Устинова Анна. Тайна старого кладбища

Антон Иванов, Анна Устинова
Тайна старого кладбища

Глава I ПРОКЛЯТАЯ МОГИЛА

   В половине двенадцатого небо заволокла огромная сизая туча. Над кладбищем воцарилась почти непроглядная тьма.
   – Хорошенькое начало, – проворчал Дима.
   – Молчи, – ответила Маша.
   – Почему это я, интересно, должен молчать? – заспорил брат-близнец.
   – Совсем, что ли? – покрутил пальцем у виска коренастый Петька.
   Дима затих. Внимание и впрямь привлекать не следовало.
   – Пошли, – поторопил Вова.
   – Только ты, Димка, не споткнись обо что-нибудь, – предупредила Маша.
   – За собой последи, – отозвался тот.
   В следующий момент он запутался в какой-то проволоке и упал на покосившуюся ограду могилы. Ограда рухнула. Диму в последний момент спас от падения Петька. Он схватил друга за плечи.
   – Говорила же, – не удержалась от колкости сестра.
   – Я не виноват, – огрызнулся Дима. – Понакидали всякой дряни.
   Он поднял с тропинки, петляющей между могилами, моток ржавой проволоки.
   Так и голову сломать можно.
   – Терминатор и есть Терминатор, – вспомнилась Петьке тайная кличка друга: он заработал ее за то, что умудрялся каким-то неведомым образом все сокрушать на своем пути.
   Дима промолчал и бросил проволоку на поврежденную ограду.
   – Зря ты так, – осуждающе покачал головой Вова. – Покойник может обидеться.
   – Пока что я на него обиделся, – отозвался Дима. – Я из-за этой ограды чуть голову не сломал.
   Стараясь не шуметь, компания медленно двинулась по тропинке. Ребята шли на цыпочках. Однако тишина стояла такая, что каждый их шаг был слышен.
   – Здесь, – остановился, наконец, Вова возле какой-то ухоженной могилы.
   Повозившись возле ограды, он отворил калитку. Вся компания юркнула внутрь.
   – Тут нас и впрямь никто не увидит. – Петька оглядел ограду, со всех сторон засаженную шиповником.
   – И не так страшно, – шепотом подхватил Вова. – Мои бабушка с дедушкой при жизни никому зла не делали.
   Он взглянул на памятник с двумя портретами.
   – Это при жизни, – Дима окинул всю компанию многозначительным взглядом.
   – Ты что, моих деда с бабкой не уважаешь? – надулся Вова. – И тебе не стыдно?
   – Не обращай внимания, – вмешалась Маша.
   – Если моим бабушке с дедушкой не доверяете, зачем у них на могиле сидеть? – не унимался Вова.
   – Мы доверяем, – дружески похлопал его по плечу Дима.
   Тот мигом успокоился. И уже совсем другим тоном сказал:
   – Раз доверяете, то садитесь.
   И он указал на скамейку возле ограды. Ребята тут же сели. Теперь их было довольно трудно заметить снаружи.
   – Молодец, Вова. Отличное укрытие, – похвалил Петька.
   Только как наблюдательный пункт никуда не годится, – не преминул заметить Дима. – Попробуй что-нибудь разгляди сквозь эти кусты.
   – Глядеть надо лучше! – Вовка указал на просвет между зарослями.
   – Ух, ты! – обрадовался Петька. – Отлично видно.
   Сквозь листву виднелась соседняя могила, а за ней – еще одна, на которой возвышался высокий постамент, увенчанный голубем из белого мрамора. Каменная птица распростерла крылья. Казалось, она хочет куда-то улететь, но у нее не хватает сил оторваться от пьедестала. Все это ребята смогли увидеть, даже не поднимаясь со скамейки.
   – Сколько натикало? – спросил Вова.
   Петька взглянул на светящийся циферблат часов.
   Без десяти двенадцать.
   – Рано еще, – сказал Петька. – Ждем до полуночи.
   – Если вообще дождемся, – Диму охватили сомнения.
   – Если не веришь, зачем пришел? – обиделся Вова.
   – Не твое дело, – отрезал Дима.
   – Прекратите, – шикнул на них Петька. – Нас ведь могут заметить.
   Мальчики послушались.
   Тишина вокруг стояла пугающая. Старый сельский погост смахивал сейчас на театральную декорацию, окутанную жаром июньской ночи. Ни звука. Ни ветерка. Даже листва на деревьях, и та не шевелилась. И черная низко нависшая туча по-прежнему застилала небо до самого горизонта.
   Минут пять друзья находились в полном молчании. Время от времени они поглядывали на могилу. Мраморный голубь белел во тьме, как привидение.
   Вдруг тишину прорезали резкие крики, словно где-то над головами ребят заплакал грудной ребенок. Друзья в ужасе уставились друг на друга.
   – Филин, – одними губами произнес Вова.
   Говорят, эти птицы предсказывают близкую смерть человека, – робко проговорила рыжеволосая Настя.
   – И предсказывать нечего, – глухо откликнулся Петька. – Кругом одни покойники.
   – Не надо о них, – с мольбой произнес Вова. – Еще беду накликаем.
   Леденящие душу крики смолкли. Петька снова посмотрел на часы. Ровно двенадцать ночи. Он повернулся к просвету между зарослями. Остальные, тоже не отрываясь, глядели на могилу с голубем.
   Внезапно всех пятерых пробрала дрожь. Возле памятника бесшумно возникла высокая темная человеческая фигура. Ребята заворожено следили за ней. Странный пришелец будто застыл на месте. Ни единый шорох по-прежнему не нарушал тишины кладбища. Друзья инстинктивно пригнули головы, будто страшась, что таинственный пришелец их обнаружит.
   Тот стоял в прежней позе. Так длилось с минуту. Затем до ребят донесся не то писк, не то скрип. И почти тут же мраморный голубь словно бы ожил. Крылья задвигались. Клюв изогнулся, как у хищной птицы. И голубь стал медленно поворачиваться туда, где за зарослями прятались пятеро друзей…
   А началось все в тот день, когда Петька, Настя и Дима с Машей, сдав утомительные экзамены за девятый класс, наконец, приехали в подмосковный дачный поселок Красные Горы, Петьку привезли утром. Дима и Маша подоспели к двум часам дня. А Настя, живущая с ними по соседству, прибыла в три и, даже не заходя, домой, побежала к близнецам. А потом они втроем отправились к Петьке. Тот к их приходу уже успел восстановить шалаш, или, как называли это сооружение четверо друзей, летний штаб «Братства кленового листа». Словом, когда друзья пришли на дачу Мироновых, шалаш выглядел так, будто прошлое лето, минуя осень, зиму и весну, перешло в нынешнее.
   Войдя в шалаш, друзья расселись на старых диванных подушках.
   – Ну, наконец-то! – весело воскликнула Настя. – Я думала, эти экзамены никогда не кончатся.
   – А я вообще дошел до ручки, – мрачно отозвался тощий Дима.
   – Димочка у нас решил всех перехитрить, – фыркнула Маша. – У нас три экзамена было обязательных, а еще два по выбору. Их можно было сдавать устно или досрочно в виде теста. Только за тест изволь платить денежки.
   – У нас то же самое! – хором воскликнули Петька и Настя.
   – Ну вот, – насмешливо посмотрев на брата, продолжала Маша. – Мой умненький братик отчего-то вообразил себя большим знатоком русского языка и истории. Я его честно отговаривала. Но он мне сказал, что я дура…
   – А ты-то сама что сдавала? – поинтересовалась Настя.
   – Я один тест взяла по биологии, а устным экзаменом выбрала английский, – ответила Маша. – Мы-то, в отличие от некоторых, соображаем, что делать, – вновь покосилась она на брата.
   – Изворотливость – это еще не ум, – немедленно отреагировал Дима.
   – При чем тут изворотливость? – удивилась Маша.
   – Идешь по линии наименьшего сопротивления, – назидательно проговорил брат. – Каждый дурак в нашем классе знает, что у тебя биология и английский любимые предметы.
   – Зато Димочка у нас сопротивлялся за двоих, – продолжала Маша. – Оба теста он написал на двойки. И пришлось ему русский и историю сдавать как устные экзамены. А там по тридцать билетов. В каждом по два вопроса.
   – Бедный! – вырвалось у Насти.
   – Хоть один чуткий человек нашелся, – с благодарностью поглядел на девочку Дима. – Представьте себе, она гуляла целыми днями, – повернулся он к сестре, – а я билеты учил.
   – Ну да, – нисколько не смутилась Maшa. – А кто мне твердил, что экзамены сдаст вперед меня?
   – Я не виноват, что тесты попались какие-то идиотские, – проворчал Дима. – Мне вообще теперь кажется, что в них были ошибки. Но разве учителя признаются?
   – Короче, ты у нас жертва несправедливости! – захохотал Петька.
   – У тебя-то как все прошло? – поинтересовалась у него Настя.
   – Нормально, – ответил тот.
   – Я тоже легко отделалась, – сказала Настя.
   – Теперь отдыхать будем, – вмешался Дима. – Эх, искупаться бы…
   – А кто нам мешает? – поддержал его Петька.
   Остальные тоже не возражали.
   – Сбегаем за купальными принадлежностями, а потом встретимся возле дачи Ковровой-Водкиной, – предложила Маша.
   – Зачем? – возразил Петька. – Я сейчас сбегаю в дом и переоденусь, а потом вместе отправимся к вам.
   Десять минут спустя все четверо, выйдя за ворота дачи Мироновых, достигли угла улицы, свернули на соседнюю и пустились по раскаленной от июньского зноя асфальтовой дороге к участкам Адамовых и Серебряковых.
   Поселок Красные Горы, в котором, как ни странно, не было ни одной горы и даже пригорка, возник в середине тридцатых годов. Огромные двух и даже трехэтажные дачи, стоящие на необъятных участках. Множество улиц, переулков, тупичков… На каждой даче телефон и прочие блага цивилизации. Тогда это был поселок, там жили видные ученые, военачальники, деятели искусств. С годами состав жителей Красных Гор становился все более разнообразным. Старожилы умирали. Многим из их обедневших потомков уже не под силу было содержать огромные дачи. Особенно заметно разбавилось население поселка в последние годы. Дачи одну за другой скупали «новые русские». Они в большинстве своем тут же сносили старые деревянные дома. На их месте возводились монументальные особняки из кирпича или камня. Коренное население Красных Гор относилось к подобным новшествам неодобрительно.
   Дима и Маша Серебряковы и Петька Миронов представляли третье поколение старожилов. Настя Адамова появилась в поселке лишь два года назад, однако сразу же вписалась в их компанию.
   Больше всего эта красивая яркая девочка с рыжими волосами и огромными зелеными глазами понравилась Петьке. Стремясь обратить на себя ее внимание, он и предложил создать тайное детективное «Братство кленового листа». Идея всем очень понравилась. Правда, Дима немедленно заявил, что где-где, а в Красных Горах детективному «Братству» делать совершенно нечего.
   В поселке и впрямь царила безмятежная жизнь. Правда, бдительный сторож Иван Степанович, с гордостью называвший себя бывшим заслуженным работником органов правопорядка, нес усиленную охрану вверенной ему территории, однако весь криминал пока ограничивался расхищением яблок и прочих фруктов из садов дачников.
   Стоило, однако, четверым друзьям написать устав детективного «Братства» и принять клятву, как в Красных Горах и окрестностях стали происходить самые настоящие преступления. Тайное «Братство кленового листа» начало действовать, и к концу прошлого лета ребята могли похвастаться пятью блестяще проведенными расследованиями.
   Участковый милиционер, капитан Алексей Борисович Шмельков, был очень благодарен тайному «Братству» за помощь. Совсем по-иному воспринимал их деятельность Иван Степанович. Дело в том, что он сам давно хотел тряхнуть стариной. Как только в Красных Горах стали совершаться преступления, Степаныч, облачившись в видавший виды милицейский китель и водрузив на коротко стриженную седую голову, выгоревшую форменную фуражку, начал самостоятельные расследования. Во-первых, доблестному сторожу давно уже хотелось доказать «зеленому», по его словам, капитану Шмелькову, кто тут «настоящий опытный сыскарь». А во-вторых, задержав и обезвредив преступников, Степаныч поднял бы свой авторитет в глазах дачников.
   Впрочем, все это оставалось мечтами. «Братство кленового листа» неизменно опережало бывшего заслуженного работника органов правопорядка. Степаныч кипел от возмущения и проникался все большей неприязнью к «нахальной и невоспитанной подростковой компании». Именно так сторож поселка Красные Горы именовал про себя четверых неразлучных друзей. О Степаныче ребята и вспомнили по пути от Петьки к даче Адамовых.
   – Он все такой же! – звонко расхохоталась Настя. – Когда открывал нам шлагбаум, у него лицо так и перекосилось.
   – Наверное, бедный, надеялся, что мы сюда больше никогда не приедем, – скривила губы в усмешке Маша.
   – Я вообще, когда мы въезжали в поселок, пригнулся, – подхватил Дима. – Чего Степаныча понапрасну расстраивать!
   – Димочка у нас гуманист, – покачала головой сестра. – Не хотел портить настроение пожилому человеку.
   – В таком случае зря старался, – подмигнул ему Петька. – Я Степанычу с самого раннего утра испортил настроение.
   – Чем? – хором поинтересовались друзья.
   – Сам не знаю, – пожал плечами Петька. – Я просто вылез из машины и очень вежливо с ним поздоровался. А он повернулся к нам с папой спиной. И удалился к себе в сторожку. Даже шлагбаум, когда мы проехали, забыл опустить.
   – Значит, снова все лето будет нас доставать, – вздохнул Дима.
   Они поравнялись с воротами Адамовых. Настя побежала к даче.
   – Возьмешь все и заходи за нами, – хором сказали ей близнецы.
   – Договорились, – крикнула на ходу она.
   Дойдя до следующих ворот, Дима, Маша и Петька пошли по длинной аллее к даче Серебряковых. Кроны старых деревьев, росших по обе стороны дороги, смыкались, образуя густую спасительную тень.
   – Единственное место, где нормально себя чувствуешь в такую жару, – выдохнул Дима.
   – Мальчику, наверное, голову напекло, – не замедлила с колкостью Маша.
   Петька усмехнулся, в который раз, за их многолетнюю дружбу отмечая несходство близнецов. Внешне-то они очень похожи. Оба светловолосые, голубоглазые, рослые и стройные. А вот характеры… Ироничная Маша всегда уверена в себе. Решения принимает мгновенно. Диме больше свойственны рассеянность и мечтательность, которые причудливым образом сочетаются у него с чрезмерной торопливостью. Тайно ото всех Дима пишет стихи, которые никогда никому не показывает. Кроме того, он очень мнителен. И страшно печется о собственном здоровье.
   Маша очень похожа на бабушку – пожилую ученую даму Анну Константиновну Серебрякову. Дима же, по словам старожилов поселка, вылитый дедушка. Покойный академик Серебряков был точно таким же. Рассеянность его не знала границ. Поговаривали, что на вручение какой-то крупной международной премии он явился в изысканной фрачной паре и стоптанных домашних шлепанцах. А несколько позже, делая доклад на представительном форуме, где собрались крупнейшие биологи со всего мира, настолько увлекся, что свалился вместе с трибуной в партер. От покойного дедушки Дима унаследовал и склонность к простудам. И у того и у другого насморк прекращался только летом, да и то ненадолго.
   – Ты зайдешь? – вывела Петьку из задумчивости Маша.
   Они стояли перед дверью огромной серебряковской дачи.
   – На улице постою, – покачал головой мальчик. – Лучше давайте скорей.
   Дверь отворилась, и на крыльцо вышла Анна Константиновна.
   – Петруша! – обрадовалась она. – Ты все больше становишься, похож на отца.
   Петькиного папу, Валерия Петровича, она знала с пеленок и до сих пор называла «замечательным мальчиком». Хотя вообще-то Миронову-старшему перевалило за сорок, и ныне он возглавлял довольно крупную фирму, производящую электронное оборудование.
   – Заходи, заходи, – пригласила Петьку в дом Анна Константиновна.
   – Да мы, вообще-то, купаться собрались, – объяснил тот.
   – Только не сразу, – возразила Анна Константиновна. – Придется вам сначала навестить несчастную старуху.
   Петька едва сдержал улыбку. «Несчастной старухой» Анна Константиновна называла свою приятельницу Наталью Владимировну Коврову-Водкину, которая считалась одной из достопримечательностей Красных Гор.
   – Зачем нам нужно к несчастной старухе? – спросила Маша – они с Димой, переодевшись, как раз спустились со второго этажа.
   – Потому что я к ней сегодня идти не в состоянии, – ответила Анна Константиновна. – Визит у меня отнимет как минимум два часа. А я приступила сегодня к очень важному фрагменту своих мемуаров. Описываю, как Борису Пастернаку присудили Нобелевскую премию.
   Ребята украдкой переглянулись. Анна Константиновна то и дело повторяла, что просто не вправе уйти в мир иной, пока не завершит работу над мемуарами. Мол, жизнь ее сталкивала со столькими величайшими личностями! И теперь она просто обязана поделиться впечатлениями с потомками.
   Написав очередной «кардинальный фрагмент», Анна Константиновна испытывала его на домашних. Летом чаще всего отдувались близнецы, так как родители их приезжали на дачу лишь по субботам и воскресеньям, да и то не каждую неделю.
   – А ты, бабушка, скоро про Пастернака закончишь? – вкрадчиво произнес Дима.
   – Нет, – покачала головой Анна Константиновна. – Это очень сложная история. И мне нужно довести ее до потомков в малейших нюансах. Работы не меньше, чем на две недели.
   Внук облегченно перевел дух. Значит, в ближайшие две недели можно свободно располагать своим временем и не бояться, что бабушка заставит их с Машей полдня сидеть дома и слушать отрывки из своих мемуаров.
   – А почему ты спрашиваешь? – внимательно поглядела на него бабушка.
   – Ему интересно послушать, – немедленно нашлась Маша.
   – Как закончу, так обязательно прочту, – обрадовалась пожилая ученая дама. – И Петруша может присоединиться, – добавила она.
   – Обязательно, – пообещал вежливый Петька.
   – Хоть не одним мучиться, – тихо пробормотал Дима.
   – Что-что? – не расслышала бабушка.
   – Это он радуется, – снова вмешалась Маша.
   Петька мигом опустил голову. В отличие от Анны Константиновны, до его слуха отчетливо донеслось тихое бормотание Димы.
   – Эй, вы готовы? – появилась в передней Настя.
   – Сейчас, – хором ответили ей близнецы.
   Маша повернулась к бабушке:
   – Для чего нам навещать Коврову-Водкину?
   – Несчастной старухе понадобилась соломенная шляпа, – вздохнула Анна Константиновна. – Она уверяет, что ей вчера явился призрак покойного Аполлинария.
   – Опять? – в один голос воскликнули внуки.
   Наталье Владимировне постоянно являлись разнообразные пришельцы из потустороннего мира. А чаще всех призрак супруга философа-мистика Аполлинария Коврова, публиковавшего свои труды под псевдонимом Аполлон Парнасский. Коврова-Водкина всегда ему очень радовалась и уверяла, что «пламень их чувств до сих пор не угас».
   – Опять, – подтвердила Анна Константиновна.
   – И, конечно, Аполлинарий дал Наталье Владимировне руководящие указания, как жить дальше? – насмешливо спросила Маша.
   – Нехорошо смеяться над старостью, – нахмурила брови Анна Константиновна.
   – Все там будем, – с философским видом произнес Дима.
   – Где? – решила уточнить Настя. – Там, где Коврова-Водкина, или там, где Аполлинарий?
   – Сперва там, где она, а потом там, где он, – загробным голосом отозвался Дима.
   Маша фыркнула.
   – Вы меня будете слушать? – строго спросила бабушка. – Это совсем не смешно, – очень серьезным тоном продолжала она, но глаза у нее как-то странно блестели. – Несчастная старуха уверяет, что призрак Аполлинария велел ей ходить в светлой соломенной шляпе. Таким образом, видите ли, удастся отогнать сглаз, который на нее напустили тайные недоброжелатели. Короче говоря, умоляю вас, отнесите ей эту шляпу!
   И Анна Константиновна сняла с полки над вешалкой допотопный головной убор из белой соломки.
   Схватив шляпу, ребята выбежали на улицу.
   – Не торопитесь, – напутствовала их Анна Константиновна. – У вас до вечера еще масса времени. Только к ужину прошу не опаздывать!
   Но четверо друзей ее не услышали. Они уже вовсю спешили к воротам.
   – Тащись теперь по жаре к этой Наталье Владимировне, – выходя из калитки, брюзжал Дима.
   – А я по ней даже соскучилась, – ответила Настя.
   – Я тоже, – подхватил Петька.
   – А я больше по Филимоновне, – усмехнулась Маша.
   – Сейчас тебе Филимоновна покажет, – пообещал Дима.
   Все в Красных Горах знали, что Филимоновна, приходящая домработница Ковровой-Водкиной, во время войны была снайпером и встретила победу над фашизмом в Берлине. С наступлением мира жизнь Татьяны Филимоновны стала гораздо бедней на события. Устроившись на работу к Наталье Владимировне, она бдительно охраняла имущество и жизнь любимой хозяйки, видя почти в каждом посетителе вора или бандита. Особенно опасной для окружающих Филимоновна стала с той поры, как обзавелась газовым пистолетом. По любому, кто казался ей подозрительным, Филимоновна без предупреждения открывала шквальный огонь. Кое-кто из чересчур легкомысленных обитателей Красных Гор уже стал жертвой массированной газовой атаки.
   Вот почему, едва взойдя на крыльцо дачи Ковровой-Водкиной, четверо друзей не только позвонили, но и громко крикнули в раскрытое окно кухни:
   – Татьяна Филимоновна! Это мы!
   К их удивлению, Филимоновна даже не выглянула. Лишь вяло откликнулась:
   – Мне-то что? Тут теперича проходной двор устроили.
   – Что это с ней? – прошептала Настя.
   – Не шепчи. Я все слышу. Кажись, не глухая, – отозвалась Филимоновна.
   Ребята хмыкнули. Глухой была не она, а ее хозяйка. Проблемы со слухом сильно мешали и без того эксцентричной Наталье Владимировне правильно воспринимать окружающую действительность.
   – Чего встали? Заходите, раз уж пришли. Не заперто.
   Это было еще удивительней. Обычно Татьяна Филимоновна, во избежание внезапного нападения врага, запирала дверь на два замка и еще на железный засов.
   Ребята вошли. Дверь в кухню была распахнута. За рабочим столом восседала с понурым видом Татьяна Филимоновна. Перед ней лежала закрытая книга. На обложке крупными буквами было написано: «Орлиный клекот».
   – Про войну роман, – немедленно пояснила домработница-снайпер.
   – Ясно. – Ребята кивнули.
   В кухне повисло молчание.
   – Что-нибудь случилось? – заботливо спросила Настя.
   – Я человек маленький и в дела хозяйки не вмешиваюсь, – последовал ответ.
   – Теперь всем одна Людовна распоряжается.
   И Филимоновна сморщилась так, словно ей влили в рот изрядную порцию горького лекарства.
   – Какая Людовна? – спросил Петька.
   – Сами сейчас увидите, какая, – с еще большей неприязнью проговорила приходящая домработница. – Смотреть противно. Сейчас ужин сготовлю, и только меня и видели.
   Друзья в который раз с изумлением переглянулись. Обычно Филимоновна делила все трапезы с хозяйкой и в свой одинокий домик, который находился в деревне Борки, возвращалась лишь поздним вечером. А часто и вовсе ночевала на даче Ковровой-Водкиной. Теперь, видимо, их отношения дали трещину. Но при чем тут какая-то загадочная Людовна?
   Петька хотел продолжить расспросы, когда на кухне появилась величественная Наталья Владимировна. Поговаривали, что она происходит, чуть ли не из царского рода. Это отразилось на ее внешности. Горделивая осанка. Седые волосы неизменно подсинены. Орлиный профиль. Длинное белое платье. И очки на золотой цепочке.
   – О-о! Молодежь! – воскликнула она хорошо поставленным голосом.
   В юные годы Наталья Владимировна была актрисой. Правда, длилось это недолго. Вскоре она, по ее собственному выражению, «пожертвовала собой во имя пламенной любви к Аполлинарию». Как подсчитали ребята, этот пылкий возлюбленный был старше ее лет на пятьдесят. Впрочем, и счастье молодоженов длилось недолго. Философ-мистик довольно быстро отошел в мир иной.
   – Татьяна Филимоновна! – повернулась хозяйка к домработнице. – Почему вы держите моих юных друзей на кухне?
   – Я не держу, они сами стоят, – ответила Филимоновна.
   – Как это не хотят? – не расслышала Коврова-Водкина.
   – Я говорю: стоят! – повысила голос Филимоновна.
   – Вас, моя милая, не поймешь, – рассердилась хозяйка. – То хотят, то не хотят.
   – И, с досадой отвернувшись от Филимоновны, она царственным жестом указала в сторону гостиной.
   – Пойдемте, друзья мои! Я познакомлю вас с замечательным человеком. А вы, Татьяна Филимоновна, подайте, пожалуйста, чай!
   – Идите-идите, – проворчала в ответ Филимоновна. – Сейчас увидите, кто здесь теперь руководит.
   Коврова-Водкина, к счастью, этого не расслышала. Она уже двигалась впереди ребят в сторону просторной гостиной. Войдя туда, Наталья Владимировна доверительно сообщила членам тайного «Братства»:
   – Что-то с моей Филимоновной делается. Она глохнет и одновременно впадает в маразм. Я ужасно расстроена.
   Друзья едва удержались от смеха.
   Внезапно дверь одной из комнат, которые выходили в гостиную, отворилась. Ребятам предстала смуглая женщина лет пятидесяти с ярко выраженными негроидными чертами лица.
   – Знакомьтесь, друзья мои! – торжественно провозгласила Коврова-Водкина. – Серафима Людвиговна! Воспитанница покойной сестры моего покойного Аполлинария.
   – Как-как? – совершенно запутался Дима в обилии покойных родственников Натальи Владимировны.
   – Молчи, – шикнула на него Маша. – Потом разберемся.
   – Нет. Я хочу сейчас, – заупрямился Дима.
   – Квас? Мой юный друг хочет кваса? – любезно осведомилась Наталья Владимировна. – А что? Это правильно. Я в такую жару тоже бы выпила. Татьяна Филимоновна! – закричала она.
   В гостиную, печатая по-военному шаг, вошла Филимоновна.
   – Чего нужно? – хмуро взглянула она на хозяйку.