Страница:
Стригойка вздрогнула от предвкушения и попыталась обуздать разыгравшееся воображение, вызвавшее томительную судорогу внизу живота, наполнившее рот голодной слюной. Нет, ни один консервант, грубый суррогат, доставленный из донорского пункта, не может утолить извечной жажды стригоев и не способен заменить живую, горячую кровь. Эта кровь мертва! Андреа несколько мгновений брезгливо рассматривала недопитый бокал, а потом широко размахнулась и раздраженно выбросила его в окно, прямо в темную воду Большого канала. Проводила сосуд крепким словом и злобно расхохоталась в лицо ночной Венеции, переливающейся яркими, электрическими огнями.
Из всех многочисленных городов человеческого мира Андреа раз и навсегда остановила свой выбор только на одной Венеции – городе-сказке, городе-мечте, являющем удивительный симбиоз вековых традиций и вместе с тем всего остро модного, суперсовременного. Прекрасное видение, появляющееся на границе моря и неба, словно дивный корабль, пришедший из страны фей и остановившийся вдали от берега, как бы оберегая свое хрупкое очарование. Воздушный град, построенный на песчаных островах и укрепленный сваями из лиственницы, ставшими в воде прочнее камня; город, невесомо парящий над волнами искусственной лагуны Адриатического моря. Венеция, неповторимая в любое время года: в тумане осени, когда она романтична и таинственна, и при ярком летнем солнце, когда цветные витражи ее дворцов кажутся украшением в зеркальной оправе канала. Пестрые стены зданий, проступающие сквозь мелкую сетку зимних дождей, словно иссеченная трещинами гравюра старого мастера эпохи Возрождения. Просторная площадь Сан-Марко, каждую весну уходящая под воду в период обязательных сезонных наводнений, а в иные дни – густо заполненная тучами голубей, ставших ее неотъемлемым гомонящим атрибутом. Роскошный Дворец Дожей, поражающий воображение парадными залами и знаменитой капеллой, расточительно обставленный и украшенный полотнами Тинторетто, Веронезе, Тьеполо. Баснословные богатства, которые Андреа с радостью прибрала бы к своим рукам. Ненавистные церкви Санта Мария дей Мираколи и Санта Мария дела Салюте, настолько намоленные истово верующими католиками, что даже дующий с их стороны ветер обжигает сильнее песчаной африканской бури. А громадные мосты Риальто и Скарли, окруженные соблазнительными магазинчиками антиквариата… О-о-о, Венеция воистину являлась самым прекрасным городом, по праву носящим свои романтичные прозвища – Безмятежнейшая и Королева каналов. А разве королеве стригоев не пристало жить в городе королев? Две повелительницы, достигшие полнейшего взаимопонимания и заключившие незыблемый, почти мистический союз. Венеция, и рядом с ней сама Андреа – высокая, стройная, белокожая и синеокая, словно дух природного божества, сошедший с пейзажа Каналетто. Хрупкая красота в сочетании с мощью, величавостью и мудростью, достойной истинных владык мира. Город, где живут воспоминания о прошлом, и вечно молодая стригойка, сама ставшая квинтэссенцией самых страшных легенд и преданий, созданных Францией, Италией и Румынией. Слишком многое их объединяло – Венецию и Андреа, и потому, куда бы она ни поехала, девушка очень скоро начинала скучать по этому величественному городу и по богатому палаццо ла Витиччи, принадлежащему ее семье. И возвращалась, постоянно возвращалась обратно – в Венецию…
Убаюкивающий плеск волн Большого канала всегда действовал на Андреа умиротворяюще. Вот и сейчас она властно смирила легкую дрожь тонких запястий, отягощенных золотыми фамильными браслетами, подошла к музыкальному центру и включила диск с «Временами года» гениального Антонио Вивальди. Музыка мгновенно наполнила просторную комнату, окутывая ее невесомой аурой таинственности. И тогда Андреа неожиданно для самой себя вдохновенно сорвалась с места, словно золотистый кленовый листок, подхваченный порывом ветра, и закружилась в такт тоненьким напевам скрипок и флейт. Ее мозг внезапно пронзила мысль о диком сплетении извечно противоборствующих элементов – ангельской музыки и танцующей под нее демонической плясуньи. Совершенное зло ничуть не уступает по притягательности совершенному добру. Черные локоны девушки развевались, синие очи зажглись кровавыми отсветами. Платье из серебристого шелка стремительно взвихрилось вокруг стройных ног, а музыка все плыла и плыла, унося вдаль…
– Браво, моя прекрасная госпожа! – восхищенный мужской голос безупречно вплелся в нежную мелодию. – Браво, синьорина дель-Васто!
Андреа радостно вскрикнула и остановилась.
– Рауль! – она постаралась вложить в это короткое имя все богатые колоратурные возможности своих голосовых связок, придавая пяти простым буквам очарование магического любовного приворота.
И призыв подействовал. Мужчина, носящий столь изысканное и благозвучное имя, послушно затворил дубовые дверные створки и шагнул в комнату. Плотоядно раздувая ноздри безупречно очерченного носа, Андреа дель-Васто неотрывно следила за высокой фигурой, медленно идущей по светлому паркету. Рауль оказался строен и широкоплеч, ухоженные темные усики капризно изгибались над аристократично изогнутой верхней губой. Глаза – немного сонные и припухшие, необычного темно-желтого цвета, вызывали ассоциацию со зрачками сытого тигра, лениво притаившегося в тростнике. От мужчины так и веяло затаенной опасностью и неприкрытым высокомерием. Отлично пошитый костюм от «Гуччи» ладно сидел на его атлетической фигуре, подчеркивая игру тугих мускулов. Заметив обращенный к нему женский взгляд, заинтересованный и откровенно возбужденный, Рауль усмехнулся – торжествующе, но почтительно. Это была его женщина, его королева!
Взгляды любовников скрестились. Противостояние длилось несколько кратких секунд, а потом мужчина уступил, как это случалось каждый раз, уважительно отводя взор в сторону.
– Мой! – страстно шепнула стригойка, подходя к Раулю и покровительственно лаская его мужественное лицо своими хищными белоснежными пальцами. – Мой красавец-граф Рауль Деверо!
Мужчина замер, трепетно смежив веки и отдаваясь в плен этих властных, собственнических прикосновений. Из-под прикрытия длинных пушистых ресниц он внимательно наблюдал за своей обожаемой повелительницей. Рауль прожил не одну сотню лет и имел возможность достаточно хорошо изучить женщин – как дворянок, так и простолюдинок. Когда-то ему довелось лично познакомиться и с капризной Франсуазой де Монтеспан, избалованной фавориткой французского короля Людовика XIV, и с блистательной Марией-Антуанеттой, чья недолгая жизнь оборвалась столь трагично, и с великолепной Гретой Гарбо. Он познал многих женщин, но никогда не встречал никого прекраснее Андреа дель-Васто, маркизы де Салуццо. Она поражала непредсказуемыми контрастами, очаровывала мнимой беззащитностью невинной девицы и одновременно пугала угрожающей грацией гибкого хищника, еще только вступающего в лучшую пору зрелого расцвета. Она оказалась истиной дочерью своего великого родителя, Темного покровителя всех стригоев – Того, кого вампиры знали как Отца, а церковники без излишних церемоний называли Дьяволом. В глубине ее синих глаз Рауль увидел что-то манящее, властно напомнившее ему сладкий вкус крови из Атонора – чаши Тьмы, испиваемой единожды в каждые десять лет, в момент повторения ритуала Бессмертия, и это что-то – навсегда сделало его послушным слугой королевы стригоев.
– Мой, ты мой! – как приговор, нараспев произнесла Андреа, скрепляя слова страстным поцелуем. Клыки девушки оцарапали губы мужчины, а зубы Рауля слегка прикусили розовый язык Андреа. Прикосновение, сопровождающееся взаимным обменом каплями крови, дарящее блаженство намного более яркое, чем то, которое дает обычный акт плотской любви. Поцелуй стригоев.
– Принес? – взволнованно спросила стригойка, нехотя отрываясь от мужских губ, пахнущих выдержанным коньяком и дорогими кубинскими сигарами.
Граф Деверо коротко кивнул. Он приподнял правую руку, железная цепочка браслета, соединявшего его запястье с черным атташе-кейсом, мелодично звякнула. Андреа судорожно стиснула кулаки, борясь с нечеловеческим нетерпением, охватившим ее страстную душу.
– Показывай! – коротко приказала она.
Рауль усмехнулся, восхищенный ее самообладанием. Он достал из кармана маленький ключик, открыл и снял наручники, набрал несколько цифр на кодовом замке кейса и откинул стальную крышку чемоданчика, обтянутую шагреневой кожей. На бархатной подкладке лежал одинокий, свернутый в трубку пергамент. Андреа протянула тонкие пальчики и бережно развернула старинную рукопись. Быстро пробежалась взглядом по тексту документа и не удержалась от удовлетворенного вздоха.
– Эту печать невозможно подделать! Я ощущаю исходящую от нее энергетику!
Граф Деверо тоже глянул на документ и кисло скривился:
– Старофранцузский, да еще этот ужасный лангедокский диалект. Угловатый почерк церковника, причем писавший был уже в летах, страдал прогрессирующей близорукостью и закоренелым фанатизмом.
Андреа одобрительно улыбнулась уголками яркого рта:
– Дорогой, из тебя мог бы получиться неплохой графолог!
Мужчина польщено поклонился.
Стригойка снова развернула манускрипт и принялась читать вслух, легко продираясь сквозь дебри давно забытого языка:
«Ваше Святейшество! Как и было приказано, я лично учинил допрос коменданту павшей крепости Монсегюр – еретику по имени Арно-Роже де Мирпуи. Под пытками отступник показал, что на заре в последний день штурма четверо людей тайно покинули цитадель, унося с собой сверток, в котором оказались спрятаны величайшие святыни нечестивых катаров. Преступников звали Гюго, Эмвель, Экар и Кламен. Несмотря на спешно отряженную погоню, поймать беглецов так и не удалось. А наставник катаров, епископ Бертран д’Ан Марти, уже будучи сжигаем на костре, проклял нас, истинных слуг церкви, безумно выкрикнув: «Да падет на ваши головы гнев Святой Чаши!» Поэтому я прихожу к однозначному выводу, что среди похищенных реликвий находилась и чаша Господа нашего Иисуса Христа, в которую благочестивый Иосиф Аримафейский собрал святую кровь, вытекавшую из ран мученика. Под чем подписываюсь – раб Божий легат Арнольд де Сато в день 18 марта 1244 г. от Р.Х.»
Рауль хохотнул:
– Так, значит, зря мы не поверили «Совершенным»! У старика де Пюи не достало бы духу и прозорливости чтобы обмануть тебя, любимая!
Андреа ответила высокомерным взглядом:
– Члены Совета давно выжили из ума. Но ничего, скоро их власти придет конец! Для того чтобы разорвать позорящее нас Соглашение с Церковью, мне осталось совершить всего две вещи – разбудить Сына Тьмы и открыть врата Ада!
Граф похвально кивнул, всецело соглашаясь со словами обожаемой повелительницы.
Стригойка взволнованно прошлась по комнате, не выпуская из рук драгоценного документа.
– Кардинал ди Баллестро все так же уверен в том, что один из ключей от Ада – это и есть священный Грааль, и он хранится в аббатстве ди Стаффарда?
– Да! – Рауль иронично приподнял бровь. – Можно сказать, прямо в твоей родовой вотчине. Это ли не насмешка судьбы?
Андреа хрустнула пальцами:
– Ты недогадлив, мой дорогой граф. Я мало верю в насмешки судьбы, зато имею все основания подозревать нынешнего понтифика – папу Бонифация в поистине змеиной хитрости. Кардиналу Анастасио удалось попасть в подземное хранилище под собором Святого Петра?
– Да! – четко отрапортовал граф. – Отец нам помог. Ди Баллестро проник в главный ватиканский тайник, откуда и выкрал нужный твоей милости документ. Кроме того, он удостоверился, что, согласно записям в каталоге перемещений, Грааль уже более двухсот лет находится в Салуццо…
– Но почему? – перебила Андреа. – И зачем? Наше Соглашение с Церковью насчитывает этот же срок… – она нахмурилась, анализируя, сопоставляя и размышляя.
Рауль недоуменно развел руками:
– Церковники глупы. Их поступки не подаются логическому объяснению!
Стригойка недовольно потерла лоб, раздосадованная нелепой фразой любовника.
– Это ты сегодня изрекаешь глупость за глупостью, – сказала она. – Повторяю: Бонифаций хитер, как старый лис. Что еще кардинал Туринский видел в хранилище?
– О! – глаза мужчины заблистали от жадности. – По его словам – много удивительного. Например, копье Лонгина, щепки от креста, стоявшего на Голгофе, погребальные одеяния Лазаря и прочие удивительные вещи. А сильнее всего меня удивило выражение лица кардинала при нашей последней встрече. После долгих расспросов он мельком обмолвился, что сумел прочитать одну древнюю книгу, длительное время считавшуюся утерянной, но, как обнаружилось, тоже спрятанную в ватиканском тайнике. Но он наотрез отказался рассказать, что именно ему удалось узнать со страниц этого раритета.
Андреа злобно хмыкнула:
– Ну хорошо, я сама разберусь с секретами Его Высокопреосвященства! Никуда он от нас не денется. Католическая церковь не очень-то жалует подобных ему отступников и ренегатов. А пройдоха Анастасио больше всего на свете жаждет стать новообращенным, хоть и называет нас «живыми трупами»… – тут Андреа не сдержалась и сардонически расхохоталась во весь голос.
Рауль равнодушно пожал плечами:
– Тебе виднее. Хотя лично я не нахожу никакого здравого смысла в этой старой истории с Граалем и связанным с ним проклятием, да и в оксюморонах не силен.
Но Андреа не слушала любовника, продолжая негромко разговаривать сама с собой.
– Нет, смысл обязательно должен быть. Хотя, конечно, под здравым смыслом каждый человек подразумевает только свой собственный. Но я во что бы то ни стало докопаюсь до скрытой здесь истины. Рауль! – она требовательно возвысила голос. – Поезжай в аббатство. И прихвати с собой нашего пронырливого союзника. Только смотри, никто не должен раньше времени догадаться о том, что вы действуете заодно! Пусть кардинал, как и ранее, представляет Ватикан, вроде бы он пока не допускал явных ошибок и еще не лишился доверия Бонифация.
– Но под каким благовидным предлогом мы заявимся в Салуццо? – недоуменно спросил Деверо. – Не поклоняться же святым местам?
Андреа одним отрывистым взмахом ладони отмела это неудачное подобие шутки.
– Мы давно знаем, что в аббатстве ди Стаффарда основан колледж, в котором обучаются ангелы. Там периодически появляются все высшие чины небесной иерархии. Добейся встречи с ними и поставь вопрос о пересмотре условий Соглашения, причем в жесткой ультимативной форме. Сам же между делом разузнай, почему Грааль хранится именно в Салуццо!
– Разузнать и забрать? – хищно улыбнулся граф, обнажая клыки.
Повелительница благосклонно потрепала его по щеке.
– Если потребуется, разбери аббатство по кирпичам и перебей всех крылатых выродков. Возьми с собой побольше наших лучших бойцов. А пока, – стригойка прищурилась, – я попробую кое-что разузнать о тайнах нашего хитрого друга Анастасио ди Баллестро, выведанных из какой-то там книги у нас за спиной…
– Но как? – еще сильнее удивился граф.
Андреа протянула руку и взяла с кресла изящный кожаный плащ.
– Газеты так и пестрят рекламой об удивительных способностях этой новоявленной ясновидящей, Маго Руфолли. Вроде бы, она принимает в офисе на улице Мурано, дом 13-б. Не совершить ли нам с тобой прогулку в мир человеческой мистики? – она насмешливо подмигнула Раулю.
Граф брезгливо сморщился:
– Фу-у-у, ты – и у какой-то шарлатанки ясновидящей? Даже не смешно!
– Ну, чем не приключение? – Андреа требовательно потянула графа за рукав пиджака. – Я умираю от скуки. Идем же!
Плющ оказался прочным. Я легко вскарабкалась до уровня третьего этажа, переступая из одной аккуратной петли, образованной переплетением сухих стеблей, в другую, не менее удобную. Правда, пару раз импровизированная веревка угрожающе затрещала, вынуждая меня испуганно прижиматься к холодной каменной стене, но все-таки не порвалась. В результате этаких несложных манипуляций, я вскоре достигла нужного окна и уткнулась носом в плотно закрытые рамы. Да и само стекло оказалось столь надежно зашторено знаменитыми бордовыми гардинами, давшими название комнате, что внутрь не проникал не только мой заинтригованный взгляд, но даже мельчайший лучик дневного света. Я задумчиво почесала переносицу. Что за черт? Неужели легендарные стригои и в самом деле боятся солнца? В окне первого этажа, там, где проходило случайно подслушанное мною совещание, тускло светился монитор компьютера, и двигались неясные тени. «Вот здорово! – мысленно порадовалась я. – Значит, уважаемые прелаты всерьез увлеклись финансовой ревизией и вряд ли станут отвлекаться на что-то другое. Или других». Хотя к числу «уважаемых» персон мне почему-то очень не хотелось причислять велеречивого кардинала ди Баллестро. Ну не нравился он мне, и все тут!
Впрочем, подобные абстрактные размышления, конечно же, сами по себе весьма полезны – тренируют умственные способности, но к запертому окну они не имеют ни малейшего отношения. А вот процесс отпирания чего-то закрытого уже требует малой толики практических навыков.
– Я вам не какая-нибудь дура, у которой руки не из того места растут! – сварливым шепотом заявила я, борясь со смутным подозрением, что, как правило, наибольшие глупости в жизни совершаются именно с этими словами.
Уповая на хваленую звукоизоляцию пластиковых стеклопакетов и проверенных столетиями толстых монастырских стен, я плавно протянула руку и старым воровским приемом вырезала круг на стекле с помощью крупного алмаза, красовавшегося в оправе массивного фамильного перстня, который всегда носила на пальце. Вот и пригодилась старинная игрушка на что-то более полезное, чем цепляние за колготки. Теперь я точно не сомневалась в том, что лучшие друзья девушки – это бриллианты! И нечего на себя напраслину возводить – умение проникать в запертые помещения является не только прерогативой различных криминальных элементов, но и неотъемлемой частью великого искусства ниндзюцу. Но в самой глубине души я все же ощутила мимолетный укол совести. Одуреть можно, фамильный символ благородного рода, украшенный вырезанным на латыни девизом «Ad honores» («Ради чести»), я использую для взлома жилища своего духовного пастыря. Хороша будущая экзорцистка, нечего сказать! И я тут же попыталась найти удобное оправдание, утешая себя мыслью, что совершаю богоугодное дело, пускай даже действуя далеко не самым благочестивым образом.
Первый стеклянный круг с легким звоном упал внутрь рамы, а второй – на складки толстой портьерной ткани, заботливо уложенной на подоконник. Я просунула руку в образовавшееся отверстие, повернула ручку, открыла окно, отвела в сторону гардину и бесшумно залезла в комнату.
В первое мгновение меня ослепил переход от яркого дневного света к альковному полумраку тщательно затемненной комнаты. Я растерянно заморгала и стала протирать глаза, лишь еще сильнее заслезившиеся от этого бесполезного процесса. А затем зрачки мои привыкли к темноте, и я увидела…
Как известно, самый лучший способ избавиться от навязчивого искушения – это поддаться ему. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы самостоятельно додуматься до столь очевидного решения. Думаете, святая католическая церковь держится на праведниках? Могу вас заверить – ничего подобного! Могущество любой религии зиждется на сотнях и тысячах раскаивающихся грешников, не сумевших устоять перед искушением. Вот тут-то перед монахами, священниками, причетниками, канониками, епископами и прочими исполнителями воли Божьей и открывается огромный простор для бурной деятельности. Проповеди, исповеди и епитимьи, призванные освободить людей от скверны греха, так и льются, будто из рога изобилия. А народ, едва очистившись от предыдущего искушения, тут же спешит ввергнуться в новый, еще более тяжкий соблазн. И снова кается, обливая слезами подножие святого престола. Религиозный экстаз набирает обороты. А с небес на все это благосклонно взирает сам Спаситель, весьма довольный обильной жатвой искренних криков: «Верую, Господи! Прости, Иисусе!» – собираемой с душ и сердец паствы. Ибо так сладко поддаваться соблазну, зная, что рядом всегда есть кто-то всемогущий – кто поймет, поможет и простит. Да и сама я в настоящий момент отнюдь не являлась исключением из этого укоренившегося правила, ведь мое искушение немедленно предстало передо мной во всей своей воистину устрашающей красоте.
Он был темнокудр и необычайно белокож. Блестящие локоны вьющихся волос рассыпались по красной бархатной подушке, и этот ослепительный контраст цвета и фактуры завораживал. Тонкая полоска усиков над горделиво изогнутыми губами. Небольшие для столь крупного мужчины ладони смиренно сложены на груди поверх обшитой рюшами рубашки. Ни дать, ни взять – сама скромность и миролюбие. Длинные, аристократически точеные пальцы переплетены и защищают массивный золотой кулон. Я склонилась над спящим, наслаждаясь видом этой холодной, мрачной красоты. Больше всего он походил на какого-нибудь древнегреческого бога, настолько безупречными казались его лицо и фигура. И я почти уверовала в свое романическое предположение, если бы вдруг не заметила пары белоснежных клыков, слегка приподнимающих верхнюю губу зловещего красавца. Итак, старинные легенды обрели беспощадные очертания суровой реальности. Стригои существуют на самом деле! Я вздрогнула и поспешила отвести взгляд.
Поблизости от черноволосого божества так же недвижимо покоились еще двое мужчин, чья грубая, абсолютно лишенная налета мистицизма внешность наводила на здравую мысль, что им отводится всего лишь скромная роль слуг или телохранителей. Причем, второе казалось более вероятным, если учесть их одежду из кожи и наличие кобуры с пистолетами на поясе. Рядом же с облаченным в кружева красавцем я, к своему огромному удивлению, обнаружила роскошную рапиру, которую мой опытный в подобных вопросах глаз даже на вскидку сразу же отнес к работе знаменитых толедских мастеров 17 века. Клинок выглядел истинным произведением искусства и, безусловно, стоил баснословно дорого. Я недоуменно поскребла в затылке. Незнакомец имел внешность принца, носил наряд принца и в довершении ко всему – владел оружием и украшением, достойными настоящего принца. Клянусь ключами святого Петра – я набрела на самую величайшую загадку, которую только можно себе представить, и заберите меня все демоны преисподней, если я не собиралась ее разрешить. Но в следующий момент случилось непредвиденное…
Гонтор де Пюи проснулся сразу после захода солнца. Несколько минут он просто лежал, расслабленно прикрыв глаза и прислушиваясь к редким, медленным ударам своего изношенного сердца. Он испытывал одурманивающую слабость и многовековую усталость, которая постепенно разжижала его проклятую кровь, делая ее похожей на воду, и словно песок скрипела в распухших от подагры суставах. То был песок Монсегюра, ставший прахом времени. Де Пюи покаянно вздохнул. «Во что же превратился ты, благородный рыцарь воинства Христова, принесший обет бедности и смирения на ступенях главного собора Тулузы? В тот далекий и безвозвратно прекрасный 1231 год в твоей душе еще жили вера и надежда. А ныне там клубится страшная Тьма…» Сухие пальцы старого рыцаря нащупали край гроба и ухватились на него, как за спасительную пристань, помогая поднять немощное тело из земли Монсегюра, до краев наполнявшей резной дубовый ящик. Мертвенные губы Гонтора изогнулись в презрительной усмешке. Ведь он уже многие столетия спал в нежных объятиях родной земли, помогавшей ему сохранить воспоминания молодости и ту последнюю каплю привязанности к чему-то живому, которая в какой-то мере до сих пор делала его человеком. Или – всего лишь его бледным подобием. Но именно это эфемерное отличие и проложило ту огромную пропасть, что отделяла «Совершенных» от молодых представителей новых кланов. Гонтор хмуро улыбнулся, поймав себя на мысли, что совсем по-стариковски готов назидательно сетовать – ох, уж эта нынешняя молодежь! А ведь точно так же перешептывались и у него за спиной в ту благословенную пору, когда ему минуло всего то двадцать пять лет, и он со всем пылом юности уверовал в проникновенные проповеди епископа Бертрана д’Ан Марти, приведшие его под стены Монсегюра. Но современная молодежь в наставлениях не нуждается. Ей нужна лишь кровь – горячая и сладкая, еще за миг до этого бурлившая в человеческих венах. Молодых стригоев уже не устраивает концентрированная плазма, согласно договоренности ежедневно доставляемая из церковных медицинских центров. Они брезгливо называют ее мертвой и, видит Отец, вполне созрели для того, чтобы нарушить Соглашение. Человеческая жизнь для них ничто, а сами люди рассматриваются как бурдюки, несущие несколько литров желанного напитка. Менталитет зверей – жестоких и голодных. Может быть, поэтому церковники и именуют стригоев – Проклятыми? Хотя как еще можно назвать существо – не имеющее ни совести, ни чести, ни родины?
Из всех многочисленных городов человеческого мира Андреа раз и навсегда остановила свой выбор только на одной Венеции – городе-сказке, городе-мечте, являющем удивительный симбиоз вековых традиций и вместе с тем всего остро модного, суперсовременного. Прекрасное видение, появляющееся на границе моря и неба, словно дивный корабль, пришедший из страны фей и остановившийся вдали от берега, как бы оберегая свое хрупкое очарование. Воздушный град, построенный на песчаных островах и укрепленный сваями из лиственницы, ставшими в воде прочнее камня; город, невесомо парящий над волнами искусственной лагуны Адриатического моря. Венеция, неповторимая в любое время года: в тумане осени, когда она романтична и таинственна, и при ярком летнем солнце, когда цветные витражи ее дворцов кажутся украшением в зеркальной оправе канала. Пестрые стены зданий, проступающие сквозь мелкую сетку зимних дождей, словно иссеченная трещинами гравюра старого мастера эпохи Возрождения. Просторная площадь Сан-Марко, каждую весну уходящая под воду в период обязательных сезонных наводнений, а в иные дни – густо заполненная тучами голубей, ставших ее неотъемлемым гомонящим атрибутом. Роскошный Дворец Дожей, поражающий воображение парадными залами и знаменитой капеллой, расточительно обставленный и украшенный полотнами Тинторетто, Веронезе, Тьеполо. Баснословные богатства, которые Андреа с радостью прибрала бы к своим рукам. Ненавистные церкви Санта Мария дей Мираколи и Санта Мария дела Салюте, настолько намоленные истово верующими католиками, что даже дующий с их стороны ветер обжигает сильнее песчаной африканской бури. А громадные мосты Риальто и Скарли, окруженные соблазнительными магазинчиками антиквариата… О-о-о, Венеция воистину являлась самым прекрасным городом, по праву носящим свои романтичные прозвища – Безмятежнейшая и Королева каналов. А разве королеве стригоев не пристало жить в городе королев? Две повелительницы, достигшие полнейшего взаимопонимания и заключившие незыблемый, почти мистический союз. Венеция, и рядом с ней сама Андреа – высокая, стройная, белокожая и синеокая, словно дух природного божества, сошедший с пейзажа Каналетто. Хрупкая красота в сочетании с мощью, величавостью и мудростью, достойной истинных владык мира. Город, где живут воспоминания о прошлом, и вечно молодая стригойка, сама ставшая квинтэссенцией самых страшных легенд и преданий, созданных Францией, Италией и Румынией. Слишком многое их объединяло – Венецию и Андреа, и потому, куда бы она ни поехала, девушка очень скоро начинала скучать по этому величественному городу и по богатому палаццо ла Витиччи, принадлежащему ее семье. И возвращалась, постоянно возвращалась обратно – в Венецию…
Убаюкивающий плеск волн Большого канала всегда действовал на Андреа умиротворяюще. Вот и сейчас она властно смирила легкую дрожь тонких запястий, отягощенных золотыми фамильными браслетами, подошла к музыкальному центру и включила диск с «Временами года» гениального Антонио Вивальди. Музыка мгновенно наполнила просторную комнату, окутывая ее невесомой аурой таинственности. И тогда Андреа неожиданно для самой себя вдохновенно сорвалась с места, словно золотистый кленовый листок, подхваченный порывом ветра, и закружилась в такт тоненьким напевам скрипок и флейт. Ее мозг внезапно пронзила мысль о диком сплетении извечно противоборствующих элементов – ангельской музыки и танцующей под нее демонической плясуньи. Совершенное зло ничуть не уступает по притягательности совершенному добру. Черные локоны девушки развевались, синие очи зажглись кровавыми отсветами. Платье из серебристого шелка стремительно взвихрилось вокруг стройных ног, а музыка все плыла и плыла, унося вдаль…
– Браво, моя прекрасная госпожа! – восхищенный мужской голос безупречно вплелся в нежную мелодию. – Браво, синьорина дель-Васто!
Андреа радостно вскрикнула и остановилась.
– Рауль! – она постаралась вложить в это короткое имя все богатые колоратурные возможности своих голосовых связок, придавая пяти простым буквам очарование магического любовного приворота.
И призыв подействовал. Мужчина, носящий столь изысканное и благозвучное имя, послушно затворил дубовые дверные створки и шагнул в комнату. Плотоядно раздувая ноздри безупречно очерченного носа, Андреа дель-Васто неотрывно следила за высокой фигурой, медленно идущей по светлому паркету. Рауль оказался строен и широкоплеч, ухоженные темные усики капризно изгибались над аристократично изогнутой верхней губой. Глаза – немного сонные и припухшие, необычного темно-желтого цвета, вызывали ассоциацию со зрачками сытого тигра, лениво притаившегося в тростнике. От мужчины так и веяло затаенной опасностью и неприкрытым высокомерием. Отлично пошитый костюм от «Гуччи» ладно сидел на его атлетической фигуре, подчеркивая игру тугих мускулов. Заметив обращенный к нему женский взгляд, заинтересованный и откровенно возбужденный, Рауль усмехнулся – торжествующе, но почтительно. Это была его женщина, его королева!
Взгляды любовников скрестились. Противостояние длилось несколько кратких секунд, а потом мужчина уступил, как это случалось каждый раз, уважительно отводя взор в сторону.
– Мой! – страстно шепнула стригойка, подходя к Раулю и покровительственно лаская его мужественное лицо своими хищными белоснежными пальцами. – Мой красавец-граф Рауль Деверо!
Мужчина замер, трепетно смежив веки и отдаваясь в плен этих властных, собственнических прикосновений. Из-под прикрытия длинных пушистых ресниц он внимательно наблюдал за своей обожаемой повелительницей. Рауль прожил не одну сотню лет и имел возможность достаточно хорошо изучить женщин – как дворянок, так и простолюдинок. Когда-то ему довелось лично познакомиться и с капризной Франсуазой де Монтеспан, избалованной фавориткой французского короля Людовика XIV, и с блистательной Марией-Антуанеттой, чья недолгая жизнь оборвалась столь трагично, и с великолепной Гретой Гарбо. Он познал многих женщин, но никогда не встречал никого прекраснее Андреа дель-Васто, маркизы де Салуццо. Она поражала непредсказуемыми контрастами, очаровывала мнимой беззащитностью невинной девицы и одновременно пугала угрожающей грацией гибкого хищника, еще только вступающего в лучшую пору зрелого расцвета. Она оказалась истиной дочерью своего великого родителя, Темного покровителя всех стригоев – Того, кого вампиры знали как Отца, а церковники без излишних церемоний называли Дьяволом. В глубине ее синих глаз Рауль увидел что-то манящее, властно напомнившее ему сладкий вкус крови из Атонора – чаши Тьмы, испиваемой единожды в каждые десять лет, в момент повторения ритуала Бессмертия, и это что-то – навсегда сделало его послушным слугой королевы стригоев.
– Мой, ты мой! – как приговор, нараспев произнесла Андреа, скрепляя слова страстным поцелуем. Клыки девушки оцарапали губы мужчины, а зубы Рауля слегка прикусили розовый язык Андреа. Прикосновение, сопровождающееся взаимным обменом каплями крови, дарящее блаженство намного более яркое, чем то, которое дает обычный акт плотской любви. Поцелуй стригоев.
– Принес? – взволнованно спросила стригойка, нехотя отрываясь от мужских губ, пахнущих выдержанным коньяком и дорогими кубинскими сигарами.
Граф Деверо коротко кивнул. Он приподнял правую руку, железная цепочка браслета, соединявшего его запястье с черным атташе-кейсом, мелодично звякнула. Андреа судорожно стиснула кулаки, борясь с нечеловеческим нетерпением, охватившим ее страстную душу.
– Показывай! – коротко приказала она.
Рауль усмехнулся, восхищенный ее самообладанием. Он достал из кармана маленький ключик, открыл и снял наручники, набрал несколько цифр на кодовом замке кейса и откинул стальную крышку чемоданчика, обтянутую шагреневой кожей. На бархатной подкладке лежал одинокий, свернутый в трубку пергамент. Андреа протянула тонкие пальчики и бережно развернула старинную рукопись. Быстро пробежалась взглядом по тексту документа и не удержалась от удовлетворенного вздоха.
– Эту печать невозможно подделать! Я ощущаю исходящую от нее энергетику!
Граф Деверо тоже глянул на документ и кисло скривился:
– Старофранцузский, да еще этот ужасный лангедокский диалект. Угловатый почерк церковника, причем писавший был уже в летах, страдал прогрессирующей близорукостью и закоренелым фанатизмом.
Андреа одобрительно улыбнулась уголками яркого рта:
– Дорогой, из тебя мог бы получиться неплохой графолог!
Мужчина польщено поклонился.
Стригойка снова развернула манускрипт и принялась читать вслух, легко продираясь сквозь дебри давно забытого языка:
«Ваше Святейшество! Как и было приказано, я лично учинил допрос коменданту павшей крепости Монсегюр – еретику по имени Арно-Роже де Мирпуи. Под пытками отступник показал, что на заре в последний день штурма четверо людей тайно покинули цитадель, унося с собой сверток, в котором оказались спрятаны величайшие святыни нечестивых катаров. Преступников звали Гюго, Эмвель, Экар и Кламен. Несмотря на спешно отряженную погоню, поймать беглецов так и не удалось. А наставник катаров, епископ Бертран д’Ан Марти, уже будучи сжигаем на костре, проклял нас, истинных слуг церкви, безумно выкрикнув: «Да падет на ваши головы гнев Святой Чаши!» Поэтому я прихожу к однозначному выводу, что среди похищенных реликвий находилась и чаша Господа нашего Иисуса Христа, в которую благочестивый Иосиф Аримафейский собрал святую кровь, вытекавшую из ран мученика. Под чем подписываюсь – раб Божий легат Арнольд де Сато в день 18 марта 1244 г. от Р.Х.»
Рауль хохотнул:
– Так, значит, зря мы не поверили «Совершенным»! У старика де Пюи не достало бы духу и прозорливости чтобы обмануть тебя, любимая!
Андреа ответила высокомерным взглядом:
– Члены Совета давно выжили из ума. Но ничего, скоро их власти придет конец! Для того чтобы разорвать позорящее нас Соглашение с Церковью, мне осталось совершить всего две вещи – разбудить Сына Тьмы и открыть врата Ада!
Граф похвально кивнул, всецело соглашаясь со словами обожаемой повелительницы.
Стригойка взволнованно прошлась по комнате, не выпуская из рук драгоценного документа.
– Кардинал ди Баллестро все так же уверен в том, что один из ключей от Ада – это и есть священный Грааль, и он хранится в аббатстве ди Стаффарда?
– Да! – Рауль иронично приподнял бровь. – Можно сказать, прямо в твоей родовой вотчине. Это ли не насмешка судьбы?
Андреа хрустнула пальцами:
– Ты недогадлив, мой дорогой граф. Я мало верю в насмешки судьбы, зато имею все основания подозревать нынешнего понтифика – папу Бонифация в поистине змеиной хитрости. Кардиналу Анастасио удалось попасть в подземное хранилище под собором Святого Петра?
– Да! – четко отрапортовал граф. – Отец нам помог. Ди Баллестро проник в главный ватиканский тайник, откуда и выкрал нужный твоей милости документ. Кроме того, он удостоверился, что, согласно записям в каталоге перемещений, Грааль уже более двухсот лет находится в Салуццо…
– Но почему? – перебила Андреа. – И зачем? Наше Соглашение с Церковью насчитывает этот же срок… – она нахмурилась, анализируя, сопоставляя и размышляя.
Рауль недоуменно развел руками:
– Церковники глупы. Их поступки не подаются логическому объяснению!
Стригойка недовольно потерла лоб, раздосадованная нелепой фразой любовника.
– Это ты сегодня изрекаешь глупость за глупостью, – сказала она. – Повторяю: Бонифаций хитер, как старый лис. Что еще кардинал Туринский видел в хранилище?
– О! – глаза мужчины заблистали от жадности. – По его словам – много удивительного. Например, копье Лонгина, щепки от креста, стоявшего на Голгофе, погребальные одеяния Лазаря и прочие удивительные вещи. А сильнее всего меня удивило выражение лица кардинала при нашей последней встрече. После долгих расспросов он мельком обмолвился, что сумел прочитать одну древнюю книгу, длительное время считавшуюся утерянной, но, как обнаружилось, тоже спрятанную в ватиканском тайнике. Но он наотрез отказался рассказать, что именно ему удалось узнать со страниц этого раритета.
Андреа злобно хмыкнула:
– Ну хорошо, я сама разберусь с секретами Его Высокопреосвященства! Никуда он от нас не денется. Католическая церковь не очень-то жалует подобных ему отступников и ренегатов. А пройдоха Анастасио больше всего на свете жаждет стать новообращенным, хоть и называет нас «живыми трупами»… – тут Андреа не сдержалась и сардонически расхохоталась во весь голос.
Рауль равнодушно пожал плечами:
– Тебе виднее. Хотя лично я не нахожу никакого здравого смысла в этой старой истории с Граалем и связанным с ним проклятием, да и в оксюморонах не силен.
Но Андреа не слушала любовника, продолжая негромко разговаривать сама с собой.
– Нет, смысл обязательно должен быть. Хотя, конечно, под здравым смыслом каждый человек подразумевает только свой собственный. Но я во что бы то ни стало докопаюсь до скрытой здесь истины. Рауль! – она требовательно возвысила голос. – Поезжай в аббатство. И прихвати с собой нашего пронырливого союзника. Только смотри, никто не должен раньше времени догадаться о том, что вы действуете заодно! Пусть кардинал, как и ранее, представляет Ватикан, вроде бы он пока не допускал явных ошибок и еще не лишился доверия Бонифация.
– Но под каким благовидным предлогом мы заявимся в Салуццо? – недоуменно спросил Деверо. – Не поклоняться же святым местам?
Андреа одним отрывистым взмахом ладони отмела это неудачное подобие шутки.
– Мы давно знаем, что в аббатстве ди Стаффарда основан колледж, в котором обучаются ангелы. Там периодически появляются все высшие чины небесной иерархии. Добейся встречи с ними и поставь вопрос о пересмотре условий Соглашения, причем в жесткой ультимативной форме. Сам же между делом разузнай, почему Грааль хранится именно в Салуццо!
– Разузнать и забрать? – хищно улыбнулся граф, обнажая клыки.
Повелительница благосклонно потрепала его по щеке.
– Если потребуется, разбери аббатство по кирпичам и перебей всех крылатых выродков. Возьми с собой побольше наших лучших бойцов. А пока, – стригойка прищурилась, – я попробую кое-что разузнать о тайнах нашего хитрого друга Анастасио ди Баллестро, выведанных из какой-то там книги у нас за спиной…
– Но как? – еще сильнее удивился граф.
Андреа протянула руку и взяла с кресла изящный кожаный плащ.
– Газеты так и пестрят рекламой об удивительных способностях этой новоявленной ясновидящей, Маго Руфолли. Вроде бы, она принимает в офисе на улице Мурано, дом 13-б. Не совершить ли нам с тобой прогулку в мир человеческой мистики? – она насмешливо подмигнула Раулю.
Граф брезгливо сморщился:
– Фу-у-у, ты – и у какой-то шарлатанки ясновидящей? Даже не смешно!
– Ну, чем не приключение? – Андреа требовательно потянула графа за рукав пиджака. – Я умираю от скуки. Идем же!
Плющ оказался прочным. Я легко вскарабкалась до уровня третьего этажа, переступая из одной аккуратной петли, образованной переплетением сухих стеблей, в другую, не менее удобную. Правда, пару раз импровизированная веревка угрожающе затрещала, вынуждая меня испуганно прижиматься к холодной каменной стене, но все-таки не порвалась. В результате этаких несложных манипуляций, я вскоре достигла нужного окна и уткнулась носом в плотно закрытые рамы. Да и само стекло оказалось столь надежно зашторено знаменитыми бордовыми гардинами, давшими название комнате, что внутрь не проникал не только мой заинтригованный взгляд, но даже мельчайший лучик дневного света. Я задумчиво почесала переносицу. Что за черт? Неужели легендарные стригои и в самом деле боятся солнца? В окне первого этажа, там, где проходило случайно подслушанное мною совещание, тускло светился монитор компьютера, и двигались неясные тени. «Вот здорово! – мысленно порадовалась я. – Значит, уважаемые прелаты всерьез увлеклись финансовой ревизией и вряд ли станут отвлекаться на что-то другое. Или других». Хотя к числу «уважаемых» персон мне почему-то очень не хотелось причислять велеречивого кардинала ди Баллестро. Ну не нравился он мне, и все тут!
Впрочем, подобные абстрактные размышления, конечно же, сами по себе весьма полезны – тренируют умственные способности, но к запертому окну они не имеют ни малейшего отношения. А вот процесс отпирания чего-то закрытого уже требует малой толики практических навыков.
– Я вам не какая-нибудь дура, у которой руки не из того места растут! – сварливым шепотом заявила я, борясь со смутным подозрением, что, как правило, наибольшие глупости в жизни совершаются именно с этими словами.
Уповая на хваленую звукоизоляцию пластиковых стеклопакетов и проверенных столетиями толстых монастырских стен, я плавно протянула руку и старым воровским приемом вырезала круг на стекле с помощью крупного алмаза, красовавшегося в оправе массивного фамильного перстня, который всегда носила на пальце. Вот и пригодилась старинная игрушка на что-то более полезное, чем цепляние за колготки. Теперь я точно не сомневалась в том, что лучшие друзья девушки – это бриллианты! И нечего на себя напраслину возводить – умение проникать в запертые помещения является не только прерогативой различных криминальных элементов, но и неотъемлемой частью великого искусства ниндзюцу. Но в самой глубине души я все же ощутила мимолетный укол совести. Одуреть можно, фамильный символ благородного рода, украшенный вырезанным на латыни девизом «Ad honores» («Ради чести»), я использую для взлома жилища своего духовного пастыря. Хороша будущая экзорцистка, нечего сказать! И я тут же попыталась найти удобное оправдание, утешая себя мыслью, что совершаю богоугодное дело, пускай даже действуя далеко не самым благочестивым образом.
Первый стеклянный круг с легким звоном упал внутрь рамы, а второй – на складки толстой портьерной ткани, заботливо уложенной на подоконник. Я просунула руку в образовавшееся отверстие, повернула ручку, открыла окно, отвела в сторону гардину и бесшумно залезла в комнату.
В первое мгновение меня ослепил переход от яркого дневного света к альковному полумраку тщательно затемненной комнаты. Я растерянно заморгала и стала протирать глаза, лишь еще сильнее заслезившиеся от этого бесполезного процесса. А затем зрачки мои привыкли к темноте, и я увидела…
Как известно, самый лучший способ избавиться от навязчивого искушения – это поддаться ему. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы самостоятельно додуматься до столь очевидного решения. Думаете, святая католическая церковь держится на праведниках? Могу вас заверить – ничего подобного! Могущество любой религии зиждется на сотнях и тысячах раскаивающихся грешников, не сумевших устоять перед искушением. Вот тут-то перед монахами, священниками, причетниками, канониками, епископами и прочими исполнителями воли Божьей и открывается огромный простор для бурной деятельности. Проповеди, исповеди и епитимьи, призванные освободить людей от скверны греха, так и льются, будто из рога изобилия. А народ, едва очистившись от предыдущего искушения, тут же спешит ввергнуться в новый, еще более тяжкий соблазн. И снова кается, обливая слезами подножие святого престола. Религиозный экстаз набирает обороты. А с небес на все это благосклонно взирает сам Спаситель, весьма довольный обильной жатвой искренних криков: «Верую, Господи! Прости, Иисусе!» – собираемой с душ и сердец паствы. Ибо так сладко поддаваться соблазну, зная, что рядом всегда есть кто-то всемогущий – кто поймет, поможет и простит. Да и сама я в настоящий момент отнюдь не являлась исключением из этого укоренившегося правила, ведь мое искушение немедленно предстало передо мной во всей своей воистину устрашающей красоте.
Он был темнокудр и необычайно белокож. Блестящие локоны вьющихся волос рассыпались по красной бархатной подушке, и этот ослепительный контраст цвета и фактуры завораживал. Тонкая полоска усиков над горделиво изогнутыми губами. Небольшие для столь крупного мужчины ладони смиренно сложены на груди поверх обшитой рюшами рубашки. Ни дать, ни взять – сама скромность и миролюбие. Длинные, аристократически точеные пальцы переплетены и защищают массивный золотой кулон. Я склонилась над спящим, наслаждаясь видом этой холодной, мрачной красоты. Больше всего он походил на какого-нибудь древнегреческого бога, настолько безупречными казались его лицо и фигура. И я почти уверовала в свое романическое предположение, если бы вдруг не заметила пары белоснежных клыков, слегка приподнимающих верхнюю губу зловещего красавца. Итак, старинные легенды обрели беспощадные очертания суровой реальности. Стригои существуют на самом деле! Я вздрогнула и поспешила отвести взгляд.
Поблизости от черноволосого божества так же недвижимо покоились еще двое мужчин, чья грубая, абсолютно лишенная налета мистицизма внешность наводила на здравую мысль, что им отводится всего лишь скромная роль слуг или телохранителей. Причем, второе казалось более вероятным, если учесть их одежду из кожи и наличие кобуры с пистолетами на поясе. Рядом же с облаченным в кружева красавцем я, к своему огромному удивлению, обнаружила роскошную рапиру, которую мой опытный в подобных вопросах глаз даже на вскидку сразу же отнес к работе знаменитых толедских мастеров 17 века. Клинок выглядел истинным произведением искусства и, безусловно, стоил баснословно дорого. Я недоуменно поскребла в затылке. Незнакомец имел внешность принца, носил наряд принца и в довершении ко всему – владел оружием и украшением, достойными настоящего принца. Клянусь ключами святого Петра – я набрела на самую величайшую загадку, которую только можно себе представить, и заберите меня все демоны преисподней, если я не собиралась ее разрешить. Но в следующий момент случилось непредвиденное…
Гонтор де Пюи проснулся сразу после захода солнца. Несколько минут он просто лежал, расслабленно прикрыв глаза и прислушиваясь к редким, медленным ударам своего изношенного сердца. Он испытывал одурманивающую слабость и многовековую усталость, которая постепенно разжижала его проклятую кровь, делая ее похожей на воду, и словно песок скрипела в распухших от подагры суставах. То был песок Монсегюра, ставший прахом времени. Де Пюи покаянно вздохнул. «Во что же превратился ты, благородный рыцарь воинства Христова, принесший обет бедности и смирения на ступенях главного собора Тулузы? В тот далекий и безвозвратно прекрасный 1231 год в твоей душе еще жили вера и надежда. А ныне там клубится страшная Тьма…» Сухие пальцы старого рыцаря нащупали край гроба и ухватились на него, как за спасительную пристань, помогая поднять немощное тело из земли Монсегюра, до краев наполнявшей резной дубовый ящик. Мертвенные губы Гонтора изогнулись в презрительной усмешке. Ведь он уже многие столетия спал в нежных объятиях родной земли, помогавшей ему сохранить воспоминания молодости и ту последнюю каплю привязанности к чему-то живому, которая в какой-то мере до сих пор делала его человеком. Или – всего лишь его бледным подобием. Но именно это эфемерное отличие и проложило ту огромную пропасть, что отделяла «Совершенных» от молодых представителей новых кланов. Гонтор хмуро улыбнулся, поймав себя на мысли, что совсем по-стариковски готов назидательно сетовать – ох, уж эта нынешняя молодежь! А ведь точно так же перешептывались и у него за спиной в ту благословенную пору, когда ему минуло всего то двадцать пять лет, и он со всем пылом юности уверовал в проникновенные проповеди епископа Бертрана д’Ан Марти, приведшие его под стены Монсегюра. Но современная молодежь в наставлениях не нуждается. Ей нужна лишь кровь – горячая и сладкая, еще за миг до этого бурлившая в человеческих венах. Молодых стригоев уже не устраивает концентрированная плазма, согласно договоренности ежедневно доставляемая из церковных медицинских центров. Они брезгливо называют ее мертвой и, видит Отец, вполне созрели для того, чтобы нарушить Соглашение. Человеческая жизнь для них ничто, а сами люди рассматриваются как бурдюки, несущие несколько литров желанного напитка. Менталитет зверей – жестоких и голодных. Может быть, поэтому церковники и именуют стригоев – Проклятыми? Хотя как еще можно назвать существо – не имеющее ни совести, ни чести, ни родины?