Она вернулась, села, улыбнулась ему, закинула ногу на ногу, закурила и слушала венские мелодии.
— Как прекрасно, — вздохнула она.
Он кивнул.
Ресторан начинал понемногу пустеть, официанты стояли группками и весело разговаривали о чем-то. Оркестр завершил вечернюю программу «Дунайскими волнами». Она взглянула на часы.
— Мне, пожалуй, уже пора идти, — сказала она.
Он размышлял. На первом этаже был бар с музыкой, что-то вроде ночного клуба, но заведения подобного сорта вызывали у него такое отвращение, что он заставлял себя входить в них лишь по неотложной служебной обязанности. Можно ли считать, что это тот самый случай?
— Как ты доберешься домой? — спросил он. — На пароходе?
— Нет, последний пароход уже ушел. Я поеду трамваем от гостиницы. Так даже будет быстрее.
Он все еще размышлял. Ситуация, несмотря на кажущуюся простоту, была довольно сложной. Почему, этого он, конечно, не знал.
Он выбрал возможность вообще ничего не говорить и ничего не делать. Музыканты сдержанно кланялись и исчезали по одному. Она снова взглянула на часы.
— Ну, так я уже пойду, — сказала она.
В вестибюле им поклонился ночной портье. Швейцар предупредительно придержал им дверь.
Они стояли на тротуаре, одни в теплом ночном воздухе. Она сделала полшага вперед, остановилась чуть наискосок от него и поставила правую ногу между его ног. Приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Сквозь платье он явственно ощущал ее грудь, живот, колени и бедра. Она едва дотянулась до него.
— Ну ты и верзила, — сказала она.
Она пружинисто и легко опустилась и осталась стоять в нескольких сантиметрах от него.
— Спасибо за компанию, — сказала она. — Скоро увидимся. Пока.
И она ушла. Повернула голову, посмотрела на него и помахала правой рукой. Сетка с купальником колотилась об ее ногу.
— Спокойной ночи, — сказал Мартин Бек.
Он вернулся в вестибюль, взял ключ и пошел в номер. Там был тяжелый воздух, и он сразу же открыл окно. Снял рубашку, туфли и пошел в ванную ополоснуться холодной водой. Больше чем когда-либо он чувствовал себя абсолютным тупицей.
«У меня с головой что-то не в порядке, — подумал он. — Просто повезло, что меня никто не видит».
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Ручка повернулась, и в номер вошла она.
— Я прокралась, — сказала она. — Меня никто не видел.
Она быстро и тихо закрыла за собой дверь, сделала два шага в номер, бросила на пол сетку и сняла босоножки. Он смотрел на нее. У нее был совершенно другой взгляд, глаза затуманены, словно их покрывала какая-то пленка. Она наклонилась со скрещенными руками, ухватилась за подол платья и одним быстрым гибким движением потянула его через голову. Под платьем на ней ничего не было. Собственно, во всем этом не было ничего удивительного. Очевидно, она имела привычку загорать всегда в одном и том же купальнике, потому что по груди и ниже живота тянулись резко очерченные полосы, которые на фоне темно-коричневой кожи казались белыми, как мел. Она была похожа на цветную геометрическую пирамиду.
Унылые годы в полиции нравов выработали у Мартина Бека иммунитет против провокаций такого рода. И хотя это, возможно, вовсе не была провокация в буквальном смысле слова, он знал, что с такой ситуацией справится намного легче, чем с той, которая полчаса назад раздражала его в ресторане. Еще до того, как она успела снять платье через голову, он положил руку ей на плечо и сказал:
— Секундочку.
Она опустила платье чуть ниже и посмотрела на него из-за подола затуманенными карими глазами, которые ничего не видели и ничего не понимали. Ей уже удалось высвободить из платья левую руку. Она протянула руку к нему и схватила его за правое запястье.
Мартин Бек вырвал руку, подошел к двери в коридор, открыл ее и на своем самом лучшем школьном немецком языке сказал:
— Пожалуйста, оденьтесь.
Она испуганно замерла, как тогда, когда он постучал в ее дверь в Уйпеште. Потом послушалась.
Он надел рубашку, сунул ноги в туфли, поднял с пола сетку, мягко взял ее за руку чуть повыше локтя и вывел в вестибюль.
— Вызовите такси, — сказал он ночному портье.
Машина приехала почти мгновенно. Он открыл дверцу, но когда хотел помочь ей сесть, она в ярости выдернула свою руку.
— Я расплачусь, — сказал он.
Она посмотрела на него. Мутная пленка уже исчезла. Пациент выздоровел. Взгляд был ясный, мрачный и ненавидящий.
— Черта с два ты расплатишься, — прошипела она. — Поезжайте.
Она захлопнула дверцу, и автомобиль уехал. Мартин Бек огляделся вокруг. Уже было далеко за полночь. Он побрел по набережной вниз по течению реки и вышел на новый мост, который был совершенно пуст, если не считать ночного трамвая. Посередине моста он остановился и облокотился на балюстраду. Он смотрел на темную, тихо текущую воду. Было тепло, пустынно и тихо. Идеальные условия, чтобы поразмышлять, если бы только человек знал, о чем он должен, собственно, размышлять. Через минуту он вышел из задумчивости и вернулся в гостиницу. Ари Бок уронила в номере сигарету с красным фильтром. Он поднял ее с пола и закурил. Она оказалась отвратительной, и он выбросил ее в окно.
XII
XIII
— Как прекрасно, — вздохнула она.
Он кивнул.
Ресторан начинал понемногу пустеть, официанты стояли группками и весело разговаривали о чем-то. Оркестр завершил вечернюю программу «Дунайскими волнами». Она взглянула на часы.
— Мне, пожалуй, уже пора идти, — сказала она.
Он размышлял. На первом этаже был бар с музыкой, что-то вроде ночного клуба, но заведения подобного сорта вызывали у него такое отвращение, что он заставлял себя входить в них лишь по неотложной служебной обязанности. Можно ли считать, что это тот самый случай?
— Как ты доберешься домой? — спросил он. — На пароходе?
— Нет, последний пароход уже ушел. Я поеду трамваем от гостиницы. Так даже будет быстрее.
Он все еще размышлял. Ситуация, несмотря на кажущуюся простоту, была довольно сложной. Почему, этого он, конечно, не знал.
Он выбрал возможность вообще ничего не говорить и ничего не делать. Музыканты сдержанно кланялись и исчезали по одному. Она снова взглянула на часы.
— Ну, так я уже пойду, — сказала она.
В вестибюле им поклонился ночной портье. Швейцар предупредительно придержал им дверь.
Они стояли на тротуаре, одни в теплом ночном воздухе. Она сделала полшага вперед, остановилась чуть наискосок от него и поставила правую ногу между его ног. Приподнялась на цыпочки и поцеловала его. Сквозь платье он явственно ощущал ее грудь, живот, колени и бедра. Она едва дотянулась до него.
— Ну ты и верзила, — сказала она.
Она пружинисто и легко опустилась и осталась стоять в нескольких сантиметрах от него.
— Спасибо за компанию, — сказала она. — Скоро увидимся. Пока.
И она ушла. Повернула голову, посмотрела на него и помахала правой рукой. Сетка с купальником колотилась об ее ногу.
— Спокойной ночи, — сказал Мартин Бек.
Он вернулся в вестибюль, взял ключ и пошел в номер. Там был тяжелый воздух, и он сразу же открыл окно. Снял рубашку, туфли и пошел в ванную ополоснуться холодной водой. Больше чем когда-либо он чувствовал себя абсолютным тупицей.
«У меня с головой что-то не в порядке, — подумал он. — Просто повезло, что меня никто не видит».
В этот момент раздался тихий стук в дверь. Ручка повернулась, и в номер вошла она.
— Я прокралась, — сказала она. — Меня никто не видел.
Она быстро и тихо закрыла за собой дверь, сделала два шага в номер, бросила на пол сетку и сняла босоножки. Он смотрел на нее. У нее был совершенно другой взгляд, глаза затуманены, словно их покрывала какая-то пленка. Она наклонилась со скрещенными руками, ухватилась за подол платья и одним быстрым гибким движением потянула его через голову. Под платьем на ней ничего не было. Собственно, во всем этом не было ничего удивительного. Очевидно, она имела привычку загорать всегда в одном и том же купальнике, потому что по груди и ниже живота тянулись резко очерченные полосы, которые на фоне темно-коричневой кожи казались белыми, как мел. Она была похожа на цветную геометрическую пирамиду.
Унылые годы в полиции нравов выработали у Мартина Бека иммунитет против провокаций такого рода. И хотя это, возможно, вовсе не была провокация в буквальном смысле слова, он знал, что с такой ситуацией справится намного легче, чем с той, которая полчаса назад раздражала его в ресторане. Еще до того, как она успела снять платье через голову, он положил руку ей на плечо и сказал:
— Секундочку.
Она опустила платье чуть ниже и посмотрела на него из-за подола затуманенными карими глазами, которые ничего не видели и ничего не понимали. Ей уже удалось высвободить из платья левую руку. Она протянула руку к нему и схватила его за правое запястье.
Мартин Бек вырвал руку, подошел к двери в коридор, открыл ее и на своем самом лучшем школьном немецком языке сказал:
— Пожалуйста, оденьтесь.
Она испуганно замерла, как тогда, когда он постучал в ее дверь в Уйпеште. Потом послушалась.
Он надел рубашку, сунул ноги в туфли, поднял с пола сетку, мягко взял ее за руку чуть повыше локтя и вывел в вестибюль.
— Вызовите такси, — сказал он ночному портье.
Машина приехала почти мгновенно. Он открыл дверцу, но когда хотел помочь ей сесть, она в ярости выдернула свою руку.
— Я расплачусь, — сказал он.
Она посмотрела на него. Мутная пленка уже исчезла. Пациент выздоровел. Взгляд был ясный, мрачный и ненавидящий.
— Черта с два ты расплатишься, — прошипела она. — Поезжайте.
Она захлопнула дверцу, и автомобиль уехал. Мартин Бек огляделся вокруг. Уже было далеко за полночь. Он побрел по набережной вниз по течению реки и вышел на новый мост, который был совершенно пуст, если не считать ночного трамвая. Посередине моста он остановился и облокотился на балюстраду. Он смотрел на темную, тихо текущую воду. Было тепло, пустынно и тихо. Идеальные условия, чтобы поразмышлять, если бы только человек знал, о чем он должен, собственно, размышлять. Через минуту он вышел из задумчивости и вернулся в гостиницу. Ари Бок уронила в номере сигарету с красным фильтром. Он поднял ее с пола и закурил. Она оказалась отвратительной, и он выбросил ее в окно.
XII
Когда зазвонил телефон, Мартин Бек лежал в ванне.
Утром он проснулся так поздно, что ему уже не хватило завтрака, а перед обедом отправился ненадолго прогуляться по набережной. Солнце пекло еще сильнее, чем в прошлые дни, и даже внизу у реки воздух был абсолютно неподвижным. Вернyвшись в гостиницу, он решил, что гораздо более еды ему требуется срочно выкупаться и что обед может подождать. Теперь он лежал в тепловатой воде и слушал, как телефон коротко и раздраженно трезвонит.
Он вылез из ванны, завернулся в банную простыню и взял трубку.
— Герр Бек?
— Да.
— Не сердитесь, что я не называю по телефону вашу должность. Вы, конечно, понимаете, что это исключительно… так сказать… меры предосторожности.
Звонил молодой человек из посольства. Мартин Бек подумал, ради кого, собственно, принимаются меры предосторожности, если и в гостинице, и Слуке известно, что он из полиции, однако ответил:
— Да, конечно.
— Как ваши успехи? Есть положительные сдвиги?
Мартин Бек сбросил банную простыню на пол и сел на спинку кровати.
— Нет, — ответил он.
— Вы вообще не обнаружили никаких следов?
— Нет, — сказал Мартин Бек.
Минуту было тихо, потом он добавил:
— Я разговаривал с их полицией.
— По моему мнению, это был очень неразумный шаг, — заявил человек из посольства.
— Возможно, — сказал Мартин Бек. — Но я не мог избежать этого. Дело в том, что меня сам разыскал господин, которого зовут Вильмош Слука.
— Майор Слука? Что ему было нужно?
— Ничего. В принципе, он сказал мне абсолютно то же самое, что уже до этого сказал вам. Что не видит причины, по которой он должен заниматься этим делом.
— Да, понимаю. Что вы намерены предпринять теперь?
— Пойти пообедать, — ответил Мартин Бек.
— Я имел в виду — предпринять по этому делу.
— Этого я не знаю.
Наступила пауза. Потом молодой человек сказал:
— Ну, ладно, если что-нибудь случится, вы знаете, куда нужно позвонить.
— Да.
— Тогда до свидания.
— До свидания.
Мартин Бек положил трубку, пошел в ванную и вывернул пробку из ванны. Потом оделся, спустился на первый этаж и уселся под маркизой на тротуаре, где заказал обед.
Даже в тени под маркизой стояла невыносимая жара. Он ел медленно и большими глотками пил холодное пиво. Его охватывало неприятное чувство, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Темноволосого дылды он нигде не видел, но все же у него было ощущение, что его все время кто-то где-то подкарауливает.
Он оглядел людей вокруг себя. Это были обычные дневные посетители, в основном, такие же иностранцы, как и он, и люди, живущие в гостинице. Он слышал обрывки разговоров, главным образом, по-немецки и по-венгерски, а также по-английски и еще на каком-то языке, который он не смог определить.
Внезапно он услышал, как у него за спиной кто-то говорит: „Knäckebröd”[9]. Он обернулся и у открытого окна в ресторане увидел двух дам, вне всяких сомнений, шведок.
Он услышал, как одна из них говорит:
— Ну да, это я тоже всегда вожу с собой. И туалетную бумагу. Иностранная бумага бывает такая скверная. Если она вообще у них есть.
— Да, действительно, — сказала другая дама. — Я припоминаю, как мы однажды в Испании…
Мартин Бек не испытывал ни малейшего желания слушать эту типично шведскую беседу и предпочел сосредоточиться на том, чтобы установить, кто из его окружения получил теперь задание следить за ним.
Он долго подозревал какого-то пожилого мужчину, который сидел недалеко спиной к нему и время от времени посматривал в его сторону. Однако мужчина вскоре встал, поставил на тротуар маленького мохнатого песика, которого до этого держал на коленях, и исчез за углом гостиницы. Песик семенил за ним.
Когда Мартин Бек поел и выпил чашечку местного крепкого кофе, был уже почти полдень. Несмотря на духоту и жару, он прошел часть пути в город пешком и старался все время держаться в тени. Он выяснил, что управление полиции находится всего лишь в нескольких кварталах от гостиницы, и ему не составило ни малейшего труда отыскать его.
На ступеньках, где, по словам Слуки, нашли ключ от гостиничного номера, стоял полицейский в серо-синей униформе и вытирал пот со лба.
Мартин Бек прошел мимо здания и вернулся другой дорогой. У него все время было неприятное чувство, что кто-то наблюдает за ним.
Для него это было что-то совершенно новое. За те двадцать три года, что он служил в полиции, ему уже бессчетное количество раз приходилось следить и наблюдать за подозрительными особами. Но только теперь он впервые ясно понял, что это значит, когда за тобой следят. Знать, что ты находишься под непрерывным надзором, что кто-то наблюдает за каждым твоим движением, что кто-то постоянно держит тебя в поле зрения и следит за каждым твоим шагом.
Мартин Бек пошел в свой гостиничный номер и оставался там в относительной прохладе до конца дня. Он сидел за столом, перед ним лежал лист бумаги, и он старался отметить все, что знает о деле Альфа Матссона.
В конце концов он разорвал бумагу на мелкие кусочки и смыл ее в унитазе. Он знал об этом так ничтожно мало, что просто смешно было пытаться это записывать. Ему вовсе не составит никакого труда удержать это в памяти. Мартин Бек подумал, что в самом деле знает не больше, чем мог бы вместить мозг креветки.
Солнце садилось и окрашивало реку в красный цвет, короткие сумерки незаметно перешли в мягкую бархатную темноту, а с темнотой пришли первые слабые порывы прохлады от холмов над рекой.
Мартин Бек стоял у окна и смотрел, как легкий вечерний ветерок вызывает рябь на водной глади реки. Под деревом наискосок от его окна стоял какой-то мужчина. В слабом огоньке прикуриваемой сигареты Мартину Беку показалось, что он узнает темноволосого верзилу. Он почувствовал облегчение оттого, что видит его там, и оттого, что теперь у него уже нет неясного подсознательного чувства, что темноволосый где-то поблизости.
Он переоделся и спустился в ресторан поужинать. Он старался есть как можно медленнее, потом еще дважды заказал палинки и только после этого встал и пошел обратно в номер.
Вечерний ветерок затих, река была черная и гладкая, а жара снаружи угнетала так же, как и внутри, в номере.
Мартин Бек оставил жалюзи и окно открытыми и раздвинул занавески. Потом разделся и лег в скрипящую постель.
Утром он проснулся так поздно, что ему уже не хватило завтрака, а перед обедом отправился ненадолго прогуляться по набережной. Солнце пекло еще сильнее, чем в прошлые дни, и даже внизу у реки воздух был абсолютно неподвижным. Вернyвшись в гостиницу, он решил, что гораздо более еды ему требуется срочно выкупаться и что обед может подождать. Теперь он лежал в тепловатой воде и слушал, как телефон коротко и раздраженно трезвонит.
Он вылез из ванны, завернулся в банную простыню и взял трубку.
— Герр Бек?
— Да.
— Не сердитесь, что я не называю по телефону вашу должность. Вы, конечно, понимаете, что это исключительно… так сказать… меры предосторожности.
Звонил молодой человек из посольства. Мартин Бек подумал, ради кого, собственно, принимаются меры предосторожности, если и в гостинице, и Слуке известно, что он из полиции, однако ответил:
— Да, конечно.
— Как ваши успехи? Есть положительные сдвиги?
Мартин Бек сбросил банную простыню на пол и сел на спинку кровати.
— Нет, — ответил он.
— Вы вообще не обнаружили никаких следов?
— Нет, — сказал Мартин Бек.
Минуту было тихо, потом он добавил:
— Я разговаривал с их полицией.
— По моему мнению, это был очень неразумный шаг, — заявил человек из посольства.
— Возможно, — сказал Мартин Бек. — Но я не мог избежать этого. Дело в том, что меня сам разыскал господин, которого зовут Вильмош Слука.
— Майор Слука? Что ему было нужно?
— Ничего. В принципе, он сказал мне абсолютно то же самое, что уже до этого сказал вам. Что не видит причины, по которой он должен заниматься этим делом.
— Да, понимаю. Что вы намерены предпринять теперь?
— Пойти пообедать, — ответил Мартин Бек.
— Я имел в виду — предпринять по этому делу.
— Этого я не знаю.
Наступила пауза. Потом молодой человек сказал:
— Ну, ладно, если что-нибудь случится, вы знаете, куда нужно позвонить.
— Да.
— Тогда до свидания.
— До свидания.
Мартин Бек положил трубку, пошел в ванную и вывернул пробку из ванны. Потом оделся, спустился на первый этаж и уселся под маркизой на тротуаре, где заказал обед.
Даже в тени под маркизой стояла невыносимая жара. Он ел медленно и большими глотками пил холодное пиво. Его охватывало неприятное чувство, что за ним постоянно кто-то наблюдает. Темноволосого дылды он нигде не видел, но все же у него было ощущение, что его все время кто-то где-то подкарауливает.
Он оглядел людей вокруг себя. Это были обычные дневные посетители, в основном, такие же иностранцы, как и он, и люди, живущие в гостинице. Он слышал обрывки разговоров, главным образом, по-немецки и по-венгерски, а также по-английски и еще на каком-то языке, который он не смог определить.
Внезапно он услышал, как у него за спиной кто-то говорит: „Knäckebröd”[9]. Он обернулся и у открытого окна в ресторане увидел двух дам, вне всяких сомнений, шведок.
Он услышал, как одна из них говорит:
— Ну да, это я тоже всегда вожу с собой. И туалетную бумагу. Иностранная бумага бывает такая скверная. Если она вообще у них есть.
— Да, действительно, — сказала другая дама. — Я припоминаю, как мы однажды в Испании…
Мартин Бек не испытывал ни малейшего желания слушать эту типично шведскую беседу и предпочел сосредоточиться на том, чтобы установить, кто из его окружения получил теперь задание следить за ним.
Он долго подозревал какого-то пожилого мужчину, который сидел недалеко спиной к нему и время от времени посматривал в его сторону. Однако мужчина вскоре встал, поставил на тротуар маленького мохнатого песика, которого до этого держал на коленях, и исчез за углом гостиницы. Песик семенил за ним.
Когда Мартин Бек поел и выпил чашечку местного крепкого кофе, был уже почти полдень. Несмотря на духоту и жару, он прошел часть пути в город пешком и старался все время держаться в тени. Он выяснил, что управление полиции находится всего лишь в нескольких кварталах от гостиницы, и ему не составило ни малейшего труда отыскать его.
На ступеньках, где, по словам Слуки, нашли ключ от гостиничного номера, стоял полицейский в серо-синей униформе и вытирал пот со лба.
Мартин Бек прошел мимо здания и вернулся другой дорогой. У него все время было неприятное чувство, что кто-то наблюдает за ним.
Для него это было что-то совершенно новое. За те двадцать три года, что он служил в полиции, ему уже бессчетное количество раз приходилось следить и наблюдать за подозрительными особами. Но только теперь он впервые ясно понял, что это значит, когда за тобой следят. Знать, что ты находишься под непрерывным надзором, что кто-то наблюдает за каждым твоим движением, что кто-то постоянно держит тебя в поле зрения и следит за каждым твоим шагом.
Мартин Бек пошел в свой гостиничный номер и оставался там в относительной прохладе до конца дня. Он сидел за столом, перед ним лежал лист бумаги, и он старался отметить все, что знает о деле Альфа Матссона.
В конце концов он разорвал бумагу на мелкие кусочки и смыл ее в унитазе. Он знал об этом так ничтожно мало, что просто смешно было пытаться это записывать. Ему вовсе не составит никакого труда удержать это в памяти. Мартин Бек подумал, что в самом деле знает не больше, чем мог бы вместить мозг креветки.
Солнце садилось и окрашивало реку в красный цвет, короткие сумерки незаметно перешли в мягкую бархатную темноту, а с темнотой пришли первые слабые порывы прохлады от холмов над рекой.
Мартин Бек стоял у окна и смотрел, как легкий вечерний ветерок вызывает рябь на водной глади реки. Под деревом наискосок от его окна стоял какой-то мужчина. В слабом огоньке прикуриваемой сигареты Мартину Беку показалось, что он узнает темноволосого верзилу. Он почувствовал облегчение оттого, что видит его там, и оттого, что теперь у него уже нет неясного подсознательного чувства, что темноволосый где-то поблизости.
Он переоделся и спустился в ресторан поужинать. Он старался есть как можно медленнее, потом еще дважды заказал палинки и только после этого встал и пошел обратно в номер.
Вечерний ветерок затих, река была черная и гладкая, а жара снаружи угнетала так же, как и внутри, в номере.
Мартин Бек оставил жалюзи и окно открытыми и раздвинул занавески. Потом разделся и лег в скрипящую постель.
XIII
На самом деле духота и жара становятся еще невыносимее после захода солнца. Тот, кто привычен к жаре и знает, как от нее защищаться, закрывает окна и задергивает занавески. Как и большинство северян, Мартин Бек не имел об этом ни малейшего понятия. Он раздвинул занавески, распахнул окна настежь, лежал в темноте и ждал, когда придет ночная прохлада. Прохлада не приходила. Он включил лампу на ночном столике и попытался читать. Это тоже не особенно получалось. У него, впрочем, в ванной была коробочка со снотворным, однако ему не хотелось прибегать к чему-то подобному. Прошел целый день, а он не совершил ни одного положительного поступка, так что теперь необходимо было попытаться взбодриться и придумать что-нибудь полезное, чем он мог бы заполнить следующий день. Если принять снотворное, то будешь ходить как в дурмане все утро до полудня; это он знал по собственному опыту.
Он встал и подошел к открытому окну. Никакой разницы он не почувствовал. Воздух был неподвижен, не доносилось даже ни одного порыва раскаленного воздуха из пушты[10], где бы она ни была. Город словно не мог перевести дыхание, впал в кому, потерял сознание от жары. Через пару минут на противоположном берегу реки появился одинокий желтый трамвай. Он медленно ехал по мосту Эржебет, грохот колес по рельсам ширился и усиливался под мостовыми арками и медленно-медленно исчезал над водой. Даже с такого большого расстояния он видел, что трамвай пуст. Двадцать четыре часа назад он стоял на мосту и размышлял о своем удивительном приключении с женщиной из Уйпешта. Тогда он потратил время не напрасно.
Он надел брюки и тенниску и вышел из номера. За стойкой с ключами никого не было. На улице тронулась с места зеленая «шкода» и неохотно, медленно повернула за угол. Влюбленные в автомобилях повсюду одинаковы. Он медленно шел по набережной мимо нескольких спящих пароходов, миновал памятник Петефи и вышел на мост. Там было тихо и пустынно, как и прошлой ночью, и, в отличие от многих улиц в городе, мост был ярко освещен. Он снова остановился посредине моста, облокотился на ограждение и принялся смотреть на воду. Под ним медленно проплыл буксир. На значительном расстоянии за ним следовали четыре баржи, которые буксир тащил в сцепке по две; баржи тихо скользили по воде, все огни на них были погашены, и они выделялись чуть более темными силуэтами на фоне ночи.
Пройдя еще несколько метров, он услышал на тихом мосту эхо своих собственных шагов. Он прошел еще немного и снова услышал эхо. Ему показалось, что звук длится слишком долго. Он некоторое время стоял без движения и прислушивался, однако ничего не услышал. Потом быстро прошел еще около двадцати метров и резко остановился. Он снова услышал звук, и теперь ему показалось, что звук раздался слишком поздно для настоящего эха. Он как можно тише пересек проезжую часть моста и оглянулся. Было абсолютно тихо. Никакого движения. На мост со стороны Пешта въехал трамвай и сделал невозможным дальнейшее наблюдение. Мартин Бек продолжил свой путь по мосту. Наверное, у него мания преследования. Если у кого-то хватает энергии и средств, чтобы следить за ним в столь позднее ночное время, это наверняка не кто иной, как полиция. На этом он посчитал проблему решенной. Если, конечно…
Мартин Бек был уже почти в самом конце моста у подножья горы Геллерт, когда мимо него прогрохотал трамвай. К одному окну прислонился единственный пассажир, спящий с открытым ртом.
Он дошел до лестницы, ведущей с этой стороны моста на набережную, и начал спускаться по ней. Ему казалось, что на фоне медленно стихающего грохота трамвая он услышал, как где-то поблизости останавливается автомобиль, но на каком расстоянии и в каком направлении, не смог определить.
Мартин Бек спустился на набережную. Он быстро и тихо шел вниз по течению реки от моста и остановился, когда мост уже не был виден. Он обернулся, стоял и прислушивался. Ничего не увидел и не услышал. На мосту, вероятнее всего, никого не было, однако это не было решающим. Если кто-то следил за ним с противоположного берега, этот кто-то преспокойно мог перейти через мост и спуститься по лестнице с другой стороны. Он был уверен, что по лестнице с его стороны не спустился никто, кроме него.
Те немногочисленные звуки, которые он слышал теперь, принадлежали автомобилям, проезжающим по улицам где-то очень далеко. В непосредственной близости от него было абсолютно тихо. Он улыбнулся в темноте. Теперь он уже убедился, что за ним никто не следил, однако игра начинала его развлекать и в глубине души ему хотелось, чтобы с другой стороны моста на этом берегу стоял какой-нибудь человек. Он в совершенстве знал эту работу, и ему было ясно, что тот, кто, возможно, спустился по лестнице на другую сторону моста, не может рисковать и подниматься наверх, чтобы пересечь проезжую часть моста и спуститься по лестнице с другой стороны.
Под мостом вдоль набережной тянулись параллельно друг другу две проезжие части. Внутренняя возвышалась приблизительно на полтора метра над набережной, с которой вели ступеньки к воде. Между двумя проезжими частями стоял низкий каменный барьерчик. Кроме того, чуть выше в мостовом быке был еще проход для пешеходов. Однако ни одним из этих путей его вероятный «хвост» не мог воспользоваться, если, конечно, хорошо знал свое дело. Если бы он попытался пройти под мостом, у него за спиной оказался бы свет, в котором его сразу же можно было увидеть. Следовательно, у него оставался один выход: обогнуть по широкой дуге все предмостье, пересечь все подъездные рампы и спуститься на набережную как можно ниже по течению реки. Конечно, это заняло бы у него очень много времени и если бы он рискнул и побежал, то преследуемый, в данном случае старший криминальный ассистент Мартин Бек из Стокгольма, мог бы тем временем спокойно исчезнуть, в принципе, в каком угодно направлении.
Конечно, было очень неправдоподобно, что за ним вообще кто-то следит, а кроме того, все это время Мартин Бек намеревался пойти вдоль воды против течения и вернуться к гостинице по другому мосту. Он оставил свой наблюдательный пост в темноте и направился в среднем темпе против течения. Он шел по тротуару на внутренней стороне улицы, прошел под мостом и продолжил путь вдоль барьерчика в двух метрах над уровнем набережной. Гостиница стояла на противоположном берегу, она была совершенно темна, если не считать двух освещенных прямоугольников — окон его собственного номера. Он сел на низкий каменный барьерчик и закурил сигарету.
На улице стояли большие жилые дома, построенные еще в начале века. Перед ними были припаркованы автомобили. Жалюзи на окнах домов были опущены и везде темно. Мартин Бек сидел и прислушивался к тишине вокруг. Он по-прежнему был настороже, хотя и не осознавал этого.
На противоположной стороне улицы заработал мотор автомобиля. Мартин Бек пробежал взглядом по веренице стоящих автомобилей, однако не смог точно определить, где именно раздался звук мотора. Мотор тихо стучал на холостом ходу. Это длилось около тридцати секунд. Потом он услышал, как водитель включает передачу. Загорелись габаритные огни. В пятидесяти метрах от него из тени выехал автомобиль. Он ехал навстречу Мартину Беку, но не по противоположной стороне улицы, и ехал очень медленно. Это была темно-зеленая «шкода», и ему показалось, что он ее уже где-то видел. Автомобиль приближался. Мартин Бек сидел на барьерчике и смотрел на него. Недалеко от него автомобиль начал поворачивать влево, словно водитель хотел развернуться. Однако разворот он не закончил, автомобиль ехал еще медленнее чем раньше и приближался к Мартину Беку. Наверное, кто-то хочет поговорить с ним. Однако избранный им для этого способ казался в высшей степени странным. Вряд ли водитель хочет наехать на него, при такой скорости это сделать не удастся, и, кроме того, он всегда успеет перепрыгнуть через барьерчик и спрятаться, если в этом возникнет необходимость. В автомобиле был только один человек, если, конечно, кто-нибудь не прятался на заднем сиденье.
Мартии Бек погасил сигарету. Он совершенно не испытывал страха, но ему было очень любопытно, что произойдет дальше.
Зеленая «шкода» чиркнула правым передним колесом о бордюр тротуара метрах в трех от Мартина Бека и остановилась; мотор продолжал работать. Водитель переключил фары, и все утонуло в море света. Это продолжалось всего лишь несколько секунд, потом фары погасли. Открылась дверца, и водитель вышел на тротуар.
Мартин Бек видел его достаточно часто и тут же узнал, несмотря на фокус со светом. Верзила с темными зачесанными назад волосами. В руках у него ничего не было. Он сделал шаг в направлении Мартина Бека. Мотор тихо гудел.
Мартин Бек кое-что заметил. Это была не тень, не какой-то звук, а всего лишь ничтожное движение где-то наискосок у него за спиной. Настолько ничтожное, что он почувствовал его только благодаря ночной тишине.
Мартин Бек знал, что на барьерчике он уже не один, что автомобиль отвлек его внимание, а тем временем к нему кто-то потихоньку приблизился снизу по набережной и прыгнул на барьерчик прямо за ним.
И в это мгновение он впервые совершенно ясно понял, что это вовсе не слежка, не игра и что это серьезно. И даже более того. Что это смерть и что на этот раз она пришла за ним. И что это не случайность, а хладнокровный замысел.
Мартин Бек вовсе не умел драться, но обладал удивительной быстротой реакции. Почувствовав у себя за спиной легкое движение воздуха, он мгновенно втянул голову в плечи, уперся правой ногой в барьерчик, оттолкнулся, повернулся и бросился назад, и все это сделал одним молниеносным движением. Рука, которая собиралась обхватить его за шею, ударила его по переносице, бровям и лбу. На лице он почувствовал горячее сбивчивое дыхание и краешком глаза заметил, как в воздухе блеснуло лезвие ножа, который не поразил цель. Он упал на спину на набережную, ударился левым плечом о каменные плиты и перекатился, чтобы тут же вскочить на ноги и занять устойчивую позицию. На фоне звездного неба он увидел две фигуры на каменном барьерчике. Потом там осталась только одна фигура. Он еще стоял на коленях на каменных плитах набережной, а тот, другой, с ножом снова шел на него. Левая рука у него онемела от падения на набережную, но зато у него была более выгодная позиция, так как он находился ниже и в темноте, а контуры нападавшего четко вырисовывались на светлом фоне. Человек с ножом снова промахнулся, и Мартину Беку удалось схватить его за правое запястье. Он схватил его не очень крепко, и запястье оказалось невероятно сильным, однако он держал нападавшего изо всех сил, потому что понимал, что это его единственная надежда. Они стояли друг против друга какую-то десятую долю секунды, но Мартин Бек заметил, что нападавший меньше него, но с гораздо более широкими плечами. Он автоматически провел старый-старый захват, разученный еще в полицейской школе, и ему удалось повалить противника. Ошибка состояла в том, что он не решался отпустить руку с ножом и поэтому противник увлек его на землю вместе с собой. Они перекатились и оказались очень близко к краю набережной, где начиналась лестница, ведущая вниз к воде. Левая рука обрела способность кое-как двигаться, и Мартину Беку удалось схватить противника и за другое запястье. Однако нападавший был сильнее него и постепенно получал преимущество. Сильный пинок в голову напомнил Мартину Беку, что он слабее не только физически, но также и арифметически. Он лежал на спине, а лестница была так близко, что он уже ощущал ногами первую ступеньку. Мужчина с ножом сопел ему в лицо. От мужчины пахло потом, лосьоном после бритья и мятными конфетами. Он медленно и неумолимо выкручивал правую руку, чтобы вырвать ее из захвата.
А Мартин Бек чувствовал, что ему пришел конец или вот-вот придет. Перед глазами у него пульсировали, как в тумане, цветные круги, сердце в груди становилось все больше и больше: словно сине-красная опухоль, готовая лопнуть в любую минуту. В голове у него грохотало так, словно там находилась камнедробилка. Ему казалось, что он слышит ужасный рев, выстрелы, пронзительный вой и видит, как мир исчезает в ослепительном белоснежном сиянии, уничтожающем все формы жизни. Его последней сознательной мыслью было, что он умрет здесь, на набережной, в чужом городе, наверное, точно так же, как умер Альф Матссон, и не будет знать почему.
Последним рефлекторным движением Мартин Бек захватил обеими руками правое запястье противника, одновременно оттолкнулся ногой и перекатил себя и его через край набережной. Ударился головой о вторую ступеньку и потерял сознание.
Мартин Бек открыл глаза, и ему показалось, что прошла целая вечность или, по крайней мере, очень много времени. Все было залито белым светом. Он лежал на спине, повернув голову, правым ухом на каменной плите. Первое, что он увидел, была пара начищенных до зеркального блеска черных туфель, которые закрывали ему обзор. Он повернул голову и устремил взгляд вверх.
Слука, в сером костюме и по-прежнему в смешной охотничьей шляпе на голове, сказал:
— Добрый вечер.
Мартин Бек оперся на локоть и приподнялся. Море света давали два полицейских автомобиля, один из которых стоял на набережной, а другой подъехал вплотную к каменному барьерчику на улице над набережной. В трех шагах позади Слуки стоял полицейский в фуражке, черных высоких ботинках и серо-синей униформе. В правой руке он держал черную резиновую дубинку и задумчиво смотрел на человека, лежащего у его ног. Это был Тетц Радебергер, блондин, который щелкнул резинкой купальника Ари Бок в пансионате в Уйпеште. Теперь он лежал на спине, без сознания, а лицо и волосы у него были в крови.
Он встал и подошел к открытому окну. Никакой разницы он не почувствовал. Воздух был неподвижен, не доносилось даже ни одного порыва раскаленного воздуха из пушты[10], где бы она ни была. Город словно не мог перевести дыхание, впал в кому, потерял сознание от жары. Через пару минут на противоположном берегу реки появился одинокий желтый трамвай. Он медленно ехал по мосту Эржебет, грохот колес по рельсам ширился и усиливался под мостовыми арками и медленно-медленно исчезал над водой. Даже с такого большого расстояния он видел, что трамвай пуст. Двадцать четыре часа назад он стоял на мосту и размышлял о своем удивительном приключении с женщиной из Уйпешта. Тогда он потратил время не напрасно.
Он надел брюки и тенниску и вышел из номера. За стойкой с ключами никого не было. На улице тронулась с места зеленая «шкода» и неохотно, медленно повернула за угол. Влюбленные в автомобилях повсюду одинаковы. Он медленно шел по набережной мимо нескольких спящих пароходов, миновал памятник Петефи и вышел на мост. Там было тихо и пустынно, как и прошлой ночью, и, в отличие от многих улиц в городе, мост был ярко освещен. Он снова остановился посредине моста, облокотился на ограждение и принялся смотреть на воду. Под ним медленно проплыл буксир. На значительном расстоянии за ним следовали четыре баржи, которые буксир тащил в сцепке по две; баржи тихо скользили по воде, все огни на них были погашены, и они выделялись чуть более темными силуэтами на фоне ночи.
Пройдя еще несколько метров, он услышал на тихом мосту эхо своих собственных шагов. Он прошел еще немного и снова услышал эхо. Ему показалось, что звук длится слишком долго. Он некоторое время стоял без движения и прислушивался, однако ничего не услышал. Потом быстро прошел еще около двадцати метров и резко остановился. Он снова услышал звук, и теперь ему показалось, что звук раздался слишком поздно для настоящего эха. Он как можно тише пересек проезжую часть моста и оглянулся. Было абсолютно тихо. Никакого движения. На мост со стороны Пешта въехал трамвай и сделал невозможным дальнейшее наблюдение. Мартин Бек продолжил свой путь по мосту. Наверное, у него мания преследования. Если у кого-то хватает энергии и средств, чтобы следить за ним в столь позднее ночное время, это наверняка не кто иной, как полиция. На этом он посчитал проблему решенной. Если, конечно…
Мартин Бек был уже почти в самом конце моста у подножья горы Геллерт, когда мимо него прогрохотал трамвай. К одному окну прислонился единственный пассажир, спящий с открытым ртом.
Он дошел до лестницы, ведущей с этой стороны моста на набережную, и начал спускаться по ней. Ему казалось, что на фоне медленно стихающего грохота трамвая он услышал, как где-то поблизости останавливается автомобиль, но на каком расстоянии и в каком направлении, не смог определить.
Мартин Бек спустился на набережную. Он быстро и тихо шел вниз по течению реки от моста и остановился, когда мост уже не был виден. Он обернулся, стоял и прислушивался. Ничего не увидел и не услышал. На мосту, вероятнее всего, никого не было, однако это не было решающим. Если кто-то следил за ним с противоположного берега, этот кто-то преспокойно мог перейти через мост и спуститься по лестнице с другой стороны. Он был уверен, что по лестнице с его стороны не спустился никто, кроме него.
Те немногочисленные звуки, которые он слышал теперь, принадлежали автомобилям, проезжающим по улицам где-то очень далеко. В непосредственной близости от него было абсолютно тихо. Он улыбнулся в темноте. Теперь он уже убедился, что за ним никто не следил, однако игра начинала его развлекать и в глубине души ему хотелось, чтобы с другой стороны моста на этом берегу стоял какой-нибудь человек. Он в совершенстве знал эту работу, и ему было ясно, что тот, кто, возможно, спустился по лестнице на другую сторону моста, не может рисковать и подниматься наверх, чтобы пересечь проезжую часть моста и спуститься по лестнице с другой стороны.
Под мостом вдоль набережной тянулись параллельно друг другу две проезжие части. Внутренняя возвышалась приблизительно на полтора метра над набережной, с которой вели ступеньки к воде. Между двумя проезжими частями стоял низкий каменный барьерчик. Кроме того, чуть выше в мостовом быке был еще проход для пешеходов. Однако ни одним из этих путей его вероятный «хвост» не мог воспользоваться, если, конечно, хорошо знал свое дело. Если бы он попытался пройти под мостом, у него за спиной оказался бы свет, в котором его сразу же можно было увидеть. Следовательно, у него оставался один выход: обогнуть по широкой дуге все предмостье, пересечь все подъездные рампы и спуститься на набережную как можно ниже по течению реки. Конечно, это заняло бы у него очень много времени и если бы он рискнул и побежал, то преследуемый, в данном случае старший криминальный ассистент Мартин Бек из Стокгольма, мог бы тем временем спокойно исчезнуть, в принципе, в каком угодно направлении.
Конечно, было очень неправдоподобно, что за ним вообще кто-то следит, а кроме того, все это время Мартин Бек намеревался пойти вдоль воды против течения и вернуться к гостинице по другому мосту. Он оставил свой наблюдательный пост в темноте и направился в среднем темпе против течения. Он шел по тротуару на внутренней стороне улицы, прошел под мостом и продолжил путь вдоль барьерчика в двух метрах над уровнем набережной. Гостиница стояла на противоположном берегу, она была совершенно темна, если не считать двух освещенных прямоугольников — окон его собственного номера. Он сел на низкий каменный барьерчик и закурил сигарету.
На улице стояли большие жилые дома, построенные еще в начале века. Перед ними были припаркованы автомобили. Жалюзи на окнах домов были опущены и везде темно. Мартин Бек сидел и прислушивался к тишине вокруг. Он по-прежнему был настороже, хотя и не осознавал этого.
На противоположной стороне улицы заработал мотор автомобиля. Мартин Бек пробежал взглядом по веренице стоящих автомобилей, однако не смог точно определить, где именно раздался звук мотора. Мотор тихо стучал на холостом ходу. Это длилось около тридцати секунд. Потом он услышал, как водитель включает передачу. Загорелись габаритные огни. В пятидесяти метрах от него из тени выехал автомобиль. Он ехал навстречу Мартину Беку, но не по противоположной стороне улицы, и ехал очень медленно. Это была темно-зеленая «шкода», и ему показалось, что он ее уже где-то видел. Автомобиль приближался. Мартин Бек сидел на барьерчике и смотрел на него. Недалеко от него автомобиль начал поворачивать влево, словно водитель хотел развернуться. Однако разворот он не закончил, автомобиль ехал еще медленнее чем раньше и приближался к Мартину Беку. Наверное, кто-то хочет поговорить с ним. Однако избранный им для этого способ казался в высшей степени странным. Вряд ли водитель хочет наехать на него, при такой скорости это сделать не удастся, и, кроме того, он всегда успеет перепрыгнуть через барьерчик и спрятаться, если в этом возникнет необходимость. В автомобиле был только один человек, если, конечно, кто-нибудь не прятался на заднем сиденье.
Мартии Бек погасил сигарету. Он совершенно не испытывал страха, но ему было очень любопытно, что произойдет дальше.
Зеленая «шкода» чиркнула правым передним колесом о бордюр тротуара метрах в трех от Мартина Бека и остановилась; мотор продолжал работать. Водитель переключил фары, и все утонуло в море света. Это продолжалось всего лишь несколько секунд, потом фары погасли. Открылась дверца, и водитель вышел на тротуар.
Мартин Бек видел его достаточно часто и тут же узнал, несмотря на фокус со светом. Верзила с темными зачесанными назад волосами. В руках у него ничего не было. Он сделал шаг в направлении Мартина Бека. Мотор тихо гудел.
Мартин Бек кое-что заметил. Это была не тень, не какой-то звук, а всего лишь ничтожное движение где-то наискосок у него за спиной. Настолько ничтожное, что он почувствовал его только благодаря ночной тишине.
Мартин Бек знал, что на барьерчике он уже не один, что автомобиль отвлек его внимание, а тем временем к нему кто-то потихоньку приблизился снизу по набережной и прыгнул на барьерчик прямо за ним.
И в это мгновение он впервые совершенно ясно понял, что это вовсе не слежка, не игра и что это серьезно. И даже более того. Что это смерть и что на этот раз она пришла за ним. И что это не случайность, а хладнокровный замысел.
Мартин Бек вовсе не умел драться, но обладал удивительной быстротой реакции. Почувствовав у себя за спиной легкое движение воздуха, он мгновенно втянул голову в плечи, уперся правой ногой в барьерчик, оттолкнулся, повернулся и бросился назад, и все это сделал одним молниеносным движением. Рука, которая собиралась обхватить его за шею, ударила его по переносице, бровям и лбу. На лице он почувствовал горячее сбивчивое дыхание и краешком глаза заметил, как в воздухе блеснуло лезвие ножа, который не поразил цель. Он упал на спину на набережную, ударился левым плечом о каменные плиты и перекатился, чтобы тут же вскочить на ноги и занять устойчивую позицию. На фоне звездного неба он увидел две фигуры на каменном барьерчике. Потом там осталась только одна фигура. Он еще стоял на коленях на каменных плитах набережной, а тот, другой, с ножом снова шел на него. Левая рука у него онемела от падения на набережную, но зато у него была более выгодная позиция, так как он находился ниже и в темноте, а контуры нападавшего четко вырисовывались на светлом фоне. Человек с ножом снова промахнулся, и Мартину Беку удалось схватить его за правое запястье. Он схватил его не очень крепко, и запястье оказалось невероятно сильным, однако он держал нападавшего изо всех сил, потому что понимал, что это его единственная надежда. Они стояли друг против друга какую-то десятую долю секунды, но Мартин Бек заметил, что нападавший меньше него, но с гораздо более широкими плечами. Он автоматически провел старый-старый захват, разученный еще в полицейской школе, и ему удалось повалить противника. Ошибка состояла в том, что он не решался отпустить руку с ножом и поэтому противник увлек его на землю вместе с собой. Они перекатились и оказались очень близко к краю набережной, где начиналась лестница, ведущая вниз к воде. Левая рука обрела способность кое-как двигаться, и Мартину Беку удалось схватить противника и за другое запястье. Однако нападавший был сильнее него и постепенно получал преимущество. Сильный пинок в голову напомнил Мартину Беку, что он слабее не только физически, но также и арифметически. Он лежал на спине, а лестница была так близко, что он уже ощущал ногами первую ступеньку. Мужчина с ножом сопел ему в лицо. От мужчины пахло потом, лосьоном после бритья и мятными конфетами. Он медленно и неумолимо выкручивал правую руку, чтобы вырвать ее из захвата.
А Мартин Бек чувствовал, что ему пришел конец или вот-вот придет. Перед глазами у него пульсировали, как в тумане, цветные круги, сердце в груди становилось все больше и больше: словно сине-красная опухоль, готовая лопнуть в любую минуту. В голове у него грохотало так, словно там находилась камнедробилка. Ему казалось, что он слышит ужасный рев, выстрелы, пронзительный вой и видит, как мир исчезает в ослепительном белоснежном сиянии, уничтожающем все формы жизни. Его последней сознательной мыслью было, что он умрет здесь, на набережной, в чужом городе, наверное, точно так же, как умер Альф Матссон, и не будет знать почему.
Последним рефлекторным движением Мартин Бек захватил обеими руками правое запястье противника, одновременно оттолкнулся ногой и перекатил себя и его через край набережной. Ударился головой о вторую ступеньку и потерял сознание.
Мартин Бек открыл глаза, и ему показалось, что прошла целая вечность или, по крайней мере, очень много времени. Все было залито белым светом. Он лежал на спине, повернув голову, правым ухом на каменной плите. Первое, что он увидел, была пара начищенных до зеркального блеска черных туфель, которые закрывали ему обзор. Он повернул голову и устремил взгляд вверх.
Слука, в сером костюме и по-прежнему в смешной охотничьей шляпе на голове, сказал:
— Добрый вечер.
Мартин Бек оперся на локоть и приподнялся. Море света давали два полицейских автомобиля, один из которых стоял на набережной, а другой подъехал вплотную к каменному барьерчику на улице над набережной. В трех шагах позади Слуки стоял полицейский в фуражке, черных высоких ботинках и серо-синей униформе. В правой руке он держал черную резиновую дубинку и задумчиво смотрел на человека, лежащего у его ног. Это был Тетц Радебергер, блондин, который щелкнул резинкой купальника Ари Бок в пансионате в Уйпеште. Теперь он лежал на спине, без сознания, а лицо и волосы у него были в крови.