ленчу. Думать ему не хотелось, но было приятно вспоминать, что у него в запасе есть что-то очень хорошее, к чему он вернется, когда придет время. Чертик был здесь же, хотя он и имел довольно усталый вид. (Я понимал, что ему не даром достались два завтрака Лесли Уайта), вместе с тем он был, видимо, очень доволен собой. Он влез с ногами на диван против Лесли и сидел, временами поглядывая в окно.
С поездом в час двадцать Лесли вернулся обратно в отель. Было порядочно жарко в цейлонской тепловой оранжерее. Лесли зашел к себе умыться и переодеться и в свежем белом костюме и в безукориз
194
П. Д. Успенский
ненно мягком воротничке спустился вниз в столовую. Шел ленч. Постоянный сосед Лесли по столику, отставной индийский полковник, кончил перед сдой бутылочку стаута со льдом, которая ему полагалась для здоровья, и имел очень благодушный, расположенный ко всему на свете вид. Лесли весело поздоровался с полковником и развернул салфетку. Бой поставил перед ним тарелку супа пюре-томат. Но я видел, что это был не суп, а все тот же черт. После супа черт превратился в разварное тюрбо; потом в жареную курицу с ветчиной и в зеленый салат; потом в холодную баранину с вареньем и с желе, потом в паштет из дичи и потом опять в керри, которое подавалось с той же помпой на двадцати пяти тарелочках. Все это Лесли добросовестно уничтожал. После керри черт превратился в мороженое и потом во фрукты - апельсины, манго и ананас. Кончив завтрак, Лесли встал, чувствуя некоторую тяжесть. -- Вот теперь я почитаю на свободе, -- сказал он себе, -- к чаю нужно бьггь у лэди Джеральд. Лесли прошел к себе в комнату, велел подать содовой воды с лимоном, снял с себя почти все, что можно было снять, и присел к столу с книгой и с трубкой. Страницу он прочитал очень внимательно, но на середине второй страницы он вдруг поймал себя на том, что повторяет все одну фразу, и не может понять, что она значит. В тоже время он почувствовал странную тяжесть в веках, а когда оглянулся на кровать, заметил, точно в первый раз, что она имеет необыкновенно привлекательный вид. Машинально он положил книгу[7], подошел к кровати и зевнул. Черт уже вертелся тут и разглаживал наволочку. Лесли посмотрел для чего-то на часы и лег на кровать. Почти сейчас же он заснул здоровым и крепким сном. А черт влез на кресло у стола и, взяв недокуренную трубку Лесли и книгу, которую тот читал, с важным видом начал выпускать клубы дыма и перелистывать книгу, на-рошно держа се верх ногами. Лесли спал часа два и так крепко, что когда проснулся, не мог сразу сообразить, что это: утро или вечер. Наконец, он посмотрел на часы, и увидав, что уже половина пятого, кубарем соскочил с кровати и принялся за одевание и умывание. Бой опять принес ему содовой воды с лимоном, ц через пятнадцать минут Лесли свежий и вымытый бежал на станцию, находившуюся около самого отеля, а впереди его бежал черт.
Пятичасовой чай у лэди Джеральд пили в саду. Меня немного удивило, когда я увидел Лесли Уайта за одним столиком с двумя дамами, одна из которых, высокая стройная блондинка, была Маргарет Ингльби. Но теперь я понял, почему Лесли так спешил. Я познакомился с Маргарет за два года до этогов Венеции, и не знал, что она приехала на Цейлон. Она была здесь с теткой, довольно болтливой седой дамой, и, как я понял из разговора, Лесли встречался с ней всего второй раз. Теперь он с увлечением рассказывал Маргарет про Цейлон, и их разговор совсем не был похож на обыкновенный 8ша11
7* 195
Совесть: поиск истины
1а11с, шедший за другими столиками. Лэди Джеральд увела тетку показывать ей какие-то индийские редкости, и Маргарет с Лесли остались одни. Я не мог не видеть, что они производили большое впечатление друг на друга, и что Маргарет заметила это первая. Она мне всегда очень нравилась. У нее был интересный стиль женщины с картины или гравюры восемнадцатого века. -Женщина до последней тесемочки, -- как сказал про нее один французский художник. -- Ни малейшей сухости или резкости движений, обычных у англичанок, играющих в гольф; удивительная точеная шея, маленький рот -тоже большая редкость для англичанки -- с каким-то особенным ее собственным рисунком губ, огромные серые глаза, необыкновенно музыкальный голос и манера говорить медленно и немножко лениво. Она видела, что производит впечатление на Лесли, и это ей доставляло удовольствие совершенно помимо каких бы то ни было мыслей или соображений. Она знала, что Лесли для нее совершенно невозможен. Тетка со своей обычной болтливостью уже говорила о нем с лэди Джеральд, и Маргарет слышала, что у Лесли ничего нет, что он живет на жалование, что ему двадцать восемь лет, и что, в самом благоприятном случае, он будет в состоянии жениться только через десять лет. А Маргарет было уже двадцать девять лет, и она решила, что самое позднее через год она уже будет замужем, в крайнем случае за одним из своих вечных женихов, которых было целых три. Но тем не менее Лесли ей очень нравился. Он был не похож на других, интересно говорил о том, чего никто не знал, и что ее всегда интересовало. И ей было приятно сидеть здесь в плетеном кресле, слушать Лесли и наблюдать, как его глаза -- сами, по мимо его воли, время от времени проходят по ее ногам и сейчас же усилием воли поднимаются вверх.
Наблюдая их, я заметил вдруг что-то знакомое и, приглядевшись внимательнее, я увидел, что Лесли и Маргарет, это были Адам и Ева. Но, боже, сколько теперь между ними нагромоздилось загородок. Я понял, что значит ангел с огненным мечом в руке. Они даже смотреть друг на друга не могли без стеснения. А в тоже время они чувствовали оба, что хорошо знают друг друга, и давно знают, и сразу могли перейти на очень близкий тон, если бы позволили себе. Но они очень хорошо знали, что не позволят. Хотя это было странно и почти смешно, до такой степени они, в сущности, были близки. Они кончили чай, и Лесли, которому черт подсунул из-за левого локтя тарелку с сэндвичами, машинально уничтожил порядочную горку. -- Пойдемте смотреть ваше море, своим ленивым и мелодичным голосом -- сказала Маргарет. Большая часть гостей уже перебралась на другую сторону сада, выходившего к морю. Лесли поднялся, чувствуя смутную тревогу, что к ним кто-нибудь подойдет. К счастью никто не присоединился к ним. Многие уже уезжали. В углу сада была каменная беседка
196
П. Д. Успенский
со скамейками и с лесенкой к пляжу. Они сели здесь, и Лесли сел так, что перед ним на фоне моря и неба вырисовывался силуэт Маргарет. Немного направо от них, над темно-синим горизонтом моря, уже почти касаясь его, опускался большой красный шар солнца. Морс слегка шумело, чуть набегал ветерок. И во всей природе разливалась предвечерняя тишь. Лесли рассказывал про вчерашнего индуса. -- Что меня больше всего поразило, это мое собственное ощущение, -- говорил Лесли. -- Я совсем не сентиментален, а между тем к этому старику во время разговора я испытывал положительно нежное чувство, точно он был мой отец, которого я давно не видал, потерял и вдруг нашел. Что-то вроде этого. Вы понимаете? И ведь в сущности со многим из того, что он говорил, я не был согласен. Это чувство шло как-то наперекор моему сознанию. -- Но, значит, Индия действительно существует, -- говорила Маргарет. -- Нет, вы просто должны узнать все до конца. Подумайте, как это удивительно интересно. Вдруг вы найдете настоящее чудо. Я читала все, что пишут об этом, там всегда не хватает самого главного. И вы чувствуете, что люди, которые пишут, сами в действительности ничего не знают и всегда кому-нибудь верят. -- Лесли с восхищением слушал Маргарет, она говорила буквально его мысли -- и его словами. -- Нет, этот старик производит совсем другое впечатление, -- сказал он; я именно чувствовал, что он знает и что через него можно найти людей, которые знают еще больше... И вдруг Лесли почувствовал, что все, что он говорил об индусе, приобрело какой-то особенный новый смысл, от того что это он говорил Маргарет. И Лесли вдруг понял, что если бы он мог сделать два шага, отделявшие его от Маргарет, взять ее за талию и повести с собой к самому морю и идти с ней у воды, подкатывающейся под ноги, дальше и дальше, пока зажгутся звезды, куда-то, где нет совсем никак людей, а только он и она, то тогда вдруг станет полной реальностью все, о чем говорил старик-индус. И не нужно будет никакой йоги и никакого изучения, а просто нужно будет только идти с Маргарет по морскому берегу, смотреть на звезды, ждать восхода солнца, забираться в лесную глушь в жаркий полдень, а вечером опять выходить к морю, и идти, идти, все дальше и дальше. И вместе со всеми этими мыслями Лесли почувствовал вдруг, до какой степени хорошо и близко он знает Маргарет, знает прикосновение ее рук и всего тела, запах волос, взгляд ее глаз совсем близко от своих, легкое движение ресниц, прикосновение щеки, губ, ощущение движений ее тела... все это прошло вдруг как сон. На короткий, не имевший протяжения момент, он вспомнил Маргарет и вспомнил такой же вечер на таком же морском берегу. Так же опускался красный шар солнца в потемневшее море, так же шумел, набегая, прибой, и так же шелестели пальмы... Ощущение было так сильно, что у него перехватило дыхание, и он вдруг замолчал. Маргарет слушала его, слегка повернув к
197
Совесть: поиск истины
нему голову. Все, что он говорил, было ново и занимало со. Но се смешило, что ей хотелось совсем другого. И она внутренне смеялась над тем, как удивился бы Лесли Уайт, если бы она сделала то, о чем думала. А ей хотелось, совсем как маленькой девчонке, взять Лесли за плечи и потрясти. Инстинктом она чувствовала, какой он сильный и тяжелый, и ее волнопало ощущение этого твердого и в тоже время эластичного и твердого тела. Она чувствовала, что если возьмет Лесли Уайта за плечи, то даже не сдвинет с места, и ощущение этой силы и живой тяжести было как-то особенно приятно, сливаясь с ощущением его взгляда, который с усилием отходил в сторону и опять притягивался к ее ногам, рукам, губам. -- Глупый, -- говорила она себе, -- если бы он знал, о чем я думаю. -- У нес в глазах начинали сверкать какие-то огоньки. А где же черт? -- подумал я. Интересно, что он теперь делает? Неужели Лесли его совсем съел? Но в этот момент я увидел, что из-под скамейки, на которой сидел Лесли, высовывается голова черта со взглядом, устремленным на Маргарет. Я даже вздрогнул. Эта была сама "ревность с зелеными глазами". Вот тут вся сатанинская природа черта сказалась целиком. В этом взгляде была бесконечная ненависть и злоба, какой-то грубый отвратительный цинизм и безумный, видимо, хватающий за самую глубину чертовой души страх. -- Чего он так боится? -- спросил я дьявола. -- Неужели ты не понимаешь? -- ответил тот. -- Лесли каждую минуту может исчезнуть от него. Подумай, что он должен чувствовать. Это после всего его самопожертвования! Ты видел, как он любит Лесли. И теперь из-за этой дрянной девчонки все его труды могут сойти на нет. Ты видишь, что Лесли опять весь в этих фантазиях. И теперь они особенно опасны. Ты замечаешь, что он уже вспоминает. Конечно, он не может понять этих воспоминаний. Но все-таки он очень близок к опасным открытиям. -- Ты говоришь, что он может исчезнуть. Каким образом? -- спросил я. -- Если сделает этот шаг, -- сказал дьявол. -Какой шаг? -- Этот один шаг, который разделяет их. Только он не сделает. Подумай, в саду у лэди Джеральд. Конечно, нет! И что он может сделать? Они и так слишком долго сидят вдвоем. Это можно пока извинить только тем, что Маргарет недавно приехала и ее интересуют такие вещи, как закаты солнца на морском берегу. Они сидели вдвоем в сущности очень недолго. Берет гораздо больше времени рассказать это. Я видел это потому, что солнце, золотым краем касавшееся горизонта, когда они вышли к пляжу, еще не совсем погрузилось и посылало последние лучи. А оно опускается очень быстро. Но Маргарет уже заметила странность положения и коротким усилием оторвалась от грез, которые начинали захватывать и ее. Она заметила, как изменился голос Лесли, как он вдруг замолчал, -- и почувствовала, что должна спасать положение, иначе выйдет что-нибудь глупое. Опасаться она ничего не могла. Чего же можно было
Совесть: поиск истины
пов. Но он -- англичанин, и, ты понимаешь, у него столько предрассудков и лицемерия в этой области, что всегда можно за что-нибудь зацепиться. Он очень многого боится в себе, очень многому не верит. Чувствует в тоже время, что виноват перед собой, а чтобы оправдать себя в своих глазах, старается низвести все это на самую последнюю материальную плоскость. Вот тут мы и берем его. Кроме того, ты помнишь, что я тебе говорил про "игру". Так вот, пока люди понимают, что в чувстве пола факты -- не настоящие, а настоящее что-то другое, они нам не доступны, но как только они начинают все это принимать серьезно, и в результате этого бояться, ненавидеть, ревновать, страдать -- они наши. Ты понимаешь, есть эмоции материального порядка, через которые люди делаются доступными нам. И эти эмоции легче всего затронуть со стороны пола.
Я опять перевел взгляд на комнату Лесли. Бой принес еще виски с содой, и Лесли разрезал и перелистывал уже третью книгу. Черт, по-видимому, уже отчаялся его найти и сидел в углу страшно печальный и о чем-то, видимо, из всех сил думал. Потом он лег на пол, распластался, как лягушка, стал при этом совсем плоским, как лист бумаги, и, работая руками и ногами, вылез под дверь. Меня заинтересовало, куда он пойдет. Поднявшись с пола, черт отряхнулся, надулся опять, как резиновый, и побежал вниз по лестнице. Я стал следить за ним, оставив пока Лесли. Черт вышел через запертую дверь к морскому берегу и пошел, переваливаясь, по песку. Набегала темная волна, оставляя после себя белую пену. Ночь была темная и теплая, точно бархатная. Сверкали звезды, и между пальмами перелетали светящиеся мухи, похожие на летающие звезды. Но черт не обращал внимания на это, и в этот момент он показался мне похожим на какого-то старьевщика, мелкого торговца или барышника, обдумывающего грошовый гешефт на морском берегу под пальмами. Что ему за дело до этих пальм, все равно их срубить и продать нельзя, а летающие светляки -- ведь, они уже ровно ничего не стоят. Такому барышнику или старьевщику показалось бы ужасно глупым, если кто-нибудь сказал, что все это сказочно и прекрасно. И, вероятно, он стал бы думать, нельзя ли на этом дураке зашибить рупию, другую, продать ему какую-нибудь фальшивую жемчужину, что-нибудь в таком роде. Черт именно казался таким мелким комиссионером. Он представлял собой невозможность ощущений прекрасного и сказочного. В этот момент я понял, что мы больше всего ошибаемся, когда приписываем черту какие-то положительные злые силы -- демонические черты. Ничего положительного в черте нет и быть не может. Это я видел совершенно ясно. Черт, это -- отсутствие всего высокого и утонченного, что есть в человеке, отсутствие религиозного чувства, отсутствие мечты, отсутствие чувства красоты, отсутствие чувства чудесного. Переваливаясь, но довольно быстро, черт шел по песку вдоль
190
П. Д. Успенский
пальм, и все время он пристально вглядывался в темноту, точно искал чего-то. Наконец, он свернул в сторону, и я заметил, что на песке у толстого ствола пальмы сидел другой черт, довольно важный на вид, с толстым животом, с седой козлиной бородкой и в ермолке. Маленький черт сел против него на песок и начал рассказывать, очевидное своих неудачах с Лесли, временами показывая рукой в сторону отеля. Что он говорил, я не понимал. Но меня поразило, до какой степени он на самом деле стал похож на женщину, точно он совместил в себе все неприятное и отталкивающее, что может быть в пошлой и вульгарной женщине. Старый черт внимательно слушал, потом начал говорить видимо наставительным тоном, и чертик сидел перед ним, скривив голову на бок и опершись подбородком на ладонь и внимательно слушал, точно боясь пропустить слово. Я вернулся к Лесли. Он еще долго читал, записывал пришедшие мысли и потом лег спать.
Ночь быстро промелькнула передо мной, и наступил короткий тропический рассвет. И в Индии, и на Цейлоне встают рано. Слуги мели коридоры, несли в комнаты чай и кофе. Бой -- сингалезсц в белой узкой юбке и куртке, босиком и с черепаховым гребнем на голове, с большим подносом в руках неслышно вошел в комнату Лесли. Лесли еще спал под пологом-сеткой от москитов. Осторожно ступая, бой наклонился и поставил поднос на низенький столик около кровати. Я посмотрел на поднос и к своему глубокому изумлению увидел, что все помещавшееся на подносе, это был черт, которого я оставил под пальмой. Теперь черт принял самые разнообразные формы и, надо отдать ему справедливость, имел очень привлекательный и аппетитный вид. Во-первых, это был чай, два небольших темных чайника, один с кипятком, другой с крепким и душистым цейлонским чаем; янтарное австралийское масло с кусочком льда на тарелке, густое апельсиновое варенье, горячее яйцо всмятку в фарфоровой рюмочке; два кусочка сыру; горка горячих поджаренных тостов, четыре темно-желтых, изогнутых банана; два черно-фиолетовых мангустана, плод, который так нежен, что никогда не может быть привезен в Европу. -- И все это был черт! Лесли открыл один глаз и посмотрел на поднос. Потом он потянулся, зевнул, открыл другой глаз и сел на кровати. Я видел, как сразу нахлынули на него вчерашние мысли, и как ему было весело и приятно все это вспоминать: и разговоры с индусом, и свои намерения заняться йогой, и все мысли, приходившие ему в голову вечером. -- Все дело в тренировке, старик прав, -сказал себе Лесли. Главное, нужно всегда следить за собой, не позволять себе делать ничего, не спросив себя, нужно ли это для той цели. Следить за своими мыслями и словами, и действиями, чтобы все было сознательно! И я видел, что Лесли очень приятно говорить себе это и приятно чувствовать, что он это знает, и что он может это говорить себе. Затем Лесли приподнял сетку от москитов и вылез наружу. Он хотел было
191
Совесть: поиск истины
встать, но поднос с чертом остановил его внимание, и он невольно посмотрел на бананы. Я уже чувствовал поставленную ему западню. Одну десятую секунды, он как будто колебался, но потом с деловым видом он налил себе большую чашку крепкого чая и густо намазал апельсиновым вареньем кусок тоста. Лесли чувствовал себя так удивительно хорошо. Все в нем рвалось скорее за дело, за работу, и он по совести не мог отказать себе в маленьком удовольствии. Чай, тосты, масло, варенье, яйцо, бананы, сыр-все это очень быстро исчезло. Сделав кругом надрез ножом, Лесли разломил толстую черную кору мангустана и вынул нежный белый плод, по виду похожий на мандарин, чуть-чуть кисловатый, душистый и тающий во рту. За первым последовал второй. Это было последнее. С некоторым сожалением, поглядев на поднос, Лесли начал вставать. Пока он умывался и брился, черт опять появился около него. У него был немного помятый вид, но теперь он, несомненно, видел Лесли. Лесли думал все о том же, только мысли его как будто немножко потускнели. Того творчества, которое было в них вчера вечером, сейчас я не замечал. Мысли, как будто шли по одному кругу. Но Лесли крепко держался за них, и, видимо, они были ему приятны. Одевшись, Лесли спустился вниз и, через столовую, прошел на веранду, выходившую к морю. Перед верандой была небольшая площадка, поросшая травой, и дальше за пальмами синело и золотилось море. Направо зеленый берег убегал к Коломбо, и виднелись верхушки сушившихся парусов на рыбачьих "катамаранах", вытащенных на песок. Лесли невольно поглядел в эту сторону. Правда он шел сюда просто, пока бой убирает комнату, и собирался работать до завтрака. Но теперь его потянуло море. Здесь было столько солнца, и дул такой приятный ветерок с запахом воды. Лесли почувствовал, как хорошо будет покачаться на катамаране над прозрачной волной и еще раз продумать хорошенько вчерашние разговоры. -- Нет, лучше буду работать, -- сказал он себе, -- не нужно начинать сразу с уступок. Пойду только взгляну, в порядке ли все на катамаране. Насвистывая, он сбежал вниз по каменным ступенькам над самым морем, и я видел, как черт, совсем как собачонка, что было духу понесся вперед.
Молодой рыбак-сингалезец, которого Лесли всегда брал с собой в море, стоял в это время около лодок и с огромным интересом, стараясь не проронить ни слова, слушал, что рассказывал один из старых рыбаков, с седой косичкой на затылке, о своем судебном процессе с местным богачом де Сильва из-за теленка, задавленного автомобилем. И сингалезцы, и тамилы, на Цейлоне, и все население Индии до Гималаев ничем на свете не увлекается так, как судебными делами. Суд -- это любимое развлечение индусов, любимая тема разговоров. В прежние времена, при раджах, не было никакого суда, потому что правым оказывался тот, кто больше заплатил. И это не представляло
192
П. Д. Успенский
никакого интереса, потому что заранее было известно, кто может заплатить больше, и кто будет прав. Но англичане ввели настоящий суд, в котором никогда неизвестно заранее, кто выиграет. Такой суд создает азарт, спорт. И население Индии с жаром воспользовались новым развлечением. Суд, это театр, клуб, цирк, представление заклинателей змей, состязание борцов и петушиный бой-вес в одно время и в одном месте. Знатоки законов и суда пользуются огромным уважением и авторитетом. И все с кем-нибудь судятся. Только у самого бедного и несчастного человека нет никаких судебных дел. Но тогда его самого за что-нибудь судят. Молодой рыбак совершенно ушел в тонкости доказательств, представленным владельцем убитого теленка. Но в этот момент подбежавший черт ударил его кулаком в плечо и толкнул в сторону отеля. Увидав Лесли, спускавшегося вниз к морю, бой заключил, что он собирается выйти в море на своем катамаране, и, оторвавшись с некоторым сожалением от увлекательного рассказа, сразу устремился навстречу Лесли с самой сияющей физиономией. Мастэр хочет идти в море. Прекрасная погода, мастэр. Ветер немного слаб, но мы сразу поставим парус. Сейчас все будет готово, мастэр! И, не слушая, что говорил Лесли, бой, нагнув голову, и сверкая голыми пятками, помчался к его катамарану, стоящему на песке, в стороне от других. Лесли невольно заразился его энтузиазмом и, улыбаясь, шел за ним, решив раз уж так полчаса покататься. Ветер в море оказался сильнее, чем можно было думать на берегу. Катамаран поднимался и опускался, скользя по волнам, как буер по льду, и повинуясь каждому движению рулевого весла. И у Лесли долго не хватало духу поворачивать назад. А, возвращаясь, пришлось лавировать против набежавшего бриза, и в результате Лесли вернулся в отель только в половине десятого. В столовой отеля, через которую проходил Лесли, уже кончался "брейкфаст". И хотя Лесли чувствовал порядочный аппетит после двух часов на воде, он хотел пройти к себе, чтобы больше не терять времени. Но "старший бой", в белой узкой юбке, с черепаховым гребнем на голове, в белом смокинге и босиком, поклонился ему так почтительно-фамильярно, как умеют это делать только индийские слуги, и Лесли невольно подошел к своему столику и сел. Черт забежал вперед его, прыгнул на стол и превратился в карточку кушаний, кокетливо прислонившуюся к вазочке с цветами. Молодой бой принес чай и варенье, как это полагается к первому завтраку и остановился, ожидая распоряжений. Лесли налил себе большую чашку крепкого чаю и, отхлебнув, взглянул мельком на карточку и велел подать себе традиционную английскую жареную копченую селедку. После селедки он спросил, также национальную, яичницу с поджаренными ломтиками страшно соленой свиной грудинки, потом небольшой бифштекс с жареным луком, потом индийское кушание -- керри, которое нигде не подают так, как на
7-1876
193
Совесть: поиск испиты
Цейлоне. Ксррм -- это целый ритуал. Сначала старший бой принес горячий, рассыпчатый, душистый рис. Лесли положил на тарелку порядочную порцию. Потом другой бой принес два блюда с судочками с разными соусами -- соус из раковых шеек, соус из рыбы, соус из яиц с томатом, соус из кусочков рубленного мяса, очень противный желтый соус из корня ксрри и соус из какой-то зелени вроде стручков. Лесли положил себе из трех судочков. Потом третий бой принес большое блюдо, разделенное чуть не на двенадцать отделений, туг были -тертые кокосовые орехи и маленькая сушеная, довольно вонючая рыбка, перец во всевозможных видах, рубленый лук, какая-то очень едкая желтая паста и еще разные странные приправы. И в заключение опять старший бой поставил перед Лесли вазу с жгучим четни, консервированным манго. Пока Лесли клал себе разные ингредиенты керри и перемешивал их на тарелке, как это полагается, я с ужасом увидел, что все это был черт. Из одной миски торчали его ножки, в другой плавала голова и т.д. После керри, от которого страшно жгло во рту, Лесли выпил две чашки чаю и съел несколько тостов с вареньем. Потом он взял себе сыру и, отказавшись от сладкого, принялся за фрукты. Апельсин, несколько бананов и потом манго. Манго, это довольно большой, темно-зеленый, тяжелый и холодный плод. Держа его левой рукой на тарелке, вы отрезаете ножом большие куски вокруг косточки и потом едите ложкой холодную, ароматную и сочную мякоть, похожую на смесь ананасового и персикового мороженого, иногда еще и с отвкусом земляники. Два манго, бутылка джинжера и папироска, это был конец завтрака Лесли Уайта. Докуривая папироску, Лесли вспомнил, что ему необходимо поехать в город. Это было досадно, приходилось опять отложить работу.
Поезд железной дороги бежал под пальмами вдоль морского берега, зеленная волна поднималась стеклянным валом и падала, разбегаясь по песку белой пеной и подкатываясь к самому поезду. В море было столько сияния и блеска, что глазам на него было больно смотреть. Но Лесли и не особенно хотелось на это смотреть. Сейчас он ясно чувствовал, что видел все это каждый день, и он думал, что поезд идет очень медленно. Ему нужно было зайти на службу и к портному и вернуться к ленчу. Думать ему не хотелось, но было приятно вспоминать, что у него в запасе есть что-то очень хорошее, к чему он вернется, когда придет время. Чертик был здесь же, хотя он и имел довольно усталый вид. (Я понимал, что ему не даром достались два завтрака Лесли Уайта), вместе с тем он был, видимо, очень доволен собой. Он влез с ногами на диван против Лесли и сидел, временами поглядывая в окно.
С поездом в час двадцать Лесли вернулся обратно в отель. Было порядочно жарко в цейлонской тепловой оранжерее. Лесли зашел к себе умыться и переодеться и в свежем белом костюме и в безукориз
194
П. Д. Успенский
ненно мягком воротничке спустился вниз в столовую. Шел ленч. Постоянный сосед Лесли по столику, отставной индийский полковник, кончил перед сдой бутылочку стаута со льдом, которая ему полагалась для здоровья, и имел очень благодушный, расположенный ко всему на свете вид. Лесли весело поздоровался с полковником и развернул салфетку. Бой поставил перед ним тарелку супа пюре-томат. Но я видел, что это был не суп, а все тот же черт. После супа черт превратился в разварное тюрбо; потом в жареную курицу с ветчиной и в зеленый салат; потом в холодную баранину с вареньем и с желе, потом в паштет из дичи и потом опять в керри, которое подавалось с той же помпой на двадцати пяти тарелочках. Все это Лесли добросовестно уничтожал. После керри черт превратился в мороженое и потом во фрукты - апельсины, манго и ананас. Кончив завтрак, Лесли встал, чувствуя некоторую тяжесть. -- Вот теперь я почитаю на свободе, -- сказал он себе, -- к чаю нужно бьггь у лэди Джеральд. Лесли прошел к себе в комнату, велел подать содовой воды с лимоном, снял с себя почти все, что можно было снять, и присел к столу с книгой и с трубкой. Страницу он прочитал очень внимательно, но на середине второй страницы он вдруг поймал себя на том, что повторяет все одну фразу, и не может понять, что она значит. В тоже время он почувствовал странную тяжесть в веках, а когда оглянулся на кровать, заметил, точно в первый раз, что она имеет необыкновенно привлекательный вид. Машинально он положил книгу[7], подошел к кровати и зевнул. Черт уже вертелся тут и разглаживал наволочку. Лесли посмотрел для чего-то на часы и лег на кровать. Почти сейчас же он заснул здоровым и крепким сном. А черт влез на кресло у стола и, взяв недокуренную трубку Лесли и книгу, которую тот читал, с важным видом начал выпускать клубы дыма и перелистывать книгу, на-рошно держа се верх ногами. Лесли спал часа два и так крепко, что когда проснулся, не мог сразу сообразить, что это: утро или вечер. Наконец, он посмотрел на часы, и увидав, что уже половина пятого, кубарем соскочил с кровати и принялся за одевание и умывание. Бой опять принес ему содовой воды с лимоном, ц через пятнадцать минут Лесли свежий и вымытый бежал на станцию, находившуюся около самого отеля, а впереди его бежал черт.
Пятичасовой чай у лэди Джеральд пили в саду. Меня немного удивило, когда я увидел Лесли Уайта за одним столиком с двумя дамами, одна из которых, высокая стройная блондинка, была Маргарет Ингльби. Но теперь я понял, почему Лесли так спешил. Я познакомился с Маргарет за два года до этогов Венеции, и не знал, что она приехала на Цейлон. Она была здесь с теткой, довольно болтливой седой дамой, и, как я понял из разговора, Лесли встречался с ней всего второй раз. Теперь он с увлечением рассказывал Маргарет про Цейлон, и их разговор совсем не был похож на обыкновенный 8ша11
7* 195
Совесть: поиск истины
1а11с, шедший за другими столиками. Лэди Джеральд увела тетку показывать ей какие-то индийские редкости, и Маргарет с Лесли остались одни. Я не мог не видеть, что они производили большое впечатление друг на друга, и что Маргарет заметила это первая. Она мне всегда очень нравилась. У нее был интересный стиль женщины с картины или гравюры восемнадцатого века. -Женщина до последней тесемочки, -- как сказал про нее один французский художник. -- Ни малейшей сухости или резкости движений, обычных у англичанок, играющих в гольф; удивительная точеная шея, маленький рот -тоже большая редкость для англичанки -- с каким-то особенным ее собственным рисунком губ, огромные серые глаза, необыкновенно музыкальный голос и манера говорить медленно и немножко лениво. Она видела, что производит впечатление на Лесли, и это ей доставляло удовольствие совершенно помимо каких бы то ни было мыслей или соображений. Она знала, что Лесли для нее совершенно невозможен. Тетка со своей обычной болтливостью уже говорила о нем с лэди Джеральд, и Маргарет слышала, что у Лесли ничего нет, что он живет на жалование, что ему двадцать восемь лет, и что, в самом благоприятном случае, он будет в состоянии жениться только через десять лет. А Маргарет было уже двадцать девять лет, и она решила, что самое позднее через год она уже будет замужем, в крайнем случае за одним из своих вечных женихов, которых было целых три. Но тем не менее Лесли ей очень нравился. Он был не похож на других, интересно говорил о том, чего никто не знал, и что ее всегда интересовало. И ей было приятно сидеть здесь в плетеном кресле, слушать Лесли и наблюдать, как его глаза -- сами, по мимо его воли, время от времени проходят по ее ногам и сейчас же усилием воли поднимаются вверх.
Наблюдая их, я заметил вдруг что-то знакомое и, приглядевшись внимательнее, я увидел, что Лесли и Маргарет, это были Адам и Ева. Но, боже, сколько теперь между ними нагромоздилось загородок. Я понял, что значит ангел с огненным мечом в руке. Они даже смотреть друг на друга не могли без стеснения. А в тоже время они чувствовали оба, что хорошо знают друг друга, и давно знают, и сразу могли перейти на очень близкий тон, если бы позволили себе. Но они очень хорошо знали, что не позволят. Хотя это было странно и почти смешно, до такой степени они, в сущности, были близки. Они кончили чай, и Лесли, которому черт подсунул из-за левого локтя тарелку с сэндвичами, машинально уничтожил порядочную горку. -- Пойдемте смотреть ваше море, своим ленивым и мелодичным голосом -- сказала Маргарет. Большая часть гостей уже перебралась на другую сторону сада, выходившего к морю. Лесли поднялся, чувствуя смутную тревогу, что к ним кто-нибудь подойдет. К счастью никто не присоединился к ним. Многие уже уезжали. В углу сада была каменная беседка
196
П. Д. Успенский
со скамейками и с лесенкой к пляжу. Они сели здесь, и Лесли сел так, что перед ним на фоне моря и неба вырисовывался силуэт Маргарет. Немного направо от них, над темно-синим горизонтом моря, уже почти касаясь его, опускался большой красный шар солнца. Морс слегка шумело, чуть набегал ветерок. И во всей природе разливалась предвечерняя тишь. Лесли рассказывал про вчерашнего индуса. -- Что меня больше всего поразило, это мое собственное ощущение, -- говорил Лесли. -- Я совсем не сентиментален, а между тем к этому старику во время разговора я испытывал положительно нежное чувство, точно он был мой отец, которого я давно не видал, потерял и вдруг нашел. Что-то вроде этого. Вы понимаете? И ведь в сущности со многим из того, что он говорил, я не был согласен. Это чувство шло как-то наперекор моему сознанию. -- Но, значит, Индия действительно существует, -- говорила Маргарет. -- Нет, вы просто должны узнать все до конца. Подумайте, как это удивительно интересно. Вдруг вы найдете настоящее чудо. Я читала все, что пишут об этом, там всегда не хватает самого главного. И вы чувствуете, что люди, которые пишут, сами в действительности ничего не знают и всегда кому-нибудь верят. -- Лесли с восхищением слушал Маргарет, она говорила буквально его мысли -- и его словами. -- Нет, этот старик производит совсем другое впечатление, -- сказал он; я именно чувствовал, что он знает и что через него можно найти людей, которые знают еще больше... И вдруг Лесли почувствовал, что все, что он говорил об индусе, приобрело какой-то особенный новый смысл, от того что это он говорил Маргарет. И Лесли вдруг понял, что если бы он мог сделать два шага, отделявшие его от Маргарет, взять ее за талию и повести с собой к самому морю и идти с ней у воды, подкатывающейся под ноги, дальше и дальше, пока зажгутся звезды, куда-то, где нет совсем никак людей, а только он и она, то тогда вдруг станет полной реальностью все, о чем говорил старик-индус. И не нужно будет никакой йоги и никакого изучения, а просто нужно будет только идти с Маргарет по морскому берегу, смотреть на звезды, ждать восхода солнца, забираться в лесную глушь в жаркий полдень, а вечером опять выходить к морю, и идти, идти, все дальше и дальше. И вместе со всеми этими мыслями Лесли почувствовал вдруг, до какой степени хорошо и близко он знает Маргарет, знает прикосновение ее рук и всего тела, запах волос, взгляд ее глаз совсем близко от своих, легкое движение ресниц, прикосновение щеки, губ, ощущение движений ее тела... все это прошло вдруг как сон. На короткий, не имевший протяжения момент, он вспомнил Маргарет и вспомнил такой же вечер на таком же морском берегу. Так же опускался красный шар солнца в потемневшее море, так же шумел, набегая, прибой, и так же шелестели пальмы... Ощущение было так сильно, что у него перехватило дыхание, и он вдруг замолчал. Маргарет слушала его, слегка повернув к
197
Совесть: поиск истины
нему голову. Все, что он говорил, было ново и занимало со. Но се смешило, что ей хотелось совсем другого. И она внутренне смеялась над тем, как удивился бы Лесли Уайт, если бы она сделала то, о чем думала. А ей хотелось, совсем как маленькой девчонке, взять Лесли за плечи и потрясти. Инстинктом она чувствовала, какой он сильный и тяжелый, и ее волнопало ощущение этого твердого и в тоже время эластичного и твердого тела. Она чувствовала, что если возьмет Лесли Уайта за плечи, то даже не сдвинет с места, и ощущение этой силы и живой тяжести было как-то особенно приятно, сливаясь с ощущением его взгляда, который с усилием отходил в сторону и опять притягивался к ее ногам, рукам, губам. -- Глупый, -- говорила она себе, -- если бы он знал, о чем я думаю. -- У нес в глазах начинали сверкать какие-то огоньки. А где же черт? -- подумал я. Интересно, что он теперь делает? Неужели Лесли его совсем съел? Но в этот момент я увидел, что из-под скамейки, на которой сидел Лесли, высовывается голова черта со взглядом, устремленным на Маргарет. Я даже вздрогнул. Эта была сама "ревность с зелеными глазами". Вот тут вся сатанинская природа черта сказалась целиком. В этом взгляде была бесконечная ненависть и злоба, какой-то грубый отвратительный цинизм и безумный, видимо, хватающий за самую глубину чертовой души страх. -- Чего он так боится? -- спросил я дьявола. -- Неужели ты не понимаешь? -- ответил тот. -- Лесли каждую минуту может исчезнуть от него. Подумай, что он должен чувствовать. Это после всего его самопожертвования! Ты видел, как он любит Лесли. И теперь из-за этой дрянной девчонки все его труды могут сойти на нет. Ты видишь, что Лесли опять весь в этих фантазиях. И теперь они особенно опасны. Ты замечаешь, что он уже вспоминает. Конечно, он не может понять этих воспоминаний. Но все-таки он очень близок к опасным открытиям. -- Ты говоришь, что он может исчезнуть. Каким образом? -- спросил я. -- Если сделает этот шаг, -- сказал дьявол. -Какой шаг? -- Этот один шаг, который разделяет их. Только он не сделает. Подумай, в саду у лэди Джеральд. Конечно, нет! И что он может сделать? Они и так слишком долго сидят вдвоем. Это можно пока извинить только тем, что Маргарет недавно приехала и ее интересуют такие вещи, как закаты солнца на морском берегу. Они сидели вдвоем в сущности очень недолго. Берет гораздо больше времени рассказать это. Я видел это потому, что солнце, золотым краем касавшееся горизонта, когда они вышли к пляжу, еще не совсем погрузилось и посылало последние лучи. А оно опускается очень быстро. Но Маргарет уже заметила странность положения и коротким усилием оторвалась от грез, которые начинали захватывать и ее. Она заметила, как изменился голос Лесли, как он вдруг замолчал, -- и почувствовала, что должна спасать положение, иначе выйдет что-нибудь глупое. Опасаться она ничего не могла. Чего же можно было