Страница:
Откуда он свалился, никто не знает. Высказывались догадки, что его смахнули «дворники» заводившегося автомобиля, на котором кот спал. Не исключено, что он сорвался с какого-нибудь подоконника. А может быть, он попросту от кого-то удирал огромными прыжками. Но самому коту столь обыкновенные объяснения его появления очень бы не понравились. Ведь это был не обычный кот.
Да, пора бы его представить – Рэмбо. Если вам это имя кажется знакомы, не сомневайтесь, действительно – так звали героя знаменитого боевика. Кто так назвал кота, неизвестно. Но отзывался он только на Рэмбо, если кому-то вообще приходило в голову его звать. Дело в том, что Рэмбо был бездомным. А бездомных котов чаще прогоняют, чем зовут.
Впрочем, Рэмбо был уверен, что дом ему абсолютно ни к чему, ведь он постоянно находился при исполнении служебных обязанностей. В чем они состояли и кому конкретно мог служить кот – было известно исключительно самому Рэмбо.
Он делал примерно то же самое, что и любой другой кот или кошка, но все это было преисполнено таинственного и героического смысла. Он не просто спал, а отдыхал перед выполнением важного задания. Он не ел, а подкреплялся перед решающей схваткой. Он не ходил, не бегал, не ползал – перемещался. Он не удирал – вынужденно отступал, путая следы.
А еще Рэмбо не прятался, а маскировался.
И вот тут ему не было равных. Потому что кот Рэмбо был покрыт короткой шерстью цвета хаки.
Да-да, это был тот самый грязно-зеленый цвет, в который красится ткань для военных, чтобы этих военных не было заметно на природе. К тому же, шерсть Рэмбо была еще и в маскировочных зелено-коричневых разводах, которые к концу осени линяли в бело-серые, чтобы их владелец оказался незаметным и в зимнем пейзаже. Из-за даваемой такой окраской способности сливаться с окружающей средой Рэмбо нередко наступали на хвост, когда он дры… простите, «отдыхал перед выполнением ответственного задания» где-нибудь под кустом.
Одним словом, жизнь у парня была не простая, а жутко опасная и интересная. Выполнил ли он те задания, к которым постоянно готовился, мы знать не можем, потому что это тоже тайна. Но, как видите, у Рэмбо были все основания утверждать, что он не свалился на старуху шут его знает откуда, а, например, спустился с парашютом во вражеский тыл с целью подготовки смелой диверсии. Непонятно, правда, куда он успел деть оружие, документы и, собственно, парашют. Ведь все шпионы их постоянно куда-нибудь прячут.
Когда кот спустился без парашюта на Клару, Клара от неожиданности завопила. А Рэмбо разволновался и рванул с такой скоростью, будто уходил от преследователей, мчавшихся за ним на самом современном автомобиле. Но самое печальное, что когда кот стартовал с Клары, он впился в нее когтями и понесся прочь, утаскивая с собой разноцветную бумажку, за которую в магазине давали самокат!
– Брысь! Тьфу! То есть стой! Кис-кис-кис!!! Мяу-мяу!
Старухи в отчаянии не знали, что и делать. Чем сильнее они орали, тем быстрее улепетывал по улице Рэмбо (решивший, что попал в нешуточную передрягу). Старухи неслись за ним, потрясая клюшками и то угрожая свернуть ему шею, то умоляя «котика» вернуться, чтобы они якобы приласкали его. Клара назвала Рэмбо, как в старой колыбельной, «котинькой-котком» и прямо на бегу пообещала ему «кувшин молока да кусок пирога». После чего у голодных старух прямо на бегу свело животы. А Рэмбо, не останавливаясь ни на секунду, лишь горестно усмехнулся – какие все же избитые уловки используют иностранные спецслужбы, чтобы обмануть опытного разведчика.
И вдруг случилась совершенно обычная вещь – кот, удирая от преследователей (уходя от погони, как сказал бы Рэмбо), взлетел вверх по дереву. Необычно было только то, что в Городе вообще не росло деревьев. Может быть, когда-то давно они в Городе и были, но их все повырубили, потому что не хватало места для небоскребов, дорог и Памятника Великой Городской Мечте – того огромного железного мужика с пальцем. Теперь горожане ездили отдыхать за Город (конечно, не в ту сторону, где была Великая Пустыня) или еще дальше – к Океану.
Но одно дерево выкорчевать почему-то забыли. Может, на его месте уже ничего путного было построить нельзя. А может, его оставили как экзотический природный экспонат. Одним словом, торчало между небоскребов, рядом с шумным перекрестком, одинокое Дерево. К какой породе относилось это Дерево, тоже никто не знал – ботаников в Городе не очень любили. Но зимой оно стояло голое, а значит, вечнозеленым Дерево не было. Зато в нем было здоровенное Дупло.
И туда нырнул Рэмбо, наивно полагая, что старухи (даже если они вражеские спецагенты) по деревьям лазать не умеют.
Однако Кларе с Дорой об этом задумываться было некогда, они лишь видели, как стремительно мчится от них в никуда замечательный самокат. Поэтому они, помогая себе клюшками, вмиг вскарабкались по корявому стволу и прыгнули в Дупло вслед за Рэмбо. В Дупле было темно и горело два зеленых глаза. Бабки пошли на них…
Снаружи были слышны лишь нечленораздельные звуки – смесь рычания, шипения, ворчания, хрипения и легкого повизгивания. Периодически из дупла вылетали лоскутки оранжевой и синей материи и клочки шерсти защитного цвета. Вскоре оттуда вылетел и изрядно ощипанный спецагент, напоминавший по виду кота, которого хорошенько вздули.
А потом появились и две всклокоченные большеносые головы.
– Смотрите-ка, птицы вернулись в Город, – удивленно сказал один прохожий, указывая на дупло.
– Точно, вороны! – подтвердил другой.
«Мы не вороны!» – хотели было запротестовать старухи, но тут кто-то сказал:
– Надо бы принести им хлеба и сосисок – пусть поклюют.
– Кар-р! Кар-р!! – радостно закаркали Клара и Дора и начали спускаться по ветвям…
Продавец посмотрел на наручные часы – время обеда закончилось, и пора было принимать покупателей. Он открыл дверь и выглянул на улицу.
Прямо перед ним стояла и внимательно на него смотрела парочка старух, которые уже приходили как-то и пытались – неслыханная дерзость! – бесплатно забрать с витрины самокат.
– Хоу! – каркнули, то есть сказали, в один голос Клара и Дора.
– Хоу! – улыбнулся Продавец.
– О’кей? – Дора ткнула пальцем в сторону самоката.
– О, ноу! – Продавец снова сделал жест, обозначающий во всем мире необходимость заплатить – потер друг о друга кончиками большого и указательного пальцев правой руки (как будто что-то солил – только не вниз, а вверх). Продавец помнил, что у Бабок нет бабок.
– О’кей!!! – крикнула Дора и ткнула Продавцу прямо в нос купюру в 99 Чего-то Там.
Надо сказать, что банкнота сильно изменилась с тех пор, как вылетела из мешка с Главным призом и приклеилась к бедру Клары. Тогда это была новенькая хрустящая цветная бумажка. Но после того, как ее скручивали, складывали, роняли в лужу, сушили на пузе, таскали на коте и вырывали друг у друга, она совершенно потеряла вид. Теперь это была какая-то замызганная тряпочка с рваненькими краями. Раньше ее можно было взять за уголок и, гордо выставив вверх, кому-нибудь показать. Теперь же, если ее брали за уголок, она понуро свисала словно парус в штиль (так Дора ее и продемонстрировала Продавцу). И все же на бумажке остались и портрет Мэра, и число 99. И точно такое же число стояло на ценнике самоката. А значит, больше никаких препятствий, чтобы взять его в вечное пользование, и гонять на нем, и подпрыгивать на нем, и спорить, кто катается первый, и разбрызгивать маленькими резвыми колесиками лужи, не было. О’кей?
– О’кей, – смущенно захихикал Продавец и сделал Бабкам приглашающий жест в сторону самоката.
А им уже никаких приглашений делать и не надо было. Бабки оказались рядом со своей мечтой.
А Продавец тем временем все вертел Бабкину банкноту в руках. Что-то ему тут не нравилось… Он поднял бумажку над собой, посмотрел сквозь нее на свет и присвистнул.
На бумажных деньгах обязательно должны быть водяные знаки. Это такое изображение, которое, если просто посмотреть на купюру, не видно. А если глянуть сквозь нее на свет, должно появиться. Это может быть надпись или рисунок. Если на купюре есть водяные знаки, это еще не значит, что она настоящая. Но если нет – точно подделка, фальшивка.
На Бабкиной купюре водяной знак был. Только на настоящих Городских деньгах изображалась рука с поднятым вверх большом пальцем – все, мол, с этой бумажкой о’кей. А на купюре, которую рассматривал Продавец, большой палец показывал точно вниз – все плохо, ребята. «Так они не только сумасшедшие, но еще и фальшивомонетчицы!» – осенило Продавца.
И он нажал на большую красную кнопку под прилавком. Такая кнопка есть в каждом магазине, и ее нажимают, когда нужно срочно вызвать охрану. Если вас, например, грабят. Или если парочка пожилых мошенниц расплатится за самокат фальшивыми деньгами.
Клара и Дора уже подошли с самокатом к выходу, когда взвыла сирена. Они остановились как вкопанные, а в раскрывшихся перед ними дверях появились кролики Пинки. Продавец, улыбаясь показал на бабок:
– Они!
А дальше начался какой-то дурной сон. Бабок сфотографировали анфас, в профиль и даже зачем-то сзади. Сняли отпечатки пальцев. Переписали особые приметы. Измерили все, что только можно – 90, 60, 90… Без конца задавали какие-то дурацкие вопросы. И когда старухи ответили, что случайно взяли фальшивую купюру из мешка с Главным призом на Конкурсе Красоты, над ними начали громко смеяться. Потом на Клару и Дору составили подробное полицейское досье и швырнули их в тюрьму.
Тюрьма была почему-то похожа снаружи на большую египетскую пирамиду с зарешеченными окошками, вокруг она была обнесена забором с колючей проволокой. Вдоль забора маршировали как заводные многочисленные кролики Пинки.
Впрочем, всего этого Клара с Дорой не видели, потому что сидели в сырой камере, у которой вместо двери была толстая железная решетка, выходившая в длинный темный коридор. В коридоре было тихо. И только где-то очень-очень далеко что-то вдруг позвякивало, или покапывало, или поскрипывало…
Вдруг послышалось жужжание Пинки, грохот ключей. Неужели выпустят?! Но двое Пинки остановились у камеры напротив и кого-то оттуда позвали. Из темноты к ним вышла худенькая, коротко остриженная всхлипывающая девушка. Пинки заскрежетали ключом в замке, с грохотом отодвинули решетку и повели девушку куда-то прочь по коридору. Но она успела обернуться на прильнувших к своей решетке старух.
Бабки так и подпрыгнули на месте и переглянулись.
Они узнали это заплаканное лицо – Королева Красоты. У нее даже потрепанная лента через плечо сохранилась: «Мисс Город…»
Что произошло?!
На Клару и Дору составили полицейское досье и швырнули их в тюрьму
Нужно срочно вырываться наружу и спасать Королеву!
Старухи начали трясти и кусать решетку, цепляться клюшками за окно – но все оказалось бесполезно. Это была очень крепкая тюрьма.
И тут они снова услышали кроличье жужжание. На этот раз загремели ключами у их решетки. Внутрь вошел Пинки, держа в лапах поднос с едой – кочан капусты и огромная морковь. Хорошая закуска. Для кролика…
Бабки переглянулись и, не сговариваясь, начали небольшой сеанс одурачивания.
У Пинки были электронные мозги, и он сканировал происходящее:
«Вот Клара. Берет кочан, начинает им чеканить как футбольным мячом. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Так, а где вторая?»
Кролик с жужжанием повернулся:
«Это Дора. В руках морковь. Размахивается…»
– Донц!
Дорин мастерский удар гигантской морковкой, сделавший бы честь любому бейсболисту, выключил кролика. Не помогла даже металлическая каска.
Зато она помогла бабкам! Клара нацепила за спину батарейки, а Дора на голову – каску, которая, оказывается, снималась с Пинки вместе с ушами!
Замаскировавшись таким образом и тщательно жужжа как кролики, старухи пошли по коридору навстречу свету в его конце. Выбраться из тюрьмы под видом двух Пинки теперь не составляло особого труда.
Вечерело. Старухи грустно сидели на тротуаре неподалеку от витрины с самокатом. Их и без того длинные носы от печали еще удлинились. А садившееся красное солнце отбрасывало от носов на асфальт просто фантастически длинные тени.
– Эх, Клара…
– Дора, Дора…
И кларики что-то не шли…
Вдруг обе бабки оживились. Из супермаркета, насвистывая, вышел мужчина в бейсболке, толкая перед собой полную продуктов металлическую тележку, с какими обычно ходят в магазинах самообслуживания.
Мужчина беспечно покидал покупки в багажник своего автомобиля, хлопнул дверцей и, оставив легкое облачко сизого дыма, укатил.
Но он оставил не только облачко.
Он оставил на тротуаре тележку.
Клара с Дорой возбужденно переглянулись и подошли поближе.
У тележки были отличные резиновые колеса.
У нее была ручка, с помощью которой можно было рулить.
В нее, наконец, можно было залезть.
Клара и залезла. А Дора встала ногой в красном ботинке-утюге на нижнюю перекладину, взялась за ручку и оттолкнулась от земли.
И тележка покатила по тротуару под горку. Улица была уже пустынной и ничто не мешало старухам мчаться по ней и улюлюкать во все горло – ни люди, ни машины, ни Зомби, ни Пинки, ни Доктор Net. И даже кот Рэмбо не перебежал им дорогу. Хорошо бы еще выяснить, что же все-таки стряслось с этой девушкой с Конкурса…
Но пока Клара и Дора стремительно неслись навстречу новым приключениям. У них был суперсамокат, отличное Дупло для ночлега и множество отличных идей.
Им вслед с грустью смотрел из витрины блестящий, кокетливо вывернувший маленькое колесико, самокат…
Глава пятая,
– Блям! Блям! Блям! Блям! Блям! Блям!
Это часы на Ратуше пробили шесть раз, потому что было ровно шесть часов утра.
А может, было шесть часов утра именно потому, что часы пробили шесть раз. Ведь если бы Ратуша стояла в Китае, где время всегда бежит впереди нашего, то часам пришлось бы бить десять раз, и тогда было бы десять часов утра. И значит, сколько раз бьют часы – столько и часов утра.
А если часы пробьют сто раз, сколько будет часов утра? Наверное, сто часов утра. Видимо, так. Но главные городские часы пробили всего шесть раз, а значит, именно в Городе было именно шесть часов утра. И это гораздо важнее, чем сто часов утра в Китае.
Однако, пока мы в своих рассуждениях бегали в Китай и обратно, в Городе наступило начало седьмого. Солнце окрасило зеркальные стекла домов оранжевым цветом. Первые машины зашуршали шинами по асфальту. Позвякивая бутылками, проехал грузовик с газировкой. Ярко-красный пожарный автомобиль бодро пронесся тушить не догоревший где-то пожар.
На тротуарах появились уборщики в одинаковых ярких комбинезонах. В руках они держали ведерки с мыльной водой и длинные раздвижные щетки для мойки витрин. Такими щетками, если разложить их во всю длину, можно легко удить рыбу, потому что они очень похожи на удочки. А можно ловить бабочек, потому что на сачки для ловли бабочек такие щетки тоже очень похожи.
Но уборщики в комбинезонах не ловили ни рыб, ни бабочек. Наверное, потому что рыба в Городе водилась только в рыбных магазинах, а бабочек здесь вообще не было, если, конечно, не считать ночных бабочек, тех, что кружатся ночью возле ярких неоновых реклам.
Уборщики макали свои щетки в мыльную воду и, не торопясь, размазывали пену по огромным стеклам витрин. Эта работа уборщикам очень нравилась, потому что от нее витрины делались с каждым днем все чище и чище.
– Пумс! – раздался глухой звук. Это раскрыл свой навес Продавец свежих газет и журналов. Навес был похож на большой зонтик и раскрывался автоматически после нажатия на специальную кнопочку. Такие навесы защищают свежие газеты и журналы в ненастье от дождя, а в солнечную погоду – от выгорания. Это совершенно необходимо, чтобы газеты и журналы оставались свежими.
А разве можно назвать газеты и журналы свежими, если они выгорели на солнце, да еще и промокли под дождем?
Конечно же нет!
Такие газеты и журналы можно назвать только несвежими.
А теперь подумайте – зачем Продавцу свежих газет и журналов несвежие газеты и журналы? Что можно делать с несвежей газетой или с несвежим журналом? Не знаю, может, что-то и можно делать, только никак не продавать.
Вот. Теперь всем стало понятно, зачем Продавец свежих газет и журналов каждое утро раскрывал свой автоматический зонтик: «Пумс!»
Затем Продавец установил раскладной столик и начал аккуратно расставлять на нем журналы. Красные – к красным, зеленые – к зеленым, а синие и желтые – к синим и желтым. Журналы лежали красиво и ровно, как разноцветная черепица на сказочном домике. Продавец улыбался, говорил прохожим – Хоу!, а большой зонтик над его головой защищал журналы от дождя и солнца. Жалко только, что в эту минуту не было ни дождя, ни палящего солнца, ни грома, ни молнии, ни землетрясения, ни цунами. Очень жалко. А то зонтик бы пришелся как нельзя кстати.
Но погода стояла спокойная. Редкие облака медленно-медленно проплывали по небу, отбрасывая на стоящие под ними дома едва заметную тень. Очень спокойная погода. Хотя…
Три сухих листика, одиноко лежавших на тротуаре, вдруг приподнялись в воздух и закружились как в хороводе. Хлопнула оконная рама. Затрепетал на ветру рекламный плакат. И неизвестно откуда взявшийся вихрь налетел на аккуратно разложенные свежие журналы Продавца свежих газет и журналов. Перелистал, перемешал, выхватил самый яркий и понес его вдоль по улице, оставляя позади удивленный крик Продавца. Вот ведь!
Дора шла вдоль ограды городского Парка и толкала перед собой тележку из супермаркета. В тележке сидела Клара. Своей тросточкой Клара цепляла прутья ограды, как будто струны огромной арфы. Иногда получалась мелодия.
«Дынц-дынц-дынц», – напевала Клара, и думала, как хорошо быть композитором. Даже проще, чем поэтом. Ведь всего только и надо – вытянуть клюшку и барабанить ею по ограде.
– Забор плохо настроен, – пожаловалась Клара.
– Забор хорошо настроен. Он вокруг Парка настроен.
– Дора! Я сказала «настроен», а не «построен».
– И я сказала «настроен», а не «построен», – не согласилась Дора.
– Когда я говорю, что забор плохо настроен – это значит… – начала объяснять Клара.
– Это значит, что у забора плохое настроение!
– Дора! Ты с ума сошла! Как у забора может быть плохое настроение?
– От твоей музыки, Клара, настроение может испортиться даже у забора.
Тут лицо Клары от возмущения сделалось ярко-оранжевым. Таким же ярко-оранжевым, как ее платье и торчащие в разные стороны косички. Клара очень обиделась.
– Дор-ра! По твоему я не умею сочинять музыку? – зарычала Клара и с угрозой схватилась за тросточку.
– Умеешь! Да только я не умею слушать то, что ты умеешь сочинять! Семь нот вашего успеха! Моцарт в юбочке!
– Что-о-о-о? – возмутилась Клара. – Я – Моцарт в юбочке?! А ты – Сальери-Мольери! Ноль без палочки! Орбит без сахара – вот ты кто!
Клара привстала в своей тележке и уже готова была вцепиться в косички Доры, чтобы оттаскать ее хорошенечко, но вдруг…
Откуда ни возьмись, прилетел журнал и с размаху плюхнулся на разгоряченный нос Клары. От неожиданности Клара замерла и некоторое время продолжала стоять в тележке с журналом на большом носу, словно кто-то вывесил журнал для просушки, как обычно вывешивают белье.
Конечно, мы знаем, откуда взялся в небе этот журнал, но Клара и Дора этого не знали и, казалось, должны были хоть немножечко испугаться. Ведь не каждый же день падают на носы журналы. Я бы даже сказал, что журналы на носы падают очень и очень редко. Почти никогда не падают.
Но Клара и Дора не испугались. Ничуточки. Скорее даже наоборот.
– Ох-хо-хо-ха-ха-хо-хо!.. – повалилась от хохота на землю Дора. – Ах-ха-ха-хо-хо-ха-ха, – задрыгала она в воздухе своими ботинками-утюгами.
– Ху-ху-ху-ху-ху!.. – затряслась от смеха Клара, и журнал на ее носу затрепетал в такт листами.
– Ох, не могу, – заливалась Дора, – стихийное бедствие! Журналопад! Картина Саврасова «Журналы прилетели»!
Клара встала в тележке на одну ногу, расставила руки, изобразив «ласточку», и закивала головой. Журнал на ее носу замахал страницами, как крыльями. Умора!
Вдоволь нахохотавшись, Клара и Дора уселись в своей тележке и принялись листать журнал, разглядывая его многочисленные картинки.
Надо сказать, что это был не просто журнал, потому что просто журналов вообще не бывает. Это был журнал про кино. А вот про кино журналы бывают. Такие журналы делаются из большого количества картинок из фильмов. Это очень удобно, потому что можно посмотреть в журнале картинки и в кино уже не ходить. Очень удобно.
На первой странице была самая большая картинка. На ней загорелая как шоколад Актриса в маечке из железной чешуи держала в руках новый никелированный меч. На поясе у нее висело четыре кинжала, тоже новых и блестящих, и еще какие-то специальные колючки и крючки, чтобы ими бросаться. Рядом с Актрисой стоял Злодей. В руках он держал меч с нехорошими шипами, на лице у него была черная полумаска, а за спиной черный плащ с блестками.
– Дон Пирамидон, – придумала Злодею прозвище Дора.
– Точно! А это Афина Паллада – батончик шоколада, – сразу же нашлась Клара.
– Точно-точно! – согласилась Дора. – Точно-точно!..
Они перевернули страницу. Здесь было еще несколько картинок битвы Дона Пирамидона с Афиной Палладой. Правда, все поединки происходили на разном фоне, потому что фильм был многосерийный. Одна картинка изображала бой на фоне грозовой тучи, из которой вылетали четыре молнии одновременно, другая картинка на фоне бушующего океана, третья – у скалистого утеса, десятая – в пещере с какими-то зелеными сосульками.
На других страницах оказалась та же Актриса, только уже в вечернем платье в окружении ста четырнадцати фотографов. Клара и Дора их внимательно пересчитали. Четыре картинки в четырех разных купальниках рядом с собственным плавательным бассейном, две картинки рядом с собственными автомобилями и две без автомобилей.
Еще в журнале было несколько фотографий Режиссера, как водится, бородатого и в бейсболке с длинным козырьком. Клара и Дора сразу догадались, что это был Режиссер, потому что на складном стульчике, на котором он сидел рядом с собственным бассейном, домом или автомобилем, всегда была надпись: «Режиссер».
Еще в журнале было несколько фотографий Дона Пирамидона, но он Кларе и Доре как-то сразу не понравился, и они его быстро перелистывали.
На последней страничке была реклама: улыбающаяся пара сидела в кинотеатре и зачерпывала из одного картонного ведерка полные горсти воздушной кукурузы. Под картинкой было крупно написано: «Поп-корн». Белые хлопья воздушной кукурузы были такими пышными и такими аппетитными, что казалось, от них исходил соблазнительный аромат.
– Поп-корн, – мечтательно произнесла Клара.
– Поп-корн, – повторила за ней Дора и почему-то вспомнила, что они с утра еще ничего не ели.
Солнце поднялось уже довольно высоко и его лучи пробивались сквозь плотный частокол зданий до самого тротуара. Дора заметила это и поставила перед собой свою клюшку. Клюшка отбросила короткую тень. (Хотя почему говорят «отбросила», ведь тень лежала тут же, неподалеку?) Дора посмотрела на направление тени, словно сверялась с компасом.
Клара сидела в тележке, свесив ноги в своих огромных ботинках, и листала журнал.
– Какая интересная журналка, – проговорила Клара себе под нос.
Дора слегка подтолкнула тележку вперед и со словами:
– Итак в путь, мой юный читатель, – покатила тележку вдоль тротуара.
Клара перестала разглядывать картинки в журнале. И вдруг громко запела только что придуманный ею стишок:
– Клара! Давай придумывай дальше, – попросила Дора. Дело в том, что под бодрые кларики толкать тележку было гораздо веселее, а значит, и легче. Ведь старушки, даже когда они сидят в тележках из супермаркета, все-таки чего-то весят.
Клара не заставила долго ждать и с ходу придумала новый кларик:
– Фасолью, конечно, – сказала Клара.
– Может быть, фасолью, а может быть, и не фасолью. Что-то не разберу. Расскажи-ка свой стишок еще раз.
– Курс на юго-запах, – скомандовала Клара
Клара рассказала свой стишок опять. И опять запахло вкусненьким.
– А еще, – попросила Дора.
И Клара еще два раза рассказала стишок. И еще два раза запахло вкусненьким.
– Надо же, какие пахучие у тебя стихи, – удивилась Дора.
– Не пахучие, а ароматные, – поправила Клара и принялась было рассуждать о высокой поэзии.
– Послушай, Пушкин, работы Кипренского! – оборвала Дора рассуждения Клары. – Я знаю, что для сочинения стихов нужен вкус. Но при чем здесь запах?
В самом деле, ведь говорят же, что стихи написаны со вкусом, но чтобы стихи были с запахом, с ароматом или хотя бы с душком, я никогда не слышал. И при чем здесь запах.
– А запах здесь при том… – задумалась Клара, что бы такое ответить, – а при том, что…
Да, пора бы его представить – Рэмбо. Если вам это имя кажется знакомы, не сомневайтесь, действительно – так звали героя знаменитого боевика. Кто так назвал кота, неизвестно. Но отзывался он только на Рэмбо, если кому-то вообще приходило в голову его звать. Дело в том, что Рэмбо был бездомным. А бездомных котов чаще прогоняют, чем зовут.
Впрочем, Рэмбо был уверен, что дом ему абсолютно ни к чему, ведь он постоянно находился при исполнении служебных обязанностей. В чем они состояли и кому конкретно мог служить кот – было известно исключительно самому Рэмбо.
Он делал примерно то же самое, что и любой другой кот или кошка, но все это было преисполнено таинственного и героического смысла. Он не просто спал, а отдыхал перед выполнением важного задания. Он не ел, а подкреплялся перед решающей схваткой. Он не ходил, не бегал, не ползал – перемещался. Он не удирал – вынужденно отступал, путая следы.
А еще Рэмбо не прятался, а маскировался.
И вот тут ему не было равных. Потому что кот Рэмбо был покрыт короткой шерстью цвета хаки.
Да-да, это был тот самый грязно-зеленый цвет, в который красится ткань для военных, чтобы этих военных не было заметно на природе. К тому же, шерсть Рэмбо была еще и в маскировочных зелено-коричневых разводах, которые к концу осени линяли в бело-серые, чтобы их владелец оказался незаметным и в зимнем пейзаже. Из-за даваемой такой окраской способности сливаться с окружающей средой Рэмбо нередко наступали на хвост, когда он дры… простите, «отдыхал перед выполнением ответственного задания» где-нибудь под кустом.
Одним словом, жизнь у парня была не простая, а жутко опасная и интересная. Выполнил ли он те задания, к которым постоянно готовился, мы знать не можем, потому что это тоже тайна. Но, как видите, у Рэмбо были все основания утверждать, что он не свалился на старуху шут его знает откуда, а, например, спустился с парашютом во вражеский тыл с целью подготовки смелой диверсии. Непонятно, правда, куда он успел деть оружие, документы и, собственно, парашют. Ведь все шпионы их постоянно куда-нибудь прячут.
Когда кот спустился без парашюта на Клару, Клара от неожиданности завопила. А Рэмбо разволновался и рванул с такой скоростью, будто уходил от преследователей, мчавшихся за ним на самом современном автомобиле. Но самое печальное, что когда кот стартовал с Клары, он впился в нее когтями и понесся прочь, утаскивая с собой разноцветную бумажку, за которую в магазине давали самокат!
– Брысь! Тьфу! То есть стой! Кис-кис-кис!!! Мяу-мяу!
Старухи в отчаянии не знали, что и делать. Чем сильнее они орали, тем быстрее улепетывал по улице Рэмбо (решивший, что попал в нешуточную передрягу). Старухи неслись за ним, потрясая клюшками и то угрожая свернуть ему шею, то умоляя «котика» вернуться, чтобы они якобы приласкали его. Клара назвала Рэмбо, как в старой колыбельной, «котинькой-котком» и прямо на бегу пообещала ему «кувшин молока да кусок пирога». После чего у голодных старух прямо на бегу свело животы. А Рэмбо, не останавливаясь ни на секунду, лишь горестно усмехнулся – какие все же избитые уловки используют иностранные спецслужбы, чтобы обмануть опытного разведчика.
И вдруг случилась совершенно обычная вещь – кот, удирая от преследователей (уходя от погони, как сказал бы Рэмбо), взлетел вверх по дереву. Необычно было только то, что в Городе вообще не росло деревьев. Может быть, когда-то давно они в Городе и были, но их все повырубили, потому что не хватало места для небоскребов, дорог и Памятника Великой Городской Мечте – того огромного железного мужика с пальцем. Теперь горожане ездили отдыхать за Город (конечно, не в ту сторону, где была Великая Пустыня) или еще дальше – к Океану.
Но одно дерево выкорчевать почему-то забыли. Может, на его месте уже ничего путного было построить нельзя. А может, его оставили как экзотический природный экспонат. Одним словом, торчало между небоскребов, рядом с шумным перекрестком, одинокое Дерево. К какой породе относилось это Дерево, тоже никто не знал – ботаников в Городе не очень любили. Но зимой оно стояло голое, а значит, вечнозеленым Дерево не было. Зато в нем было здоровенное Дупло.
И туда нырнул Рэмбо, наивно полагая, что старухи (даже если они вражеские спецагенты) по деревьям лазать не умеют.
Однако Кларе с Дорой об этом задумываться было некогда, они лишь видели, как стремительно мчится от них в никуда замечательный самокат. Поэтому они, помогая себе клюшками, вмиг вскарабкались по корявому стволу и прыгнули в Дупло вслед за Рэмбо. В Дупле было темно и горело два зеленых глаза. Бабки пошли на них…
Снаружи были слышны лишь нечленораздельные звуки – смесь рычания, шипения, ворчания, хрипения и легкого повизгивания. Периодически из дупла вылетали лоскутки оранжевой и синей материи и клочки шерсти защитного цвета. Вскоре оттуда вылетел и изрядно ощипанный спецагент, напоминавший по виду кота, которого хорошенько вздули.
А потом появились и две всклокоченные большеносые головы.
– Смотрите-ка, птицы вернулись в Город, – удивленно сказал один прохожий, указывая на дупло.
– Точно, вороны! – подтвердил другой.
«Мы не вороны!» – хотели было запротестовать старухи, но тут кто-то сказал:
– Надо бы принести им хлеба и сосисок – пусть поклюют.
– Кар-р! Кар-р!! – радостно закаркали Клара и Дора и начали спускаться по ветвям…
Продавец посмотрел на наручные часы – время обеда закончилось, и пора было принимать покупателей. Он открыл дверь и выглянул на улицу.
Прямо перед ним стояла и внимательно на него смотрела парочка старух, которые уже приходили как-то и пытались – неслыханная дерзость! – бесплатно забрать с витрины самокат.
– Хоу! – каркнули, то есть сказали, в один голос Клара и Дора.
– Хоу! – улыбнулся Продавец.
– О’кей? – Дора ткнула пальцем в сторону самоката.
– О, ноу! – Продавец снова сделал жест, обозначающий во всем мире необходимость заплатить – потер друг о друга кончиками большого и указательного пальцев правой руки (как будто что-то солил – только не вниз, а вверх). Продавец помнил, что у Бабок нет бабок.
– О’кей!!! – крикнула Дора и ткнула Продавцу прямо в нос купюру в 99 Чего-то Там.
Надо сказать, что банкнота сильно изменилась с тех пор, как вылетела из мешка с Главным призом и приклеилась к бедру Клары. Тогда это была новенькая хрустящая цветная бумажка. Но после того, как ее скручивали, складывали, роняли в лужу, сушили на пузе, таскали на коте и вырывали друг у друга, она совершенно потеряла вид. Теперь это была какая-то замызганная тряпочка с рваненькими краями. Раньше ее можно было взять за уголок и, гордо выставив вверх, кому-нибудь показать. Теперь же, если ее брали за уголок, она понуро свисала словно парус в штиль (так Дора ее и продемонстрировала Продавцу). И все же на бумажке остались и портрет Мэра, и число 99. И точно такое же число стояло на ценнике самоката. А значит, больше никаких препятствий, чтобы взять его в вечное пользование, и гонять на нем, и подпрыгивать на нем, и спорить, кто катается первый, и разбрызгивать маленькими резвыми колесиками лужи, не было. О’кей?
– О’кей, – смущенно захихикал Продавец и сделал Бабкам приглашающий жест в сторону самоката.
А им уже никаких приглашений делать и не надо было. Бабки оказались рядом со своей мечтой.
Старухи оживленно тараторили, вытаскивая машину из витрины. Они уже планировали какие-то маршруты. Рассуждали, будут ли затаскивать самокат каждый раз на ночь в Дупло (которое показалось им вполне пригодным для жилья, да и хлеб бесплатно крошили…) или просто прикуют его огромной цепью к Дереву. Спорили, можно ли смазывать колеса сливочным маслом (Дора была категорически против и доказывала, что им можно смазывать только бутерброды).
Вот – Клара. Вот – Дора. А вот – самокат!
Старух-самокатчиц отважный отряд.
– Я лишь до забора и тут же вернусь!
– Гляди в оба, Дора! – Спокуха, не трусь!
А Продавец тем временем все вертел Бабкину банкноту в руках. Что-то ему тут не нравилось… Он поднял бумажку над собой, посмотрел сквозь нее на свет и присвистнул.
На бумажных деньгах обязательно должны быть водяные знаки. Это такое изображение, которое, если просто посмотреть на купюру, не видно. А если глянуть сквозь нее на свет, должно появиться. Это может быть надпись или рисунок. Если на купюре есть водяные знаки, это еще не значит, что она настоящая. Но если нет – точно подделка, фальшивка.
На Бабкиной купюре водяной знак был. Только на настоящих Городских деньгах изображалась рука с поднятым вверх большом пальцем – все, мол, с этой бумажкой о’кей. А на купюре, которую рассматривал Продавец, большой палец показывал точно вниз – все плохо, ребята. «Так они не только сумасшедшие, но еще и фальшивомонетчицы!» – осенило Продавца.
И он нажал на большую красную кнопку под прилавком. Такая кнопка есть в каждом магазине, и ее нажимают, когда нужно срочно вызвать охрану. Если вас, например, грабят. Или если парочка пожилых мошенниц расплатится за самокат фальшивыми деньгами.
Клара и Дора уже подошли с самокатом к выходу, когда взвыла сирена. Они остановились как вкопанные, а в раскрывшихся перед ними дверях появились кролики Пинки. Продавец, улыбаясь показал на бабок:
– Они!
А дальше начался какой-то дурной сон. Бабок сфотографировали анфас, в профиль и даже зачем-то сзади. Сняли отпечатки пальцев. Переписали особые приметы. Измерили все, что только можно – 90, 60, 90… Без конца задавали какие-то дурацкие вопросы. И когда старухи ответили, что случайно взяли фальшивую купюру из мешка с Главным призом на Конкурсе Красоты, над ними начали громко смеяться. Потом на Клару и Дору составили подробное полицейское досье и швырнули их в тюрьму.
Тюрьма была почему-то похожа снаружи на большую египетскую пирамиду с зарешеченными окошками, вокруг она была обнесена забором с колючей проволокой. Вдоль забора маршировали как заводные многочисленные кролики Пинки.
Впрочем, всего этого Клара с Дорой не видели, потому что сидели в сырой камере, у которой вместо двери была толстая железная решетка, выходившая в длинный темный коридор. В коридоре было тихо. И только где-то очень-очень далеко что-то вдруг позвякивало, или покапывало, или поскрипывало…
Даже кларики теперь получались какие-то тюремные…
Солнце в клеточку теперь, и в полоску тапки —
До чего ж нас довели бешеные бабки…
Вдруг послышалось жужжание Пинки, грохот ключей. Неужели выпустят?! Но двое Пинки остановились у камеры напротив и кого-то оттуда позвали. Из темноты к ним вышла худенькая, коротко остриженная всхлипывающая девушка. Пинки заскрежетали ключом в замке, с грохотом отодвинули решетку и повели девушку куда-то прочь по коридору. Но она успела обернуться на прильнувших к своей решетке старух.
Бабки так и подпрыгнули на месте и переглянулись.
Они узнали это заплаканное лицо – Королева Красоты. У нее даже потрепанная лента через плечо сохранилась: «Мисс Город…»
Что произошло?!
Нужно срочно вырываться наружу и спасать Королеву!
Старухи начали трясти и кусать решетку, цепляться клюшками за окно – но все оказалось бесполезно. Это была очень крепкая тюрьма.
И тут они снова услышали кроличье жужжание. На этот раз загремели ключами у их решетки. Внутрь вошел Пинки, держа в лапах поднос с едой – кочан капусты и огромная морковь. Хорошая закуска. Для кролика…
Бабки переглянулись и, не сговариваясь, начали небольшой сеанс одурачивания.
У Пинки были электронные мозги, и он сканировал происходящее:
«Вот Клара. Берет кочан, начинает им чеканить как футбольным мячом. Вверх-вниз, вверх-вниз, вверх-вниз… Так, а где вторая?»
Кролик с жужжанием повернулся:
«Это Дора. В руках морковь. Размахивается…»
– Донц!
Дорин мастерский удар гигантской морковкой, сделавший бы честь любому бейсболисту, выключил кролика. Не помогла даже металлическая каска.
Зато она помогла бабкам! Клара нацепила за спину батарейки, а Дора на голову – каску, которая, оказывается, снималась с Пинки вместе с ушами!
Замаскировавшись таким образом и тщательно жужжа как кролики, старухи пошли по коридору навстречу свету в его конце. Выбраться из тюрьмы под видом двух Пинки теперь не составляло особого труда.
Вечерело. Старухи грустно сидели на тротуаре неподалеку от витрины с самокатом. Их и без того длинные носы от печали еще удлинились. А садившееся красное солнце отбрасывало от носов на асфальт просто фантастически длинные тени.
– Эх, Клара…
– Дора, Дора…
И кларики что-то не шли…
Вдруг обе бабки оживились. Из супермаркета, насвистывая, вышел мужчина в бейсболке, толкая перед собой полную продуктов металлическую тележку, с какими обычно ходят в магазинах самообслуживания.
Мужчина беспечно покидал покупки в багажник своего автомобиля, хлопнул дверцей и, оставив легкое облачко сизого дыма, укатил.
Но он оставил не только облачко.
Он оставил на тротуаре тележку.
Клара с Дорой возбужденно переглянулись и подошли поближе.
У тележки были отличные резиновые колеса.
У нее была ручка, с помощью которой можно было рулить.
В нее, наконец, можно было залезть.
Клара и залезла. А Дора встала ногой в красном ботинке-утюге на нижнюю перекладину, взялась за ручку и оттолкнулась от земли.
И тележка покатила по тротуару под горку. Улица была уже пустынной и ничто не мешало старухам мчаться по ней и улюлюкать во все горло – ни люди, ни машины, ни Зомби, ни Пинки, ни Доктор Net. И даже кот Рэмбо не перебежал им дорогу. Хорошо бы еще выяснить, что же все-таки стряслось с этой девушкой с Конкурса…
Но пока Клара и Дора стремительно неслись навстречу новым приключениям. У них был суперсамокат, отличное Дупло для ночлега и множество отличных идей.
Им вслед с грустью смотрел из витрины блестящий, кокетливо вывернувший маленькое колесико, самокат…
Глава пятая,
в которой рассказывается о том:
– почему уборщики не ловят рыбу;
– что нужно делать с несвежими газетами;
– как может испортиться настроение у забора;
– для чего издают журналы про кино;
– бывают ли стихи пахучими.
– Блям! Блям! Блям! Блям! Блям! Блям!
Это часы на Ратуше пробили шесть раз, потому что было ровно шесть часов утра.
А может, было шесть часов утра именно потому, что часы пробили шесть раз. Ведь если бы Ратуша стояла в Китае, где время всегда бежит впереди нашего, то часам пришлось бы бить десять раз, и тогда было бы десять часов утра. И значит, сколько раз бьют часы – столько и часов утра.
А если часы пробьют сто раз, сколько будет часов утра? Наверное, сто часов утра. Видимо, так. Но главные городские часы пробили всего шесть раз, а значит, именно в Городе было именно шесть часов утра. И это гораздо важнее, чем сто часов утра в Китае.
Однако, пока мы в своих рассуждениях бегали в Китай и обратно, в Городе наступило начало седьмого. Солнце окрасило зеркальные стекла домов оранжевым цветом. Первые машины зашуршали шинами по асфальту. Позвякивая бутылками, проехал грузовик с газировкой. Ярко-красный пожарный автомобиль бодро пронесся тушить не догоревший где-то пожар.
На тротуарах появились уборщики в одинаковых ярких комбинезонах. В руках они держали ведерки с мыльной водой и длинные раздвижные щетки для мойки витрин. Такими щетками, если разложить их во всю длину, можно легко удить рыбу, потому что они очень похожи на удочки. А можно ловить бабочек, потому что на сачки для ловли бабочек такие щетки тоже очень похожи.
Но уборщики в комбинезонах не ловили ни рыб, ни бабочек. Наверное, потому что рыба в Городе водилась только в рыбных магазинах, а бабочек здесь вообще не было, если, конечно, не считать ночных бабочек, тех, что кружатся ночью возле ярких неоновых реклам.
Уборщики макали свои щетки в мыльную воду и, не торопясь, размазывали пену по огромным стеклам витрин. Эта работа уборщикам очень нравилась, потому что от нее витрины делались с каждым днем все чище и чище.
– Пумс! – раздался глухой звук. Это раскрыл свой навес Продавец свежих газет и журналов. Навес был похож на большой зонтик и раскрывался автоматически после нажатия на специальную кнопочку. Такие навесы защищают свежие газеты и журналы в ненастье от дождя, а в солнечную погоду – от выгорания. Это совершенно необходимо, чтобы газеты и журналы оставались свежими.
А разве можно назвать газеты и журналы свежими, если они выгорели на солнце, да еще и промокли под дождем?
Конечно же нет!
Такие газеты и журналы можно назвать только несвежими.
А теперь подумайте – зачем Продавцу свежих газет и журналов несвежие газеты и журналы? Что можно делать с несвежей газетой или с несвежим журналом? Не знаю, может, что-то и можно делать, только никак не продавать.
Вот. Теперь всем стало понятно, зачем Продавец свежих газет и журналов каждое утро раскрывал свой автоматический зонтик: «Пумс!»
Затем Продавец установил раскладной столик и начал аккуратно расставлять на нем журналы. Красные – к красным, зеленые – к зеленым, а синие и желтые – к синим и желтым. Журналы лежали красиво и ровно, как разноцветная черепица на сказочном домике. Продавец улыбался, говорил прохожим – Хоу!, а большой зонтик над его головой защищал журналы от дождя и солнца. Жалко только, что в эту минуту не было ни дождя, ни палящего солнца, ни грома, ни молнии, ни землетрясения, ни цунами. Очень жалко. А то зонтик бы пришелся как нельзя кстати.
Но погода стояла спокойная. Редкие облака медленно-медленно проплывали по небу, отбрасывая на стоящие под ними дома едва заметную тень. Очень спокойная погода. Хотя…
Три сухих листика, одиноко лежавших на тротуаре, вдруг приподнялись в воздух и закружились как в хороводе. Хлопнула оконная рама. Затрепетал на ветру рекламный плакат. И неизвестно откуда взявшийся вихрь налетел на аккуратно разложенные свежие журналы Продавца свежих газет и журналов. Перелистал, перемешал, выхватил самый яркий и понес его вдоль по улице, оставляя позади удивленный крик Продавца. Вот ведь!
Дора шла вдоль ограды городского Парка и толкала перед собой тележку из супермаркета. В тележке сидела Клара. Своей тросточкой Клара цепляла прутья ограды, как будто струны огромной арфы. Иногда получалась мелодия.
«Дынц-дынц-дынц», – напевала Клара, и думала, как хорошо быть композитором. Даже проще, чем поэтом. Ведь всего только и надо – вытянуть клюшку и барабанить ею по ограде.
– Клара! Фальшивишь, – заметила Дора.
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-дынц,
Клара-Дора-дынц-дынц-блямс.
– Забор плохо настроен, – пожаловалась Клара.
– Забор хорошо настроен. Он вокруг Парка настроен.
– Дора! Я сказала «настроен», а не «построен».
– И я сказала «настроен», а не «построен», – не согласилась Дора.
– Когда я говорю, что забор плохо настроен – это значит… – начала объяснять Клара.
– Это значит, что у забора плохое настроение!
– Дора! Ты с ума сошла! Как у забора может быть плохое настроение?
– От твоей музыки, Клара, настроение может испортиться даже у забора.
Тут лицо Клары от возмущения сделалось ярко-оранжевым. Таким же ярко-оранжевым, как ее платье и торчащие в разные стороны косички. Клара очень обиделась.
– Дор-ра! По твоему я не умею сочинять музыку? – зарычала Клара и с угрозой схватилась за тросточку.
– Умеешь! Да только я не умею слушать то, что ты умеешь сочинять! Семь нот вашего успеха! Моцарт в юбочке!
– Что-о-о-о? – возмутилась Клара. – Я – Моцарт в юбочке?! А ты – Сальери-Мольери! Ноль без палочки! Орбит без сахара – вот ты кто!
Клара привстала в своей тележке и уже готова была вцепиться в косички Доры, чтобы оттаскать ее хорошенечко, но вдруг…
Откуда ни возьмись, прилетел журнал и с размаху плюхнулся на разгоряченный нос Клары. От неожиданности Клара замерла и некоторое время продолжала стоять в тележке с журналом на большом носу, словно кто-то вывесил журнал для просушки, как обычно вывешивают белье.
Конечно, мы знаем, откуда взялся в небе этот журнал, но Клара и Дора этого не знали и, казалось, должны были хоть немножечко испугаться. Ведь не каждый же день падают на носы журналы. Я бы даже сказал, что журналы на носы падают очень и очень редко. Почти никогда не падают.
Но Клара и Дора не испугались. Ничуточки. Скорее даже наоборот.
– Ох-хо-хо-ха-ха-хо-хо!.. – повалилась от хохота на землю Дора. – Ах-ха-ха-хо-хо-ха-ха, – задрыгала она в воздухе своими ботинками-утюгами.
– Ху-ху-ху-ху-ху!.. – затряслась от смеха Клара, и журнал на ее носу затрепетал в такт листами.
– Ох, не могу, – заливалась Дора, – стихийное бедствие! Журналопад! Картина Саврасова «Журналы прилетели»!
Клара встала в тележке на одну ногу, расставила руки, изобразив «ласточку», и закивала головой. Журнал на ее носу замахал страницами, как крыльями. Умора!
Вдоволь нахохотавшись, Клара и Дора уселись в своей тележке и принялись листать журнал, разглядывая его многочисленные картинки.
Надо сказать, что это был не просто журнал, потому что просто журналов вообще не бывает. Это был журнал про кино. А вот про кино журналы бывают. Такие журналы делаются из большого количества картинок из фильмов. Это очень удобно, потому что можно посмотреть в журнале картинки и в кино уже не ходить. Очень удобно.
На первой странице была самая большая картинка. На ней загорелая как шоколад Актриса в маечке из железной чешуи держала в руках новый никелированный меч. На поясе у нее висело четыре кинжала, тоже новых и блестящих, и еще какие-то специальные колючки и крючки, чтобы ими бросаться. Рядом с Актрисой стоял Злодей. В руках он держал меч с нехорошими шипами, на лице у него была черная полумаска, а за спиной черный плащ с блестками.
– Дон Пирамидон, – придумала Злодею прозвище Дора.
– Точно! А это Афина Паллада – батончик шоколада, – сразу же нашлась Клара.
– Точно-точно! – согласилась Дора. – Точно-точно!..
Они перевернули страницу. Здесь было еще несколько картинок битвы Дона Пирамидона с Афиной Палладой. Правда, все поединки происходили на разном фоне, потому что фильм был многосерийный. Одна картинка изображала бой на фоне грозовой тучи, из которой вылетали четыре молнии одновременно, другая картинка на фоне бушующего океана, третья – у скалистого утеса, десятая – в пещере с какими-то зелеными сосульками.
На других страницах оказалась та же Актриса, только уже в вечернем платье в окружении ста четырнадцати фотографов. Клара и Дора их внимательно пересчитали. Четыре картинки в четырех разных купальниках рядом с собственным плавательным бассейном, две картинки рядом с собственными автомобилями и две без автомобилей.
Еще в журнале было несколько фотографий Режиссера, как водится, бородатого и в бейсболке с длинным козырьком. Клара и Дора сразу догадались, что это был Режиссер, потому что на складном стульчике, на котором он сидел рядом с собственным бассейном, домом или автомобилем, всегда была надпись: «Режиссер».
Еще в журнале было несколько фотографий Дона Пирамидона, но он Кларе и Доре как-то сразу не понравился, и они его быстро перелистывали.
На последней страничке была реклама: улыбающаяся пара сидела в кинотеатре и зачерпывала из одного картонного ведерка полные горсти воздушной кукурузы. Под картинкой было крупно написано: «Поп-корн». Белые хлопья воздушной кукурузы были такими пышными и такими аппетитными, что казалось, от них исходил соблазнительный аромат.
– Поп-корн, – мечтательно произнесла Клара.
– Поп-корн, – повторила за ней Дора и почему-то вспомнила, что они с утра еще ничего не ели.
Солнце поднялось уже довольно высоко и его лучи пробивались сквозь плотный частокол зданий до самого тротуара. Дора заметила это и поставила перед собой свою клюшку. Клюшка отбросила короткую тень. (Хотя почему говорят «отбросила», ведь тень лежала тут же, неподалеку?) Дора посмотрела на направление тени, словно сверялась с компасом.
Клара сидела в тележке, свесив ноги в своих огромных ботинках, и листала журнал.
– Какая интересная журналка, – проговорила Клара себе под нос.
Дора слегка подтолкнула тележку вперед и со словами:
– Итак в путь, мой юный читатель, – покатила тележку вдоль тротуара.
Клара перестала разглядывать картинки в журнале. И вдруг громко запела только что придуманный ею стишок:
Тележка с Кларой и Дорой проехала мимо витрины, где была аккуратно расставлена разная посуда из стекла и хрусталя. В центре витрины стоял огромный хрустальный графин. Клара бросила на него беглый взгляд и ни к селу ни к городу стала распевать такой кларик:
На горе растет осина,
Под горой кудрявый клен.
На горе стоит Афина,
Под горой Пирамидон.
Доре этот кларик очень понравился, и они дуэтом спели его четыре раза.
Ехал грека из Афин
Вез в графине парафин.
– Клара! Давай придумывай дальше, – попросила Дора. Дело в том, что под бодрые кларики толкать тележку было гораздо веселее, а значит, и легче. Ведь старушки, даже когда они сидят в тележках из супермаркета, все-таки чего-то весят.
Клара не заставила долго ждать и с ходу придумала новый кларик:
– Клара! Чем-то очень вкусненьким запахло! – проговорила Дора.
Ехал грека и со скуки
Сунул грека руки в брюки,
Глянул грека, а в руке —
До, ре, ми, фа, соль в стручке.
До, ре, ми он тут же спел,
А фасоль на ужин съел.
– Фасолью, конечно, – сказала Клара.
– Может быть, фасолью, а может быть, и не фасолью. Что-то не разберу. Расскажи-ка свой стишок еще раз.
Клара рассказала свой стишок опять. И опять запахло вкусненьким.
– А еще, – попросила Дора.
И Клара еще два раза рассказала стишок. И еще два раза запахло вкусненьким.
– Надо же, какие пахучие у тебя стихи, – удивилась Дора.
– Не пахучие, а ароматные, – поправила Клара и принялась было рассуждать о высокой поэзии.
– Послушай, Пушкин, работы Кипренского! – оборвала Дора рассуждения Клары. – Я знаю, что для сочинения стихов нужен вкус. Но при чем здесь запах?
В самом деле, ведь говорят же, что стихи написаны со вкусом, но чтобы стихи были с запахом, с ароматом или хотя бы с душком, я никогда не слышал. И при чем здесь запах.
– А запах здесь при том… – задумалась Клара, что бы такое ответить, – а при том, что…
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента