Страница:
Постепенно число сторонников «даиса» возрастало, но вместе с тем возрастали и опасения сельджукских властей. Один из писателей того времени, выражая настроения, господствующие среди сельджукского суннитского истеблишмента, писал:
«Нет ни одного разряда людей, более зловещего, более преступного, чем этот род (измаилиты вообще и низариты в частности. – В.А.)… Если, упаси Аллах, державу постигнет какое-либо несчастье… эти псы выйдут из тайных убежищ и нападут на эту державу».
Главным идеологическим и политическим врагом Гассана ибн Саббаха стал не араб и не турок, а перс-суннит Абу Али аль-Хасан ибн Исхак по прозвищу Низам аль-Мульк («Устроитель Государства»), просвещенный вазир сельджукского султана Малик-шаха, атабек (то есть приемный отец этого султана по завещанию его подлинного отца, предыдущего султана Альп-Арслана, победителя византийского императора Романа Диогена в битве при Манцикерте в 1075 году) и основатель знаменитого Багдадского университета Низамийа. Крайне обеспокоенный упорными слухами о постоянно возрастающей активности прибывшего из Египта измаилитского «даиса» (в котором он видел прежде всего тайного агента еретиков Фатимидов, засланного в державу Сельджукидов с подрывными целями), вазир направил отряд надежных воинов для поимки бродячего проповедника, и тот с большим трудом спасся бегством, чуть не попав в руки преследователей, когда его мул пал в безлюдной местности, где не было ни одного селения.
Но Гассан ибн Саббах был поистине человеком выдающейся энергии и таланта, прирожденным лидером, преуспевшим в совершении невероятного. Высокоодаренный «даис» сумел превратить забитых и привычно покорных чужеземным завоевателям (арабским ли, тюркским ли – в данном случае неважно) персидских крестьян, искусно совращенных им в новую ересь, в удивительно упорных воинов, в которых, казалось, каким-то чудом воскресла древняя доблесть богатырей ахеменидского, парфянского и сасанидского Ирана.
Захват Аламута
Прямое действие
«Нет ни одного разряда людей, более зловещего, более преступного, чем этот род (измаилиты вообще и низариты в частности. – В.А.)… Если, упаси Аллах, державу постигнет какое-либо несчастье… эти псы выйдут из тайных убежищ и нападут на эту державу».
Главным идеологическим и политическим врагом Гассана ибн Саббаха стал не араб и не турок, а перс-суннит Абу Али аль-Хасан ибн Исхак по прозвищу Низам аль-Мульк («Устроитель Государства»), просвещенный вазир сельджукского султана Малик-шаха, атабек (то есть приемный отец этого султана по завещанию его подлинного отца, предыдущего султана Альп-Арслана, победителя византийского императора Романа Диогена в битве при Манцикерте в 1075 году) и основатель знаменитого Багдадского университета Низамийа. Крайне обеспокоенный упорными слухами о постоянно возрастающей активности прибывшего из Египта измаилитского «даиса» (в котором он видел прежде всего тайного агента еретиков Фатимидов, засланного в державу Сельджукидов с подрывными целями), вазир направил отряд надежных воинов для поимки бродячего проповедника, и тот с большим трудом спасся бегством, чуть не попав в руки преследователей, когда его мул пал в безлюдной местности, где не было ни одного селения.
Но Гассан ибн Саббах был поистине человеком выдающейся энергии и таланта, прирожденным лидером, преуспевшим в совершении невероятного. Высокоодаренный «даис» сумел превратить забитых и привычно покорных чужеземным завоевателям (арабским ли, тюркским ли – в данном случае неважно) персидских крестьян, искусно совращенных им в новую ересь, в удивительно упорных воинов, в которых, казалось, каким-то чудом воскресла древняя доблесть богатырей ахеменидского, парфянского и сасанидского Ирана.
Захват Аламута
Гассан ибн Саббах задумал завладеть крепостью, в которой со своими адептами мог бы укрываться от преследований Сельджукидов и готовить силы для дальнейшей борьбы. Свой выбор он остановил на крепости Аламут, находившейся неподалеку от богатого торгового города Казвина, расположенного в Западной Персии, в той же горной области Дейлем, в которой его проповеди сопутствовал такой успех.
«Даис» выбрал Аламут по трем причинам.
Во-первых, крепость Аламут находилась на достаточном удалении от столицы сельджукских султанов Исфагана.
Во-вторых, в окружавших крепость Аламут селениях проживало немало приверженцев измаилитского учения;
В-третьих, Аламут был поистине неприступной твердыней.
Эта крепость, ставшая впоследствии важнейшим укреплением низаритского ордена, возведенная на высокой скале близ одной из вершин западного Эльбурса (священной горы древних ариев), поднимающейся на 3689 метров над уровнем моря, стояла в труднодоступной горной долине, утесы по сторонам которой представляли собой дополнительные укрепления. Сама же крепость оседлала отвесную скалу высотой более 200 метров, которая возвышалась в центре долины, где было расположено несколько деревень, населенных новообращенными измаилитами. В крепости имелся источник пресной воды.
Взять штурмом Аламут, охраняемый даже небольшим гарнизоном, было практически невозможно. Если верить иранскому летописцу Рашид ад-дину Фазлуллаху ибн Абу ль-Хайру Али Хамадани (обычно именуемому сокращенно – Рашид ад-дин Фазлуллах Хамадани), автору знаменитого «Сборника летописей» («Джами ат-таварих»), монгольский хан Хулагу после сдачи крепости изнуренными долгой осадой низаритами монголо-татарам в 1256 году, поднялся наверх для осмотра Аламута и «от величия той горы прикусил зубами палец изумления» (Рашид ад-дин Фазлуллах Хамадани. Джами ат-таварих, III, 37, М.-Л., 1946).
Но все это произошло гораздо позднее, а пока что на дворе стоял 1090 год от Рождества Христова.
Первым делом низариты начали обрабатывать коменданта крепости Алави. Одновременно помощник Гассана ибн Саббаха занялся тайной, но весьма активной агитацией среди рядовых воинов гарнизона.
Комендант Аламута, героическими усилиями пытавшийся сохранить верность присяге, некоторое время колебался, но, когда нему были обещаны 3000 полновесных золотых динаров и право свободного выхода из крепости, он решился сдать Аламут. Верно было сказано в Евангелии: «Не можете служить Богу и мамоне»…
Среди низаритов, впущенных в крепость не устоявшим перед искушением богатством комендантом, был и сам Гассан ибн Саббах, переодетый бедным ремесленником – тихий, скромный, немногословный человек.
Он передал коменданту записку, по которой тот должен был получить в городе Дамагане 3000 динаров золотом у богатого купца (по удивительному стечению обстоятельств оказавшемуся тайным низаритом). Алави усомнился, что по записке такого «низкого человека» ему выплатят такую колоссальную сумму. Но скромный ремесленник только улыбнулся и успокоил коменданта. «Маловерный, зачем ты усомнился…»
Алави был последним человеком на Земле, который видел Гассана ибн Саббаха переодетым, скрывающимся, гонимым и настороженным. Отныне тот стал «царем горы».
Сребролюбивый комендант меж тем отправился в торговый город Дамаган. Купец, к которому Гассан его направил, ввел Алави в заднюю комнату своего дома, отослал слуг и попросил показать записку.
Узнав почерк Гассана ибн Саббаха, купец благоговейно поцеловал записку, приложил ее ко лбу по общемусульманскому обычаю и… через несколько минут вручил гостю увесистый мешок с 3000 золотых динаров.
Существует, впрочем, и другая версия захвата Аламута, согласно которой семеро низаритских «даисов» (включая Гассана ибн Саббаха) втерись в доверие к коменданту крепости, силой скрутили его, когда он угощал их (совершив тем самым возмутительное преступление с точки зрения мусульманского гостеприимства, подняв руку на гостеприимного хозяина, преломившего с гостями хлеб, то есть разделившего с ними трапезу), и впустили в крепость своих сторонников.
Известие о падении Аламута встревожило султана Малик-шаха. Еще больше его обеспокоило сообщение, что низариты согнали местных земледельцев строить другие крепости по соседству с Аламутом.
Как бесстрастно сообщал иранский летописец, «добру и злу внимая равнодушно»:
«Завладев Аламутом, Гассан напряг все силы, чтобы захватить округа, смежные с Аламутом, или места, близкие к нему. Он овладел ими путем обмана своей проповедью. Что же до тех мест, где не были обмануты его речами, он завладевал ими убийствами, войной и кровопролитием. Везде, где он находил утес, годный для укрепления, он закладывал фундамент крепости».
Гассан ибн Саббах вел себя совершенно непонятно для властей предержащих (как духовных, так и светских). Так еще никто себя не вел в исламском мире. Обычно пророки шли из города в город, скрываясь от властей, и проповедовали втайне. Этот же сидел в неприступной горной крепости и с высоты ее грозных башен открыто бросал вызов всем владыкам земным. Со всех концов не только султаната Сельджукидов, но и всего необъятного исламского мира к нему стекались все новые сторонники. Уходя в Аламут, человек становился неподвластным царям земным. Что же касается его загробного блаженства в лучшем мире, то заботу об этом всецело брал на себя Гассан ибн Саббах.
Не следует забывать, что для человека Средневековья (причем не только мусульманина!) рай и ад были понятиями не менее реальными, чем окружающая его земная действительность.
Амир (что означает по-арабски «князь», «принц», «начальник» – этому титулу у тюрков соответствует более привычное для нашего уха слово «эмир»), правивший областью, в которой действовал Гассан ибн Саббах, первым из сельджукских властителей Ирана двинулся в поход, чтобы ликвидировать «осиное гнездо» проклятых низаритов. Поход представлялся амиру делом нетрудным: ему предстояло расправиться лишь с кучкой обманщиков-еретиков, хитростью овладевших крепостью.
Амир сжег селения в долине, казнил низаритов, попавших в руки его воинов, и окружил крепость плотным кольцом осады.
Гассан ибн Саббах слишком поздно осознал, какую совершил ошибку. Он не рассчитывал, что амир будет так оперативен, и не запасся вовремя зерном. И теперь ему нечем было кормить гарнизон и беженцев, заполнивших крепость.
Тогда бесстрашный «даис» собрал защитников Аламута и сообщил им, что прошедшей ночью к нему явился скрытый имам и приказал крепость ни в коем случае не сдавать. И такова была сила убеждения Гассана ибн Саббаха, что герметически отрезанные от внешнего мира низариты все как один поклялись умереть, но не уступить врагу.
Амир ровным счетом ничего не знал о положении в крепости. В осажденном Аламуте не нашлось ни одного изменника, который бы ему об этом сообщил. Через три дня он потерял терпение, снял осаду и увел свой отряд из долины.
Следующее суровое испытание выпало на долю Гассана ибн Саббаха ровно через год. На этот раз за дело взялся сам сельджукский султан Малик-шах. Он отправил своего полководца во главе сильного войска, приказав ему не возвращаться до тех пор, пока тот не вырвет с корнем росток заразы.
Сельджукские войска подступили к Аламуту в марте. На полях только начинались посевные работы. Аламутская долина была опустошена войной. Накопить за зиму необходимые для выживания гарнизона и беженцев в осажденной крепости запасы Гассан ибн Саббах не успел. К тому же в крепости с ним оставалось мало людей – не больше 70 человек, способных держать в руках оружие. Три долгих месяца продолжалась осада сельджуками Аламута. Осажденные низариты ели совсем понемногу, только чтобы не умереть с голоду, и бились с осаждающими.
Когда у осажденных не осталось никаких сомнений в том, что выдерживать осаду дальше совершенно невозможно, Гассан ибн Саббах тайно, в грозовую ночь, спустил на веревке одного из молодых парней, и тот, благополучно миновав посты врагов, выбрался из долины. На следующий день он был уже в центре области Дейлем – городе Казвине, где местные низариты с тревогой ждали вестей.
Тут же была проведена поголовная мобилизация всех низаритов в городе. Всего набралось более 300 человек, фанатично и решительно настроенных, готовых победить или умереть во славу скрытого имама и его пророка.
Низаритский отряд вошел в Аламутскую долину в сумерки. Измаилиты скрытно продвигались к Аламуту по крутым склонам, поросшим лесом, в полном молчании, стараясь не греметь оружием. Дождались ночи. Гарнизон осажденной крепости был уже предупрежден проникшими в нее снаружи лазутчиками, что помощь близка, и приготовился к вылазке.
Гассан ибн Саббах оставался в своей келье, которую построили специально для него, когда Аламут был захвачен. Стены этой кельи были такими же толстыми, как и внешняя крепостная стена. Внутрь кельи вела лишь небольшая дверь. В крепостной стене была прорублена вторая дверь, и за дверью была небольшая терраса – уступ, нависший на 200 метровой высоте. Вождь мог выйти на уступ. Оттуда на много фарсангов (поприщ) открывался вид на долину, над которой господствовал Аламут.
Никто из шедших, казалось, на верную смерть низаритов не сомневался в том, что в заоблачной келье своего «орлиного гнезда» Гассан ибн Саббах беседовал со скрытым имамом, который должен был защитить поборников истинной веры.
Сонные сельджукские часовые были сняты быстро и бесшумно. Они не успели даже поднять тревогу. И тут же началась беспощадная, кровавая резня. В полной темноте, ошеломленные, застигнутые врасплох, не понимая, что происходит, оказавшиеся меж двух огней сельджукские воины, попавшие под двойной, комбинированный удар низаритов (как со стороны долины, так и со стороны Аламута), метались между походными шатрами. Дико ржали кони, отчаянно вопили раненые, скрипели, опрокидываясь, повозки. Крики и лязг скрещивающихся клинков долетали даже наверх, в заоблачную келью Гассана ибн Саббаха.
Разгром был полный. Лишь малая часть захваченных низаритами врасплох турок-сельджуков смогла вырваться из долины.
По всему Востоку растекались слухи: в неприступной горной крепости поселился некий таинственный пророк, очевидно, избранный самим Аллахом для совершения великих дел. И какие бы испытанные рати ни посылал против него сельджукский султан, никто и ничто не в силах одолеть его. Гассана уже называли Горным старцем, хотя он был совсем еще не стар.
В последующие годы сторонникам Гассана ибн Саббаха удалось захватить (чаще всего без боя, хитростью или подкупом, как Аламут) или побудить к переходу на сторону Горного старца путем искусных переговоров ряд крепостей в долинах Рудбар и Кумисе, несколько городов в области Кухистан, а также несколько сильно укрепленных замков – «рибатов» – на западе, в горных районах Ливана и Сирии.
В историю низариты Горного старца вошли прежде всего как террористы-самоубийцы. Но к тактике использования террористов-самоубийц Гассан ибн Саббах пришёл не сразу. Существует легенда, согласно которой он принял такое решение благодаря срочно возникшей необходимости убить вазира Низама аль-Мулька.
«Даис» выбрал Аламут по трем причинам.
Во-первых, крепость Аламут находилась на достаточном удалении от столицы сельджукских султанов Исфагана.
Во-вторых, в окружавших крепость Аламут селениях проживало немало приверженцев измаилитского учения;
В-третьих, Аламут был поистине неприступной твердыней.
Эта крепость, ставшая впоследствии важнейшим укреплением низаритского ордена, возведенная на высокой скале близ одной из вершин западного Эльбурса (священной горы древних ариев), поднимающейся на 3689 метров над уровнем моря, стояла в труднодоступной горной долине, утесы по сторонам которой представляли собой дополнительные укрепления. Сама же крепость оседлала отвесную скалу высотой более 200 метров, которая возвышалась в центре долины, где было расположено несколько деревень, населенных новообращенными измаилитами. В крепости имелся источник пресной воды.
Взять штурмом Аламут, охраняемый даже небольшим гарнизоном, было практически невозможно. Если верить иранскому летописцу Рашид ад-дину Фазлуллаху ибн Абу ль-Хайру Али Хамадани (обычно именуемому сокращенно – Рашид ад-дин Фазлуллах Хамадани), автору знаменитого «Сборника летописей» («Джами ат-таварих»), монгольский хан Хулагу после сдачи крепости изнуренными долгой осадой низаритами монголо-татарам в 1256 году, поднялся наверх для осмотра Аламута и «от величия той горы прикусил зубами палец изумления» (Рашид ад-дин Фазлуллах Хамадани. Джами ат-таварих, III, 37, М.-Л., 1946).
Но все это произошло гораздо позднее, а пока что на дворе стоял 1090 год от Рождества Христова.
Первым делом низариты начали обрабатывать коменданта крепости Алави. Одновременно помощник Гассана ибн Саббаха занялся тайной, но весьма активной агитацией среди рядовых воинов гарнизона.
Комендант Аламута, героическими усилиями пытавшийся сохранить верность присяге, некоторое время колебался, но, когда нему были обещаны 3000 полновесных золотых динаров и право свободного выхода из крепости, он решился сдать Аламут. Верно было сказано в Евангелии: «Не можете служить Богу и мамоне»…
Среди низаритов, впущенных в крепость не устоявшим перед искушением богатством комендантом, был и сам Гассан ибн Саббах, переодетый бедным ремесленником – тихий, скромный, немногословный человек.
Он передал коменданту записку, по которой тот должен был получить в городе Дамагане 3000 динаров золотом у богатого купца (по удивительному стечению обстоятельств оказавшемуся тайным низаритом). Алави усомнился, что по записке такого «низкого человека» ему выплатят такую колоссальную сумму. Но скромный ремесленник только улыбнулся и успокоил коменданта. «Маловерный, зачем ты усомнился…»
Алави был последним человеком на Земле, который видел Гассана ибн Саббаха переодетым, скрывающимся, гонимым и настороженным. Отныне тот стал «царем горы».
Сребролюбивый комендант меж тем отправился в торговый город Дамаган. Купец, к которому Гассан его направил, ввел Алави в заднюю комнату своего дома, отослал слуг и попросил показать записку.
Узнав почерк Гассана ибн Саббаха, купец благоговейно поцеловал записку, приложил ее ко лбу по общемусульманскому обычаю и… через несколько минут вручил гостю увесистый мешок с 3000 золотых динаров.
Существует, впрочем, и другая версия захвата Аламута, согласно которой семеро низаритских «даисов» (включая Гассана ибн Саббаха) втерись в доверие к коменданту крепости, силой скрутили его, когда он угощал их (совершив тем самым возмутительное преступление с точки зрения мусульманского гостеприимства, подняв руку на гостеприимного хозяина, преломившего с гостями хлеб, то есть разделившего с ними трапезу), и впустили в крепость своих сторонников.
Известие о падении Аламута встревожило султана Малик-шаха. Еще больше его обеспокоило сообщение, что низариты согнали местных земледельцев строить другие крепости по соседству с Аламутом.
Как бесстрастно сообщал иранский летописец, «добру и злу внимая равнодушно»:
«Завладев Аламутом, Гассан напряг все силы, чтобы захватить округа, смежные с Аламутом, или места, близкие к нему. Он овладел ими путем обмана своей проповедью. Что же до тех мест, где не были обмануты его речами, он завладевал ими убийствами, войной и кровопролитием. Везде, где он находил утес, годный для укрепления, он закладывал фундамент крепости».
Гассан ибн Саббах вел себя совершенно непонятно для властей предержащих (как духовных, так и светских). Так еще никто себя не вел в исламском мире. Обычно пророки шли из города в город, скрываясь от властей, и проповедовали втайне. Этот же сидел в неприступной горной крепости и с высоты ее грозных башен открыто бросал вызов всем владыкам земным. Со всех концов не только султаната Сельджукидов, но и всего необъятного исламского мира к нему стекались все новые сторонники. Уходя в Аламут, человек становился неподвластным царям земным. Что же касается его загробного блаженства в лучшем мире, то заботу об этом всецело брал на себя Гассан ибн Саббах.
Не следует забывать, что для человека Средневековья (причем не только мусульманина!) рай и ад были понятиями не менее реальными, чем окружающая его земная действительность.
Амир (что означает по-арабски «князь», «принц», «начальник» – этому титулу у тюрков соответствует более привычное для нашего уха слово «эмир»), правивший областью, в которой действовал Гассан ибн Саббах, первым из сельджукских властителей Ирана двинулся в поход, чтобы ликвидировать «осиное гнездо» проклятых низаритов. Поход представлялся амиру делом нетрудным: ему предстояло расправиться лишь с кучкой обманщиков-еретиков, хитростью овладевших крепостью.
Амир сжег селения в долине, казнил низаритов, попавших в руки его воинов, и окружил крепость плотным кольцом осады.
Гассан ибн Саббах слишком поздно осознал, какую совершил ошибку. Он не рассчитывал, что амир будет так оперативен, и не запасся вовремя зерном. И теперь ему нечем было кормить гарнизон и беженцев, заполнивших крепость.
Тогда бесстрашный «даис» собрал защитников Аламута и сообщил им, что прошедшей ночью к нему явился скрытый имам и приказал крепость ни в коем случае не сдавать. И такова была сила убеждения Гассана ибн Саббаха, что герметически отрезанные от внешнего мира низариты все как один поклялись умереть, но не уступить врагу.
Амир ровным счетом ничего не знал о положении в крепости. В осажденном Аламуте не нашлось ни одного изменника, который бы ему об этом сообщил. Через три дня он потерял терпение, снял осаду и увел свой отряд из долины.
Следующее суровое испытание выпало на долю Гассана ибн Саббаха ровно через год. На этот раз за дело взялся сам сельджукский султан Малик-шах. Он отправил своего полководца во главе сильного войска, приказав ему не возвращаться до тех пор, пока тот не вырвет с корнем росток заразы.
Сельджукские войска подступили к Аламуту в марте. На полях только начинались посевные работы. Аламутская долина была опустошена войной. Накопить за зиму необходимые для выживания гарнизона и беженцев в осажденной крепости запасы Гассан ибн Саббах не успел. К тому же в крепости с ним оставалось мало людей – не больше 70 человек, способных держать в руках оружие. Три долгих месяца продолжалась осада сельджуками Аламута. Осажденные низариты ели совсем понемногу, только чтобы не умереть с голоду, и бились с осаждающими.
Когда у осажденных не осталось никаких сомнений в том, что выдерживать осаду дальше совершенно невозможно, Гассан ибн Саббах тайно, в грозовую ночь, спустил на веревке одного из молодых парней, и тот, благополучно миновав посты врагов, выбрался из долины. На следующий день он был уже в центре области Дейлем – городе Казвине, где местные низариты с тревогой ждали вестей.
Тут же была проведена поголовная мобилизация всех низаритов в городе. Всего набралось более 300 человек, фанатично и решительно настроенных, готовых победить или умереть во славу скрытого имама и его пророка.
Низаритский отряд вошел в Аламутскую долину в сумерки. Измаилиты скрытно продвигались к Аламуту по крутым склонам, поросшим лесом, в полном молчании, стараясь не греметь оружием. Дождались ночи. Гарнизон осажденной крепости был уже предупрежден проникшими в нее снаружи лазутчиками, что помощь близка, и приготовился к вылазке.
Гассан ибн Саббах оставался в своей келье, которую построили специально для него, когда Аламут был захвачен. Стены этой кельи были такими же толстыми, как и внешняя крепостная стена. Внутрь кельи вела лишь небольшая дверь. В крепостной стене была прорублена вторая дверь, и за дверью была небольшая терраса – уступ, нависший на 200 метровой высоте. Вождь мог выйти на уступ. Оттуда на много фарсангов (поприщ) открывался вид на долину, над которой господствовал Аламут.
Никто из шедших, казалось, на верную смерть низаритов не сомневался в том, что в заоблачной келье своего «орлиного гнезда» Гассан ибн Саббах беседовал со скрытым имамом, который должен был защитить поборников истинной веры.
Сонные сельджукские часовые были сняты быстро и бесшумно. Они не успели даже поднять тревогу. И тут же началась беспощадная, кровавая резня. В полной темноте, ошеломленные, застигнутые врасплох, не понимая, что происходит, оказавшиеся меж двух огней сельджукские воины, попавшие под двойной, комбинированный удар низаритов (как со стороны долины, так и со стороны Аламута), метались между походными шатрами. Дико ржали кони, отчаянно вопили раненые, скрипели, опрокидываясь, повозки. Крики и лязг скрещивающихся клинков долетали даже наверх, в заоблачную келью Гассана ибн Саббаха.
Разгром был полный. Лишь малая часть захваченных низаритами врасплох турок-сельджуков смогла вырваться из долины.
По всему Востоку растекались слухи: в неприступной горной крепости поселился некий таинственный пророк, очевидно, избранный самим Аллахом для совершения великих дел. И какие бы испытанные рати ни посылал против него сельджукский султан, никто и ничто не в силах одолеть его. Гассана уже называли Горным старцем, хотя он был совсем еще не стар.
В последующие годы сторонникам Гассана ибн Саббаха удалось захватить (чаще всего без боя, хитростью или подкупом, как Аламут) или побудить к переходу на сторону Горного старца путем искусных переговоров ряд крепостей в долинах Рудбар и Кумисе, несколько городов в области Кухистан, а также несколько сильно укрепленных замков – «рибатов» – на западе, в горных районах Ливана и Сирии.
В историю низариты Горного старца вошли прежде всего как террористы-самоубийцы. Но к тактике использования террористов-самоубийц Гассан ибн Саббах пришёл не сразу. Существует легенда, согласно которой он принял такое решение благодаря срочно возникшей необходимости убить вазира Низама аль-Мулька.
Прямое действие
Дело было так. В 1092 году в городе Сава (Савэ), расположенном в самом сердце Сельджукидской державы, был совершен дерзкий террористический акт, ознаменовавший собой начало нового этапа в истории измаилитов. В этом городе существовала низаритская ячейка (или, говоря языком «вольных каменщиков», ложа), в которой состояло 18 человек. Действовать ложе приходилось в глубоком подполье, ибо правитель города желал искоренить низаритскую опасность. И потому, когда низариты обратили в свою веру (или, если посмотреть на это дело с точки зрения правоверных мусульман, «совратили в свою ересь») некоего важного чиновника (по другой версии – муэдзина главной городской мечети, то есть духовное лицо весьма высокого ранга, способное облегчить им проникновение в казенный духовный истеблишмент), они сочли это важным достижением. Но новообращенный вдруг чего-то испугался и отрекся от низаризма. Опасаясь грозящего им разоблачения и выдачи властям, низариты решили ликвидировать отступника. Исполнителем приговора избрали некоего плотника по имени Тахир. Плотник заколол малодушного чиновника (или муэдзина) кинжалом, но был схвачен на месте преступления, во всем сознался (после допроса «с пристрастием») и был казнен по личному приказу султанского вазира Низама аль-Мулька.
То было первое политическое (хотя, конечно, при желании можно считать его и религиозно мотивированным) убийство, о котором достоверно известно, что оно было совершено низаритами, и первая казнь низарита за совершенное им политическое убийство. Гассану ибн Саббаху этот частный случай подсказал новую стратегическую линию. Убийство не только возмущает, но и устрашает врагов.
Так в тиши аламутского уединения была сформулирована теория политического террора, которой суждено было надолго пережить ее создателя и дожить до наших дней.
Гассан ибн Саббах стал первым (со времен сикариев-зилотов древней Иудеи) политиком, который превратил политический террор в основное средство убеждения оппонентов. Террор должен был стать средством всеобщего устрашения и шантажа.
Чтобы добиться успеха, необходимо было найти адекватный ответ на два главных вопроса:
1) Как проводить покушения и как афишировать (или, выражаясь современным языком, пиарить) их;
2) Как выковать кадры послушных и нерассуждающих исполнителей террористических актов, подготовить высокопрофессиональных и бестрепетных убийц, способных преодолеть все препоны, проникнуть через любые кордоны и, если нужно, погибнуть после совершения убийства (то бишь «законного возмездия злодею», а проще говоря – террористического акта)?
Эта система складывалась не сразу и не была задумана заранее, в рамках некоей стройной концепции, а разработана, так сказать, по ходу дела – у Гассана ибн Саббаха просто не было времени на разработку концепций, ему не терпелось поскорей начать террор против «вредоносных демонов» и испытать свои «кадры» в деле. Первая жертва уже была избрана. Дерзкий террористический акт должен был вселить ужас в сердца врагов и восславить Горного старца.
В конце сентября 1092 года Горный старец повелел своим «вернейшим из верных» собраться на площадке перед его аламутской кельей.
Он медленно обошел безмолвный строй молодых сподвижников, «поедавших глазами начальство». Многие уже выказали верность и отвагу в дни обороны «горного гнезда» от тюркских «джиннов». Низариты напряженно ждали. Все понимали, что сейчас шейх произнесет «самые важные слова».
И Гассан ибн Саббах спросил их: «Кто из вас пресечет в этом государстве вред, исходящий от Низама аль-Мулька, нашего главного врага?»
Несколько человек вышли вперед. Так было положено начало созданию добровольческого корпуса убийц – «фидаинов» – «жертвующих собой».
В пятницу 18 октября 1092 года к крытым носилкам Низама аль-Мулька, которого несли из дворца в гарем (как у всякого состоятельного мусульманина тех времен, у почтенного вазира было много жен), подбежал какой-то человек. Неизвестный раздвинул занавески носилок и всадил в сердце великого вазира остро отточенный кинжал (возможно, смазанный ядом). Одного удара оказалось достаточно. Смерть наступила мновенно.
Убийца пустился бежать, но споткнулся обо что-то и упал. На него накинулись телохранители и задушили на месте (последнее обстоятельство представляется нам довольно подозрительным – ввиду серьезности совершенного преступления не мешало бы взять террориста живым и выпытать у него «всю подноготную» – не протянулись ли щупальца низаритских заговорщиков до самого дворца?)…
Существует и иная версия этих разыгравшихся в славном городе Исфагане драматических событий. В отместку за это убийство муэдзина главной мечети города Савы, предводителя местных низаритов города (а вовсе не плотника Тахира), по приказу вазира Низама аль-Мулька схватили и предали медленной мучительной смерти. После казни замученного убийцы показательно проволокли по улицам Савы и на несколько дней вывесили труп на главной базарной площади. Жестокая казнь единоверца вызвала взрыв негодования и возмущения в среде низаритов, докатившись до крепости Аламут. Возмущенная толпа аламутских низаритов подошла к келье своего духовного наставника и главы тайного ордена. По легенде, Гассан ибн Саббах поднялся на крышу своей кельи и громогласно произнес: «Убийство этого шайтана (дьявола, беса, сатаны. – В.А.) предвосхитит райское блаженство!»
Не успел Горный старец спуститься с крыши в свою келью, как из толпы выделился молодой человек по имени Бу Тахир («сын Тахира») Аррани (однако не плотник, а один из фидаинов – «готовых жертвовать собой») и, опустившись на колени перед Гассаном ибн Саббахом, изъявил желание привести в исполнение вынесенный смертный приговор, даже если при этом придется заплатить собственной жизнью.
Небольшой отряд фанатиков-низаритов, получив благословение от главы своего ордена, разбился на мелкие группы и двинулся в сторону столицы государства Сельджукидов. Ранним утром 10 (а не 18) октября 1092 года фидаин Бу Тахир Аррани каким-то способом умудрился проникнуть на территорию дворца вазира. Спрятавшись в зимнем саду, он терпеливо ожидал свою жертву, прижав к груди длинный, острый, как бритва, кинжал, лезвие которого было предварительно смазано ядом. Ближе к полудню на аллее появился тучный человек, облаченный в пышные, богатые одежды и белоснежный шелковый тюрбан, увитый жемчужными нитями (передвигавшийся пешком, а не в носилках). Бу Тахир Аррани никогда не видел вазира, но, судя по тому, что человека, идущего по аллее, окружало большое количество телохранителей и вооруженных молодых рабов-гулямов, убийца решил, что это мог быть только вазир. За высокими, неприступными стенами дворца телохранители чувствовали себя слишком уверенно, и обязанность охранять жизнь и здоровье вазира воспринималась ими как не более чем ежедневная ритуальная повинность. Улучив удобный момент, Бу Тахир Аррани подскочил к нечестивому вазиру и нанес ему по меньшей мере три удара (а не один, как в вышеприведенной версии) отравленным кинжалом. Ошеломленная стремительностью теракта охрана подоспела к месту преступления слишком поздно. Прежде чем убийца был схвачен, вазир уже бился в предсмертных конвульсиях. Охрана в буквальном смысле слова порвала Бу Тахира Аррани на куски, но смерть злополучного Низама аль-Мулька стала сигналом к штурму дворца другими фидаинами тайного ордена, бывшими уже наготове. Низариты окружили и подожгли дворец убитого вазира, в суматохе сгоревший дотла.
Люди Гассана ибн Саббаха позаботились о том, чтобы ни у кого не осталось сомнений, – карающая рука была направлена Горным старцем. Весть об убийстве в считанные дни прокатилась по всему Востоку, вызывая удивление, возмущение, растерянность и страх.
То же предание гласит, что низариты, силой отбив у слуг убитого вазира труп своего товарища, Бу Тахира Аррани, укрыли его от преследователей и похоронили в укромном месте по мусульманскому обряду (хотя, если верно предыдущее утверждение, согласно которому разъяренные своим промахом телохранители Низам аль-Мулька «растерзали его убийцу в клочья», то хоронить фидаинам пришлось не труп соратника, а оставшиеся от него кровавые ошметки; впрочем, легенда есть легенда, в ней необязательно должны сходиться все концы с концами). По приказу Гассана ибн Саббаха на воротах крепости Аламут была приколочена бронзовая табличка, на которой было выгравировано имя Бу (Абу) Тахира Аррани, а напротив него имя его жертвы – великого вазира Низама аль-Мулька. С годами эту бронзовую табличку пришлось увеличить в несколько раз, так как список стал составлять уже сотни имен вазиров, эмиров, мулл, улемов, муфтиев, султанов, шахов, маркизов, герцогов и прочая и прочая и прочая…
Согласно третьей версии, изложенной, в частности, историком Ибн аль-Асиром, убийство вазира произошло не в Исфагане, а в военном лагере султанского войска (шедшего войной на низаритов), в двух переходах от Исфагана, в виду Дейлемских гор. Низам аль-Мульк, собиравшийся навестить своих жен, ждавших его в соседнем шатре, был заколот сопровождавшим его в походе юношей, которому доверял, как самому себе (поскольку в детстве спас того от голодной смерти). Юноша оказался низаритским фидаином, получившим приказ ликвидировать вазира. Он вонзил кинжал (или нож, которым резал дыню) в сердце Низама аль-Мулька в тот момент, когда вазир протягивал ему кусок лепешки (тем самым, вполне в духе низаритов, совершив тяжкое преступление – убив человека, преломившего с ним хлеб).
Как бы то ни было, сельджукский султан Малик-шах был потрясен убийством своего верного советника и друга более других – кинжал низарита, направленный в сердце (а если верить другой версии, то и в другие важные органы и части тела) вазира, был нацелен и в него. Султан приказал увеличить охрану – сотни неусыпных стражей окружали его днем и ночью. Ни на секунду султан не оставался один.
Он приказал собрать большую армию, чтобы уничтожить гнездо низаритов в Аламутской долине. И велел эмирам, поставленным во главе войска, не возвращаться без головы Горного старца.
Однако через 20 дней после успешной ликвидации Низама аль-Мулька неожиданно ночью скончался сам султан Малик-шах. Никто и по сей день не знает, как и почему его настигла смерть, но современники были убеждены, что его отравили (причем скорее всего вездесущие, неуловимые измаилиты). «Грибков поел», как говорится. Дело известное, еще со времен древнеримского императора Клавдия…
Конечно, смерть султана Малик-шаха была выгодна не только Гассану ибн Саббаху. У султана было великое множество других врагов, желавших ему гибели. Но именно для главы измаилитского ордена смерть сельджукского султана была последним и желанным шансом на спасение – ведь если бы Малик-шах остался жив, низариты бы не удержались в Аламуте. Уж очень своевременной была эта смерть для низаритов, чтобы исключить возможность убийства, совершенного фидаинами (весьма часто, как нам уже известно, применявшими в качестве орудия «совершения праведной мести», а попросту говоря, заказного убийства, не только кинжал, но и яд, а еще чаще – кинжал, отравленный ядом).
Предусмотрел ли политический гений Горного старца, что именно произойдет после смерти султана и его мудрого везира, никому сегодня неведомо. Но обстоятельства сложились весьма благоприятно для низаритов. Как только султан переселился в мир иной, в Сельджукской державе разгорелась ожесточенная борьба за престол. Сельджукское государство держалось лишь силой оружия, и стоило центральной власти пошатнуться, как немедленно начались восстания во всех подвластных сельджукам областях и завоеванных ими государствах. Страна была ввергнута в пучину бедствий. Новый султан вновь и вновь собирал армии, чтобы укротить мятежных феодалов. Города были разрушены, крестьянство обнищало, торговля почти прекратилась.
То было первое политическое (хотя, конечно, при желании можно считать его и религиозно мотивированным) убийство, о котором достоверно известно, что оно было совершено низаритами, и первая казнь низарита за совершенное им политическое убийство. Гассану ибн Саббаху этот частный случай подсказал новую стратегическую линию. Убийство не только возмущает, но и устрашает врагов.
Так в тиши аламутского уединения была сформулирована теория политического террора, которой суждено было надолго пережить ее создателя и дожить до наших дней.
Гассан ибн Саббах стал первым (со времен сикариев-зилотов древней Иудеи) политиком, который превратил политический террор в основное средство убеждения оппонентов. Террор должен был стать средством всеобщего устрашения и шантажа.
Чтобы добиться успеха, необходимо было найти адекватный ответ на два главных вопроса:
1) Как проводить покушения и как афишировать (или, выражаясь современным языком, пиарить) их;
2) Как выковать кадры послушных и нерассуждающих исполнителей террористических актов, подготовить высокопрофессиональных и бестрепетных убийц, способных преодолеть все препоны, проникнуть через любые кордоны и, если нужно, погибнуть после совершения убийства (то бишь «законного возмездия злодею», а проще говоря – террористического акта)?
Эта система складывалась не сразу и не была задумана заранее, в рамках некоей стройной концепции, а разработана, так сказать, по ходу дела – у Гассана ибн Саббаха просто не было времени на разработку концепций, ему не терпелось поскорей начать террор против «вредоносных демонов» и испытать свои «кадры» в деле. Первая жертва уже была избрана. Дерзкий террористический акт должен был вселить ужас в сердца врагов и восславить Горного старца.
В конце сентября 1092 года Горный старец повелел своим «вернейшим из верных» собраться на площадке перед его аламутской кельей.
Он медленно обошел безмолвный строй молодых сподвижников, «поедавших глазами начальство». Многие уже выказали верность и отвагу в дни обороны «горного гнезда» от тюркских «джиннов». Низариты напряженно ждали. Все понимали, что сейчас шейх произнесет «самые важные слова».
И Гассан ибн Саббах спросил их: «Кто из вас пресечет в этом государстве вред, исходящий от Низама аль-Мулька, нашего главного врага?»
Несколько человек вышли вперед. Так было положено начало созданию добровольческого корпуса убийц – «фидаинов» – «жертвующих собой».
В пятницу 18 октября 1092 года к крытым носилкам Низама аль-Мулька, которого несли из дворца в гарем (как у всякого состоятельного мусульманина тех времен, у почтенного вазира было много жен), подбежал какой-то человек. Неизвестный раздвинул занавески носилок и всадил в сердце великого вазира остро отточенный кинжал (возможно, смазанный ядом). Одного удара оказалось достаточно. Смерть наступила мновенно.
Убийца пустился бежать, но споткнулся обо что-то и упал. На него накинулись телохранители и задушили на месте (последнее обстоятельство представляется нам довольно подозрительным – ввиду серьезности совершенного преступления не мешало бы взять террориста живым и выпытать у него «всю подноготную» – не протянулись ли щупальца низаритских заговорщиков до самого дворца?)…
Существует и иная версия этих разыгравшихся в славном городе Исфагане драматических событий. В отместку за это убийство муэдзина главной мечети города Савы, предводителя местных низаритов города (а вовсе не плотника Тахира), по приказу вазира Низама аль-Мулька схватили и предали медленной мучительной смерти. После казни замученного убийцы показательно проволокли по улицам Савы и на несколько дней вывесили труп на главной базарной площади. Жестокая казнь единоверца вызвала взрыв негодования и возмущения в среде низаритов, докатившись до крепости Аламут. Возмущенная толпа аламутских низаритов подошла к келье своего духовного наставника и главы тайного ордена. По легенде, Гассан ибн Саббах поднялся на крышу своей кельи и громогласно произнес: «Убийство этого шайтана (дьявола, беса, сатаны. – В.А.) предвосхитит райское блаженство!»
Не успел Горный старец спуститься с крыши в свою келью, как из толпы выделился молодой человек по имени Бу Тахир («сын Тахира») Аррани (однако не плотник, а один из фидаинов – «готовых жертвовать собой») и, опустившись на колени перед Гассаном ибн Саббахом, изъявил желание привести в исполнение вынесенный смертный приговор, даже если при этом придется заплатить собственной жизнью.
Небольшой отряд фанатиков-низаритов, получив благословение от главы своего ордена, разбился на мелкие группы и двинулся в сторону столицы государства Сельджукидов. Ранним утром 10 (а не 18) октября 1092 года фидаин Бу Тахир Аррани каким-то способом умудрился проникнуть на территорию дворца вазира. Спрятавшись в зимнем саду, он терпеливо ожидал свою жертву, прижав к груди длинный, острый, как бритва, кинжал, лезвие которого было предварительно смазано ядом. Ближе к полудню на аллее появился тучный человек, облаченный в пышные, богатые одежды и белоснежный шелковый тюрбан, увитый жемчужными нитями (передвигавшийся пешком, а не в носилках). Бу Тахир Аррани никогда не видел вазира, но, судя по тому, что человека, идущего по аллее, окружало большое количество телохранителей и вооруженных молодых рабов-гулямов, убийца решил, что это мог быть только вазир. За высокими, неприступными стенами дворца телохранители чувствовали себя слишком уверенно, и обязанность охранять жизнь и здоровье вазира воспринималась ими как не более чем ежедневная ритуальная повинность. Улучив удобный момент, Бу Тахир Аррани подскочил к нечестивому вазиру и нанес ему по меньшей мере три удара (а не один, как в вышеприведенной версии) отравленным кинжалом. Ошеломленная стремительностью теракта охрана подоспела к месту преступления слишком поздно. Прежде чем убийца был схвачен, вазир уже бился в предсмертных конвульсиях. Охрана в буквальном смысле слова порвала Бу Тахира Аррани на куски, но смерть злополучного Низама аль-Мулька стала сигналом к штурму дворца другими фидаинами тайного ордена, бывшими уже наготове. Низариты окружили и подожгли дворец убитого вазира, в суматохе сгоревший дотла.
Люди Гассана ибн Саббаха позаботились о том, чтобы ни у кого не осталось сомнений, – карающая рука была направлена Горным старцем. Весть об убийстве в считанные дни прокатилась по всему Востоку, вызывая удивление, возмущение, растерянность и страх.
То же предание гласит, что низариты, силой отбив у слуг убитого вазира труп своего товарища, Бу Тахира Аррани, укрыли его от преследователей и похоронили в укромном месте по мусульманскому обряду (хотя, если верно предыдущее утверждение, согласно которому разъяренные своим промахом телохранители Низам аль-Мулька «растерзали его убийцу в клочья», то хоронить фидаинам пришлось не труп соратника, а оставшиеся от него кровавые ошметки; впрочем, легенда есть легенда, в ней необязательно должны сходиться все концы с концами). По приказу Гассана ибн Саббаха на воротах крепости Аламут была приколочена бронзовая табличка, на которой было выгравировано имя Бу (Абу) Тахира Аррани, а напротив него имя его жертвы – великого вазира Низама аль-Мулька. С годами эту бронзовую табличку пришлось увеличить в несколько раз, так как список стал составлять уже сотни имен вазиров, эмиров, мулл, улемов, муфтиев, султанов, шахов, маркизов, герцогов и прочая и прочая и прочая…
Согласно третьей версии, изложенной, в частности, историком Ибн аль-Асиром, убийство вазира произошло не в Исфагане, а в военном лагере султанского войска (шедшего войной на низаритов), в двух переходах от Исфагана, в виду Дейлемских гор. Низам аль-Мульк, собиравшийся навестить своих жен, ждавших его в соседнем шатре, был заколот сопровождавшим его в походе юношей, которому доверял, как самому себе (поскольку в детстве спас того от голодной смерти). Юноша оказался низаритским фидаином, получившим приказ ликвидировать вазира. Он вонзил кинжал (или нож, которым резал дыню) в сердце Низама аль-Мулька в тот момент, когда вазир протягивал ему кусок лепешки (тем самым, вполне в духе низаритов, совершив тяжкое преступление – убив человека, преломившего с ним хлеб).
Как бы то ни было, сельджукский султан Малик-шах был потрясен убийством своего верного советника и друга более других – кинжал низарита, направленный в сердце (а если верить другой версии, то и в другие важные органы и части тела) вазира, был нацелен и в него. Султан приказал увеличить охрану – сотни неусыпных стражей окружали его днем и ночью. Ни на секунду султан не оставался один.
Он приказал собрать большую армию, чтобы уничтожить гнездо низаритов в Аламутской долине. И велел эмирам, поставленным во главе войска, не возвращаться без головы Горного старца.
Однако через 20 дней после успешной ликвидации Низама аль-Мулька неожиданно ночью скончался сам султан Малик-шах. Никто и по сей день не знает, как и почему его настигла смерть, но современники были убеждены, что его отравили (причем скорее всего вездесущие, неуловимые измаилиты). «Грибков поел», как говорится. Дело известное, еще со времен древнеримского императора Клавдия…
Конечно, смерть султана Малик-шаха была выгодна не только Гассану ибн Саббаху. У султана было великое множество других врагов, желавших ему гибели. Но именно для главы измаилитского ордена смерть сельджукского султана была последним и желанным шансом на спасение – ведь если бы Малик-шах остался жив, низариты бы не удержались в Аламуте. Уж очень своевременной была эта смерть для низаритов, чтобы исключить возможность убийства, совершенного фидаинами (весьма часто, как нам уже известно, применявшими в качестве орудия «совершения праведной мести», а попросту говоря, заказного убийства, не только кинжал, но и яд, а еще чаще – кинжал, отравленный ядом).
Предусмотрел ли политический гений Горного старца, что именно произойдет после смерти султана и его мудрого везира, никому сегодня неведомо. Но обстоятельства сложились весьма благоприятно для низаритов. Как только султан переселился в мир иной, в Сельджукской державе разгорелась ожесточенная борьба за престол. Сельджукское государство держалось лишь силой оружия, и стоило центральной власти пошатнуться, как немедленно начались восстания во всех подвластных сельджукам областях и завоеванных ими государствах. Страна была ввергнута в пучину бедствий. Новый султан вновь и вновь собирал армии, чтобы укротить мятежных феодалов. Города были разрушены, крестьянство обнищало, торговля почти прекратилась.