Страница:
Данный постулат превратился в точку зрения всей Церкви и стал допускать идеологическую гибкость в суждениях. Церковь в полной мере могла принимать самое активное участие в военных действиях на разных фронтах, и особенно там, где латинское христианство вступало в прямой контакт с мусульманским миром. И папы поддерживали борьбу с мусульманами, «играя только пассивную роль в этом процессе, поддерживая его морально и занимаясь вопросами церковной организации на захваченных территориях»[28]. Новый папа Виктор III (1086–1087) попытался начать военную кампанию против мусульман в Палестине, но преждевременная смерть помешала этому. События на захваченных мусульманами европейских территориях в Испании и на Сицилии, где уже два века шло ожесточенное отвоевывание у мусульман прежних христианских территорий, был для всех живым примером. Эта религиозная война сама собой подготавляла почву для освобождения Святой земли, уже несколько столетий находившейся под властью мусульман. Нужен был лишь толчок. И он произошел.
Настоящим потрясением для всего христианского мира стала судьба крупнейшего паломничества XI в., проходившего под предводительством архиепископа Майнцского и епископов Бамбергского, Регенсбургского и Утрехтского, за которыми в Святую землю последовало от 7000 до 12 000 пилигримов. В соответствии с традицией, пилигримы не имели при себе никакого оружия. Воспользовавшись этим, сельджуки напали на беззащитных пилигримов и ограбили их, а многих ранили и даже убили.
И тогда в возмущенных христианских сердцах и умах зародилась мысль о необходимости вырвать из рук неверных землю, освященную земным пребыванием Спасителя. К тому же Иерусалим был важен христианам не только как место страданий и Гроба Спасителя, но и с точки зрения их мистических представлений об Иерусалиме Небесном. Последний как бы отбрасывал на земной Иерусалим небесный отблеск горнего мира. Насколько эта идея привлекала сперва мирных пилигримов, а затем и крестоносцев, со всей очевидностью явствует из сохранившейся проповеди епископа Венецианского Энрико перед своими земляками, собравшимися 25 июня 1100 г. у Святого Гроба. Епископ напомнил им о чувстве безграничной благодарности, которое каждый христианин должен испытывать к Господу, который выполнил обетования, данные народу Божию в Ветхом Завете: «…ибо ныне вступили мы в Святыню Господа, однако что пользы в том, чтобы войти в Иерусалим земной и в рукотворный Храм, если христиане не станут также причастниками общины Иерусалима небесного, невидимого Храма Царства Божия…»[29].
Десятилетняя борьба привела на римский престол француза Оддона де Лажери, принявшего имя Урбана II (1088–1099), которому наконец удалось осуществить идею Григория VII.
Существовало еще одно обстоятельство, имевшее немаловажное значение. Одновременно с захватом сельджуками власти над Палестиной христианская Византия подверглась нападениям воинственных племен печенегов (печенеги и турки-сельджуки – одного происхождения), которым она оказалась не в состоянии сопротивляться. Попавший в безвыходное положение восточно-римский император Алексей I Комнин обратился в 1094 г. к папе Урбану II с просьбой о помощи против турок-сельджуков. Эти мотивы имели значение при призыве к первому Крестовому походу, но на самом деле Крестовые походы находятся в полной связи с «тогдашним состоянием Византийской империи и принятое ими направление может быть выяснено из рассмотрения политических условий, в каких находилась тогда Византия»[30].
Действительно, как метко подметил российский византинист академик Ф.И. Успенский, цели и результаты крестовых походов были далеки от только духовных потребностей тогдашнего христианского населения Европы. «Религиозная и национальная вражда к мусульманству, одушевлявшая первых крестоносцев и поддерживавшая их в перенесении громадных лишений и потерь, скоро уступила место другим побуждениям, которые, однако, оказались нисколько не слабее первых и продолжали увлекать на Восток новые и новые западные ополчения. Когда первоначальная цель крестоносного движения перестала быть руководящим мотивом, выдвинулись на первое место политические соображения. Не об Иерусалиме и не об освобождении Гроба Господня из рук неверных стали помышлять вожди крестоносцев, а об основании независимых княжений на Востоке, о завоевании Византии, наконец, о торговых преимуществах в областях византийских и мусульманских»[31].
27 ноября 1095 г. в овернском городе Клермоне, расположенном в южной Франции закончился церковный собор. В поле около города собралась многотысячная толпа верующего люда. Наконец появилась процессия, сопровождающая папу Урбана II. Все затихли, и из уст папы они услышали слова, которые дошли до нас благодаря трем хроникерам первого Крестового похода. И хотя они сами слышали речь папы, передана она была спустя несколько лет, по памяти, и имеет значительные отличия. Это свидетельствует о внесении хроникерами личных дополнений.
Мы приводим слова папы, изложенные в хронике Фульхерия Шартского «Иерусалимская история» («Деяния франков, совершивших паломничество в Иерусалим»):
«О, сыны Божьи, поелику мы <уже> обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще добросовестнее блюсти права Церкви, есть и другое, Божье и ваше, дело, стоящее превыше прочих, на которое вам следует… обратить свои доблесть и отвагу. Именно необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку вашим братьям, проживающим на Востоке, о чем они уже не раз вас просили. Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них… персидское племя турок… Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово. И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более. И вот об этом-то деле прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, – и не я, а Господь, – чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших <т. е. христианских> земель. Я говорю <это> присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, – так повелевает Христос. Если кто, отправившись туда, окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или же в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой милостью самим Господом. О, какой позор, если бы столь презренное, недостойное, отвратительное племя, служащее дьявольским силам, одолело бы народ, проникнутый верою во всемогущество Божье… О, каким срамом покроет вас сам Господь, если вы не поможете т ем, кто исповедует веру христианскую, подобно нам … пусть выступят против неверных, пусть двинутся на бой, давно уже достойный того, чтобы быть начатым… Те, кто намерен отправиться в поход, пусть не медлят, но, оставив собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием зимы, в следующую же весну горячо устремятся по стезе Господней». А в хронике Роберта Реймского приводятся и такие слова папы: «Особенно же пусть побуждает вас святой Гроб Господень… Гроб, которым ныне владеют нечестивые, и Святые Места, которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются… Иерусалим – этот пуп земли, край плодоноснейший по сравнению с другими, земля эта – словно второй рай. Ее прославил Искупитель рода человеческого своим приходом, украсил ее своими деяниями, освятил страданием, искупил смертью, увековечил погребением. И этот-то царственный град… ныне находится в полоне у своих врагов и уничтожается народами, не ведающими Господа. Он… жаждет освобождения, он не прекращает молить о том, чтобы вы пришли ему на выручку»[32].
Итак, начало было положено. Первым принял крест из рук папы епископ Адемар Монтейский, толпа кричала: «Так хочет Бог!». Услышав эти слова, папа, как сообщил другой хронист, Роберт Реймский, сказал:
«Дражайшие братья… если бы не Господь Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы единодушный глас ваш, и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Пусть же клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом… И тот, кто возымеет в душе намерение двинуться в это святое паломничество, и даст обет Богу, и принесет Ему себя в живую, святую и весьма угодную жертву, пусть носит изображение креста Господня на челе или на груди. Тот же, кто пожелает, дав обет, вернуться, пусть поместит это изображение на спине промеж лопаток…»[33]
Как комментирует это событие Дж. Райли-Смит, «остается впечатление, что тогда был разыгран хорошо поставленный спектакль, где все действия актеров и реакция толпы были тщательно продуманы»[34].
Анализ действий папы, проделанный академиком Ф.И. Успенским, свидетельствует о том, что роль Урбана II сводилась к столь незначительным мероприятиям, которые никак нельзя назвать организацией крестового похода.
Добровольцы, пожелавшие отправиться в крестовый поход, стали, по инициативе папы Урбана, высказанной на Клермонском соборе, нашивать себе на одежду кресты из цветной ткани. Впервые в истории Средневековья большая группа мирян стала носить на одежде единообразный опознавательный знак. Это нововведение сохранилось по сей день, как в военной, так и в гражданской сфере. Знак Креста стал первым знаком принадлежности к единому войску и выражением решимости участников крестового похода умереть на пути к Святому Граду Иерусалиму или довести дело его освобождения от власти неверных до победного конца. С тех пор крест считался отличительным знаком христианского ополчения, воинства (militia). Использование креста в качестве военного знака отличия служило выражением новой для того времени идеи слияния Воинства Небесного с воинством земным. Отсюда было уже рукой подать до креста oрденских рыцарей-монахов, которые со знаком креста на своем облачении, указывавшим на главный, религиозный, смысл их служения, мечом защищали христианские святыни от неверных.
О дальнейших событиях все историки Мальтийского ордена повествуют примерно одинаково. Они не преминули пройти мимо действий странствующего проповедника Петра Пустынника (он же Петр Амьенский), которому якобы было видение в храме Гроба Господня: его призывам к освобождению Гроба Господня, прозвучавшим еще до Клермонского собора, о годичном путешествии папы с проповедью идеи борьбы с неверными и освобождения Святой земли. Наконец, в 1096 г. собравшаяся под предводительством папского легата епископа дю Пюи Адемара Монтейского и графа Тулузского Раймунда Сен-Жильского армия, почти вся провансальская знать «приняла крест» и двинулась в неблизкий путь.
Однако сага о Петре Амьенском оказалась недостоверной, поскольку, как выяснилось, он никогда не был в Иерусалиме, а рассказ о некоем видении, – попросту вымысел составителей хроник, который кочует из одного исторического труда в другой. Да, он, как и другие лица, обращался к народу с проповедью о борьбе с неверными, почему «идея крестового похода стала популярной в народных массах»[35].
Призывы таких проповедников, а затем и папы, оказались необычайно успешными. Желающих участвовать в крестовом походе оказалось так много, что возникли серьезные проблемы с транспортировкой таких громадных масс крестоносцев. Их передовой отряд, фактически не имевший над собой единого командования, был уничтожен в Малой Азии. Главное войско, ядро которого составляли отряды герцога Нижней Лотарингии Готфрида Бульонского и его брата Балдуина, переправившись через Дунай, собралось зимой 1096–1097 гг. близ Константинополя, где вождям крестоносцев даже пришлось принести ленную присягу императору Византии. Но крестоносный энтузиазм гнал христиан вперед. Даже трудности пути не могли остановить их победного марша.
Первые отряды, состоявшие из бродяг, преступников, беглых крестьян и монахов, двинулись весной 1096 г. Эти толпы нападали на жителей встречавшихся на их пути городов и селений, грабили, насиловали и даже убивали. Местные князья со своими подданными встали на защиту своих земель и безжалостно уничтожали участников этого разбойного похода. К границам Византии подошло лишь около 180 тыс. крестоносцев. Увидев роскошь и богатство Константинополя, они не удержались и стали грабить и поджигать дома горожан. Алексей Комнин дал возможность огромной толпе переправиться на азиатский берег. Но к октябрю почти все самонадеянные воины были перебиты турками-сельджуками.
Летом того же года в Святую землю через город Бари в Южной Италии устремились норманнские крестоносцы и южно-французские воины Креста во главе с папским легатом, которые двинулись через Далмацию. В Константинополе, после многочисленных проволочек, Византийский император принял от всех вождей крестоносцев ленную присягу и помог переправить их на противоположный берег, в Малую Азию.
Все три армии соединились под Антиохией в Сирии. И тут выяснилось, что у них нет ни единого командования, ни даже желания действовать совместно. Хотя почти все предводители христианской армии находились между собой в родственных или вассально-сеньориальных отношениях, «голос крови» и вассальная верность играли «за морем» еще меньшую роль, чем на родине. Трудности начались с того, что Балдуин, брат герцога Лотарингского, и его люди, самовольно отделившись от остальной армии, на свой страх и риск завоевали весьма удаленное от Иерусалима, как главной цели похода, графство Эдессу, более 50 лет остававшееся в руках христиан.
Вслед за Балдуином аналогичную активность проявил норманн Боэмунд, после продолжительной осады и кровопролитных боев завоевавший город Антиохию (2 июня 1098 г.). Но уже на следующий день они были окружены мосульским эмиром Кербуга с 300-тысячной турецкой армией. Наступила тяжелая трехмесячная осада, сопровождаемая голодом. Некоторые крестоносцы и знатные рыцари пытались бежать по реке Оронто, но большая часть сдавалась на милость мусульманам. В это время появляется большое количество народных сказаний и саг, явившихся, как считал Ф.И. Успенский, продуктом болезненного фантастического настроения народных масс. И только 28 июня 1098 г. крестоносцам удалось во время очередной вылазки завладеть лагерем перессорившихся между собой мусульман. Антиохия была освобождена от осады, но еще целый год между вождями крестоносцев шли споры о том, кто ею будет владеть.
Следует заметить, что эти победы крестоносцев были бы невозможны, если бы не значительная поддержка со стороны населения завоеванных ими территорий, состоявшего в основном из христиан. Новые господа стали придавать своим заморским владениям привычную западноевропейскую форму. Рыцари получили в лен новые земли и расселились по всему Ближнему Востоку, не думая о продолжении похода. Только незначительная часть руководителей похода боролась за свое влияние. Одни довольствовались сиюминутной победой, но другие были настроены на дальнейший поход к Иерусалиму.
Но остаток войска Готфрида, решившийся продолжать поход на Иерусалим, оказался столь незначительным, что возникли сомнения в возможности отвоевать Иерусалим у мусульман без новых подкреплений из Европы. К счастью для крестоносцев, в порт Яффу, только что захваченный христовым воинством, прибыла небольшая, состоявшая всего из 4-х кораблей, итальянская флотилия, преследуемая отрядом египетского военного флота вплоть до самой гавани. Находившиеся на кораблях генуэзцы успели не только благополучно сойти на сушу, но и вытащить на берег свои суда и грузы. Эти спасенные от египтян корабли очень пригодились крестоносцам. Теперь в их распоряжении оказалось достаточно дерева и других материалов для постройки осадных машин, а матросы оказались весьма опытными в этом деле мастерами. С огромными трудностями, преодолевая бесчисленные опасности, крестоносцы доставили все в свой лагерь у стен Святого Города.
В соответствии с религиозным характером крестоносного предприятия, приступу предшествовала основательная богослужебная подготовка. Не подлежало никакому сомнению, что если крестоносцам и суждено взять город, они смогут сделать это лишь в силу религиозного воодушевления и безграничного упования воинов Христовых на свою победу, которую они считали первым делом. Поэтому 8 июля 1099 г. все воины Креста, босые, но в полном вооружении, взошли крестным ходом на Елеонскую гору, а затем на гору Сион. То обстоятельство, что наблюдавшие со стен за крестным ходом мусульмане на глазах у крестоносцев оскверняли кресты, еще больше распалило религиозные чувства и боевой дух последних.
Однако до самого утра 15 июля штурмующие не могли похвастать особыми успехами. Им помогло неожиданное видение. Многие увидели на вершине Елеонской горы некоего рыцаря, указывавшего штурмующим, куда направить решающий приступ. Отряду герцога Готфрида, последовавшему указанию неведомого рыцаря, удалось, подведя к указанному месту осадную башню, взойти на крепостную стену и отогнать с этого места защитников города.
15 июля 1099 г. крестоносцы ворвались в Иерусалим, тесня отступающих во все большем беспорядке мусульман, убивая их, разя направо и налево, до самого «Храма Соломонова» (а точнее – до расположенной на месте храма мечети Аль-Акса), где они учинили такую резню, что буквально ходили по щиколотки в крови. Но и в городе воины Божии стали вести себя отнюдь не по-божески. Словно обезумев от сознания своей великой победы, завоеватели бегали по улицам Иерусалима, убивая без разбору всех подряд – мужчин, женщин и детей. Они отпраздновали свою победу ужасающей «кровавой баней». Методы ведения военных действий крестоносцами повергли мусульман сначала в изумление, а затем в ужас. До сих пор на Востоке не было принято вести войну с такой степенью беспощадности.
Однако поводы для возвращения святых мест в действительности были, на наш взгляд, намного прозаичнее. Наиболее заинтересованными в этом с материальной точки зрения были торговые города-республики Италии, которые за большие деньги брались оснастить войско и перевезти его по морю. В ходе завоеваний они намеревались создать для себя новые торговые базы. Турецкая экспансия угрожала восточным торговым интересам Венеции, Генуи, Пизы, занимавшихся посреднической торговлей уже длительное время[36].
Иерусалим предоставили во власть нижнелотарингского герцога Готфрида Бульонского, княжество Эдесса досталось его брату Балдуину. Так, в руках одного герцогского дома оказались два самых больших владения, которые могли всегда соединить свои силы и оказывать влияние на политику других княжеств.
Однако добрый и уступчивый, а с другой стороны – весьма недалекий Готфрид Бульонский был еще и религиозно одержимым человеком. Чем не преминули воспользоваться новые духовные лидеры Иерусалима, которые стали стеснять его действия, доведя его власть до минимума. Этим особенно воспользовались настоятели монастырей, среди которых первыми были госпитальеры. Они стали получать от Готфрида земельные угодья, замки и многочисленные привилегии.
Тем временем далеко от Иерусалима, в разных местах Европы по призыву папы Урбана II собралось многотысячное войско, которое двинулось сушей и морем в Иерусалим. Это был вовсе не поход завоевателей, как пытались представить советские историки. Для подавляющего большинства участников это было паломничество к святым местам Палестины, и в этом заключалась главная притягательная сила, которая влекла тысячи путешественников. Следует сказать, что религиозная жизнь Средневековья может показаться странной, а порой и просто непонятной нашим современникам. Как пишет Маркус Булл, то, что «многое из того, что сегодня считается католическим, на самом деле является продуктом контрреформации». И далее автор выделяет несколько аспектов, проливающих свет на притягательность идеи крестовых походов.
Одной из основополагающих черт религиозного чувства населения Средневековья было острое понятие греха, результатом которого было неотвратимое возмездие за него. Как в Средневековье, так и в настоящее время искренне верующие люди осознают, что практически все проявления бытия – как отдельного человека, так и общества – не бывают свободны от греховности. И только те, чья жизнь намеренно проходила в строго регулируемых и социально нетипических условиях, те лица, которые дали обет безбрачия – духовные лица, отшельники, монахи и монахини, ведущие аскетический образ жизни – могли надеяться избежать бесчисленных соблазнов и греховных падений повседневной жизни. «Миряне уважали монашеские общины и оказывали им всяческую помощь, потому что считалось, что нравственная чистота поддерживалась внешним поведением»[37].
Таким образом, можно с уверенностью сказать, что все европейские участники предстоящего первого похода к святыням Палестины были одержимы идеей не только поклониться святым местам, но и совершить что-то, что освободило бы от личного греха. Пусть это будет маленькое пожертвование монастырю или посвящение себя монашескому подвигу, но именно там, на Святой земле. Все это понималось как естественное бытие. Психологически все, кто, не задумываясь, принял участие в походе к святым местам Палестины, были к этому готовы.
Вот почему с началом крестовых походов (1096–1291 гг.) значение братства госпитальеров особенно возрастает. В нем, во-первых, появилась необходимость. Община госпитальеров была самой известной на Святой земле. Братство уже давно оказывало реальную помощь больным и раненым паломникам, которые стали прибывать в большом количестве. А они требовали не только лечения и ухода, но и погребения по христианскому обряду. Тем более что многие из пилигримов отправлялись в Палестину с желанием именно там окончить свои дни, именно там быть погребенным в земле, по которой ступали Спаситель и апостолы. Ну и конечно, члены братства являлись образцом христианского служения в борьбе с грехом. Вот почему любая помощь, оказанная братьям-госпитальерам, засчитывалась, как в это свято верили, в снятии хоть какой-то части грехов каждого конкретного лица.
Как мы уже писали, в момент приближения войск крестоносцев к Иерусалиму настоятелем (на латинском языке он назывался «ректором») странноприимного дома был некий Герард. Все современные хронисты крестовых походов в голос утверждают, что Герард был родом из Италии, то ли из города Амальфи, то ли из Скала. Историк Ордена святого Иоанна Иерусалимского Делавиль даже утверждал, что еще в 1705 г. на главной площади города Скала стоял памятник Герарду с надписью на пьедестале, где он именовался основателем Ордена госпитальеров[38].
Когда отряды вооруженных пилигримов подошли в 1099 г. к стенам Иерусалима и окружили его, они не думали, что осада затянется на длительный срок. К этому участники похода не были готовы. Дело дошло до того, что в их рядах начался голод. Сохранилась легенда о подвигах главы госпитальеров блаженного Герарда, который находился среди врагов в осажденном Иерусалиме. Прознав о голоде среди осаждавших франков, он стал бросать со стен не камни, как это повелевали мусульмане, а хлеба. Узнав об этом поступке, Герарда схватили и доставили к мусульманскому правителю Иерусалима. Герарда ожидала неминуемая казнь, но вдруг на глазах у халифа хлеб в руках Герарда превратился в камень такой же величины[39]. Он был помилован. Скорее всего, эта легенда возникла позже, она стала необходимой, когда собирался материал для канонизации Герарда. Но другой факт, связанный с взятием Иерусалима, оказался записан несколькими средневековыми хронистами.
Перед решающим штурмом по требованию одного священника из Прованса, которому якобы во сне явился епископ Адемар и дал распоряжение совершить вокруг укрепленного города крестный ход, все войско пилигримов босиком, но хорошо вооруженное, предприняло эту большую и длительную процессию. Из Гефсиманского сада через Иоасафову долину крестоносцы обошли город до самого Сиона под градом неприятельских стрел[40].
Настоящим потрясением для всего христианского мира стала судьба крупнейшего паломничества XI в., проходившего под предводительством архиепископа Майнцского и епископов Бамбергского, Регенсбургского и Утрехтского, за которыми в Святую землю последовало от 7000 до 12 000 пилигримов. В соответствии с традицией, пилигримы не имели при себе никакого оружия. Воспользовавшись этим, сельджуки напали на беззащитных пилигримов и ограбили их, а многих ранили и даже убили.
И тогда в возмущенных христианских сердцах и умах зародилась мысль о необходимости вырвать из рук неверных землю, освященную земным пребыванием Спасителя. К тому же Иерусалим был важен христианам не только как место страданий и Гроба Спасителя, но и с точки зрения их мистических представлений об Иерусалиме Небесном. Последний как бы отбрасывал на земной Иерусалим небесный отблеск горнего мира. Насколько эта идея привлекала сперва мирных пилигримов, а затем и крестоносцев, со всей очевидностью явствует из сохранившейся проповеди епископа Венецианского Энрико перед своими земляками, собравшимися 25 июня 1100 г. у Святого Гроба. Епископ напомнил им о чувстве безграничной благодарности, которое каждый христианин должен испытывать к Господу, который выполнил обетования, данные народу Божию в Ветхом Завете: «…ибо ныне вступили мы в Святыню Господа, однако что пользы в том, чтобы войти в Иерусалим земной и в рукотворный Храм, если христиане не станут также причастниками общины Иерусалима небесного, невидимого Храма Царства Божия…»[29].
Десятилетняя борьба привела на римский престол француза Оддона де Лажери, принявшего имя Урбана II (1088–1099), которому наконец удалось осуществить идею Григория VII.
Существовало еще одно обстоятельство, имевшее немаловажное значение. Одновременно с захватом сельджуками власти над Палестиной христианская Византия подверглась нападениям воинственных племен печенегов (печенеги и турки-сельджуки – одного происхождения), которым она оказалась не в состоянии сопротивляться. Попавший в безвыходное положение восточно-римский император Алексей I Комнин обратился в 1094 г. к папе Урбану II с просьбой о помощи против турок-сельджуков. Эти мотивы имели значение при призыве к первому Крестовому походу, но на самом деле Крестовые походы находятся в полной связи с «тогдашним состоянием Византийской империи и принятое ими направление может быть выяснено из рассмотрения политических условий, в каких находилась тогда Византия»[30].
Действительно, как метко подметил российский византинист академик Ф.И. Успенский, цели и результаты крестовых походов были далеки от только духовных потребностей тогдашнего христианского населения Европы. «Религиозная и национальная вражда к мусульманству, одушевлявшая первых крестоносцев и поддерживавшая их в перенесении громадных лишений и потерь, скоро уступила место другим побуждениям, которые, однако, оказались нисколько не слабее первых и продолжали увлекать на Восток новые и новые западные ополчения. Когда первоначальная цель крестоносного движения перестала быть руководящим мотивом, выдвинулись на первое место политические соображения. Не об Иерусалиме и не об освобождении Гроба Господня из рук неверных стали помышлять вожди крестоносцев, а об основании независимых княжений на Востоке, о завоевании Византии, наконец, о торговых преимуществах в областях византийских и мусульманских»[31].
27 ноября 1095 г. в овернском городе Клермоне, расположенном в южной Франции закончился церковный собор. В поле около города собралась многотысячная толпа верующего люда. Наконец появилась процессия, сопровождающая папу Урбана II. Все затихли, и из уст папы они услышали слова, которые дошли до нас благодаря трем хроникерам первого Крестового похода. И хотя они сами слышали речь папы, передана она была спустя несколько лет, по памяти, и имеет значительные отличия. Это свидетельствует о внесении хроникерами личных дополнений.
Мы приводим слова папы, изложенные в хронике Фульхерия Шартского «Иерусалимская история» («Деяния франков, совершивших паломничество в Иерусалим»):
«О, сыны Божьи, поелику мы <уже> обещали Господу установить у себя мир прочнее обычного и еще добросовестнее блюсти права Церкви, есть и другое, Божье и ваше, дело, стоящее превыше прочих, на которое вам следует… обратить свои доблесть и отвагу. Именно необходимо, чтобы вы как можно быстрее поспешили на выручку вашим братьям, проживающим на Востоке, о чем они уже не раз вас просили. Ибо в пределы Романии вторглось и обрушилось на них… персидское племя турок… Занимая все больше и больше христианских земель, они семикратно одолевали христиан в сражениях, многих поубивали и позабирали в полон, разрушили церкви, опустошили царство Богово. И если будете долго пребывать в бездействии, верным придется пострадать еще более. И вот об этом-то деле прошу и умоляю вас, глашатаев Христовых, – и не я, а Господь, – чтобы вы увещевали со всей возможной настойчивостью людей всякого звания, как конных, так и пеших, как богатых, так и бедных, позаботиться об оказании всяческой поддержки христианам и об изгнании этого негодного народа из пределов наших <т. е. христианских> земель. Я говорю <это> присутствующим, поручаю сообщить отсутствующим, – так повелевает Христос. Если кто, отправившись туда, окончит свое житие, пораженный смертью, будь то на сухом пути, или на море, или же в сражении против язычников, отныне да отпускаются ему грехи. Я обещаю это тем, кто пойдет в поход, ибо наделен такой милостью самим Господом. О, какой позор, если бы столь презренное, недостойное, отвратительное племя, служащее дьявольским силам, одолело бы народ, проникнутый верою во всемогущество Божье… О, каким срамом покроет вас сам Господь, если вы не поможете т ем, кто исповедует веру христианскую, подобно нам … пусть выступят против неверных, пусть двинутся на бой, давно уже достойный того, чтобы быть начатым… Те, кто намерен отправиться в поход, пусть не медлят, но, оставив собственное достояние и собрав необходимые средства, пусть с окончанием зимы, в следующую же весну горячо устремятся по стезе Господней». А в хронике Роберта Реймского приводятся и такие слова папы: «Особенно же пусть побуждает вас святой Гроб Господень… Гроб, которым ныне владеют нечестивые, и Святые Места, которые ими подло оскверняются и постыдно нечестием их мараются… Иерусалим – этот пуп земли, край плодоноснейший по сравнению с другими, земля эта – словно второй рай. Ее прославил Искупитель рода человеческого своим приходом, украсил ее своими деяниями, освятил страданием, искупил смертью, увековечил погребением. И этот-то царственный град… ныне находится в полоне у своих врагов и уничтожается народами, не ведающими Господа. Он… жаждет освобождения, он не прекращает молить о том, чтобы вы пришли ему на выручку»[32].
Итак, начало было положено. Первым принял крест из рук папы епископ Адемар Монтейский, толпа кричала: «Так хочет Бог!». Услышав эти слова, папа, как сообщил другой хронист, Роберт Реймский, сказал:
«Дражайшие братья… если бы не Господь Бог, который присутствовал в ваших помыслах, не раздался бы единодушный глас ваш, и хотя он исходил из множества уст, но источник его был единым. Пусть же клич станет для вас воинским сигналом, ибо слово это произнесено Богом… И тот, кто возымеет в душе намерение двинуться в это святое паломничество, и даст обет Богу, и принесет Ему себя в живую, святую и весьма угодную жертву, пусть носит изображение креста Господня на челе или на груди. Тот же, кто пожелает, дав обет, вернуться, пусть поместит это изображение на спине промеж лопаток…»[33]
Как комментирует это событие Дж. Райли-Смит, «остается впечатление, что тогда был разыгран хорошо поставленный спектакль, где все действия актеров и реакция толпы были тщательно продуманы»[34].
Анализ действий папы, проделанный академиком Ф.И. Успенским, свидетельствует о том, что роль Урбана II сводилась к столь незначительным мероприятиям, которые никак нельзя назвать организацией крестового похода.
Добровольцы, пожелавшие отправиться в крестовый поход, стали, по инициативе папы Урбана, высказанной на Клермонском соборе, нашивать себе на одежду кресты из цветной ткани. Впервые в истории Средневековья большая группа мирян стала носить на одежде единообразный опознавательный знак. Это нововведение сохранилось по сей день, как в военной, так и в гражданской сфере. Знак Креста стал первым знаком принадлежности к единому войску и выражением решимости участников крестового похода умереть на пути к Святому Граду Иерусалиму или довести дело его освобождения от власти неверных до победного конца. С тех пор крест считался отличительным знаком христианского ополчения, воинства (militia). Использование креста в качестве военного знака отличия служило выражением новой для того времени идеи слияния Воинства Небесного с воинством земным. Отсюда было уже рукой подать до креста oрденских рыцарей-монахов, которые со знаком креста на своем облачении, указывавшим на главный, религиозный, смысл их служения, мечом защищали христианские святыни от неверных.
О дальнейших событиях все историки Мальтийского ордена повествуют примерно одинаково. Они не преминули пройти мимо действий странствующего проповедника Петра Пустынника (он же Петр Амьенский), которому якобы было видение в храме Гроба Господня: его призывам к освобождению Гроба Господня, прозвучавшим еще до Клермонского собора, о годичном путешествии папы с проповедью идеи борьбы с неверными и освобождения Святой земли. Наконец, в 1096 г. собравшаяся под предводительством папского легата епископа дю Пюи Адемара Монтейского и графа Тулузского Раймунда Сен-Жильского армия, почти вся провансальская знать «приняла крест» и двинулась в неблизкий путь.
Однако сага о Петре Амьенском оказалась недостоверной, поскольку, как выяснилось, он никогда не был в Иерусалиме, а рассказ о некоем видении, – попросту вымысел составителей хроник, который кочует из одного исторического труда в другой. Да, он, как и другие лица, обращался к народу с проповедью о борьбе с неверными, почему «идея крестового похода стала популярной в народных массах»[35].
Призывы таких проповедников, а затем и папы, оказались необычайно успешными. Желающих участвовать в крестовом походе оказалось так много, что возникли серьезные проблемы с транспортировкой таких громадных масс крестоносцев. Их передовой отряд, фактически не имевший над собой единого командования, был уничтожен в Малой Азии. Главное войско, ядро которого составляли отряды герцога Нижней Лотарингии Готфрида Бульонского и его брата Балдуина, переправившись через Дунай, собралось зимой 1096–1097 гг. близ Константинополя, где вождям крестоносцев даже пришлось принести ленную присягу императору Византии. Но крестоносный энтузиазм гнал христиан вперед. Даже трудности пути не могли остановить их победного марша.
Первые отряды, состоявшие из бродяг, преступников, беглых крестьян и монахов, двинулись весной 1096 г. Эти толпы нападали на жителей встречавшихся на их пути городов и селений, грабили, насиловали и даже убивали. Местные князья со своими подданными встали на защиту своих земель и безжалостно уничтожали участников этого разбойного похода. К границам Византии подошло лишь около 180 тыс. крестоносцев. Увидев роскошь и богатство Константинополя, они не удержались и стали грабить и поджигать дома горожан. Алексей Комнин дал возможность огромной толпе переправиться на азиатский берег. Но к октябрю почти все самонадеянные воины были перебиты турками-сельджуками.
Летом того же года в Святую землю через город Бари в Южной Италии устремились норманнские крестоносцы и южно-французские воины Креста во главе с папским легатом, которые двинулись через Далмацию. В Константинополе, после многочисленных проволочек, Византийский император принял от всех вождей крестоносцев ленную присягу и помог переправить их на противоположный берег, в Малую Азию.
Все три армии соединились под Антиохией в Сирии. И тут выяснилось, что у них нет ни единого командования, ни даже желания действовать совместно. Хотя почти все предводители христианской армии находились между собой в родственных или вассально-сеньориальных отношениях, «голос крови» и вассальная верность играли «за морем» еще меньшую роль, чем на родине. Трудности начались с того, что Балдуин, брат герцога Лотарингского, и его люди, самовольно отделившись от остальной армии, на свой страх и риск завоевали весьма удаленное от Иерусалима, как главной цели похода, графство Эдессу, более 50 лет остававшееся в руках христиан.
Вслед за Балдуином аналогичную активность проявил норманн Боэмунд, после продолжительной осады и кровопролитных боев завоевавший город Антиохию (2 июня 1098 г.). Но уже на следующий день они были окружены мосульским эмиром Кербуга с 300-тысячной турецкой армией. Наступила тяжелая трехмесячная осада, сопровождаемая голодом. Некоторые крестоносцы и знатные рыцари пытались бежать по реке Оронто, но большая часть сдавалась на милость мусульманам. В это время появляется большое количество народных сказаний и саг, явившихся, как считал Ф.И. Успенский, продуктом болезненного фантастического настроения народных масс. И только 28 июня 1098 г. крестоносцам удалось во время очередной вылазки завладеть лагерем перессорившихся между собой мусульман. Антиохия была освобождена от осады, но еще целый год между вождями крестоносцев шли споры о том, кто ею будет владеть.
Следует заметить, что эти победы крестоносцев были бы невозможны, если бы не значительная поддержка со стороны населения завоеванных ими территорий, состоявшего в основном из христиан. Новые господа стали придавать своим заморским владениям привычную западноевропейскую форму. Рыцари получили в лен новые земли и расселились по всему Ближнему Востоку, не думая о продолжении похода. Только незначительная часть руководителей похода боролась за свое влияние. Одни довольствовались сиюминутной победой, но другие были настроены на дальнейший поход к Иерусалиму.
Но остаток войска Готфрида, решившийся продолжать поход на Иерусалим, оказался столь незначительным, что возникли сомнения в возможности отвоевать Иерусалим у мусульман без новых подкреплений из Европы. К счастью для крестоносцев, в порт Яффу, только что захваченный христовым воинством, прибыла небольшая, состоявшая всего из 4-х кораблей, итальянская флотилия, преследуемая отрядом египетского военного флота вплоть до самой гавани. Находившиеся на кораблях генуэзцы успели не только благополучно сойти на сушу, но и вытащить на берег свои суда и грузы. Эти спасенные от египтян корабли очень пригодились крестоносцам. Теперь в их распоряжении оказалось достаточно дерева и других материалов для постройки осадных машин, а матросы оказались весьма опытными в этом деле мастерами. С огромными трудностями, преодолевая бесчисленные опасности, крестоносцы доставили все в свой лагерь у стен Святого Города.
В соответствии с религиозным характером крестоносного предприятия, приступу предшествовала основательная богослужебная подготовка. Не подлежало никакому сомнению, что если крестоносцам и суждено взять город, они смогут сделать это лишь в силу религиозного воодушевления и безграничного упования воинов Христовых на свою победу, которую они считали первым делом. Поэтому 8 июля 1099 г. все воины Креста, босые, но в полном вооружении, взошли крестным ходом на Елеонскую гору, а затем на гору Сион. То обстоятельство, что наблюдавшие со стен за крестным ходом мусульмане на глазах у крестоносцев оскверняли кресты, еще больше распалило религиозные чувства и боевой дух последних.
Однако до самого утра 15 июля штурмующие не могли похвастать особыми успехами. Им помогло неожиданное видение. Многие увидели на вершине Елеонской горы некоего рыцаря, указывавшего штурмующим, куда направить решающий приступ. Отряду герцога Готфрида, последовавшему указанию неведомого рыцаря, удалось, подведя к указанному месту осадную башню, взойти на крепостную стену и отогнать с этого места защитников города.
15 июля 1099 г. крестоносцы ворвались в Иерусалим, тесня отступающих во все большем беспорядке мусульман, убивая их, разя направо и налево, до самого «Храма Соломонова» (а точнее – до расположенной на месте храма мечети Аль-Акса), где они учинили такую резню, что буквально ходили по щиколотки в крови. Но и в городе воины Божии стали вести себя отнюдь не по-божески. Словно обезумев от сознания своей великой победы, завоеватели бегали по улицам Иерусалима, убивая без разбору всех подряд – мужчин, женщин и детей. Они отпраздновали свою победу ужасающей «кровавой баней». Методы ведения военных действий крестоносцами повергли мусульман сначала в изумление, а затем в ужас. До сих пор на Востоке не было принято вести войну с такой степенью беспощадности.
Однако поводы для возвращения святых мест в действительности были, на наш взгляд, намного прозаичнее. Наиболее заинтересованными в этом с материальной точки зрения были торговые города-республики Италии, которые за большие деньги брались оснастить войско и перевезти его по морю. В ходе завоеваний они намеревались создать для себя новые торговые базы. Турецкая экспансия угрожала восточным торговым интересам Венеции, Генуи, Пизы, занимавшихся посреднической торговлей уже длительное время[36].
Иерусалим предоставили во власть нижнелотарингского герцога Готфрида Бульонского, княжество Эдесса досталось его брату Балдуину. Так, в руках одного герцогского дома оказались два самых больших владения, которые могли всегда соединить свои силы и оказывать влияние на политику других княжеств.
Однако добрый и уступчивый, а с другой стороны – весьма недалекий Готфрид Бульонский был еще и религиозно одержимым человеком. Чем не преминули воспользоваться новые духовные лидеры Иерусалима, которые стали стеснять его действия, доведя его власть до минимума. Этим особенно воспользовались настоятели монастырей, среди которых первыми были госпитальеры. Они стали получать от Готфрида земельные угодья, замки и многочисленные привилегии.
Тем временем далеко от Иерусалима, в разных местах Европы по призыву папы Урбана II собралось многотысячное войско, которое двинулось сушей и морем в Иерусалим. Это был вовсе не поход завоевателей, как пытались представить советские историки. Для подавляющего большинства участников это было паломничество к святым местам Палестины, и в этом заключалась главная притягательная сила, которая влекла тысячи путешественников. Следует сказать, что религиозная жизнь Средневековья может показаться странной, а порой и просто непонятной нашим современникам. Как пишет Маркус Булл, то, что «многое из того, что сегодня считается католическим, на самом деле является продуктом контрреформации». И далее автор выделяет несколько аспектов, проливающих свет на притягательность идеи крестовых походов.
Одной из основополагающих черт религиозного чувства населения Средневековья было острое понятие греха, результатом которого было неотвратимое возмездие за него. Как в Средневековье, так и в настоящее время искренне верующие люди осознают, что практически все проявления бытия – как отдельного человека, так и общества – не бывают свободны от греховности. И только те, чья жизнь намеренно проходила в строго регулируемых и социально нетипических условиях, те лица, которые дали обет безбрачия – духовные лица, отшельники, монахи и монахини, ведущие аскетический образ жизни – могли надеяться избежать бесчисленных соблазнов и греховных падений повседневной жизни. «Миряне уважали монашеские общины и оказывали им всяческую помощь, потому что считалось, что нравственная чистота поддерживалась внешним поведением»[37].
Таким образом, можно с уверенностью сказать, что все европейские участники предстоящего первого похода к святыням Палестины были одержимы идеей не только поклониться святым местам, но и совершить что-то, что освободило бы от личного греха. Пусть это будет маленькое пожертвование монастырю или посвящение себя монашескому подвигу, но именно там, на Святой земле. Все это понималось как естественное бытие. Психологически все, кто, не задумываясь, принял участие в походе к святым местам Палестины, были к этому готовы.
Вот почему с началом крестовых походов (1096–1291 гг.) значение братства госпитальеров особенно возрастает. В нем, во-первых, появилась необходимость. Община госпитальеров была самой известной на Святой земле. Братство уже давно оказывало реальную помощь больным и раненым паломникам, которые стали прибывать в большом количестве. А они требовали не только лечения и ухода, но и погребения по христианскому обряду. Тем более что многие из пилигримов отправлялись в Палестину с желанием именно там окончить свои дни, именно там быть погребенным в земле, по которой ступали Спаситель и апостолы. Ну и конечно, члены братства являлись образцом христианского служения в борьбе с грехом. Вот почему любая помощь, оказанная братьям-госпитальерам, засчитывалась, как в это свято верили, в снятии хоть какой-то части грехов каждого конкретного лица.
Как мы уже писали, в момент приближения войск крестоносцев к Иерусалиму настоятелем (на латинском языке он назывался «ректором») странноприимного дома был некий Герард. Все современные хронисты крестовых походов в голос утверждают, что Герард был родом из Италии, то ли из города Амальфи, то ли из Скала. Историк Ордена святого Иоанна Иерусалимского Делавиль даже утверждал, что еще в 1705 г. на главной площади города Скала стоял памятник Герарду с надписью на пьедестале, где он именовался основателем Ордена госпитальеров[38].
Когда отряды вооруженных пилигримов подошли в 1099 г. к стенам Иерусалима и окружили его, они не думали, что осада затянется на длительный срок. К этому участники похода не были готовы. Дело дошло до того, что в их рядах начался голод. Сохранилась легенда о подвигах главы госпитальеров блаженного Герарда, который находился среди врагов в осажденном Иерусалиме. Прознав о голоде среди осаждавших франков, он стал бросать со стен не камни, как это повелевали мусульмане, а хлеба. Узнав об этом поступке, Герарда схватили и доставили к мусульманскому правителю Иерусалима. Герарда ожидала неминуемая казнь, но вдруг на глазах у халифа хлеб в руках Герарда превратился в камень такой же величины[39]. Он был помилован. Скорее всего, эта легенда возникла позже, она стала необходимой, когда собирался материал для канонизации Герарда. Но другой факт, связанный с взятием Иерусалима, оказался записан несколькими средневековыми хронистами.
Перед решающим штурмом по требованию одного священника из Прованса, которому якобы во сне явился епископ Адемар и дал распоряжение совершить вокруг укрепленного города крестный ход, все войско пилигримов босиком, но хорошо вооруженное, предприняло эту большую и длительную процессию. Из Гефсиманского сада через Иоасафову долину крестоносцы обошли город до самого Сиона под градом неприятельских стрел[40].