– Он все время бочком держался и левую руку придерживал – наверняка ствол за поясом. Либо обрез, либо наган от какого-нибудь уполномоченного с коллективизации завалялся. Да и сынок у него призывного возраста, тоже не с пустыми руками домой рванул.
– А чего пилотку левой рукой не поправил?
– Да я забыл, – смутился Санька. – Финку в руке сжал, думаю, если он, так я его…
– Ясно, – подвел итоги вылазки за продовольствием сержант, – разбираем, что есть, и уходим.
Запихивая свою часть груза в вещмешок, Вова нашел повод для оптимизма.
– Хотя бы нести легче будет.
Но его никто не поддержал, все быстро распихали добытое Вовой и Санькой и быстро двинулись прочь. Ушли, впрочем, недалеко, голод оказался сильнее. Буквально в паре километров разожгли костер, едва дождались образования каких-то углей и начали запихивать в них картофелины, вороша жар обугливающимися веточками.
– Может, готово?
Вовин вопрос послужил командой к действию всем остальным. Не обращая внимания на боль, Три Процента обдирал с картофелины обугленную корку, а затем, не дождавшись, пока Акимов вытащит из сидора обещанную соль, запихивал в рот обжигающую, перемазанную сажей, но такую безумно вкусную картофелину. Несколько минут у костра царило молчание, только звуки поглощаемой еды, да неразборчивые звуки, когда запихиваемая в рот картошка оказывалась слишком горячей даже для оглодавших красноармейцев. Постепенно первый голод прошел, и запихивать картошку в угли стали более вдумчиво, а вытащенную из костра остужать.
Кровь отлила от головы к желудку, и Вова попытался проанализировать ситуацию. На чем он прокололся и почему приемы, безотказно срабатывавшие в новой России, дали осечку здесь? Через некоторое время он пришел к выводу, что все дело в менталитете. Там ему приходилось иметь дело с людьми хоть умными и образованными, но выросшими и воспитанными еще во времена развитого социализма. Перед такими молодой и беспринципный деляга имел преимущество, редко кто мог противостоять его напору. Здесь же пришлось ему иметь дело с хоть и с дремучим мужиком, но науку «купи-продай и ближнего кинь» освоившим вместе с молоком матери.
«Надо быть изворотливее и нахрапом не действовать», – решил Три Процента. Но мысли его постепенно угасли, глаза сами собой слиплись, и он незаметно провалился в сон, ощущая приятную тяжесть в еще недавно пустом брюхе.
Проснулся Вова не по собственной воле. Проще говоря, Санька его грубо растолкал. Спросонья он не сразу въехал в окружающую обстановку.
– А?! Что?! Немцы?!
– Хуже, – посетовал на судьбу Санька, – Акимов вспомнил о том, что он сержант.
Вообще-то оружие чистить несложно. И не тяжело. И уж всяко лучше, чем на плацу строевой рубать или на хозработах загибаться. И лучше всего чистить личное оружие, если до этого из него не стреляли, по меньшей мере, год. А если дело происходит в теплой казарме или на худой конец в непромокаемой армейской палатке, то тогда чистка превращается в отдых.
Все изменяется, когда солдаты попадают в окопы на передовой. С одной стороны, от состояния твоей винтовки зависит твоя же жизнь, с другой… Зачем винтовку чистить с утра, если через несколько минут, возможно, из нее придется стрелять? К тому же, пока боец чистит свою винтовку он, считай, небоеспособен. А вечером ее, зачем чистить? Вдруг немцы ночью полезут? Немцы ночью не воюют? А разведка немецкая! Вот то-то. А зачем ее вообще чистить? Она же и так стреляет. Откажет? Да ну? До сих пор не отказывала, а вот тут возьмет и просто так откажет? Да и хрен с ней! Для создания плотности огня у нас пулеметы есть. И артиллерия. И минометы. Вот они пусть и отдуваются, а от одной винтовки немного зависит. Износ ствола увеличивается? Ой, не смешите меня! Неизвестно, кто раньше кончится: ствол винтовки или ее хозяин. Второе гораздо более вероятно. А еще для чистки ветошь требуется, масло. А если нет их под рукой? А вдруг дождь пойдет? Или снег?
Словом, каждый опытный солдат найдет тысячу и одну причину, чтобы от данной процедуры отмазаться. Только землеройные работы могут вызвать у солдата еще большее неприятие и бурную мозговую деятельность по поиску причины неучастия в них. У каждого, кто пробыл на фронте хотя бы неделю, всегда есть наготове история, как он в мелкой ямке обстрел пережил, а товарищей командиров в надежном блиндаже прямым попаданием гаубичного снаряда убило. Нет, конечно, когда нужно срочно окопаться в ожидании танковой атаки или минометного обстрела, то тут энтузиазм резко подскакивает. Но какой дурак будет рыть с вечера окоп, если есть вероятность утром двинуться дальше?
Однако собравшиеся под командованием товарища младшего сержанта Акимова красноармейцы от чистки личного оружия отбояриться не сумели. Видимо, были еще недостаточно опытными. Больше всех от отделенного, естественно, досталось Вове. И не потому, что винтовка у него была самая грязная. Вовсе нет, у других были и похуже. Отделенный всласть наездился по Вовиным ушам за то, что он до сих пор не догадался добыть маленькую дерматиновую сумочку, в которой красноармейцы хранили принадлежности для винтовки, в том числе и ершик для чистки ствола. А ведь были, были возможности, но Вова элементарно лопухнулся. В результате пришлось ждать, пока освободится ершик, и заканчивать чистку последним. Масленку добыть он тоже не догадался, но Молчунов выручил, и не только Вову.
После чистки – руки все черные от смеси масла и порохового нагара. Холодной водой эту гадость не отмыть, а мыла ни у кого нет. Санька попытался оттереть ладони полой шинели, но махнул рукой.
– Пошли так…
Так и пошли – с чистым оружием и грязными руками.
Ночью с неба зарядил мерзкий холодный дождь. Шинели намокли, потяжелели и перестали хранить драгоценное тепло давно немытых солдатских тел. Холодные капли падали на лоб, нос, уши, стекали по лицу, лезли в глаза. Когда такая капля влетала в зазор между затылком и воротником, сразу и не поймешь – кипяток или лед.
Первую ночь пережили. Днем шли. Дождь то прекращался, давая надежду, то начинал моросить ледяной мелочью, то с неба летели крупные, тяжелые капли. Температура держалась около нуля. Скоро ноябрь, однако. Всех трясло от холода, согреться на ходу не получалось. Костер развести? Все потенциальные дрова отсырели, и укрыться от дождя негде. Поэтому, когда ближе к вечеру окруженцы вышли на узкую лесную дорогу, Вова, стуча зубами, выразил общее мнение:
– Надо по дороге идти, крышу искать, а то заболеем все на хрен.
Никто и не спорил. По дороге идти было быстрее, только, куда она ведет было не очень понятно. По солнцу не сориентируешься, компаса нет. Но вроде не на запад. И то ладно. Пройти успели километра два, близость жилья уже чувствовалась, заставляя невольно ускорять шаг, когда в уже наступивших сумерках сквозь шум дождя донесся хорошо знакомый сдвоенный щелчок. Следом сиплый, простуженный голос произнес:
– Стой! Кто идет?
Глава 4
– А чего пилотку левой рукой не поправил?
– Да я забыл, – смутился Санька. – Финку в руке сжал, думаю, если он, так я его…
– Ясно, – подвел итоги вылазки за продовольствием сержант, – разбираем, что есть, и уходим.
Запихивая свою часть груза в вещмешок, Вова нашел повод для оптимизма.
– Хотя бы нести легче будет.
Но его никто не поддержал, все быстро распихали добытое Вовой и Санькой и быстро двинулись прочь. Ушли, впрочем, недалеко, голод оказался сильнее. Буквально в паре километров разожгли костер, едва дождались образования каких-то углей и начали запихивать в них картофелины, вороша жар обугливающимися веточками.
– Может, готово?
Вовин вопрос послужил командой к действию всем остальным. Не обращая внимания на боль, Три Процента обдирал с картофелины обугленную корку, а затем, не дождавшись, пока Акимов вытащит из сидора обещанную соль, запихивал в рот обжигающую, перемазанную сажей, но такую безумно вкусную картофелину. Несколько минут у костра царило молчание, только звуки поглощаемой еды, да неразборчивые звуки, когда запихиваемая в рот картошка оказывалась слишком горячей даже для оглодавших красноармейцев. Постепенно первый голод прошел, и запихивать картошку в угли стали более вдумчиво, а вытащенную из костра остужать.
Кровь отлила от головы к желудку, и Вова попытался проанализировать ситуацию. На чем он прокололся и почему приемы, безотказно срабатывавшие в новой России, дали осечку здесь? Через некоторое время он пришел к выводу, что все дело в менталитете. Там ему приходилось иметь дело с людьми хоть умными и образованными, но выросшими и воспитанными еще во времена развитого социализма. Перед такими молодой и беспринципный деляга имел преимущество, редко кто мог противостоять его напору. Здесь же пришлось ему иметь дело с хоть и с дремучим мужиком, но науку «купи-продай и ближнего кинь» освоившим вместе с молоком матери.
«Надо быть изворотливее и нахрапом не действовать», – решил Три Процента. Но мысли его постепенно угасли, глаза сами собой слиплись, и он незаметно провалился в сон, ощущая приятную тяжесть в еще недавно пустом брюхе.
Проснулся Вова не по собственной воле. Проще говоря, Санька его грубо растолкал. Спросонья он не сразу въехал в окружающую обстановку.
– А?! Что?! Немцы?!
– Хуже, – посетовал на судьбу Санька, – Акимов вспомнил о том, что он сержант.
Вообще-то оружие чистить несложно. И не тяжело. И уж всяко лучше, чем на плацу строевой рубать или на хозработах загибаться. И лучше всего чистить личное оружие, если до этого из него не стреляли, по меньшей мере, год. А если дело происходит в теплой казарме или на худой конец в непромокаемой армейской палатке, то тогда чистка превращается в отдых.
Все изменяется, когда солдаты попадают в окопы на передовой. С одной стороны, от состояния твоей винтовки зависит твоя же жизнь, с другой… Зачем винтовку чистить с утра, если через несколько минут, возможно, из нее придется стрелять? К тому же, пока боец чистит свою винтовку он, считай, небоеспособен. А вечером ее, зачем чистить? Вдруг немцы ночью полезут? Немцы ночью не воюют? А разведка немецкая! Вот то-то. А зачем ее вообще чистить? Она же и так стреляет. Откажет? Да ну? До сих пор не отказывала, а вот тут возьмет и просто так откажет? Да и хрен с ней! Для создания плотности огня у нас пулеметы есть. И артиллерия. И минометы. Вот они пусть и отдуваются, а от одной винтовки немного зависит. Износ ствола увеличивается? Ой, не смешите меня! Неизвестно, кто раньше кончится: ствол винтовки или ее хозяин. Второе гораздо более вероятно. А еще для чистки ветошь требуется, масло. А если нет их под рукой? А вдруг дождь пойдет? Или снег?
Словом, каждый опытный солдат найдет тысячу и одну причину, чтобы от данной процедуры отмазаться. Только землеройные работы могут вызвать у солдата еще большее неприятие и бурную мозговую деятельность по поиску причины неучастия в них. У каждого, кто пробыл на фронте хотя бы неделю, всегда есть наготове история, как он в мелкой ямке обстрел пережил, а товарищей командиров в надежном блиндаже прямым попаданием гаубичного снаряда убило. Нет, конечно, когда нужно срочно окопаться в ожидании танковой атаки или минометного обстрела, то тут энтузиазм резко подскакивает. Но какой дурак будет рыть с вечера окоп, если есть вероятность утром двинуться дальше?
Однако собравшиеся под командованием товарища младшего сержанта Акимова красноармейцы от чистки личного оружия отбояриться не сумели. Видимо, были еще недостаточно опытными. Больше всех от отделенного, естественно, досталось Вове. И не потому, что винтовка у него была самая грязная. Вовсе нет, у других были и похуже. Отделенный всласть наездился по Вовиным ушам за то, что он до сих пор не догадался добыть маленькую дерматиновую сумочку, в которой красноармейцы хранили принадлежности для винтовки, в том числе и ершик для чистки ствола. А ведь были, были возможности, но Вова элементарно лопухнулся. В результате пришлось ждать, пока освободится ершик, и заканчивать чистку последним. Масленку добыть он тоже не догадался, но Молчунов выручил, и не только Вову.
После чистки – руки все черные от смеси масла и порохового нагара. Холодной водой эту гадость не отмыть, а мыла ни у кого нет. Санька попытался оттереть ладони полой шинели, но махнул рукой.
– Пошли так…
Так и пошли – с чистым оружием и грязными руками.
Ночью с неба зарядил мерзкий холодный дождь. Шинели намокли, потяжелели и перестали хранить драгоценное тепло давно немытых солдатских тел. Холодные капли падали на лоб, нос, уши, стекали по лицу, лезли в глаза. Когда такая капля влетала в зазор между затылком и воротником, сразу и не поймешь – кипяток или лед.
Первую ночь пережили. Днем шли. Дождь то прекращался, давая надежду, то начинал моросить ледяной мелочью, то с неба летели крупные, тяжелые капли. Температура держалась около нуля. Скоро ноябрь, однако. Всех трясло от холода, согреться на ходу не получалось. Костер развести? Все потенциальные дрова отсырели, и укрыться от дождя негде. Поэтому, когда ближе к вечеру окруженцы вышли на узкую лесную дорогу, Вова, стуча зубами, выразил общее мнение:
– Надо по дороге идти, крышу искать, а то заболеем все на хрен.
Никто и не спорил. По дороге идти было быстрее, только, куда она ведет было не очень понятно. По солнцу не сориентируешься, компаса нет. Но вроде не на запад. И то ладно. Пройти успели километра два, близость жилья уже чувствовалась, заставляя невольно ускорять шаг, когда в уже наступивших сумерках сквозь шум дождя донесся хорошо знакомый сдвоенный щелчок. Следом сиплый, простуженный голос произнес:
– Стой! Кто идет?
Глава 4
Справа бил пулемет, слева летели пунктиры трассеров, впереди то и дело вспыхивали огоньки дульного пламени. И темнота не спасала – осветительных ракет немцы повесили достаточно, а когда они начинали гаснуть, не скупясь, подкидывали еще. В их мертвенно-бледном, фосфоресцирующем свете по заснеженному полю метались десятки серых теней. Метались, не находя выхода, и падали, падали. Остатки стрелкового полка, к которому две недели назад присоединились бойцы младшего сержанта Акимова, стремительно таяли под огнем немецких пулеметов. Истошно кричала раненая лошадь, которую фрицы никак не могли добить.
– Что творят, суки, что творят.
Несмотря на стрельбу и крики, Вова разобрал бормотание лежащего рядом Саньки. В первые мгновения, когда они были готовы поддаться общей панике, их спас Акимов. Заорав «Ложись!», он сбил с ног готового метнуться в сторону Лопухова, толкнул, сбивая на землю Саньку, и сам упал, пытаясь укрыться от пуль на еще не промерзшей, заснеженной земле. Первый снег и выдал колонну окруженцев, следы трех сотен человек и десятка телег на нем не скроешь. А угадать дальнейший маршрут движения было несложно – дорог в этом лесистом краю мало. Немцы подождали, когда остатки полка выйдут из леса в чистое поле, и открыли огонь с трех направлений, устроив огневой мешок.
Отойдя от первого испуга, вроде даже не обоссался, Вова начал, наконец, соображать и, кажется, нашел выход. Оттопырив зад, он прополз полтора метра и дернул командира за рукав.
– Слышь, Акимыч, там где-то канава есть.
– Какая?
– Большая. Я немного в сторону отошел и чуть в нее не упал, когда сюда шли.
– Давай вперед, – принял решение сержант, – мы за тобой.
Подтянув к себе винтовку, Вова пополз в направлении, откуда они пришли. Руки быстро окоченели, тощий вещмешок перекатывался по спине, винтовка волочилась по снегу. Спасительная канава отыскалась метров через семьдесят, показавшихся вечностью. Скатившись вниз, Лопухов оценил инженерное сооружение – метра полтора глубиной, края пологие. Мелиорация, мать ее. Сверху кто-то скатился. Акимов. За ним мелкий Санька в своей длинной шинели, следом Белокопыто.
– Молчунов где?
На вопрос сержанта никто не ответил, похоже, не повезло мужику. Дальше в канаву начали спускаться другие уцелевшие. Три Процента уже знал, что уничтожить несколько сотен человек за короткое время невозможно, кто-нибудь обязательно выживет. Самые шустрые и удачливые, не потерявшие головы в этом аду, собирались в этой вырытой несколько лет назад канаве.
– Ну, чего сели? Фрицев ждем?
Немецкого плена Вова боялся панически, даже больше смерти. Передвигаться по канаве лучше всего на четвереньках. Ползти медленно, снег лезет во все щели в одежде, приподняться страшно – стрельба наверху вроде ослабела, но пули продолжали свистеть. Сильно мешала длинная неуклюжая винтовка. Вова подумывал, а не бросить ли ее, без нее передвигаться можно значительно быстрее. Но по здравому размышлению оружие решил все-таки оставить – тот же сержант спросит, едва очухается. А может и обратно за винтовкой отправить, с него станется, настоящий совок.
– Что творят, суки, что творят.
Несмотря на стрельбу и крики, Вова разобрал бормотание лежащего рядом Саньки. В первые мгновения, когда они были готовы поддаться общей панике, их спас Акимов. Заорав «Ложись!», он сбил с ног готового метнуться в сторону Лопухова, толкнул, сбивая на землю Саньку, и сам упал, пытаясь укрыться от пуль на еще не промерзшей, заснеженной земле. Первый снег и выдал колонну окруженцев, следы трех сотен человек и десятка телег на нем не скроешь. А угадать дальнейший маршрут движения было несложно – дорог в этом лесистом краю мало. Немцы подождали, когда остатки полка выйдут из леса в чистое поле, и открыли огонь с трех направлений, устроив огневой мешок.
Отойдя от первого испуга, вроде даже не обоссался, Вова начал, наконец, соображать и, кажется, нашел выход. Оттопырив зад, он прополз полтора метра и дернул командира за рукав.
– Слышь, Акимыч, там где-то канава есть.
– Какая?
– Большая. Я немного в сторону отошел и чуть в нее не упал, когда сюда шли.
– Давай вперед, – принял решение сержант, – мы за тобой.
Подтянув к себе винтовку, Вова пополз в направлении, откуда они пришли. Руки быстро окоченели, тощий вещмешок перекатывался по спине, винтовка волочилась по снегу. Спасительная канава отыскалась метров через семьдесят, показавшихся вечностью. Скатившись вниз, Лопухов оценил инженерное сооружение – метра полтора глубиной, края пологие. Мелиорация, мать ее. Сверху кто-то скатился. Акимов. За ним мелкий Санька в своей длинной шинели, следом Белокопыто.
– Молчунов где?
На вопрос сержанта никто не ответил, похоже, не повезло мужику. Дальше в канаву начали спускаться другие уцелевшие. Три Процента уже знал, что уничтожить несколько сотен человек за короткое время невозможно, кто-нибудь обязательно выживет. Самые шустрые и удачливые, не потерявшие головы в этом аду, собирались в этой вырытой несколько лет назад канаве.
– Ну, чего сели? Фрицев ждем?
Немецкого плена Вова боялся панически, даже больше смерти. Передвигаться по канаве лучше всего на четвереньках. Ползти медленно, снег лезет во все щели в одежде, приподняться страшно – стрельба наверху вроде ослабела, но пули продолжали свистеть. Сильно мешала длинная неуклюжая винтовка. Вова подумывал, а не бросить ли ее, без нее передвигаться можно значительно быстрее. Но по здравому размышлению оружие решил все-таки оставить – тот же сержант спросит, едва очухается. А может и обратно за винтовкой отправить, с него станется, настоящий совок.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента