Валё Пер. Розанна

   — Да, вы правы.
   — Кроме того, полагаю, теперь не имеет смысла проводить расследование именно здесь.
   — Возможно.
   — В общем, если быть кратким, я не буду вас здесь больше задерживать, тем более, что вы наверняка нужны где-нибудь в другом месте.
   — Я того же мнения, — присоединился к нему советник полиции.
   — Я тоже, — сказал Мартин Бек. Они обменялись рукопожатиями.
   В кабинете Ольберга по-прежнему было тихо. Мартин Бек не стал нарушать эту тишину. Через несколько минут вошел Меландер. Он повесил шляпу на вешалку и с важным видом кивнул присутствующим. Потом подошел к столу, придвинул пишущую машинку Ольберга, зарядил в нее лист бумаги и отпечатал несколько строчек. Подписался и вложил лист в один из скоросшивателей на полке.
   — Есть что-нибудь? — спросил Ольберг.
   — Нет, — ответил Меландер.
   С момента своего появления он сохранял абсолютную невозмутимость.
   — Завтра едем домой, — сказал Мартин Бек.
   — Прекрасно, — прокомментировал Колльберг и зевнул.
   Мартин Бек шагнул к двери, остановился и посмотрел на сидящего за письменным столом Ольберга.
   — Пойдешь с нами в гостиницу? — спросил он. Ольберг вскинул голову и уставился в потолок. Потом встал и начал медленно надевать пиджак. С Меландером они попрощались в холле.
   — Я уже поужинал. Спокойной ночи.
   Меландер был человеком воздержанным. Кроме того, он экономил на еде и питался преимущественно сосисками и лимонадом.
   Трое оставшихся расположились в ресторане.
   — Мне один джин с тоником, — заказал Колльберг. — Английским!
   Двое других заказали бифштекс, пиво и ржаной хлеб. Колльберг дождался своего джина с тоником и выпил его в три глотка. Мартин Бек вынул из кармана новое описание убитой и прочел его.
   — Ну, так я пойду лягу, — сказал Колльберг.
   — Ты не мог бы кое-что сделать для меня?
   — С удовольствием, — ответил Колльберг.
   — Я хочу попросить, чтобы ты сделал еще одно описание, лично для меня. Неофициальное. Описание не трупа, а человека. Подробное. Как если бы оно было прижизненным. Можешь не торопиться. Мне это не к спеху.
   Колльберг помолчал минуту.
   — Я понял, что тебе нужно, — наконец сказал он. — Кстати, Ольберг сегодня соврал прессе. У нее есть родимое пятно, на внутренней стороне левого бедра. Коричневое. Немного похоже на поросенка.
   — Мы его не заметили, — сказал Ольберг.
   — А я заметил, — кивнул Колльберг.
   Перед тем как уйти, он сказал:
   — Не огорчайся. Человек не может замечать все. Впрочем, я больше уже этим не занимаюсь. Забудь, что ты меня видел. Я был всего лишь призраком. Спокойной ночи.
   — Спокойной ночи, — сказал Ольберг.
   Они ели и пили молча. Только позднее Ольберг поставил бокал и сказал:
   — Ты положишь это дело под сукно? Так все и оставишь?
   — Нет, — ответил Мартин Бек.
   — Я тоже, — сказал Ольберг. — Ни за что.
   Через полчаса они разошлись.
   Придя к себе в номер, Мартин Бек обнаружил под дверью сложенный лист бумаги, развернул его и узнал аккуратный, разборчивый почерк Колльберга. Колльберга он знал хорошо, поэтому совершенно не удивился.
   Он разделся, принял холодный душ и надел пижаму. Потом выставил ботинки за дверь, брюки положил под матрац, погасил верхний свет, зажег лампочку на ночном столике и лег.
   Колльберг писал:
   «О даме, которая тебя интересует, можно сказать следующее:
   1. Рост 167 см, глаза голубые, волосы темно-каштановые. Зубы здоровые, на теле нет никаких послеоперационных шрамов или других особых примет, кроме родимого пятна на внутренней стороне левого бедра в четырех-пяти сантиметрах от промежности. Пятно коричневое, размером с десять крон, по форме напоминает поросенка. Возраст (по мнению прозектора, которое мне удалось вытащить из него по телефону) двадцать семь — двадцать восемь лет. Весила она пятьдесят шесть килограммов.
   2. Телосложение такое: узкие плечи, относительно стройная талия, широкий таз и хорошо развитые ягодицы. Размеры приблизительно 82—58—94. Бедра сильные и длинные. Ноги: мускулистые икры, довольно сильные лодыжки, но не толстые. Стопы недеформированные, пальцы длинные, прямые. Мозоли отсутствуют, кожа на пятках затвердевшая, как если бы она ходила босиком, в босоножках, резиновых тапочках и т.д. Ноги очень волосатые. Постановка ног неправильная. При ходьбе наверняка сдвигала колени и выворачивала ступни наружу. Можно сказать, что она была привлекательной. Наверняка не толстая. Руки сильные. Кисти маленькие, пальцы длинные. Размер обуви 37.
   3. Тело загоревшее. Видно, что загорала в открытом купальнике и в темных очках. На ногах носила босоножки.
   4. Шея довольно короткая. Крупные черты лица. Большой рот, толстые губы. Брови густые, темные, прямые; ресницы более светлые, короткие. Нос прямой и короткий, достаточно широкий. На лице никаких следов косметики. Ногти на руках и ногах твердые, коротко обрезанные. Следы лака на ногтях отсутствуют.
   5. В протоколе вскрытия (который ты, впрочем, уже читал) обращает на себя внимание следующее: она не рожала и абортов не делала. Убийство не сопровождалось обычным изнасилованием (следов спермы не обнаружено). Ела она за три-пять часов до смерти: мясо, картофель, клубника, молоко. Болезней или органических изменений не обнаружено. Некурящая.
   Разбуди меня в шесть. Спокойной ночи».
   Мартин Бек дважды прочел составленное Колльбергом описание, сложил лист бумаги и положил его на ночной столик. Погасил лампу и повернулся к стенке.
   Уснул он, когда начало светать.

VI

   Из Муталы они выехали рано утром, но горячий воздух уже дрожал над асфальтом. Шоссе перед ними было прямым и пустынным. Колльберг с Меландером сидели впереди, Мартин Бек устроился сзади у открытого окна и подставил лицо ветру. Перед отъездом он выпил кофе, и теперь неважно себя чувствовал.
   Колльберг ведет машину скверно, рывками, подумал Картин Бек, но, по крайней мере, медленно. Меландер, сжимая в зубах трубку, без всякого выражения глядел в окно.
   Минут сорок пять они проехали молча, наконец Колльберг кивнул влево, где между деревьев появилось озеро.
   — Это озеро Роксен, — объявил он. — Три озера в центральной Швеции — Бурен, Роксен и Глан. Клянусь, это единственное, что я запомнил из того, что мне вбивали в голову в школе.
   Остальные ничего не сказали.
   В Линчёпинге они остановились у закусочной. Мартин Бек еще не хотел есть и остался в машине, а его коллеги пошли перекусить.
   Завтрак поднял настроение Меландеру, и остаток пути они с Колльбергом болтали о том о сем. Мартин Бек молчал. У него не было желания разговаривать.
   Когда они приехали в Стокгольм, он сразу отправился домой. Его жена сидела на балконе и загорала. Она была в одних трусиках от купальника. Услышав, что открывается входная дверь, она взяла с балконных перил бюстгальтер и встала.
   — Привет, — сказала она. — Как съездил?
   — Отвратительно. Где дети?
   — Они поехали к воде. На велосипеде. Ты выглядишь бледным. Конечно, питался нерегулярно. Я приготовлю тебе завтрак.
   — Я устал, — сказал Мартин Бек, — и не хочу завтракать.
   — Но это будет быстро. Посиди пока, а я…
   — Я ведь говорю, что не хочу завтракать. Пойду немного посплю. Разбуди меня через час.
   Была четверть одиннадцатого.
   Он пошел в спальню и закрыл за собой дверь.
   Когда она разбудила его, ему показалось, что он спал несколько минут.
   Было без четверти час.
   — Я ведь сказал: через час.
   — Ты выглядел таким уставшим. Тебе звонит старший комиссар Хаммар.
   — Черт его побери.
   Через час он уже сидел в кабинете шефа.
   — Удалось что-нибудь выяснить?
   — Нет. Мы не знаем абсолютно ничего… не знаем, кто она, не знаем, где ее убили, а тем более, кто ее убил. Знаем лишь, когда и как, но это все.
   Хаммар положил руки на стол и, наморщив лоб, изучал свои ногти. Он был старше Мартина Бека на пятнадцать лет, уже немного располнел, у него были густые седые волосы и косматые брови. Это был хороший шеф, спокойный, иногда даже флегматичный; они всегда друг с другом ладили.
   Комиссар Хаммар сцепил пальцы рук и посмотрел Мартина Бека.
   — Поддерживай контакт с Муталой. Наверняка ты прав, у девушки отпуск, все думают, что она где-то путешествует, может быть, даже за границей. Возможно, пройдет не меньше двух недель, пока кого-то не начнет беспокоить ее отсутствие, если предположить, что у нее трехнедельный отпуск. Но рапорт я бы попросил тебя представить как можно скорее.
   — Сегодня же ты его получишь.
   Мартин Бек пошел к себе в кабинет, снял чехол с пишущей машинки, несколько минут полистал копии, подученные от Ольберга, и принялся печатать.
   В половине шестого зазвонил телефон.
   — Ты придешь домой к ужину?
   — Вероятнее всего, нет.
   — Неужели в мире больше нет других полицейских, кроме тебя? — начала его жена. — Почему всё должен делать только ты? Твой шеф разве не знает, что у тебя есть семья? Дети уже спрашивают, где ты.
   — Ну, хорошо, может, мне удастся прийти в половине седьмого.
   Через полтора часа рапорт был готов.
   — Отправляйся домой и постарайся хотя бы немного выспаться, — сказал Хаммар. — Ты выглядишь уставшим.
   Мартин Бек устал. Домой он приехал на такси, поел и сразу лег.
   Уснул он мгновенно.
   В половине второго ночи его разбудил телефон.
   — Ты спал? Сожалею, что я тебя разбудил. Я только хотел тебе сказать, что уже все выяснилось. Он сам сознался.
   — Кто?
   — Хольм, сосед. Ее парень. Он совершенно потрясен. Ревность. Удивительная история, что скажешь?
   — Чей сосед? О ком ты, собственно, говоришь?
   — Как о ком? О женщине, которая жила на верхнем этаже. Я хотел тебе сказать, что теперь ты можешь спать спокойно и не ломать себе над этим голову… О Боже, я же все перепутал!
   — Я слушаю.
   — О черт! Да ведь ты этим не занимался. Это дело вел Стенстрём. Ради Бога, извини. До завтра.
   — Хорошо, что ты мне позвонил, — сказал Мартин Бек.
   Он снова лег, но уснуть не мог. Лежал на спине, смотрел в потолок и слушал, как его жена тихонько похрапывает. У него было чувство опустошенности и отчаяния.
   Когда в спальню начало светить солнце, он повернулся на бок и подумал: «Завтра позвоню Ольбергу».
   Утром он позвонил Ольбергу, потом звонил четыре-пять раз в неделю в течение месяца, однако им уже не о чем было говорить. Кто была та девушка, оставалось загадкой. Газеты уже перестали писать об этом преступлении, а Хаммар больше не интересовался, как идет расследование. Среди лиц, находящихся в розыске, по-прежнему не значилось никого похожего по описанию на нее. Иногда казалось, что она вообще никогда не существовала. Наверняка о ней забыли все, кроме Ольберга и Мартина Бека.
   В начале августа Мартин Бек взял неделю отпуска и поехал с семьей на островок в заливе недалеко от Стокгольма. Вернувшись, занялся накопившимися текущими делами. Чувствовал он себя вялым и плохо спал.
   Однажды ночью в конце августа он лежал в постели и смотрел в потолок. Поздно вечером ему позвонил Ольберг. Звонил из городской гостиницы, и по голосу казалось, что он был немного пьян. Они пару минут поговорили об убийстве, и, прежде чем повесить трубку, Ольберг сказал:
   — Кто бы он ни был и где бы он ни был, мы должны его найти.
   Мартин Бек встал и побрел босиком в гостиную. Он зажег настольную лампу и посмотрел на модель учебного парусника. Нужно было еще установить такелаж.
   Он сел за письменный стол и вытащил папку из нижнего ящика. В ней лежало описание девушки, составленное Колльбергом, и фотоснимок, который сделал полицейский фотограф в Мутале, почти два месяца назад. Он знал описание почти наизусть, но снова медленно и внимательно прочел его. Потом разложил на столе фотографии и долго на них смотрел.
   Закрыв папку и погасив свет, он сказал себе:
   — Кто бы он ни был и кто бы она ни была, я должен это сделать.

VII

   — Интерпол, черт бы его побрал, — сказал Колльберг.
   Мартин Бек ничего не ответил. Колльберг заглядывал ему через плечо.
   — Эти идиоты к тому же еще пишут по-французски?
   — Это тулузская полиция. Они кого-то ищут.
   — Французская полиция, — сказал Колльберг. — Несколько лет назад я послал им через Интерпол заявление о розыске. Речь шла об одной соплячке из Юрсхольма. Три месяца они отмалчивались, а потом вдруг пришло длиннющее письмо от парижской полиции. Я, конечно, ни слова не понял и отдал его переводить, а на следующий день читаю в газете, что ее нашел один шведский турист. Нашел, еще чего. Она просто торчала в том знаменитом на весь мир ресторане, где высиживают все те шведские соплячки, которые занимаются этими делами бесплатно…
   — «Le Dome».
   — Точно. Так вот, сидит там эта девица с одним арабом, с которым она спит, причем торчит там каждый день уже полгода. Ну вот, а днем мне приносят перевод и я узнаю, что во Франции ее не могут найти вот уже три месяца и в настоящее время ее наверняка там нет. Д если и есть, то только мертвая. При «нормальном» исчезновении у них все выясняется максимум за две недели, в данном же случае, к сожалению, вероятнее всего произошло преступление.
   Мартин Бек сложил письмо, взял его за уголок и опустил в один из ящиков.
   — Что они пишут?
   — Ах эти, из Тулузы? Испанская полиция нашла ее на прошлой неделе на Мальорке.
   — И для этого им нужны такие печати и длинные письма?
   — Да, — сказал Мартин Бек.
   — Кроме того, твоя девушка наверняка шведка. Как мы с самого начала и думали. И все-таки странно…
   — То, что никого не волнует ее исчезновение, откуда бы она ни была. Иногда я о ней думаю.
   Колльберг постепенно сменил тон.
   — Меня это выматывает, — заявил он. — Ужасно выматывает. Сколько раз ты уже узнал, что это не она?
   — Если считать эту, двадцать семь раз.
   — А будет еще больше.
   — Конечно.
   — Жаль ее, но ты не должен уделять этому так много времени.
   — Да.
   Хорошие советы наверняка легче давать, чем их выполнять, подумал Мартин Бек. Он встал и подошел к окну.
   — Ну, а я лучше займусь своим убийцей, — вздохнул Колльберг. — Сидит, ухмыляется и обжирается. Это дело тоже любопытное. Сперва напивается, потом убивает жену и детей обухом, пытается поджечь дом и зарезать себя, а для полноты картины является в полицию, хнычет и жалуется на еду. Сегодня отправлю его к психиатру. И все-таки жизнь прекрасна, — добавил он и захлопнул за собой дверь.
   Газон перед управлением полиции округа Кристинеберг начал понемногу желтеть. Небо было серым, ветер гнал по нему клочья дождевых туч. В оконное стекло хлестал ливень, с деревьев уже опали почти все листья. Было двадцать девятое сентября, решительно и неотвратимо наступала осень. Мартин Бек с отвращением посмотрел на свою наполовину выкуренную сигарету, подумав о своих слишком нежных бронхах и ужасном первом насморке холодного полугодия, которое вот-вот начнется.
   — Бедняжка, кто же ты? — сказал он про себя. Он слишком хорошо знал, что надежда убывает с каждым днем. Может быть, им вообще не удастся выяснить, кто она, тем более найти виновного. Только он один может это сделать. У женщины, лежащей на клеенке на ярко освещенном солнцем волноломе, было по крайней мере лицо, а теперь у нее есть только безымянная могила. Убийцу он представлял себе как бы в тумане, без контуров и только ясно видел его руки, которые умеют душить.
   Мартин Бек встряхнулся. Не забывай, что у тебя имеются три самых главных достоинства полицейского. Ты упрям, логичен и очень спокоен. Тебя нельзя вывести из равновесия, а к преступлению, которое ты расследуешь, у тебя отношение только профессиональное, каким бы это преступление ни было. Такие слова, как отвратительный, ужасный, дьявольский, относятся к лексикону газетчиков, ты не должен их употреблять. Убийцы вполне нормальные люди, только еще более несчастные и неуравновешенные.
   Ольберга он не видел с того вечера, когда они сидели вдвоем в гостинице, но разговаривал с ним часто — последний раз ровно неделю назад — и еще помнил последнюю фразу:
   — Отпуск… нет, пока не закончим это дело. Я уже сделал все, что мог, но буду продолжать, даже если мне придется вычерпать все озеро Бурен.
   Ольберг слишком упрямый, подумал Мартин Бек.
   — Черт возьми, — тихо пробормотал он и ударил себя кулаком по лбу.
   Он вернулся к столу, сел, повернул кресло на четверть оборота и тупо уставился на лист бумаги в пишущей машинке, пытаясь вспомнить, что же собирался печатать в тот момент, когда явился Колльберг с сообщением из Франции.
   Через шесть часов, без двух минут пять, он стоял в плаще и шляпе и со страхом думал о переполненном метро по дороге домой. Дождь все еще шел, и ему показалось, что он уже вдыхает тяжелый запах влажной одежды и его сжимает плотная масса чужих тел, усиливая в нем чувство, похожее на страх одиночества.
   Без одной минуты пять пришел Стенстрём. Он ввалился внутрь, как обычно, без стука. Это было неприятно, но переносимо по сравнению с Меландером, который долбил в дверь, как дятел, или Колльбергом, который колотил в дверь так, что можно было оглохнуть.
   — Есть сообщение для отдела розыска пропавших девушек. Пора бы уже послать благодарственное письмо в американское посольство. В конце концов, это твой единственный корреспондент.
   Он посмотрел на розовый обрывок телетайпной ленты.
   — Линкольн в Небраске. Откуда было предыдущее сообщение?
   — Из Астории в штате Нью-Йорк.
   — Это те, которые прислали подробное описание на трех страницах и забыли добавить, что речь идет о негритянке?
   — Да, — кивнул Мартин Бек.
   Стенстрём подал ему ленту и сказал:
   — Тут есть телефон какого-то человека в посольстве, думаю, ты должен ему позвонить.
   Радуясь, что появился предлог оттянуть мучения в метро, Мартин Бек вернулся к столу, но было поздно. У сотрудников посольства рабочий день уже закончился.
   На следующий день, в среду, погода была еще хуже, чем накануне. С утренней почтой пришло запоздалое объявление о розыске двадцатипятилетней домработницы из никому не известного городка Ренг, очевидно, где-то на юге, в Сконе. Она не вернулась из отпуска.
   До обеда одну копию описания Колльберга и отретушированные фотоснимки отослали советнику полиции в Веллинге, другую копию и фотографии отправили по адресу: Детектив-лейтенант Элмер Б. Кафка, Отдел расследования убийств, Линкольн, Небраска, США.
   После обеда Мартин Бек почувствовал, что у него начинают опухать миндалины. Когда он пришел вечером домой, ему уже было больно глотать.
   — Завтра уголовной полиции придется обойтись без тебя, я займусь тобой, — заявила его жена.
   Он открыл рот, чтобы ей ответить, однако посмотрел на детей и промолчал.
   С безошибочным инстинктом она начала укреплять свою победу.
   — У тебя совершенно заложен нос… ты дышишь, как рыба, выброшенная на берег.
   Бек коротко поблагодарил за ужин и занялся своими такелажными проблемами, работой, которая всегда его успокаивала. Он работал не торопясь и систематически, в голову не приходили никакие посторонние мысли. До него доносился звук телевизора из соседней комнаты, но Бек совершенно не обращал на него внимания. Через некоторое время в дверях появилась дочь, вид у нее был кислый, а на подбородке размазалась жевательная резинка.
   — Тебе кто-то звонит. И как назло как раз посреди Перри Мейсона.^[4]
   Черт, надо будет переставить телефон куда-нибудь в другое место.
   Черт, надо будет немного заняться воспитанием своих детей.
   Черт, а что вообще можно сказать двенадцатилетней девочке, которой нравятся «Битлз» и у которой уже заметны груди?
   Он побрел в гостиную с таким видом, словно просил прощения за то, что вообще родился, и там глупо уставился на мужественное лицо великого защитника закона и правосудия, которое занимало весь экран, потом вынес телефон как можно дальше, в прихожую.
   Добрый вечер, — поздоровался Ольберг. — Послушай, мне, кажется, пришла в голову одна идея.
   — Я слушаю.
   — Помнишь, мы с тобой говорили об экскурсионных судах? Ну, тех, что летом проплывают здесь в половине первого дня и в четыре часа?
   — Да.
   — Я пытался на прошлой неделе опросить экипажи всех грузовых судов и частных яхт, но для этого у нас не хватает возможностей. А час назад один наш парень из патрульной службы сказал мне, что как-то летом он видел, как какой-то экскурсионный пароход проплывал мимо могилы Платена в западном направлении примерно после полуночи. Когда это было, он забыл, и вспомнил об этом только сейчас, когда я начал всех расспрашивать. Он несколько раз дежурил ночью в тех местах. Мне кажется это маловероятным, но он клянется, что не ошибается. Через день он уехал в отпуск и совершенно забыл об этом.
   — Он узнал пароход?
   — Нет, но ты послушай. Я звонил в Гётеборг и разговаривал кое с кем из судовой компании. Один из них сказал мне, что это может быть правдой, судно называлось «Диана», он дал мне адрес капитана.
   Наступила пауза. Слышно было, как Ольберг чиркает спичкой.
   — С капитаном я уже поговорил. Он сказал, что помнит эту историю даже слишком хорошо, хотя предпочел бы о ней забыть. Вначале им пришлось ждать почти три часа в Хевринге из-за тумана, потом у них лопнул какой-то паропровод в моторе…
   — В машине.
   — Не понял.
   — В машине, а не в моторе.
   — Ага. Так вот, им пришлось торчать восемь часов в Сёдерчёпинге, пока его не исправили. Это значит, что у них было около двенадцати часов опоздания, и по озеру Бурен они проходили уже после полуночи. Они не причаливали ни в Мутале, ни в Вадстене, а пошли прямо в Гётеборг.
   — Когда это произошло? Какого числа?
   — Капитан говорит, что это был второй рейс после дня Святого Яна, другими словами, это произошло в ночь с четвертого на пятое.
   Последующие десять секунд оба молчали. Потом Ольберг продолжил:
   — Четыре дня, прежде чем мы ее нашли. Я еще раз позвонил в судовую компанию и проверил, совпадает ли время. Они спросили, что меня интересует, и я попросил проверить, все ли туристы доехали до Гётеборга в целости и сохранности. А что, спросили они, разве кто-то туда не доехал? Пришлось мне сказать, что я не знаю. Они наверняка решили, что у меня с головой не в порядке.
   С минуту опять было тихо.
   — Как ты думаешь, это может иметь какое-нибудь значение? — наконец спросил Ольберг.
   — Не знаю, — ответил Мартин Бек. — Возможно. В любом случае ты поработал прекрасно.
   — Если все туристы добрались до Гётеборга в полном порядке, нам это ничего не дает.
   В его голосе звучала удивительная смесь разочарования и скромного триумфа.
   — Мы должны все это подробно проверить, — добавил Ольберг.
   — Естественно.
   — Ну, спокойной ночи.
   — Спокойной ночи. Я тебе позвоню.
   Мартин Бек пару минут сидел, положив руку на телефон, потом наморщил лоб и, как лунатик, пошел обратно через гостиную. Тихо закрыл за собой дверь, сел перед моделью парусника, протянул к нему руку, но тут же ее опустил.
   Так же сидел он и часом позже, когда пришла жена и отправила его в постель.

VIII

   — Не стану утверждать, что ты выглядишь слишком здоровым, — сказал Колльберг.
   Мартин Бек чувствовал себя как угодно, но только не здоровым. У него был насморк, горло и уши болели, в бронхах хрипело. Простуда развивалась точно по плану, и сейчас наступила самая неприятная стадия. Несмотря на это, он решил упорно сопротивляться простуде и удрать от домашней битвы, а поэтому провести весь день в кабинете. Во-первых, он не избежал бы утомительной заботы о себе, если бы остался лежать дома. Когда у его жены начали подрастать дети, она со всей имеющейся у нее энергией вжилась в роль домашней медсестры, и его регулярная простуда была для нее событием, с которым могли сравниться день рождения или большие праздники.
   Кроме того, по какой-то загадочной причине ему было тягостно оставаться дома.
   — Зачем ты явился, если тебе плохо?
   — Я в полном порядке.
   — Перестань слишком переживать из-за этой истории. Можно подумать, у нас это первое дело, когда расследование зашло в тупик. И к тому же не последнее, причем тебе это известно не хуже меня. От этого мы не станем ни лучше, ни хуже. Просто твой жизненный идеал — быть первоклассным полицейским.
   — Я вовсе не переживаю.
   — Не думай над этим столько, потому что можешь создать угрозу своим моральным устоям.
   — Как это?
   — Точно… дай только человеку время, так он способен додуматься до такого, что просто страх берет. Задумчивость — мать безысходности, — пояснил Колльберг и ушел.
   Это был безрадостный и пустой день, полный чихания, сморкания и будничной работы. Дважды Бек звонил в Муталу, главным образом, чтобы подбодрить Ольберга, который при дневном свете сообразил, что его открытие не будет ничего стоить, если не удастся каким-то образом связать его с трупом у шлюзовой камеры.
   — Человек склонен несколько переоценивать события, когда надирается, как свинья, а потом оказывается, что все это ни к чему. — Ольберг говорил это всхлипывая, кающимся тоном. Он был готов заплакать.
   Исчезнувшая девушка из Ренга до сих пор не нашлась. Бека это не интересовало, потому что рост девушки составлял 155 см, у нее были крашеные волосы и прическа а ля Брижит Бардо.