Страница:
Роль этого ханского чиновника была, можно полагать, та самая, какую позднее, во время вторжения османов в Крым, играл Эминек-бей, сидевший в Кафе и принимавший деятельное участие в утверждении ханской власти в Крыму за родом Гераев. Европейские письменные памятники позднейшего времени, впрочем, титулуют этого ханского уполномоченного lo Titano и Titanus seu Vicarius Canlucorum: так, по крайней мере, он назван в договоре 1380 года кафинского консула с татарами[183] и в уставе Генуэзских колоний в Газарии 1449 года[184]. Г. Брун пробовал производить это слово от готского thiudans = rex, dominator, но потом отказался от этого толкования в пользу другого, которое и считается теперь общепринятым[185]. Это последнее основывается на производстве слова Titanus от одного корня с турецким глаголом «держать», в смысле «наместник»[186]. В объяснение значения слова Titanus, его считают видоизменением другого подобного, встречающегося у латинских анналистов и византийских писателей. Первые упоминают об аварских наместниках в конце VIII и начале IX века под именем Tudun или Thodanus, или даже Tuttundo[187]. Византийцы говорят о важном сановнике у хазар, которого они именуют то Τουδουνος, то Τουνδουνος, переводя его греческим словом, согласно с тем, как латинские анналисты толкуют значение аварского Tudun – regulus quidam. Почтенный академик А. А. Куник, обративший внимание на хазарского «тудуна» и собравший вышеприведенные справки об этом загадочном лице[188], из двух этимологических производств слова тудун – непосредственно от тюркского языка или от чувашского, по-видимому, склонен отдать преимущество последнему. В чувашском есть глагол тыт = tenere, прошедшее причастие которого тыдаган имеет сокращенный вид тыдан – «держащий, державец, le teneur, то же что occupator, l’occupant». Г. Золотницкий самым решительным образом утверждает, что «этот же тыдан встречается в древних хазарских грамотах (?) в отношении каанов в смысле: владетель, самодержец»[189]. Вот эта-то форма и принимается за первообраз вышеприведенного имени аварского вельможи Tudun и хазарского[190], и в ее-то пользу г. Брун отступился от своего прежнего толкования.
Но если трудно возразить что-либо против отожествления имени Titanus с аварско-хазарским тудуном, то нельзя того же самого сказать относительно этимологических объяснений этого термина, которые принимаются учеными, по-видимому, за совершенно удовлетворительный. Невольно при этом возникают следующие сомнения.
Если слово тудун ближе стоит к чувашскому тыдан, то, чтобы получить искомый исторический вывод относительно тожества с ними генуэзского lo Titano или Titanus, необходимо доказать, что чувашское племя когда-то играло какую-то политическую роль и дало между прочим бытие спорному термину; или по крайней мере доказать, что язык хазар, имевших тудунов, всего сроднее был с нынешним чувашским. Еще слабее доводы в пользу этимологического сродства слова Lo Titano или Titanus с словом тудун чрез посредство тюркского глагола «держать».
Но помимо, действительно ли существовавших или мнимых, тудунов, иначе – титанов в Крыму, были и несомненные представители татарского владычества в том крае, только известные в истории уже под другими наименованиями, которые своей там правительственной деятельностью постепенно подготовили почву для возникновения там самостоятельного, независимого от Золотой Орды, государственного центра и создали на полуострове порядок вещей, какой царил там в пору образования ханства под властью династии Гераев. Дальше мы постараемся установить последовательную преемственность представителей татарской власти в Крыму, по крайней мере тех из них, о которых сохранились какие-либо сведения в исторических памятниках.
Самым ранним формально признанным властителем в Крыму обыкновенно считается Оран-Тимур, сын Токай-Тимура, младшего брата Бату, получивший эту область в удел от Менгу-Темира[191]. Абуль-Гази, от которого идет это известие, ничего больше не сообщает относительно судьбы этого подручника Менгу-Темирова, ибо в родословной крымских владельцев он ставит потом Уз-Тимура – которого так же, как Оран-Тимура, называет сыном Токай-Тимура[192]. Насколько достоверными можно считать эти сведения Абуль-Гази, об этом можно всего лучше судить по следующему его собственному признанию, которое он делает в заключение вышеприведенной родословной: «Ныне за дальностью местности не знаем наверное, потомки которого из сыновей Хаджи-Герая царствуют в Крыму»[193]. Бели Абуль-Гази не знал общеизвестного в его время факта владычества в Крыму потомков Менглы-Герая, вследствие дальности расстояния их владений от места жительства историка, то отдаленность времени едва ли могла быть меньшей ему помехой для точного знания преемственной последовательности прежних властителей Крыма.
Но сколь широки были полномочия Оран-Тимура, и в чем проявлял он их, ничего мы об этом не знаем. Держалось одно время мнение, что при нем и с его согласия впервые основано было поселение генуэзцев в Кафе в 1266 году[194], да и то теперь оно отвергнуто изысканиями Гейда, доказавшего, что означенные поселения возникли раньше того времени[195]. Других же следов властвования Оран-Тимура в Крыму не имеется. По прибытии в Крым малоазийских турков-эмигрантов в 1269 году, главе их, бывшему султану иконийскому Изз-эд-Дину, мы видели, был пожалован во владение, между прочим, и Солхат[196], главное средоточие татарской власти в Крыму, но ни о каком другом там правителе, с которым бы Изз-эд-Дину пришлось совместничать во власти, в наших источниках ничего не говорится. Разве только косвенно можно предполагать о таком совместничестве, именно на основании того, что Изз-эд-Дин был недоволен своим положением в новом отечестве, так что даже своим детям завещал возвратиться в старую отчизну[197]. По свидетельству арабских историков, Изз-эд-Дин, как мы видели, оставался у татар до самой своей смерти[198]. Другие писатели говорят, что он провел остальную жизнь у Менгу-Темира[199] и умер в городе Сарае[200]. Последнее едва ли можно понимать в смысле известной столицы Золотоордынских ханов: к чему было Изз-эд-Дину забираться в такую неизвестную ему даль, если ему дано было удельное владение в Крыму, который всего более мог напоминать ему его родину, Малую Азию, а особливо если он уже и без того был разочарован своим положением на чужбине? Сомнительно также и то, чтобы арабские историки, говоря о Сарае, разумели тут под ним Бакчэ-Сарай, ибо они всегда понимают его как резиденцию ханов Золотой Орды, вне Крыма находящуюся[201]; о Бакчэ-Сарае же, столице Крымского ханства позднейшего времени, у них в такую раннюю пору еще и помину нет. Но вопрос о географической номенклатуре в отношении к Таврическому полуострову есть один из самых трудных. Самый полуостров не всегда назывался Крымом. Мало того: это же самое имя не искони принадлежало и тому городу, который именовался еще и Солхатом.
По этому вопросу, неизбежному для всех занимающихся историей Крымского ханства, мы также не можем дать с своей стороны категорических разъяснений, ибо и в источниках мусульманских нет таких данных, которые бы слишком превосходили своей ясностью все другие, сюда относящиеся памятники. По историческим обстоятельствам турки османские ближе всех имели соприкосновение с Крымом, именно в ту пору, когда, вероятно, были еще свежи в народной памяти местные предания, которые могли бы служить к разъяснению занимающих нас вопросов; но их историческо-географические сведения об этом крае не уступают другим в недостатке полноты и точности. Тем не менее считаем не лишним дать отчет о них. Если уже позднейшие турецкие историки географы имели не вполне определенное представление о территориальном объеме Крымского ханства, составлявшего в их время вассальную область Оттоманской империи, то не удивительно, что их соотечественники прежнего времени и подавно еще меньше знали об этом, несмотря на то, что близкая родня их, сельджуки, входили в непосредственные сношения с этой страной и владычествовавшими в ней татарами. Такое же неведение турецкие историки не усумнились приписать даже и султану Мухаммеду II Фатиху, который впервые формально простер оттоманское господство на Крымский полуостров. А между тем Мухаммед известен как человек ученый, применявший научные знания, какие в его время могли быть ему доступны, к военному делу: про него рассказывают, что до завоевания Константинополя он проводил дни и ночи за картами и чертежами, составляя план осады города. Но и про него у турецких историков находим следующий анекдот. В числе ученых мужей, стекавшихся со всего мусульманского мира под покровительство могущественных владык Османской династии, в царствование султана Мюрада II (1421–1451) прибыл в Рум, а при султане Мухаммеде Фатихе в новую его столицу Стамбул, и крымский ученый Сейид-Ахмед-ибн-Абду-л-Ла Алькырыми, иногда просто называемый Монла Кырыми. Султан очень любил беседовать с этим монлой (муллой. – Примеч. ред.), и вот однажды, отправляясь из Стамбула в Адрианополь, он взял его с собой. Дорогой султан спрашивает монлу: «Что это за страна Крым?» Тот отвечал, что некогда это была весьма населенная местность, так что в самом Крыму находилось до 600 ученых, способных решать судебные дела, и до 300 знаменитостей, прославившихся своими сочинениями и достопамятными делами, а теперь, мол, эта область пришла в расстройство и упадок. Когда любопытный султан, приютивший крымских мулл, эмигрировавших из своего отечества от тяжкого житья в нем, спросил своего собеседника о причине такого расстройства его родины, то монла Ахмед Кырыми отвечал, что в последнее время делами там заправлял один негодяй-везирь, не уважавший и презиравший ученых и притеснявший их. Ученые же суть сердце государства, а страдания сердца непременно тяжко отзываются и на всех членах целого организма. Тогда султан Мухаммед передал речь монлы одному из лучших своих везирей, Махмуд-паше, с заключением, что расстройство и упадок государств происходит от неправильных действий везирей. На это сообразительный паша возразил, что во всяком случае виноват падишах – зачем он делает недостойных людей везирями и назначает на такой высокий пост негодяев. Султан Мухаммед согласился с Махмуд-пашой и одобрил его мнение[202].
Вышеприведенная беседа Мухаммеда II с крымским выходцем могла происходить до предпринятия жадным до завоеваний султаном морской экспедиции в Крым. В ответе монлы на расспросы султана есть намек и на те смутные обстоятельства на полуострове, которые предшествовали вторжению туда турков и даже были причиной, вызвавшей это вторжение, как это мы увидим далее.
Но потом, когда пришлось от праздных разговоров перейти к действию, умный султан, вероятно, собрал все потребные ему сведения о дотоле неведомой ему области, хотя история об этом умалчивает. Но сами после него жившие и писавшие турецкие историки не особенно далеко ушли в географическом и этнографическом знакомстве с Крымским полуостровом и рассказывают вышеприведенный анекдот о знаменитом султане только как бы в оправдание скудости своих собственных по этой части познаний, довольствуясь повторением того, что они находили у прежних арабских историков и путешественников, у которых тоже немало темного и неудоборазъяснимого в описаниях чуждых им стран и народов.
Несомненно только то, что местность, на которую в свое время простиралась власть Крымских ханов, носит в турецких письменных памятниках двоякое наименование: одно, более раннее, – Дешти-Кыпчак, другое, позднейшее, – Крым. При отсутствии критической разборчивости у турецких писателей в этом отношении произошло то, что, например, еще первые Чингизиды у них величаются не только Татарскими ханами, но и ханами Крымскими: так, по крайней мере Сейид Лукман и Дженнаби титулуют Беркэ-хана «Крымский хан», «владетель Крыма», хотя такой ограничительный титул, конечно, не к лицу был владыкам громадных территорий, да едва ли в их времена еще и распространялось название Крыма на весь Крымский полуостров.
С другой стороны, когда исчезло с лица земли и изгладилось из памяти народов некогда страшное имя могущественных наследников Чингиз-хана, господствовавших в Дешти-Кыпчаке, так что единственными видными потомками их остались ханы Крымские, на владения этих последних перенесено было чересчур широкое старинное наименование – Дешти-Кыпчак. Поэтому у всех историков, повествующих о судьбах Крымского ханства, мы находим стереотипное географическое очертание территории этого ханства в таких пределах, каких оно никогда в действительности не имело, и которые приличествовали владениям их прадедов, ближайших наследников империи Чингиз-хана. И Дженнаби, и Аали-эфенди, и Мюнедджим-баши, и Гезар-Фенн, и др. – все почти сходятся в этом очертании, с весьма незначительными разногласиями, ибо все, очевидно, черпали свои сведения из одних и тех же прежних мусульманских писателей, арабских и персидских. Для образца приведем описание, которое находится у Аали-эфенди, во многих иных отношениях авторитетного и ценного писателя, одного из первых османских полигисторов (эрудитов. – Примеч. ред.), огромная начитанность которого свидетельствуется им самим в длинном списке 130 сочинений, которыми он пользовался при составлении своего исторического труда[203]. Прежде всего у него есть особая географическая статья под заглавием «Глава о седьмом климате», в которой много упоминается имен, относящихся к Крыму. В этой статье мы читаем следующее: «Протяжение этого пояса, по словам прежних (писателей), 2651 фарсах; расстояние между полюсными пределами 399 фарсахов; ширина же 73 фарсаха. Из замечательных городов его суть следующие: Азак, городок с купеческой пристанью; Акчэ-Керман, в наше время известный под именем Ак-Кермана; населенный городок между булгарами и турками. Унэк, город между Сараем и Каларом (?), на берегу реки Итиля. Британия – остров в Океанском море. Западную область его составляет Булгар, населенный город на берегу реки Итиля. Там-то бывают самые длинные и самые короткие дни и ночи. Русь, многолюдная страна распутных гяуров к северу от Булгара. Санть-Яго – городок на границе Андалусии. Сары-Керман есть город между Булгаром и Тереком. Сарай, столица владений татарских – есть большой город, лежащий на западе Хазарского моря, на берегу реки Итиля. Сакчи – городок между областью Афлакской и Константинополем, при устье реки Дуная. Солгать – город из числа городов Крымских. Судак тоже из городов Крымских на окраине горы. Трнва – город в области Афлакской, к западу от Сакчи. Кырк-Эрь крепость на севере от Сары-Кермана, из городов Асских, находящаяся на чрезвычайно высокой горе. Керчь городок между Кэфою и Азаком. Кэфа – прекрасный город и гавань на берегу Крымского моря, насупротив города Тарабузана. Кэймак – тюркское племя, местопребывание которого в области Терека находится – Маштка (Москва?) город из славянских. Хотя страны Афлак, Богдан и Эрдель и еще некоторые места, может быть, и принадлежат к седьмому поясу, но так как все они в руках гяуров, то писавшие таблицы стран не знали о них и не записали. Что же касается до нас, то мы удовольствовались теми городами и городками, которые нам нужны были из записанных ими»[204].
Географическое смешение разных местностей у Аали-эфенди заходит тут настолько далеко, что зауряд чередуются такие отдаленные друг от друга пункты, как Булгар и Сант-Яго если только тут вина переписчиков.
Затем Аали-эфенди дает такое описание Дешти-Кыпчак, буквально повторенное Гезар-Фенном и составителем изданного мною сборника. Оно находится в особом сочинении Аали-эфенди[205]. «Владения Дешти-Кыпчак, – читаем мы, – составляют искони принадлежащее татарскому племени обширное государство. К восточной от него стороне находятся области Харезм и Анзар (=Отрар); а к западной стороне – области Русь и Булгар. Столицы этих упомянутых владений суть города: Крит, Ортак (?), Сарачук, Хаджи-Тархан, Азак, Кафа, Аздарган, Керчь и Тамань. Но Тимур Гурекан и Тохтамыш-хан не раз сражались в тех странах, вследствие чего большинство их пришли в разорение. Теперь же столица татарского хана есть Бакчэ-Сарай»[206].
В приведенной выдержке географическое распространение татарского племени смешано с территориальными границами отдельных государств татарских, с присвоением имени Дешти-Кыпчак владениям татарского, т. е. Крымского хана. С другой стороны, самое понятие столицы – как-то тут уж очень расширено, если к столицам причисляются такие пункты, как Керчь и Тамань, которые никогда не были в приписываемой им роли, по крайней мере в эпоху татарского владычества.
Но у того же Аали-эфенди есть еще такая небольшая заметка специально о крымских границах. «В изъяснение границ Крыма. Крымская область заключает в себе сорок городов. Известные из них суть Солгат, Судак и Кэфа. Иногда бывает, что только город Солгат называют Крымом. Расстояние между этими городами друг от друга по одному дню пути. Сары-Керман лежит на западе от упомянутых нами трех городов. Но Крымская область – со времени Чингиз-хана стала во власти рода Чингизова. Столица их государства находится в Бакчэ-Сарае. Во время сочинения книги “Сокровищница сведений” – (1006–1007 = 1597–1598—1599 гг.) там властвующим ханом был Гази-Герай-хан-ибн… хан, благородный человек, искусный в музыке, прекрасного нрава, поэт, способный проявлять чудеса в метании стрел и в искусстве владеть оружием»[207].
Еще подробнее распространяется о Дэшти-Кыпчак османский историк XVII в. Ибрагим-паша Печеви (ум. 1650). Рассказав об известном химерном предприятии султана Селима II открыть прямое водное сообщение Черного моря с Каспийским посредством искусственного канала, Печеви затем счел нужным описать и ту местность с прилежащим к ней обширным пространством, где приводилась в исполнение эта довольно смелая, но безрезультатная затея. При этом Ибрагим-паша указывает источники, откуда он заимствовал материал для своего описания Дэшти-Кыпчак: это суть сочинения более или менее известных писателей, как Дженнаби-эфенди, как автор «Тимур-намэ», т. е. Абдул-л-Ла Гатифи (ум. 927 = 1520–1521), как Алты-Пармак, у которых он взял относящиеся к данному предмету исторические сказания; у Ибн-Аббаса и Хазрети-Казы он заимствовал мифические предания насчет стены Александра Македонского. Эта статья в истории Ибрагим-паши Печеви начинается так: «Если бы в благородную голову друзей, пробегающих этот мой любопытный сборник, пришла мысль хоть вкратце узнать, что за страны такие Дэшти-Кыпчак и Аждарган, и в обладании какого народа состоят они, то, дабы по мере возможности проскакать (мысленно) по той обширной равнине, припустим коня пера быстрого изъяснения. Да будет ведомо, что люди знающие, каковы Алты-Пармак-эфенди (ум. 1033 = 1623), Дженнаби-эфенди и автор “Тимур-намэ” об обстоятельствах Дэшти-Кынчак написали следующее»… Затем идет почти дословное повторение того, что находим у Дженнаби[208]. Иные вещи находятся в сборнике г. Тизенгаузена[209] и у г. Шармуа в его «Expedition de Timour-i-lenk»[210]. Самая же интересная-то часть повествования Печеви касается татар, переселившихся, во время нашествия Тимура, в Польшу и другие страны неверных[211]; но об этом здесь пока еще не место распространяться. Оставляя в стороне других второстепенных османских историков, обратим внимание на то, что говорит о Дешти-Кыпчаке и Крыме один из позднейших исторических компиляторов, который, однако же, пользовался очень многими источниками с разбором и, насколько мог, умеючи и добросовестно, а именно Мючедджим-баши. Касаясь территориального и вместе династического сформирования Крымского ханства, он, не как другие историки, отличает его, и в географическом и в государственном отношениях, от Дэшти-Кыпчак, которой у него посвящена следующая статейка.
«Цари Дешти. Да будет ведомо, что граница области так называемой Дешть с южной стороны есть Астраханское море и Черное море, так что если бы не было черкесских гор, то эти два моря слились бы воедино. С восточной стороны граница ее Анзар (= Отрар) Харезм, Саганак и некоторые другие области, так что она простирается от Туркестана и Хатая до пределов Чина. Это суть владения Могольские и Хатайские. На северной стороне большие степи и песчаные пустыни, да высокие горы; а что за ними, неизвестно. На западе границы ее составляют владения русские и булгарские. Татарские области, состоящие под властью Высокой Османской Державы, пограничны с этой стороной. Этот виляйет (провинция. – Примеч. ред.) издавна был полон селений и жителей и благоустроен был; но потом, вследствие смут Уруса и Тохтамыша, да завоеваний Тимура, пришел в разорение и опустошение. Местности этой Дешти со стороны Хатайской называются Калмыцкой степью – Моголистаном, а по направлению к русской стороне именуются Берке, прямо же по направлению по северу зовутся Дешти-Кыпчак. Иногда впрочем все это (пространство) называется Дешти-Кыпчак. Когда кого-нибудь называют падишахом Дештским, то этим хотят обозначить правящего всеми кочующими в тех степях племенами. Одна линия из царей Дэштских идет от рода Бату и Орда, детей Чучи, вплоть до Мухаммед-султан-бен-Тимур-султана. Они раньше упоминались. Дети же Мухаммед-султана не титуловались царями Дэшти; они царями Крыма называются по той причине, что Мухаммед-султан вышеописанным образом избрал Крым столицей государства[212].
Но если трудно возразить что-либо против отожествления имени Titanus с аварско-хазарским тудуном, то нельзя того же самого сказать относительно этимологических объяснений этого термина, которые принимаются учеными, по-видимому, за совершенно удовлетворительный. Невольно при этом возникают следующие сомнения.
Если слово тудун ближе стоит к чувашскому тыдан, то, чтобы получить искомый исторический вывод относительно тожества с ними генуэзского lo Titano или Titanus, необходимо доказать, что чувашское племя когда-то играло какую-то политическую роль и дало между прочим бытие спорному термину; или по крайней мере доказать, что язык хазар, имевших тудунов, всего сроднее был с нынешним чувашским. Еще слабее доводы в пользу этимологического сродства слова Lo Titano или Titanus с словом тудун чрез посредство тюркского глагола «держать».
Но помимо, действительно ли существовавших или мнимых, тудунов, иначе – титанов в Крыму, были и несомненные представители татарского владычества в том крае, только известные в истории уже под другими наименованиями, которые своей там правительственной деятельностью постепенно подготовили почву для возникновения там самостоятельного, независимого от Золотой Орды, государственного центра и создали на полуострове порядок вещей, какой царил там в пору образования ханства под властью династии Гераев. Дальше мы постараемся установить последовательную преемственность представителей татарской власти в Крыму, по крайней мере тех из них, о которых сохранились какие-либо сведения в исторических памятниках.
Самым ранним формально признанным властителем в Крыму обыкновенно считается Оран-Тимур, сын Токай-Тимура, младшего брата Бату, получивший эту область в удел от Менгу-Темира[191]. Абуль-Гази, от которого идет это известие, ничего больше не сообщает относительно судьбы этого подручника Менгу-Темирова, ибо в родословной крымских владельцев он ставит потом Уз-Тимура – которого так же, как Оран-Тимура, называет сыном Токай-Тимура[192]. Насколько достоверными можно считать эти сведения Абуль-Гази, об этом можно всего лучше судить по следующему его собственному признанию, которое он делает в заключение вышеприведенной родословной: «Ныне за дальностью местности не знаем наверное, потомки которого из сыновей Хаджи-Герая царствуют в Крыму»[193]. Бели Абуль-Гази не знал общеизвестного в его время факта владычества в Крыму потомков Менглы-Герая, вследствие дальности расстояния их владений от места жительства историка, то отдаленность времени едва ли могла быть меньшей ему помехой для точного знания преемственной последовательности прежних властителей Крыма.
Но сколь широки были полномочия Оран-Тимура, и в чем проявлял он их, ничего мы об этом не знаем. Держалось одно время мнение, что при нем и с его согласия впервые основано было поселение генуэзцев в Кафе в 1266 году[194], да и то теперь оно отвергнуто изысканиями Гейда, доказавшего, что означенные поселения возникли раньше того времени[195]. Других же следов властвования Оран-Тимура в Крыму не имеется. По прибытии в Крым малоазийских турков-эмигрантов в 1269 году, главе их, бывшему султану иконийскому Изз-эд-Дину, мы видели, был пожалован во владение, между прочим, и Солхат[196], главное средоточие татарской власти в Крыму, но ни о каком другом там правителе, с которым бы Изз-эд-Дину пришлось совместничать во власти, в наших источниках ничего не говорится. Разве только косвенно можно предполагать о таком совместничестве, именно на основании того, что Изз-эд-Дин был недоволен своим положением в новом отечестве, так что даже своим детям завещал возвратиться в старую отчизну[197]. По свидетельству арабских историков, Изз-эд-Дин, как мы видели, оставался у татар до самой своей смерти[198]. Другие писатели говорят, что он провел остальную жизнь у Менгу-Темира[199] и умер в городе Сарае[200]. Последнее едва ли можно понимать в смысле известной столицы Золотоордынских ханов: к чему было Изз-эд-Дину забираться в такую неизвестную ему даль, если ему дано было удельное владение в Крыму, который всего более мог напоминать ему его родину, Малую Азию, а особливо если он уже и без того был разочарован своим положением на чужбине? Сомнительно также и то, чтобы арабские историки, говоря о Сарае, разумели тут под ним Бакчэ-Сарай, ибо они всегда понимают его как резиденцию ханов Золотой Орды, вне Крыма находящуюся[201]; о Бакчэ-Сарае же, столице Крымского ханства позднейшего времени, у них в такую раннюю пору еще и помину нет. Но вопрос о географической номенклатуре в отношении к Таврическому полуострову есть один из самых трудных. Самый полуостров не всегда назывался Крымом. Мало того: это же самое имя не искони принадлежало и тому городу, который именовался еще и Солхатом.
По этому вопросу, неизбежному для всех занимающихся историей Крымского ханства, мы также не можем дать с своей стороны категорических разъяснений, ибо и в источниках мусульманских нет таких данных, которые бы слишком превосходили своей ясностью все другие, сюда относящиеся памятники. По историческим обстоятельствам турки османские ближе всех имели соприкосновение с Крымом, именно в ту пору, когда, вероятно, были еще свежи в народной памяти местные предания, которые могли бы служить к разъяснению занимающих нас вопросов; но их историческо-географические сведения об этом крае не уступают другим в недостатке полноты и точности. Тем не менее считаем не лишним дать отчет о них. Если уже позднейшие турецкие историки географы имели не вполне определенное представление о территориальном объеме Крымского ханства, составлявшего в их время вассальную область Оттоманской империи, то не удивительно, что их соотечественники прежнего времени и подавно еще меньше знали об этом, несмотря на то, что близкая родня их, сельджуки, входили в непосредственные сношения с этой страной и владычествовавшими в ней татарами. Такое же неведение турецкие историки не усумнились приписать даже и султану Мухаммеду II Фатиху, который впервые формально простер оттоманское господство на Крымский полуостров. А между тем Мухаммед известен как человек ученый, применявший научные знания, какие в его время могли быть ему доступны, к военному делу: про него рассказывают, что до завоевания Константинополя он проводил дни и ночи за картами и чертежами, составляя план осады города. Но и про него у турецких историков находим следующий анекдот. В числе ученых мужей, стекавшихся со всего мусульманского мира под покровительство могущественных владык Османской династии, в царствование султана Мюрада II (1421–1451) прибыл в Рум, а при султане Мухаммеде Фатихе в новую его столицу Стамбул, и крымский ученый Сейид-Ахмед-ибн-Абду-л-Ла Алькырыми, иногда просто называемый Монла Кырыми. Султан очень любил беседовать с этим монлой (муллой. – Примеч. ред.), и вот однажды, отправляясь из Стамбула в Адрианополь, он взял его с собой. Дорогой султан спрашивает монлу: «Что это за страна Крым?» Тот отвечал, что некогда это была весьма населенная местность, так что в самом Крыму находилось до 600 ученых, способных решать судебные дела, и до 300 знаменитостей, прославившихся своими сочинениями и достопамятными делами, а теперь, мол, эта область пришла в расстройство и упадок. Когда любопытный султан, приютивший крымских мулл, эмигрировавших из своего отечества от тяжкого житья в нем, спросил своего собеседника о причине такого расстройства его родины, то монла Ахмед Кырыми отвечал, что в последнее время делами там заправлял один негодяй-везирь, не уважавший и презиравший ученых и притеснявший их. Ученые же суть сердце государства, а страдания сердца непременно тяжко отзываются и на всех членах целого организма. Тогда султан Мухаммед передал речь монлы одному из лучших своих везирей, Махмуд-паше, с заключением, что расстройство и упадок государств происходит от неправильных действий везирей. На это сообразительный паша возразил, что во всяком случае виноват падишах – зачем он делает недостойных людей везирями и назначает на такой высокий пост негодяев. Султан Мухаммед согласился с Махмуд-пашой и одобрил его мнение[202].
Вышеприведенная беседа Мухаммеда II с крымским выходцем могла происходить до предпринятия жадным до завоеваний султаном морской экспедиции в Крым. В ответе монлы на расспросы султана есть намек и на те смутные обстоятельства на полуострове, которые предшествовали вторжению туда турков и даже были причиной, вызвавшей это вторжение, как это мы увидим далее.
Но потом, когда пришлось от праздных разговоров перейти к действию, умный султан, вероятно, собрал все потребные ему сведения о дотоле неведомой ему области, хотя история об этом умалчивает. Но сами после него жившие и писавшие турецкие историки не особенно далеко ушли в географическом и этнографическом знакомстве с Крымским полуостровом и рассказывают вышеприведенный анекдот о знаменитом султане только как бы в оправдание скудости своих собственных по этой части познаний, довольствуясь повторением того, что они находили у прежних арабских историков и путешественников, у которых тоже немало темного и неудоборазъяснимого в описаниях чуждых им стран и народов.
Несомненно только то, что местность, на которую в свое время простиралась власть Крымских ханов, носит в турецких письменных памятниках двоякое наименование: одно, более раннее, – Дешти-Кыпчак, другое, позднейшее, – Крым. При отсутствии критической разборчивости у турецких писателей в этом отношении произошло то, что, например, еще первые Чингизиды у них величаются не только Татарскими ханами, но и ханами Крымскими: так, по крайней мере Сейид Лукман и Дженнаби титулуют Беркэ-хана «Крымский хан», «владетель Крыма», хотя такой ограничительный титул, конечно, не к лицу был владыкам громадных территорий, да едва ли в их времена еще и распространялось название Крыма на весь Крымский полуостров.
С другой стороны, когда исчезло с лица земли и изгладилось из памяти народов некогда страшное имя могущественных наследников Чингиз-хана, господствовавших в Дешти-Кыпчаке, так что единственными видными потомками их остались ханы Крымские, на владения этих последних перенесено было чересчур широкое старинное наименование – Дешти-Кыпчак. Поэтому у всех историков, повествующих о судьбах Крымского ханства, мы находим стереотипное географическое очертание территории этого ханства в таких пределах, каких оно никогда в действительности не имело, и которые приличествовали владениям их прадедов, ближайших наследников империи Чингиз-хана. И Дженнаби, и Аали-эфенди, и Мюнедджим-баши, и Гезар-Фенн, и др. – все почти сходятся в этом очертании, с весьма незначительными разногласиями, ибо все, очевидно, черпали свои сведения из одних и тех же прежних мусульманских писателей, арабских и персидских. Для образца приведем описание, которое находится у Аали-эфенди, во многих иных отношениях авторитетного и ценного писателя, одного из первых османских полигисторов (эрудитов. – Примеч. ред.), огромная начитанность которого свидетельствуется им самим в длинном списке 130 сочинений, которыми он пользовался при составлении своего исторического труда[203]. Прежде всего у него есть особая географическая статья под заглавием «Глава о седьмом климате», в которой много упоминается имен, относящихся к Крыму. В этой статье мы читаем следующее: «Протяжение этого пояса, по словам прежних (писателей), 2651 фарсах; расстояние между полюсными пределами 399 фарсахов; ширина же 73 фарсаха. Из замечательных городов его суть следующие: Азак, городок с купеческой пристанью; Акчэ-Керман, в наше время известный под именем Ак-Кермана; населенный городок между булгарами и турками. Унэк, город между Сараем и Каларом (?), на берегу реки Итиля. Британия – остров в Океанском море. Западную область его составляет Булгар, населенный город на берегу реки Итиля. Там-то бывают самые длинные и самые короткие дни и ночи. Русь, многолюдная страна распутных гяуров к северу от Булгара. Санть-Яго – городок на границе Андалусии. Сары-Керман есть город между Булгаром и Тереком. Сарай, столица владений татарских – есть большой город, лежащий на западе Хазарского моря, на берегу реки Итиля. Сакчи – городок между областью Афлакской и Константинополем, при устье реки Дуная. Солгать – город из числа городов Крымских. Судак тоже из городов Крымских на окраине горы. Трнва – город в области Афлакской, к западу от Сакчи. Кырк-Эрь крепость на севере от Сары-Кермана, из городов Асских, находящаяся на чрезвычайно высокой горе. Керчь городок между Кэфою и Азаком. Кэфа – прекрасный город и гавань на берегу Крымского моря, насупротив города Тарабузана. Кэймак – тюркское племя, местопребывание которого в области Терека находится – Маштка (Москва?) город из славянских. Хотя страны Афлак, Богдан и Эрдель и еще некоторые места, может быть, и принадлежат к седьмому поясу, но так как все они в руках гяуров, то писавшие таблицы стран не знали о них и не записали. Что же касается до нас, то мы удовольствовались теми городами и городками, которые нам нужны были из записанных ими»[204].
Географическое смешение разных местностей у Аали-эфенди заходит тут настолько далеко, что зауряд чередуются такие отдаленные друг от друга пункты, как Булгар и Сант-Яго если только тут вина переписчиков.
Затем Аали-эфенди дает такое описание Дешти-Кыпчак, буквально повторенное Гезар-Фенном и составителем изданного мною сборника. Оно находится в особом сочинении Аали-эфенди[205]. «Владения Дешти-Кыпчак, – читаем мы, – составляют искони принадлежащее татарскому племени обширное государство. К восточной от него стороне находятся области Харезм и Анзар (=Отрар); а к западной стороне – области Русь и Булгар. Столицы этих упомянутых владений суть города: Крит, Ортак (?), Сарачук, Хаджи-Тархан, Азак, Кафа, Аздарган, Керчь и Тамань. Но Тимур Гурекан и Тохтамыш-хан не раз сражались в тех странах, вследствие чего большинство их пришли в разорение. Теперь же столица татарского хана есть Бакчэ-Сарай»[206].
В приведенной выдержке географическое распространение татарского племени смешано с территориальными границами отдельных государств татарских, с присвоением имени Дешти-Кыпчак владениям татарского, т. е. Крымского хана. С другой стороны, самое понятие столицы – как-то тут уж очень расширено, если к столицам причисляются такие пункты, как Керчь и Тамань, которые никогда не были в приписываемой им роли, по крайней мере в эпоху татарского владычества.
Но у того же Аали-эфенди есть еще такая небольшая заметка специально о крымских границах. «В изъяснение границ Крыма. Крымская область заключает в себе сорок городов. Известные из них суть Солгат, Судак и Кэфа. Иногда бывает, что только город Солгат называют Крымом. Расстояние между этими городами друг от друга по одному дню пути. Сары-Керман лежит на западе от упомянутых нами трех городов. Но Крымская область – со времени Чингиз-хана стала во власти рода Чингизова. Столица их государства находится в Бакчэ-Сарае. Во время сочинения книги “Сокровищница сведений” – (1006–1007 = 1597–1598—1599 гг.) там властвующим ханом был Гази-Герай-хан-ибн… хан, благородный человек, искусный в музыке, прекрасного нрава, поэт, способный проявлять чудеса в метании стрел и в искусстве владеть оружием»[207].
Еще подробнее распространяется о Дэшти-Кыпчак османский историк XVII в. Ибрагим-паша Печеви (ум. 1650). Рассказав об известном химерном предприятии султана Селима II открыть прямое водное сообщение Черного моря с Каспийским посредством искусственного канала, Печеви затем счел нужным описать и ту местность с прилежащим к ней обширным пространством, где приводилась в исполнение эта довольно смелая, но безрезультатная затея. При этом Ибрагим-паша указывает источники, откуда он заимствовал материал для своего описания Дэшти-Кыпчак: это суть сочинения более или менее известных писателей, как Дженнаби-эфенди, как автор «Тимур-намэ», т. е. Абдул-л-Ла Гатифи (ум. 927 = 1520–1521), как Алты-Пармак, у которых он взял относящиеся к данному предмету исторические сказания; у Ибн-Аббаса и Хазрети-Казы он заимствовал мифические предания насчет стены Александра Македонского. Эта статья в истории Ибрагим-паши Печеви начинается так: «Если бы в благородную голову друзей, пробегающих этот мой любопытный сборник, пришла мысль хоть вкратце узнать, что за страны такие Дэшти-Кыпчак и Аждарган, и в обладании какого народа состоят они, то, дабы по мере возможности проскакать (мысленно) по той обширной равнине, припустим коня пера быстрого изъяснения. Да будет ведомо, что люди знающие, каковы Алты-Пармак-эфенди (ум. 1033 = 1623), Дженнаби-эфенди и автор “Тимур-намэ” об обстоятельствах Дэшти-Кынчак написали следующее»… Затем идет почти дословное повторение того, что находим у Дженнаби[208]. Иные вещи находятся в сборнике г. Тизенгаузена[209] и у г. Шармуа в его «Expedition de Timour-i-lenk»[210]. Самая же интересная-то часть повествования Печеви касается татар, переселившихся, во время нашествия Тимура, в Польшу и другие страны неверных[211]; но об этом здесь пока еще не место распространяться. Оставляя в стороне других второстепенных османских историков, обратим внимание на то, что говорит о Дешти-Кыпчаке и Крыме один из позднейших исторических компиляторов, который, однако же, пользовался очень многими источниками с разбором и, насколько мог, умеючи и добросовестно, а именно Мючедджим-баши. Касаясь территориального и вместе династического сформирования Крымского ханства, он, не как другие историки, отличает его, и в географическом и в государственном отношениях, от Дэшти-Кыпчак, которой у него посвящена следующая статейка.
«Цари Дешти. Да будет ведомо, что граница области так называемой Дешть с южной стороны есть Астраханское море и Черное море, так что если бы не было черкесских гор, то эти два моря слились бы воедино. С восточной стороны граница ее Анзар (= Отрар) Харезм, Саганак и некоторые другие области, так что она простирается от Туркестана и Хатая до пределов Чина. Это суть владения Могольские и Хатайские. На северной стороне большие степи и песчаные пустыни, да высокие горы; а что за ними, неизвестно. На западе границы ее составляют владения русские и булгарские. Татарские области, состоящие под властью Высокой Османской Державы, пограничны с этой стороной. Этот виляйет (провинция. – Примеч. ред.) издавна был полон селений и жителей и благоустроен был; но потом, вследствие смут Уруса и Тохтамыша, да завоеваний Тимура, пришел в разорение и опустошение. Местности этой Дешти со стороны Хатайской называются Калмыцкой степью – Моголистаном, а по направлению к русской стороне именуются Берке, прямо же по направлению по северу зовутся Дешти-Кыпчак. Иногда впрочем все это (пространство) называется Дешти-Кыпчак. Когда кого-нибудь называют падишахом Дештским, то этим хотят обозначить правящего всеми кочующими в тех степях племенами. Одна линия из царей Дэштских идет от рода Бату и Орда, детей Чучи, вплоть до Мухаммед-султан-бен-Тимур-султана. Они раньше упоминались. Дети же Мухаммед-султана не титуловались царями Дэшти; они царями Крыма называются по той причине, что Мухаммед-султан вышеописанным образом избрал Крым столицей государства[212].