И вот тогда началась настоящая работа. Дипломаты и резиденты в западных государствах с профессиональным рвением принялись за свое дело – объяснять всем непонятливым, что между двумя государствами вызрело предвоенное состояние. И что Россия готова раздавать зуботычины и западным друзьям, если сунутся в это слишком интимное, сугубо семейное дело. Напоминание о зуботычинах, пусть и невоенных, вызвало смятение в не слишком стройных рядах впечатлительных политиков. Чисто русские гротески при максимализме нынешних держателей акций с их спецслужбистским прошлым – это вовсе не шутка, быстро расценили в европейских мозговых трестах. Ведь, в конце концов, что за цена вопроса: Украина?! Ну будет граница стабильности на восемьсот километров ближе, зато тяжелая болезнь будет излечена без хирургического вмешательства? Ну будет Украина не в самой Европе, а около ее границ, что изменится от этого для беспечного парижанина или счастливого баварца? Тем более и своих проблем хватает, чего только Балканы стоят или периодическое обострение греко-турецкой болезни… Трубадуры Белокаменной тем временем все яростнее включали все тумблеры запущенного вселенского механизма противостояния, не стеснялись уж и крепких эпитетов. Дружески и с суровыми лицами настоятельно советовали привыкшим к уюту и стабильности европейцам: «Не лезьте, ради своего же блага, не мешайте! Мы-то привыкли жить напряженно, без удобств и за ценой не постоим». Наконец, и сам хозяин появился на сцене, – декораций уж сотворено достаточно. Со свойственной ему глумливой торжественностью предупредил сомневающихся, хотя многие и так за легкой иронией уловили готовность высекать искры. Слишком много признаков, и далеко не только сжатые кулаки, волевые складки у рта и пылающих цветов галстуки.
В России, как в огромном ателье, не смущаясь звука, уже давно громко стрекотали ножницы – шла закройка нового образа национального гения. Нет, конечно, не поэта, не мыслителя или там ученого. Скуластого стратега, способного организовать потрясения и перевороты. История кодифицируется в образах, с них начинается разгерметизация сознания. Это отменно знают политтехнологи, на этом поприще с ними даже спецслужбы не рискуют тягаться. Одинокий образ, даже искусно сотканный, выглядит вздорно, вызывающе и неправдоподобно. При писании красками нового лика ему необходимо героическое обрамление – тоже из образов. Приобщили к щекотливому делу академиков, посоветовались с маститыми учеными, послушали ушлых, набивших руку на выборных перегонах практиков. Пришли к заключению, что для укрепления имиджа нынешнего лидера подойдут древние герои России. В самом деле, не рамкой же из поэтов и мыслителей оттенять угрюмого в своей непреклонной решимости владыку. Опять обратились к телетехнологиям, усилили их современными киберразработками и спустя время аккуратно, без суеты вывели на пьедестал Петра I, Иосифа Сталина и Владимира Ленина. Немного поодаль, но тоже вблизи светилась мрачная иссиня-черная аура царя Ивана. Пусть порочно культивировать убийц, но ведь человек многогранен. Пусть вместо худших качеств сумасбродных властителей, патологического некрофила и одержимого организатора переворотов на первый план будут выведены лучшие: грозный лик, от которого трепещут враги; твердая линия в политике, несокрушимость суждений. Пестовали умы эффектом гласа народа – за счет голосования нескольких миллионов интернет-пользователей. Как сказал бы придворный писатель, картина имела анафемский успех. Лучезарные цари уверенно заняли в рейтинге национальных героев первые места, оставив далеко позади мудрецов, писателей, поэтов. Действие в очередной раз победило мысль. Аттестация завоевателей укрепила дух вождя, который с неподражаемым эффектом шоумена тут же запретил своим подданным шакалить у иностранных посольств. Впрочем, этот театральный жест вызвал неподдельный восторг у людей в касках и обморочное умиление у барышень на кухнях. А на очередной встрече Виктор Евгеньевич, ударившись в пространные разъяснения – инструкции требовали насыщения удаленных от ведомства голов правильной информацией, – даже процитировал Маркса. «Изумленная Европа, в начале царствования Ивана едва замечавшая существование Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была поражена внезапным появлением на ее восточных границах огромного государства», – после этих слов полковник так выразительно и победоносно посмотрел на Алексея Сергеевича, что Артеменко невольно с тоской подумал: «А ведь в самом деле верит в величие царя! Если полковников можно так легко зомбировать, то что ж про люд говорить?! Им только вилы дай да укажи на врага».
Но до конца сражения за Киев было еще слишком далеко. Если Россия успокоится в своих нынешних границах, – пытались вклиниться в переговорный процесс американцы, – ее отношения с внешним миром будут быстро улучшаться. Да нет же, господа америкосы! Россия – на то и Россия, чтобы не успокаиваться в своих границах. Россия-то, может быть, и успокоилась бы, да вот ее штурманам негоже успокаиваться – они всегда должны хотеть большего. На то они и цари, а у царей жажда бессмертия обостренной всегда была, есть и будет! И никто никогда не будет думать о цене! Если только примерил костюм национального лидера, должен испытывать поистине сектантскую нетерпимость к жалости, которая хуже порока. Вот так и с Украиной – только полная капитуляция! Или на колени, или будет кровь! Так бы сделал Петр. Разумеется, и Сталин бы одобрил. Да и Ленин, хоть и сдавал Украину, но не навсегда, и только ради спасения большего. Ну, а про Ивана не стоит вспоминать: он этих «оранжевых» уже изловил бы да живьем в котлы с кипящей водой!
В западных столицах о решимости намерений Москвы были осведомлены. Там же компетентные вещатели и предсказатели успели выставить диагноз – горемычный Киев болен политической непроходимостью, да и превратился уже в пастбище для российских героев темного плаща. Потому по расчетам московских шаманов, основанных на исследованиях тайных писаний спецслужб и придворных аналитиков, сытый Берлин и гибкий Париж, а уж тем более консервативный, разумный Лондон за Киев не вступятся. Им там до Киева слишком далеко, чтобы рисковать, бойко проповедовали знатоки политтехнологические истины. А вот Москва за Киев будет глотки рвать. Именно об этом по команде начали звонко и зловеще трещать сутяжные посланники, нанятые редакторы и давно пристроенные в западных столицах штрейкбрехеры.
Вполне естественно, что полковник Артеменко рыл землю на отдельном, отмеренном ему участке. Он принимал участие в показательных консилиумах, как в закрытых – для определенных категорий украинцев, – так и в организованных для публичного обсуждения. Он с видом оскорбленного россиянина вопрошал на различных форумах, почему с момента избрания Виктора Ющенко главой государства отношения между двумя братскими странами резко ухудшились. Он добросовестно записывал рекомендации и мнения, прикрывая фальшь и абсурд ведущейся за его спиной войны. Он неутомимо встречался с конкретными людьми, уточнял их позиции, осторожно разъяснял их возможные дивиденды при условии активного сталкивания российского и западного факторов. И ему самому ситуация являлась в виде глупой фантасмагории. Два фантастических животных исполинских размеров, сплетясь могучими рогами и сойдясь широкими лбами в напряженной схватке, не уступали друг другу ни по силе, ни по желанию владеть пространством. Маленькие люди сновали повсюду, дивясь столь грандиозному сражению и не решаясь помочь какому-либо из противников. Но именно от них, от того, чьих сторонников наберется в итоге больше, будет зависеть исход борьбы титанов. И Артеменко с каждым днем видел все возрастающее число тех, что поддерживали колосса с восточной стороны. Но этого было мало – необходимо было добиться их грызни в пыли у копыт вздыбленных борцов, их готовности к самоуничтожению, их ясного, покорного отказа видеть и бороться за какое-либо придуманное ими самими будущее. Их будущее должно на долгие годы, а лучше – на века предопределяться другими. Только тогда возникнет эффект Палладиума, и на эту землю опустится сумрак всеобщего послушания.
Выполнял Артеменко и отдельные, довольно ответственные поручения. Например, лично участвовал в реализации задачи по уничтожению проекта строительства самолета Ан-70 – былую визитную карточку братской дружбы. И тут, как и на всем фронте борьбы, убивать нужно было не физически, не подрывать крылатого гиганта в ходе боевой операции спецназа, но уничтожить его в головах, в представлении людей. Самолет был избран мишенью не напрасно, – о нем знал каждый украинец, его убийство и последующее расчленение симптоматично, понятно даже замшелому обывателю, оно должно пугать неотступностью призрака раздора между народами. Взирая на такие потери, видя угасание нового, богатырски прекрасного самолета, а с ним и неминуемое умирание всей высокотехнологической отрасли, каждый украинец должен был самостоятельно прийти к осознанной мысли: «Да ведь это президент со всей своей командой виноват! Это власть не сумела доказать свою состоятельность, так пусть лучше сгинет она, чем все мы с прикованной к ногам гирей пойдем ко дну!» Мир впечатлений построен на контрастах, он является загадкой лишь для неискушенных. Эти контрасты, опираясь на правдоподобные подробности и яростные эмоции, и создавал полковник Артеменко. Порой делал он это так лихо, как охваченная вдохновением хозяйка готовит свое исключительное блюдо.
Приказы не обсуждаются, как не оцениваются и перспективы триумфального шествия воздушной машины или убытки от ее убийства. Сам гэрэушник отчетливо видел, что до полного низвержения проекта не дойдет – будет показательная порка, замораживание проекта на несколько лет, а потом, после долгих уговоров, с виду неохотный, а на самом деле желаемый возврат к проекту. Просто, если уж нужно доказать, что от движения заблудшей страны на Запад будут ущемлены интересы конкретных украинцев, нужны выпуклые, яркие картины людских страданий. Необходим глас народа, трубный зов, вой. Нужен ропот, мятеж против своих же лидеров. Или хотя бы крупный стресс, ведущий к бунтовским думам. Образ некогда создаваемого совместно самолета как раз достаточно ярок, вполне сочен для проникновения в самое сердце простого обитателя наэлектризованного пространства. И потому Алексей Сергеевич Артеменко по заданию Центра собирал многочисленные аргументы против Ан-70 и в пользу российских самолетов Ту-330 и модернизированного Ил-76. Он неутомимо организовывал тиражирование заявлений ответственных лиц, генералов и конструкторов. Многочисленные провокационные цитаты и обличающие несовершенство изделия технические расчеты шли в массовое употребление, как леденцы. Офицер перебрасывал их партиями упакованных идей от Центра к специальным конструкторским бюро и ответственным лицам в штабе Военно-воздушных сил, а оттуда они, уже персонифицированные, в обрамлении красивых слов, попадали в гигантский конвейер средств массовой информации. Вот решение о переводе серийного производства авиационных двигателей из Украины в Россию, вот заявление о конкретных успехах в организации дублирующих производств на российской территории, вот угрозы бывшим партнерам и заверения, что все у них обрушится и погибнет из-за вопиющего непослушания. Ему пришлось стать специалистом по теневым интерпретациям, влезть в самую суть проекта, овладеть тонкостями представления деталей общественности. Иногда Алексею Сергеевичу приходилось работать со сложными документами и выносить на свет божий именно те нюансы, которые прятались в их глубине, скрытые тиной. Так, изучив только что появившуюся стратегию развития авиационной промышленности России до 2015 года, он увидел, что она не предусматривает программ совместного производства самолетов, разработанных украинским конструкторским бюро Антонова. И именно эту информацию поставил во главу угла, обработал, обрамил и приукрасил другими данными и уж потом через другие руки переправил в одну из популярных украинских редакций с российскими корнями. Эти редакции вовремя внедрили на территорию Украины, и они теперь работали, точно кузни: там все пыхтело, гудело, слышались гулкие удары молотов. На поверхность выползало много светской шелухи, всяческих слухов о бездарностях, которые теперь назывались звездами. Но наряду с радостно потребляемым обывателем информационным мусором Артеменко и подобные ему игроки протаскивали такие многомерные сообщения, которые действовали безотказно, подобно уколу шпагой или смертельному цианистому калию. Прошло совсем немного времени, и механизм заработал сам собой, как будто был вечным двигателем. Правда, сам офицер военной разведки прекрасно понимал, что непосвященными участниками проекта движет примитивный страх: лишиться своей должности и не услужить царю – именно царскую волю они улавливали в немногословном общении с представителями вездесущих и небывало авторитетных спецслужб. Когда один из директоров заводов уже заявил о том, что без сотрудничества с Россией авиационная промышленность Украины не сможет в полном объеме производить самолеты, двигатели и спецтехнику, он понял: началась никому не подконтрольная травля. Другой в своем рвении зашел еще дальше, крича на пресс-конференции, что критическая зависимость Украины от России в поставках различных сплавов – титановых, алюминиевых, легированных сталей, бортовой радиоэлектронной аппаратуры – приведет к разрушению всего самолетостроительного комплекса. Третий по собственной инициативе растиражировал заявление, что от разрушения авиационной отрасли Украина вскоре потеряет не менее 50 тысяч рабочих мест, связанных именно с высокими технологиями. Артеменко, который уже почти не прилагал каких-либо усилий, получил из Центра ясный сигнал: им и его коллегами на этом участке довольны.
Приходилось, правда, и реагировать на ситуации, которым Артеменко не мог дать однозначной оценки. Так, в одну из прохладных мартовских ночей российский десантный корабль «Николай Фильченков» с веселым свистом нарушил государственную границу Украины и в районе города Феодосии высадил разнузданный десант отдельного батальона морской пехоты. Согласно молниеносному распоряжению из Москвы Артеменко подготовил несколько извинительных текстов, часть из них были опубликованы в виде заявлений уполномоченных лиц Черноморского флота России. Но его самого смутил растущий цинизм в поведении руководства. Хотя в некоторых сообщениях и говорилось о халатности командиров на местах, в целом Алексей Сергеевич четко уловил тщательно спланированную акцию. Российская сторона предупреждала о вхождении корабля в украинские территориальные воды, однако, не предоставив информацию о пассажирах и грузе на борту, преспокойно начала десантную операцию в курортной зоне. Затем, извинившись, тихо свернула ее. Он уловил: это тестирование, зондаж возможных боевых действий штурмовых сил. Когда эта мысль сама собой явилась полковнику, он впервые похолодел. Словно очнулся от чумного механического действия, которое выполнял несколько месяцев, мало задумываясь о последствиях. Он, наивный, полагал, что логика непрерывного воздействия состоит в том, чтобы постоянно держать украинскую власть в напряжении. Но никогда не думал, что все может однажды зайти слишком далеко…
То, насколько лидеры двух государств продвинулись в возбуждении нетерпимости и ненависти, Артеменко осознал, когда на территорию России не пропустили гражданина Украины, основателя украинской библиотеки в Москве. Ситуация далеко выходила за рамки досадного пограничного инцидента, тем более что видного организатора украинского культурно-национального движения в России отказались официально признать персоной нон грата. Из цепи недружественных фрагментов, заявлений и фальсификаций противостояние вырастало до войны нового поколения – смещения энергетического поля нации за счет применения психотропных и психоэмоциональных атак. Подобное полковник Артеменко видел впервые и впервые принимал в таких боевых действиях личное участие.
После одной из встреч с Кругом, где Артеменко получил очередную порцию задач, он испытал потребность порыться дома в старых бумагах. Отыскав среди них маленький блокнотик, в котором он тайком записывал на занятиях самые важные мысли, офицер испытал невиданный прилив энергии. «Мы приближаемся к такой стадии развития, когда уже никто не является солдатом, но все – участники боевых действий. Задание теперь состоит не в уничтожении боевой силы, а в подрыве целей, взглядов и мировоззрения населения, в уничтожении существующего социума», – Артеменко прочитал когда-то с благоговением записанные слова одного из руководителей Пентагона, которые в академии цитировал профессор Сташевский. Провидец, черт возьми, настоящий кудесник. Ведь именно так все и получается, подумал разведчик, улыбаясь.
Глава шестая
В России, как в огромном ателье, не смущаясь звука, уже давно громко стрекотали ножницы – шла закройка нового образа национального гения. Нет, конечно, не поэта, не мыслителя или там ученого. Скуластого стратега, способного организовать потрясения и перевороты. История кодифицируется в образах, с них начинается разгерметизация сознания. Это отменно знают политтехнологи, на этом поприще с ними даже спецслужбы не рискуют тягаться. Одинокий образ, даже искусно сотканный, выглядит вздорно, вызывающе и неправдоподобно. При писании красками нового лика ему необходимо героическое обрамление – тоже из образов. Приобщили к щекотливому делу академиков, посоветовались с маститыми учеными, послушали ушлых, набивших руку на выборных перегонах практиков. Пришли к заключению, что для укрепления имиджа нынешнего лидера подойдут древние герои России. В самом деле, не рамкой же из поэтов и мыслителей оттенять угрюмого в своей непреклонной решимости владыку. Опять обратились к телетехнологиям, усилили их современными киберразработками и спустя время аккуратно, без суеты вывели на пьедестал Петра I, Иосифа Сталина и Владимира Ленина. Немного поодаль, но тоже вблизи светилась мрачная иссиня-черная аура царя Ивана. Пусть порочно культивировать убийц, но ведь человек многогранен. Пусть вместо худших качеств сумасбродных властителей, патологического некрофила и одержимого организатора переворотов на первый план будут выведены лучшие: грозный лик, от которого трепещут враги; твердая линия в политике, несокрушимость суждений. Пестовали умы эффектом гласа народа – за счет голосования нескольких миллионов интернет-пользователей. Как сказал бы придворный писатель, картина имела анафемский успех. Лучезарные цари уверенно заняли в рейтинге национальных героев первые места, оставив далеко позади мудрецов, писателей, поэтов. Действие в очередной раз победило мысль. Аттестация завоевателей укрепила дух вождя, который с неподражаемым эффектом шоумена тут же запретил своим подданным шакалить у иностранных посольств. Впрочем, этот театральный жест вызвал неподдельный восторг у людей в касках и обморочное умиление у барышень на кухнях. А на очередной встрече Виктор Евгеньевич, ударившись в пространные разъяснения – инструкции требовали насыщения удаленных от ведомства голов правильной информацией, – даже процитировал Маркса. «Изумленная Европа, в начале царствования Ивана едва замечавшая существование Московии, стиснутой между татарами и литовцами, была поражена внезапным появлением на ее восточных границах огромного государства», – после этих слов полковник так выразительно и победоносно посмотрел на Алексея Сергеевича, что Артеменко невольно с тоской подумал: «А ведь в самом деле верит в величие царя! Если полковников можно так легко зомбировать, то что ж про люд говорить?! Им только вилы дай да укажи на врага».
Но до конца сражения за Киев было еще слишком далеко. Если Россия успокоится в своих нынешних границах, – пытались вклиниться в переговорный процесс американцы, – ее отношения с внешним миром будут быстро улучшаться. Да нет же, господа америкосы! Россия – на то и Россия, чтобы не успокаиваться в своих границах. Россия-то, может быть, и успокоилась бы, да вот ее штурманам негоже успокаиваться – они всегда должны хотеть большего. На то они и цари, а у царей жажда бессмертия обостренной всегда была, есть и будет! И никто никогда не будет думать о цене! Если только примерил костюм национального лидера, должен испытывать поистине сектантскую нетерпимость к жалости, которая хуже порока. Вот так и с Украиной – только полная капитуляция! Или на колени, или будет кровь! Так бы сделал Петр. Разумеется, и Сталин бы одобрил. Да и Ленин, хоть и сдавал Украину, но не навсегда, и только ради спасения большего. Ну, а про Ивана не стоит вспоминать: он этих «оранжевых» уже изловил бы да живьем в котлы с кипящей водой!
В западных столицах о решимости намерений Москвы были осведомлены. Там же компетентные вещатели и предсказатели успели выставить диагноз – горемычный Киев болен политической непроходимостью, да и превратился уже в пастбище для российских героев темного плаща. Потому по расчетам московских шаманов, основанных на исследованиях тайных писаний спецслужб и придворных аналитиков, сытый Берлин и гибкий Париж, а уж тем более консервативный, разумный Лондон за Киев не вступятся. Им там до Киева слишком далеко, чтобы рисковать, бойко проповедовали знатоки политтехнологические истины. А вот Москва за Киев будет глотки рвать. Именно об этом по команде начали звонко и зловеще трещать сутяжные посланники, нанятые редакторы и давно пристроенные в западных столицах штрейкбрехеры.
2
На самом деле всяческих, мудреных и простых, схем было в десятки раз больше, и Артеменко не только потерял им счет, но даже перестал отслеживать истоки. Отдельные элементы целостной системы влияния одного государства на другое полковник ГРУ порой понимал лишь в ходе их взаимодействия. В какой-то момент стало неважно, ФСБ, СВР или военная разведка ведет то или иное дело. Для Алексея Сергеевича как наблюдателя важен был лишь результат, и его-то он улавливал все чаще. В Киеве, у него, лишенного постоянной информационной подпитки своего ведомства, создалось, может быть, обманчивое впечатление, что задачи и деньги текут единым потоком. А стоило все действо немалых денег, но по тому признаку, что денег уже никто не считал, Алексей Сергеевич понял размах борьбы, ее геополитические ставки. Кремль нацелился в очередной раз перекроить карту Европы; Украине из географического центра Европы и уже признаваемого европейского государства следовало трансформироваться в непредсказуемую страну больших рисков, находящуюся на окраине Европы. И строящую с Европой новые отношения исключительно в паре с Россией. А может быть, и в составе новой России – этого пока никто не знал.Вполне естественно, что полковник Артеменко рыл землю на отдельном, отмеренном ему участке. Он принимал участие в показательных консилиумах, как в закрытых – для определенных категорий украинцев, – так и в организованных для публичного обсуждения. Он с видом оскорбленного россиянина вопрошал на различных форумах, почему с момента избрания Виктора Ющенко главой государства отношения между двумя братскими странами резко ухудшились. Он добросовестно записывал рекомендации и мнения, прикрывая фальшь и абсурд ведущейся за его спиной войны. Он неутомимо встречался с конкретными людьми, уточнял их позиции, осторожно разъяснял их возможные дивиденды при условии активного сталкивания российского и западного факторов. И ему самому ситуация являлась в виде глупой фантасмагории. Два фантастических животных исполинских размеров, сплетясь могучими рогами и сойдясь широкими лбами в напряженной схватке, не уступали друг другу ни по силе, ни по желанию владеть пространством. Маленькие люди сновали повсюду, дивясь столь грандиозному сражению и не решаясь помочь какому-либо из противников. Но именно от них, от того, чьих сторонников наберется в итоге больше, будет зависеть исход борьбы титанов. И Артеменко с каждым днем видел все возрастающее число тех, что поддерживали колосса с восточной стороны. Но этого было мало – необходимо было добиться их грызни в пыли у копыт вздыбленных борцов, их готовности к самоуничтожению, их ясного, покорного отказа видеть и бороться за какое-либо придуманное ими самими будущее. Их будущее должно на долгие годы, а лучше – на века предопределяться другими. Только тогда возникнет эффект Палладиума, и на эту землю опустится сумрак всеобщего послушания.
Выполнял Артеменко и отдельные, довольно ответственные поручения. Например, лично участвовал в реализации задачи по уничтожению проекта строительства самолета Ан-70 – былую визитную карточку братской дружбы. И тут, как и на всем фронте борьбы, убивать нужно было не физически, не подрывать крылатого гиганта в ходе боевой операции спецназа, но уничтожить его в головах, в представлении людей. Самолет был избран мишенью не напрасно, – о нем знал каждый украинец, его убийство и последующее расчленение симптоматично, понятно даже замшелому обывателю, оно должно пугать неотступностью призрака раздора между народами. Взирая на такие потери, видя угасание нового, богатырски прекрасного самолета, а с ним и неминуемое умирание всей высокотехнологической отрасли, каждый украинец должен был самостоятельно прийти к осознанной мысли: «Да ведь это президент со всей своей командой виноват! Это власть не сумела доказать свою состоятельность, так пусть лучше сгинет она, чем все мы с прикованной к ногам гирей пойдем ко дну!» Мир впечатлений построен на контрастах, он является загадкой лишь для неискушенных. Эти контрасты, опираясь на правдоподобные подробности и яростные эмоции, и создавал полковник Артеменко. Порой делал он это так лихо, как охваченная вдохновением хозяйка готовит свое исключительное блюдо.
Приказы не обсуждаются, как не оцениваются и перспективы триумфального шествия воздушной машины или убытки от ее убийства. Сам гэрэушник отчетливо видел, что до полного низвержения проекта не дойдет – будет показательная порка, замораживание проекта на несколько лет, а потом, после долгих уговоров, с виду неохотный, а на самом деле желаемый возврат к проекту. Просто, если уж нужно доказать, что от движения заблудшей страны на Запад будут ущемлены интересы конкретных украинцев, нужны выпуклые, яркие картины людских страданий. Необходим глас народа, трубный зов, вой. Нужен ропот, мятеж против своих же лидеров. Или хотя бы крупный стресс, ведущий к бунтовским думам. Образ некогда создаваемого совместно самолета как раз достаточно ярок, вполне сочен для проникновения в самое сердце простого обитателя наэлектризованного пространства. И потому Алексей Сергеевич Артеменко по заданию Центра собирал многочисленные аргументы против Ан-70 и в пользу российских самолетов Ту-330 и модернизированного Ил-76. Он неутомимо организовывал тиражирование заявлений ответственных лиц, генералов и конструкторов. Многочисленные провокационные цитаты и обличающие несовершенство изделия технические расчеты шли в массовое употребление, как леденцы. Офицер перебрасывал их партиями упакованных идей от Центра к специальным конструкторским бюро и ответственным лицам в штабе Военно-воздушных сил, а оттуда они, уже персонифицированные, в обрамлении красивых слов, попадали в гигантский конвейер средств массовой информации. Вот решение о переводе серийного производства авиационных двигателей из Украины в Россию, вот заявление о конкретных успехах в организации дублирующих производств на российской территории, вот угрозы бывшим партнерам и заверения, что все у них обрушится и погибнет из-за вопиющего непослушания. Ему пришлось стать специалистом по теневым интерпретациям, влезть в самую суть проекта, овладеть тонкостями представления деталей общественности. Иногда Алексею Сергеевичу приходилось работать со сложными документами и выносить на свет божий именно те нюансы, которые прятались в их глубине, скрытые тиной. Так, изучив только что появившуюся стратегию развития авиационной промышленности России до 2015 года, он увидел, что она не предусматривает программ совместного производства самолетов, разработанных украинским конструкторским бюро Антонова. И именно эту информацию поставил во главу угла, обработал, обрамил и приукрасил другими данными и уж потом через другие руки переправил в одну из популярных украинских редакций с российскими корнями. Эти редакции вовремя внедрили на территорию Украины, и они теперь работали, точно кузни: там все пыхтело, гудело, слышались гулкие удары молотов. На поверхность выползало много светской шелухи, всяческих слухов о бездарностях, которые теперь назывались звездами. Но наряду с радостно потребляемым обывателем информационным мусором Артеменко и подобные ему игроки протаскивали такие многомерные сообщения, которые действовали безотказно, подобно уколу шпагой или смертельному цианистому калию. Прошло совсем немного времени, и механизм заработал сам собой, как будто был вечным двигателем. Правда, сам офицер военной разведки прекрасно понимал, что непосвященными участниками проекта движет примитивный страх: лишиться своей должности и не услужить царю – именно царскую волю они улавливали в немногословном общении с представителями вездесущих и небывало авторитетных спецслужб. Когда один из директоров заводов уже заявил о том, что без сотрудничества с Россией авиационная промышленность Украины не сможет в полном объеме производить самолеты, двигатели и спецтехнику, он понял: началась никому не подконтрольная травля. Другой в своем рвении зашел еще дальше, крича на пресс-конференции, что критическая зависимость Украины от России в поставках различных сплавов – титановых, алюминиевых, легированных сталей, бортовой радиоэлектронной аппаратуры – приведет к разрушению всего самолетостроительного комплекса. Третий по собственной инициативе растиражировал заявление, что от разрушения авиационной отрасли Украина вскоре потеряет не менее 50 тысяч рабочих мест, связанных именно с высокими технологиями. Артеменко, который уже почти не прилагал каких-либо усилий, получил из Центра ясный сигнал: им и его коллегами на этом участке довольны.
Приходилось, правда, и реагировать на ситуации, которым Артеменко не мог дать однозначной оценки. Так, в одну из прохладных мартовских ночей российский десантный корабль «Николай Фильченков» с веселым свистом нарушил государственную границу Украины и в районе города Феодосии высадил разнузданный десант отдельного батальона морской пехоты. Согласно молниеносному распоряжению из Москвы Артеменко подготовил несколько извинительных текстов, часть из них были опубликованы в виде заявлений уполномоченных лиц Черноморского флота России. Но его самого смутил растущий цинизм в поведении руководства. Хотя в некоторых сообщениях и говорилось о халатности командиров на местах, в целом Алексей Сергеевич четко уловил тщательно спланированную акцию. Российская сторона предупреждала о вхождении корабля в украинские территориальные воды, однако, не предоставив информацию о пассажирах и грузе на борту, преспокойно начала десантную операцию в курортной зоне. Затем, извинившись, тихо свернула ее. Он уловил: это тестирование, зондаж возможных боевых действий штурмовых сил. Когда эта мысль сама собой явилась полковнику, он впервые похолодел. Словно очнулся от чумного механического действия, которое выполнял несколько месяцев, мало задумываясь о последствиях. Он, наивный, полагал, что логика непрерывного воздействия состоит в том, чтобы постоянно держать украинскую власть в напряжении. Но никогда не думал, что все может однажды зайти слишком далеко…
То, насколько лидеры двух государств продвинулись в возбуждении нетерпимости и ненависти, Артеменко осознал, когда на территорию России не пропустили гражданина Украины, основателя украинской библиотеки в Москве. Ситуация далеко выходила за рамки досадного пограничного инцидента, тем более что видного организатора украинского культурно-национального движения в России отказались официально признать персоной нон грата. Из цепи недружественных фрагментов, заявлений и фальсификаций противостояние вырастало до войны нового поколения – смещения энергетического поля нации за счет применения психотропных и психоэмоциональных атак. Подобное полковник Артеменко видел впервые и впервые принимал в таких боевых действиях личное участие.
После одной из встреч с Кругом, где Артеменко получил очередную порцию задач, он испытал потребность порыться дома в старых бумагах. Отыскав среди них маленький блокнотик, в котором он тайком записывал на занятиях самые важные мысли, офицер испытал невиданный прилив энергии. «Мы приближаемся к такой стадии развития, когда уже никто не является солдатом, но все – участники боевых действий. Задание теперь состоит не в уничтожении боевой силы, а в подрыве целей, взглядов и мировоззрения населения, в уничтожении существующего социума», – Артеменко прочитал когда-то с благоговением записанные слова одного из руководителей Пентагона, которые в академии цитировал профессор Сташевский. Провидец, черт возьми, настоящий кудесник. Ведь именно так все и получается, подумал разведчик, улыбаясь.
Глава шестая
(Киев, ноябрь 2007 года)
Полковник Артеменко действовал увлеченно, хотя и пытался где-то глубоко под корой своего сознания анализировать ситуацию. Даже не столько ситуацию, сколько свое меняющееся отношение к ней. Вероятно, ему никогда не пришлось бы изнурять себя землекопными работами на такой глубине, если бы он находился на территории, скажем, Алжира или Франции. Но Украина оставалась его родиной, и это невозможно было вычеркнуть из биографии. Потому и отношение к ней помимо его воли оставалось особым. Как у человека, через много лет забредшего в старый двор и нашедшего среди полностью изменившейся картины удивительно трогательные, сокровенные черты, совсем неприметные остальным, однако возбуждающие у него смутную тоску и нежные мотивы детства. Артеменко ощущал себя именно таким человеком, неспособным равнодушно взирать, как бездушный бульдозер разворачивает свои неумолимые стальные конечности для последнего акта преобразования. И пусть даже на месте старого двора запланирован дворец, тот, кто жил в нем, навсегда сохранит умиление от обветшалого забора или милых сердцу сбитых углов.
Вначале Алексей Сергеевич даже не заметил, как отдельные эпизоды противодействия движению Украины в европейский клуб превратились в очень конкретную, ясную линию фронта. Вернее, контуров, границ этой линии не было, зато появилось ощущение настоящей войны. Алексей Сергеевич знал и даже немного изучал информационные операции американцев в Югославии и Ираке, но там они сопровождались реальными боевыми действиями. Тут же все было по-иному: стрельбы и крови не было, а война была. Зыбкий кошмар разворачивался, все более проступающие тени призраков молчаливо заполняли пространство.
Артеменко был немало озадачен еще одним обстоятельством: заметно растущим эмоциональным подъемом участников боевых действий. Если в 2005 году и сам он, и те, в ком он почти безошибочно угадывал своих коллег, рассматривали свое пребывание в Киеве как некое забористое приключение, то уже через два года у них развился не просто азарт, но пугающее остервенение. Как у животных, познавших запах и вкус крови. В начале пути и сами бойцы невидимого фронта, и их вполне реальные кабинетные наставники намеревались только потрепать и наказать оступившихся, как рассерженный родитель вынашивает желание отшлепать провинившегося ребенка, не лишая его своей любви и расположения. Но со временем Артеменко с изумлением фиксировал и тут и там страстное желание грызть, разрывать на куски врагов, низвергать до полного падения и затем добивать упавших. Однажды от одного россиянина с резко возросшим уровнем патриотизма он услышал: «Пора уже этих зазнавшихся хохлов макнуть носом в дерьмо!» Больше из любопытства, нежели из профессионального интереса Артеменко осведомился о причинах такой явной ненависти. И несдержанный мещанин ошарашил разведчика совершенной простотой рассуждений: «Да как же они отказались от своих истоков, от славянских корней? Не все, конечно, это политики их Украину разделить хотят, задурили народ и тянут его в пропасть. Взять этих баламутов да и пострелять, как при Сталине! Тогда бы знали, как на Запад ходить!» Артеменко не стал уточнять и прояснять детали – этого мнения ему было достаточно, чтобы понять, что общественное мнение давно стало лишь отражением комбинаций, разработанных в испытательных лабораториях власти. В самом деле, размышлял он, до 2005 года никто даже не заикался о перспективе разделения Украины, никто не думал даже о самой возможности такого разделения. Но вот добротно поработали спецслужбы, политтехнологи, средства массовой информации, и все стало на свои места – теперь не только каждый украинец, но и российский обыватель знает: Украина может быть разделена на Восточную и Западную. Здорово, воскликнул он сам себе. Если бы не было так горько.
Разведчик спокойно и отстраненно действовал, как если бы являлся наблюдателем, а не исполнителем. Но сомнения, которыми он ни с кем не делился, все возрастали. От понимания искусственно созданного нового водораздела в человеческих отношениях в нем все чаще поднималась волна жуткого ужаса. Более всего Артеменко боялся увидеть признаки появления у людей подлинной ненависти к таким же людям, с которыми еще недавно обнимались при встречах, а за столами состязались в гостеприимстве, вместе пили водку, на схожий манер закусывая огурцами или селедкой. У него холодело и долго ныло в груди всякий раз, когда он явственно улавливал: люди, вышедшие из одного большого корня, оказались убийственно разными по менталитету, по мировоззрению. Что же пробудило такие странные противоречия, что лежит в основе столь чудовищной непримиримости, возникшей, казалось бы, на пустом месте? Не розыгрыш ли шахматной партии, перенесенной с доски на гигантскую территорию? Не простое ли разрушительное желание одних пробудить скверное ощущение вторичности у других?
Развитие ситуации между тем все больше походило на мрачную игру, в ход которой вмешались не поддающиеся пониманию мощные энергии. Внешне игра была детским показом масок-страшилок, когда из-за угла с веселым задором появляется угрожающий рисунок, нацепленный на лицо, и тут же исчезает, чтобы освободить место для другой маски. Но в детской игре весь смысл в забавном представлении, тогда как у взрослых игра кодифицируется в точно рассчитанную траекторию движения к цели. В отличие от склонных к импровизации детей взрослые опирались на безупречно заученные роли. Точно люди были игрушками, воинственными зверьками или солдатиками с ключиками в спинах, которые кто-то незаметно подкручивал. С каждым днем ситуация менялась: люди твердели и черствели, отчего-то становились обозленными и раздражительными, в них возникала совершенно несвойственная и в то же время совершенно очевидная ненависть к тем, кто просто придерживался иных взглядов. Как если бы эти взгляды являлись не мыслями, а наставленным на них оружием. У многих прежде спокойных и уравновешенных обитателей двух государств появилась высокая, очень болезненная степень патриотизма. Как во время экспедиционной болезни, вскрылись душевные раны, о которых думали как о давно затянувшихся рубцах. Страшные, вытащенные из братских могил тени Голодомора со впалыми щеками, сталинские наместники с хлыстами и насильственной русификацией, непримиримый Степан Бандера, затаившийся Роман Шухевич с автоматом, грозные хулители украинского Петр и Екатерина, авантюрный Петлюра – все смешалось в один лихорадящий души информационный поток. Как после выбивания пробки из бутылки шампанского, в которой с небывалой активностью заиграли газы; но из горлышка должна была хлынуть вовсе не безобидная пена шампанского, а нечто ужасное, знаменующее начало бесноватого танца чертей.
Полковник Артеменко действовал увлеченно, хотя и пытался где-то глубоко под корой своего сознания анализировать ситуацию. Даже не столько ситуацию, сколько свое меняющееся отношение к ней. Вероятно, ему никогда не пришлось бы изнурять себя землекопными работами на такой глубине, если бы он находился на территории, скажем, Алжира или Франции. Но Украина оставалась его родиной, и это невозможно было вычеркнуть из биографии. Потому и отношение к ней помимо его воли оставалось особым. Как у человека, через много лет забредшего в старый двор и нашедшего среди полностью изменившейся картины удивительно трогательные, сокровенные черты, совсем неприметные остальным, однако возбуждающие у него смутную тоску и нежные мотивы детства. Артеменко ощущал себя именно таким человеком, неспособным равнодушно взирать, как бездушный бульдозер разворачивает свои неумолимые стальные конечности для последнего акта преобразования. И пусть даже на месте старого двора запланирован дворец, тот, кто жил в нем, навсегда сохранит умиление от обветшалого забора или милых сердцу сбитых углов.
Вначале Алексей Сергеевич даже не заметил, как отдельные эпизоды противодействия движению Украины в европейский клуб превратились в очень конкретную, ясную линию фронта. Вернее, контуров, границ этой линии не было, зато появилось ощущение настоящей войны. Алексей Сергеевич знал и даже немного изучал информационные операции американцев в Югославии и Ираке, но там они сопровождались реальными боевыми действиями. Тут же все было по-иному: стрельбы и крови не было, а война была. Зыбкий кошмар разворачивался, все более проступающие тени призраков молчаливо заполняли пространство.
Артеменко был немало озадачен еще одним обстоятельством: заметно растущим эмоциональным подъемом участников боевых действий. Если в 2005 году и сам он, и те, в ком он почти безошибочно угадывал своих коллег, рассматривали свое пребывание в Киеве как некое забористое приключение, то уже через два года у них развился не просто азарт, но пугающее остервенение. Как у животных, познавших запах и вкус крови. В начале пути и сами бойцы невидимого фронта, и их вполне реальные кабинетные наставники намеревались только потрепать и наказать оступившихся, как рассерженный родитель вынашивает желание отшлепать провинившегося ребенка, не лишая его своей любви и расположения. Но со временем Артеменко с изумлением фиксировал и тут и там страстное желание грызть, разрывать на куски врагов, низвергать до полного падения и затем добивать упавших. Однажды от одного россиянина с резко возросшим уровнем патриотизма он услышал: «Пора уже этих зазнавшихся хохлов макнуть носом в дерьмо!» Больше из любопытства, нежели из профессионального интереса Артеменко осведомился о причинах такой явной ненависти. И несдержанный мещанин ошарашил разведчика совершенной простотой рассуждений: «Да как же они отказались от своих истоков, от славянских корней? Не все, конечно, это политики их Украину разделить хотят, задурили народ и тянут его в пропасть. Взять этих баламутов да и пострелять, как при Сталине! Тогда бы знали, как на Запад ходить!» Артеменко не стал уточнять и прояснять детали – этого мнения ему было достаточно, чтобы понять, что общественное мнение давно стало лишь отражением комбинаций, разработанных в испытательных лабораториях власти. В самом деле, размышлял он, до 2005 года никто даже не заикался о перспективе разделения Украины, никто не думал даже о самой возможности такого разделения. Но вот добротно поработали спецслужбы, политтехнологи, средства массовой информации, и все стало на свои места – теперь не только каждый украинец, но и российский обыватель знает: Украина может быть разделена на Восточную и Западную. Здорово, воскликнул он сам себе. Если бы не было так горько.
Разведчик спокойно и отстраненно действовал, как если бы являлся наблюдателем, а не исполнителем. Но сомнения, которыми он ни с кем не делился, все возрастали. От понимания искусственно созданного нового водораздела в человеческих отношениях в нем все чаще поднималась волна жуткого ужаса. Более всего Артеменко боялся увидеть признаки появления у людей подлинной ненависти к таким же людям, с которыми еще недавно обнимались при встречах, а за столами состязались в гостеприимстве, вместе пили водку, на схожий манер закусывая огурцами или селедкой. У него холодело и долго ныло в груди всякий раз, когда он явственно улавливал: люди, вышедшие из одного большого корня, оказались убийственно разными по менталитету, по мировоззрению. Что же пробудило такие странные противоречия, что лежит в основе столь чудовищной непримиримости, возникшей, казалось бы, на пустом месте? Не розыгрыш ли шахматной партии, перенесенной с доски на гигантскую территорию? Не простое ли разрушительное желание одних пробудить скверное ощущение вторичности у других?
Развитие ситуации между тем все больше походило на мрачную игру, в ход которой вмешались не поддающиеся пониманию мощные энергии. Внешне игра была детским показом масок-страшилок, когда из-за угла с веселым задором появляется угрожающий рисунок, нацепленный на лицо, и тут же исчезает, чтобы освободить место для другой маски. Но в детской игре весь смысл в забавном представлении, тогда как у взрослых игра кодифицируется в точно рассчитанную траекторию движения к цели. В отличие от склонных к импровизации детей взрослые опирались на безупречно заученные роли. Точно люди были игрушками, воинственными зверьками или солдатиками с ключиками в спинах, которые кто-то незаметно подкручивал. С каждым днем ситуация менялась: люди твердели и черствели, отчего-то становились обозленными и раздражительными, в них возникала совершенно несвойственная и в то же время совершенно очевидная ненависть к тем, кто просто придерживался иных взглядов. Как если бы эти взгляды являлись не мыслями, а наставленным на них оружием. У многих прежде спокойных и уравновешенных обитателей двух государств появилась высокая, очень болезненная степень патриотизма. Как во время экспедиционной болезни, вскрылись душевные раны, о которых думали как о давно затянувшихся рубцах. Страшные, вытащенные из братских могил тени Голодомора со впалыми щеками, сталинские наместники с хлыстами и насильственной русификацией, непримиримый Степан Бандера, затаившийся Роман Шухевич с автоматом, грозные хулители украинского Петр и Екатерина, авантюрный Петлюра – все смешалось в один лихорадящий души информационный поток. Как после выбивания пробки из бутылки шампанского, в которой с небывалой активностью заиграли газы; но из горлышка должна была хлынуть вовсе не безобидная пена шампанского, а нечто ужасное, знаменующее начало бесноватого танца чертей.