Устюжанинов Владимир. Хождение за камень

Спят голыми около огня, дым уходит через верхнее отверстие в чуме. Когда спящий почувствует, что замерзает, он поворачивает к огню другую сторону тела, чтобы она отогрелась. Женщины занимаются приготовлением пищи, изготовлением нитей из сухожилий. При встрече с незнакомым мужчиной закрывают свое лицо. Среди детей особенно распространена стрельба из лука, по форме напоминающие укороченные татарские. Не один раз доливала Дубравка жир в глиняную плошку, тяжелый запах от которого повис в избе, пока рассказчик не завершил свое повествование о неудачном хождении в Югру, о людях, что встречал за Камнем. Меха редкостных зверей, рыбий зуб (моржовая кость) вот что привлекало русских землепроходцев в тайгу и заполярную тундру, "где путь был зол", где они "идоша непроходимыми месты, якоже не видиша ни дней, ни ноши, но всегда тьма". Следами похода новгородцев в северо-восточные земли являются известные многочисленные погосты. На Двине -Ракунь, Усть-Емец, Усть-Вага, Тойма. На Вате - притоке Двины; Вель, Пуйте. На Пинеге -Помоздин, на Вычегде близ реки - Ижецы. Слушая рассказчика, Щавей и Тренко и не предполагали, что придет время и они повторят этот путь. А годы шли, и худенькая девочка-подросток, что, весело щебеча, бегала по двору в ярких сарафанах, пошитых бабушкой Настеной, превратилась в высокую и стройную красавицу с роскошной, спускающейся ниже пояса, косой, с густыми дугообразными бровями и открытым взглядом по восточному миндалевидных, темно-серых, прикрытых длинными ресницами, глаз. Читала она по толкам (бегло). Плакала, грустя о любви крестьянской девушки Февронии к муромскому князю Петру, чудом попавшей на починок "Повести о Петре и Февронии". Долго упрашивала деда Арсения, чтобы рассказал ей и ее друзьям Тренко и Щавею о том, как образовался свет божий. Не выдержал Арсений и после Зосимова дня (19 сентября), когда были убраны улья в омшаник, собрал подростков и повел рассказ свой о том, как произошел мир людской. "Когда-то был только один Сваро. Жил он в мыльне, которую сам построил в незапамятные времена. И как-то он мылся, да вехоть бросил, а с того поту Божия и свет начался. Выросла Земля, два месяца показались и стали ходить по небу. А потом Сваро Солнце сделал, чтобы лучше видать было. Да пришел из-под споду Дух Нечистый, Гнилой и один месяц разбил и стал на землю камни кидать. А Сваро рассердился, схватил его, стал бить, да на кусочки разбил, в камни запечатал, и с тех пор он в них живет. А дети Сваро на Землю сошли, стали играться да за волосы хвататься, а там, где волос упал, дерево выросло, где клок - лес целый. Вскоре Сваро на тучу белую сел, сам себя за бороду держит, а Земля под ним. И так тысяч сто годов сидел Сваро да забыл, что заслонил Солнце. На Земле пошел страшный холод, все замерзать стало. Люди и звери побежали на полдень, где теплее. А на полдню холодина такой, что всякое дерево, всякая травинка замерзла. И стала Мара с Мороком ходить, а где Мара с Мороком пройдет, там люди и помирают. Стали люди кричать: - Слава Свару! Слава Свару! Слава Свару! Дед глухой, ничего не слышит, а видя, что люди мечутся, привстал, а Солнце из-за него показалось и вмиг всю Землю отогрело. Стали радоваться люди, ну а Сваро увидал, что стало с людьми, понял. И больше не закрывал он солнце. Светло и радостно стало людям днем. Ночью тьма приходила на Землю. Людей окутывал страх. Близилась осень. Дни становились короче, ночи длиннее. И собрались люди на высокую гору и стали молить Сваро, чтобы послал им защитника. Услышал Сваро просьбу людей и приказал Яриле спуститься к людям и быть всегда вместе с ними. Сверкнула молния и ударила в дерево, вспыхнувшее ярким пламенем. Люди взяли горящие ветки и понесли их по домам. Так люди получили огонь. Прошло 14 лет, как Щавей, потеряв отца, поселился с дядькой и другими близкими слугами на починке. А с великого Устюга опять пришла скорбная весть. В лето 1452 года Дмитрий Шемяка, увеличив свою дружину за счет новогородских охочих людей, приступом берет Великий Устюг. И так же, как и брат, он потребовал от устюжан присяги на верность ему. Для отказавших изменить великому князю Московскому были на берегу Сухоны устроены мостки, с которых несчастных жертв бросали в реку. Бояр и именитых граждан вводили на мостки с навязанными на шею камнями и сталкивали в воду. Вода расступалась, принимая в себя очередную жертву, опускающуюся прямо на дно. Иногда, в борьбе за жизнь, жертве удавалось сбросить с шеи торопливо закрепленный палачом камень, и обреченный на гибель всплывал на поверхность, хватаясь за стойки мостков. Кому-то из окружения Шемяки пришла мысль отрубать руки у всплывших жертв, и вскоре воды Сухоны обагрились яркой человеческой кровью. Отчаявшиеся горожане пытались найти укрытие в Глушицкой обители у Святого Григория Пельшемского. За попытку заступиться за несчастных горожан, по приказу князя Дмитрия Юрьевича Шемяки. Григорий Пельшемский был сброшен с мостков и утоплен. И вновь у берега, где приткнулся починок, закачались лодьи. Прибывший сын боярский Куземко Слых привез весть от двоюродного дяди Щавея, боярина Ивана Ивановича Салтыка Скрябина. Долго пришлось разыскивать Щавея его дяде, узнавшем о трагической гибели двоюродного брата. Боярин Салтык Скрябин поручил своему товарищу доставить Щавея в Москву. Долгий путь по рекам и озерам ожидал Щавея. От града Устюга по Сухоне поднимались до Костромы-реки, спускались по Волге и шли до Усть-Нерли, где большие лодьи меняли на легкие плоскодонки. По западной Нерли шли до Клещина (Плещеево) озера. Из озера входили в Клязьму, по которой, миновав Муром, входили в Оку. По Оке поднимались к Москве-реке. На переволоках у берегов рек и озер вместо причалов стояли сделанные из бревен взводы-спуски. Поставив носом лодью к взводу, ее обхватывали канатами и тянули либо людьми, либо лошадьми по смазанным салом двум параллельно расположенным бревнам в другую реку. Путь был завершен. Путников встречала Москва. Как забилось русское сердце, когда из-за темного бора показались блестевшие в солнечном свете, увенчатые крестами золотые маковки московских храмов. Сойдя с лодьей, положили по три земных поклона соборной церкви с Симонова монастыря, скрытую за густым темным бором. На поданых к пристани повозках проехали широкий зеленый луг, по которому дорога шла к Кремлевским соборам, мимо золотоордынского подворья, выстроенного близ княжеского дворца. На высоком холме при впадении речки Неглинной в Москву-реку высился белокаменный кремль, стены которого сверкали на солнце. Там на великокняжеском дворе, за храмом Благовещения, Щавей впервые в жизни увидел часы, что были установлены повелением сына Дмитрия Донского, великого князя Василия Дмитриевича, бывшим монахом с Афинской горы Лазарем Сербиным. Скорыми шагами пошел Щавей с двоюродным дядей по направлению к Средней (Грановитой) палате. Войдя в палату, полную бояр, остановились. Боярин Шея-Морозов подвел их к великому князю. Василий II сидел на черном троне своего деда, одетый в золотой аксамитовый, подбитый соболями, кожух с накинутой поверх бархатной с закинутыми назад полями шубой. Рынды заставили Щавея поклониться в пояс государю, как требовали правила этики. Великий князь, взирая пустыми кровоточащими глазницами, что-то промолвил наклонившемуся и нему боярину Морозову. Тот, выпрямившись, огласил: - Щавей Травин Скрябин! Великий государь жалует тебе чин стольника и принимает тебя на нашу службу. Ты возвратишься в Великий Устюг, где будешь служить у нашего наместника князя Ивана Ивановича Звенигородского Звенца. Служи, как служил твой отец что не посрамил имя государя Московского, разделив мученическую смерть с князем Глебом Оболенским. Настала пора покончить с Шемякой. Государь поручил сыну и наследнику Иоанну выступить на север к Сухоне. Ты примешь участие в освобождении своего города. Выполняя княжескую волю, московская рать вышла на север государства Московского. Рать возглавили князья Иван- Стрига Оболенский и Василий Яковлевич Боровской. Лишенный зрения, великий князь не мог начальствовать над ратью и остался у села Орехово, под защитой верной стражи. Рядом с князьями ехал сын и наследник великого князя всея Руси двенадцатилетний Иоанн. Его русые волосы выбивались из-под золоченного шелома. За воеводами ехали всадники со знаменами, за ними шли полки конные, шли полки пешие. За полками шла татарская конница под знаменем Ягупа, брата царевича Касима. От года в год все живее становилась дорога на Переславль, лежащий на северо-восток от Москвы, на полпути к которому в восьми десятках поприщ лежала тихая Троицкая обитель. За много верст до обители, еще в сером предрассветном сумраке, князья-воеводы с Иоанном стали обгонять пеших богомольцев, нищих и калек. Ворота обители были отворены, был виден длинный, с маленькими островками еще не вытоптанной богомольцами травы, двор. Шла служба, и князья не решались отвлекать игумена до ее конца, молясь наравне со всеми. По окончанию службы подошли к Святым Дарам. - Отче Зиновий! - Негромко позвал князь Стрига Оболенскнй. Старец медленно повернул голову, темное сухое лицо, отчерченное длинной седой бородой, казалось очень бледным. - К тебе от сына и соправителя великого князя Московского. - Имя твое? - спросил игумен подростка. - Иоанн, отче Зиновий, - ответил тот. - Благослови имя, отче. Укрепи нас в деле ратном и поведай: обрящет ли Русь спокой от князей на народ русский свой меч поднимающих. Иоанн поднял голову и посмотрел на Зиновия. Свеча, горевшая перед иконой Святой Троицы, высветила медленно текущие по его лицу слезы. - Благословен тот день, когда полки твои выйдут на брань во имя единой Руси, во имя славы земли русской. И всякого ворога треклятого сокруши и даруй твоей рати победу. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь! На привалах в походе Иоанн, пригласив к себе Щавея, интересовался подробностью гибели князя Глеба Оболенского и своего отца. Щавей рассказал ему о трагической гибели двинской рати в Югре, о жизни и быте народа югорского со слов спасенного двинянина Жданко Созина. Перед началом сражения, для отличия от неприятеля, воеводы повелели московитянам перевязать головы белыми платками. Не приняв боя, дрогнули и побежали полки Шемяки, гонимые гневом Божьим за свою неправду и отступничество не только от своего Государя, но и от Господа Бога. Щавей в составе дружины князя Звенца вошел в опустошенный родной город. Встретила его у родного разрушенного жилища немногочисленная, оставшаяся в живых, челядь. Долго стоял Щавей над заброшенной могилой отца, что притулилась к разрушенной церковной ограде, с трудом представляя его лицо, вспоминая лишь сильные руки отца, подбрасывающие его под потолок горницы. Вспомнилась мать, с испугом смотревшая на веселую возню мужа с сыночком и только просившая, чтобы тот не уронил случайно ее кровинушку, ее Васеньку. В этот год в город прибыли Тренко с Дубравкой. Начавшаяся в далеком детстве большая дружба переросла в любовь. Видел это старый Арсений. Не пришлось Тренко платить выкуп за невесту. Умирая, благословил он обоих, пожелав им счастливой жизни. Пожалел только о том, что не увидит своих внуков, не услышит их ребячий лепет. Стал прихварывать Протас, но не оставил он родного, давшему ему вторую жизнь, починка. Звенцу понравился представленный Щавеем Тренко. Из рассказов Щавея он знал о нелегких годах жизни его друга и поручил старым ратникам подготовить из него воина, пожаловав ему вскоре чин десятника. Стал Звенец восстанавливать город. Заботами князя стали возвращаться из лесов бывшие горожане, зазеленели посевы, на строящийся посад возвратились умельцы, ожила торговля. Тут и там артели людей под зычные крики старост растаскивали полуобгоревшие остовы старых построек и расчищали место для новых. Из лесу возили свежие, пахнувшие смолой, сосновые бревна и складывали их для подсушки клетями. Из бревен возводили новые добротные срубы, конопатили их мхом, покрывали тесом. В городе засветились своими маковками церкви Николы Чудотворца, Леонтия Ростовского, Ильинской, Михаила Архангела, Введенской, Вознесенской, Спасской, Покровской, Сретенской, Преображенской, Троицкой, Иоанна Предтечи, Дмитрия Солунского. Давно был обжит княжеский дворец, около которого, соперничая друг с другом в затейливой резьбе оконных ставень и наличников, стояли хоромы бояр и служилых людей. В лето 1455 года плохие вести пришли с берегов Выми. Беженцы из тех мест рассказали князю, как внезапным налетом вогульский князец Асылка с сыном Юмшаном, разоряя русские поселения, дошел до берегов Вычегды. Как надругались вогулы над захваченными в расплох безоружными жителями. Как зверски умертвили, пытающегося остановить расправу, епископа Питирима. Обо всем этом Звенец специальным посланием известил великого князя. В лето 1459 года великий князь Иоанн Васильевич послал на вятчан рать во главе с князем Иваном Георгиевичем. По указу великого князя устюжане направили дружину, в составе которой был ставший к этому времени сотником Тренко Протасов. Шестилетний сынок, названный в честь деда Арсением, поднятый вверх Дубравкой, махал руками, провожая до Спасских ворот. Устюжане взяли приступом расположенный на берегу реки Вятки, чуть ниже впадения в нее Моломы, бывший черемисский городок Каршар, переименованный новгородцами в 1181 году в город Котельнич. Прошло три года, как устюжская дружина возвратилась с победой, заставив вятчан бить челом великому князю. Недолго наслаждалась покоем Дубравка, как опять тревожные события позвали Тренко в дорогу. В 1462 году рать черемисская с казанскими татарами разорила русские поселения в верховьях Юга и пленила много людей. Звенец вызвал Тренко. На небе еще не погасли последние отблески вечерней зари, как из открытых Спасских ворот выехал отряд, насчитывающий сотни полторы всадников. Ратники были в кольчугах и легких металлических шеломах-шишаках. За спиной у одних виднелись луки и колчаны со стрелами, у каждого или сабля, или меч, у некоторых были боевые топоры. Отягченные награбленным добром и большим полоном, черемиссы (марийцы) с татарами двигались медленно. И спустя несколько дней, по лежащим на дорогах растерзанным трупам русичей, с которых слетали при приближении всадников сытые вороны, был установлен путь, по которому уходил в казанские земли враг. Было решено напасть на рассвете. Все было исполнено в точности. Взошло солнышко в тучах и опять скрылось, когда из кустов на узенькую тропку, занятую черемиссами, стремительно ударила часть разделившегося отряда устюжан. Внезапность удара вызвала смятение в рядах врагов. Повалив с десяток, другой, заработали мечи и сабли русских воинов. В это время дождь стрел осыпал татарских всадников из зашедшей в их тыл другой части отряда. Враги, теснимые с двух сторон, бились отчаянно, но при вести, что русичи овладели обозом и освобождают полон, были поражены паникой. Оставшиеся в живых поворотили коней и стали уходить, стараясь оторваться от преследования. В этой схватке Тренко был ранен в плечо. Но не обращая внимания, как капли его крови сочатся из под разрубленной кольчуги, он продолжал участвовать в схватке, пока головокружение от потери крови не свалило его на шею коня. Нужно ли рассказывать, как радовались освобожденные от полона русичи. Как обнимали, целовали своих освободителей. Как матери поднимали своих детей, чтобы те на всю жизнь запомнили лица русских воинов, принесших им освобождение от рабской жизни. Встречала Тренко дома Дубравка со вторым сыном Протасом. Не смог он, туго перебинтованный холщовыми повязками, взять на руки своего сына. Лишь гладил его рукой, смотря на его лицо. Рядом со своим другом Арсением завещал похоронить себя Протас. Выполнили дети его просьбу. А вот уже другой Протас пускает пузыри, настойчиво требуя к себе внимания. Вставали и затухали рассветы. Гремели грозы над Русью. И вновь понеслись годы. Святой Симеон Столпник-Летопроводец (1 сентября) принес на Русь 1464 год. Первый день сентября с ХV по ХVIII век считался на Руси по примеру Александрийской церкви днем "Новолетия". В 1699 году Петр Великий в последний раз "торжествовал" его по древнему обычаю своих предков. Сентябрь-листопад, что слыл на древней Руси "ревуном", осенней свежестью обесцветил яркие краски зелени, зажег среди леса оранжево-багряным пламенем листья берез и рябин. Пожухлая от инея трава становилась холодной и влажной. По утрам над Сухоной стлался густой туман, в посветлевшей воде реки жировала хищная рыба. В трудах и заботах прошла первая половина месяца. Поля украсились суслонами из снопов. В небе появились первые стаи диких гусей, с криком уходящих от наступающих холодов к теплому лету. Наступил Никитин день (15 сентября), который с нетерпением ждали "гусятники", что с незапамятных времен держали на Руси гусей не только на убой, но и для боя. Гусаки-бойцы, составляющие гордость хозяина, откармливались отдельно от обычных. Никитин день был для многих часом потехи, где любители гусиного боя встречались друг с другом. Собираясь на бой запасались мешочком пшеницы. При входе в избу особым причетом стучали в дверную притолоку, вызывая хозяина показать "охоту". Хозяин приглашал дорогих гостей за загородь, где жила и оберегалась "гусиная свора". Сопровождая гостей, он не забывал угостить их добротной чаркой вина. Пили гости, рассыпали гусям пшеницу. Желая высказать особое расположение кому-то из гостей, хозяин дарил ему гуся. Получивший подарок, должен был отдарить тем же. Подаренный гусь передавался из полы в полу при троекратном целовании и с неизменными при этом уверениями в нерушимой дружбе. Вечером всей гульбой шли зваными гостями на пирушку к самому богатому и тароватому из своей братии. В таком доме стояла на столе круговая чаша с вином или медом. Каждый гость, входя, пригубливал ту чашу и клал на стол калач - "гусям на новоселье". Когда собирались все гости, хозяин вносил в горницу пару убранных красными лентами лучших гусей-бойцов, которых обрызгивали медом. Во время боя бились об заклад. Разгоряченные боем, забывали свои уверения в дружбе, вцепляясь друг другу в бороды, схватываясь в рукопашной. Расходились до следующего года, бережно укутав пострадавших в бою гусей. Добирались домой, ставили холодные примочки и медные деньги на полученные синяки и ушибы. Крепкий сон смежал их веки, заставая на лавках и полатях. Сон навеивал сладкие воспоминания. Во сне бедный становился богатым, проигравший в выигрыше. Крепко спала Русь. Глубокой ночью в главные городские ворота раздался требовательный стук. Нескоро откликнулся на него дремавший стражник, принявший не одну чарку зелена вина в честь Никиты-гусятника. Прибывший от великого князя гонец дьяк Федор Струмило потребовал срочной встречи с князем воеводой Иваном Звенцом. На государев двор, расположенный в Старой Осыпи, был вызван Щавей Василий Скрябин Травин. Именем великого князя всея Руси Иоанна Васильевича предписывалось Василию Скрябе пройти в Югорскую землю, дабы привести народы югорские под государеву высокую руку. С теми, кто добровольно примет подданство, великий князь предписывал "держать к ним ласку и бережения, а напрасные жесточи и никакие налоги им ни в чем не чинить некоторыми делы, чтоб их в чем напрасно и в ясак не ожесточить и от государевой милости не отгонить". Повелевает великий князь всея Руси своему наместнику и воеводе князю Ивану Ивановичу Звенцу подготовить за счет казны служебный завод*, а также товары для выплаты "государева жалования" за исправный взнос ясака. Воскресный день был светел, солнце освещало золотые купола церквей. Посередине главной городской площади на подготовленном с вечера помосте появился бирюч и зычным голосом потребовав от собравшихся тишины, стал читать великокняжеский указ о наборе хотячих людей для похода на Югру. Дабы наказать князца вогульского Асыку за разорение христианских селений и зверское убийство епископа Усть-Вымского Питирима. Услышав указ, стекались в город хотячие люди, парни рослые и крепкие. У тех, кто постарше, кудрявилась русая окладистая борода. Шли лесными тропами и проселками. Плыли на лодьях и стругах, налегая на весла. Приносили с собой котомки, берестяные коробы с харчишками на первое время. Растекались по постоялым дворам, обывательским избам. В ожидании общего сбора на воеводском дворе, слонялись по городу, дивились на чудные храмы, посещали торговые ряды, что ровнились на базарной площади. Отроду они не видели столько товара. На прилавках в железном ряду были выложены для осмотра топоры, засапожные ножи, гвозди и крюки, косы-горбуши, чугунные и медные котлы. В сладком ряду торговали пряниками. Медовый аромат истекал из кадок, туесов, горшков, что громоздились на нескончаемых прилавках. Щука, язь, стерлядь, осетры свежие и соленые, запах от которых плыл из рыбного ряда. А еще были ряды, где торговали всяческой одеждой, изделиями из кожи и меха, тканями бумажными и шелковыми. На других лотках были выставлены ковши с пивом, хмельной брагой, медом. Добровольцев построили на воеводском дворе. Скряба медленно обошел ряды, сурово оглядывая каждого с головы до ног, а затем скомандовал: - Все пойдете сейчас в воинскую кладовую с сотником Протасовым. Там каждый из вас выберет себе подходящую кольчугу, калантарь или тягилей*. Выбирайте броню так, чтобы не стесняла руки в бою. Возьмите себе подходящие шеломы, чтобы не соскочили они с головы от удара, а так же луки и стрелы. Возьмите себе по мечу или бердышу, что с руки лучше будет. Осматривая стоящих в боевом снаряжении добровольцев, Тренко приказал: - Всем вычистить броню к смотру, что состоится через две недели. Чистить необходимо наперед песком крупным. По крупному - мелким. По мелкому - еще мелее. Потом кирпичом толченым, а уж после кирпича наведите глянец войлоком. Начались дни ратной учебы. С раннего утра допоздна звучали молоты в кузницах. Выполняя государев заказ, оружейных дел мастеровые ковали для рати мечи, вязали кольчужную броню. 3има доживала последние дни. По ночам еще держались морозы, но днем солнце выгревало и звонко выстукивала капель. Близилось время выступления в поход. Отряд выходил из Устюга на Николу-вешнего по высокой воде. В это время жители города и посада готовили к выезду ребят-подростков на ночную пастьбу лошадей. На лугах разжигались костры, вблизи которых паслись лошади. У огня кружком сидели молодые пастухи, ели пироги, пекли картофель, целую ночь не смыкали глаза. Молебен служили в церкви Николы Чудотворца-Гостунского. В великом почете на Руси был этот святой угодник, архиепископ мирликийский. бесстрашно исповедавший учение христианства при Деоклетиане-гонителе. Он слыл на Руси за "Николу-Милостливого" покровителя морей и полей, за крепкую защиту мужика-хлебороба, за грозу всякой нечисти, угнетающей народ русский. В составе рати на трех заново просмоленных лодьях шли вымичи во главе с князем Ермоличем. Сначала шли Двиной, потом ее правым притоком Вычегдой. Из ее верховьев лесными дорогами выходили в бассейн реки Печоры. Дальнейший путь шел по притокам Печоры к перевалу через Камень. Далее от перевала по притокам выходили в Сыгву (р. Ляпин), из которой попадали в Яны Тагт (р.Северная Сосьва). Шли на веслах, когда дул попутный ветер ставили парус. В верховьях рек то и дело останавливались, наталкиваясь на поваленные деревья и топляки. Иногда с большим трудом удавалось пробиться через завалы из бревен. Тогда люди шли по берегу и тянули лодьи за канат, укрепленный у основания мачты. Скользкие мокрые веревки впивались в ладони, холодные брызги воды текли по телу. На каждой лодье по четыре пары весел. На каждом весле по гребцу. На каждой лодье очаг на носу. Песок в ящике защищал доски от огня. Дважды в день готовили горячее. Обедали прямо на лодьях, но для Божьего дела - на сон послеобеденный - приставали к берегу и все засыпали вповалку, блюдя Мономахово предначертание**, даже сторожевые ратники придремывали в пол-ока. Из ночи в ночь становилось теплее. Необозримые стаи уток поднимались на крыло чуть ли не из под носа передней лодьи и, отлетая в сторону, тут же садились на воду. День за днем углублялись они в нелюдимые, чарующие своим величием дебри. Дикие берега рек и ручьев вздымались вверх крепостными стенами. Узкая, построенная новгородцами, тропа, по которой они поднимали к перевалу свои лодьи, извивалась среди скал и гигантских елей. Вела их по горным склонам, то взбегая на высокие, ощетинившиеся вековым лесом вершины, то спускаясь в тесные и мрачные прогалины, где даже в солнечный полдень царили густые сумерки. Надвигалась буря. "Вотторан - пускающая ветер гора", - объяснял проводник-зырянин, боязливо показывая пальцем на поднимающуюся вдали безлесую вершину горы. В темнеющем небе тучи сгущались и неслись куда-то вдаль над бескрайними лесными трущобами. Гроза бушевала над скалистыми хребтами Рифейских гор. Казалось, злые духи слетелись со всех сторон Вселенной и бились в небесах, нагромождая тучи над глубокими ущельями и обрушиваясь на людей потоками ливня. Берега реки были пустынны. Огромные, темные, изрезанные рядом трещин скалы и каменистые осыпи отражались в ее светлых водах. Сквозь прозрачную воду виднелись стоявшие возле камней хариусы и таймени. Впереди за поворотом, на каменистой осыпи под кручей, матерая медведица с двумя медвежатами, вытянув острую морду, смотрела красными от злобы глазами на появившихся людей, поднималась на задние лапы, готовясь защитить свое потомство от непрошеных гостей. Берега во многих местах столь низко нависали над водой, что представляли собой ворота, едва оставляющие место для прохода лодьям. Волны, пробив себе свободный проход под берегом, устремлялись туда всем своим напором, образуя в воде крутящиеся водовороты.